Хрущевщина

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср авг 24, 2022 8:25 pm

Хрущевщина

Беседа Е. СПИЦЫНА, историка и публициста,
с главным редактором газеты В. ЧИКИНЫМ

Валентин ЧИКИН. Для поколений советских людей уже стерлись грани событий марта 1953 года. После смерти Сталина для них сразу начинается время Хрущева. А вы в своей замечательной публицистической книге «Хрущевская слякоть» показываете сложную борьбу за власть, посвящаете ей даже два раздела: первый раунд, второй раунд…

Один наш автор, обозревающий это время, высказал даже такую гипотезу: Хрущев, мол, известный троцкист, а Маленков был бухаринец. И вот, к сожалению, победила троцкистская линия…

Евгений СПИЦЫН. Да, подобные ярлыки зачастую раздают направо и налево, порой не задумываясь вообще над содержанием этих ярлыков. Если уж говорить, кто был бухаринец, то этот эпитет можно приклеить, прежде всего, Микояну. Кстати, и Сталин об этом говорил, сравнив его на Пленуме с оппозиционером Фрумкиным. Он-то знал природу взглядов Микояна и его, так сказать, поползновения. По поводу того, что Хрущев был троцкистом, слушайте, я вас умоляю, теория и Хрущев – это вообще небо и земля… Абсолютно безграмотный человек. Неглупый, хитрый, но совершенно безграмотный и в общекультурном плане, не говоря уже о теоретических воззрениях.

А теперь, что касается событий 1953 г. Когда умер Сталин, сложился новый режим коллективного руководства. Историки по-разному оценивают, кто входил в узкий состав этого руководства. Обычно называют фамилии 4 человек: Маленков, Берия, Молотов и Хрущев. Кто-то сводит узкий состав этого руководства до 3 человек – то есть исключает из состава Хрущева. А кто-то, наоборот, расширяет состав до 5 и даже до 6 человек, включая в этот состав и маршала Булганина, тогдашнего министра обороны СССР, и Микояна.

Тут вот что важно понять. Те, кто встал у руководства страны, тот же Маленков – отлично понимали, что в тех исторических условиях влезть в «сталинскую шинель» объективно невозможно. Любой из них просто утонет в этой сталинской шинели. Поэтому важно было не просто сохранить режим коллективного руководства, но и стать первым среди равных, как в княжеской дружине, и закрепить это в партийных документах. Неслучайно в апреле 1953 г. именно Маленков инициировал созыв пленума ЦК, с тем чтобы осветить проблему «культа личности», рассмотреть не культ личности Сталина, а лишь само понятие в принципе, не затрагивая при этом фигуру усопшего вождя. Для того чтобы высшая партийная инстанция выработала и приняла документы, которые узаконивали бы режим коллективного руководства. Именно с этой целью в середине марта 1953 года он пошел навстречу своим коллегам по Президиуму ЦК и оставил пост секретаря ЦК, то есть сохранил за собой только пост главы Совета министров СССР, с тем чтобы не концентрировать в своих руках власть. А поскольку еще одним членом Президиума, который входил в состав Секретариата, был только Хрущев, то он и стал секретарем по общим вопросам, потому что должности генсека в партийном уставе не было.

Вот думают, что эта должность была прописана в партийном уставе еще с 20-х годов. Ничего подобного, ни в одной из редакций партийного Устава должности генерального секретаря не было… А начиная с 1930 года, после 16-го партсъезда, Сталин вообще все бумаги стал подписывать как секретарь ЦК. Просто по факту по привычке Сталина называли генсеком, но официально он такой титул не носил.

Но соратники Маленкова отказались проводить такой пленум. И я думаю, что здесь не последнюю роль сыграли 2 персонажа – Берия и Хрущев. Почему? Дело в том, что Берия уже тогда совершенно очевидно нацелился на захват власти.

В конце июня произошли события, связанные с арестом Берии и с его отстранением от власти. И тут Маленков и Хрущев, как бы освободившись от угрозы, каждый стал играть свою игру. Маленков стал играть роль главы правительства и председательствующего на заседаниях Президиума. А Хрущев как главный секретарь ЦК вел заседания Секретариата. Было совершено очевидно, что в этой конструкции власти борьба будет только обостряться. Причем, инициатором этой борьбы выступал именно Хрущев, а не Маленков, желавший как раз сохранить режим коллективного руководства. Это стало очевидно еще в августе 1953 г. Когда между Хрущевым и Маленковым началась тяжба по поводу того, кто, где и когда будет произносить известный доклад по сельскому хозяйству. Первым этот доклад на сессии Верховного Совета озвучил именно Маленков. Хрущев страшно был недоволен и на пленуме в начале сентября, по сути, повторил этот доклад, чтобы отобрать пальму первенства. Но народ на мякине не проведешь, и уже тогда сложилась знаменитая поговорка: «Пришел Маленков – поели блинков». А в сентябре 1953 года Хрущев получил свою козырную карту – он был избран Первым секретарем ЦК, и эта должность была закреплена в Уставе партии. Причем любопытно, по воспоминаниям того же Кагановича, предложение об избрании Хрущева Первым секретарем внес Маленков.

Как это произошло? Вопрос не значился в повестке Пленума, но на второй день, уже на вечернем заседании, к Маленкову подошел Булганин и сказал: Георгий Максимилианович, надо внести предложение об избрании Первым секретарем Хрущева. Маленков возразил: но мы же на Президиуме ЦК это не обсуждали. Булганин: это общее мнение членов Президиума; если вы не внесете это предложение, будете фрондировать, я буду вынужден внести его – выбирайте!

И Маленков, не желая обострять отношения с Хрущем и с другими членами Президиума, внес это предложение. И таким образом, Хрущев стал Первым секретарем ЦК, что чрезвычайно возвысило позиции Хрущева в партийном аппарате. И он тут же восстановил денежные надбавки партноменклатуре. Это существенно закрепило авторитет Хрущева в партийном аппарате. Он знал, что он делал.

И еще одно важное обстоятельство. У нас мало кто обращает на это внимание, Хрущев, не будучи членом союзного правительства, не занимая никакой государственный пост, был утвержден в качестве председателя бюро по сельскому хозяйству, введен в состав Президиума Совета министров СССР. Смотрите: в марте было принято решение о том, что совмещать государственные и партийные посты нельзя, а Хрущев, будучи Первым секретарем ЦК, стал одновременно и председателем бюро по сельскому хозяйству, и членом Президиума Совмина. То есть решение коллективного руководства вскоре было нарушено.

Надо понимать, что еще при Сталине, при проведении политической реформы, начало которой было положено в апреле 1946 г., роль Президиума Совета министров резко возросла – особенно узкого состава этого Президиума. Это видно по документам.

То есть власть постепенно, как и хотел Сталин, перераспределялась от партийных структур к правительственным структурам, и в данном случае вот это решение о вводе Хрущева в состав президиума Совмина неизмеримо подняло его властные ресурсы. И он решил действовать. Плюс к этому начал выступать с разного рода инициативами и показывать, кто в доме хозяин. Вы посмотрите, все его идеи носили открыто провокационный характер – например, идея передачи Крыма, идея освоения целины и т.д. и т.п.

Конечно, он был опытный интриган, опытнее Маленкова. Маленков был куда порядочнее. А Хрущев был куда более беспринципным. В большой политике, как мы знаем, зачастую одерживают верх как раз беспринципные люди. Хрущев в этой борьбе и проявил все свои отрицательные качества.

В.Ч. Лазарь Моисеевич говорит: я лучше всех знаю Хрущева, поскольку я его выдвинул, помогал, опекал и т.д. И хочу вам сказать, он никакого отношения к сельскому хозяйству никогда не имел – городской малый, на шахте слесарил, а когда стал Первым секретарем, «начал куражиться», как он выразился…

Хочу затронуть такую тему. Тот же Каганович выступил с докладом о Программе на 19-м съезде. Была создана комиссия по выработке новой Программы партии во главе со Сталиным. Интересно, в каком направлении шла переработка Программы?

В послевоенные годы Иосиф Виссарионович не раз говорил о том, что надо учиться на ошибках. Вспоминается и тост на приеме после Парада Победы, и речь перед избирателями в 1946 году, и выступление на 19-м съезде партии…

Лазарь Моисеевич говорит, что если бы Сталин был жив, то он бы с очень самокритичным докладом выступил на будущем съезде. Как вы думаете, каким бы был ХХ съезд с участием Иосифа Виссарионовича? Каковы были его идеи в области переустройства экономики и управления страной?

Е.С. Вы знаете, мы вступаем в область гипотез и предположений. Но как говорят, история не имеет сослагательного наклонения...

В.Ч. Согласен. Но интересно знать ваши суждения, Евгений Юрьевич.

Е.С. Да, историк должен изучать возможные альтернативы… Начнем с того, что задача написания новой программы партии была поставлена еще в 1947 г. Была создана соответствующая комиссия, которую возглавил Андрей Александрович Жданов. Черновой вариант программы был составлен, он сохранился в архиве, с ним можно ознакомиться. Причем, этот вариант программы был внимательно прочитан Сталиным – он там оставил свои поправки, проявил особое внимание к проблемам идеологии, вопросам теории… К сожалению, в августе 48-го года Андрей Александрович скончался, и работа над программой была остановлена, а потом фактически заброшена. Хотя Сталина вопросы теории перспективы развития общества волновали очень. Я в связи с этим вспоминаю мемуары Шепилова, который был сталинским выдвиженцем и при Сталине работал в аппарате ЦК, принимал участие во всех этих комиссиях – и по разработке новой партийной программы, и по написанию учебника по политэкономии и т.д. И он прямо там писал, что Сталин, который неоднократно встречался с членами вот этих рабочих групп, говорил: мы, старые марксисты, изучали Маркса, Энгельса, Ленина по подлинникам. Те, кто пришел нам на смену, изучали классиков марксизма уже по сборникам их работ, а нынешние коммунисты знакомы с марксизмом по газетным статьям и фельетонам. А нам, для того, чтобы мы двигались вперед, нужна теория нашего дальнейшего движения. Поскольку Маркс, Энгельс, Ленин – они лишь поставили диагноз капитализму, доказали, что смена общественных отношений неизбежно приведет к строительству коммунистического бесклассового общества. Но теоретически они это не обосновали, они не успели это сделать. Мы строили социализм в 30-40-е годы на ощупь, путем проб и ошибок. Нам же сейчас, для нашего поступательного движения вперед, нужна теория. Нам нужна теория, иначе – смерть... Понимаете?

К сожалению, у нас эту сталинскую установку восприняли по- обывательски. Никакого развития марксистско-ленинской теории ни при Хрущеве, ни при Брежневе, на мой взгляд, не было. Было цитатничество, было начетничество. Причем, обратите внимание, у нас в агитпроповских структурах работали не творческие люди, а скучнейшие персонажи. Им бы лучше выступать с докладами о снах и сновидениях, как в известной кинокартине «Дело было в Пенькове»… Но если бы у нас действительно были партийные идеологи типа Жданова, которые могли сложные вещи объяснить простыми словами, которые могли бы зажечь аудиторию… Ведь Сталин и Жданов придавали огромное значение подготовке профессиональных пропагандистов и агитаторов. Жданов стоял у истоков создания партийных школ именно для этого. А у нас потом партийные школы выродились в не пойми что, для подготовки каких-то карьеристов… А вот подготовки кадров настоящих большевистских комиссаров ни при Хрущеве, ни при Брежневе уже не было. Партшколы стали инкубатором начетчиков.

Теперь то, что касается Сталина. В своей последней работе «О проблемах строительства социализма в СССР» Сталин озаботился серьезно именно теоретическими проблемами строительства социализма. Ну, например, сохранением Закона стоимости при социализме. Он ведь так до конца и не дал ответа на тот вопрос, который он поставил в этой работе: как будет функционировать советская экономика на новом этапе своего развития. Дальше. Он был убежден, что для нашего движения вперед необходимо создать буквально по всем направлениям прочную материально-техническую базу – чтобы мы вообще не зависели от окружающего мира, чтобы мы в условиях тотальных санкций могли производить все – начиная с булавки и кончая ракетами. Поэтому он и говорил, что надо затянуть пояса, но затянуть их надо именно для достижения полной независимости, независимости технологической, независимости от буржуазных держав.

Дальше, в его замыслах ведь было создание альтернативы Бреттон-Вудской системы, советской системы международных отношений, в том числе в финансово-торговой, финансово-хозяйственной деятельности. Неслучайно он инициировал проведение нескольких международных конференций по этому вопросу – и дело шло к созданию альтернативного центра экономической, финансовой мощи. Планировалось создание параллельной резервной валюты. К сожалению, со смертью Сталина эта работа была полностью прекращена.

Обратите внимание, при Сталине создается государственный комитет по внедрению новой техники. Так и назывался – Комитет по внедрению новой техники. Как только Сталин умирает, этот комитет формально сохраняется, но меняет свое целевое направление, он становится Комитетом по новой технике. То есть, в обязанности этого комитета уже не ставилась задача внедрения. Они занимались только изучением разного рода журнальчиков, публикаций каких-то разведданных и т.д. и т.п. То есть, занимались, условно говоря, консультированием, а не тем, чтобы новая техника шла на заводы и фабрики. Сталин же придавал внедрению новой техники огромное значение.

А сталинский план преобразования природы! Если представить масштаб этого плана, те средства, которые выделялись на этот план, а он ведь был рассчитан на 15 лет, до 1964 года… Опять-таки какова была главная задача? Создать условия для бесперебойного и всеобщего обеспечения советских людей качественным продовольствием и не зависеть от импортных поставок по всем сегментам аграрного производства: будь то мясо, молоко, хлеб, фрукты, овощи и так далее. И вот надо посмотреть, в первые годы реализации этого плана были сделаны грандиозные подвижки: создание лесозащитных насаждений, воссоздание искусственных водоемов и т.д. А в 1953 г. на место этого сталинского плана приходит план освоения целинных и залежных земель. То есть, Сталин глядел далеко вперед и прекрасно понимал, каковы должны быть основные направления – прежде всего, экономического развития.

Затем что касается международных отношений. Многие наши щелкоперы говорили о том, что после окончания войны Сталин хотел развязать чуть ли не третью мировую войну. Но анализ документов показывает, что Сталин прекрасно понимал, что Советский Союз надорвался, что Советский Союз понес колоссальные потери, что стране надо восстанавливаться, что людям надо дать возможность просто перевести дух – они и так уже не один десяток лет работали в тяжелых условиях, чтобы создать оборонный щит страны и выстоять в тяжелой войне. Поэтому все его инициативы носили исключительно мирный характер. И там, где он не мог, вернее не хотел, обострять отношения с нашими главными противниками, он и не шел на обострение этих отношений, он всегда искал возможности для мирного урегулирования вопросов. При этом он ни на йоту не отступал от интересов Советского Союза – и в германском вопросе, и в Корейской войне…

Хрущев же сознательно пойдет на обострение и конфронтацию с Западным миром. И это совершенно очевидно из того же 1956 г. …Я вам больше скажу, историки А.В. Пыжиков и Ю.Н. Жуков выдвинули очень интересную гипотезу: вот этот антисталинский доклад, с которым Хрущев выступал на закрытом заседании XX съезда, уже за рамками его повестки, стал дымовой завесой и призван был прикрыть собой милитаризацию советской экономики и курс на конфронтацию с Западом, которые затем в официальных докладах провозгласил Хрущев и поддержал Суслов. Там была поставлена задача расширения лагеря социализма. А что такое расширение лагеря социализма? Это курс на мировую революцию, прежде всего на Востоке и на Африканском континенте. А это требовало колоссальных ресурсов и неминуемо вело к конфронтации с Западом.

Если, например, у Сталина была идея сохранения нейтральной единой Германии и он даже смог убедить в этом Черчилля, то при Хрущеве произошло не только разделение Германии, но и вступление Германии в НАТО – то, чего американцы и добивались. Ведь для чего им нужна была Германия в НАТО? С одной стороны, они хотели контролировать Германию изнутри, чтобы там размещены были их войска. С другой стороны, они за счет Германии получали самый мощный людской контингент в случае начала войны с Советским Союзом и странами Варшавского договора. И, в-третьих, им нужна была территория Германии для того чтобы создать, условно говоря, «непотопляемый авианосец», у самых границ Восточного блока, с тем чтобы постоянно угрожать Советскому Союзу. И включение ФРГ в состав НАТО – это была грубейшая ошибка именно хрущевской внешней политики. Потому что у Сталина был замысел какой? Создать из Финляндии, объединенной Германии и Австрии естественный пояс безопасности из независимых государств, которые не принадлежали бы ни к одному, ни к другому блоку.

Сталин до конца не был убежден, что надо создавать именно военный блок. Потому что надежда на создание единой нейтральной Германии еще существовала, и пока эта надежда не улетучилась окончательно, Сталин не хотел провоцировать американцев, с тем, чтобы вот этот план сталинский не был разрушен. А Хрущев пошел на это. Он всегда действовал во внешней политике такими провокативными методами, ну и, прямо скажем, зачастую проигрывал в глобальном, геополитическом плане.

Что нанесло колоссальный удар по сталинской модели экономики? Все эти завихрения хрущевские. Например, создание совнархозов, ликвидация отраслевых министерств, потом ликвидация МТС в 1958 г., укрупнение колхозов и т.д. – это все потом будет.

Но ведь самая главная ошибка, которую совершил Хрущев, и которую не допустил бы Сталин, это была реформа Госплана в 1955 г. И у нас опять-таки на это смотрят недостаточно серьезно, считают, что это было какое-то рядовое решение. А на самом деле это было ключевое решение, которое, по сути дела, заложило мину для разрушения сталинской модели экономики.

Ведь что такое сталинский Госплан? Это был мозговой штаб, который определял основные цели, задачи и пути движения вперед. Именно во многом благодаря деятельности Госплана мы создали индустриальную мощь страны. Что делает Хрущев? Он разделяет старый Госплан на две структуры. На так называемую Гостехэкономкомиссию, которая занималась текущим планированием годовым. И новый Госплан, только уже не Государственную плановую комиссию, а государственный плановый комитет. Этот комитет определял уже перспективное пятилетнее планирование. И что произошло? Произошло то, что и Госэкономкомиссия, и новый Госплан стали просто сводными бухгалтерскими конторами, которые получали с мест циферки, потом их аккумулировали и выдавали на верха. То есть, не они определяли основные цели, задачи экономики, а они танцевали уже от достигнутого. Вот была, например, поставлена задача осуществить прирост той или иной продукции на энное количество процентов – ну вот они и рисовали, условно говоря, цифры с потолка, не особо вдумываясь: а нужно это или нет?

Это первое обстоятельство. И второе обстоятельство: там началась чехарда с руководителями этих структур. Они сидели на этих своих должностях год-полтора или некоторые вообще по несколько месяцев. Кто только не побывал на этих постах – и Первухин, и Сабуров, и Байбаков, и Ломако, и Новиков, и Кузьмин. Мать честная, это за каких-то восемь лет! Ну разве так можно руководить Госпланом? Я уже не говорю про таких персонажей, как Иосиф Иосифович Кузьмин, абсолютнейший неуч, бездарь, который почти два года возглавлял Госплан СССР… Ну и результат мы видим. Результат налицо. Это коротко если…

В.Ч. Евгений Юрьевич, за Хрущевым закрепилась, так сказать, репутация, что он реформатор. И Сергей, его сын, написал книжку об этом. Вообще считается, что его некая лихорадочная преобразовательская деятельность является преимуществом послесталинского периода. Вот я хотел, чтобы Вы поразмышляли, что собой представляло это реформаторство. Тем более сейчас мы переживаем тоже эпоху реформаторства. И мы видим, что реформы стали такой декорацией, которая позволяет закрыть провалы вчерашнего дня…

Е.С. Вы знаете, я сейчас, может быть, скажу парадоксальную вещь, но попытаюсь объяснить. Лет 20 назад выходила монография Александра Борисовича Каменского. Это историк либеральных взглядов, прямо скажем, мне не очень близких, но он историк профессиональный, хороший. Называлась эта монография «Реформы. От Петра Первого до Павла». И там он выдвинул концепцию, суть которой заключалась в том, что все русские государи 18 века были реформаторами. И Петр Первый, и все, кто пришел ему на смену. Только кто-то выступал как контрреформатор, т.е. отрицал то, что делал Петр и проводил свои реформы, а кто-то выступал как продолжатель Петровских реформ. И он, конечно, прав в этом смысле. Возьмите любого государя, я не беру, конечно, такие фигуры, как мальчик Петр Второй… Возьмете тех, кто сидел более-менее продолжительное время на троне, ту же Анну Иоанновну, ту же Елизавету Петровну, я уже не говорю про Екатерину Вторую, и даже Павел Первый – они все были реформаторами. То же самое можно сказать и здесь. Все советские вожди были реформаторами. Только надо понять и оценить, были ли они реформаторами со знаком «плюс» или они были реформаторами со знаком «минус». Потому что даже контрреформы, т.е. отрицание предыдущих реформ, они могут носить и один знак, и другой знак. То есть они могут иметь положительное значение для движения страны вперед, и, на-оборот, иметь отрицательное значение.

