Высокие статистические технологии

Форум сайта семьи Орловых

Текущее время: Пн дек 11, 2023 4:09 pm

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 7 ] 
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Сергей Георгиевич Кара-Мурза - статьи
СообщениеДобавлено: Вс июл 23, 2023 2:26 pm 
Не в сети

Зарегистрирован: Вт сен 28, 2004 11:58 am
Сообщений: 11106
Статьи Сергея Георгиевича Кара-Мурзы представляются мне интересными.
Хотя иногда этот автор порет чушь. Так, он не понимает, что такое эконометрика, почему она полезна. Он не смог понять идеи новой хронологии Фоменко-Носовского, но это не помешало ему попытаться потешаться над ней. Да и про роль большевиков, в частности, петербургских рабочих в Февральной революции явно мало знает. Или не подозревает, что что первая в мире монография по наукометрии выпущена в 1969 г. в СССР В.В.Налимовым и З.М. Мульченко. Но невежество не мешает ему вещать с апломбом. Все это подтверждает наш тезис о всеобщем невежестве научных работников.

А.И. Орлов


Проблема Восток-Запад и опыт СССР

Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Энгельс полагал, что «русские должны будут покориться той неизбежной международной судьбе, что отныне их движение будет происходить на глазах и под контролем остальной Европы» (Ф. Энгельс. О социальном вопросе в России. 1875). Но Ленину удалось преодолеть эту русофобию.
Ленин считал большим изъяном картины мира социал-демократов и меньшевиков недооценку сдвигов в системах цивилизаций: «Им не приходит даже, например, и в голову, что Россия, стоящая на границе стран цивилизованных и стран, впервые этой войной окончательно втягиваемых в цивилизацию, стран всего Востока, стран внеевропейских, что Россия поэтому могла и должна была явить некоторые своеобразия, лежащие, конечно, по общей линии мирового развития, но отличающие ее революцию от всех предыдущих западноевропейских стран и вносящие некоторые частичные новшества при переходе к странам восточным… Нашим европейским мещанам и не снится, что дальнейшие революции в неизмеримо более богатых населением и неизмеримо более отличающихся разнообразием социальных условий странах Востока будут преподносить им, несомненно, больше своеобразия, чем русская революция» [Ленин В. И. О нашей революции (по поводу записок Н. Суханова) // Полн. собр. соч., т. 45, с. 379, 381].
Ленин видел цивилизацию как большую систему, которая или развивается, или, в застое, деградирует. Ее надо непрерывно воспроизводить и обновлять. Можно выделить устойчивое ядро этой системы, хотя подвижная и противоречивая «периферия» в конкретных ситуациях может маскировать это ядро. В ядре можно выделить структуры sine qua non – те, без воспроизводства которых в следующем поколении резко меняется вся система цивилизации. Воспроизводство цивилизации есть процесс динамичный – нелинейный, с кризисами и конфликтами. Это не сохранение чего-то данного и статичного, это развитие всех подсистем цивилизации в меняющихся условиях, но при сохранении ее культурного «генотипа», центральной цивилизационной матрицы.
Это бессменная вахта народа и государства. Образ цивилизации – комбинация большого числа признаков. Совокупность их представляет собой систему, каждый признак – «срез» всей этой системы. Например, таким признаком цивилизации является доминирующая в ней антропологическая модель – представление, «что есть человек». Это представление выражается и в отношениях собственности, и в здравоохранении, и в праве и др. Воспроизвести этот признак в новом поколении – значит обучить детей и подростков тому, как в России понимается человек, и объяснить, в чем отличается этот признак России от Запада или Китая и др. В ходе этой передачи культурного кода и разыгрывается в данный момент в России цивилизационный конфликт – наступает социал-дарвинизм, замена антропологической модели. Исход этого конфликта и определит облик России через двадцать лет.
Исторический пример: во второй половине ХIХ в. начал вызревать очередной цивилизационный кризис России. В Европе после 1848 г. поднялась волна русофобии: крымская война, потоки эмиграции диссидентов, внутри – сословное общество и бюрократия тормозили модернизацию, а западный капитал начал интенсивную экспансию. Россия оказалась в сфере периферийного капитализма и не могла повторить путь Запада. Ее промышленность стала анклавом западного капитализма, а крестьянство – его «внутренней колонией». Приходилось «догонять капитализм и убегать от него» (Вебер).
Ленин очень много сделал, чтобы государство и общество не допустили разрыва непрерывности культурного развития России. В условиях той катастрофы, какой была революция в целом, это было почти невероятным достижением. Достаточная для обеспечения преемственности часть ученых, инженеров, управленцев, военных и гуманитарной интеллигенции включилась в советское строительство и не была отторгнута революционной массой. Культура как национальное достояние была перенесена в советское общество и государство и стала базой для модернизации и развития.
Успех советской индустриализации и научно-технического строительства, победа в Великой Отечественной войне во многом были обязаны преодолению цивилизационного раскола. Это позволило на время нейтрализовать русофобию Запада. Россия (СССР) была признана как полноправная цивилизация массовым сознанием Запада или, по крайней мере, перестала балансировать на грани «страны-изгоя».
С волнением работал я над этим материалом. Неожиданно образы, которые ушли в историю и закристаллизовались в нашей памяти, как будто ожили и заговорили – и не так, как их представляли в школе, в университете, в литературе и в спорах. Во время катастрофы перестройки, краха СССР, расстрела Верховного Совета РФ, а сейчас вдыхая гарь от пожара Украины, пришлось все чаще обращаться к образам, мыслям и действиям наших дедов и прадедов. Их мысли и действия – террор народников и эсеров, воображение и практика революций, которые переросли в гражданскую войну революционеров, желавших России социализма, а потом невероятные, форсированные и трагические программы 1930-х годов, небывалый рывок Великой Отечественной войны и труд возрождения России-СССР. Мое поколение еще лично общалось с этими людьми, и молодежь в 1950-60-е годы могла совмещать их рассуждения и оценки с послевоенной реальностью советского строя.
К этим образам ушедших поколений пришлось обращаться потому, что очень много похожего и общего оказалось в мыслях и действиях людей нашей противоречивой культуры во время той катастрофы 1917 г. и новой, нашей, современной. Попытки выхода из нее буксуют, и главное, нет у нас карты нашей преобразованной местности, она покрыта туманом, пылью и дымом. Трудно нам всем определить ориентиры наших целей и маршрут пути. Наше население в целом имеет высокий уровень образования и в массе своей сохраняет важные элементы совести и солидарности. Но почему даже близкие друзья не могут согласовать образ нашей актуальной постсоветской реальности и определить – приблизительно – вектор спасительного движения?
Конечно, это состояние общества объясняется многими причинами. Всегда во время кризиса, при котором распадается мировоззренческая основа и люди сомневаются в прежних ценностях, происходит дезинтеграция общества, деградация мышления и коммуникации – наступает нигилизм [Кара-Мурза С. Аномия в России: причины и проявления. М.: Научный эксперт. 2013].
СССР повлиял на все цивилизации: побудил Запад повернуть к социальному государству, помог демонтировать колониальную систему, на время нейтрализовал соблазн фашизма, дал многое для самосознания и укрепления цивилизаций Азии в их современной форме.
СССР был для всего фашиствующего мирового интернационала как кость в горле. Уже на первой своей стадии реализации советский строй показал в ходе трудных проб и ошибок, что жизнь общества без разделения на избранных и отверженных возможна. Возможно и существование человечества, устроенного как семья, «симфония» народов – а не как мировой апартеид.
Поражение СССР было тяжелым ударом по этим надеждам. Не получив от старшего поколения теорию советского строя, общество и государство не разглядели угроз и стали делать ошибки. К тому же внедряемые веками идеи господства и присвоения оказались сильны (но не всесильны!). Теперь нам важно разобраться в своих провалах и ошибках. Мы должны понять, что абсолютно необходимо для нашей жизни, что важно и желательно, а без чего можно обойтись. Понять источники и нашей силы, и поразительной уязвимости. В выборе и построении возможного для нас жизнеустройства будет совершенно необходим опыт советского строя, включая опыт его катастрофы.
Речь не идет о возврате в «тот» советский строй. Это невозможно и никому не нужно – вернуться, чтобы снова вырастить М. Горбачева с Б. Ельциным? Знание необходимо потому, что мы и вперед будем двигаться вслепую, если не поймем старого советского строя, к тому же вовсе не убитого, а лишь искалеченного и ушедшего в катакомбы. Понять советский строй – это выиграть целую кампанию войны с теми, кто стремился и стремится нас ослепить.
В конце ХХ в. крах СССР стал катастрофой мирового масштаба – Запад под командой США начал большую программу преобразования мироустройства. Доктрина этой программы основана на утопии строительства нового мирового порядка под гегемонией западной цивилизации. Это чревато бедствиями для большой части человечества.
Но главное, что оба эти события больше всего важны для нас. Революция для большинства отошла в туман предания, а крах СССР – жгучая реальность. Уже почти всем ясно, что хаос разрушения СССР не сложился в России в новый порядок, гарантирующий жизнь страны и народа. Население и власти действуют по ситуации, смягчая риски и удары, а будущего не видно.
Одна из причин нашего состояния – мы плохо знаем ту революцию, из которой вырос СССР, у нас провал в знании. Верхушка номенклатуры и гуманитариев понимала перестройку как революцию. И мы не чувствовали, что ее раскаты и потрясения – долгий процесс. Можно сказать, что антисоветская «революция» 1980-х годов и вызванные ею бедствия – эпизод этого процесса.
Его нельзя понять, если не изучить, грубо и беспристрастно, два очень разных периода: 1905–1955 и 1956–поныне. Переход к новому этапу общественного развития и новой («постсталинской») эпохе происходил при остром дефиците знания о советской системе. В советское время по ряду причин описание и объяснение советского строя были упрощенные и во многом неверные, а начиная с перестройки – недобросовестные и специально разрушительные.
Когда раскрылось лицо перестройки, много малых групп стали срочно изучать русскую революцию, уже с новым опытом. За последние 25 лет мы многое поняли. Остается ряд загадок, но к ним есть подходы. К несчастью, антисоветизм и антикоммунизм отвращают от нового знания. Не следует идти у них на поводу – отворачиваться от этого знания глупо.
Небольшое отступление. М. Вебер, изучая роль протестантской Реформации для становления капитализма модерна, внимательно следил за началом русской революции. Он ввел в социологию важное понятие инновации как возникновения зародышей новых общественных форм и институтов – это общество в состоянии становления. Инновация – это большая или маленькая революция. Объективное условие для нее – состояние неустойчивого равновесия: «все старое начинает раскачиваться, а все новое, еще неопределенное, заявляет о себе и становится возможным». Но не менее важно условие субъективное – состояние духовной сферы группы первопроходцев.
Вебер выдвинул сильный тезис: изобретение инновации, порождающей новую структуру, требует взаимодействия (синергизма) рационального усилия и внерационального импульса. Другими словами, он считал, что нельзя описать общество только социальными и экономическими измерениями – социальное и психическое неразрывно связаны. Крупные инновации, сделанные в крайнем духовном напряжении, Вебер назвал харизматическими: «харизма» – греч. charisma, благодать, дар божий. Он считал, что такие инновации имеют не историческую природу – они «не осуществляются обычными общественными и историческими путями и отличаются от вспышек и изменений, которые имеют место в устоявшемся обществе». Инновация – когнитивный бунт, проект изменения картины мира. Под его знамена становятся люди, ищущие правду и справедливость. Как выразился Вебер, харизматическая группа организована «на коммунистических началах».
Более того, Вебер считал, что харизматические вспышки и изменения в обществе мотивируются не экономическими интересами, а ценностями: «Харизма – это «власть антиэкономического типа», отказывающаяся от всякого компромисса с повседневной необходимостью и ее выгодами».
Это обобщенный вывод из истории больших инноваций в сознании и практике людей. Поэтому свои заметки о русской революции Вебер завершает взволнованным обращением к немцам: «Давление возрастающего богатства, связанного с привычкой мыслить «реально-политически», препятствует немцам в том, чтобы симпатически воспринять бурно возбужденную и нервозную сущность русского радикализма. Однако, со своей стороны, мы не должны все-таки забывать, что самое непреходящее мы дали миру в эпоху, когда сами-то были малокровным, отчужденным от мира народом, и что «сытые» народы не зацветают никаким будущим».
Общинный коммунизм в России питался «народным православием», не вполне согласным с официальной церковью и породившим многие ереси. Он имел идеалом град Китеж (ересь «Царства Божьего на земле»). Социалисты в России исповедовали идущий от Просвещения идеал прогресса и гуманизма.
В целом, в программе большевиков к 1917 г. присутствовало видение России как большой динамической системы в переходном состоянии и уделялось большое внимание структурному анализу общественных процессов. В отличие от методологии исторического материализма, в этом подходе общественные процессы представлялись как изменяющиеся состояния подвижного равновесия, которое прерывается кризисами. Это заставляло концентрировать внимание на динамике системы и особенно на моментах неустойчивого равновесия и критических явлениях.
Поэтому в период революционных преобразований и присущей им высокой неопределенности ключевые решения руководства партии большевиков были «прозорливыми» – огромное значение придавалось своевременности действия. Это придало новому, советскому государству во главе с партией большевиков необычно высокую динамичность и адаптивность.
Неявное традиционное знание о нестабильности и катастрофах, присущее крестьянскому мировоззрению и отложившееся в русской культуре, в течение двух поколений советских людей весьма нейтрализовало давление механистического детерминизма истмата. Это влияние подкреплялось и важной особенностью русской науки. В русской науке тогда очень сильны были те, кто работал в «науке становления» – Д. И. Менделеев, Н. И. Вавилов, школы аэродинамики, горения. После Октября Ленин подключил этот огромный культурный ресурс к творчеству, которое подспудно шло в массах. Вырваться из той ямы, в которой оказалась тогда Россия – почти чудо. Находясь на периферии западного научного сообщества, русские ученые не испытывали той идеологической цензуры механицизма, которая довлела в Европе. Догма равновесности механических систем в западной науке подавляла интерес к нестабильности и неравновесным состояниям.
Важен тот факт, что утопия общинного коммунизма, соединившись в большевизме с рациональной наукой, была воплощена в высокоорганизованную деятельность, сплотившую множество людей, в которых рационализм и социальное творчество соединились со страстью подвижников. Сразу после Октября в эту систему вошло и научно-техническое творчество (в этом ряду соединились такие разные культурные типы, как космист-мистик Э. К. Циолковский и космист-ученый академик С. П. Королев).
В недавней статье мы говорили о Ленине как ученом, добавим к этому еще и такие соображения. В целом, русский коммунизм изначально стал складываться «интеллектоцентричным» и рациональным. Выработке политических решений были присущи воспринятая от марксизма дисциплина мышления и диалогичность (четкое изложение альтернатив, представленных оппонентами). В методологии большевиков-интеллигентов была историческая компонента, хорошая мера (явное «взвешивание» включаемых в анализ факторов), привлечение традиционного знания и контроль здравого смысла. Иррациональное (ценности, воображение, предрассудки) учитывали, но неявно, опираясь на опыт. Во второй половине ХХ в. общество изменялось очень быстро, и с вторжением иррационального государство и общество не справились, но это особая тема.
А в период революции наука была положена в основу партийной идеологии. Нормы рационального рассуждения задали уже тексты Ленина, из которых тщательно изгонялись мифы и фантазии. Наше национальное несчастье в том, что ненавидеть стали даже не столько Ленина-политика, сколько ленинский тип мышления и мировоззрения. Этот тип мышления нам нужен позарез, но если вокруг разлита ненависть, он не появится.
В своей теории революции Ленин сразу вышел на важнейшие общие закономерности, отвечающие на критические вопросы многих стран и целых цивилизаций. Это те страны, которые переживали кризис модернизации, находясь на периферии капиталистической системы. В идейном плане ленинизм означал начало современного национально-освободительного движения и крушения колониальной системы. Особенно это касалось Азии. Ведь до сих пор Восток был лишь объектом международной политики Запада. Роли были четко распределены: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут» (Редьярд Киплинг). В ленинском представлении мира Азия и Африка выходили на мировую арену как полноправные субъекты политики, как страны назревающих больших революций. Потому-то Ленин стал для народов Востока не просто уважаемым политиком, но символом. Известно письмо махатм Индии по поводу смерти Ленина, глубокая оценка, данная труду Ленина Сунь Ятсеном и Хо Ши Мином.
Марксизм-ленинизм, который дорабатывался согласно особенностям каждой культуры, на целый век задал траекторию для общественной и политической мысли и практики в странах, где живет большинство населения Земли. И это влияние вовсе не исчезает с поражением советского проекта в России, оно лишь входит в новую стадию развития. Череда революций, начатых в России, продолжается, пусть и в новых формах. Революция, как мы видим, и у нас не закончилась, приглушенные на время проблемы встали снова. Ведь Россию опять загоняют в ту же историческую ловушку, нас снова истощает мировой капитал, страну снова расчленили националисты. И снова, как в начале века, к хозяйству присосался интернациональный преступный синдикат, пытающийся создать параллельную государству теневую власть, а сегодня он начал открытую войну с Россией.
Очень важной и для того времени, и сегодня была развитая Лениным концепция империализма как нового качества мировой капиталистической системы. Маркс в «Капитале» принял абстрактную модель равномерного распространения капитализма по всему свету. Согласно его модели, исчерпание капитализмом возможностей развития производительных сил привело бы к мировой же пролетарской революции. В ленинской концепции мироустройства эта ошибочная уже тогда абстракция была преодолена. Мир не становился равномерно капиталистическим, в зоне капитализма сразу возник центр из небольшого числа империалистических стран и периферия из колоний и полуколоний, которую этот центр эксплуатировал. В главных чертах этот миропорядок, который мы сегодня называем глобализацией, «золотым миллиардом» и т. д., был верно описан уже Лениным.
Из концепции империализма и периферийного капитализма следует, что на периферии возникает потенциал революций иного типа, нежели в метрополии. Это – революции против империалистического угнетения и эксплуатации. Они сопрягаются с национально-освободительным движением, так что движущей силой в них становится не только пролетариат, но и широкие союзы, прежде всего, с крестьянами. Уже это создавало основу для того, чтобы преодолеть важную догму марксизма, согласно которой революция должна начаться в странах самого развитого капитализма. Менялось и само содержание понятия «мировая революция». Ведь, строго говоря, русская революция положила начало именно мировой революции. Она прокатилась по странам, где проживает большинство человечества. Да, это были страны крестьянские – Китай, Индия, Мексика, Индонезия. Запад этой революции избежал (точнее, свои крестьянские революции смог подавить), но ведь не только на Западе живут люди.
Что же определяет успех политика и вождя? Как говорят, это умение понять чаяния народные и отделить их от расхожих мнений, которые часто этим чаяниям противоречат. Точнее будет сказать, чаяния той части народа, на которую ты опираешься и интересы которой представляешь в политике. Вот в этом, я считаю, и проявилось это качество мышления Ленина. Он чутко, как какой-то инструмент, улавливал чаяния, скрытые под неустойчивостью мнений. Пришвин удивлялся летом 1917 г.: что же это за большевики такие, все их клянут, а все выходит по-ихнему?
Думаю, таким моментом можно считать принятие летом 1917 г. лозунга немедленного мира и принятие 25 октября Декрета о мире. Мир был связан с вопросом о земле – чаяние крестьян (85% населения). А в городах, особенно в столицах, был популярен лозунг «война до победного конца». Их включили в свои программы даже меньшевики и эсеры, в коалиции с кадетами. Примерно так же получилось и с Брестским миром.
Другой случай – отказ от идеи государственного капитализма, на который делал ставку Ленин в начале 1918 г. Большевики не хотели национализации и сопротивлялись ей, но это было именно чаяние рабочих, как и национализация земли – чаяние крестьян. Рабочие знали, что надежды на госкапитализм – утопия, что хозяева его не хотят и продают сырье. Ленин признал правоту рабочих. Здесь, как и в случае с землей, возникло положение, которое Бертольд Брехт назвал так: «ведомые ведут ведущих».
Для политика важны логика, убедительные аргументы, ясные выводы и предвидение последствий. Нужны умозаключения, не только принимаемые сердцем, но и научные или близкие к научным. В этом отношении ленинская партия была именно партией нового типа. Ленин первый включил в политику научный тип мышления и убеждения – и это притом, что ученых в партии было немного. А, например, среди кадетов было много ученых, но почитаешь их материалы – совершенно ненаучный стиль. Патетика, недомолвки, мистика.
Большевики были особенным случаем во всей политической истории. Можно себе представить Муссолини, Черчилля, Рейгана или Ельцина пишущими книгу «Материализм и эмпириокритицизм»? Можно ли представить, чтобы члены их партий по тюрьмам такую книгу изучали? Сегодня кое-кто говорит, что в этой книге Ленин там-то и там-то ошибся, Маха зря обидел и т. д. Это мелочи. Важны не суждения Ленина по конкретным научным вопросам, а сама проблематика книги. Важен – и исключительно важен – сам тот факт, что большевикам Ленин рекомендовал задуматься о кризисе физической картины мира.
Ленин понял и ввел в жизнь партии фундаментальный принцип: программа и идеология должны быть самым тесным образом связаны с картиной мира, которая сложилась в умах людей. «Так устроен мир!» – вот последний аргумент. Но если картина мира перестраивается, как это и было в начале ХХ века, то партия должна понять этот кризис – и выразить его в своем языке, своей логике, своей культуре. В России начала ХХ века в этом смысле именно большевики резко вырвались вперед и отличались от других партий. Это почувствовали как раз те поэты, которые остро переживали кризис картины мира – Блок, Хлебников, Брюсов, Маяковский.
Инновации двух следующих поколений большевиков в период «сталинизма» – очень большая особая тема. Это был период реализации советского проекта. Вебер называет такие программы «институционализацией харизмы» – после становления новых форм начинается массовое строительство и укрепление норм. Но в СССР и это был этап фундаментальных инноваций. Коллективизация и советская индустриализация, создание новой школы и научной системы, современных советских вооруженных сил и такие новаторские программы, как атомная и космическая. Экзаменом стала Великая Отечественная война.
Известно, что Ленин предвидел (как позже и Сталин), что по мере развития советского общества в нем будет возрождаться сословность («бюрократизм»), и сословные притязания элиты создадут опасность для общественного строя. Так и произошло. Никаких принципиальных идей о том, как этому можно противодействовать, Ленин не выдвинул (как и Сталин). Не выдвинуты они и до сих пор, и угроза России со стороны «элиты» растет.
Ленин преувеличивал устойчивость мировоззрения трудящихся и рациональность общественного сознания, его детерминированность социальными отношениями. Он не придал адекватного значения тому культурному кризису, который должен был сопровождать индустриализацию и урбанизацию, а значит, быструю смену образа жизни большинства населения. Этот кризис и смены поколений свели на нет тот общинный крестьянский коммунизм, который скреплял мировоззренческую матрицу советского строя. Требовалась смена языка и логики легитимации социального порядка СССР, но эта задача тогда не была поставлена, к ней не готовились ни государство, ни общество. Общественная наука не была адекватна таким проблемам, тем более в социалистическом обществе и с идеологией, которая плохо стыковалась с реальностью.
Казалось, что возникавшие проблемы общественного сознания можно было разрешить административными и чрезвычайными способами, а с конца 50-х годов контроль за их развитием был утрачен. Западные социологи изучали эти проблемы в своих обществах, а теперь мы видим, что есть общие, фундаментальные проблемы.
Подростки и молодежь 70–80-х годов были поколением, не знавшим ни войны, ни массовых социальных бедствий, а государство говорило с ними на языке, которого они не понимали и стали посмеиваться. Неявное знание стариков не было переведено на язык новых поколений, а формальное знание было неадекватно реальности. Теперь осваивать рассыпанные элементы знания о революции и первом этапе советского строя молодежи придется самим.
Этот провал будем стараться закрыть.
Успех советской индустриализации и научно-технического строительства, победа в Великой Отечественной войне во многом были обязаны преодолению цивилизационного раскола. Это позволило на время нейтрализовать русофобию Запада. Россия (СССР) была признана как полноправная цивилизация массовым сознанием Запада или, по крайней мере, перестала балансировать на грани «страны-изгоя». Сейчас эта проблема вернулась.