У нас, например, Александра Второго часто называют великим реформатором, а его сына Александра Третьего – контрреформатором. Если посмотреть с точки зрения здорового консерватизма, как у нас сейчас принято говорить, то реформатор он – никакой не контрреформатор. А если посмотреть с точки зрения трудового народа, то это в чистом виде реакционер, ультраконсерватор, который действовал в интересах очень узкой касты даже не только дворянского класса, а верхушки дворянского сословия, всей этой аристократии и высшей бюрократии. Ну, у нас сейчас Александру Третьему возводят памятники, выставляют его чуть ли не эталоном государственного деятеля. Ну, для правящей верхушки да, действительно, это эталон. Но для простого народа… Один «закон о кухаркиных детях» чего стоит. Если ты печешься о своем народе, то должен делать все, чтобы этот самый народ просвещать, а ты, наоборот, ставишь ему такие препоны, чтобы он не мог получить даже самое начальное образование, научиться читать, писать и считать.

Это вот моя как бы вводная. А то, что касается Хрущева. Безусловно, он был реформатор. Более того. Он был контрреформатор со знаком «минус». И всеми своими реформами, или контр-реформами, он нанес сокрушительный удар и по политической системе, и по экономической системе.

Но при этом я хочу сказать, что он был подлинным реформатором в сфере социальных отношений. И вот это ему надо поставить в заслугу. Что я имею в виду. Ну, прежде всего, пенсионную реформу. Надо отдать ему должное – была введена полноценная пенсионная система, которая существовала все годы советской власти вплоть до крушения Советского Союза. Замечу, что реальным автором этой пенсионной реформы был не Хрущев, а был Лазарь Моисеевич Каганович, который как зампред Совета министров курировал именно социальные вопросы, и он предложил Хрущеву провести эту реформу. Он готовил все нормативно-правовые документы для ее проведения. Но Хрущеву надо отдать должное, что он в этом вопросе поддержал Кагановича.

А вот то, что касается политической системы и экономической системы, все его реформы, практически все, носили крайне разрушительный характер. Ну, я некоторые из них уже обозначил. Например, то, что касается ликвидации отраслевых министерств и создания совнархозов. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Его предупреждали, не только Сабуров, Первухин, Булганин, но даже Фурцева Екатерина Алексеевна, которая была, казалось бы, в доску своя, его выдвиженкой, даже она выступала изначально против и говорила Никите Сергеевичу, что этот вопрос нуждается в серьезном изучении. Нельзя вот шашкой махать, ломать устоявшуюся систему государственного управления – иначе мы наломаем много дров.

Дальше, что касается ликвидации МТС. Создание МТС в 1930-е годы – это был величайший замысел Сталина. Просто диву даешься, как у человека родилась сама эта идея, и как он ее блестяще реализовал. И Хрущев устоявшуюся систему рушит и заставляет колхозы, многие из которых были просто не в состоянии приобрести, капитально выкупить эту технику. Но самое интересное, что ремонтная база-то была разрушена, кадры-то все разбежались. Ну, колхозы получили эту технику, и что?..

Дальше. Возьмите, например (я не говорю про животноводческую эпопею, про его целинные все эти дела, ликвидацию, например, паров и т.д.) его загогулины, связанные с постоянной перестройкой системы управления на уровне районов. Это же кошмар, это создание системы не то что двоевластия, а троевластия на местах. И последней «вишенкой на торте» стало разделение обкомов и крайкомов партии на аграрные и сельские. Ну это вообще уже… Вот это, кстати, была последняя капля, которая переполнила терпение партноменклатуры.

Но самое главное, что сделал Хрущев, и что нанесло колоссальный вред нашей стране, это когда он не просто вернул полновластие партийному аппарату, а когда он его поставил на такую недосягаемую высоту, что, по сути, оказался вне критики. И вот обратите внимание, где стало формироваться во времена Хрущева, и особенно Брежнева, вот это внутрипартийное диссидентство. Ни в Совете министров, ни в каких-то хозяйственных структурах, ни в министерствах и ведомствах, ни в академических вузах…

В.Ч. В партийном аппарате.

Е.С. Да, и вот именно этот партийный аппарат, который жил, как Ключевский сказал про Александра Первого, что он жил на два ума и держал две парадные физиономии, так и наши партийные аппаратчики в ЦК… Прежде всего, там они жили на два ума и держали две парадные физиономии, наверх они писали соответствующие бумажки, а сами аплодировали, например, Пражской весне… В 1968 г., когда начались события Пражской весны, это ж продолжалось не один месяц, они строчили наверх самые правильные записки, против империализма, против контрреволюции, «задушить гадину в зародыше» и т.д. и т.п. А сами во время чаепитий (и не только чаепитий) аплодировали пражским ревизионистам, говорили «Ай, какие молодцы!». И это было повсеместно. Об этом многие мемуаристы пишут прямо: Примаков, Брутанс, Бовен и т.д. Брежнев это видел, по головке гладил и говорил: «Ай, мои социал-демократы!» Понимаете, эти «социал-демократы»… А когда аппарат получил всеобъемлющую власть, он мог вытворять все что угодно.

Поэтому приход Горбачева к власти – это было выражение интересов именно этого партаппарата. Они ждали именно такого лидера, им новый Сталин не нужен был, который бы, образно говоря, им головы время от времени сносил. Зачем? Они уже привыкли к комфортной, сытой жизни. Они уже давно пропитались идеями конвергенции. Тут же надо иметь в виду, что значительная часть сотрудников аппарата ЦК, прежде всего из двух международных отделов, они проходили стажировку в журнале «Проблемы мира и социализма» в Праге, а там, как известно, была объединенная редакция, там полным-полно было еврокоммунистов.

Я больше вам скажу. Вот события Пражской весны, я когда их изучал, у меня постоянно было ощущение, что я изучаю события горбачевской перестройки. Прямо, как под копирку. Понимаете, вот прямо поэтапно. Но больше всего меня поразило то, что Млынарж в своих мемуарах «Мороз ударил из Кремля» описал подробно, как создавалась вот эта программа действий ЦК КПЧ, ее готовили сотрудники аппарата, а он тогда был заведующим идеологическим отделом ЦК, то есть довольно высокая шишка. Они, сотрудники, писали разные разделы – он, в частности, писал раздел, посвященный экономике, и идеологии, по-моему. А потом, пишет он, раз в неделю мы ездили в редакцию журнала «Проблемы мира и социализма», и под руководством Аусперга, который был зам главного редактора, сводили все эти раздельчики в единое целое, обсуждали, корректировали и т.д. и т.п. То есть вот он был штаб, по сути дела, реальный штаб, этой самой Пражской весны.

Потом Горбачев – как под копирку, Яковлев тоже, они же все это прекрасно знали. И этот план реализовали уже в годы горбачевской перестройки. Только в более растянутом варианте, понятно почему. Потому что размеры страны совсем иные и опыт строительства социализма у нас был, мягко скажем, побольше, чем у этих самых пражцев. Но самое любопытное, что во главе – метаморфозы человеческой жизни! – во главе этих самых пражских реформаторов, а на самом деле ревизионистов и предателей, и агентов империализма, был даже не Дубчек – он дурак был. На самом деле во главе этих ребят стояли такие персонажи, как Кригель, Цисарж, Смрковский. Самое интересное, что они 20 лет назад, во время так называемой «февральской революции» 1948 г., когда коммунисты окончательно взяли власть, возглавляли те самые рабочие отряды, которые пришли по призыву Готвальда поддержать коммунистическое правительство. И как за 20 лет они из настоящих коммунистов переродились вот в этих вот предателей и штрейкбрехеров!

То же самое произошло с Михаилом Сергеевичем и всеми остальными. Они, может быть, первоначально действительно вступали в партию как настоящие коммунисты, но потом произошло разложение этих людей, и они сначала разложились, а потом превратились в предателей. И Сталин, кстати, указывал на эту опасность прежде всего!

В.Ч. Системную опасность!

Е.С. Да, системную. Поэтому он и говорил, и Ленин всегда говорил, что самая сильная сторона политика – это признание своих ошибок, признание открытое, признание стопроцентное, исправление этих ошибок. Не надо пугаться делать ошибки, надо признавать эти ошибки, исправлять и показывать людям, где, в чем ты ошибся. И когда у нас начинают всякими занавесками завешивать свои ошибки и показывать пальцем на кого угодно, но только не на себя любимых, вот это и порождает, во-первых, наши провалы и во внутренней, и во внешней политики, и недоверие людей к политикам.

В.Ч. Люди интуитивно даже чувствуют это.

Е.С. Конечно. Почему Сталину народ доверял? А потому что он в 1945 г., казалось бы, ты выступаешь с тостом на приеме выдающихся советских полководцев после Парада Победы 24 числа. Ты можешь говорить о чем угодно, а ты начинаешь тост за русский народ – говорить, что в 1941 г. у нас было отчаянное положение. «Отчаянное положение», смотрите, какая терминология! Там же каждое слово на вес золота… «Другой бы народ сказал, уходите, мы не доверяем вам. Но русский народ оказал доверие советскому правительству. Спасибо русскому народу за мудрость, и за то доверие, которое он оказал советскому правительству. Выпьем за русский народ…» Понимаете, вот в этом была сила Сталина. А сейчас у нас не политики, не государственные деятели, а какие-то профурсетки. Вот мой ответ на ваш вопрос.

В.Ч. Скажите, пожалуйста, еще, почему Хрущев, когда встал вопрос о его освобождении, так легко сдался?

Е.С. Вы знаете, он понял, что его никто не поддерживает. Первоначально, когда начались выступления, он пытался огрызаться. Вставлял реплики, как всегда, комментировал, но его быстро поставили на место. А когда он увидел, что все, буквально все, члены высшего руководства против него, он уже понял, что у него нет никаких шансов остаться. Я напомню, что единственным, кто выступил как бы на стороне Хрущева, был Анастас Микоян. Но он, кстати, и был его кукловодом. Многие решения, которые принимал Хрущев, нашептывались ему Анастасом Ивановичем. Это хитрый лис был в прямом смысле слова.

Особенно Хрущева знаете, что поразило? Против него резко выступили его выдвиженцы. Полянский, тот же Шелепин, тот же Воронов, которые, казалось бы, должны были быть ему благодарны. Ладно там Брежнев, Подгорный… Но вот эта молодая поросль, которую он привел в Президиум, Секретариат ЦК на рубеже 1960-х гг. То есть те, кто, собственно говоря, при нем начали серьезную политическую и государственную карьеру. Это для него был шок, потому что он-то первоначально думал как: ну там побузят типа Брежнев с Подгорным, как в свое время Маленков с Молотовым, это старичье побузит, а молодежь его поддержит, как в 1957 г. А не вышло. И тогда, когда он понял, что все, песенка спета, он разрыдался, расплакался, даже попросил написать за него заявление.

На самом деле, я смотрел этот документ, и в своей книге я по-моему, опубликовал даже автограф, действительно текст заявления написали два человека. Это Леонид Федорович Ильчев, тогдашний заведующий идеологической комиссией, секретарь ЦК, и Виктор Васильевич Гришин. А потом они это заявление дали Хрущеву, и он уже своей рукой, таким неровным почерком, рука дрожала, – он переписал это заявление и его подписал. Я думаю, что это было, прямо скажем, достойный итог его политической карьеры, он шел к этому итогу всю свою жизнь. Человек, на мой взгляд, принесший гораздо больше вреда нашей стране, чем пользы. Я не хочу сказать, что это было вселенское зло. И не хочу эту фигуру сравнивать с Горбачевым или Ельциным, которые, на мой взгляд, тоже вселенское зло. Но Хрущев, если на весах истории взвешивать его позитивные и негативные стороны, все-таки нанес больше вреда нашей стране, чем пользы. Хотя у него, безусловно, в его деятельности были и какие-то позитивные решения, деяния.

Я вот уже сказал, например, о решении таких ключевых социальных вопросов, здесь надо ему отдать должное. Даже Карибский кризис, при всей негативной оценке, надо признать, что своим напором, своим хамством он смог решить главную задачу, т.е. заставить американцев убрать ракеты из Турции и из Италии. Но при этом, заметьте, он играл, конечно, на грани фола, у кого-то могли нервы и сдать. Я в своей книге, опираясь на труды Белоусова, это Рэм Белоусов, крупнейший советский экономист, специалист именно по военной экономике, показываю, что Хрущев блефовал, причем блефовал здорово – у нас ракет и ядерного оружия было чуть ли не в десять раз меньше, чем у американцев. То есть если бы тогда началась ядерная война, американцы нас бы разнесли в пух и прах. Мы паритета с американцами, на самом деле, достигли только в 1970-е гг. А затем мы превзошли американцев по производству ракет и ядерных боеголовок, бомб. Но это уже случится в конце 1970-х – начале 1980-х гг. А тогда, в начале 1960-х гг., хотя он везде бахвалился, что мы как сардельки или сосиски делаем…

Кстати, Ленин и Сталин всегда говорили, что бахвальство в политике – крайне опасная вещь. Вот нынешние политики всё критикуют Ленина и Сталина, а у них бы надо поучиться, вместо того, чтобы критиковать их. Но у нас, к сожалению, не учатся на ошибках, а наступают на одни и те же грабли, с гораздо большими негативными последствиями, чем это было или могло быть.

В.Ч. Огромное спасибо!

Е.С. Всего доброго, счастливо!

https://sovross.ru/articles/2308/58156

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср авг 24, 2022 8:42 pm

У кормила власти

Любимая фраза Хрущева l Происхождение термина «хрущобы» l Начало реформ сельского хозяйства l Хрущев как оратор l Целинная эпопея l Коммунизм – это блины с маслом и сметаной l Кукуруза, рис, горох l Варфоломеевское побоище овец l Путь единовластия l Золотая Звезда для юбиляра l Хрущевские кадры l Как Крым подарили Украине l Отвратительное слово «хозяин».

Будущие историки приложат немало усилий, чтобы ответить на сложные вопросы и объяснить многие социальные парадоксы. Как могло случиться, что Хрущев оказался у кормила власти? Как оценить его реформаторскую деятельность? В чем состоял положительный вклад Хрущева в общественную и государственную жизнь страны? И был ли такой вклад?

Для того чтобы понять ход и существо событий в «хрущевское десятилетие», надо иметь в виду действие и противодействие, по крайней мере, следующих закономерностей, сил, факторов, традиций:

Ко времени выхода Хрущева на большую арену общественной жизни (1953 г.) Советский Союз превратился в могучую мировую индустриально-аграрную державу. Всем ходом исторического развития доказаны были неоспоримые превосходства социалистической системы над капиталистической.

К 1953 г. национальный доход в сопоставимых ценах к уровню 1913 г. составлял: в СССР – 1367 процентов, в США – 295 процентов, в Англии – 171 процент, во Франции – 145 процентов.

В области промышленности Советский Союз двигался вперед стремительными темпами: за 11 довоенных лет (1930–1940) и 11 послевоенных лет (1947–1957), т.е. за 22 года (до начала ломки всего аппарата управления промышленностью по проектам Хрущева) среднегодовой темп прироста промышленной продукции в СССР составил 16,2 процента, в США за те же годы – 2,9 процента, в Англии – 3,3 процента, во Франции 2,6 процента. По своей промышленной мощи СССР в исторически кратчайшие сроки передвинулся с пятого (в 1913 г.) на второе место в мире и с четвертого на первое место в Европе. Эти преимущества Страны Советов делали научно обоснованной убежденность коммунистической партии, всех нас, что СССР решит основную экономическую задачу и по своей экономической мощи выйдет на первое место в мире.

Вместо океана раздробленных, частнособственнических отсталых крестьянских хозяйств создан был невиданный в истории строй самого крупного в мире механизированного сельского хозяйства: 4857 совхозов, 9000 машинно-тракторных станций и 93 300 колхозов. Возрастала валовая и товарная стоимость продукции сельского хозяйства. Село в корне меняло свой облик, становилось все более благоустроенным и культурным.

Партия проводила в стране глубочайшую культурную революцию. Все нации и народности, все слои общества все полнее приобщались к растущим богатствам духовной культуры.

Конечно, и в промышленности, и особенно в сельском хозяйстве было много больших нерешенных задач. А именно – недостаточно использовались такие могучие стимулы роста общественного производства, как материальная заинтересованность каждого предприятия и каждого работника. Недостаточно использовались такие категории и инструменты умножения общественного богатства, связанные с действием закона стоимости, как хозрасчет, рентабельность, цена, прибыль и т.д. Отсюда – серьезное отставание СССР по производительности труда по сравнению с самыми развитыми капиталистическими странами, нехватка товаров народного потребления, низкое качество многих товаров и т.д.

Но при всех этих недостатках за треть века сложилась могучая социалистическая система народного хозяйства, базирующаяся на общественной собственности на средства производства. В отличие от стихийного характера капиталистического хозяйства экономика советской страны подчинялась действию законов планомерного, пропорционального развития народного хозяйства, законов расширенного социалистического воспроизводства.

Конечно, волюнтаристское попрание экономических законов может причинить (и действительно причинило) величайший вред народному хозяйству, но оно не могло изменить природу социалистического способа производства. Ценой дополнительных издержек и жертв, но объективные законы рано или поздно должны пробить себе дорогу, преодолеть субъективистские извращения и восстановить нарушенное равновесие…

Это факт, что всемирно-историческая победа советского народа в Отечественной войне 1941–1945, фантастически быстрое восстановление разрушенного войной народного хозяйства и триумфальное движение вперед на путях социалистического строительства возвеличили коммунистическую партию. Авторитет партии в массах, в мировом коммунистическом движении, на мировой арене вообще в послевоенный период достигли апогея.

Это ставило известные границы хрущевскому огульному шельмованию всего прошлого и предъявляло определенные требования к «реформаторской деятельности» Хрущева: для своего общественного признания она должна была, во всяком случае, дать не меньшие и не худшие плоды, чем реформаторская деятельность Сталина: ты недоволен, ты гневаешься, ты клеймишь прошлое, ты втаптываешь в грязь Сталина – ну, что ж, покажи, на что ты сам способен.

Как и с чего начиналась реформаторская деятельность Хрущева?

…В течение сравнительно долгого периода времени Хрущев не вмешивался в вопросы внешней политики и не высказывался по ним. Он признавал абсолютный приоритет в этой сфере В.М. Молотова и испытывал даже чувство своеобразного почтительного страха перед сложностью международных проблем. Помню; что в одной из бесед со мной, относящихся к этому периоду, Хрущев говорил:

– Удивляюсь я на Вячеслава. Какую голову надо иметь. Ведь весь мир надо в голове держать. Это хорошо, что он у нас на этом деле сидит. Надежно. Он не сплошает. И осторожный. А тут и нельзя с бухты-барахты. Да, Вячеслав – голова…

Все сделанное при Сталине он считал правильным, разумным, необходимым. Во всяком случае в эту пору мы не слышали с его стороны критических замечаний в адрес Сталина, его политики и практических дел. Наоборот. Он всячески подчеркивал величие Сталина, мудрость Сталина, «порядок» при Сталине. И когда кто-нибудь в своем рвении заполучить расположение нового претендента в вожди льстил Хрущеву, противопоставляя его «добросердечность» «злому Сталину», Хрущев, с присущей ему необузданностью, восклицал:

– Вот вздумали: Сталин – Хрущев… Да Хрущев говна Сталина не стоит!

Ему, видимо, так понравились эта образность и такая степень самокритичности, что он несколько раз повторял эту фразу и в личных беседах, и на различных официальных заседаниях.

Почти до XX съезда партии по части критики прошлого и руководящих лиц, связанных с этим прошлым, Хрущев вел себя в общем сдержанно. Он закреплял свое новое положение и для закрепления его хотел многим нравиться. Он был доброжелателен ко всем членам руководящего ядра на заседаниях Президиума и Секретариата ЦК. Не допускал никаких резкостей и личных выпадов, предоставлял каждому широкую инициативу в своей сфере:

– Смотрите сами. Решайте сами. Вы лучше меня знаете это дело. Не мне вас учить…

Такой тон и такие возможности в работе очень всем импонировали. Ведь у всех еще в памяти живы были сталинские нравы. Во всех кремлевских кругах, близких к Сталину, всегда царила атмосфера напряженности, тревожного ожидания и леденящего душу страха.

С водворением саркофага Сталина в Мавзолей все почувствовали коренное изменение атмосферы. Дальнейшим шагом в этом направлении был арест Берии.

Все говорили:

– Как стало легко… Как хорошо…

И Хрущев не пропускал случая подчерк-нуть это. О значении ареста Берии и о своей роли в этой операции он рассказывал неустанно.

Чтобы подчеркнуть свою простоту, доступность, свое чувство коллегиальности, Хрущев ввел ежедневные совместные обеды для всех желающих членов Президиума ЦК и кандидатов в одном из уединенных залов Кремля. Так как мало-помалу во время этих обедов стали обсуждаться на ходу разные дела, вскоре почти все руководители стали их участниками. По окончании заседаний или приемов Хрущев сажал в свою машину несколько человек своих попутчиков.

…После смерти Сталина он поселился рядом с Маленковым в смежных особняках в районе Метростроевской улицы (Остоженки), а в кирпичном заборе, отделявшем оба особняка, пробита была калитка для постоянного общения. Но вскоре такое отъединение двух от всех остальных показалось Хрущеву неподходящей формой коллективизма. Он распорядился построить каждому члену Президиума по особняку – точно так, как предлагал в свое время Берия. И скоро на живописных и любимых москвичами Ленинских (Воробьевых) горах появилась анфилада роскошных особняков. Внутри они были отделаны мрамором и дорогими сортами дерева. От внешнего мира каждый особняк был отделен массивными высокими стенами, видимо, из желтого туфа. Доступ в каждый особняк пролегал через тяжелые стальные ворота и калиточку. Из двора и садовой беседки хрущевского обиталища, стоявшего на самой бровке Ленинских гор, открывался неповторимый вид на Москву. Она видна была вся как на ладони.

…Старые члены Политбюро (Молотов, Ворошилов, Каганович), давно жившие в Кремле, поеживались от такого новшества и не очень-то рвались на Ленинские горы под всесветное обозрение. Но «коллективизм» обязывал не обособляться. И скоро все члены Политбюро обосновались в сверкающих особняках.

Рядом с ними воздвигнуто было роскошное спортивное здание с бассейном и другими сооружениями, где можно было холить свое тело с не меньшим комфортом, чем это было у римских императоров.

Народ, знавший по изустным преданиям, описаниям и кино спартанскую суровость образа жизни Ленина, сразу окрестил новое поселение ироническим прозвищем «Заветы Ильича» и «хрущобами».

Я уже упоминал, что в первый период после смерти Сталина Хрущев выражал свой абсолютный пиетет к нему по всем вопросам. Исключение составлял, пожалуй, единственный вопрос – сельское хозяйство. Здесь Хрущев считал себя непревзойденным знатоком и авторитетом, а Сталина – профаном. И когда заходил разговор о сельском хозяйстве, он вздыхал, бил согнутым пальцем себя по лбу, потом по краю стола, что должно было означать, что Сталин ничего не понимал в сельском хозяйстве. Затем на слушателей низвергалась Ниагара слов и рецептов: что нужно сделать, чтобы обеспечить расцвет нашего сельского хозяйства в молниеносные сроки.

С сельского хозяйства Хрущев и начал свою реформаторскую деятельность.

К

ак-то, кажется, в июле 1953 г., Н. Хрущев вызвал меня и сказал, что будем готовить Пленум ЦК, посвященный вопросам сельского хозяйства. Он нарисовал общую картину положения в деревне и как он думает бороться с трудностями и болезнями сельскохозяйственного производства. Хрущев сказал, что было бы хорошо, если бы я с группой ученых-экономистов и работников аппарата ЦК взялся за подготовку резолюции по его докладу на Пленуме.

После окончания Московского университета и нескольких лет практической работы я, как уже говорил, три года учился в Аграрном институте Красной профессуры и окончил его. До войны и после нее я опубликовал большое количество работ по вопросам социалистического сельского хозяйства. Не раз привлекался я Московским и Центральным комитетами партии для подготовки различных документов по вопросам сельского хозяйства и экономической теории вообще. Поэтому данное мне Хрущевым поручение никому не показалось необычным.

Нам отвели для работы кабинет, который когда-то занимал секретарь ЦК А.А. Андреев, и мы погрузились в работу. Мне кажется, что наша группа с полной научной добросовестностью проделала большую аналитическую работу. В разработанном проекте документа дан был всесторонний марксистский анализ социалистического сельского хозяйства: его преимуществ и достижений, трудностей и противоречий развития. Мы пытались сформулировать в этом проекте и основные задачи дальнейшего подъема сельского хозяйства. Основное внимание при этом уделялось решению следующих задач:

Всесторонняя комплексная механизация (и электрификация) сельского хозяйства. Химизация земледелия (в том числе проблема удобрений). Перевод всех отраслей сельского хозяйства на научные основы ведения (агротехника, зоотехника). Подъем зернового хозяйства – базы всех отраслей сельскохозяйственного производства. Повышение урожайности сельскохозяйственных культур и продуктивности животноводства как центральная задача. Материальная заинтересованность коллективов (совхозов, МТС, колхозов и работников), вопросы организации труда и повышения его производительности. Проблемы улучшения руководства сельским хозяйством.

Но наряду с нашей группой, группой ученых, работала и другая группа – по подготовке доклада Хрущева на Пленуме ЦК.

Вскоре доклады и большие выступления Хрущева стали весьма частыми, и родился определенный порядок и стиль подготовки их. По сложившейся при Сталине традиции каждое положение таких выступлений приобретало директивный характер. За речами следовали дела и перестановки людей. Последствия их часто бывали очень серьезными. Поэтому имеет смысл сделать отступление и сказать здесь о механизме подготовки выступлений Хрущева.

По своему характеру их можно свести в три основные группы.

Первая группа выступлений – экспромты. Хрущев любил выступать. К концу его пребывания у власти страсть эта приобрела уже характер явно патологического недержания речи.

Но Хрущев не только любил выступать. Он умел выступать. Его речи экспромтом были яркими, самобытными. Он обычно приводил много живых примеров и сравнений, пословиц и поговорок. Часто это были всякие вульгаризмы, вроде:

– Мы еще покажем им Кузькину мать.

– Мы не лаптем щи хлебаем.

– Он ноздрями мух давит.

И другие, в таком духе. Иногда, в раздражении, он допускал прямые непристойности. Но живость, образность, бойкость его речей, по крайней мере на первых порах, нравились массовой аудитории. Критическое отношение к ним складывалось лишь постепенно.

Если бы Хрущев был образованным человеком, если бы он обладал элементарной культурой и простейшей школой марксистского мышления, он мог бы быть великолепным оратором. Но мозги его в отношении теории, науки, литературы представляли собой tabula rasa (чистую доску). Даже по вопросам того же сельского хозяйства, в котором он слыл знатоком, он вряд ли за всю жизнь прочитал хоть одну книгу. Знания его черпались из опыта, в его обывательском понимании.

Вот он что-то увидел при посещении совхоза или колхоза. А посещал он колхозы, совхозы, новостройки часто, он любил разъезжать. Увиденное ему понравилось. И он мог сразу, без проверки, без изучения материалов, со всесоюзной трибуны рекомендовать увиденное всем, всем, всем, хотя потом оказывалось, что видел он какой-то агротехнический прием в субтропической зоне, и этот прием совершенно неприменим к центральной или северной зонам.

То же относилось к подбору кадров. Он встречался и разговаривал со многими агрономами, опытниками, учеными. И если собеседник ему понравился, если его рецепт приглянулся, Хрущев мог сразу поднять его на щит. При большой импульсивности Хрущева, его неисправимой склонности к импровизациям такое использование «опыта» приводило порой к трагическим последствиям.

Однако вернусь к разговору об экспромтах Хрущева. Стенограмма его попадала в руки помощников – Г. Шуйского, В. Лебедева, А. Шевченко. Они привлекали некоторых газетчиков типа П. Сатюкова и Л. Ильичева, и над текстом производилась препараторско-кулинарная работа. Исключались или смягчались явно неприемлемые части текста. Дописывались необходимые новые места. Вставлялись (к месту и не к месту) цитаты из классиков марксизма. Весь текст подчищался, вылизывался, припудривался. Так как сами препараторы были среднесовпартшкольского уровня, живая речь Хрущева в готовом виде становилась, как правило, хуже. Она теряла свой колорит, оказывалась причесанной под средневзвешенный канцелярский, газетный язык.

Вторая группа выступлений Хрущева – это были выступления по вопросам, в отношении которых полная неосведомленность его не вызывала сомнений, и нужно было независимо от него подготовить весь текст. В первые годы к числу таких относились вопросы мировой экономики, политики и коммунистического движения, вопросы литературы, искусства и другие вопросы идеологии. В последующие годы Хрущев стал претендовать на непреложность своих суждений и по этим вопросам.

Но на первых порах такие тексты готовила та же группа помощников Хрущева с привлечением международников или, соответственно, литераторов, искусствоведов.

В таких случаях Хрущев чувствовал себя как стреноженный конь, выведенный на беговую дорожку, или как умный пес в наморднике. Хрущев мучился, раздражался, нервничал. Аудитория скучала. Наконец, он не выдерживал, его распирало желание высказаться без сковывающих пут готового текста. Он говорил:

– Ну, теперь я немного оторвусь от текста.

И – следовала свободная импровизация. Лица, ответственные за советскую внешнюю политику (если стоял внешнеполитический доклад), сразу начинали в напряженном беспокойстве ждать: какие пули отольет сейчас Хрущев и какие в результате могут быть неприятности?

А аудитория сразу оживлялась. И тут шли живописания, как французские и бельгийские фабриканты эксплуатировали его, Хрущева, в детстве в Донбассе и как мы потом «показали им Кузькину мать». Заявлялось, что у американских империалистов, которые послали на территорию СССР разведывательный самолет У-2, «рожа в дерьме». Что «Эньзеньхауру» нужно было бы быть не президентом Америки, а заведующим детским садом. И так дальше в таком роде.

Натешив свою душу свободными излияниями, Хрущев вдруг спохватывался и восклицал:

– Ну, я оторвался немного от текста. Я вижу вон, как иностранные корреспонденты все выбегают из зала. Телеграммы торопятся дать: Хрущев так сказал, Хрущев этак. Советую вам: поменьше брешите, господа хорошие. Мы самого Бога за бороду взяли, а уж на вас найдем управу… Перехожу к тексту.

Иногда эти свободные импровизации устраивались по несколько раз и по размеру превышали заранее подготовленный текст.

Третья группа выступлений Хрущева – это были выступления по вопросам, в которых Хрущев считал себя вполне компетентным, которые имели особо важное значение и в заблаговременной подготовке которых он считал необходимым принимать личное участие. Это были, в первую очередь, доклады на Пленумах ЦК и на партийных съездах.

Для подготовки таких докладов создавалась также подготовительная группа, но более обширная и более высокого уровня. Для такой группы Хрущев давал свои соображения.

Я уже упоминал, что Хрущев был малограмотным, писать он не умел. Но говорить постепенно научился бойко. Поэтому, пока готовился доклад, он часто вызывал стенографистку и надиктовывал ей какие-то мысли, пришедшие ему на ум. И требовал, чтобы продиктованный им кусок был вмонтирован в доклад.

Так продолжалось весь подготовительный период. «Гениальные» мысли приходили Хрущеву непрерывно. Он почти ежедневно надиктовывал новые тексты, и все они включались в доклад. Росло число новых текстов – распухал доклад. Вот почему все доклады Хрущева, все, без единого исключения, были так рыхлы по содержанию и невероятно велики по размерам – 5, 6, 8, 10 газетных полос. А читались на совещаниях, пленумах, съездах они по 7–10 и даже 12 часов.

Это и породило в народе известный анекдот:

Вопрос армянскому радио: «Можно ли завернуть в газету слона?» Ответ армянского радио: «Можно, если в газете опуб-ликовано выступление Хрущева».

Вот по такой методе готовился, в частности, упомянутый доклад Хрущева на сентябрьском Пленуме ЦК 1953 г. Он длился почти целый день. Текст доклада занял пять с половиной полос «Правды». Да еще четыре полные полосы – резолюция Пленума. Проект, подготовленный нашей группой ученых, почти не был использован. Резолюция представляла собой слегка сокращенный доклад Хрущева.

В этом докладе было все, что он видел в сельском хозяйстве и знал о нем и что ему подготовили помощники и статистики. И тем не менее в нем не было глубокого анализа истинного положения дел в сельском хозяйстве и постановки коренных задач о путях и средствах его дальнейшего развития. Большое и малое перемешались в нем чересполосно. Некоторые же действительно главные задачи вообще не были поставлены или ударение сделано не на том, на чем нужно было сделать.

Было ясно, что центральным звеном подъема всех отраслей сельского хозяйства являлась задача значительного увеличения производства зерна, преодоление отставания этой ключевой отрасли сельского хозяйства. Без решения ее нельзя было двинуть вперед ускоренными темпами животноводство, технические культуры, производство картофеля и овощей.

…Оценка Хрущевым состояния зернового хозяйства на сентябрьском Пленуме 1953 г. ничем не отличалась от оценки этого хозяйства, данной Г. Маленковым на XIX съезде. Так высоко оценивал состояние хлебного баланса страны Хрущев через несколько месяцев после смерти Сталина. Это не помешало ему потом многократно говорить, что «Сталин разорил деревню», «при Сталине страна сидела без хлеба», «сами умирали от голода, а хлеб продавали» и т.д.

В докладе Хрущева ставились все большие и малые задачи в области сельского хозяйства, кроме… основной и главной – о зерне. На многочисленных активах, совещаниях, собраниях, в печати по итогам Пленума говорилось о животноводстве, и о картофеле и овощах, и о крупяных культурах, и об МТС – обо всем. Но оставалась в стране зерновая проблема, как главная и все определяющая.

Правда, Хрущев и сам вскоре спохватился: еще только развертывалась кампания по проработке решений сентябрьского Пленума ЦК, и в центре и на местах еще не успели разработать мероприятия по претворению этих решений в жизнь, как в феврале 1954 г. был созван новый, специальный, Пленум ЦК. На нем Хрущев снова выступил с 8-часовым докладом. Этот доклад уже назывался «О дальнейшем увеличении производства зерна в стране и освоении целинных и залежных земель».

С этого времени началась целинная эпопея.

На протяжении последующих месяцев и лет следовал бесчисленный ряд Пленумов ЦК, Кремлевских совещаний работников сельского хозяйства, передовиков, работников МТС, работников совхозов, совещаний по отраслям сельского хозяйства, республиканских, зональных активов. На каждом из них заслушивались многочасовые доклады и выступления Хрущева. Одна «установка» набегала на другую. Один рецепт сменял другой, хотя действие предыдущего еще не успело провериться на практике.

Так, на сентябрьском Пленуме ЦК Хрущев ставит задачу увеличения продукции путем интенсификации сельского хозяйства, путем повышения урожайности полей и продуктивности животноводства: «брать с каждого гектара земли, с каждого гектара пашни больше зерна, хлопка, овощей, мяса, молока, фруктов и т.д.».

Проходит несколько месяцев, и нежданно-негаданно для всех задача интенсификации сельского хозяйства практически снимается. Старые, высокопродуктивные сельскохозяйственные экономические районы (Украина, Северный Кавказ, Центрально-Черноземные области, Поволжье, Сибирь и др.) надолго становятся пасынками.

Целина – вот альфа и омега. Распашка целинных и залежных земель Казахстана, Сибири, Урала и других пустынных рай-онов – вот ключ к решению всех проблем создания в стране обилия сельскохозяйственных продуктов.

Правомерна ли была постановка вопроса о введении в хозяйственный оборот целинно-залежных земель? Да, правомерна. Но для ответа на этот вопрос надо было изучить почвенно-климатические данные в соответствующих зонах; средние многолетние данные по урожайности в очагах земледелия в этих, или сходных, условиях; транспортные связи и возможности. Оценить, какие типы севооборотов могли бы быть пригодны в каждой зоне. Произвести экспертные расчеты экономической эффективности ведения земледелия и животноводства в каждой зоне: затраты, доходы.

На этой основе можно было решить: в каких районах, в каком объеме, в какие сроки, какими техническими и агротехническими средствами можно осуществить это мероприятие, если оно сулит быть экономически эффективным. Но нет. Для Хрущева действительно органичными были черты, которые впоследствии были квалифицированы как субъективизм и волюнтаризм.

Вот он поехал, к примеру, в Казахстан. Здесь получил определенные впечатления. Они породили идею. Сверхмоторная натура Хрущева требовала ее немедленной реализации.

О своей поездке и своих впечатлениях он красочно рассказывал:

– Вот я был в Казахстане. Едешь по ковыльной степи – океан. А какая земля! Подъедешь к оврагу, и вот тебе – весь почвенный разрез виден. На 2–3 аршина плодородный слой. И такая земля прогуливает. Ведь это преступление. Да тут миллиарды под ногами. Да только один Казахстан не то что страну – всю Европу зерном засыпать может!

И вот с февраля 1954 г. бесконечные железнодорожные, автомобильные, авиационные и другие караваны с тракторами, прицепами, людьми двинулись в безлюдные казахские степи осваивать целину. Мужественные и самоотверженные советские люди, в том числе героическая советская молодежь, шли на все. Не было жилья, укрывались в палатках. Не было налажено питание и водоснабжение. Стоически переносили и это: партия призывает, это необходимо для Родины – значит, надо преодолеть все трудности. И преодолевали.

Можно спорить и по-разному оценивать экономическую, народнохозяйственную эффективность грандиозной кампании по освоению целины. Можно и нужно критиковать хрущевский волюнтаризм в этом деле. Но что партийные и советские органы, причастные к сельскому хозяйству, работали в эти годы со сверхчеловеческим перенапряжением сил, что сотни тысяч людей, прибывших добровольно в суровые условия необжитых районов, сделали все возможное и невозможное, чтобы освоить эти пустыни – отрицать это значило бы искажать историческую правду. Крупнейшие недостатки этой гигантской кампании коренились не в людях, не в их отношении к своему гражданскому долгу, а в стратегическом замысле всей кампании и способах ее осуществления.

А ведь старые сельскохозяйственные районы – Украина, Кубань, Северный Кавказ, ряд областей Поволжья, Центрально-Черноземные области, освоенные районы Алтая, Западной Сибири, Урала, республик Средней Азии и многие другие были основными поставщиками продовольствия и сельскохозяйственного сырья. Они таили в себе огромные возможности роста сельскохозяйственной продукции. Плодородные почвы, благоприятный климат, опытные кадры, достаточные ресурсы рабочей силы, хорошие транспортные связи, сложившиеся севообороты и системы земледелия в целом, накопленный опыт ведения крупного социалистического сельского хозяйства – все это давало этим районам огромные преимущества. Но целина заслонила их начисто.

В ряде важнейших решений и начатых крупных мероприятий партия и ее Центральный Комитет имели Целостную генеральную программу дальнейшего мощного подъема социалистического сельского хозяйства. Ее важнейшими составными частями были:

Комплексная механизация и электрификация сельского хозяйства на основе мощного развития тракторостроения и сельскохозяйственного машиностроения, а также грандиозного плана строительства гидро- и тепловых электростанций. Орошение и обводнение обширных территорий путем использования дешевой гидро-энергии каскада строящихся гидростанций на основных реках, а также путем строительства каналов и оросительных систем. Создание грандиозных полезащитных полос и другие мероприятия по борьбе с засухой. Перевод всего земледелия и животноводства на научную базу современной агротехники и зоотехники: повсеместное внедрение правильных севооборотов, селекция и семеноводство, породное районирование скота и др.

Главную идею этой разносторонней генеральной программы, ее, так сказать, философию можно было бы определить одним термином: интенсификация сельского хозяйства. Не идти по пути расширения посевных площадей, а вести курс на неуклонное повышение урожайности полей и продуктивности животноводства, и на этой основе постоянно умножать продовольственные и сырьевые ресурсы страны.

Как-то незадолго до смерти Сталин заявил на заседании Политбюро:

– Я последний раз подписываю годовой план с расширением посевных площадей. Надо идти по пути интенсификации сельского хозяйства. Надо с меньших площадей брать больше продукции…

И действительно, путь интенсификации есть единственно правильный путь. Этому учит опыт всего мирового земледелия.

Н. Хрущев опрокинул эти решения и программные установки партии. Он высмеял планы интенсификации сельского хозяйства:

– Туркменский канал… Защитные полосы от моря до моря… Севообороты… Ведь это надо же (и, по привычке, когда нужно было изобразить Сталина, он стучал себя пальцем по лбу, а потом по краю стола). Сколько лет мы топчемся, как кот вокруг горячей каши, вокруг этих севооборотов. А толку что?

Выдвижение на первый план задачи освоения целины означало, что отныне взят был курс на экстенсивное развитие сельского хозяйства. И этот курс проводился на протяжении всего «великого десятилетия». В засушливых районах, главным образом Казахстана, поднято было около 40 миллионов гектаров целинных и залежных земель. В Казахской ССР посевные площади зерновых культур расширены были по сравнению с 1913 г. в 6 раз.

Старые плодородные зерновые рай-оны, оказавшись в положении пасынков, начали снижать урожайность зерна. Положение с хлебом в стране все больше обострялось, но по мере обострения его все крикливее становились заявления и посулы Хрущева с самых высоких трибун:

– Мы еще покажем американцам Кузькину мать! Мы их положим по сельскому хозяйству на обе лопатки!..