Проблема Восток – Запад

Когда возник современный Запад как принципиально новый тип общества, человека, хозяйства и государства, то сразу же выявилась важная для всего человечества особенность этой цивилизации – экспансионизм . Западный капитализм немыслим без непрерывного роста, а значит, непрерывного овладения новыми источниками сырья и энергии, а также рынками сбыта. Новое время отмечено двумя волнами «глобализации» западного капитализма, двумя большими «выбросами Запада» вовне его первоначальных географических границ. Первая волна последовала за великими географическими открытиями и означала колонизацию многих незападных культур. В ходе ее большое число народов и даже целых цивилизаций были просто стерты с лица земли.
Расизм западных народов укреплялся длительными интенсивными контактами с «иными», в том числе прямо обращенными в рабство. В хозяйственной системе Запада рабство долгое время было одним из важнейших элементов. Мы как-то не представляли себе масштабы рабства и его влияние на человеческие отношения в целом. Между тем вот данные за 1803 г.: в 1790 г. в английской Вест-Индии на 1 свободного приходилось 10 рабов, во французской – 14, в голландской – 23.
Маркс пишет в «Капитале»: «Ливерпуль вырос на торговле рабами. Последняя является его методом первоначального накопления… В 1730 г. Ливерпуль использовал для торговли рабами 15 кораблей, в 1751 г. – 53 корабля, в 1760 г. – 74, в 1770 г. – 96 и в 1792 г. – 132 корабля… Вообще для скрытого рабства наемных рабочих в Европе нужно было в качестве фундамента рабство sans phrase [без оговорок] в Новом свете».
Но уже на излете Средних веков в Западной Европе стало возрождаться осознание себя как наследника Рима и восстанавливаться в правах рабство. Возродили работорговлю варяги, посредниками у них были фризы, через Турцию в Средиземноморье поступали рабы на европейские невольничьи рынки. Ф. Бродель писал о Средиземноморье конца ХVI в.: «Особенность средиземноморских обществ: несмотря на их продвинутость, они остаются рабовладельческими как на востоке, так и на западе… Рабовладение было одной из реалий средиземноморского общества с его беспощадностью к бедным… В первой половине ХVI века в Сицилии или Неаполе раба можно было купить в среднем за тридцать дукатов; после 1550 года цена удваивается». В Лиссабоне в 1633 г. при общей численности населения около 100 тыс. человек только черных рабов насчитывалось более 15 тысяч.
Влияние расизма и рабовладельчества на формирование европейских народов Нового времени – большая и больная тема. Изживание расизма идет с большим трудом и регулярными рецидивами. Дело в том, что расизм – не следствие невежества какой-то маргинальной социальной группы, а элемент центральной мировоззренческой матрицы Запада.
И дело не в политической конфронтации, а в иррациональной реакции на образ «враждебного иного». Как известно, США совершили агрессию против Ирака под предлогом уничтожения оружия массового поражения, несмотря на все старания оккупационных частей США, такого оружия там найдено не было, что и было официально заявлено. Тем не менее, в 2003 г. большинство американцев поддерживали агрессию, а треть была абсолютно уверена, что оружие массового поражения в Ираке имеется. В массовое сознание американского общества вера в прирожденные злодейские качества некоторых народов внедряется очень легко. Этот расизм – часть магического сознания современных западных наций. Факты и логика против него бессильны.
Вторая волна, уже в конце XIX – начале XX веков, известная нам как эпоха империализма, была связана с использованием новых механизмов овладения ресурсами незападных народов. В это время объектами экспансии стали большие цивилизации, избежавшие колониальной зависимости или уже освободившиеся от нее (Китай, Россия, страны Латинской Америки). Обе эти волны вызывали целую череду мощных революций и войн, в том числе мировых. Сегодня поднимается третья волна.
Понятно, что перед лицом очередной угрозы глобализации, то есть перестройки мира в интересах ведущего экспансию Запада, в любой цивилизации и культуре встает вопрос об ответе на этот исторический вызов, вопрос о выработке способа сохранить свой культурный генотип, ядро своих цивилизационных признаков – сохранить свои народы. В начале ХХ века так и ставил задачу России Д. И. Менделеев – «уцелеть и продолжить свой независимый рост».
Из истории мы знаем, что многие страны и культуры не нашли адекватного ответа – погибли или были превращены в зону периферийного капитализма с угасанием собственной культурной идентичности. В одних случаях национальная элита просто отказалась от сопротивления и перешла на сторону Запада, став его приказчиками в своих придушенных странах. В других случаях были попытки закрыться от западной экспансии культурными барьерами, что задерживало развитие, тормозило модернизацию и делало страну беззащитной против военной экспансии Запада. Россия и Китай были вынуждены ответить на вызов огромными катастрофическими революциями.
Но в любом случае опыт этих противостояний и столкновений дал нам один общий и важный исторический урок: для выработки гибкого и эффективного ответа необходимо достаточно полное и глубокое знание и понимание природы двух больших систем – собственной цивилизации и цивилизации, осуществляющей экспансию (то есть Запада). Надо уметь хладнокровно, без надрыва и иллюзий ответить себе: «Кто мы? Откуда мы? Куда мы идем?» – и сравнить всю матрицу ответов с той матрицей, на которой построена западная цивилизация. Только тогда станет понятно, чем мы не можем пожертвовать, осваивая институты и технологии Запада, в какой коридор нам надо стремиться толкнуть неравновесные процессы втягивания нас в новое глобальное мироустройство.
В типично цивилизационной войне, получившей условное название «холодной», СССР проиграл во многом потому, что «мы не знали общества, в котором живем». Мы не знали, в чем суть нашей цивилизации, что для нее полезно, что безвредно, а что смертельно. Поражение заставило нас задуматься, и что-то из полученного тяжелого урока мы можем успеть освоить и применить в ходе нынешнего наступления на само бытие больших незападных культур – и прежде всего России.

10 июня 2023

https://vnnews.ru/sergey-kara-murza-problema-vostok-z/


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Сергей Георгиевич Кара-Мурза - статьи
СообщениеДобавлено: Пт июл 28, 2023 11:30 pm 
Не в сети

Зарегистрирован: Вт сен 28, 2004 11:58 am
Сообщений: 11106
Откуда и куда мы идём?

Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Мы долго переживали крах нашего мира и не хотели увидеть дорогу, по которой мы идем. Но сейчас мы на распутье и обязаны сделать выбор. Попытаемся разобраться спокойно. Молодежь 80-х, которая «хотела перемен», сегодня – умудренные родители, люди 40-60 лет. Так обдумайте трезво, куда мы пришли и какие перед нами возможные альтернативы вырваться из порочных кругов, по которым мы ходим. Какие перед нами проглядываются образы будущего для страны. Говорят, что Россия «в переходном периоде». Но пора уже определить возможные пути и наше место «перехода».
Надо вспомнить, как переживала Россия это состояние в начале ХХ века. Ведь тогда и российские, и западные мыслители обдумывали варианты жизнеустройства, создали новую познавательную систему – и определились. Во второй половине ХХ века эту систему мы забыли, а сейчас она очень актуальна. Это – состояние становления и переход «порядок – хаос», из которого рождается новый порядок. В нашем положении надо, чтобы большинство населения выработало, наконец, образ приемлемого будущего.
Было очевидно, что правящая верхушка США воспринимала постсоветскую Россию как источник опасности – как «иного», который пытается просочиться на Запад. СССР на это не претендовал и такую угрозу для Запада не создавал. Поэтому вражда к постсоветской России, государству совсем нового типа, выплеснулась сразу, как только с СССР было покончено. Россия по главным вопросам бытия постоянно предлагала иные решения и стала его постоянным оппонентом. Так возник конфликт США с ослабленной кризисом Россией.
Было ясно, что в клуб западного капитализма Россию не примут. В 1990-х гг. наши аналитики регулярно ездили на Запад на совместные симпозиумы. И мы слышали, как их политики и магнаты говорили своим бывшим советским коллегам, что Россия не получит от Запада никакой помощи, а потом добавляли пословицу: «Рим предателям не платит!». Вот такая конвергенция…
Это результат расхождений Запада с Россией в картине мира – как при таких различиях можно было устроить конвергенцию России и США, соединить их культуры! И у них, и у нас остались еще несовместимые корни, еще они поют в земле. Запад стабилен, потому что его жизнеустройство основано как «война всех против всех» – конкуренция. Есть там такая формула: «Война – душа Запада». Она фундаментальна, выражается во множестве проявлений. О чем думали наши либералы, когда лезли в эту мышеловку? Одно дело – мы жили под зонтиком СССР при уравновешенном балансе сил, но сегодня-то совсем другое положение. Уже и с Украиной трудно договориться, за ее спиной стоит громила с дубиной.
Измененная культура стала у нас барьером для возрождения гражданской солидарности, без которой не только невозможно вернуть справедливость в отношениях людей, но и не выбраться из нашей исторической ловушки.
Наше общество и государство в обозримой перспективе не сможет создать в России собственный дееспособный капитализм (учтем, что понятия капитализм и социализм, да и само понятие формация стали слишком абстрактными). В какой же капитализм тянет Россию богатое меньшинство? Неразумно было лезть в больной и кризисный западный капитализм и открывать ему все национальное достояние. Сейчас поворот на Восток дает другие возможности.
Мы говорим о грубом образе реальности. Надо в него всмотреться. По мне, разумно было бы не имитировать периферийный капитализм, а создавать наш свой общественный строй. У нас есть опыт ХХ века, теперь есть опыт капитализма – и своего, и западного.
***
4 мая 1992 г. Совет по гуманитарным и общественным наукам РАН провел заседание о прогнозе будущего устройства России. В дискуссии приняли участие ведущие философы, экономисты, социологи и историки. В обзоре сказано: «Участники круглого стола исходили из неизбежности перехода России к рыночной экономике… Под “особым путем России” понималась необходимость сочетать достоинства и исключать недостатки капитализма и социализма. …Нужно поработать над тем, как идею конвергенции облечь в приемлемые для всех народов и наций страны одежды. Переходная, опирающаяся на смешанную социально ориентированную экономику модель была поддержана участниками обсуждения» [Старушенко Г. Б. Общественный строй: какой он у нас может быть? // СОЦИС. 1992, № 12.]. В 1994 г. политолог С. Караганов в статье «У дверей НАТО мы должны оказаться первыми» («Известия», 24 февр.) доказывал, что России надо бороться с Польшей, Чехией и Венгрией за право вступить в НАТО первой.
Это был провал знания и культуры нашей интеллектуальной элиты. Начался он раньше. Представьте, А. Д. Сахаров – великий ученый, признанный лидер нашей интеллигенции, трижды Герой Социалистического Труда – сошел в другую колею. Он в холодной войне встал на сторону Запада против СССР – категорически и открыто. А. Д. Сахаров, когда вернулся в Москву, пригласил меня с коллегой – поговорить. Он очень долго говорил, представляя небывалую для нас картину мира. Мы были в зазеркалье! Это были действительно «мессианские образы». В результате многие люди прошли через трагедии.
Какое горе! Горе и ему лично, и горе общности ученых нашей страны. Это – поворот, положивший начало нынешнему разделению нашего народа и особо нашей интеллигенции. Посмотрим эволюцию мышления этих людей.
Невежество – эта туча, многослойная и турбулентная, зацепила всех, сильнее или слабее, в одной точке или другой. Пусковым механизмом этого цепного процесса стала «культурная травма». Она – явление очень инерционное, которое может сохраняться и в следующем поколении и дает о себе знать, даже если положение внешне стабилизировалось. Чтобы понять современную картину, надо найти корни.
В начале 1990-х гг. «молчаливое» большинство выжидало развязку, хотя радикальные реформаторы попрекали его за скрытую враждебность. На Первом съезде народных депутатов СССР 27 мая 1989 года Ю. Афанасьев (видный идеолог, историк и ректор историко-архивного института, а затем РГГУ) заклеймил его как «агрессивно-послушное большинство». Это было обозначением традиции людей механической солидарности.
Были крики и даже рыдания депутатов, но большинство из них, не организованное как оппозиция, не могло использовать свое явное численное преимущество, поскольку депутаты считали себя обязанными уговорить власть, а не идти на конфронтацию с ней, – «Ведь все мы, депутаты, хотим как лучше». Инерция советской политической культуры обезоружила Верховный совет СССР.
Разговоры с коллегами также оставляли тяжелый осадок. В статьях авторитетного для них Н. А. Амосова была дана жесткая формула: человечество делится на подвиды; меньшинство («сильные») подавляет и эксплуатирует большинство («слабых»); носителем свободы и прогресса является меньшинство. Для «сильных» использовалась «биологическая» аргументация в доказательство того, что у нас якобы произошло генетическое вырождение населения, и оно в ницшеанской классификации уже не поднимается выше категории «человек биологический». Н. М. Амосов в 1992 г. представил фундаментальный прогноз: «Исправление генов зародышевых клеток в соединении с искусственным оплодотворением даст новое направление старой науке – евгенике – улучшению человеческого рода… Изменится настороженное отношение общественности к радикальным воздействиям на природу человека, включая и принудительное (по суду) лечение электродами злостных преступников» [Амосов Н. М. Мое мировоззрение // Вопросы философии. 1992, № 6.].
Вот интервью М. К. Мамардашвили, в котором он так объяснил книгу «Жизнь шпиона»: «Я грузин и философ, с юности я нахожусь во внутренней эмиграции. Я хорошо понимаю, что такое быть шпионом. Необходимое условие успешной шпионской деятельности, а нередко и творчества – схожесть с окружающими… Надо оставаться незаметным, не теряя свободы» [Мамардашвили М. Сознание и цивилизация. Тексты и беседы. М.: Логос, 2004, с. 353, с. 353]. Потом он стал давать интервью или вставлять свои рассуждения, но наполненные ненавистью. Он мог в интервью, рассуждая о людях, сказать корреспонденту: «Теперь вы представляете себе смердящую социальную плоть нашего бытия».
Поражение в холодной войне внесло в нашу жизнь огромные изменения – каждый их почувствовал на своей шкуре. И если в советское время государственная граница в какой-то (весьма большой) мере сдерживала проникновение на нашу землю западных информационных служб, ведущих психологическую войну, то теперь они добились раскрытия наших границ. Они создали мощный плацдарм у нас дома, они вещают прямо из Москвы. А главное, они организовали, оснастили и пустили в дело большие политические и кадровые ресурсы, которые ведут обработку нашего сознания в чужих интересах, но под именем российских организаций и под русскими фамилиями. А от такого воздействия защититься несравненно труднее.
Конечно, и в советское время внутри страны были добровольные или платные помощники Запада в его информационной войне против СССР. Но по мощности их было не сравнить с вещанием целого канала телевидения, скажем, такого, каким было НТВ Гусинского. Именно установления контроля над главными потоками информации в РФ давно добивался Запад. Вместе с контролем над финансовыми потоками это и создает основу нового мирового порядка. Один из отцов холодной войны Джон Фостер Даллес в свое время сказал: «Если бы я должен был избрать только один принцип внешней политики и никакой другой, я провозгласил бы таким принципом свободный поток информации».
Так нам и нашептывает десятки лет очень влиятельная часть наших СМИ – лучше, мол, России отказаться от своей самобытности («перестать быть нацией»), а принять те образцы культуры и морали, что выработал Запад (это называлось «вернуться в лоно цивилизации»). Но что же нам реально предлагается? Что мы при этом получим взамен наших привычных ценностей, наших представлений о добре и зле? Покажите нам товар лицом! Давайте послушаем западных же мыслителей, раз уж Гоголю и Достоевскому нам не велели доверять.
Итальянский культуролог Дж. Агамбен пишет о глобализации спектакля, т. е. объединении политических элит Запада и бывшего социалистического лагеря: «Тимишоара представляет кульминацию этого процесса до такой степени, что ее имя следовало бы присвоить всему новому курсу мировой политики. Потому что там секретная полиция, организовавшая заговор против себя самой, чтобы свергнуть старый режим, и телевидение, показавшее без ложного стыда и фиговых листков реальную политическую функцию СМИ, смогли осуществить то, что нацизм даже не осмеливался вообразить. Впервые в истории человечества недавно похороненные трупы были спешно выкопаны, а другие собраны по моргам, а затем изуродованы, чтобы имитировать перед телекамерами геноцид, который должен был бы узаконить новый режим.
То, что весь мир видел в прямом эфире на телеэкранах как истинную правду, было абсолютной неправдой. И несмотря на то, что временами фальсификация была очевидной, это было узаконено мировой системой СМИ как истина – чтобы всем стало ясно, что истинное отныне есть не более чем один из моментов в необходимом движении ложного. Таким образом, правда и ложь становятся неразличимыми. Так же, как после Освенцима стало невозможно писать и думать, как раньше, после Тимишоары стало невозможно смотреть на телеэкран так же, как раньше».
Речь действительно идет о пределе, за которым началось быстрое саморазрушение западной культуры. Спектакль Тимишоары показал такую высокую эффективность манипуляции, что политики не откажутся ее использовать. Соблазн слишком велик. Ведь на экранах весь мир видел в репортажах из Тимишоары, что перед камерами выкапывают не тела «расстрелянных КГБ» людей, а трупы, привезенные из моргов – со следами вскрытия (швами). Видели, но верили комментариям дикторов. Это был психологический опыт над сотнями миллионов людей: при бьющей на эмоции картинке ложь можно не скрывать, люди все равно поверят манипулятору.
Во время событий в Чечне иностранные журналисты не вылезали из отрядов боевиков. 5 февраля 2000 г. по российскому телевидению показывали один такой отряд, представленный в передаче какой-то иностранной телекомпании. Бородатый боевик размахивал ножом и приговаривал: «Это для Путина. Я купил на пенсию». Очень остроумно и демократично. Но ведь в предоставлении эфира для таких сообщений было соучастие органов власти. На каком основании находились иностранцы в зоне боевых действий? На каком основании репортер государственного агентства? Как понимать, что власти РФ поддакивали, когда Олбрайт говорила о праве журналиста вещать из стана террористов? Ведь это ложь, международные законы такого права не признают.
Вот у меня вырезка из испанской газеты «Паис» от 28 октября 1998 г. Влиятельная Ассоциация жертв терроризма заявила послу Великобритании официальный протест, который потребовала передать премьер-министру Тони Блэру, в связи с тем, что в телепередаче Би-Би-Си промелькнуло заявление двух членов террористической баскской организации ЭТА о том, что с 16 сентября эта организация объявляет перемирие и прекращает террористические акты. Итак, промелькнуло миролюбивое заявление – и официальная нота послу и премьеру. Что было бы, если бы корреспондент Би-Би-Си находился в банде террористов где-нибудь в Пиренеях, а они бы размахивали ножом и обещали зарезать короля Испании – и это бы передавалось по всей Европе? Чудовищное несоответствие с тем, что происходило в России – и все этого как будто не видели.
Европейские законы рассматривали контакты с террористами как уголовное преступление. По испанскому телевидению я видел тяжелое зрелище – рыдал взрослый мужчина. Его, предпринимателя, взяли в заложники террористы-баски. Деньги у него были, и его друг-адвокат передал похитителям выкуп и выручил друга. Как-то это вылезло наружу, и адвоката осудили, если не ошибаюсь, на пять лет тюрьмы – за контакты с террористами. Мужчина плакал потому, что на все его просьбы разрешить отсидеть в тюрьме за друга ему ответили отказом. А каким стало отношение в Европе к антироссийским террористам сейчас?
***
Люди чувствуют, что большие общности (даже в толпе на площади) поддаются сильным стихиям – духовным, материальным и безумия. Особенно быстрая стихия – невежество. Все мы живем в ее атмосфере. В быту она пробегает как легкая рябь на воде, в обществе она появляется как туман или туча. Но здесь мы пытаемся разобраться в явлениях, которые изменяют жизнь общностей людей и даже страны.
С точки зрения рациональности сама постановка предвидения берет ничтожную часть сигналов – из многообразия реальности. Но и на этом основании предсказывается образ будущей реальности. Беда, если общество утратило навыки рационального анализа «каждодневного плебисцита» и его предвидимых последствий.
Если взглянуть на проблему возможности трудящимся СССР изучать картину мира и обсуждать варианты предвидений, окажется, что этот период короткий. Тогда темные стихии прошли по России в перестройке и по «90-м годам», а теперь надо изучать и думать. Наше большинство многое поняло, но еще не успело создать реальную картину.
Сталин выдвинул идею об усилении классовой борьбы по мере укрепления социалистической власти. Мы, студенты 1 курса Химфака МГУ (1956 г.), это услышали после ХХ съезда КПСС. Преподаватель представил нам абсурдом это утверждение Сталина, даже посмеялся. Тогда мы с приятелями это не посчитали абсурдом, мрачно задумались, но не нашли понятных оснований для такого вывода Сталина. Классовых врагов среди нас не было, и почему «с каждым нашим продвижением вперёд» враг «наших людей заводит в капкан»? Между тем ни мы, студенты, ни преподаватели, ни академики и даже руководители КПСС не видели, что всякие изменения, даже «каждые наши продвижения вперёд» создают риски. Это был фундаментальный провал наших образования и науки. Но и до сих пор многие об этом не думают.
Потом нам сказали туманную фразу Ю. В. Андропова в 1983 г.: «Мы не знаем общество, в котором живем». Это значит, что перед нами – стихия. Ее движения – неизвестно куда, где-то возник вихрь, где-то громыхает гроза, но нам трудно увидеть всю картину – мы ее не знаем!
Далее – перестройка. Тогда большая часть элиты и номенклатуры ринулась в холодную войну против большинства населения. Эта их революция была реализована быстро и вопреки установкам основной массы населения.