И в этой своей одержимости «показать Кузькину мать» Хрущев изобретал один чудодейственный рецепт за другим.

То он разнес в пух и прах травопольную систему земледелия академика Вильямса и обязал изгнать повсеместно из севооборотов травы и расширить посевы зерна сверх всяких разумных пределов. Причем из зерна фаворитом сначала объявлена была пшеница. И Хрущев живописал, как хороши из пшеничной муки пироги и пышки. А определяя будущее общества, он говорил: «Что такое Коммунизм? Это – блины с маслом и со сметаной».

То после пшеницы на долгое время «царицей полей» объявлена была кукуруза. Она прославлялась Хрущевым не только как универсальная кормовая, но и как продовольственная культура. Хрущев на многих совещаниях красочно рассказывал, какие вкусные «блюда» можно делать из кукурузы.

Не случайно Хрущев получил в народе кличку «кукурузник», а хрущевская кукурузная эпопея стала одной из главных причин дезорганизации всего сельского хозяйства и упадка его.

Можно привести и другой пример. Хрущев где-то услышал, что в центральных областях России овцы болеют копытной гнилью. Факт сам по себе известный. И вот с 1954 г. происходит целая серия кремлевских общесоюзных, зональных, республиканских совещаний и активов по вопросам сельского хозяйства. На всех неизменно выступает Хрущев. И мы слушаем, как со свойственным ему темпераментом и безапелляционностью, дополняя свою речь жестикуляцией, Хрущев восклицает:

– Вот у нас в Центральной России овец разводят. Какой дурак это выдумал! Разве не известно, что овцы здесь болеют копытной гнилью? Надо убрать отсюда овец…

За тридцатилетие верховенства Сталина руководители всех рангов привыкли к тому, что слово лидера – закон. Указания его должны выполняться безоговорочно. По мере приближения к «наинизшим низам» формулировки «для ясности» ужесточаются. И когда дело доходит до рай-она, села, колхоза, совхоза, копытная гниль у овец именуется уже хуже, чем проказа, а овцеводство в центрах России квалифицируется почти как уголовное преступление.

Между тем грубошерстная овца разводилась в большинстве центральных, северо-западных, северо-восточных, северных районов России испокон веков. На протяжении столетий овца давала здесь шерсть для грубых сукон, валенок, войлока. Она давала овчины на поделку полушубков, тулупов, шуб. Овца обувала и одевала крестьянство, рабочий люд в городах, российское воинство. В частности, в XIX веке в бывшей Ярославской губернии выведена была романовская порода овец – лучшая в мире порода овец шубного направления.

Но – директива Хрущева с самой высокой трибуны была дана, и в центральных и северных областях России началось варфоломеевское побоище овец. И понадобилось много времени, прежде чем Хрущев признал, что его «попутали с овцой».

Но такое признание было явлением чрезвычайно редким. Невежество обычно сочетается с гипертрофированным самомнением, препятствующим добросовестному признанию своих ошибок.

Десятки миллионов тружеников сельского хозяйства никак не успевали переварить в мозгу тот каскад идей, все новых прожектов и рецептов, которые распирали Хрущева и низвергались на них. А дело с сельским хозяйством все более запутывалось. Пришлось раскрыть закрома государственных хлебных резервов. Но этого оказалось мало. Тогда стала неизбежной необходимость начать в больших размерах импорт в СССР зерна, муки и других хлебных продуктов.

Мощные государственные резервы зерна, которые сохранялись даже после четырехлетней изнурительной войны, были разбазарены. Советский Союз из страны, экспортирующей хлеб, превратился в страну, ввозящую хлеб. Ежегодно многие тонны чистого золота из золотых запасов, накопленных десятилетиями, выбрасывались на мировые рынки, чтобы расплатиться за поставки крупных партий зерна, закупаемых в Канаде, Австралии, Соединенных Штатах, и муки – в Западной Германии. Зерно занимали в долг у Румынии. Газета «Нью-Йорк Таймс» 27 ноября 1967 г. отмечала, что в эру Хрущева СССР продавал на мировых рынках золота на 200–500 миллионов долларов в год.

…Позже один железнодорожный машинист из-под Перми говорил мне о Хрущеве:

– Ведь он, этот «Кузькина мать», на весь народ торбы понадевал.

– Какие торбы?

– А такие. Идешь на дежурство на паровоз, жена тебе на шею торбу вешает. Все такие торбы пошили: кто из мешковины, кто из клеенки. Вернешься из поездки – и прямо в очередь. На полсуток. Жена тебя сменит. Придет твоя очередь, всыпят тебе в торбу то муки с отрубями и кукурузой, то пшена, то хлеба кусок дадут по голодной норме. А хлеб-то какой: замазка, а корка отстает. Так и жили при нем с торбами. Вот ведь до чего страну довел…

Примерно то же я слышал от кочегара из Кривого Рога, от учительницы из Чувашии, от инженера из Брянска и множества других людей.

Кажется, Черчиллю приписывают крылатую фразу насчет Хрущева:

– Надо быть очень талантливым человеком, чтобы суметь оставить Россию без хлеба.

Это и стало одной из главных, если не главной причиной падения Хрущева. Вопрос встал с предельной политической и народнохозяйственной остротой: либо немедленно кончать с Хрущевым и с его целинно-кукурузно-гороховыми импровизациями и возвращаться к научным основам ведения сельского хозяйства, либо неизбежна национальная экономическая катастрофа. Ибо речь шла о хлебе насущном для 200-миллионного населения.

Затем произошло событие, которое сыграло роковую роль в последующем развитии страны и в жизни партии.

Я уже упоминал, что вскоре после смерти Сталина Хрущев потребовал восстановить пост Первого секретаря ЦК и избрать на этот пост его, Хрущева. С таким предложением выступил Г. Маленков, и Пленум единогласно принял его.

С этого времени началось ускоренное и все большее обособление Первого секретаря среди других членов Президиума ЦК, все большее усиление его роли и значения. Этому способствовали сложившиеся за последние десятилетия традиции. Роль Генерального секретаря (а именно в таком качестве выступал Сталин в большую часть периода своего пребывания у кормила власти) стала невероятно гипертрофирована. Сложившееся при Ленине разумное разделение функций между правительством и ЦК было стерто. Любой сколько-нибудь существенный политический, международный, хозяйственный, культурный вопрос, до его постановки в правительстве, должен был быть рассмотрен в ЦК. А в ЦК решение по нему целиком предопределялось мнением и словом Генерального секретаря.

За правительством же все в большей мере оставалась лишь функция оформления принятых в ЦК решений.

После смерти Сталина сложившаяся система взаимоотношений между партийными и советскими органами и вопрос о роли и месте Генерального секретаря в общем механизме руководства и управления страной критически пересмотрены не были. И теперь, сделавшись Первым секретарем ЦК, Хрущев просто надел уже разношенные и удобно подогнанные Сталиным валенки и потопал в них дальше.

Кстати, незадолго до смерти сам Сталин то ли разумом, то ли инстинктом почувствовал все несовершенство и всю опасность системы единоличного управительства.

Может быть, и потому, что среди своего ближайшего окружения он не видел фигуры, которая, по его мнению, могла бы стать достойным его преемником. Он не раз говорил на узких заседаниях:

– Вот умру, что будете делать без меня? Ведь пропадете же!

В последний период своей жизни он мучительно искал какие-то новые формы коллективизма в руководстве. Уже говорилось, что в своей речи на XIX съезде партии, которая стала его лебединой песней, Сталин взывал к коммунистам всего мира стать знаменосцами и поборниками демократии. Сразу после съезда Сталин предложил создать высшие коллективные органы партийного руководства важнейшими областями государственной и партийной жизни: Постоянную Комиссию по международным вопросам во главе с Г. Маленковым, Постоянную Комиссию по военным вопросам во главе с Н. Булганиным, Постоянную Комиссию по идеологическим вопросам, руководство которой было поручено мне, и т.д.

Хрущев не пошел по этому пути. Он избрал проторенный путь, который сам Сталин настойчиво прокладывал предыдущие тридцать лет – путь единовластия. И очень скоро сложилось положение, при котором для того, чтобы провести через высшие партийные или правительственные инстанции всякий сколько-нибудь существенный вопрос, нужно было получить согласие Хрущева. Снова возродилась безотказная сталинская формула-пароль, но лишь с другой персонификацией: «Доложено Никите Сергеевичу». «Согласовано с Никитой Сергеевичем». «Никита Сергеевич – за». Этого было достаточно для оформления постановления, для отпуска средств, для назначения кого-либо на высокий пост и т.д.

Но Сталин был всесторонне образованным марксистом. Он прошел большую школу жизни и революционной борьбы. Он обладал огромным опытом партийной и государственной работы. Он был мудр и нетороплив при решении вопросов. По-этому необдуманные, опрометчивые решения для Сталина были почти невероятны. А Хрущев был дремучий невежда.

В начальный период своего пребывания на посту Первого секретаря Хрущев, правда, старался быть покладистым, не перечить другим членам Президиума, соблюдать товарищеский тон и внешний декорум коллективизма. Но постепенно он осмотрелся и решил, что ломать тридцатилетние традиции стиля руководства Генерального секретаря не в его пользу. И чем больше обнаруживалось невежество Хрущева, тем ревностнее становился он к тому, чтобы все признали его абсолютное монопольное право представлять и олицетворять партию, а стало быть, и государство. Хрущев вряд ли что-нибудь знал о Людовике XIV, но приписываемая французскому монарху крылатая фраза («Государство – это я») в реконструированном виде вполне устроила бы новоявленного лидера: «Партия – это я».

Шаг за шагом, осторожно, – сначала тонко, хитро, затем напролом шел Хрущев по пути утверждения своего едино-властия. Хрущев не упускал ни единой возможности, которая помогала делу его возвышения. Одной из гирь на чашу весов славы Хрущева стало празднование его 60-летия.

…Голубой апрельский день. У меня в правдинском кабинете зазвонила кремлевская «вертушка».

– Товарищ Шепилов? Говорит Маленков, вы не могли бы сейчас подъехать ко мне на несколько минут?

…Маленков только недавно закончил для себя реконструкцию сталинских апартаментов. Все выглядело теперь грандиозно и торжественно. Пахло свежим лаком. Маленков же выглядел усталым и озабоченным. Под глазами набухли темные круги. Одет он был, как и прежде, в темно-серые брюки и в такого же цвета китель-«сталинку». Впрочем, теперь на официальные дипломатические приемы он стал надевать черный костюм и рубашку с галстуком. Но сам, шутя, жаловался, что галстук стягивает ему шею, и время от времени он теребил его в разные стороны.

Встретил меня он как-то суетливо и с подчеркнутой предупредительностью. В манере говорить и держаться чувствовалась смущенность. Тогда я не знал еще абсолютно ничего о том, что Хрущев уже начал вести подкоп под нового премьера, сам же Маленков, по-видимому, уже ощущал эту кротовую работу.

– Я просил вас приехать, товарищ Шепилов, вот по какому вопросу: 16 апреля Никите Сергеевичу исполняется 60 лет. Он очень старается. Он хорошо работает. Мы посоветовались между собой и решили пр атались приветствия Хрущеву от зарубежных компартий.

Хрущев в те времена укорял Сталина за широкое проведение его 70-летия. Поэтому официального чествования Хрущева не было. Неофициально же все обставлено было очень пышно. На званом ужине, на котором собралась вся партийно-правительственная элита, характеристики Хрущева давались только в превосходных степенях.

Н. Хрущев с наслаждением вдыхал фимиам лести и старался покорить всех самыми щедрыми посулами. Он снова (в который раз!) живописал, как он «охмурил», а потом «насадил горлом на крюк» Берию, какая теперь вольготная будет жизнь, какие блага всех ожидают.

Через несколько дней при встрече Хрущев спросил меня:

– Вы были у меня на именинах?

– Нет, не был.

– Почему?

– А меня никто не приглашал.

– Ну, это значит, мои хлопцы маху да-ли...

С

делавшись Первым секретарем ЦК, Н. Хрущев начал планомерно осуществлять гигантскую перестановку кадров в стране: от секретарей ЦК и союзных министров до секретарей обкомов и горкомов, председателей исполкомов и хозяйственных органов.

Хрущев без особого стеснения говорил, что нужно убрать «маленковских людей» и всюду расставить «свои кадры». Состав выдвигаемых новых работников был очень пестрый. Часто совершенно случайные и ничем не примечательные люди вдруг по воле и прихоти Хрущева назначались на сверхответственные посты. Иногда здесь происходили вещи поразительные. Но как только Хрущев укрепил свое положение, он получил возможность учинять такие поразительные вещи беспрепятственно. И он широко использовал это в своих честолюбивых целях.

Вот один пример из сотен такого рода нелепостей, И.И. Кузьмин. В молодые годы работал учеником столяра, слесарем. Затем окончил Военно-электротехническую академию. Далее работал на Прожекторном заводе и в Комиссии партийного контроля. Затем перешел в Совет Министров СССР на вопросы сельского хозяйства и заготовок (!), а оттуда – в ЦК партии на вопросы машиностроения (!). Это был очень юркий и пробивной человек, не обремененный высокими морально-этическими принципами.

Когда Хрущев затеял свою грандиозную эпопею с совнархозами, И. Кузьмин всюду восхищенно причитал: «правильно, Никита Сергеевич», «замечательно, Никита Сергеевич», «все восхищены вашими идеями, Никита Сергеевич, и ждут скорейшей организации совнархозов…»

Это и решило судьбу Кузьмина. На одном из заседаний Президиума Н. Хрущев вдруг предложил назначить Кузьмина не больше и не меньше как Председателем Госплана СССР. Я (тогда секретарь ЦК и кандидат в члены Президиума) взял слово и сказал:

– С момента организации Госплана и на протяжении трети века во главе Госплана стояли выдающиеся деятели коммунистической партии, образованные марксисты-экономисты, такие, как Глеб Максимилианович Кржижановский, Валериан Владимирович Куйбышев, Валерий Иванович Межлаук, Николай Алексеевич Вознесенский и другие. Теперь предлагается – Кузьмин. Ведь он же совершенно невежественный человек в вопросах экономической теории. Как же может человек, девственный в политической экономии, руководить составлением народнохозяйственного баланса, добиваться предупреждения диспропорций, возглавлять работы по составлению генплана? Ведь он же понятия не имеет, с чем это едят. Над нашим госаппаратом пронеслось немало бурь. Было немало всяких, в том числе и скороспелых, реорганизаций. Но, к счастью, сохранялся незыблемо Госплан – мозговой центр экономической жизни страны. И это предохраняло нас от многих бед. Назначить Кузьмина на Госплан – это значит загубить все дело народнохозяйственного планирования.

Хрущев был взбешен. На очередном (июльском) Пленуме ЦК он с возмущением повествовал, как «Шепилов, с профессорским высокомерием, разделывал под орех нашего замечательного работника товарища Кузьмина». И. Кузьмин был назначен Председателем Госплана СССР. Он стал очень значительным лицом в союзном правительстве.

Но прошло немного времени, и все увидели то, что и должны были увидеть: да ведь король-то голый! Хрущев поостыл. И на одном из заседаний Президиума заметил:

– Я бы Кузьмину не то что Госплан или народное хозяйство, я бы ему кухни своей не доверил.

Кузьмина потихоньку куда-то сплавили.

Я упоминал уже, что после смерти Сталина и казни Берии во главе органов государственной безопасности поставлен был преданнейший сатрап Хрущева – И.А. Серов. В соответствии с этим произведены были и другие назначения и перемещения в системе МГБ. Теперь Хрущев мог быть уверенным, что с этой стороны ему не угрожает никакая опасность и его телохранители не могут превратиться вдруг в его тюремщиков.

Но в этом плане Хрущева всегда очень беспокоил персональный подбор высших военачальников. На данном этапе Хрущева вполне устраивал на посту министра обороны Н.А. Булганин, которого он во всех своих выступлениях называл своим «другом». Но одного этого было недостаточно. Весь ход последующих событий показал воочию, что только желанием предохранить себя от всяких неожиданностей со стороны Вооруженных Сил продиктованы были акты Хрущева в отношении многих маршалов и генералов.

Хрущев понимал, что высший генералитет Советской Армии иронически относится к его смешным потугам увековечить себя в качестве выдающегося полководца. И он шаг за шагом, под всякими выдуманными предлогами, изгнал из Вооруженных Сил или фактически превратил в «свадебных генералов» самых прославленных полководцев Отечественной войны: маршалов Г.К. Жукова, И.С. Конева, К.К. Рокоссовского, А.М. Василевского, К.А. Мерецкова, Н.Н. Воронова, генералов армии А.В. Хрулева, А.В. Горбатова, М.М. Попова и многих, многих других.

Вместо этих действительно выдающихся и талантливых полководцев возводились в ранг маршалов и ставились на самые высокие посты очень посредственные люди, готовые быть верноподданными Хрущеву. Именно так наделен был званием маршала и назначен командующим войсками Московского военного округа генерал К.С. Москаленко или получил маршальский жезл генерал Ф.И. Голиков. Хрущев хорошо знал, что генерал Голиков, занимая пост начальника Главного управления кадров Советской Армии, был повинен в шельмовании и истреблении многих военных, что он непосредственно причастен к зловещему «Ленинградскому делу». Но великодушная амнистия Хрущевым зло-употреблений со стороны Голикова против советских людей, так же как амнистия преступлений А. Серова в системе органов государственной безопасности, делали того и другого благодарными и преданными Хрущеву людьми.

…Огромные перестановки руководящих кадров шли во всех министерствах, в идеологических учреждениях, в респуб-ликах, краях и областях. Нередко освобождались работники по-настоящему образованные, идейные, опытные, честные и заменялись людьми куда более слабыми, менее культурными и не безупречными в морально-политическом отношении. На недоуменные вопросы: «В чем дело? Почему министр икс заменен игреком? Почему на этот важный пост поставлен такой совершенно неподходящий человек, как зет?» – следовали ответы: «С игреком Никита Сергеевич работал на Украине… зета Никита Сергеевич знает по совместной работе в МК партии».

Хрущев мастерски использовал и усовершенствовал сложившуюся систему подбора и расстановки кадров. Прошло несколько лет после избрания его Первым секретарем ЦК, и в органах партийного руководства и государственного управления в центре и на местах оказались более чем в достатке «хрущевские кадры».

Среди выдвиженцев этих лет было немало старых и молодых неиспорченных людей, со здравыми взглядами на жизнь, которые успешно вели порученные дела. Но на важнейших участках в большинстве своем оказались именно те, кого в народе стали именовать «хрущевцами»: люди, как правило, малокультурные, невежественные, высокомерные. Страна, народ неуклонно продолжали цивилизоваться. А идейно-теоретический и деловой уровень и нравственный облик кадров, причастных к управлению страной, по сравнению с прошлым снижался, ибо подбор и расстановка людей производились по образу и подобию, по вкусам и прихотям Хрущева.

Однако дело не только в выборе тех или иных людей; сама по себе система подбора работников не по деловым и моральным качествам, а по принципу «личного знакомства», «своих людей» – губительна для партии и государства. Ответственное лицо, поставленное на этот пост потому, что оно – «свой человек», практикует ту же систему, тоже подбирает «своих людей». И так идет дело по вертикали и горизонтали. В результате вокруг каждого высокопоставленного работника образуется артель «своих людей» – «рязанских», «тамбовских», «украинских», «наркомтяжпромовских», – подобранных по месту жительства или по ведомству прежней работы совместно с высоким начальником. В практике они именовались и по-другому: «ежовский человек», «маленковский человек», «хрущевский человек» и т.д.

В такой артели неизбежно складывается система круговой поруки, кругового поощрения и кругового восхваления. Никакая критическая волна снизу не в состоянии прорвать плотную оборону из «своих людей» вокруг высокопоставленного лица. В результате такое лицо, его работа оказываются вне критики и контроля.

В конце двадцатых – начале тридцатых годов среди партийного актива стало широко известно, что состоялось секретное постановление Политбюро ЦК, по которому запрещалось критиковать Политбюро, членов Политбюро и ЦК в целом. Сталин будто бы мотивировал это тем, что в связи с обострением классовой и внутрипартийной борьбы авторитет высших органов руководства должен быть абсолютным.

Я не проверял этого факта и не знаю, правда ли это, было ли действительно такое постановление, которым должны были руководствоваться все партийные организации, органы печати и отдельные коммунисты. Но что вскоре после смерти Ленина постепенно сложились именно такие порядки и нормы, ставшие законом, – это общеизвестно. И такие нормы широко распространились на определенный круг людей по горизонтали и вертикали.

Зная великолепно все передачи, шестеренки и винтики механизма критики в партии, Хрущев постоянно использовал его для закрепления своей личной власти, не гнушаясь никакой неправдой. И он был абсолютно нетерпим к любому замечанию в свой адрес или в адрес своих подопечных: такой критик немедленно терял пост и отсылался в провинцию, на заграничную работу или отправлялся на пенсию; сажать таких в тюрьму Хрущев уже был не в состоянии, ибо, критикуя Сталина, он надел на себя мантию блюстителя законности и саморазоблачиться уже не мог.