Истоки происшедшего

Между рабочими и крестьянами в России первой половины ХХ века поддерживался постоянный и двусторонний контакт. Понятно, что рабочие в промышленных коллективах и в городе освоили иные знания, язык и навыки рационального мышления, чем крестьяне. Русские рабочие много читали, познакомились в кружках, на митингах и через литературу с социал-демократией, с представлениями марксизма. Но они, как и крестьяне, обдумывали и обсуждали перспективы будущего, вырабатывали устойчивые системы ценностей.
В период с 1905 г. и до конца Гражданской войны в России существовала многопартийность. Между партиями хотя и были кратковременные коалиции, чаще были конфликты и жаркие дискуссии и полемики относительно проектов развития России. Конечно, в 1917 г. 85% населения (крестьяне) и значительные общности, близкие к крестьянам, смогли соединиться для временной общей цели и солидарности.
Особенно после Гражданской войны и до конца 1950-х гг. население было в состоянии «надклассового единства трудящихся». Война – и бедствие, и победа – еще сильнее сплотила советских людей. Основная масса интеллигенции и служащих госаппарата, даже уже с высшим образованием, вышла из рабочих и крестьян. Она в главном мыслила в согласии с большинством, хотя изъяснялась на языке с большой долей модерна.
Это состояние единства подтвердилось и осенью 1927 г., когда раскол партии стал большой угрозой, в первичных организациях партии была проведена дискуссия, и все должны были сделать выбор из двух платформ. В дискуссии приняли участие 730 862 человека (из 1 200 000 членов и кандидатов партии), за платформу оппозиции проголосовали всего 4 120 членов партии (плюс 2 676 воздержавшихся). Оппозиция была подавлена, из партии были исключены около 8 тыс. активистов, из них 75 видных руководителей. Часть оппозиции ушла в подполье и в эмиграцию, позже многие были репрессированы.
Так что в период «сталинизма» советское общество было консолидировано механической солидарностью. Все были трудящимися, выполнявшими великий проект. Наше общество было похоже на религиозное братство. После Гражданской войны и до конца 1950-х гг. население было в состоянии «надклассового единства трудящихся».
Важным фактором были и традиции народа. Полезный случай описал И. Л. Солоневич (эмигрант с 1934 г.). Он писал, что, прежде чем начать войну с СССР, в Германии большое число ученых скрупулезно изучали русский национальный характер. Они анализировали русскую литературу (особенно напирали на Достоевского и Чехова). Ради точного знания о характере русских сталинского периода старательно переводили и издавали Зощенко. По всему выходило, что СССР – колосс на глиняных ногах.
И. Л. Солоневич много изучал сравнений русских и немецких структур во время войны (и других сюжетов). Он пишет: «Русский крестьянин и немецкий бауэр, конечно, похожи друг на друга: оба пашут, оба живут в деревне, оба являются землеробами. Но есть и разница…
Я видел сцены, которые трудно забывать: летом 1945 года солдаты разгромленной армии Третьей Германской империи расходились кто куда. Разбитые, оборванные, голодные, но все-таки очень хорошие солдаты когда-то очень сильной армии и для немцев все-таки своей армии. … Бауэр ел вовсю. … Но своему разбитому солдату он не давал ничего.
В сибирских деревнях существовал обычай: за околицей деревни люди клали хлеб и пр. для беглецов с каторги… Там, в России, кормили преступников – здесь, в Германии, не давали куска хлеба героям. Бауэр и крестьянин – два совершенно разных экономических и психологических явления». Но текст И. Л. Солоневича о солидарности фашизма можно представить как сложную систему – синтез обоих типов солидарности (крестьян и горожан).
Другой пример: мы знаем, что на сторону противника СССР в холодной войне перешла верхушка почти всех компартий Запада. Но надо понять, какие процессы изменили картину мира солидарности. Тезисы о несоответствии советского строя истмату, начиная с 1960-х годов, овладели умами большой части интеллигенции. Тогда был поставлен диагноз и сделан прогноз: этот строй должен умереть, и долг честного человека – помогать его смерти. Как известно, прогнозы, в которые верует больной, сбываются.
Смешно было бы утверждать, что советский строй не имел своих болезней и дефектов. Но это был самобытный строй жизни, обладавший такой духовной и материальной силой, мерилом которой были катастрофы типа страшной войны. Западные многие ученые и наблюдатели, в целом, сошлись во мнении, что поведение в условиях тяжелейшего кризиса нашего общества, созданного советским строем, абсолютно уникально. Нельзя представить, чтобы люди, воспитанные в индивидуализме, выполняли свой трудовой долг, по восемь месяцев и даже целый год, не получая зарплаты. Сегодня мы пока живы ресурсами, созданными советским строем.
Рубежом в развитии советского общества была Великая Отечественная война. Накопленная в войне энергия резко рванула в строительстве и развитии – происходила ускоренная урбанизация. Новые города населялись молодежью послевоенного поколения. Резко увеличилась мобильность населения – за период 1950–1990 гг. пассажирооборот общественного транспорта вырос в 12 раз.
Когда города были построены, становление городского образа жизни, отвечающего явным и неявным потребностям людей, произошло не сразу. Откуда вырос советский проект и какие потребности его создатели считали фундаментальными? Он вырос прежде всего из крестьянского мироощущения. Подростки и молодежь 70-80-х годов ХХ века были поколением, не знавшим ни войны, ни массовых социальных бедствий, а советская власть говорила с ними на языке «крестьянского коммунизма», которого они не понимали, а потом стали над ним посмеиваться.
Быстрое развитие промышленности, образования и возникновение множества профессий сделали общество гетерогенным. К 1960 г. значительно изменились структуры занятости – наш народ вошел в мир индустрии, и этот мир быстро раскрыл органическую солидарность. Переход от механической солидарности к органической – это тяжелое потрясение, как урбанизация. Это усугубило культурный кризис советского общества.
Э. Дюркгейм изучал этот разрыв в типах отношений людей и их солидарности. В конце ХIХ в. эта дезорганизация привела на Западе к тяжелой социальной и культурной болезни – аномии (распад человеческих связей и массовое нарушение привычных нравственных и правовых норм).
Здесь не представлены ни политики, ни манипуляции, ни инновации – мы пишем о людях, которые не знают и не понимают образы, картины, их смыслы и возможные последствия. Эти люди ошибаются, тратят силы, ресурсы и надежды, – это состояния невежества. Но всегда бывает несколько людей, которые постепенно понимают образы и смыслы, – и помогают другим. Эти процессы действуют – непрерывно, везде появляются разные «огоньки», и часто они исчезают.
Рассуждения о невежестве, конечно, не представляют всей картины синтеза – невежества или успешного познания. Нам нужны эти понимающие «огоньки» и их структуры. Мы выбираем из синтеза понятные образы или слова и рассматриваем кусочек из этого «сгустка». Сейчас мы часто смотрим статьи и книги по-другому: раньше люди видели конфликты, распри, проклятия, – но сейчас надо понять человека, который погружается в невежество, и почему это происходит. Мы будем еще обдумывать – как мы не увидели, что картина мира у нас изменилась, а инерция довела нас до распада, до катастрофы.
Процессы невежества развиваются в пространстве общества людей. Но эти процессы существуют во времени. Чтобы увидеть и понять эти процессы, надо представить их динамику («вчера было рано, послезавтра поздно»). Часто процесс кажется стабильным, но в реальности к данному процессу присоединяются или отходят от него разные процессы, с разными целями, разными силами и динамикой.
С. Московичи пишет о людях со «сверхценными идеями мистического, иррационального содержания», совершавших Реформацию: «Вал беспрерывных расколов выплеснулся в Реформацию, ставшую его органным пунктом, сопровождавшимся возникновением протестантских сект. Невозможно выразить в нескольких строках то бурление людей и групп, которое преобразило Европу. Я напомню только один важнейший факт: все эти меньшинства претерпели презрение и изгнание, подверглись коллективной казни. За исключением Лютера, который убедил князей и немецкие массы, эта религия повсюду является делом изгнанников и беженцев, подобно Кальвину, если назвать лишь одно имя. Изгнанный из Франции, он отправляется в Женеву, где собирается множество людей, познавших ту же участь, что и он.
Приверженцы новой веры, выходцы из самых разных слоев общества были фитилем, готовым воспламениться для всякого рода бунтов и затей. В странах, которые их принимали, анабаптисты, гугеноты, квакеры рьяно распространяют учение, направленное против авторитета Государства, иерархии Церквей и унижения бедных.
Но они также пускаются в экономические начинания, уже обладая коммерческими и производственными навыками. Особенно в Англии и в Нидерландах, где кальвинисты особенно стимулируют взлет капитализма. Со всей справедливостью “кальвинистскую диаспору” можно было определить как “питомник капиталистической экономики”» [Московичи С. Машина, творящая богов. / Пер. с фр. – М.: «Центр психологии и психотерапии», 1998.].
Много объяснила книга М. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма». Изменения религиозной картины мира протестантов (или раскольников) – это чистая модель конфликта устойчивости с подвижностью. Пуритане были верны своему кредо – и вдруг эпоха Просвещения.
Вебер пишет: «Эта отъединенность является одним из корней того лишенного каких-либо иллюзий пессимистически окрашенного индивидуализма, который мы наблюдаем по сей день в “национальном характере” и в институтах народов с пуританским прошлым, столь отличных от того совершенно иного видения мира и человека, которое было характерным для эпохи Просвещения» [Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // М. Вебер. Избранные произведения. М.: Прогресс. 1990, с. 144].
Дюркгейм разрабатывал уже упомянутую теорию о типах солидарностей: первая (традиционная) – механическая солидарность, другая – органическая солидарность. С. Московичи объясняет эту теорию: «Механическая солидарность отсылает к представлению о конфессиональном обществе. Таким был бы случай очень простых и архаических обществ, скрепляемых религией, члены которого в то же самое время являются верующими. А также церковь, секта, даже партия, одушевленные единой верой. Все они имеют одно кредо, объединяются вокруг единодушно признаваемых и подкрепляемых периодическим церемониалом символов. Органическая солидарность, со своей стороны, мысленно связывается с профессиональным обществом, где каждый человек занят четко определенным ремеслом и использует свои способности согласно правилам, действующим в узко специализированной отрасли.
Разделение труда, выделяя функциональные обязанности и тем самым индивидуализируя людей, делает так, что у каждого появляется необходимость в других, чтобы работать, обмениваться или господствовать. Тем самым формируется новый тип солидарности, органическая солидарность. Она основана на взаимодополняемости ролей и профессий» [Московичи С. Машина, творящая богов. / Пер. с фр. – М.: «Центр психологии и психотерапии», 1998].
Будучи единственной партией и ядром политической системы, компартия стала «постоянно действующим» собором, представлявшим все социальные группы и сословия, народы и регионы. Внутри этого собора и происходили согласования интересов, нахождение компромиссов и разрешение конфликтов. В такой партии не допускалась фракционность и оппозиция, естественная для парламентов.
В конце ХIХ века в России интеллигенции было мало, но она стала «дрожжами» всей России. В СССР молодая послевоенная городская интеллигенция была иной общностью, не такая, старая российская и первая советская интеллигенция. Война оказалась разрывом непрерывности. Это и произошло в СССР: и в социальных группах, и в культурных и этнических.
Во время инкубационного периода 1955-1985 гг. произошла дезинтеграция советского общества и появились уже крупные и влиятельные общности, которые вызрели и произвели перестройку.
Вот как директор холдинга, в который превращен колхоз кубанской станицы, объяснял перспективу реформы бывшим колхозникам: «Будет прусский путь! А вы знаете, что такое прусский путь?… Да это очень просто: это я буду помещиком, а вы все будете мои холопы!..». А социологу он объяснял так: «На всех землях нашего АО (все земли составляют примерно 12 800 га) в конце концов останется только несколько хозяев. У каждого такого хозяина будет примерно полторы тысячи га земли в частной собственности. Государство и местные чиновники должны обеспечить нам возникновение, сохранность и неприкосновенность нашего порядка, чтобы какие–нибудь … не затеяли все по–своему. … Конечно, то, что мы делаем – скупаем у них пай кубанского чернозема в 4,5 гектара за две ($70) и даже за три тысячи рублей ($100), нечестно. Это мы за бесценок скупаем. Но ведь они не понимают… Порядок нам нужен – наш порядок» [271 Никулин А. М. Кубанский колхоз – в холдинг или асьенду? // Социологические исследования. 2002. № 1.].
В начале 1990-х гг. и раскол сообщества обществоведов приобрел новый характер. В годы перестройки оформились две политизированные группы, которые вели полемику без диалога. Их установки и тезисы были несовместимы. Иногда в секторах и отделах по вечерам сходились старые товарищи – «реформаторы» и «консерваторы», спонтанно возникали лихорадочные, надрывные разговоры. В основном говорили реформаторы. Эти разговоры вызывали ощущение беспомощности – десять лет работаешь рядом с человеком, близким и рассудительным, и вдруг он заговорил как инопланетянин. Ничего похожего на совещания бригады сотрудников, какие регулярно происходили еще 4-5 лет назад.
Здесь, предварительно, можно представить, что много групп и общностей, которые соединяют людей России и постсоветских республик, обдумывают СССР и современные возможности активировать раненные части и связки бывшей цивилизации Евразии. Но до перестройки реальная картина многих процессов была недоступна населению. Считалось, что основа СССР – солидарность народа. До перестройки эта фраза утратила реальный смысл, поскольку после 1955 г. произошли изменения. Для множества людей советский строй был их достоянием, но в таком форме оно стало преданием. Советские люди и искренние коммунисты не могли понять политической системы перестройки и были связанными давно устаревшими понятиями и структурами. Очевидно, что современного знания почти никто не знал и практически почти все были недееспособны в политике – и левые, и правые, и исследователи общественной науки. Достаточно посмотреть статистику 1990-х гг.
Можно сказать, что в ходе разгрома страны невежество покрывало нас густым туманом. Этот туман блокировал трудящихся и партийных работников, особенно тех, которые непосредственно общались с населением.
Оказалось, старые мифы и мечты исчезли – почему? Потому, что системы механической солидарности и органической солидарности столкнулись в тяжелом конфликте. При этом общности и группы изменились или распались (в основном, это были небольшие сообщества, но они имели влияние).
Можно предположить, что вплоть до последних дней СССР в культуре не играли существенной роли экзистенциальный страх и насилие. Однако в той части граждан, которые были проникнуты иррациональным способом мышления, западническими иллюзиями, удалось раскачать невротический страх.
А наши не заметили, что к 1980-х годам утратили навыки рефлексии. Почти нет разработок по визуализации образов.
Говорят, что Россия «в переходном периоде». Но пора уже определить возможные пути и наше место «перехода». Надо вспомнить, как переживала Россия это состояние в начале ХХ века. Ведь тогда и мыслители обдумывали варианты жизнеустройства, создали новую познавательную систему. В нашем положении надо, чтобы большинство населения выработало, наконец, образ приемлемого будущего.
А наша молодежь этого не знала…
После 1950 г. не видела сложных проблем конфликтов между механической и органической солидарностью и не понимала процессов, происходящих на Западе. Механическая солидарность – это «все в общине». А люди модерна (и индустрии) создавали органическую солидарность («в организме множество органов и структур, но они соединены»). Это похоже на соединение людей профессионального сообщества, где каждый человек занят четко определенным ремеслом и все взаимодействуют. А уже в 2000 г. и сейчас в 2020-х гг. созданная после перестройки «органическая «перестройка» стала спецоперацией холодной войны внутри. Это было проведено на глубину, достаточную для ликвидации СССР, – оставив страну без всех защитных систем народа. Страна тридцать лет переживает кризис, а множество обществоведов не выдали ни одного труда, который внятно объяснил людям, что происходит и куда все это катится. Научное знание живет и прирастает лишь в сообществе, а его-то не стало и само не возрождается.
Социологи, изучающие реформу, оказались совершенно неспособны определить социальную структуру общества и установки основных групп – их поведение в ходе преобразований представлялось «неправильным». Один из влиятельных философов Юрий Карякин во время прямой трансляции подведения итогов выборов декабря 1993 года в Кремле, увидев на большом экране первые результаты голосования на Дальнем Востоке, начал кричать: «Россия, ты одурела!». Он ожидал совсем других результатов.
Мы уже увидели это преобразование! Было в 2012 г. заявление Ученого совета филологического факультета МГУ, тяжелый вывод: «Несколько лет подряд отдельные представители гуманитарного сообщества предупреждали о возможности катастрофы как в школьном образовании вообще, так и в его гуманитарном сегменте в частности. Ситуация изменилась качественно: катастрофа произошла, и русская классическая литература более не выполняет роль культурного регулятора образовательного процесса». Надо сказать, что это заявление «О реформе образования, ее итогах и перспективах» было подписано всеми членами Ученого совета. На Заявлении поставлено: «Принято единогласно на заседании Ученого совета филологического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова 22 ноября 2012 года».
На наших глазах рухнул СССР с огромными жертвами, и взрослые не могут объяснить детям и внукам. А старики моего поколения пытаются скрыть свою личную трагедию. Об этом немногие современные авторы оставили разрозненные тексты, и не в сухом и ясном стиле, а в форме эмоциональных текстов.
Я говорю о себе, может быть, кто-то прочитает и о чем-то подумает. Возможно, что я частично говорю и за моих друзей и товарищей, с которыми мы обсуждали нашу катастрофу – вина наша.
Мы, выйдя из советского образования, оказались наивными и невежественными перед зрелищем распада – и приверженцы советского строя, и сомневающиеся, и недавние диссиденты. Этот период (примерно 1985-1995 гг.) был заполнен непрерывными вопросами и догадками, поиском и чтением литературы, отечественной и зарубежной.
Новые данные сразу публиковались в полемике и были проклятьями идеологам перестройки. Содержание их было простое: факты, разоблачающие антисоветскую ложь, данные об экономике и социальной системе СССР, угрозы, которые создает реформа, полезные сведения из истории. Для сложных тем мы еще не были готовы, но поток простых фактов и доводов хоть немного охлаждал рыночные иллюзии и утопии. После 1992 г. все эти тексты без всякого красноречия увязывались с социальной реальностью.
Следующие 10 лет, не прекращая производства этих текстов, обсуждения сдвинулись к более сложным проблемам, которых мы не касались в советское время ни в лабораториях, ни в кругу друзей. Так, в 1990-х гг. была поставлена проблема изменения массового сознания («манипуляции сознания»). Это было совершенно иное состояние нашего нового государства и общества – очень серьезное изменение. Описание вызревания русской революции и строительства институтов советского общества поставило очень много вопросов, которых обществоведение (прежнее и нынешнее) обходило и обходит. Все они важны для понимания, но, думаю, еще более они важны для молодежи, которой необходимо знать, как были устроены советские системы – им придется их осваивать, возрождать и модернизировать. Эти системы – основа базы их жизни, другой не будет. Похоже, что это все поняли.
В период 1995-2015 гг. социологи создали огромный массив эмпирического материала, в нем можно увидеть «скелет» (или карту) нашего будущего. На карте видны сгустки сложных проблем и узлы возникающих в них конфликтов. Раньше старались этого не видеть, теперь это полезный материал для учебных пособий. Знание полезно и правым, и левым, и самой власти.
Но из этого массива вылезают несколько жгучих проблем. Уже в середине 1990-х гг. мы стали обсуждать странную природу постсоветского кризиса, небывалого в промышленных странах, тем более без явной войны. Даже если бы власти приняли ошибочные решения, в государстве и обществе культурной страны должны были быть разумные силы, которые нашли бы аргументы, чтобы остановить разрушительный процесс. Как можно было почти 30 лет наблюдать уничтожение народного хозяйства и спорить о мелких вещах! Какое воздействие парализовало разум и волю общества, интеллигенции, научного сообщества, политического актива и государственных деятелей? Как мог этот коллективный психоз, почти мистический морок, охватить образованный народ?
Перед нами тогда стала задача, о которой десять лет назад никто из нас и не подумал бы. Стали собирать источники, и отечественные, и иностранные, а также проявления, симптомы этого неведомого состояния. Вывод был таким: распад связей и элементов народа и общества. Мы считали, что была срочная потребность, и книги наши были не высшего качества. Наверняка кто-то еще напишет лучше. Но тогда надо было обратиться к методологии общественной науки. Уже 30 лет как стало очевидно, что общественная наука все больше и больше отставала от изменений в обществе и государстве. Так не были изучены и не распознаны главные общественные процессы, которые и слились в системный кризис, приведший к краху СССР и глобальному потрясению.
Еще ХХ съезд КПСС разрушил несущую опору государства – смысл прошлого. Когда его грубо вырывают, как это сделал Хрущёв, в ответ получают цинизм и глухую, даже неосознанную ненависть. После ХХ съезда старики замолчали, а вышедшее на сцену послевоенное поколение, уже в большинстве городское, отличалось вольнодумством, и коммуникации между поколениями ухудшились.
Огромный изъян наследия советской символической сферы состояло в том, что из нее тщательно вычистили результаты обдумывания и переживания наших поражений и ошибок. Этим занялся Хрущев – обвинительно и разрушительно, а затем диссиденты – постепенно подтачивая легитимность СССР. А ведь поражения и ошибки – незаменимый источник знания и зародыши важных инноваций. Даже от родных, которые строили СССР и воевали, в 1960-1970-е годы нам было трудно получить внятное объяснение логики ошибочного решения или причины провала в предвидении – старикам как будто когда-то давно было запрещено разглашать эту сторону истории. У стариков тогда было «неявное знание», и они быстро устраняли поломки и находили лучшие решения. Но старики ушли, а мы остались без знания.
В 1950–60-е годы вышли на арену «шестидесятники», цвет нашего обществоведения. А за ними постепенно пошла и верхушка КПСС и зашла в тупик. Это я говорю о той части верхушки, которая пыталась сохранить и спасти СССР. Но эта властная верхушка до конца верила, что советский человек тоже имеет какие-то изначальные ценности, идеалы и веру, что он никогда не даст сломать эту систему.
Обществоведы-«шестидесятники» оказывали большое воздействие на интеллигенцию – через образование, СМИ и систему идеологической учебы. Через эти каналы большая часть интеллигенции сдвинулась к «недоброжелательному инакомыслию», а через личное общение с интеллигенцией эти настроения усвоили широкие массы трудящихся. При этом ни интеллигенция, ни другие общности и не думали разрушать СССР. Хотели как лучше! Наслаждались морализаторством, а меру и расчеты отбросили. И что получилось? Что ближе к концу, уже к 1980-м годам, закрывали глаза на реальность.
В любом обществе есть разрывы. Например, преступный мир, диссиденты, которые отвергают основные нормы и ведут полуподпольное существование. В стабильный период такие общности стараются не создавать открытых конфликтов и не бросают вызовов обществу и государству. Но после 1950-х гг. старики сошли со сцены, и «явное» обществоведение стало просто дымовой завесой реальности. Я бы сказал, что отсутствие научного обществоведения в сложном обществе опаснее утраты естествознания.
Социолог культуры Л. Г. Ионин писал уже в 1995 г.: «Гибель советской моностилистической культуры привела к распаду формировавшегося десятилетиями образа мира, что не могло не повлечь за собой массовую дезориентацию, утрату идентификаций на индивидуальном и групповом уровне, а также на уровне общества в целом…
Советский художник Гелий Коржев, видный представитель соцреализма, первый секретарь Союза художников РСФСР, Народный художник СССР и прочая, и прочая в восьмидесятые и девяностые годы стал писать не только поднимающих знамя коммунистов, но и непонятных уродцев, одним напоминающих о Босхе, а другим о чертях.
Болезненнее всего гибель советской культуры должна была сказаться на наиболее активной части общества, ориентированной на успех в рамках сложившихся институтов, то есть на успех, сопровождающийся общественным признанием. Такого рода успешные биографии в любом обществе являют собой культурные образцы и служат средством культурной и социальной интеграции. И наоборот, разрушение таких биографий ведет к прогрессирующей дезинтеграции общества и массовой деидентификации. Наименее страдают в этой ситуации либо индивиды с низким уровнем притязаний, либо авантюристы, не обладающие устойчивой долговременной мотивацией… Авантюрист как социальный тип – фигура, характерная и для России настоящего времени» [Ионин Л. Г. Идентификация и инсценировка (к теории социокультурных изменений) // СОЦИС. 1995, № 4.].
Мы говорили, что структуры общества после 1960 гг. преобразились. Связи механической солидарности большинства не распались, но ослабли, многих стала тяготить «диктатура над потребностями» и само требование «единства». Тогда мало кто видел за этим симптом назревающего глубокого кризиса. В СССР к такому кризису советского общества не были готовы ни государство, ни наука. Требовалось плавное формирование органической солидарности с гибридизацией или сосуществованием с механической солидарностью, не допуская разрыва и вакуума. Должны были все группы и сообщества товарищески соединиться как «организм». К несчастью, общественные и гуманитарные науки СССР с этой задачей не справились, да с ней и сегодня эти науки пока не справляются в России.
Наука провозгласила беспристрастное (объективное) знание как самоценность. Миссия науки – познать то, что есть, независимо от того, как должно быть. Аналитик исследует картину мира – реальный объект изучается в контексте, где как можно больше представлены разные аспекты. И более того, он должен не только видеть картину, но и ее историю и ее движение. Тем он и ценен для политиков.

19 мая 2023

https://vnnews.ru/sergey-kara-murza-otk ... -my-idyom/


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Сергей Георгиевич Кара-Мурза - статьи
СообщениеДобавлено: Чт авг 03, 2023 9:41 am 
Не в сети

Зарегистрирован: Вт сен 28, 2004 11:58 am
Сообщений: 11106
Ленин как ученый и системный аналитик

Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Ленин – мыслитель, конструктор будущего и виртуозный политик. В каждом плане у него есть чему учиться, он был творец-технолог. Изучающим этот мировой переворот важно понять, что Ленин – ключ к знанию и пониманию происшедших и происходящих процессов.
В основе революции – взрыв понятий, идей, образов и пророчеств, любви и жестокости. Это новый образ мира и человека, новое пространство и время, мессианские миражи. Но из этого хаоса должен родиться порядок и жизнеустройство народов. Горе, если не появится человек, понявший этот реактор войны и братства, и не найдет путь к преображению пожара в строительство. Такой человек в России родился и вырос – это Ленин. Героев было много, а он смог соединить холодный разум ученого с воображением, страстью и волей. За ним пошли, произошел синтез силы поднявшегося народа и его чаяний с зарождавшимся образом будущего. Редкий сплав – тысячелетний опыт, религия, традиции, всплеск культуры с новой наукой, обновленной кризисом, – создал в ходе революции советскую картину мира. Так мы поднялись и устояли почти век.
Теперь надо изучить скрытые слоями слов достижения разума и совести наших старших поколений вместе с Лениным. Идут новые поколения, в новом мире и в новом обществе нужно не повторять старое, а осваивать фундаментальные принципы и подходы прошлого.
Тезисно опишу главное, а желающие могут найти подробности в моих книгах «1917. Две революции – два проекта» (Алгоритм; Москва; 2017), «Ленин. Алгоритм революции и образ будущего» (Академический проект; Москва; 2018) и др.
Уже в 70-е годы ХIХ века Маркс и Энгельс в полемике с русскими народниками разглядели, что в России параллельно назревали две революции – не просто различные, но и враждебные друг другу. На первых этапах они могли переплетаться и соединяться в решении общих тактических задач, но их главные векторы и цели были принципиально различны. Позже Маркс и Энгельс пришли к убедительному выводу и внятно изложили в текстах:
– Маркс и Энгельс поддерживали революцию в России, не выходящую за рамки буржуазно-либеральных требований, свергающую царизм и уничтожающую Российскую империю. Это революция, расчищающая путь для развития капитализма; структура классовой базы такой революции для Маркса и Энгельса была несущественна;
– Маркс и Энгельс отвергали рабоче-крестьянскую революцию, укрепляющую Россию и открывающую простор для ее модернизации на собственных культурных основаниях, без повторения пройденного Западом пути развития капитализма.
Эти две революции и состоялись в России. Первой была Февральская революция 1917 г. В представлении западников и ортодоксальных марксистов (кадетов, меньшевиков и эсеров) это была прогрессивная революция. Вторая – Октябрьский переворот 1917 г. В представлении западников и ортодоксальных марксистов – реакционная контрреволюция. Против Октябрьской революции они с помощью Запада развязали Гражданскую войну. Более того, они призывали левые «прогрессивные силы» Запада к крестовому походу против Советов, а после поражения в Гражданской войне пытались организовать террористическую борьбу.
Советская власть и Белое движение в Гражданской войне создавали сложные коалиции и породили на всей территории (и даже за рубежами) процессы экстремальной интенсивности. Известно, что революции – это катастрофы. Они – крайние способы вырваться из исторической ловушки, попытки прорыва порочных кругов противоречий ценой бедствий и страданий. Тот факт, что российская революция обрела общенародный масштаб и имела сложную структуру, предопределил не только огромные потери, но и стал источником бесценного нового («постклассического») знания.
На этом знании произошла новая сборка народов и земель исторической России в форме СССР. В новых социальных и культурных формах были проведены индустриализация и модернизация села. На этой основе был создан «сплошной научный и технический фронт», который обеспечил победу в Великой Отечественной войне, а позже позволил построить надежный щит обороны. Из этого видна сложность системы нашей революции – разнообразие доктрин больших проектов и мобилизация культурных и духовных ресурсов произвели великий синтез, даже в столкновении ценностей и идеалов. Каждый проект, реализуя себя на практике, был критическим экспериментом (experimentum crucis) и обогатил своих противников необходимым опытом.
Всё это историки знают досконально, они только разделились в личных оценках этих двух революций. В результате во время перестройки вновь сложились две враждебных общности, которые разошлись и стали непримиримыми. Это состояние чревато многими рисками, которые могут обернуться угрозами для всех общностей России. Задача нейтрализовать эти риски очень непроста потому, что в процессе краха СССР общество претерпело культурную травму и отношения к двум революциям 1917 г. сейчас нагружены эмоциями и драматическими образами прошлого. Власть, политическая система и наука должны найти формы, в которых группы нашего общества смогли бы высказаться и вести диалог в контексте революции как культуры и в научной плоскости – революции как развивающейся системы.
Конец ХIХ – начало ХХ века было время кризиса классической механистической картины мира и замены ее картиной необратимостей, неравновесия и нелинейных процессов. Эта картина переходов «порядок – хаос» сразу в ином свете представила системы противоречий. В этой атмосфере выросли вожди большевиков, начиная с Ленина.
После 1905 г. Ленин стал отвергать догмы Маркса одну за другой. Апрельские тезисы, определившие проект Октябрьской революции, были ядром совершенно иной теории антикапиталистической революции. Эта теория, заявлявшая себя как марксистская, выросла не из учения Маркса, а из реальности капиталистического империализма и судьбы стран и культур, которые были втянуты в периферию мирового капитализма.
Интеллектуалы Февраля и западные социал-демократы пытались следовать канону западных буржуазно-демократических революций, разработанному в учении Маркса, и новизна их инновации была лишь в том, что она происходила в иных месте и культуре. Они мыслили в рамках модерна ХIХ века, в рамках науки бытия. А большевики мыслили в логике науки становления.
Здесь необходимо отступление. Многие историки и политологи соглашались, что два поколения российских марксистов – меньшевики и большевики – мыслили и действовали в разных парадигмах (базовых теориях). Но этому различию в нашем обществоведении не придавали большого значения, а многие об этом не знали. Это ошибка.
Если разные парадигмы, значит, эти общности видят разные картины мира (включая человека, общество, государства и т. д.). Они видят, изучают и оценивают разные факты, разные процессы и явления. Они по-разному понимают пространство и время, следуют разным способам и нормам мышления и объяснения, при разрешении внешне одной и той же проблемы они принимают разные решения.
Смена парадигмы произошла у части ученых в естествознании в начале ХХ века, а в гуманитарных и социальных науках довольствовались – а многие до сих пор довольствуются – прежней парадигмой.
Ленин выдвинул и частью разработал с десяток фундаментальных концепций, которые и задали стратегию советской революции и первого этапа строительства, а также мирового национально-освободительного и левого движения. Что не удалось сделать Ленину – это уже задачи для нас. Эти задачи легли на плечи нынешних поколений.
Ленин показал, как партия должна вникнуть в кризис научной картины мира, который произошел в начале ХХ века. Он понял смысл кризиса мироздания Ньютона и стал мыслить в логике науки становления (а политики Февраля мыслили в рамках науки бытия). Включение крестьянина в модель коммунизма было не отступлением к аграрной цивилизации, а первым прорывом в постиндустриализм. На нем мы вытянули и индустриализацию, и войну. В ходе русской революции на мировую арену вышла доиндустриальная цивилизация, идущая в обход западного капитализма.
Ленин входил в мировую элиту социал-демократов и добился «права русских на самоопределение» в революции – на автономию в сообществе марксистов. Им был создан синтез общинного крестьянского коммунизма с рабочими – ересь для марксизма. Ленин поднял проблему «несоизмеримости России и Запада» и «перевода» понятий обществоведения этих цивилизаций, что, в частности, позволило создать Коминтерн.
Он преодолел раздвоенность России, соединив западников и славянофилов, – и русофобия Запада на полвека утихла (вместо непонятного крестьянина в лаптях символом русского стал привычный для Европы пролетарий). Ленин нашел такой язык и такую логику, что стал не пророком, а вождем набирающего силу массового движения. Не вступая в конфликт с марксизмом, он преобразовал его в учение, дающее ключ к пониманию процессов в незападных обществах. Он не просто понял чаяния крестьянства и рабочего класса России, но и дал им язык, облек в сильную теорию.
Ленин умел работать с неопределенностью, препарировал ее, взвешивал риски. Предвидения Ленина сбывались с высокой точностью (в отличие от пророчеств Маркса о пролетарской революции на Западе). Читая рабочие материалы Ленина, приходишь к выводу, что дело тут не в даре прорицания, а в методе работы и в типе мыслительных моделей. Он остро чувствовал пороговые явления и кооперативные эффекты. Ленин так быстро проигрывал множество вероятных ситуаций, что мог точно нащупать грань возможного и допустимого. Исходя из трезвой оценки динамики настоящего, он «проектировал» будущее и в моменты острой нестабильности подталкивал события в нужный коридор. В овладении этим интеллектуальным арсеналом он обогнал время почти на целый век.
У Ленина была особая тревога за сохранение и развитие России как цивилизации. Россия (Евразия) была сложной цивилизацией, и созревшая в ней революция подчинялась не схеме Маркса (евроцентризма), а развитию цивилизации с ее синтезом славянских и восточных ветвей. Читая Ленина в последние 30 лет, мы увидели у него этот замечательный подход. Можно сказать, большинство людей приняли революцию и признали советскую власть, потому что они мыслили в «методологической системе Ленина».
Ленин много сделал, чтобы Гражданская война была закончена как можно быстрее и резко – без «хвостов». На это была направлена и военная стратегия мощных операций, и политика компромиссов и амнистий. Опыт многих стран показал, что часто гражданская война переходит в длительную «тлеющую» форму и в этой форме, соединяясь с «молекулярным» насилием, наносит народу очень тяжелые травмы.
В целом Гражданская война ленинского периода имела «два завершения» – решительную и резкую победу красных над белыми в Крыму и прекращение стихийного крестьянского сопротивления через переход к НЭПу. Это многие из нас помнят, надо только задуматься над тем фактом, что завершение обеих войн было чистым. Это – вовсе не обычная и тривиальная в гражданских войнах вещь. Напротив, общим правилом является длительное изматывающее противостояние после номинального окончания войны. Ленин смог обуздать революцию, а это сложнее, чем начать революцию. Советское государство должно было восстановить монополию на легитимное насилие. Это означало необходимость ликвидации всех иррегулярных вооруженных сил. И это было выполнено.
Не бунт вызывается революцией, а революция бунтом. Поэтому Ленин и предупреждал: надо не готовить революцию, а готовиться к ней. А уж в процессе революции возникают вторичные волны разных бунтов. Есенин написал, когда умер Ленин:
Еще закон не затвердел,
Страна шумит, как непогода.
Хлестнула дерзко за предел
Нас отравившая свобода.

Того, кто спас нас, больше нет.
Его уж нет, а те, кто вживе,
А те, кого оставил он,
Страну в бушующем разливе
Должны заковывать в бетон.
Ленин смог после катастрофы «пересобрать» народы и вновь собрать земли на основе СССР. Системность нелинейных процессов придала силу его парадигмам. Его методология, крупные проблемы и альтернативы… Были совершенно новые инновации. Поразительно, что новизна его проектов была понятна массе трудящихся, но с трудом понималась интеллигенцией.
Ленин так представил западный империализм, что сразу вышел на важные закономерности стран, находящихся на периферии капитализма. Так началось национально-освободительное движение и крушение колониальной системы. Особенно это касалось Азии, и Ленин стал для народов Востока символом.
С самого начала 1918 г. Ленин работал над образом будущего народного хозяйства не как экономист, а как проектировщик системы с сильными кооперативными эффектами. Как уже говорилось, Ленин мыслил в категориях постклассической науки становления, видел народное хозяйство как большую систему с изменениями, как неравновесные состояния. Это придало его соратникам высокую способность к «обучению у реальности» и отказу от догм. Он ввел в проективное мышление представление общественного процесса как перехода «порядок – хаос – порядок». Поэтому в период преобразований с их высокой неопределенностью ключевые решения руководства партии большевиков были «прозорливыми» даже и после 1922 г., когда Ленин отошел от дел.
Ленин выработал навыки визуализации предмета обдумывания и строил в сознании образы больших систем, он видел их в связи и в динамике. Поэтому он мог кратко и доходчиво объяснить сложные проблемы. Сейчас многие специалисты «не чувствуют» таких систем и, нередко бывает, такие целостности, как экономика и кризис. Говорят об элементах систем: кто о нефти, кто о курсе валют, кто о ценах. При таком разделении трудно увидеть контекст, связи системы с множеством факторов среды. Он видел общество в состоянии «перехода».
Появляются разные зародыши новой власти и смуты. Из истории мы знаем такие состояния. Но в ходе русской революции сложилась концепция, а потом и теория: состояние становления. Состояние бытия наука разработала уже в XVIII-XIX веках, а состояние, когда старое недееспособно, а новое еще только родилось – это картина мира XX века. Ленин, упрощая, назвал это состояние революционной ситуацией, при которой верхи не могут править по-старому, а низы не хотят жить по-старому. Это переход порядок – хаос, из которого рождается новый порядок. В периоды общественных кризисов (возникновение хаоса) теория «объективных законов» делает образованных людей буквально слепыми: они не работают.
Дж. Кейнс, работавший в 20-е годы в России, писал (1925): «Ленинизм – странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, – религии и бизнеса… Чувствуется, что здесь – лаборатория жизни».
В последние два года деятельности Ленин занимался именно соединением структур федерации и Советов в «унитарное государство с этническим разнообразием». Все решения надо было пробить через острые дискуссии. Для 1920-х годов была чрезвычайная необходимость в особой властной структуре, не зависящей от Советов. Так, например, была необходима церковь как особая властная инстанция в период раннего феодализма.
Другая причина превращения партии в связующий «скелет» государственной системы состоит в том, что Советы – структуры соборного типа. В отличие от парламента с его голосованием, Советы не могли быть быстрыми органами управления. Они выделяли из себя управленческий исполком, а сами искали консенсус («правду») и выполняли легитимирующую роль. Для общества традиционного типа эта роль очень важна, но требовался и форум, на котором велась бы выработка решений через согласование интересов и поиск компромисса. Таким форумом, действующим «за кулисами» Советов, стала партия большевиков, подчиненная центру.
Тот факт, что в СССР советская власть быстро возродила после 7 лет войн (включая гражданскую) приемлемое жизнеустройство, во многом обязан новым социальным и политическим формам. Очень быстро все население и территория были преобразованы в связные системы двумя сетевыми структурами, следующими общими доктринами и нормами, – партией и номенклатурой (изобретенной в 1923 г.). Тот факт, что эти структуры исчерпали к 1960-м годам свой потенциал и требовали обновления, – тема совсем другая, Ленин и даже Сталин за этот период не отвечают.
Большевики, опираясь на Советы и армию, так легко отодвинули от власти Временное правительство потому, что всем было очевидно расхождение траекторий Февральской и Октябрьской революций, и подавляющее большинство не приняло проект западников. Наша беда, что Ленин и его соратники не имели времени, чтобы ясно описать свое дело и тем более понять его, они следовали неявному знанию. Эйнштейн сказал, что в физике он «сначала находил, потом искал». Ленин и его соратники находили, а искать академические формы найденного не было времени. В 1950-1960-х гг. сошли с общественной сцены поколения, натренированные анализировать реальность и предвидеть угрозы. Тренером в этом деле для советского общества был Ленин. Много его соратников хорошо усвоили важные приемы мышления и воображения, они передавали эти навыки и сотрудникам, и всем гражданам, но другого такого тренера больше не нашлось. А писать учебники и методологические трактаты Ленину время не дало. Почему же соратники Ленина не собрали его суждения и объяснения и не превратили их в учебные пособия? Я считаю, что соратники, рабочие и крестьяне, подумав, с его суждениями соглашались и считали, что это все понятно – это же не высокая наука и не философия.
Нам надо реконструировать ход их мысли и дела. Эту возможность мы получили только сейчас, когда сникла и советская идеология, превратившая Ленина в икону (это было именно упрощение, доведенное постепенно до оглупления), и когда выдохся черный миф Ленина. Молодым нужно холодное и достоверное знание.
В послевоенный период советское обществоведение, вернувшееся в лоно истмата, отошло от методологии науки становления и нелинейной парадигмы. Система образования даже не могла объяснить, в чем же была инновация Ленина. Т. Шанин писал в своей книге 1986 г.: «Стыдливость, которую испытывают сегодняшние коммунисты из-за непоследовательности Ленина, оставляет в стороне его наиболее ценное качество как лидера – таланта думать по-новому, мужество менять и способность убеждать или подталкивать сторонников всеми доступными способами».
С начала 1918 г. Ленин, хотя он непрерывно разрешал по нескольку чрезвычайных проблем, разрабатывал тему науки и культуры как стратегическую. В последних 15 томах удивляет объем его текстов, посвященных науке и культуре. Поразительно, что наша официальная история этого не заметила. А ведь устремление российского научного сообщества вместе с общностью революционеров (всех флагов), особенно после Октябрьской революции, было как будто невысказанной, но главной задачей – успеть России овладеть научной картиной мира на основе нашей культуры. Более того, понять и принять смыслы и векторы русской науки всем народом. И это удалось на целый исторический период.
Другой факт: когда изменение картины мира обнаружило глубокое противоречие в системе капитализма – конфликт между экономикой и экологией, буржуазным обществом и природой. Это противоречие стало срезом новой парадигмы знания и объяснения мира и общества. В русской версии этой парадигмы Ленин соединил некапиталистическое крестьянское (космическое) мироощущение с возникающей наукой становления. В этом совместном развитии Ленина, большевиков и массы образ будущего как знамени Октябрьской революции приобрел такую силу, что на целый исторический период она защитила наши народы от соблазнов западного капитализма.
Когда в 1924 г. умер Ленин, философ Бертран Рассел написал: «Можно полагать, что наш век войдет в историю веком Ленина и Эйнштейна, которым удалось завершить огромную работу синтеза, одному – в области мысли, другому – в действии. Ленин казался мировой буржуазии разрушителем, но не разрушение сделало его известным. Разрушить могли бы и другие, но я сомневаюсь, нашелся ли бы хоть еще один человек, который смог бы построить так хорошо заново. У него был стройный творческий ум. Он был философом, творцом системы в области практики… Он соединял в себе узкую ортодоксальность мысли с умением приспосабливаться к действительности, хотя он никогда не делал таких уступок, которые имели бы другую цель, кроме окончательного торжества коммунизма… Это делало его спокойным среди трудностей, мужественным среди опасностей, оценивающим всю русскую революцию как эпизод в мировой борьбе… Государственные деятели масштаба Ленина появляются в мире не больше чем раз в столетие, и вряд ли многие из нас доживут до того, чтобы видеть равного ему».

02 мая 2023

https://vnnews.ru/lenin-kak-uchenyy-i-s ... -analitik/


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Сергей Георгиевич Кара-Мурза - статьи
СообщениеДобавлено: Вс авг 20, 2023 12:37 pm 
Не в сети

Зарегистрирован: Вт сен 28, 2004 11:58 am
Сообщений: 11106
Из истории образованного слоя

Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Как мы пришли к такому состоянию образованного слоя, которое наблюдаем сегодня? И в отношении к себе, и во взгляде на окружающий мир. Эту историю важно представлять.
Один интеллектуал писал в «Независимой газете»: «Через западные границы пришло в Россию все, что и по сей день является основанием могущества и национальной гордости России… – все виды транспорта, одежды, большинства продуктов питания и сельскохозяйственного производства. Можно ли сегодня представить Россию лишенной этого?» [Фpидбеpг И. Драматургия истории: опасность всегда исходила только с Востока. «Независимая газета», 10 сент. 1992 г.] Действительно, невозможно себе представить Россию вдруг лишенной всех видов одежды, но ведь раньше невозможно было и представить себе взрослого человека, всерьез озабоченного такой перспективой для России.
Владимир Максимов с горечью писал: «Мне непонятна та радикальная мстительность, которую проявляют сегодня иные нынешние прогрессисты, еще вчера осыпанные всеми мыслимыми милостями и наградами времен застоя. С какой это стати любимец всех современных ему вождей Евгений Евтушенко… превращается сегодня в этакого отечественного Маккарти и устраивает охоту за ведьмами в Союзе писателей? С какой это стати другой писатель, которого я очень высоко ценю как прозаика, проживший одну из самых благополучнейших жизней в советской литературе, вдруг призывает народ выращивать пеньку, чтобы вить из нее веревки для коммунистов?» [Максимов В. Возвращение бумеранга (1991) // Растление великой империи. М.: Эксмо. 2010].
В 90-е годы в государственных еще издательствах возник жанр литературы, оправдывающей предательство. Власовцы были изменниками — но ведь они боролись со сталинизмом. Чингиз Айтматов в своей книге «Тавро Кассандры» (1994) уже не считает войну Отечественной. Это «эпоха Сталингитлера или же, наоборот, Гитлерсталина», и это «их междоусобная война». В ней «сцепились в противоборстве не на жизнь, а на смерть две головы физиологически единого чудовища» [«Знамя» (1994, № 12, с. 9–110].
Совершенно некритически, как будто потеряв способность к простейшим логическим операциям, стала интеллигенция заглатывать странные, абсурдные утверждения идеологов – причем бессвязность мышления и его отрыв от реальности одинаково проявлялись и у ораторов, и у их слушателей. Возьмем самые простые.
Вот похвалы А. Н. Яковлева в адрес Гайдара и Чубайса: «Мне ясно, что благодаря «шоковой терапии» Гайдара наши люди узнали, что такое деньги. Благодаря Чубайсу и его приватизации у нас узнали, что такое собственность. Это великое дело» [Яковлев А. О перестройке, демократии и «стабильности» // «Независимая газета». 2.12.2003].
Или выступает писатель и депутат А. Адамович в 1989 г. в МГУ: «Запад благодарен Горбачеву еще и за то, что он «изнутри» остановил процесс разрушения демократии в странах третьего мира» [Адамович А. Мы – шестидесятники. Статьи // М. «Советский писатель». М. «Советский писатель». 1991, с. 348].
И ни один профессор, доцент, студент не удивился. Вдумайтесь в его утверждение. Что Запад благодарен Горбачеву, понятно, но, оказывается, он еще и защитил демократию в третьем мире! Были там у власти «демократы» – известные диктаторы Мобуту и Сомоса, Стресснер и Сухарто, но в 1980-е годы стал СССР эту «демократию» разрушать. То одного прогонят, то другого. Но Горбачев «изнутри» этот процесс остановил. Вот, значит, Генеральный секретарь ЦК КПСС помог Пиночету защитить демократию – и за это Запад благодарен Горбачеву.
Все выступление А. Адамовича в МГУ (!) было наполнено подобными рассуждениями. Вот еще пример: «Один американский фермер как-то сказал Юрию Черниченко: «Мы и вас готовы прокормить, только не воюйте». Ведь мы и сами-то до конца не осознавали, как Запад опасается нашей военной мощи, не сдержанной никакими демократическими институтами».
Говорили о производстве лишних тракторов, А. Адамович пошел еще дальше, увеличил «избыток тракторов» уже до десяти раз. Он так проклинал промышленность: «Абсурдный процесс производства ради производства. Когда все больше стали выплавляется машины для строительства машин по выплавке стали, а народу и умыться нечем. В десять, что ли, раз больше, Юрию Черниченко это лучше знать, выпускается тракторов, комбайнов, а сельскохозяйственную продукцию покупаем». («Мы – шестидесятники», с. 341)
Все эти рассуждения противоречили здравому смыслу. Никого американские фермеры бесплатно не кормят, да нам и не нужна была бесплатная кормежка – мы покупали кое-что за свои деньги; РФ с США не воевала, но американские фермеры нас кормить не собирались; Запад не опасался нашей военной мощи, у обеих сторон имелись средства сдерживания – это известно из документов военного ведомства США и т. д. Но эти несуразицы А. Адамовича благосклонно выслушивала огромная аудитория студентов и преподавателей МГУ.
Выступления идеологов, особенно из ученых, потрясали не просто каким-то абсолютным отрицанием накопленного человечеством и научного, и обыденного знания. В этих выступлениях обнаруживалась чуть ли не мистическая тяга сказать нечто прямо противоположное знанию и опыту – причем сказать в связи с очень важным положением, на котором они и выстраивали всю свою идеологию.
Писатель В. О. Богомолов, участник Великой Отечественной войны, пишет в 1995 г: «Очернение с целью «изничтожения проклятого тоталитарного прошлого» Отечественной войны и десятков миллионов ее живых и мертвых участников как явление отчетливо обозначилось еще в 1992 году. Люди, пришедшие перед тем к власти, … стали открыто инициировать, спонсировать и финансировать фальсификацию событий и очернение не только сталинского режима, системы и ее руководящих функционеров, но и рядовых участников войны – солдат, сержантов и офицеров».
«Как это ни печально констатировать, – пишет академик О. Т. Богомолов, – но реформы в России сопровождались пагубным расстройством не только экономики, но всей системы общественных отношений» [Богомолов О. Т. Нуждается ли рынок в нравственности? Взаимодействие экономики, политики, культуры и морали в переходных обществах / Модели системной трансформации и социальная цена реформ (опыт России, СНГ и стран ЦВЕ) М., 2006].
В 1950-е гг. на философском факультете МГУ вместе учились М. Мамардашвили, А. Зиновьев, Б. Грушин, Г. Щедровицкий, Ю. Левада. Об этой когорте теперь пишут: «Общим для талантливых молодых философов была смелая цель – вернуться к подлинному Марксу». Они были элитой, близкой к власти – вместо изучения реального общества своей страны с целью его укрепления вернулись к Марксу, в Англию ХIХ века.
Все они были очень яркими людьми, в сфере гуманитарной интеллигенции были известны, с ними многие были лично знакомы. Вокруг них возникали кружки студентов с разных факультетов, они читали Маркса и обсуждали его тексты.
До 1955 г. практически все население СССР еще и не подозревало, что в лоне мыслителей-марксистов возник кружок диссидентов. Только недавно людям сообщили важную и четкую формулировку этого факта, на который в разных формах указывали многие авторы: крах СССР был «предуготовлен движением «шестидесятников»».
Часть «шестидесятников» почти сразу сдвинулась к открытому инакомыслию, критическому по отношению к политической системе СССР – они стали диссидентами.
Поэтому в 1992 г. сразу ликвидировали колхозы и совхозы. А. Н. Яковлев, академик, ведущий ученый-экономист, член Политбюро КПСС – и его риторика: «В деревне все еще колхозом воняет. Не дотации колхозам надо давать, а кредиты фермерам. … Деревенская общественность, неизменно голосующая за возвращение к «строительству коммунизма», редко бывает трезвой, но, протрезвев, люто ненавидит «оккупационный режим» демократов, поскольку нет денег на опохмелку» [Яковлев А. Н. Сумерки. М., 2005, с. 628-629].
А. Н. Яковлев: «Без того, чтобы иностранному капиталу дать гарантии свободных действий, ничего не получится. И надо, чтобы на рынок были немедленно брошены капиталы, земля, средства производства, жилье».
Новый режим пока что не создал ничего, что мог бы «бросить на рынок». Как заметила та же «Независимая газета», «поскольку в стране почти ничего не производится и совсем ничего не строится, предметом вожделения победителей становится то, что было создано при ненавистном тоталитарном режиме».
Скажу об одном случае, который подкрепил мои установки и показал настоящее рациональное суждение. В 1965 г. послали меня на семинар секретарей комсомольских организаций московских НИИ, на турбазу. Я был членом бюро института, а ехать на неделю никто не хотел, и послали меня. Много было интересного – водка, откровенные споры по ночам, я впервые попал в молодую «политическую элиту» и слушал все с удивлением. Меня поразила именно непонятная и уже довольно развитая, зрелая злоба по отношению к большим советским программам, включая космическую. Были рассказы о неудачах и авариях, о которых не сообщалось в газетах, – говорилось с каким-то странным злорадством. Чувствовалось, что в нашей большой компании возник невысказанный раскол. Большинство как-то замкнулось и слушало такие разговоры с каменными лицами.
Особенно запомнился один разговор, который мне, химику, помог в навыке рассуждений. Группа ребят из АН СССР завела разговор о глупости Хрущева, который принял нелепое решение о строительстве Братской ГЭС – совершенно ненужной в глухой тайге, да еще велел тянуть от нее ЛЭП какого-то сверхвысокого напряжения. Говорили они веско, с большим апломбом, да и ругать Хрущева было тогда в кругах интеллигенции признаком хорошего тона. И вдруг какой-то парень, долго молча слушавший, сел на койке и сказал: «Вы говорите, как знатоки, а ведь не знаете элементарных вещей. А может, не понимаете. Братская ГЭС дала большое количество энергии с очень дешевой себестоимостью [он назвал точные данные]. Без нее мы бы не смогли обеспечить себя алюминием. Построив ЛЭП от Братска, мы получили единую энергосистему. В стране, растянутой по долготе, это дает огромную выгоду. Братская ГЭС распределяет энергию по часовым поясам, снимая пиковые нагрузки по всей стране, особенно в Центре. Над проектом ГЭС и всей системы работала сотня НИИ, так что Хрущев здесь ни при чем».
Он сказал это коротко, спокойно, с цифрами – и снова лег. И всех поразило, что группа уверенных в себе критиков Братской ГЭС не ответила на это ни слова. Замолчали, и видно было, что им нечего сказать. Вот это многих проняло, на лицах было написано. Как же так! Почему вы не спорите? Выходит, вы публично выносите приговор огромной, общенародного масштаба программе – и не задумались о простых вещах? А мы вас слушаем, хлопаем ушами.
Тот парень был энергетик, из отраслевого НИИ. Но дело не в этом, а в том, что он не постеснялся выступить против господствующего мнения. Видно было, что ему плевать на это их мнение. Как не хватало таких людей в годы перестройки!
«Навязывание представления» – важное явление, его мы насмотрелись в ходе перестройки. Для того состояния умов, в котором советский народ принял перестройку, имелась причина, «наведенная» официальным образованием. Она в том, что в головы нескольких поколений внедряли способ, искажавший понимание общества в его развитии. Таким образом, политическое действие невозможно, если ему не предшествует соответствующее изменение в сознании людей – и элиты, и массы.
Так на горизонте стали собираться тучи и слышаться далекие громы.
Построенная на невежестве концепция привела к краху всей программы реформ, каждый конкретный провал приходилось компенсировать, обычно с большими издержками и для государства, и для людей. Так, обеднение и немыслимое расслоение населения привело к непримиримому ценностному конфликту, массовой насильственной преступности, глубокой аномии практически всего населения, дезинтеграции общества и нации.
Доктрина реформ противоречила знанию, накопленному даже в рамках либерализма! Как инструмент быстрого и необратимого разрушения советской экономики и единого народного хозяйства СССР была избрана т. н. «программа структурной стабилизации» МВФ. Ее применение готовилось группой экономистов в тесном контакте с американскими консультантами.
В Послании Президента Российской Федерации Федеральному Собранию 2004 г. сказано: «С начала 90-х годов Россия в своем развитии прошла условно несколько этапов. Первый этап был связан с демонтажем прежней экономической системы… Второй этап был временем расчистки завалов, образовавшихся от разрушения «старого здания»… Напомню, за время длительного экономического кризиса Россия потеряла почти половину своего экономического потенциала».
Реформа 1990-х годов верхушкой обществоведов представлялась обществу как модернизация отечественной экономики – а оказывается, что это был ее демонтаж, причем исключительно грубый, в виде разрушения «старого здания». Таков был приступ невежества. Мы же не можем поверить, что элитарные ученые были вредителями!
Я был человек посторонний, неизвестно зачем приглашенный в этот узкий элитарный круг. Высказать я смог лишь очень краткие тезисы – почти только подзаголовки. Но стоило послушать и посмотреть. В нашей жизни возникла важная фигура – эксперт, который готовит для политиков варианты решений и убеждает общество в благотворности или опасности того или иного решения. В советской системе для обсуждения проблем привлекали специалистов в конкретных сферах знаний. Они были ответственны за свои данные и доводы. Принятие решений возлагались на коллегиальные государственные или партийные органы, исходя из всей совокупности доводов специалистов, реальных условий и возможных рисков и угроз.