Выдвинутые Хрущевым кадры – все эти аджубеи, ильичевы, сатюковы, пономаревы – безоговорочно поддерживали его, когда он затевал самые невероятные реформы. Трагические годы хрущевского единовластия они провозглашали «великим десятилетием». Они остервенело шельмовали всякого, кто поднимал голос против хрущевских безумств. И они, конечно, отвернулись от него и громче всех начали проклинать его, как только стало ясным, что дни Хрущева сочтены.

Важнейшим резервуаром кадров для работы во всесоюзном масштабе Хрущев считал Украину. И это вполне естественно. Республика с более чем 40-миллионным населением, могучей и первоклассной промышленностью, разносторонне развитым сельским хозяйством. Республика, располагающая богатейшими кадрами организаторов, технической, художественной интеллигенции, агрономов, учителей, врачей.

За годы революции гигантски умножились материальные и духовные богатства республики, выросли ее многонациональные кадры. И закономерно, что Украина должна щедро давать свои кадры для других республик, краев и областей Союза. Хрущев энергично действовал в этом направлении. Он прожил и проработал большую часть своей жизни на Украине и, естественно, хотел ее преуспевания и прославления. Но и в это благое дело он вносил много субъективного. Будучи до крайности честолюбивым человеком, он хотел, чтобы после перевода его на работу в Москву украинский народ видел в нем своего щедрого «шефа» и «покровителя». Этими чувствами и продиктован был ряд мер со стороны Хрущева, на которых была явная печать заискивания перед украинскими кадрами и которые, в отдельных случаях, противоречили конституционным устоям Советского государства. Последующий ход событий показал глубокое заблуждение Хрущева, что на Украине он – любимый отец. К концу «великого десятилетия» именно на Украине и среди украинских кадров, может быть, в большей мере, чем в других республиках и среди других отрядов интеллигенции, Хрущев стяжал себе всеобщую неприязнь и презрение.

Одной из мер «завоевания» на свою сторону Украины было хрущевское решение о Крыме.

Приближались торжества, посвященные 300-летию воссоединения Украины с Россией. Эта знаменательная дата, конечно, вполне заслуживала того, чтобы отметить ее как большой праздник народов Советского Союза, как живое олицетворение торжества ленинской национальной политики.

В этой связи празднично прошли юбилейные сессии Верховных Советов УССР и РСФСР. Украинская республика и город Киев были награждены орденами Ленина. Киевский театр им. Шевченко показал в Большом театре свои лучшие оперы и балеты. У Киевского вокзала в Москве заложен был камень будущего монумента в честь воссоединения. В Москве и в Киеве состоялись грандиозные военные парады и демонстрации. Словом, делалось все необходимое во имя благородной цели – дальнейшего укрепления дружбы двух крупнейших народов и всех других народов советской страны.

Но Хрущеву хотелось от себя преподнести Украине подарок на золотом блюде, чтобы вся республика знала о его щедрости и постоянной заботе о преуспевании Украины.

В Большом Кремлевском дворце шло одно из многочисленных тогда совещаний по сельскому хозяйству. За столом президиума находились все члены Президиума ЦК и Секретариата ЦК. В перерыве, как обычно, члены Президиума и секретари собирались в двух комнатах, примыкавших к трибуне президиума Большого зала – на завтрак или обед, или ужин, смотря по времени. Почти всегда во время таких перерывов обговаривались и здесь же решались неотложные дела международного или внутреннего характера. По какому-то вопросу вызвали сюда из Большого зала и меня.

Обсуждались один, другой неотложные вопросы. Вдруг Хрущев внес предложение: в связи с празднованием 300-летия передать Крымскую область из Российской Федерации в состав Украинской Республики.

– От Крыма до России далеко, – сказал он. – Украина ближе. Легче будет вести всякие хозяйственные дела. Я уже кое с кем говорил на этот счет. У украинцев, конечно, слюнки текут, они будут рады-радешеньки, если мы им Крым отдадим. С Федерацией Российской тоже, я думаю, договоримся. Надо только обставить это все с умом: чтобы Верховные Советы обеих республик просили союзный Верховный Совет сделать такую передачу. А Ворошилову надо все это провести по-доброму через Президиум Верховного Совета СССР. Я думаю – возражений не будет?

Конечно, предложение Хрущева было неправильным, ибо оно грубо попирало и исторические традиции, и ленинские национальные принципы в партийном и государственном строительстве.

Крым был ареной многовековой борьбы русского народа против татарско-турецкого ига, в условиях которого Крым был превращен в огромный мировой невольничий рынок. Военные походы на Крым Ивана Грозного в 1556–1559 гг.; битвы российского воинства под командованием князя Голицына за Перекоп; азовские походы Петра Великого в 1695–1696 гг., открывшие доступ России к Азовскому и Черному морям; русско-турецкая война 1768–1774 гг., навсегда покончившая с турецким владычеством в Крыму, – все это памятные страницы в истории российской государственности и российского воинства. В освободительных войнах за Крым увековечили свою славу А.В. Суворов, М.И. Кутузов, Ф.Ф. Ушаков.

С 1918 г. Крым (Республика Тавриды, Автономная Крымская Республика, Крымская область) входил в состав Российской Федерации. Здесь десятилетиями складывались прочные связи с плановыми, финансовыми, культурными и другими организациями Российской Федерации.

Но главное и решающее – это этнический состав области. Конечно, при социалистическом строе, в условиях нерушимой дружбы народов решение территориальных вопросов не представляет трудностей и не может вызывать социальных конфликтов. Полюбовно проходило территориальное размежевание Среднеазиатских республик, полюбовно Казахстан передавал часть своей территории Узбекистану и т.д.

Но при осуществлении любой такой меры партия и правительство всегда учитывали совокупность всех обстоятельств, чтобы не допустить ущемления прав какой-либо нации, национальной группы или народности, особенно малой. Известно, что, в соответствии с принципами Советской Конституции, даже районы с небольшим по численности, но особым по национальному составу населением выделены в автономные национальные округа.

При этом неизменно преследовалась одна цель: постоянно укреплять дружбу народов, братское сотрудничество в рамках единого многонационального социалистического государства.

Когда Хрущев вносил свой проект о передаче Крыма Украине, население Крымской области насчитывало 1 миллион 200 тысяч человек, из них 71,4 процента составляли русские, 22,2 процента – украинцы и 6,4 процента другие национальности. И тем не менее когда Хрущев задал свой вопрос: «Я думаю, возражений не будет?» – Н. Булганин, А. Микоян, А. Кириченко, Л. Каганович и другие откликнулись возгласами: «Правильно! Принять! Передать!» И только стоявший у дверей в соседнюю комнату в ожидании какого-то телефонного разговора В. Молотов сказал, ни к кому не обращаясь:

– Конечно, такое предложение является неправильным. Но, по-видимому, придется его принимать.

Так появился на свет Указ от 19 февраля 1954 г. о передаче Крымской области из РСФСР в состав УССР. Несостоятельность изложенных в Указе мотивов такой передачи: общность экономики, территориальная близость, наличие хозяйственных и культурных связей – была для всех очевидна. И все же Указ появился. И в Крыму начали переделывать вывески на украинский язык, вводить радиовещание, газеты на украинском языке и т.д.

Я остановился подробно на этом сравнительно небольшом событии потому, что оно во многих отношениях поучительно.

Дело, конечно, не в том, что обидели Россию. Это трудно сделать в отношении республики с почти 120-миллионным населением, да еще бывшей господствующей нации. И при старом, и при новом положении Крым был и остается здравницей, житницей, садом, цветником – словом, жемчужиной всех народов Советского Союза.

Но дело в том, что это был один из первых актов хрущевского субъективистского, произвольного подхода к решению государственных вопросов. Хрущеву хотелось сделать Украине в связи с юбилеем подарок и этим положить на чашу весов своей, как ему казалось, славы на Украине еще одну гирьку. Это было явным и грубым нарушением принципов национальной политики партии и государства. И, конечно, не только Молотов, подавший свою реплику, но и другие (русские, украинские, белорусские, грузинские и т.д. коммунисты) понимали принципиальную неправильность и нецелесообразность такого акта со всех точек зрения.

Торжества в честь 300-летия воссоединения Украины с Россией завершились 30 мая военным парадом и демонстрацией на Красной площади. Вечером в Кремлевском дворце состоялся большой прием.

В прекрасном Георгиевском зале собрались члены ЦК КПСС, члены правительства СССР и РСФСР, делегации Украины и всех других союзных республик, знатные люди промышленности и сельского хозяйства, представители Советской Армии, науки, искусства, дипломатический корпус.

Безраздельным героем приема был Хрущев. Провозглашая тост за тостом, опрокидывая рюмку за рюмкой, он весь сверкал от удовольствия. Как и во всех других случаях, чем больше насыщался он алкогольным нектаром, тем неудержимей становилась его жажда речи. За официальными тостами последовали, так сказать, «неофициальные». В присутствии всех гостей, их жен, членов дипломатического корпуса, официантов Хрущев снова подробно и с самодовольством излагал всю историю ареста Берии и суда над ним. Он рисовал живописные картинки – как быстро мы решим все стоящие перед страной задачи и будем вкушать плоды изобилия, перейдем от «сицилизьма» к «коммунизьму».

Во время одной из речей в Георгиевском зале появился В. Молотов. Он был на совещании министров иностранных дел в Женеве. И, только что прилетев оттуда, попал, «как Чацкий – с корабля на бал». Хрущев прервал свою речь, подошел к Молотову, обнял, расцеловал его и провозгласил тост за Молотова:

– Мы с вами живем и работаем в своей стране. Нам, как видите, неплохо. А ведь Вячеславу Михайловичу, бедняге, приходится все время иметь дело с империалистами…

И Хрущев еще долго говорил о достоинствах и тяжкой доле Молотова.

Трудно сказать, какие чувства владели при этом Молотовым. Лицо его оставалось недвижимым, манеры сдержанными. Он лишь чуть-чуть сделал движение рукой вперед, в сторону гостей, поставил, не пригубив, рюмку на стол и отошел в сторонку.

Всего пять месяцев назад в этом же Георгиевском зале Кремлевского дворца мы встречали Новый год. Было так же многолюдно. Новогоднее поздравление произносил, по традиции, Председатель Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилов. Хозяином вечера был Председатель Совета Министров СССР Г.М. Маленков. Он принимал гостей. Он приветствовал членов дипломатического корпуса. Он провозглашал здравицы. Юридически и Маленков, и Хрущев, и все другие члены руководства остались на тех же постах, что и на новогоднем вечере. Но теперь даже непосвященные в «тайны Кремля» видели, в какую сторону произошла передвижка сил.

Где-то незаметно переминался с ноги на ногу Маленков. С разными выражениями лиц, с разными настроениями, но в общем-то на положении вторых-третьих лиц взирали на гостей все члены Президиума, секретари ЦК. Весь зал заполнял теперь голос, жесты, лоснящиеся от жирных блюд улыбки того, кто именовался теперь Первым секретарем ЦК. А все растущий круг фаворитов уже услужливо называл его тем отвратительным и зловещим именем, которое перекочевало из сталинской эпохи – «хозяин».

q q q

В одном из последних интервью в начале 90-х «Непримкнувший» Дмитрий Тимофеевич Шепилов не без горечи составил эпилог своей биографии. Отвечая на вопрос, почему именно на него с особой беспощадностью обрушились хрущевские репрессии из всех названных политиков, так называемой «антипартийной группы», Дмитрий Трофимович сказал:

– Молотов, Каганович, Ворошилов – это все-таки старые волки, работали долго при Сталине, они уже покрылись корой бюрократических порядков; я был человек неискушенный – пришел с фронта, привык решать все независимо, и вот дважды или трижды у меня эмоции сыграли свою злую роль. Про себя я думал о Хрущеве: ведь это же Гришка Распутин. И эта мысль мне не давала покоя: советский Гришка Распутин появился. И вот эта эмоциональная сторона – причина того, что Хрущев сказал:

– Вы мне самый большой урон нанесли. Молотова, Ворошилова и прочих я задвигал, критиковал, а вас-то я выдвигал, вас мы приподнимали, и уж если вы выступили против меня, то, по-видимому, это по принципиальным соображениям…

Да уж, конечно, не по беспринципным… Наказан 16 или 18 раз. Давай считать: лишение звания кандидата в члены Политбюро, исключение из ЦК, снятие с работы, отправка в Киргизию… Потом Хрущев дал указание – я уже работал в Киргизии, киргизы относились ко мне изумительно – и Раззаков, первый секретарь, на активе выступил и сказал: я был в Москве, и Москва сделала нам замечание, что киргизская партийная организация заискивает перед Шепиловым (представляешь – целая республиканская партийная организация!), здесь забывают, что Шепилов находится в Киргизии как политический ссыльный. Хотя был назначен директором Института экономики Академии наук. Тогда еще я был членом партии, я был профессором, я был генералом. Хрущев же следил все время за мной и мелко мстил. Проходит республиканский съезд – всех директоров пригласили, пригласили и меня. Приезжает инструктор ЦК из Москвы, вызывает меня и говорит: простите, вышла ошибка, случайно, чисто техническая, не имелось в виду вас приглашать на съезд. И у меня отобрали пригласительный билет…

После этого – операция, мне уже разрешили остаться в Москве, работаю в Архиве Совмина. Старался ничем не отличаться от других. Приходил вовремя, напряженно работал, подготовил за время работы 68 томов. Это биография Ленина, история СССР, Отечественной войны и так далее. Это за 22 года, что я просидел в архиве; там нигде моей фамилии нет, это документальные издания.

Так вот, пять лет прошло после пленума 1957 года, я безупречно работаю, я международный обозреватель на собраниях, и вот XXII съезд, Хрущев – видя, что ничего не получается, дела не идут – снова вытащил вопрос об антипартийной группировке. Звонок Ильичева секретарю парторганизации Абрамову: сегодня у вас партсобрание? Исключите Шепилова из партии. Тот: за что, мы не имеем к Д.Т. никаких претензий, кроме того, он сейчас болен… «Выполняйте указание ЦК». Причем мне даже не сказали, что будет партсобрание, я узнал ночью – приходит одна из сотрудниц и говорит: вас сейчас исключили из партии. Через какое-то время тот же Ильичев звонит Скрябину, ученому секретарю Академии наук СССР, и еще Несмеянову, президенту: у вас общее собрание сейчас? Лишите Шепилова звания члена-корреспондента. (Это все мне Несмеянов рассказал.) И опять я даже не был поставлен в известность.

И, как у нас тогда полагалось, в обоих случаях все решалось единогласно. Потом несколько президентов – сам Несмеянов, Александров – сделали все, чтоб изменить положение дел.

Накануне последней поездки в Пицунду Хрущев проводил заседание Политбюро, не зная, что это последняя его поездка, и подводил итоги своей деятельности. В том числе – по сельскому хозяйству еще не решено у нас, но нет у нас арестов; антипартийную группу разгромили, но разгромили вовсе не потому, что они против меня были – а за 37 год, за репрессии, вот за что. Конечно, Шепилова мы (это буквально – Яков Малик сказал мне, зав. Общим отделом ЦК, который был на этом заседании) зря присобачили к этому делу. Шепилов-то не имел никакого отношения к репрессиям. Поэтому я его хочу принять, выслушать и назначить его ректором Академии общественных наук.

…Так или иначе, я был исключен из партии 21 февраля 1962 года, а восстановлен 18 февраля 1976 года КПК при ЦК КПСС. И только 22 марта 1991 года восстановили и в Академии наук СССР.

Дмитрий Шепилов

https://sovross.ru/articles/2308/58155

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср авг 24, 2022 8:54 pm

Сугубо доверительно

Кубинский кризис
(октябрь 1962 года)

После провала интервенции на Кубе в апреле 1961 года, предпринятой кубинскими контрреволюционерами, США продолжали оказывать всесторонний нажим на Кубу.

В январе 1962 года они добились исключения Кубы из Организации американских государств и прибегли к экономической блокаде.

Летом и осенью 1962 года обстановка в Карибском бассейне еще более обострилась. К берегам Кубы направлялись американские корабли, в воздухе в этом районе круглосуточно находились самолеты стратегической авиации США. ЦРУ и Пентагон разработали долгосрочный план под кодовым названием «Мангуст». Он был направлен на подрыв и свержение режима Кастро. План был одобрен президентом Кеннеди.

Усиливался психологический «прессинг» на Кубу, а также пропагандистская кампания против СССР в связи с оказываемой Москвой военной и экономической помощью Кубе.

В заявлении ТАСС от 11 сентября 1962 года советское правительство осудило ведущуюся в США враждебную кампанию против СССР и Кубы и подчеркнуло, что «сейчас нельзя напасть на Кубу и рассчитывать, что это нападение будет безнаказанным для агрессора».

Хрущев предлагает Кубе ядерные ракеты; Ф. Кастро соглашается. О чем думал Хрущев?

Здесь следует сказать о важных конфиденциальных договоренностях, которые, начиная с мая 1962 года, были достигнуты в строжайшей тайне между советским руководством и Ф. Кастро.

Советник нашего посольства на Кубе А. Алексеев (сотрудник КГБ) поддерживал дружественные доверительные связи с Кастро, и последний охотнее общался с ним, чем с послом Кудрявцевым, не сумевшим установить должный контакт с кубинским руководителем (что не осталось незамеченным в Москве). В начале мая Алексеев был неожиданно вызван в Москву и приглашен к Хрущеву. Как рассказывал впоследствии сам Алексеев, Хрущев сказал ему следующее: «Мы назначаем вас послом на Кубе. Ваше назначение связано с тем, что мы приняли решение разместить на Кубе ракеты с ядерными боеголовками. Только это может оградить Кубу от прямого американского вторжения. Как вы думаете, согласится ли Кастро на такой наш шаг?»

Алексеев был поражен таким оборотом дела и несколько растерялся. После некоторой паузы он сказал, что Фидель строит всю свою стратегию защиты кубинской революции на солидарности с ней народов Латинской Америки и вряд ли согласится с нашим предложением. Советское военное присутствие на Кубе будет использовано американцами для полной изоляции Кубы на Латиноамериканском континенте.

Через день, в воскресенье, Хрущев собрал у себя на даче почти всех членов Президиума ЦК КПСС, Громыко и нескольких военачальников. Хрущев сказал присутствующим: «Вот Алексеев говорит мне, что Фидель Кастро испугается нашего решения и вряд ли согласится на размещение ракет. Я думал над этим и пришел к выводу, что, может быть, нам не следует говорить ему об уже принятом решении, а заявить, что для спасения кубинской революции требуется смелый шаг. Поскольку в этом регионе мира соотношение сил не в нашу пользу, советское правительство могло бы рассмотреть даже вопрос, если Фидель сочтет это приемлемым, о размещении на Кубе советских ракет. Ракеты необходимо доставлять и размещать незаметно, с соблюдением всех мер предосторожности, чтобы поставить американцев перед свершившимся фактом». «Важно, – добавил он, – избежать утечки сведений в прессу до окончания в США промежуточных выборов – 4 ноября, чтобы не обострять обстановки там. Когда же выборы пройдут и накал предвыборной борьбы стихнет, то американцам ничего не останется, как проглотить эту горькую пилюлю. Ведь мы же вынуждены мириться с американскими ракетами, размещенными вблизи наших границ – в Турции». Затем он отметил, что мысль о размещении наших ракет на Кубе пришла ему в голову, когда он недавно был на отдыхе в Варне (Болгария) и размышлял о средствах, которые позволили бы защитить кубинскую революцию от прямой американской агрессии.

Как вспоминает Алексеев, Фидель, к его удивлению, спокойно воспринял советские соображения. Он немного задумался, а затем заявил следующее: «Это очень смелый шаг, и, чтобы сделать его, мне необходимо посоветоваться со своими ближайшими соратниками. Но если принятие такого решения необходимо социалистическому лагерю, я думаю, мы дадим свое согласие на размещение советских ракет на нашем острове. Пусть мы будем первыми жертвами в схватке с американским империализмом». Его еще раз заверили, что единственная цель сделанного предложения – это защита Кубы от возможной американской агрессии.

И все-таки какая необходимость двигала поступками Хрущева, когда он принимал такое опасное решение, как доставка советских ракет с ядерными боеголовками на Кубу? Защита Кубы от постоянной угрозы нового вторжения контрреволюционных сил при поддержке, а то и при прямом участии США? Несомненно, это было одной из главных причин.

В своих мемуарах Хрущев называет только эту причину как основной мотив. Могу, однако, засвидетельствовать, что у него вызывал тревогу стратегический паритет с США, который в ту пору явно складывался в пользу американской стороны ввиду ее большого преимущества в ракетно-ядерном потенциале (СССР имел тогда 300 ядерных боеголовок против 5000 американских). В Политбюро он не раз вспоминал слова Сталина, сказанные незадолго до смерти: «Когда меня не будет, американцы свернут вам шею как цыплятам». Установкой ядерных ракет на Кубе, которые могли бы поразить значительную часть территории США, Хрущев рассчитывал определенным образом выправить военно-стратегический паритет с США. При этом он, разумеется, думал не о ракетно-ядерной войне, а о получении дополнительного политического статуса в отношениях с США, дополнительного веса в переговорах с ними по разным сложным вопросам, в том числе и по Западному Берлину.