Но уже в перестройку на наших глазах происходила ликвидация государственного института специалистов и его замена на группы экспертов, которые готовили решения политиков, исходя из интересов «клики» с учетом соотношения сил конкурентов. Хотя многие ученые и сами входили в такие группировки и участвовали в переговорах, но в «непрозрачных» переговорах они исходили уже не из объективных данных и фактов, а из критериев «клик». Часто конфликт интересов могущественных сил, за которыми стояли финансовые и промышленные воротилы, выходил и в публичную политику, если до этого они не приходили к тайному сговору. Именно тогда обывателей и депутатов развлекали спектаклем «научных» дебатов между экспертами. Демократией тут и не пахло – мнения «непросвещенной массы» отметались как иррациональные. Это «отодвигало» среднего человека от политики, указывало его место как зрителя в политическом театре.
В такой системе политики и их эксперты заменяли проблему выбора, которая касается всех граждан, проблемой принятия технических решений, которые есть внутреннее дело политиков и экспертов. При таком подходе вообще исчезали вопросы типа «Хорошо ли приватизировать землю?», они заменялись вопросами «Как лучше приватизировать землю?» Учреждение самого института экспертов и придание ему столь высокого статуса означало принципиальный отход от демократии (даже элитарной) и сдвиг к технократическому государству принятия решений. Теперь расплодилось целое сообщество экспертов, которые должны объяснить людям, в чем заключаются их интересы и почему этим интересам соответствует, например, ликвидация бесплатного здравоохранения.
Старые люди помнят, а молодым полезно узнать. В 1945 г. Россия вышла из войны израненной, жилье и хозяйство до Волги было разгромлено, одного скота в Германию угнали 17 млн голов – столько же, сколько сегодня осталось коров в Российской Федерации. Было полностью сожжено 70 тысяч сел и деревень. Тысяч! Нас называли на Западе «нация вдов и инвалидов». В моем классе было 40 мальчиков, только у четырех из них были живы отцы. Если на улице встречался мужчина с ногами и руками, на него оглядывались с удивлением, в нем было что-то неестественное. И даже здоровые с виду мужчины и на работе, и в метро иногда вдруг бледнели или даже начинали кричать – это у них шевелились в теле осколки.
Гуманитарная культура передавалась из поколения в поколение через механизмы, генетической матрицей которых был университет. Он давал целостное представление об универсуме – Вселенной – независимо от того, в каком объеме и на каком уровне давались эти знания. Скелетом такой культуры были дисциплины (от латинского слова, которое означает и ученье, и розги). Напротив, мозаичная культура воспринимается человеком в виде кусочков, выхватываемых из омывающего человека потока сообщений. В своем кратком изложении сущности мозаичной культуры известный специалист по СМИ А. Моль объясняет, что в этой культуре «знания складываются из разрозненных обрывков, связанных простыми, чисто случайными отношениями близости по времени усвоения, по созвучию или ассоциации идей. Эти обрывки не образуют структуры, но они обладают силой сцепления, которая не хуже старых логических связей придает «экрану знаний» определенную плотность, компактность, не меньшую, чем у «тканеобразного» экрана гуманитарного образования».
Мозаичная культура и сконструированная для ее воспроизводства новая школа («фабрика субъектов») произвели нового человека – «человека массы». Это полуобразованный человек, наполненный сведениями, нужными для выполнения контpолиpуемых операций. Человек самодовольный, считающий себя образованным, но образованным именно, чтобы быть винтиком [Моль А. Социодинамика культуры. М.: Прогресс. 1974].
Вирус евроцентризма, внедренный в сознание культурного слоя России, можем уподобить латентному вирусу – он всегда в организме, но в особых условиях активизируется и вызывает страшные эпидемии. К какому расщеплению сознания приводит его действие, видно уже на трагической судьбе Чаадаева, «первого русского философа», патриота России, в то же время отрицавшего весь ее исторический путь и тем самым разрушавшего ее «национальную субстанцию» – «ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины».
А. Блок написал в статье «Народ и интеллигенция»: «Народ и интеллигенция – это два разных стана, между которыми есть некая черта. И как тонка эта черта между станами, враждебными тайно. Люди, выходящие из народа и являющие глубины народного духа, становятся немедленно враждебны нам; враждебны потому, что в чем-то самом сокровенном непонятны». От многих немцев (в том числе из «войск противника») я слышал, что их как раз удивляло отсутствие у русских этнической ненависти к немцам.
Кстати, французские социологи сообщают такие данные об образовательном уровне: согласно переписи 1968 г., 86,6% французов в возрасте 15 лет и старше имели максимум сплавку о начальном образовании. 3,75% не имели никакого свидетельства об образовании, лишь 6% – уровень средней школы и выше. Сведи призывников 18 лет 66,63% имели уровень начальной школы или ниже. В Советской Армии 1968 года практически все солдаты имели среднее образование.
Я как-то спросил деятеля ТВ на круглом столе о Югославии: «Вы «сатанизировали» в глазах Европы сербов; почему же вы, демократы, за все годы не дали «экрана» какому-нибудь умеренному сербскому ученому или писателю? Пусть бы он объяснил, как они видят дело». На меня посмотрели, как на инопланетянина – кто же пустит серба на ТВ? А ведь по экранному времени Югославия на Западе – тема номер один.
Есть ли нa Западе классовая солидарность с третью отверженных? Я бы сказал, что классовой нет (или есть нa уровне лозунгов). Родственная – пока да, родные не дают опуститься. Но если не удержался — попадаешь в совсем иной мир. Двойное общество! Еще четче это видно в «третьем мире». Вот Бразилия, общество «двух половин». В 1980-90 гг. здесь 47% населения относились к категории «нищего», в 1992 г. их число составило 72,4 миллиона (Из «Отчета по человеческому развитию. 1994». OOH, Оксфорд Юниверсити Пресс. — Цит. в «Общество и экономика», 1996, № 3-4). Такое общество уже приходится контролировать террором, и в трущобах (фавелах) регулярно устраивают акции устрашения, пускают кровь в больших количествах. Повод всегда найдется.
А рабочие живут пусть по европейским меркам бедно, но с известными гарантиями. Можно ли сказать о рабочем классе и на Западе, и в Бразилии, что «им нечего терять, кроме своих цепей»? Считаю, что нельзя. И в постоянной войне с фавелами они, скорее‚ союзники буржуазии, чем отверженных. Россия становится для мира одной огромной фавелой.
Рынок отвергает более или менее значительную часть рук и голов, так он и поддерживает равновесие. «Резервная армия труда» велика даже на самом Западе. Это такая колоссальная потеря, что нам трудно себе представить. Не говоря о том, что значительная часть усилий Запада уже направлена на «обслуживание» безработных (службы социальной помощи и занятости, психиатры и полиция).
Вторая «черная дыра» – охрана. Сторожа у каждого шкафа ставить не надо. На Западе первое, что потрясало советского человека, когда он туда попадал, – невероятное число охраны. В любом магазине –здоровые парни в форме, да еще в отдельном помещении сидят неотступно двое у телевизоров (во всех углах торгового зала тебя озирает телеглаз, крутится туда-сюда).
Новаторская практика фашизма сыграла очень большую роль в привлечении зрительных образов к манипуляции сознанием. Перешагнув через рационализм Нового времени, фашизм «вернулся» к древнему искусству соединять людей в экстазе через огромное шаманское действо — но уже со всей мощью современной технологии. При соединении слов со зрительными образами возник язык, с помощью которого большой и рассудительный народ был превращен на время в огромную толпу визионеров, как в раннем Средневековье.
А в СССР примерно с 1987 г. чиновники, ученые общественных наук, партийные работники и т. д. монополизировали прессу и телевидение под крышей ЦК КПСС. Так можно было внедрить в массовое сознание новые идеологические образы, смыслы, сообщения и, главное, невежество. Получив культурную травму, население не могло защищаться и спорить. Вероятно, и многие элитарные работники были захвачены потоком невежества. Кто-то из них после нескольких лет понял свою деятельность и публично «покаялся», кто-то молча ушел из рядов реформаторов, большинство продолжало порученное им дело. Но это уже неважно. Наша задача: понять, насколько действует невежество, которое было внедрено во время 1985 и 1990 гг. и также узнать, возникает ли в разных общностях рефлексия относительно потерявшего силу невежества. Это ценный опыт – возможно, новые волны невежества будут иными и более сложными. Ведь нас втянули в Запад.
Надо только предупредить, что для представления процесса погружения в невежество надо увидеть взаимодействия двух общностей (грубо). Первая группа организована как партия, имеющая политические цели, средства, поддержку многих групп. А вторая (население) – не была организована, не имела поддержки власти и СМИ и постепенно приняла большую дозу невежества. Здесь мы показываем типы невежества и мировоззрение их акторов (или агентов), но мы не представляем конфликт людей, не получивших благ от иллюзий, – против «армии» акторов. То время ушло, а всем нам надо не спорить, а разобраться в катастрофе 90-х годов и научиться разглядеть на горизонте новые тучи невежества – они, скорее всего, будут разрушительнее, чем первые.
Дальше рассмотрим некоторые структуры таких провалов и процессов возникновения и развития невежества, в основном на нашей почве. Кстати и себя почистим от этих сгустков. За 2017–2022 гг., наконец трезво изучая взаимодействие двух русских революций, многие рассмотрели картины мира частей расколотого народа. Вероятно, для всех наших общностей это будет полезно. Мне было странно видеть раскол именно в университете. Одни верили в мудрость Сталина (хотя и помалкивали), а другие верили в то, что он злодей и параноик. Вот и поговори с ними.
Вспоминаю период, когда Хрущев затеял какие-то реформы в сельском хозяйстве, колхозы много критиковали в прессе. И у нас в МГУ на двух-трех курсах возникло целое движение, какая-то «инициатива». Что-то изучали, собирались, спорили. Потом, в зимние каникулы на втором курсе, пошли на лыжах по колхозам – искать недостатки. Вместо агитации эти наши активисты устроили что-то вроде инспекции. Наверное, какую-нибудь бумагу вроде мандата раздобыли, иначе это вообще черт знает что. Вернулись гордые собой – целый ворох недостатков нашли. Там председатель колхоза пьет, надо его снять, а в другой деревне они к председателю пришли, а он с перепугу почему-то в окно вылез и ушел – его немедленно снять! Куда-то писать стали, какие-то семинары. Я говорю им: вы что, спятили? Что вы воду мутите, да еще у людей выспрашиваете разные порочащие сведения? Прошли на лыжах, всех взбаламутили – и обратно в мраморный химфак МГУ скрылись. Снять председателя предлагаешь? Поезжай в колхоз и работай там, брось свой МГУ. Разозлились, глаза выпучили. Ты, говорят, комсомолу враг, надо ставить вопрос о твоем исключении. На это можно было только расхохотаться – дети, хотя уже кое-кто с усами. Но это повторяется…
Сейчас образ Запада выпадает из русской традиции – как западников, так и славянофилов. Достоевский бы ахнул, почитав наши газеты. В нашем хаосе перестройки мы забыли, что Запад – трагическая цивилизация. Да, Запад ставит на себе «эксперименты со злом» и часто доходит в этом до края.
Но потом некоторые общности осмысливают зло, анатомируют его и дают другим спасительное знание. Этот устой их цивилизация начинала с античности, и он сопряжен с такими страданиями, которые нам неведомы. Мы боялись реальных опасностей, но не было у нас «страха бытия». Запад же, начиная с раннего Средневековья, жил в нарастающем коллективном страхе. Сначала перед адом, потом чистилищем, потом перед чумой, так что в искусстве центральное место заняла смерть – с «Плясками смерти» в каждом доме. Так и шел западный страх от эпохи к эпохе – «страх Лютера» перед соблазнами, перед Природой, страх перед своим «другим Я» (Фрейд), страх перед СССР в ядерной войной. И каждый раз страх порождал глубокие раздумья и сдвиги в культуре.
Вспомним прошлые войны. Один из источников силы России был в том, что она не измельчалась до цивилизационном ненависти к Западу. Русские били французов, но Францию не возненавидели и не стали бы, как Наполеон, отбивать нос у сфинкса и взывать Кремль. О немцах Сталин специально сказал: гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается – и это была сила, а не слабость. Вьетнамцы, которые многому у нас научились, повели войну и с французами, и с американцами, не допуская антизападнических настроений.
Россия, имея многие корни в Азии, все же строила себя, «опираясь» на Запад – нельзя это забывать. Когда мы устраиваем что-то в своей жизни, мы спрашиваем, «а как это у немца?» – и делаем так же или наоборот.
В. Г. Белинский писал: «Чужое, извне взятое содержание никогда не может заменить ни в литературе, ни в жизни отсутствия своего собственного, национального содержания. … Мы, наконец, поняли, что у России была своя история, нисколько не похожая на историю ни одного европейского государства, и что ее должно изучать и о ней должно судить на основании ее же самой, а не на основании историй ничего не имеющих с нею общего европейских народов» [Белинский В. Г. Избранные философские сочинения. В 2 т. Т. 2. М.: ОГИЗ, Гос. изд-во полит. лит., 1948. С. 281-282]. При этом опыт колониальной политики Европы продемонстрировал, что «французы, немцы, англичане, голландцы (буры) обнаружили одинаковую свирепость, и это явление – одно из самых тревожных предсказаний для ХХ века» [Меньшиков М. О. Кончина века // http://www.russdom.ru/oldsayte/mom/m1/m101.html ].
Сейчас Россия пытается вновь найти свое достойное место в многообразном мире, опираясь на свой опыт взаимодействия и с Западом, и с Востоком.

12 апреля 2023

https://vnnews.ru/iz-istorii-obrazovannogo-sloya/


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Сергей Георгиевич Кара-Мурза - статьи
СообщениеДобавлено: Чт авг 31, 2023 10:24 pm 
Не в сети

Зарегистрирован: Вт сен 28, 2004 11:58 am
Сообщений: 11106
Мы увидели сдвиг интеллигенции

Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Сдвиг интеллигенции к идее перестройки народного хозяйства и перехода к частному предпринимательству происходил быстро и вопреки установкам основной массы населения. Это отражено в большом докладе ВЦИОМ под ред. Ю. Левады «Есть мнение» (1990). В общем, вывод авторов книги таков: «Носителями радикально-перестроечных идей, ведущих к установлению рыночных отношений, являются по преимуществу представители молодой технической и инженерно-экономической интеллигенции, студенчество, молодые работники аппарата и работники науки и культуры».
Вот что писали ведущие социологи уже в 2005 г.: «Среди сторонников перестройки выделяются такие социально-профессиональные группы, как гуманитарная и творческая интеллигенция, студенты, мелкие и средние предприниматели, в меньшей степени инженерно-техническая интеллигенция и военнослужащие. Среди противников – в основном представители малоактивных слоев населения, малоквалифицированные, малообразованные, живущие преимущественно в сельской местности и просто пожилые люди, для которых перестройка означала разрушение их привычного мира (пенсионеры, жители сел, рабочие)» [Перестройка глазами россиян: 20 лет спустя // СОЦИС, 2005, № 9].
В СССР индустрия «самиздата» расцвела в 60-е годы, и к 1975 г. ЦРУ разными способами участвовало в издании на русском языке более чем 1 500 книг русских и советских авторов. В «точке бифуркации», в ситуации неустойчивого равновесия, диссиденты очень помогли антисоветским силам толкнуть процесс к гибели СССР.
В 1970-е годы произошло размежевание «шестидесятников» с «почвенниками». В некоторой мере эти части воссоединились в ходе перестройки и образовали «интеллектуальную элиту» антисоветского режима, который установился в России. Строго говоря, эта социокультурная группа уже в преддверии перестройки оторвалась от той общности, которую обозначали термином «русская интеллигенция». Перестройка и реформа (а точнее, мировоззренческий кризис с 1960-х годов) изменили ценностную платформу этой «элиты», устранив из нее те нравственные ценности, которые и были отличительным признаком интеллигенции.
Бердяев считал критерием отнесения к интеллигенции «увлеченность идеями и готовность во имя своих идей в тюрьму, на каторгу, на казнь», при этом речь шла о таких идеях, где «правда-истина будет соединена с правдой-справедливостью». Если так, то статус интеллигенции сразу теряет та часть образованного слоя, которая в конце 80-х годов отвергла ценность справедливости и заняла лояльно-апологетическую позицию в отношении капитализма (причем даже не «окультуренного» европейского, а «реального» российского). Эту позицию заняла очень существенная часть, особенно в элитарных группах гуманитарной интеллигенции.
Посвятив себя «втягиванию страны в зону абсолютного господства золотого тельца», элитарная часть той общности, которую обозначали словом интеллигенция, совершила радикальный разрыв с этой общностью, что привело к ее дезинтеграции – «трудовая интеллигенция» пока что в новую общность собраться не может. Сейчас многие идеологи антисоветских движений открещиваются от своего участия в том мародерстве, который учинили в стране победители «демократической революции».
Например, В. М. Воронков пишет: «В период перестройки на сцену выходят новые поколения. По мере радикализации движения роль “шестидесятников” постепенно уменьшается. И, во всяком случае, уже не они воспользовались плодами революции…» [Воронков В. М. Проект «шестидесятников»: движение протеста в СССР // Отцы и дети. Поколенческий анализ современной России. М.: Новое литературное обозрение. 2005. С. 168-200]. Но это неправда – большинство их воспользовалось!
Большинство тех, кто причисляет себя к «шестидесятникам», постепенно, шаг за шагом сдвинулись к антисоветской позиции. Более того, в конце 1970-х годов у них стали проявляться прозападные установки, причем именно в контексте холодной войны Запада против СССР. Они все больше и больше становились в этой войне «союзниками Запада». К концу перестройки это стало обязательным для «прогрессивного интеллигента». Г. С. Батыгин пишет:
Одним из маркеров альтернативной интеллектуально-культурной “элитности” в 1990-е годы являлась “признанность на Западе”, и сама позиция репрезентанта “западных” ценностей позволяла создать новое измерение социального статуса в российском интеллектуальном сообществе. [Батыгин Г. С. «Социальные ученые» в условиях кризиса: структурные изменения в дисциплинарной организации и тематическом репертуаре социальных наук // В кн. «Социальные науки в постсоветской России». М.: Академический проект, 2005, с. 13].
Самый сложный и большой вопрос, который мы затронем здесь лишь частично, – объяснить, почему в 1970-1980-е годы большая часть советских граждан оказалась так восприимчива к идеям, которые были «упакованы» в знакомые лозунги социализма и справедливости, но по сути отвергали главные принципы советского жизнеустройства. На мой взгляд, психологические защиты против таких идей утратили силу в результате мировоззренческого кризиса, вызванного сменой образа жизни большинства населения в ходе форсированной индустриализации и урбанизации. Этот кризис модернизации требовал преобразования идеократической системы легитимации советского строя, сложившейся в 1920-1940-е годы, которая апеллировала к традиционным общинным ценностям. По выражению М. Вебера, мировоззренческой основой русской революции был общинный крестьянский коммунизм, покрытый, как выразился Ортега-и-Гассет, «тонкой пленкой европейских идей» – марксизмом.
Это с очевидностью проявилось, именно когда пал СССР. Л. Д. Гудков и Б. В. Дубин пишут: «Российская культурная и интеллектуальная элита (в отличие от элит в странах Восточной и Центральной Европы 1990-х годов) оказывается в абсолютном большинстве случаев не способной ни рационализировать проблемы собственной истории (включая их моральное, антропологическое или социологическое осмысление), ни усвоить опыт развития и трансформации других обществ. Причины этой импотенции следует искать в функциях, которые выполняли “образованные” (люди с высшим образованием, “интеллигенция”) в поддержании советской системы, а значит – и в особенностях структуры российского образованного сословия. В отличие от “элиты” в социологическом смысле слова (то есть группы, чей авторитет связан с наивысшими достижениями в своей профессиональной области и которая задает образцы действия, от носителей культуры и духа рационализации), “интеллигенция” функционировала лишь как обслуживающая тоталитарный режим бюрократия… Ничего другого она, как оказалось, делать не в состоянии» [Гудков Л., Дубин Б. Молодые «культурологи» на подступах к современности // Новое литературное обозрение. 2001. № 4 (50)].
Здесь еще требуются исследования, и в них надо учесть важные мысли, которые высказал Г. С. Батыгин: «Текст советского марксизма предназначался для того, чтобы заучивать его наизусть. “Овладение марксистско-ленинской теорией – дело наживное” – эта общеизвестная формула трактовалась как установка на преодоление заумных философских рассуждений… Философия, таким образом, совмещалась с общенародной склонностью к философствованию и политической грамотностью, и профессиональное сообщество, занимая достаточно высокие этажи социальной иерархии, непосредственно соприкасалось с “профанным низом”. Лексикон философии и политической теории сводился к прецедентным текстам, аллюзиям и иносказаниям, обозначавшим определенные фрагменты из корпуса первоисточников марксизма».
На деле те философы, которые в 1950-е годы «обратились к истинному Марксу», не то чтобы получили возможность выработать на основе текстов Маркса антисоветскую версию среди нескольких. Приняв его категориальные схемы, они неизбежно должны были отвергнуть советский строй как реакционный («хуже капитализма»). Именно по этой причине Плеханов и меньшевики отвергли Октябрьскую революцию и даже призывали социалистов Европы к походу против советской России. По этой же причине основные коммунистические партии Западной Европы – Франции, Италии и Испании – заняли антисоветскую позицию и приветствовали ликвидацию СССР (совершив политическое самоубийство, т. к. эту позицию не поддержала база этих партий). Надо прямо сказать, что главным идейным оружием антисоветской элиты во время перестройки был антисоветский марксизм. Он парализовал советских людей, которые с колыбели росли под портретом Маркса.
Главную роль на этом фронте перестройки играл возглавлявший Отдел пропаганды ЦК КПСС А. Н. Яковлев, который ещё накануне XXVII съезда начал обновлять руководящий состав средств массовой информации. Летом 1986 г. он уже докладывал на Политбюро, что «руководящие кадры в этой сфере на 90 процентов заменены». Погром кадров произошел и в партийном аппарате, и в аппарате управления хозяйством, и в правоохранительной системе. Вот примеры:
«В 1986-1989 гг. сменилось 82,2 процента секретарей райкомов, горкомов и окружкомов КПСС». «В 1986-1989 гг. сменилось почти 90 процентов секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик». «Рекорд был поставлен в сфере кадров корпуса инструкторов райкомов, горкомов и окружкомов. Здесь за четыре года сменилось 123,1 процента работников. … На 80 процентов сменили прокуроров, на 60 процентов – судей. 400 тыс. новых людей влили в милицию» (см. [Островский А. В. Глупость или измена? Расследование гибели СССР. М.: Форум, Крымский мост-9Д, 2011]).
Вот следствие: «Произошло практически полное отчуждение рабочих от участия в управлении на уровне предприятий, выключение из общественно-политической жизни в масштабах общества… Российские работодатели демонстрировали буквально иррациональную нетерпимость к участию рабочих в управлении. В ответ, вместо сопротивления ограничениям, рабочие стали практиковать “избавление от акций”… По данным нашего опроса, почти половина рабочих прошла через моральные унижения в различных формах.
Таким образом, реформенные преобразования оказали глубокое и разностороннее, как правило, отрицательное воздействие на положение рабочих. П. Штомпка изменения в их положении, социальном статусе охарактеризовал как социальную травму. Происходит «разрушение статуса социальной группы» [Максимов Б. И. Состояние и динамика социального положения рабочих в условиях трансформации // СОЦИС, 2008, № 12].
Вспомним сравнительно недавнее состояние, сейчас несколько замаскированное – веру элиты в то, что западная модель экономики является единственно правильной. Эта вера доходила до идолопоклонства.
Экономист В. Найшуль, который участвовал в разработке доктрины реформ, даже опубликовал в «Огоньке» статью под красноречивым названием «Ни в одной православной стране нет нормальной экономики». Это нелепое утверждение. Православные страны есть, иные существуют по полторы тысячи лет – почему же их экономику нельзя считать нормальной?
Представление о западном капитализме как о правильной (нормальной) хозяйственной системе – следствие невежества наших энтузиастов «рынка», воспринявших этот стереотип из обществоведческих теорий, проникнутых евроцентризмом (сначала из марксизма, потом из обрывков либерализма). Эти теории насыщены идеологией.
Надо учитывать, что важным фактором, искажающим представления реальности, было замалчивание знания. Более того, во многих случаях имела место и дезинформация, что углубило кризис и раскол общества.
В. В. Радаев и О. И. Шкаратан писали о советском строе: «Этот строй не дал более развитых по сравнению с капитализмом производительных сил, не обеспечил населению более высокого уровня материального благосостояния, не ликвидировал наемного характера рабочей силы, не поднял человека на действительно новую духовную высоту… Экономическая деятельность практически на всех уровнях предстает как цепь неэффективных решений: навязываются заранее несбалансированные планы и подавляются проблески живой инициативы работников, растрачиваются дорогие, чрезвычайно дефицитные ресурсы и возводятся гигантские, никому не нужные объекты, ведется всеобщая битва за урожай, после которой готовому продукту позволяют преспокойно догнивать на складах» [Радаев В. В., Шкаратан О. И. Власть и собственность // СОЦИС. 1991, № 1].
Сейчас, сравнивая советское хозяйство с той экономикой, которую эти экономисты-реформаторы сконструировали, эти тирады выглядят, как будто история издевается над ними.
Они уверяли, что «невидимая рука рынка» принесет благоденствие населению, а обвиняют в провале их реформы само население: «Казалось бы, вот путь, вот спасение – рынок, кооперативы, частная собственность. Но вплоть до сегодняшнего дня идут острейшие дискуссии… На самом деле трагическим является консерватизм не отдельных групп, а тем более отдельных лиц, но огромных масс… В сознании многих рыночные формы хозяйствования односторонне отождествляются с эксплуатацией, неравенством, безработицей. Да, пожалуй, нет для реформаторов более страшной преграды, чем народные предрассудки».
Прошло 25 лет, «рынок, кооперативы, частная собственность» наглядно продемонстрировали «огромным массам» и обществоведам, что они несут именно «эксплуатацию, неравенство, безработицу». Выходит, В. В. Радаев и О. И. Шкаратан дали совершенно ложный прогноз и оказались интеллектуально несостоятельными или недобросовестными.
Перед нами явление крупного масштаба: на огромном пространстве при участии влиятельной группировки интеллектуалов искусственно создана хозяйственная и социальная катастрофа.
Так обществоведение быстро отрывалось от традиционного знания России и от здравого смысла. На методологических семинарах и конференциях велись дебаты по проблемам, которые не пересекались с реальной жизнью; причем велись они на языке, который не описывал главных проблем этой жизни.
И этот сдвиг был именно системным.

03 августа 2021

https://vnnews.ru/s-kara-murza-my-uvide ... g-intelli/


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Сергей Георгиевич Кара-Мурза - статьи
СообщениеДобавлено: Пн сен 25, 2023 12:32 pm 
Не в сети

Зарегистрирован: Вт сен 28, 2004 11:58 am
Сообщений: 11106
О наследии русского коммунизма