Надо сказать, что Хрущев сильно надеялся на то, что Кеннеди проглотит, как он говорил, «горькую пилюлю», когда узнает о советских ракетах. Ведь сами американцы уже разместили свои аналогичные по дальности ракеты в Турции, Италии и Англии. И Москве пришлось это стерпеть, так как с международно-правовой точки зрения ничто не препятствовало США сделать это с согласия правительств стран, где такие ракеты размещались. А теперь Куба давала такое же согласие Москве. Почему не поступить так же, как американцы? – так примерно рассуждал Хрущев. Но он не учитывал важный психологический фактор: американцы делали это открыто, а он пытался сделать это в глубокой тайне, да еще прибегая к умышленной дезинформации правительства Кеннеди, чем усиливал подозрения Вашингтона в отношении намерений Хрущева. Интересно, что сам Кастро понимал этот фактор и первоначально предлагал Хрущеву сделать все это открыто, заключив соответствующее советско-кубинское соглашение. Но Хрущев не хотел неизбежных длительных публичных споров с США, решив поставить их перед свершившимся фактом.

Аджубей рассказывал, что когда Хрущев принимал в Крыму, на своей даче у моря, гостей из западных стран, то любил порой их спрашивать, не видят ли они противоположный, турецкий берег. Гость вглядывался в горизонт, не понимая, к чему клонит хозяин, и отвечал отрицательно. Хрущев разводил руками: «Ну, это у вас близорукость. Я прекрасно вижу не только турецкий берег, но даже наблюдаю за сменой караулов у американских ракетных установок, нацеленных в сторону СССР. Наверное, на карту нанесена и эта дача. Как вы думаете?»

Шутки шутками, но, как свидетельствовал Аджубей, Хрущев все чаще задавался вопросами, отчего американцы узурпировали право ставить ракеты так близко к нашим границам. Почему США окружили нашу страну военными базами? Почему Вашингтон может держать своего соперника, мир в постоянном страхе, а мы не можем?

Эти мысли толкали Хрущева к поиску ответного решения. На Кубе, например, есть американская военная база в Гуантанамо. Отчего не быть здесь и советской? Для равновесия. Тем более что такие базы не противоречат международным правовым нормам. Хрущеву, судя по всему, очень хотелось, чтобы с ним во всем мире больше считались, может быть, даже так, как в свое время со Сталиным.

В июне в Москву прибыл с рабочим визитом Рауль Кастро, который вместе с министром обороны Малиновским парафировал секретный договор о размещении на Кубе советских ракет. Затем в Москве побывал Че Гевара, который сообщил поправки Кастро к парафированному договору. Все поправки были безоговорочно приняты Хрущевым, но формально соглашение так и не было подписано, так как вскоре начались тревожные дни кубинского кризиса.

По свидетельству генерала Грибкова, непосредственно осуществлявшего переброску ракет, всего на Кубе было установлено 42 ракеты средней дальности, которые обслуживались 40-тысячным контингентом советских войск. Больше того, эти ракеты, как выяснилось лишь много лет спустя, имели ядерные боеголовки, способные уничтожить крупнейшие города Америки. Мощность боеголовок равнялась бомбам, сброшенным на Хиросиму и Нагасаки, а пара боеголовок была в несколько раз больше. К счастью, в тот момент правительство США не знало о таком вооружении наших ракет, иначе весь конфликт мог перерасти в крупнейший и даже катастрофический кризис.

Надо сказать, что все эти шаги держались в глубокой тайне не только от общественности, но и от всей дипломатической службы СССР. Даже я, посол СССР в США, и постоянный представитель СССР при ООН Зорин были в полном неведении на этот счет. Более того, у нас была инструкция общего порядка: на все возможные расспросы о ракетах отвечать, что на Кубу поставляем только «оборонительное оружие», не вдаваясь ни в какие детали.

Короче, Москва умышленно в целях сохранения тайны не только не информировала меня о таком драматическом развитии событий, как поставка ядерных ракет на Кубу, но и фактически сделала своего посла невольным орудием обмана, поскольку я упорно повторял американским собеседникам, что на Кубе находится только «оборонительное оружие», а ведь в моих верительных грамотах, врученных президенту Кеннеди, правительство СССР призывало его «верить» всему, что будет говорить посол от имени правительства! В еще более нелепом положении оказался наш посол в ООН Зорин, который до последнего дня говорил об этом же, но публично, на заседаниях Совета Безопасности ООН.

Через несколько лет Раск рассказывал мне, что сразу же после Кубинского кризиса в Белом доме даже обсуждался вопрос о том, не потребовать ли моего отзыва с поста посла в Вашингтоне за то, что сознательно вводил в заблуждение правительство США. Однако в результате обсуждения у президента Кеннеди пришли к выводу, что посол сам не был информирован о действиях своего правительства, и поэтому ему несправедливо предъявлять подобные обвинения.

Любопытен и такой эпизод. Весной 1989 года в Москве проходил советско-американский семинар по Кубинскому кризису. В нем участвовали в числе других Громыко и я. Один из американских участников спросил, был ли я информирован заранее о ракетах на Кубе. Я ответил отрицательно, переадресовав вопрос Громыко. Последний сказал, что, конечно, «странно, что не информировали; секретов от посла не должно было бы быть».

Громыко не говорил правду, а она заключалась в том, что вся операция с ракетами считалась исключительно секретной, и о ней знал очень узкий круг людей. К тому же, не зная всего этого, мы, т.е. Зорин и я, могли бы уверенно защищать фальшивую версию о ракетах. Цинично? Да. Но это было именно так.

Для общего настроя в Белом доме накануне Кубинского кризиса довольно показателен закрытый брифинг о международном положении, который провел в середине октября для группы ведущих редакторов президент Кеннеди. Характерно, что, говоря о возможном источнике нового кризиса, упор он больше сделал на Берлине, а не на Кубе.

Буквально через пару дней Кеннеди пришлось срочно переоценивать кубинскую ситуацию. 14 октября американские самолеты У-2 засекли на Кубе стартовые площадки, предназначенные для ракет средней дальности. 16 октября фотоснимки и заключение военных экспертов были представлены президенту США. В Белом доме начались лихорадочные заседания созданной при президенте «кризисной группы», куда, как позднее стало известно, входили: Р. Кеннеди, Макнамара, Раск, директор ЦРУ Маккоун, председатель Комитета начальников штабов генерал Тейлор, специальные помощники президента Банди, Соренсен и Ачесон, заместитель госсекретаря Болл, постоянный представитель США при ООН Стивенсон, бывший посол США в СССР Томпсон.

Насколько можно судить по опубликованным позднее материалам и мемуарам, наиболее агрессивную позицию в «кризисной группе» занимали Тэйлор, Ачесон, Маккоун и отчасти Банди. Они пользовались полной поддержкой генералитета Пентагона и лидеров Конгресса и выступали за немедленную бомбардировку обнаруженных стартовых площадок и, возможно, высадку на Кубу американских войск. Некоторые генералы допускали вроде даже возможность использования ядерного оружия (но всерьез этот вопрос не ставился).

Судя по всему, президент Кеннеди после колебаний пришел к выводу, что при решении возникшей проблемы предпочтение должно быть отдано прежде всего дипломатии, переговорам и компромиссам, при одновременном использовании силового нажима.

В беседах, которые Р. Кеннеди вел со мной по поручению президента, он делал намеки по поводу эмоциональной атмосферы, царившей в «кризисной группе», хотя порой казалось, что он несколько сгущает краски, чтобы в драматическом свете представить нажим военных и добиться советского согласия на вывоз ракет. Однако в целом, я думаю, он достаточно правдиво передавал напряженную обстановку в Белом доме, и мои сообщения об этом показывали Хрущеву серьезность всей ситуации.

Встреча Громыко с президентом накануне кризиса

Именно в момент лихорадочной закулисной активности американской администрации вокруг кубинских дел 18 октября состоялась встреча президента Кеннеди с министром Громыко, который приехал в Вашингтон из Нью-Йорка с сессии Генеральной ассамблеи ООН.

Я присутствовал на этой далеко не ординарной встрече. Беседа с Кеннеди, как признавал позже в своих мемуарах Громыко, была, пожалуй, самой сложной из тех бесед, которые ему пришлось вести за 48 лет с каждым из всех девяти президентов США.

Беседа изобиловала резкими поворотами, недоговоренностями. И Кеннеди, и Громыко нервничали, хотя внешне старались этого не показывать. Разговор в значительной степени шел вокруг Кубы и политики США и СССР в этой связи. Президент вел дело к тому, что обострение обстановки произошло из-за действий СССР, осуществляющего поставки оружия Кубе. Впрочем, он не проявлял особой воинственности. Даже повторил свое признание, сделанное еще в Вене; что вторжение на Кубу в прошлом году было ошибкой.

Диалог шел в рамках довольно привычной дискуссии об «оборонительном» и «наступательном» оружии на Кубе, т.е. без ссылок с обеих сторон на ракеты. Следует отметить, что президент на протяжении всей беседы ни разу не поднял вопрос о наличии на Кубе советского ракетного оружия (хотя, как позже выяснилось, снимки стартовых площадок советских ракет у него лежали в столе). Следовательно, и мне, писал, оправдываясь, в своих мемуарах Громыко, не надо было давать ответ, есть на Кубе такое оружие или нет.

Почему промолчал президент Кеннеди? Ответа на это нет у меня, но думается, что он не имел еще ясного отработанного плана действий, а без этого он вряд ли хотел вступать в бесцельную дискуссию с Громыко.

Обсуждались, как обычно, и германские дела с Западным Берлином.

По ходу беседы Громыко исполнил «поручение Москвы»: передать президенту Кеннеди предложение советского руководства о проведении советско-американской встречи на высшем уровне для урегулирования спорных международных проблем и рассмотрения вопросов, вызывающих расхождения между СССР и США.

Хотя непосредственно во время беседы Кеннеди положительно реагировал на это предложение, позже, в тот же день, Громыко было сообщено, что, по мнению американской стороны, указанная встреча, если бы она состоялась в ноябре 1962 года, носила бы неподготовленный характер и вряд ли привела бы к положительным итогам. Таким образом, Вашингтон, не отрицая возможности встречи на высшем уровне, отложил ее на неопределенное время.

Громыко, будучи введенным в заблуждение довольно спокойным поведением Кеннеди, в целом остался доволен беседой с президентом. Весьма показательно его «оптимистическое» сообщение об этой важной встрече с президентом США, которое он сразу отправил в Москву.

Все то, что нам известно о позиции правительства США по кубинскому вопросу, докладывал Громыко, позволяет сделать вывод, что обстановка, в общем, вполне удовлетворительная. Это подтверждается как официальными заявлениями деятелей США, включая президента Кеннеди, в том числе заявлением последнего в беседе с нами 18 октября, так и всей информацией, которая доходит до нас по неофициальным каналам. Есть основания считать, что США сейчас не готовят вторжение на Кубу и сделали ставку на то, чтобы путем помех экономическим связям Кубы с СССР расстроить ее экономику и вызвать голод в стране, а тем самым и восстание против режима. Главная причина занятой правительством США позиции, продолжал министр, состоит в том, что правительство США поражено смелостью акции СССР по оказанию помощи Кубе. Оно рассуждает так: советское правительство отдает себе отчет в том, какое большое значение американцы придают Кубе и ее положению и насколько болезненным для США является этот вопрос. Но раз СССР, зная об этом, идет на оказание такой помощи Кубе, значит, он полон решимости дать отпор в случае американского вторжения на Кубу. Нет единого мнения в том, как и где будет дан этот отпор, но что он будет дан – в этом не сомневаются.

В последние дни, писал далее Громыко, острота антикубинской кампании в США несколько уменьшилась и, соответственно, стала больше выпячиваться острота вопроса о Западном Берлине. Газеты шумят о надвигающемся кризисе в связи с Западным Берлином, о предстоящем чуть ли не в самое ближайшее время подписании мирного договора с ГДР и тому подобное. Цель такого изменения в деятельности пропагандистской машины и состоит в том, чтобы несколько отвлечь внимание общественного мнения от кубинского вопроса. Все это делается не без участия Белого дома. Есть даже слух о том, что СССР будто бы дает понять, что он сможет смягчить свою позицию в кубинском вопросе, если Запад смягчит свою позицию по Западному Берлину.

Полностью, конечно, нельзя и теперь быть застрахованным от неожиданностей и авантюр со стороны США в кубинском вопросе, заключал он. И все же, учитывая объективные факты и сделанные нам соответствующие официальные заверения об отсутствии у США планов вторжения на Кубу (что их, бесспорно, во многом связывает), можно сказать, что в этих условиях военная авантюра США против Кубы почти невероятна.

Таков был в целом успокоительный вывод Громыко накануне Кубинского кризиса. Я попытался убедить его дать более осторожную оценку ситуации. Он не согласился: видимо, ему хотелось сделать приятное Хрущеву.

Начало кризиса. В центре событий

22 октября я вылетел в Нью-Йорк, чтобы проводить Громыко, который улетал в тот же день в Москву. Но и тогда он не сказал мне, что на Кубе размещаются советские ракеты с ядерными боеголовками (много лет спустя он заявил мне, что «исходил тогда из того, что я уже знал об этом»).

Как только в полдень улетел самолет Громыко, ко мне на аэродроме подошел сотрудник американской миссии при ООН и передал просьбу Раска посетить его в Госдепартаменте в тот же день, в 6 часов вечера. Поскольку у меня была уже назначена деловая встреча в Нью-Йорке вечером того же дня, я попросил американца узнать у Раска, нельзя ли перенести нашу с ним встречу на следующий день. Однако этот сотрудник сразу же сказал, что у него твердые инструкции от госсекретаря обеспечить эту встречу обязательно сегодня вечером. Мне стало ясно, что речь идет о чем-то очень серьезном, ибо Раск никогда до этого так категорично не настаивал на определенном часе наших встреч, соглашаясь на взаимоприемлемое время. Внутренний голос подсказывал – произошло нечто важное, но что именно, я не знал – то ли этот вызов связан с Кубой, то ли с Западным Берлином.

Я срочно вылетел в Вашингтон и был у Раска в назначенное время, т.е. в 6 часов вечера 22 октября.

Госсекретарь сказал, что у него есть поручение президента передать через меня личное послание президента Хрущеву по кубинскому вопросу, а также вручить для сведения текст обращения президента к американскому народу, с которым он намерен выступить в 7 часов вечера по радио и телевидению. Раск предупредил далее, что у него на этот раз имеются инструкции не отвечать ни на какие вопросы по тексту обоих документов и не комментировать их. «Эти документы, – добавил он, – говорят сами за себя».

В своем обращении к народу 22 октября Кеннеди объявлял об установлении «карантина на все виды наступательного оружия, перевозимого на Кубу».

В личном письме, направленном Хрущеву, Кеннеди указывал, что, как и в берлинском вопросе, он в свое время прямо заявлял, что если события вокруг Кубы примут определенную направленность, то США сделают все необходимое для защиты своей безопасности и своих союзников. Тем не менее быстрое развертывание баз для ракет средней дальности на Кубе и другого наступательного оружия произошло. «Я должен вам заявить, что США полны решимости устранить эту угрозу безопасности нашему полушарию». Кеннеди говорил, что принимаемые им меры составляют лишь «необходимый минимум», и выразил надежду, что советское правительство воздержится от любых акций, могущих лишь углубить этот опасный кризис.

Я выразил удивление, что ни президент, ни Раск не сочли необходимым открыто переговорить по всем этим вопросам во время встречи с Громыко.

Раск промолчал. Он был явно взвинчен, хотя и старался это скрыть. На этом встреча закончилась. Затем в Госдепартамент были вызваны почти все послы (кроме социалистических стран), им вручили тексты речи президента с соответствующими комментариями руководящих сотрудников Госдепартамента. Перед моим уходом Раск заметил, что пока не предполагается опубликование личного письма Кеннеди Хрущеву, но что в целом такую возможность исключать нельзя (письмо так и не было тогда опубликовано).

Вернувшись в посольство, я минут десять-пятнадцать провел в одиночестве в своем кабинете, чтобы немного «остыть» и по возможности взвешенно оценить обстановку. Разговор с Раском вызвал у меня понятную тревогу. Я впервые так остро почувствовал всю серьезность ситуации. Дело явно шло к крупному и опасному кризису в отношениях с Соединенными Штатами. Об этой оценке я немедленно доложил в Москву, понимая, что моя телеграмма о беседе с Раском явится для советского руководства большой и тревожной неожиданностью в свете недавней успокоительной телеграммы Громыко о его беседе с президентом Кеннеди. Осторожный Громыко давно так не ошибался в своих оценках!

Но главный просчет был допущен самим Хрущевым. Он не предвидел возможности внезапной резкой реакции США, и у него не было запасного сценария на такой случай. В результате он был вынужден лихорадочно импровизировать по ходу бурных событий и оказался в опасной кризисной ситуации, которая сильно подорвала его позиции в мире и в стране.

После отправки срочной телеграммы правительству о беседе с Раском я тут же созвал руководящий состав посольства. Поручив всем дипломатам самым внимательным образом следить за развитием событий, я подчеркнул серьезность ситуации, чреватой возможными осложнениями для самого посольства. Было введено круглосуточное дежурство дипломатических сотрудников. Семьи дипломатов, живших вне посольства (а таких было большинство), были предупреждены о необходимости соблюдать дополнительную осторожность. Было проведено отдельное совещание с руководителями наших разведслужб в связи с назревавшим кризисом и необходимостью сбора и подготовки для Москвы оперативной информации о развитии событий. В целом настроение в посольстве было тревожное, но не паническое. Продолжали работать по заведенному порядку. Массового сжигания документов, как спекулировали некоторые американские газеты, в посольстве не проводилось, так как мы считали, что кризис не дойдет до взаимной эвакуации посольств, хотя, конечно, некоторые документы и уничтожались. Уникальность обстановки для посольства заключалась в том, что я так и не получил из Москвы какой-либо ориентировки, что же именно сейчас происходит. Насколько были правдивы обвинения президента Кеннеди? Полное и загадочное молчание.

На следующий же день, во вторник 23 октября, Хрущев направил ответное послание президенту Кеннеди (оно также не публиковалось). В послании меры, объявленные Кеннеди, характеризовались как агрессивные против Кубы и СССР, как недопустимое вмешательство во внутренние дела Кубы и нарушение ее права «на оборону от агрессора». Отвергалось право США устанавливать контроль над судоходством в международных водах. Выражалась надежда на отмену соответствующих мер, объявленных Кеннеди, во избежание «катастрофических последствий для всего мира».

Посольство сообщило в Москву, что после телевизионного выступления Кеннеди напряженность обстановки в Вашингтоне возросла. Макнамара заявил, что США не остановятся перед потоплением советских судов, доставляющих на Кубу оружие «наступательных видов», если эти суда откажутся подчиниться требованиям американских военных кораблей. Отмечалось, что американцы сами начинают нервничать, ожидая, когда подойдет к Кубе первое – после заявления Кеннеди – советское судно (с этим вопросом многие американцы обращались прямо в посольство) и чем закончится эта первая «проба сил». Эта атмосфера напряженного ожидания вступила в новую фазу, когда президент опубликовал в тот же день официальное заявление, провозгласившее введение в действие «карантина» на поставки Кубе «наступательного оружия» с 14 часов 24 октября.

Напряженность в самом нашем посольстве усугублялась еще и тем обстоятельством, что я по-прежнему так и не получил в эти дни никакой информации из Москвы о нашей позиции в связи с объявленным «карантином». Вообще не было никаких указаний или ориентировок.

Надо сказать, что в начале кубинского кризиса произошел драматический эпизод из войны разведок. Он был неизвестен до последнего времени, но мог иметь самые роковые последствия. 22 октября в Москве был арестован Олег Пеньковский, давно завербованный американской (и английской) разведкой. Официально он работал в Комитете по делам науки и техники СССР. Но как сотрудник ГРУ Пеньковский имел доступ к важнейшей советской военной и государственной информации, которую он регулярно передавал ЦРУ. За эти заслуги ему было тайно присвоено, по его же тщеславной просьбе, звание американского полковника. Он добивался также негласной аудиенции у президента Кеннеди, а также у английской королевы, но в этом ему было отказано.

Как рассказал впоследствии видный американский ученый Гартхофф, работавший одно время в ЦРУ, Пеньковский получил от американской разведки только два кодированных телефонных сигнала, которые он должен был использовать для срочного уведомления ЦРУ: один – в случае непосредственной угрозы ареста; другой – в случае немедленной угрозы войны в результате подготовки советского ракетного удара по США.

Получилось так, что у Пеньковского непосредственно перед арестом было несколько минут для посылки сигналов, но он почему-то послал только один сигнал – о неминуемой угрозе войны, а не о своем аресте. Видимо, Пеньковский решил: если ему и погибать, то погибать со всем миром!

Несколько ответственных сотрудников ЦРУ, которые все эти годы работали с Пеньковским, немедленно доложили о его аресте (о чем им стало известно по другим каналам) директору ЦРУ Маккоуну, но умолчали о сигнале Пеньковского насчет войны. Они взяли на себя большую ответственность, но полагались на глубокое знание своего подопечного, страдавшего преувеличенным самомнением.

Трудно себе представить, как развивались бы события в разгар кубинского кризиса, если бы президент Кеннеди узнал о чрезвычайно тревожном сигнале Пеньковского. Американские вооруженные силы и так уже были приведены в глобальном масштабе в состояние повышенной боевой готовности.

23 октября поздно вечером ко мне пришел Роберт Кеннеди. Он явно был возбужден. Кеннеди сказал примерно следующее: «Я пришел по своей личной инициативе. Я счел необходимым пояснить, что именно привело к нынешнему весьма серьезному развитию событий. Более всего важно то, что личным отношениям президента и советского премьера, от которых так много зависит, нанесен серьезный ущерб. Президент чувствует себя обманутым, и эти чувства нашли свое отражение в его обращении к американскому народу».

Напомнив ряд предыдущих бесед на тему о поставках советского оружия на Кубу, Кеннеди отметил, что президент поверил всему, что говорилось с советской стороны, и, по существу, «поставил на карту свою политическую судьбу», публично заявив в США, что поставки на Кубу носят чисто оборонительный характер, хотя ряд республиканцев утверждал обратное. И вдруг президент получает достоверную информацию о том, что на Кубе вопреки всему тому, что говорилось советскими представителями, включая последние заверения Громыко в беседе с президентом, появились советские ракеты, поражающие почти всю территорию США. «Разве это оружие для оборонительных целей, о которых говорили вы, Громыко, советское правительство и Хрущев?» – спросил он.

Президент почувствовал себя обманутым, и обманутым преднамеренно. Кеннеди воспринял это как тяжелый удар по всему тому, что он стремился сохранить в личных отношениях с главой Советского правительства: взаимную веру в личные заверения друг друга.

Р. Кеннеди высказался далее в том смысле, что и конфиденциальный канал оказался скомпрометированным, если «даже советский посол, пользующийся, насколько нам известно, полным доверием своего правительства, не знает, что на Кубу уже доставлены ракеты, которые могут угрожать США, а не оборонительные ракеты, способные защищать Кубу от какого-либо нападения. Выходит, что, когда мы с вами говорили раньше, вы также не имели надежной информации» (в этом Р. Кеннеди был прав, и мне нечего было ему сказать).

В целом разговор на тему обмана президента носил напряженный и порой просто острый характер. После некоторых колебаний я дословно передал в Москву все резкие высказывания Р. Кеннеди, включая не очень лестные относительно самого Хрущева и Громыко, чтобы там по-настоящему почувствовали настроение, которое царило в самом близком окружении президента. Это я считал важным для правильной оценки Кремлем общей нервозной обстановки в Вашингтоне. (Как я позже узнал от помощников Громыко, он распорядился вообще не рассылать эту мою телеграмму членам советского руководства, сказав, что доложит ее сам лично Хрущеву; как он поступил с ней дальше – неизвестно, но он не вернул эту телеграмму помощникам, и ее нет в архиве.)

В конце беседы Р. Кеннеди несколько успокоился и на мое заявление о том, что Хрущев дорожит личными отношениями с президентом, сказал, что последний, несмотря на случившееся, также продолжает дорожить ими.

Прощаясь, уже перед уходом, Р. Кеннеди как бы мимоходом спросил, какие имеются указания у капитанов советских судов, идущих на Кубу, в свете вчерашнего заявления президента Кеннеди и только что подписанной им декларации о недопущении – вплоть до применения силы – наступательного оружия на Кубу.

Я ответил, что мне известно о твердых указаниях, которые были даны капитанам ранее: не подчиняться чьим-либо незаконным требованиям об остановке и обысках в открытом море, как нарушающим международные нормы свободы судоходства. Приказ этот, насколько мне известно, не отменен.

Р. Кеннеди, махнув рукой, сказал: «Не знаю, чем все это кончится, ибо мы намерены останавливать ваши суда».

«Но это будет актом войны», – тут же предупредил я. Он покачал головой, но ничего не сказал.

И даже после этого важного разговора Москва продолжала держать наше посольство в полном неведении насчет своих намерений. Кстати, до конца кризиса посольство так и не было информировано о наличии на Кубе наших ядерных ракет. Позднее заместитель министра В.В. Кузнецов объяснил мне все это состоянием полного замешательства и растерянности Хрущева и всего советского руководства, когда Кеннеди отказался проглотить «горькую пилюлю» и когда они неожиданно для себя оказались вовлеченными в опасный водоворот событий вокруг Кубы.

Несколько слов о моих встречах с Робертом Кеннеди во время Кубинского кризиса. Проходили они, как правило, поздно ночью (1–3 часа ночи), чтобы сохранить факт встречи в глубокой тайне. Встречались мы или у меня, в посольстве, или у него, в здании министерства юстиции, в его кабинете, куда я приходил через особый подъезд.

Когда он приезжал ко мне, я встречал его у входа, а затем мы вдвоем поднимались на третий этаж в мою гостиную. Здесь мы и беседовали в ночной тишине. На встречах никто никогда не присутствовал, кроме нас двоих. Жена обычно оставляла нам кофе, а затем уходила в спальню. Все это накладывало отпечаток некоторой таинственности, отражая в то же время общую атмосферу напряженности тех дней в Вашингтоне. К тому же мой собеседник по своему характеру не был общительным и не обладал должным чувством юмора, что обычно помогает при сложных переговорах. Он бывал вспыльчив. Так или иначе наши беседы, подчас продолжительные, носили сугубо деловой характер.

23 октября президент Кеннеди послал Хрущеву новое письмо (текст был передан в МИД утром 24 октября). В нем Кеннеди выразил надежду, что Хрущев немедленно даст указание советским судам соблюдать условия карантина, которое объявляет правительство США.

В этот же день МИД передал в посольство США текст ответного письма Хрущева. В нем говорилось, что советское правительство рассматривает нарушение свободы международного мореходства и международного воздушного пространства «как акт агрессии, толкающий человечество на грань пропасти мировой ракетно-ядерной войны». Соответственно, советское правительство не может дать указание своим капитанам подчиняться приказам американских военно-морских сил, блокирующих остров Куба. Разумеется, «мы не будем только наблюдать за пиратскими действиями американских судов в открытом море; мы будем вынуждены со своей стороны принять необходимые меры для защиты наших прав; для этого у нас есть все необходимое».

24 октября было, пожалуй, самым напряженным днем за все длительное время моего пребывания на посту посла в США. По всем американским телевизионным станциям показывали нам, как советский танкер (возможно, с ракетами на борту) приближался к черте, установленной американской декларацией о карантине, за которой военные корабли США собирались останавливать и задерживать наши суда, идущие на Кубу, вплоть до их обстрела.

Пожалуй, вся Америка, глядя в телевизоры, считала, сколько еще миль осталось нашему танкеру, сопровождаемому американскими эсминцами и самолетами, до роковой черты: «пять… три… одна миля». Наконец он пересекает, не останавливаясь, эту черту. Но американские военные корабли не стреляют, пропускают его дальше. Общий вздох облегчения. И прежде всего у всех сотрудников нашего посольства.

Угроза непосредственного военного столкновения на море была несколько отодвинута, продолжались лихорадочные дипломатические поиски компромиссного выхода. В дальнейшем, в разгар кризиса, советские суда не пересекали больше «карантинной линии», чтобы не спровоцировать нежелательные инциденты. Однако строительство на Кубе площадок для ракет продолжалось.

25 октября посольство сообщило в Москву, что обстановка в Вашингтоне остается весьма напряженной. В прессе появляются сообщения о том, что правительство США обсуждает возможность массированного налета американской авиации на строящиеся на Кубе ракетные площадки. Некоторые источники сообщают, что наиболее воинственную линию в правительстве занимают Р. Кеннеди, Банди и военные, которые настаивают на ликвидации ракетных баз на Кубе, не останавливаясь при этом даже перед вторжением на этот остров.

Возможно, говорилось далее в телеграмме посольства, эта информация носит сознательно направленный характер, чтобы оказать на нас дополнительное давление. Вместе с тем, следует считаться с тем, что сам президент, как азартный игрок, по существу, поставил на карту свою репутацию государственного и политического деятеля и связанные с этим перспективы переизбрания в 1964 году. Вот почему нельзя исключать возможности того, что он может, особенно учитывая его окружение, пойти на такие крайние шаги, как бомбардировка ракетных баз на Кубе или даже, может быть, вторжение на Кубу, хотя последнее явно менее вероятно.

Посольство отмечало общее нагнетание обстановки в США по радио, телевидению и в прессе, включая сообщения из различных штатов о приведении в полную готовность систем гражданской обороны, противоатомных убежищ, о закупках населением продуктов и других товаров первой необходимости.

Поздно ночью 25 октября было получено письмо от президента Кеннеди для Хрущева. В нем президент стремился доказать, что не он первым бросил вызов в вопросе о Кубе. Он делал при этом ссылки на прежний диалог между обоими правительствами по поводу характера наших военных поставок, которые мы все время называли оборонительными, хотя теперь выяснилось, что речь шла о ракетных базах. Вот почему он считает оправданными действия, которые недавно предпринял в связи с событиями вокруг Кубы. В заключение Кеннеди призвал вернуться «к прежней ситуации».

В течение 26 октября, как сообщало посольство, средства массовой информации – явно по подсказке сверху – все более настойчиво утверждали, что на Кубе форсированными темпами продолжается строительство ракетных площадок, а сами ракеты приводятся в оперативную готовность. К концу дня с официальными заявлениями по этому поводу выступили представитель Госдепартамента Уайт и секретарь президента по вопросам печати Сэлинджер. В заявлениях они довольно ясно намекали, что «указанный факт дает основание» правительству США принять дальнейшие, более серьезные меры против Кубы. В прессе по-прежнему подчеркивается возможность вторжения на Кубу, но тема бомбардировок ракетных баз выходит сейчас на первое место, отмечалось в телеграмме посольства. Сообщалось также о дальнейших мобилизационных мероприятиях правительства США, о приведении в боевую готовность тактической и стратегической авиации.

По свидетельству нашего посла на Кубе Алексеева, Фидель Кастро, который в ночь с 26 на 27 октября пробыл у нас в посольстве до 5 часов утра, был крайне встревожен развитием событий и отсутствием перспектив решения кризиса. Обе стороны стояли на своем, не просматривалось никаких признаков разрешения кризисной ситуации. Кастро допускал возможность нанесения американцами бомбовых ударов по Кубе и даже предложил нашему послу отправиться с ним в бункер на командный пункт, оборудованный в одной из пещер под Гаваной.

Одновременно Фидель послал телеграмму Хрущеву (получена в Москве в субботу, 27 октября), в которой наряду с тревожной оценкой ситуации предложил использовать в переговорах с американцами такой козырь, как угрозы применения Советским Союзом ядерного оружия, если США отважатся на бомбардировку Кубы.

Хрущев намекает
на возможность компромисса

Волнения, вызванные нарастанием кризиса, не могли не повлиять на поведение самого Хрущева. Он понял, что надо срочно искать компромиссный выход из кризиса, чтобы избежать развязывания войны и предотвратить вероятный удар США по Кубе.

26 октября через посольство США в Москве было передано подробное письмо Хрущева для Кеннеди. Письмо носило примирительный характер, хотя, отражая смятение самого Хрущева, оно было составлено довольно сумбурно.

Хрущев оспаривал правильность квалификации президентом Кеннеди советских ракет как наступательного оружия, утверждая, что они носят сугубо оборонительный характер и посланы по просьбе кубинского правительства лишь для обороны самой Кубы. Он продолжал критиковать введенный американцами «карантин», утверждая при этом, что на советских судах, которые сейчас движутся к Кубе, вообще нет военных грузов. Куба уже получила все средства для обороны. «Нападать на США советское руководство не собирается. Война между СССР и США была бы самоубийством. Идеологические различия должны решаться мирными средствами. Давайте нормализовывать отношения».

Хрущев призвал президента совместно проявить здравый смысл. Со своей стороны он предложил следующее: советская сторона объявляет, что суда, идущие на Кубу, не будут осуществлять никаких военных поставок вообще; американская сторона заявляет, что США не будут осуществлять интервенцию на Кубу и не будут поддерживать силы, которые имеют такое намерение. Хрущев предложил срочно сделать такие заявления и в любом случае не прибегать к тем опасным акциям, которые могут вытекать из ранее сделанных президентом заявлений в отношении Кубы и судов, идущих к ней. Он намекнул, что в случае такого решения причина размещения советских ракет на Кубе будет вообще устранена. Хотя в этом послании прямо не говорилось о вывозе советских ракет (а на этом настаивал Кеннеди), в Белом доме поняли, что Хрущев готов идти на поиск политического компромисса и, по существу, первый пошел на попятную.

27 октября было днем активной дипломатической деятельности. Не успел еще Кеннеди подготовить свой ответ на последнее послание Хрущева, как утром этого же дня он получил новое срочное послание. Опасаясь поспешной неблагоприятной реакции президента (в частности, начала бомбардировок Кубы) на свое предыдущее послание, где не говорилось четко о советских ракетах, Хрущев на этот раз ясно заявил о согласии СССР вывезти с Кубы ракеты, а точнее, «те средства с Кубы, которые вы считаете наступательными». Вместе с тем Хрущев, чувствуя недовольство своих коллег и военных, предпринял еще одну отчаянную попытку в последний момент спасти свое лицо и прикрыть публичное отступление. Дополнительно к обязательству США о невторжении на Кубу, о чем говорилось в его предыдущем письме, Хрущев предложил «вывезти аналогичные американские средства из Турции», т.е. как бы обмен закрытием баз.

Таким образом, в этот день (названный позже американцами «черной субботой») Кеннеди и его команде предстояло найти непростое решение, как ответить на оба послания Хрущева. Задача осложнялась тем, что свое очередное послание Хрущев очень спешил передать по радио, т.е. фактически публично перевел вопрос о турецких базах в контекст Кубинского кризиса, чего Кеннеди всячески стремился избежать. После длительных споров в Белом доме в этот день было решено вести дальнейший диалог как бы в двух плоскостях: в официальном (публичном) ответе Хрущеву игнорировать вопрос о турецких базах, переведя его в русло конфиденциального канала.

В тот же день Кеннеди отправил Хрущеву свое официальное послание, которое было ответом на послание советского премьера от 26 октября. Однако на последнее послание Хрущева от 27 октября (где упоминались базы в Турции) никаких ссылок в ответе президента не делалось с явным намерением не вступать в переписку по вопросу о Турции.

В своем послании Кеннеди приветствовал желание Хрущева найти быстрое решение кризиса. Однако в первую очередь, по его мнению, следует прекратить все работы на ракетных площадках и привести все наступательное оружие на Кубе в бездействующее состояние под международным контролем. Одновременно он выражал готовность договориться о разрешении Кубинского кризиса на следующих условиях: СССР вывозит с Кубы ракеты и другое наступательное оружие, а США отменяют блокаду и дают заверения в том, что Куба не подвергнется вторжению ни со стороны США, ни со стороны других стран Западного полушария.

Кульминация кризиса.
Решающая встреча с Р. Кеннеди

В тот же день, 27 октября, меня пригласил к себе поздно вечером Р. Кеннеди. В его кабинете был большой беспорядок. На диване валялся скомканный плед, видимо, хозяин кабинета тут же урывками спал. Важный разговор состоялся наедине.

Кубинский кризис, начал он, продолжает быстро углубляться. Только что получено сообщение, что сбит американский невооруженный самолет, осуществлявший наблюдательный полет над Кубой. Военные требуют от президента отдать приказ отвечать огнем на огонь. Отказываться от таких полетов США не могут, так как только таким путем можно быстро получить сведения о ходе строительства ракетных баз на Кубе, которые представляют собой очень серьезную угрозу нашей национальной безопасности. Но если начать ответный огонь, то быстро начнется цепная реакция, которую будет очень трудно остановить. То же относится к существу вопроса о ракетных базах на Кубе. Правительство США полно решимости избавиться от этих баз – вплоть до их бомбардировки, ибо, повторяю, они представляют большую угрозу для безопасности США. Но на бомбардировку этих баз, в ходе которой могут пострадать советские военные специалисты и советские охранные подразделения, советское правительство, несомненно, ответит нам тем же где-то в Европе. Начнется самая настоящая война, в которой погибнут прежде всего миллионы американцев и русских. Мы хотим избежать этого во что бы то ни стало. Уверен, что такое же стремление есть и у правительства СССР. Однако промедление с нахождением выхода связано с большим риском (здесь Р. Кеннеди как бы вскользь заметил, что у них много неразумных голов среди генералов, да и не только среди генералов, которые так и рвутся «подраться»). Ситуация может выйти из-под контроля с непоправимыми последствиями, подчеркнул мой собеседник.

В этой связи, продолжал он, президент считает, что подходящей базой для урегулирования всего Кубинского кризиса могли бы явиться письмо Хрущева от 26 октября и ответное письмо президента, которое сегодня, 27 октября, отправлено через посольство США в Москве Хрущеву. Главное для нас – получить как можно скорее согласие советского правительства на прекращение дальнейших работ по строительству ракетных баз на Кубе и осуществление мер под международным контролем, которые сделали бы невозможным применение упомянутого оружия. В обмен правительство США готово, помимо отмены всех мер по «карантину», дать заверения, что не будет никакого вторжения на Кубу и что другие страны Западного полушария – в этом правительство США уверено – готовы будут дать такие же заверения.

Компромисс, предложенный Р. Кеннеди, как и послание президента от 27 октября, страдал тем недостатком, что он не включал обмена «базы на базу». Поэтому я, хотя и не имел на этот счет никаких указаний из Москвы (полного текста послания Хрущева от 27 октября у меня еще не было, поскольку сперва оно было вручено в Москве посольству США), тем не менее спросил, а как быть в отношении американских ракетных баз в Турции?

Оказалось, что Р. Кеннеди имел на это ответ, санкционированный президентом, но который до того момента они не сообщили еще Хрущеву, держа его в запасе на крайний случай.

Президент и его брат, видимо, решили, что этот наш разговор и был таким случаем.

Если в этом сейчас единственное препятствие к достижению упомянутого выше урегулирования, то президент не видит непреодолимых трудностей в решении и этого вопроса, четко ответил Р. Кеннеди. Главная трудность для президента – публичное обсуждение вопроса о Турции. Формально размещение ракетных баз в Турции было оформлено официальным решением НАТО. Объявить сейчас (односторонним решением президента США) о закрытии в Турции ракетных баз – это значит ударить по всей структуре НАТО и по положению США как лидера союза, где, как, несомненно, хорошо известно советскому правительству, существует и так немало споров.

Однако президент Кеннеди готов негласно договориться и по этому вопросу с Хрущевым. Думаю, что для свертывания таких баз в Турции, сказал Р. Кеннеди, потребовалось бы 4–5 месяцев. Это – минимальное время, которое необходимо правительству США, чтобы сделать такие шаги с учетом процедуры, существующей в рамках НАТО. По турецкому аспекту можно продолжить обмен мнениями, используя для этого наш с вами канал связи. Однако публично об этом плане, снова сказал он, президент ничего не может сейчас сказать. Р. Кеннеди предупредил, что его сообщение о Турции является весьма конфиденциальным, и в Вашингтоне, помимо него и брата, о нем знают еще только 2–3 человека. Вот все, что президент просил передать Хрущеву, подчеркнул Р. Кеннеди. Президент просил также Хрущева дать ответ на высказанные соображения по возможности в течение завтрашнего дня (воскресенье). Нынешняя ситуация, к сожалению, складывается таким образом, что времени для решения вопроса остается весьма мало. К несчастью, события развиваются слишком быстро. Отсюда просьба дать ответ завтра. Президент надеется, что глава советского правительства его правильно поймет. Сказав это, Р. Кеннеди дал мне номер прямого телефона в Белом доме, по которому я мог бы сразу связаться с ним лично.

Нужно сказать, что в течение нашей встречи Р. Кеннеди не скрывал своего волнения, во всяком случае я его видел в таком состоянии впервые. Он даже не попытался вступить, как это он делал часто, в спор по тому или иному вопросу, а лишь настойчиво возвращался к одной теме: время не терпит, нельзя его упустить. После встречи со мной он сразу же поехал к президенту, с которым, как сказал Р. Кеннеди, он сейчас, по существу, проводит почти все время.