С.Г. Кара-Мурза

В сложной современной ситуации важно вспомнить заслуги, а главное, использовать возможности того, что построено нашими отцами и до сих пор существует, даже на освобождаемых территориях Донбасса и Херсона. Следы советских структур мы видим в сознании людей, в системах жизнеобеспечения, в экономике, в армии, в образовании и науке. Они, хотя и в искаженном виде, продолжает помогать нам выживать. В ходе перестройки и реформы в нашем общественном сознании был создан хаос, который превратился в особый порядок, называемый Смутой. И кризис, и хаос, и смуты – важные состояния общества, как и болезни у человека, они изучаются наукой.
Смута – это «система порочных кругов», историческая ловушка, из которой народу трудно выбраться. Свойством этого состояния является утрата способности к рефлексии – анализу предыдущих состояний. Это мешает понять происходящее (оно ведь «вырастает» из прошлого), а затем – и предвидеть будущее. Иными словами, не дает различить те возможные пути в будущее, которые идут от нынешнего перекрестка. Это трагедия: представьте себе «витязя на распутье», который от камня не видит никаких путей.
Здесь речь пойдет лишь об одном провале в нашем сознании – Смута как будто проглотила целый кусок той мировоззренческой матрицы, на которой и был собран наш народ. ХХ век – это несколько исторических периодов в жизни России, периодов критических. Суть каждого из них была в столкновении противоборствующих сил, созревавших в течение веков. В разных формах эти силы будут определять и нашу судьбу в ХХI веке. Но весь ХХ век Россия жила в силовом поле большой мировоззренческой конструкции, называемой «русский коммунизм». Знать ее суть необходимо всем, кто собирается жить в России, а уж тем более тем, кто желает Россию укреплять. Блок этого знания и вышибли из нашего разума за последние 20 лет.
Это была одна из главных операций психологической войны против России, начатая в 70-е годы. В 80-е годы в нее включились отечественные силы, в том числе и «патриоты», а потом и государство. В самые последние годы государство перешло к обороне, но очень вялой – его «личный состав» тоже контужен. Вся история советского проекта стала для нас черной дырой (или «черным ящиком»), а мы все стали «людьми ниоткуда» по кличке «постсоветские».
В результате трезвое знание о русском коммунизме имеют именно враги России, а те, которым без России не жить, воюют друг с другом из-за призраков. Одни не желают никакого трезвого знания потому, что возненавидели «коммуняк», другие потому, что не могут отвлекаться от защиты светлых идеалов коммунизма. И те и другие остаются слепыми – бродят по исторической ловушке и тянут назад тех, кто пытается выбраться.
В лучшем положении сейчас студенты. «Битвы призраков» их затронули меньше, они более открыты непредвзятому знанию. Оно для них – прагматическая ценность. Я выскажусь, имея в виду именно такого читателя.
Русский коммунизм – сплетение очень разных течений, необходимых, но в какие-то моменты враждебных друг другу. Советское обществоведение дало нам облегченную модель этого явления, почти пустышку. До войны иначе и нельзя было, а потом Хрущев искажал картину из своих фракционных интересов. При Брежневе верхушка была не на высоте задачи, да и уже была блокирована интеллектуалами с «новым мышлением». Они еще оставались коммунистами, но уже «евро». Главные вещи мы начали изучать и понимать в ходе катастрофы – глядя на те точки, по которым бьют.
В самой грубой форме я представляю русский коммунизм как синтез двух больших блоков, которые начали соединяться в ходе революции 1905–1907 гг. и стали единым целым перед войной (а если заострять, то после 1938 г.). Первый блок – то, что Макс Вебер назвал «крестьянский общинный коммунизм». Второй – русская социалистическая мысль, которая к началу ХХ в. взяла как свою идеологию марксизм, но им было прикрыто наследие всех русских проектов модернизации, начиная с Ивана IV.
Оба эти блока были частями русской культуры и имели традиции, о которых много написано. Оба имели сильные религиозные компоненты. Общинный коммунизм питался «народным православием». Революция 1905 г. – дело общинного коммунизма, почти без влияния второго блока, зеркало ее – Лев Толстой. После нее произошел раскол у марксистов, и их «более русская» часть пошла на смычку с общинным коммунизмом. Раскол социалистов в конце привел в Гражданской войне, все «западники» объединились (под рукой самого Запада) против большевиков-«азиатов».
После Гражданки демобилизовался миллион младших и средних командиров из деревень и малых городов – «красносотенцы». Они заполнили госаппарат, рабфаки и университеты, послужили опорой сталинизма. Конфликт между «почвенной» и «космополитической» частями коммунизма кончился кровавыми репрессиями, тонкая прослойка «космополитов» была почти сожрана с огромными потерями для страны. Но в благополучный сытый период 70-80-х годов возродилась уже как сознательный враг – и взяла реванш.
Большевизм преодолел цивилизационную раздвоенность России, соединил «западников и славянофилов». Это произошло в советском проекте, где удалось произвести синтез космического чувства русских крестьян с идеалами Просвещения и прогресса. Это – исключительно сложная задача, и сегодня, разбирая ее суть, поражаешься тому, как это удалось сделать.
Сразу выскажу свое убеждение в том, что проект реформ, предполагающий опору только на структуры западного типа (гражданское общество и рынок), обречен у нас на провал. Если у реформаторов будет достаточно сил, чтобы держать традиционную культуру в хрипящем полузадушенном состоянии, то Россия как цивилизация и как большая страна будет ликвидирована. По крайней мере, на обозримое будущее. Только Запад смог осуществить проект развития, порвав с традиционным обществом, но лишь потому, что длительное время мог изымать огромные средства из колоний, а потом уже собирать со всех дань как технологический лидер. Россия такой возможности не имела и не получит.
Второе, чего смогли добиться большевики своим синтезом, – это на целый (хотя и короткий) исторический период нейтрализовать западную русофобию и ослабить накал изнуряющего противостояния с Западом. С 1920 по конец 60-х годов престиж СССР на Западе был очень высок, и это дало России важную передышку. Россия в облике СССР стала сверхдержавой, а русские – полноправной нацией. О значении этого перелома писали и западные, и русские философы, очень важные уроки извлек из него первый президент Китая Сунь Ятсен и положил их в основу большого проекта, который успешно выполняется.
Из современных об этом хорошо сказал А. С. Панарин: «Русский коммунизм по-своему блестяще решил эту проблему. С одной стороны, он наделил Россию колоссальным “символическим капиталом” в глазах левых сил Запада – тех самых, что тогда осуществляли неформальную, но непреодолимую власть над умами – власть символическую.
Русский коммунизм осуществил на глазах у всего мира антропологическую метаморфозу: русского национального типа, с бородой и в одежде а la cozak, вызывающего у западного обывателя впечатление “дурной азиатской экзотики”, он превратил в типа узнаваемого и высокочтимого: “передового пролетария”. Этот передовой пролетарий получил платформы для равноправного диалога с Западом, причем на одном и том же языке “передового учения”. Превратившись из экзотического национального типа в “общечеловечески приятного” пролетария, русский человек стал партнером в стратегическом “переговорном процессе”, касающемся поиска действительно назревших, эпохальных альтернатив».
Третья задача, которую решили большевики и масштаб которой мы только сейчас начинаем понимать, состоит в том, что они нашли способ «пересобрать» русский народ, а затем и вновь собрать земли «империи» на новой основе – как СССР. Способ этот был настолько фундаментальным и новаторским, что приводит современных специалистов по этнологии в восхищение – после того как опыт второй половины ХХ века показал, какой мощью обладает взбунтовавшийся этнический национализм.
Сейчас духовные потомки тех, кто тогда пошел наперекор «ведомым», вроде бы взяли реванш – ну и в каком состоянии оказался народ? Но это другая история, а тогда сборка народа была совершена быстро и на высшем уровне качества. Так, что Запад этого не мог и ожидать – в 1941 г. его Нашествие встретил не «колосс на глиняных ногах», а многомиллионная образованная и здоровая молодежь с высочайшим уровнем самоуважения и ответственности.
А ведь такие задачи на нас уже накатывают. Это уже частность, но ведь факт, что русский коммунизм доработал ту модель государственности, которая была необходима для России в новых, труднейших условиях ХХ века. Это и сделали коммунисты, и это была творческая работа высшего класса. Как глупо сегодня забывать этот опыт!
Четвертую задачу, которую решил русский коммунизм (именно в его двуединой сущности), назову совсем кратко. Он спроектировал и построил большие технико-социальные системы жизнеустройства России, которые позволили ей вырваться из исторической ловушки периферийного капитализма начала ХХ века, стать индустриальной и научной державой и в исторически невероятно короткий срок подтянуть тип быта всего населения к уровню развитых стран. Мы не понимали масштабов и сложности этой задачи, потому что жили «внутри нее» – как не думаем о воздухе, которым дышим (пока нас не взяла за горло чья-то мерзкая рука).
На деле все эти большие системы «советского типа» – замечательное творческое достижение нашего народа. В их создании было много блестящих открытий и прозрений, во всех них есть что-то от автомата Калашникова – гениальная простота и красота. Замечательные, великолепные создания – советская школа и наука, советское здравоохранение и советская армия, советское промышленное предприятие с его трудовым коллективом и детским садом и советская колхозная деревня, советское теплоснабжение и Единая энергетическая система.
Все это за последние сорок лет оболгали и исковеркали. Для уничтожения «империи зла» это было необходимо. Но едва ли не самая главная для нас часть этого злодеяния заключается в том, что молодежь отвратили от знания о том, как все это работает. А ведь страшная истина заключается в том, что иных, «антисоветских» больших систем построить уже не удастся. Место занято! Можно изуродовать РАО ЕЭС или даже уничтожить ее, но построить иную, «западного» типа, уже не выйдет. Как мы видим, можно уничтожить советскую науку, но планы создания какой-то иной науки поражают своим ничтожеством, как будто в наказание кто-то с неба щелкнул разрушителей по лбу.
Все мы – наследники русского коммунизма, никакая партия или группа не имеет монополии на его явное и тайное знание. И все же антисоветизм и антикоммунизм отвращают от него. Я смотрю на это с горечью, и дело не в политике. Сегодня отворачиваться от этого знания глупо, а завтра будет уже убийственно…

05 августа 2022

https://vnnews.ru/o-nasledii-russkogo-kommunizma/#close


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Сергей Георгиевич Кара-Мурза - статьи
СообщениеДобавлено: Пн ноя 13, 2023 10:02 am 
Не в сети

Зарегистрирован: Вт сен 28, 2004 11:58 am
Сообщений: 11106
Использовать имеющиеся опыты мягкого прохождения кризиса
(опыт Испании)

Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Сейчас России предстоит преодолеть разнообразные экономические последствия кризиса разрыва с Западом, перехода к широкому сотрудничеству с Востоком, а также внутреннюю напряженность, вязкое противодействие несогласных, отъезд одних и возвращение других граждан России, прием мигрантов. В этом может оказаться полезным использование некоторых дельных решений, найденных другими странами. Например, важным может оказаться опыт прохождения тяжелого кризиса в Испании, когда одновременно решались проблемы экономической и социальной напряженности.
В Испании сложилось так, что план стабилизации франкистской экономики 1959 г. привел к ухудшению экономической ситуации и имел очень тяжелые социальные последствия. Начавшаяся безработица заставила эмигрировать около 3 млн испанцев в развитые капиталистические страны, прежде всего в Германию. После смерти Франко в 1975 г. либерализация социально-политического строя и раскрытие экономики с интеграцией ее в европейское сообщество были связаны с неизбежной конверсией значительной части промышленности при начавшемся массовом возвращении эмигрантов (как политических, так и экономических). Таким образом, реформа была связана с острейшей проблемой создания новых рабочих мест.
Эта проблема представляла собой узел противоречий, которые при неблагоприятном развитии могли сорвать процесс демократизации и вернуть страну на грань социально-политических потрясений.
Антонио Фернандес Ортис, испанский историк, проходивший стажировку в нашем Аналитическом центре РАН, так характеризовал обстановку: «В политической панораме Испании действовало множество факторов, нависавших, как дамоклов меч, и препятствующих достижению того минимума социального равновесия, при котором становится возможным взаимопонимание. Реальность была такова, что в недавнем прошлом Испания не знала ни единого момента этого желанного равновесия, которого теперь искала. Все виды социальных антагонизмов, порожденных новейшей историей, разрешались путем насилия одной стороны над другими. Вследствие этого сложилось общество, находящееся в непрестанном конфликте, приученное решать конфликты через насилие. И в большинстве случаев через насилие жестокое, кровавое, иррациональное. Идея перехода к демократии была как звук трубы, играющей зорю после темной ночи франкизма, но характер этой ночи был таков, что зоря была наполнена предчувствием насилия, а не мира. Этот накопленный «капитал» насилия угрожал сорвать весь процесс демократизации…»
Проблема создания рабочих мест (помимо таких важнейших вопросов, как амнистия противников Франко, отмена забастовок и пр.) стала одним из пунктов беспрецедентных переговоров о национальном согласии, которые были начаты в конце 1977 г. по инициативе коммунистической партии Испании, бывшей в тот момент главной организованной силой антифранкистской оппозиции. В переговорах приняли участие: правительство Испании, все политические партии, представленные в парламенте (Кортесах), и два главных профсоюза.
Завершились переговоры заключением известных «Пактов Монклоа» (по названию дворца Монклоа, где было правительство и проходили переговоры). В Комплексном документе, принятом 27 октября 1977 г., были определены приоритеты государства в экономической политике.
За этими краткими формулировками стоит выработанная на очень трудных переговорах принципиальная концепция – выход из кризиса через массированную государственную поддержку малого предпринимательства.
Тогда было сохранено неустойчивое равновесие между постепенно сдающим свои позиции правящим слоем франкистского режима и разными течениями антифранкистской оппозиции. Но в результате преодоление кризиса прошло благополучно, и Испания вошла в число экономически высокоразвитых стран с высоким уровнем жизни и социальными гарантиями.
И вот в этой социокультуpной сpеде после смеpти Фpанко тоже пpоизошла «пеpестpойка». Никаких pеволюций, никакого демонтажа стpуктуp, никаких идеологических чисток или сведения политических счетов. Миpный и остоpожный, постепенный пеpеход к либеpальной экономике и откpытому обществу, а также федеpативному устpойству с постепенным увеличением пpав автономий.
К концу 80-х годов практически все испанцы, которые за 60-е годы эмигрировали в другие страны Западной Европы, вернулись в Испанию. Таким образом, в экономическую деятельность включились 3 млн человек, которые не только приобрели опыт и предпринимательские навыки за границей, но и привезли в страну значительные сбережения, которые и составили экономическую основу огромного числа малых и средних предприятий, созданных за десятилетие.
Соглашения, записанные в «Пактах Монклоа» и негласных приложениях, были реальными, фундаментальными и вполне конкретными. Взаимные уступки всех сторон были очень серьезны. Ключевым элементом «Пактов Монклоа» было выделение государством больших средств для создания массы рабочих мест через программу поддержки национальной сети малых предприятий как особого постиндустриального уклада. Для их создания (в основном увольняемыми при конверсии рабочими) давались прямые кредиты государства, учреждалась система институциональной поддержки, а также выдавались большие субсидии по безработице (они могли вкладываться в малое предприятие как «долевое участие» предпринимателя, под которое он получал субсидию государства). Государство на паях провело кампанию «Создай себе рабочее место сам» – а государство тебе поможет. Суть компромисса в том, что вся эта система формировалась как уже некапиталистический уклад. Так в Испании была создана промышленная ткань совершенно нового типа.
Создание широкой системы малых предприятий позволило Испании быстро преодолеть тяжелый структурный кризис и перейти к быстрому развитию и росту благосостояния. Так были сняты острые социальные противоречия, возникающие при отказе от патерналистской политики государства и конверсии тяжелой промышленности. Без больших капиталовложений малые предприятия предотвратили обеднение и маргинализацию крупных масс людей. Одновременно они приобщили к предпринимательству значительную часть населения (51% предпринимателей в Испании – бывшие рабочие), что стабилизировало демократию, лишив экстремистов социальной базы. Малые предприятия оживили «дремлющие» ресурсы и быстро насытили рынок вполне современными товарами технического назначения и широкого потребления.
В 1990-1991 гг. я в Испании изучал их программу создания системы малых и средних предприятий. Много говорил с идеологами этой программы, которые разработали ее после смерти Франко как условие либерализации и модернизации национальной экономики. Бывал на многих предприятиях, подружился с их хозяевами, обсуждал с профсоюзными деятелями, с коммунистами, социал-демократами и франкистами.
В Испании, прежде чем начать приватизацию (постепенную и выборочную), с помощью государства создали около миллиона предприятий, хозяевами которых стали рабочие и инженеры, уходящие при сокращении рабочих мест. В основном треть денег на создание фирмы давало государство, треть – беспроцентный кредит специального банка, треть – сам предприниматель. Была создана сеть региональных технических центров обслуживания с хорошим оборудованием и консультантами, сеть «инкубаторов», в которых можно было со своей идеей вырастить зародыш фирмы до жизнеспособного состояния, сеть институтов развития, выполняющих множество абсолютно необходимых функций, непосильных для малых фирм.
Среди малых предприятий были и наукоемкие. Промышленность электроники была сосредоточена в Мадриде. 90% работ выполнялось на малых предприятиях, 10% – на головных заводах. Так же и в большинстве других отраслей. А стоимость создания одного рабочего места на таких фирмах была в 10 раз меньше, чем такое же по уровню место на большом заводе. Сейчас, конечно, вся эта система там обновилась, хозяевами стали уже дети моих друзей, все с высшим образованием.
Важнейшая особенность малых предприятий – их способность поглощать и отпускать большое количество рабочей силы: предприятие с 5 работниками может легко расширить штат до 20 человек и так же легко сократить его до нормы. В стабильной ситуации на Западе малые фирмы создают 90–95% новых рабочих мест. В случае же резких колебаний на рынке рабочей силы (например, ликвидации крупного завода) малые предприятия служат «губкой», всасывающей избыточную рабочую силу, смягчающей социальные потрясения. Считается, что ни одно демократическое общество не может устоять при уровне безработицы 10% активного населения. В Испании же безработица достигала 17%. Но ее экономика и социальный порядок устойчивы потому, что на деле большинство безработных заняты на малых предприятиях (пусть и через «теневые» контракты). Они – главный механизм предотвращения массовой безработицы.
На малом предприятии собственник-предприниматель находится в постоянном и тесном личном контакте с работниками, так что их отношения во многом определены теми культурными нормами, которые доминируют в данной стране и даже в данной местности. Например, отношения авторитета, власти, контроля и санкций на малых предприятиях в Стране Басков или на юге Испании сильно различаются. Еще более усложняются социальные отношения внутри малого предприятия вследствие того, что значительная часть работников связана с предпринимателем отношениями родства, свойства или личной дружбы. Роль этих факторов настолько велика, что производственные отношения никак не могут быть сведены к купле-продаже рабочей силы, так что политэкономическая модель оказывается не вполне адекватной малому предприятию как экономическому укладу.
Что касается производственных отношений внутри малого предприятия между его собственниками и наемными работниками, то в большинстве опубликованных работ и в частных беседах отмечается большое влияние, которое оказывает на эти отношения неформальная структура. Иерархическая структура крупного предприятия практически полностью обезличивает отношения работника с собственниками, так что эти отношения «очищаются» до рыночных, до купли-продажи рабочей силы. Они приближаются к модели этих отношений, данных в политэкономии.
Этими особенностями во многом определяется очень незначительное вовлечение работников малых предприятий в профсоюзы, низкий уровень интенсивности трудовых конфликтов, широкое использование «теневых» трудовых отношений (работа без оформления контракта). Нередки случаи, когда предприятие довольно долгое время работает с убытком, который покрывается предпринимателем за счет побочных личных доходов, но при этом не увольняется персонал. Напротив, персонал нередко соглашается довольно долго работать, терпя невыплату или неполную выплату зарплаты, не увольняясь и не идя на трудовой конфликт.
Создание широкой системы малых предприятий позволило Испании быстро преодолеть тяжелый структурный кризис и перейти к быстрому развитию и росту благосостояния. Так были сняты острые социальные противоречия, возникающие при отказе от патерналистской политики государства и конверсии тяжелой промышленности. Без больших капиталовложений малые предприятия предотвратили обеднение и маргинализацию крупных масс людей.
Что говорить, было сделано великое дело – Испания за десять лет вырвалась в число высокоразвитых стран, она менялась прямо на глазах. С какой радостью работали люди, как приятно было бывать в этих дружных коллективах. Среди владельцев предприятий было много коммунистов. Их убеждения нисколько не мешали делу, ибо они были предпринимателями, а не капиталистами. Их положение не вызывало никакой классовой вражды, их уважали за мастерство и труд, а они не выгребали деньги из предприятия. Обычная их личная прибыль по величине была равна «второй зарплате».
И как они мечтали передать этот их опыт нам в Россию, сколько было предложений. Они были готовы вкладывать деньги в аналогичные предприятия у нас и вообще не вывозить прибыль, реинвестировать ее – в благодарность СССР за то, что мы приютили детей республиканцев. Я прикидывал, как бы это дело пошло у наших людей, примерял на своих знакомых инженеров, научных работников и рабочих – прекрасно пошло бы… Но тогда не сложилось, хотя какие-то отдельные моменты были позже использованы…
Сейчас задачей передачи нам своего опыта заинтересуются скорее вьетнамцы и китайцы, часть которых помнит нашу помощь. Но мы можем опираться на отдельные элементы описанных здесь подходов, зная, что там они успешно сработали.
Это – вариант консервативного проекта восстановления хозяйства, без революционного отказа от тех институтов и форм, которые сложились после 1991 года и показали свою жизнеспособность. Мы исходим из предположения, что в России возможен синтез части новых и «обновленных старых» хозяйственных структур, их взаимодействие на началах симбиоза, а не паразитизма.
Соглашения Монклоа сочетали и социально-психологические, и экономические компоненты, благодаря чему дали замечательный эффект для развития страны.
Сейчас в России во время обострившегося столкновения с Западом стране особенно нужно объединение. Для его достижения был бы важен заметный шаг от богатых навстречу бедным, в чем-то похожий на подписание «Пактов Монклоа»а в Испании. Сейчас в Госдуме идет обычная парламентская борьба методами невидимых для обычных людей компромиссов за продвижение различных законопроектов. Можно было бы часть таких компромиссов сделать явными и включить их в официальное соглашение между партиями Госдумы России.

15 марта 2023

https://vnnews.ru/sergey-kara-murza-isp ... -imeyushh/


Вернуться наверх
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 7 ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 8


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
cron
Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
Русская поддержка phpBB