Надо сказать, что в течение всех дней кризиса Политбюро практически заседало непрерывно. Американские журналисты писали, что и в Белом доме, и в Кремле окна светятся всю ночь напролет. Узнав об этом, Хрущев перенес заседания Политбюро из Кремля за город, на дачу в Ново-Огарево, и оставался там до 28 октября. Правда, он посетил в эти дни Большой театр. Но это была игра на «публику».

Как позже мне стало известно от членов Политбюро, согласие президента на вывод их ракетных баз из Турции, сообщенное мне Р. Кеннеди, явилось поворотным пунктом в разрешении Кубинского кризиса, ибо оно позволило Хрущеву «спасти лицо», когда он был вынужден согласиться на вывоз ракет с Кубы. Сам Хрущев в своих мемуарах не оставляет никаких сомнений в том, что мой разговор с Р. Кеннеди решил все дело. «Это была кульминация кризиса», – подчеркивал он.

События к этому моменту продолжали развиваться своим чередом. Множились тревожные сведения о готовящейся американцами бомбардировке ракетных баз на Кубе. По данным советской разведслужбы, бомбардировки вроде намечены были на 29 или 30 октября. Напряжение среди советского руководства, как и в Белом доме, сильно возросло. Беспокойство усилилось, когда из моей беседы с Р. Кеннеди стало известно, что президент подчеркнуто ждет нашего ответа на следующий день, т.е. в воскресенье, 28 октября. Дело явно шло к драматической развязке конфликта. Накал достиг критической точки, когда в Политбюро поступила ошибочная информация от военной разведки о том, что президент собирается выступить по телевидению с важным обращением к нации насчет Кубы в 5 часов дня по вашингтонскому времени (в Москве опасались, что это могло быть решение о бомбардировке Кубы).

Именно в этих условиях, как свидетельствует помощник Хрущева О. Трояновский, после лихорадочных дискуссий в советском руководстве в ночь с 27 на 28 октября, а также утром 28 октября было принято окончательное решение: принять предложение Кеннеди, тем более что впервые полученное через меня принципиальное согласие президента на вывоз американских ракет из Турции позволяло «прикрыть» наше отступление на Кубе, или, как сказал сам Хрущев на заседании Политбюро, предоставило «достойный выход из конфликта».

В 4 часа дня 28 октября я получил срочную телеграмму от Громыко: «Немедленно свяжитесь с Р. Кеннеди и скажите ему, что вы передали Н.С. Хрущеву содержание беседы с ним. Н.С. Хрущев прислал следующий срочный ответ: «Соображения, которые Р. Кеннеди высказал по поручению президента, находят понимание в Москве. Сегодня же по радио будет дан ответ на послание президента от 27 октября, и этот ответ будет самый положительный. Главное, что беспокоит президента – а именно вопрос о демонтаже ракетных баз на Кубе под международным контролем, не встречает возражений и будет подробно освещен в послании Н.С. Хрущева». Громыко послал свою телеграмму, не дожидаясь даже, пока будет готов полный текст ответного послания Хрущева.

Не скрою, получив эту телеграмму, я почувствовал большое облегчение, ибо хорошо понимал, что ожидавшийся ответ Хрущева касался вопроса, быть или не быть военному конфликту. Нервное напряжение последних дней как-то сразу спало. Стало ясно, что наиболее критический момент кризиса благополучно пройден. Можно было вздохнуть более спокойно. Я тут же позвонил Р. Кеннеди, и мы условились о немедленной встрече.

Он с большим вниманием выслушал ответ Хрущева. Поблагодарив за сообщение, сказал, что немедленно вернется в Белый дом, чтобы информировать президента «о важном ответе» главы советского правительства. «Это – большое облегчение», – добавил Р. Кеннеди. Эти слова вырвались у него как-то непроизвольно. «Я, – сказал он, – смогу сегодня, наконец, повидать своих ребят, а то совсем отбился от дома». Впервые за все время кризиса он улыбнулся.

Прощаясь, Р. Кеннеди снова просил держать пока в строгом секрете договоренность о Турции. Я ответил, что в посольстве, кроме меня, никто не знает о вчерашнем разговоре с ним.

Нетрудно догадаться, что ответ Хрущева был встречен с большим облегчением и президентом Кеннеди, и даже наиболее воинственными представителями его ближайшего окружения.

Тем временем в Москве 28 октября текст обещанного обращения Хрущева к Кеннеди был в большой спешке передан по радио и одновременно в американское посольство, чтобы опередить предполагаемое выступление президента (в ответе не было ссылок на турецкие базы).

Следует отметить, что спешное решение Хрущева эвакуировать и ликвидировать ракетные базы не было согласовано с кубинским руководством, что сильно обидело Ф. Кастро и создало серьезные осложнения в советско-кубинских отношениях.

Кеннеди в ответ тут же приветствовал послание Хрущева, назвав его важным вкладом в дело мира.

29 октября я передал через Р. Кеннеди конфиденциальное послание Хрущева для президента. В нем говорилось, что советский премьер понимает, сколь сложно для президента публичное рассмотрение вопроса о ликвидации американских ракетных баз в Турции. Учитывая сложность этого вопроса, он согласен с пожеланием публично не обсуждать его. Выражалось согласие продолжать разговор на эту тему в конфиденциальном порядке через меня и Р. Кеннеди.

В послании особо отмечалось, что договоренность по Кубе была достигнута с учетом того, что президентом дано согласие на решение вопроса об американских ракетных базах в Турции. Это согласие надо как-то оформить.

На следующий день, 30 октября, Р. Кеннеди сообщил мне, что президент подтверждает договоренность о ликвидации американских военных баз в Турции и что будут приняты меры к ее выполнению, но без ссылок на то, что это связано с кубинскими событиями. Он заявил далее, что Белый дом не может оформить такую договоренность в виде даже самых конфиденциальных писем, так как они вообще опасаются вести переписку по такому деликатному вопросу. Он добавил сугубо доверительно, что не хотел бы исключить, что сам он когда-нибудь может баллотироваться на пост президента, а обнародование такой переписки, в обход НАТО, может ему сильно повредить.

1 ноября я передал Р. Кеннеди, что Хрущев согласен с этими соображениями и не сомневается, что слово, данное лично президентом по вопросу, относящемуся к Турции, будет выполнено.

Самое любопытное в этом диалоге с Кеннеди о сохранении в тайне договоренности по американским ракетам в Турции было то, что сам президент был готов в наиболее критический момент кризиса признать такое обязательство публично, чтобы только не сорвать из-за этого важную договоренность с Хрущевым об урегулировании кризиса.

Как сообщил мне Раск много лет спустя, госсекретарь предложил, а президент дал согласие, в случае необходимости, еще на один шаг: Раск звонит Эндрю Кордье, старому другу и заместителю Генерального секретаря ООН, и передает ему текст заявления, которое будет опубликовано У Таном. Заявление Генерального секретаря будет содержать как бы его собственное предложение о выводе как советских ракет с Кубы, так и американских из Турции. Кордье должен был передать этот документ У Тану только после специального дополнительного сигнала лично от Раска. Однако события развивались быстро и таким образом, что такого сигнала не потребовалось, ибо Хрущев согласился на негласную договоренность. А текст «заявления» У Тана так и остался в глубокой тайне, известный только президенту, Раску и Кордье.

То, что Хрущев не настоял на том, чтобы Кеннеди дал не конфиденциальное, а публичное обязательство (а он мог этого добиться, как это видно из слов Раска) о выводе ракет из Турции, – было его большой ошибкой и стоило ему впоследствии дорого. Кеннеди был провозглашен средствами массовой информации как несомненный победитель в опасном кризисе, поскольку никто не знал о секретной сделке по «обмену базами» на Кубе и в Турции, а все видели только унижение Хрущева, когда вывозились советские ракеты.

Фактически же окончательное урегулирование кризиса не было ни большой победой, ни крупным поражением для обоих лидеров. Кеннеди, по существу, добился восстановления status quo, который существовал вокруг Кубы до ввоза советских ракет. Но ему пришлось де-факто согласиться с присутствием на Кубе советского военного персонала. Главное, Хрущев добился обязательства от Кеннеди не нападать на Кубу (т.е. то, чего он и Кастро хотели), а также дополнительного обязательства о вывозе американских ракет из Турции. Правда, последнее обязательство осталось «за занавесом», это дало Кеннеди большое пропагандистское преимущество.

Потребовалось еще около двух месяцев интенсивных дипломатических переговоров и обменов посланиями на высшем уровне, и только 7 января 1963 года заместитель министра иностранных дел СССР В. Кузнецов и постоянный представитель США при ООН Э. Стивенсон направили Генеральному секретарю ООН совместное письмо, в котором в связи с урегулированием Кубинского кризиса предложили снять этот вопрос с повестки дня Совета безопасности.

Итоги и уроки кризиса

Мне навсегда запомнилась лихорадка октябрьского ракетного кризиса, когда всеобщий мир буквально висел на волоске и когда руководители СССР, США и Кубы вынуждены были, что называется, «на лету» вчитываться в тексты адресованных друг другу посланий. В решающий момент кризиса Кеннеди и Хрущев оказались на высоте, проявив политическое мужество и выдержку. Что если бы на месте Кеннеди оказался Рейган, вместо Макнамары – Уайнбергер, а госсекретарем был бы не Раск, а генерал Хейг?

Чтобы понять всю опасность военного конфликта вокруг Кубы, достаточно напомнить, что советские ракеты тактического и среднего действия имели десятки ядерных зарядов, целями которых могли стать крупнейшие города Америки, включая Нью-Йорк, Вашингтон, Чикаго.

Кубинский кризис имел важные долговременные последствия. Оба правительства, оба лидера, Хрущев и Кеннеди, вольно или невольно стали осознавать большую опасность возможности повторения такого кризиса, в котором они прямо противостоят друг другу. Более того, они осознали необходимость ослабления напряженности после урегулирования кризиса. В течение следующего 1963 года был подписан ряд соглашений между Москвой и Вашингтоном, включая договор о частичном запрещении ядерных испытаний и соглашение об установлении «горячей линии» (прямой связи) между обеими столицами.

Кубинский кризис сыграл свою роль и в политической судьбе самого Хрущева. Когда через два года на специальном пленуме ЦК партии в Москве решался вопрос о его отставке со всех постов, то многие в своих выступлениях весьма критически отзывались о личной роли Хрущева в создании Кубинского кризиса.

Анатолий Добрынин

https://sovross.ru/articles/2308/58151

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср авг 24, 2022 9:33 pm

ДИАЛОГ С ХРУЩЕВЫМ

КАК скульптор я довольно рано получил признание и к 1962 году уже не раз завоевывал премии на Всесоюзных конкурсах. Однако это признание не было официальным.

Официальное признание имели другие, ортодоксальные мастера соцреализма, такие, как Вучетич, Герасимов. И вот над ними-то после XX съезда партии и нависла грозная опасность. Дело в том, что в ревизионные комиссии творческих союзов входили, в основном, люди, пострадавшие и отсидевшие. Считалось, что они могут быть наиболее беспристрастными судьями при ликвидации последствий «культа личности» в искусстве…

q q q

Когда группа молодых, возглавляемых художником Билютиным была приглашена для участия в выставке 30-летия МОСХа в Манеже, меня это насторожило.

Обстановка накануне 1 декабря 1962 года была страшно нервная. Мы работали всю ночь, и среди художников, которые находились в Манеже, было много нескрываемых агентов.

Мы были измотаны, небриты. Бросилась в глаза небезынтересная деталь, которая мне сейчас вспоминается. Студия Билютина, довольно широко представленная в Манеже, состояла из людей разных национальностей. И, в частности, не было никакого перевеса евреев. Но каким-то странным образом в Манеж были приглашены в основном евреи, причем с типично еврейскими лицами…

Наконец в здание входит Хрущев со свитой. Мы находимся наверху, но до нас доносятся крики и вопли уже снизу, там происходит некий шабаш.

Осмотр он начал в комнате, где экспонировалась живопись, представляемая Билютиным и некоторыми моими друзьями. Там Хрущев грозно ругался и возмущался мазней. Именно там он заявил, что «осел хвостом мажет лучше»… Там же было сделано замечание Жетловскому, что он красивый мужчина, а рисует уродов, там же произошла и моя главная стычка с Хрущевым, которая явилась прелюдией к последующему разговору. Стычка эта возникла так. Хрущев спросил: «Кто здесь главный?» Из рядов вытолкнули Билютина. Билютин был растерян, смущен и подавлен. Возможно, он действительно не ожидал провокации. Именно эта его растерянность и подтверждает, что он не был сознательным провокатором, хотя такая идея бытует и по сей день. Хрущев задал ему вопрос, который я не могу расшифровать. Он спросил: «Кто ваш отец?» На что Билютин, заикаясь, ответил: «Политический работник».

В это время Ильичев сказал: «Не этот главный, а вот этот!» И указал на меня. Я вынужден был выйти из толпы и предстать перед глазами Хрущева. Тогда Хрущев обрушился на меня с криком, именно тогда он сказал, что я гомосексуалист.

Эта «шутка» стала довольно известной, она много раз повторялась на Западе. Я извинился перед Фурцевой, которая стояла рядом со мной, и сказал: «Никита Сергеевич, дайте мне сейчас девушку, и я вам докажу, какой я гомосексуалист». Он расхохотался. После этого Шелепин, курирующий КГБ, заявил, что я невежливо разговариваю с премьером и что я у них еще поживу на урановых рудниках. На что я ответил – и это было именно так, это есть в стенограмме: «Вы не знаете, с кем вы разговариваете, вы разговариваете с человеком, который может каждую минуту сам себя шлепнуть. И ваших угроз я не боюсь!» Я увидел в глазах Хрущева живой интерес. Именно тогда я повернулся и сказал, что буду разговаривать только у своих работ, и направился в свою комнату, внутренне не веря, что Хрущев последует за мной. Но он пошел за мной, и двинулась вся свита и толпа.

И вот в моей-то комнате и начался шабаш. Шабаш начался с того, что Хрущев заявил, что я проедаю народные деньги, а произвожу дерьмо! Я же утверждал, что он ничего не понимает в искусстве. Разговор был долгий, но в принципе он сводился к следующему: я ему доказывал, что его спровоцировали и что он предстает в смешном виде, поскольку он не профессионал, не критик и даже эстетически безграмотен. (Я сейчас не помню слов и говорю о смысле.) Он же утверждал обратное. Какие же были у него аргументы? Он говорил: «Был я шахтером – не понимал, был я политработником – не понимал, был я тем – не понимал. Ну вот сейчас я глава партии и премьер и все не понимаю? Для кого же вы работаете?»

Должен подчеркнуть, что, разговаривая с Хрущевым, я ощущал, что динамизм его личности соответствовал моему динамизму, и мне, несмотря на ужас, который царил в атмосфере, разговаривать с ним было легко, это был разговор, адекватный моему внутреннему ритму. Опасность, напряженность и прямота соответствовали тому, на что я мог отвечать. Обычно чиновники говорят витиевато, туманно, на каком-то своем жаргоне, избегая резкостей. Хрущев говорил прямо, неквалифицированно, но прямо, что давало мне возможность прямо ему отвечать. И я ему говорил, что это провокация, направленная не только против либерализации, не только против интеллигенции, не только против меня, но и против него.

Как мне казалось, это находило в его сердце некоторый отклик, хотя не мешало ему по-прежнему нападать на меня. И интереснее всего то, что, когда я говорил честно, прямо, открыто и то, что я думаю, – я его загонял в тупик. Но стоило мне начать хоть чуть-чуть лицемерить, он это тотчас чувствовал и сразу брал верх.

Вот один только пример. Я сказал: «Никита Сергеевич, вы меня ругаете как коммунист, вместе с тем, есть же коммунисты, которые и поддерживают мое творчество, например, Пикассо, Ренато Гутузо». И я перечислил многие ангажированные и уважаемые в СССР фамилии. Он хитро прищурился и сказал: «А вас лично это волнует, что они коммунисты?» И я соврал: «Да!» Если бы я был честным, я должен был сказать: «Мне плевать, мне важно, что это большие художники!» Словно почувствовав все это, он продолжал: «Ах, вас это волнует! Тогда все ясно, пусть вас это не волнует, мне ваши работы не нравятся, а я в мире коммунист номер один!»

Между тем были минуты, когда он говорил откровенно то, что не выговаривается партией вообще. Например, когда я опять начал ссылаться на свои европейские и мировые успехи, он сказал: «Неужели вы не понимаете, что все иностранцы – враги?» Прямо и по-римски просто!

Организаторы провокации совсем не предусматривали такую возможность – что я смогу в чем-то убеждать Хрущева. Они хотели, чтобы Хрущев проехался по нам, как танк, не оставив мокрого места. Но раз он со мной разговаривал, значит, вступал в дискуссию. А раз он вступал в дискуссию, значит, слышал то, что не должен был слышать, а я распоясался и говорил то, что думаю. Мне хотелось каким-то образом одернуть хулиганствующих функционеров. Серову я просто сказал: «А ты, бандит, не мешай мне разговаривать с премьером, с тобой мы поговорим потом!»

Когда Шелепин выдвинул против меня обвинения в том, что я – гомосексуалист, краду бронзу, занимаюсь валютными операциями и – какая-то странная формулировка! – позволяю себе недозволенное общение с иностранцами, – я сказал: «Перед лицом Политбюро ЦК заявляю следующее: «Человек, курирующий КГБ, дезинформирует главу государства либо из собственных интересов, либо он дезинформирован собственными людьми. И я требую расследования». В будущем расследование было произведено – меня действительно пытались подключить к валютным операциям и действительно пытались обвинить в краже бронзы и многом-многом другом. Но уже спустя полтора года, когда Хрущев снова обо мне вспомнил на одном из идеологических совещаний, Шелепин встал и публично заявил, что эти обвинения с меня сняты.

Кончилась наша беседа с Хрущевым следующим образом. Он сказал: «Вы интересный человек, такие люди мне нравятся, но в вас одновременно сидят ангел и дьявол. Если победит дьявол, мы вас уничтожим. Если победит ангел, то мы вам поможем». И он подал мне руку. После этого я стоял при выходе и, как Калинин, пожимал руки собравшимся. Между тем многим художникам было плохо. Я находился в эпицентре и, может быть, поэтому не ощущал, как это было страшно, но те, кто находился по краям, испытывали просто ужас. Многие из моих товарищей бросились меня целовать, поздравлять за то, что я, по их словам, защитил интересы интеллигенции.

Затем ко мне подошел небольшого роста человек, с бородавкой на носу, как у Хрущева, бледный, в потертом костюме, и сказал: «Вы очень мужественный человек, Эрнст Иосифович! И если вам надо будет, позвоните мне», и сунул какой-то телефон. Я сгоряча не разобрался, кто это. Спустя некоторое время я узнал, что это был помощник Хрущева Лебедев, с которым, кстати, я потом встречался минимум двадцать раз.

По заданию Хрущева Лебедев требовал, чтобы я публично покаялся, то есть передал Хрущеву письмо, которое можно было бы напечатать в советской прессе, как покаянное. Видимо, это было партийное задание, и он, как исправный функционер, выламывал мне руки, иногда угощал пряником, чтобы добиться своего.

Я написал Хрущеву письмо, которое, по заявлению Лебедева, не удовлетворило идеологическую комиссию ЦК. Лебедев сказал так: «Никита Сергеевич прочитал ваше письмо с интересом, но оно не удовлетворило идеологическую комиссию ЦК, поэтому оно не может быть напечатано как символ того, что вы прислушались к критике».

…Динамика наших дальнейших отношений с Хрущевым была такова. Его помощник Лебедев вызывал меня в ЦК и вел нескончаемые беседы на тему моего покаяния. Это были очень интересные собеседования. Многое для меня осталось до сих пор загадочным и неясным.

Следующая наша встреча с Хрущевым произошла на его даче – в Доме приемов на «встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства» 17 декабря того же 1962 года. Туда были привезены основные мои скульптуры.

(За столом) я находился между Евтушенко и Фурцевой.

Фурцева держала меня за колено, и всякий раз – я забегаю вперед – когда я, во время выступлений Хрущева и других, порывался кричать с места, она давила мне колено. То же проделывал и Евтушенко, повторяя: «Не озлобляйся, не озлобляйся».

Как вел совещание Хрущев? Он поднялся и начал читать доклад по бумажке. Это был очень нудный идеологический доклад, с очень грозными формулировками, в которых все время присутствовало: «Не позволим, не разрешим…». В общем, он размахивал идеологической дубинкой, но в процессе чтения доклада он вдруг оставлял бумагу и говорил сам, причем, все наоборот. Это было странно и нелепо...

Про меня там была масса странных вещей. Например, он говорил, что я не художник, что я руководитель клуба Петефи, что я – офицер и что я жажду занять их место и убить Политбюро ЦК. И он даже красочно показал, ткнув себе пальцем в лоб и в сердце, как я буду его убивать. Я кричал с места, что это глупость, Никита Сергеевич, я хочу только лепить, и лепить, как я хочу. Но мне не давали слова. Были и другие занятные моменты, например, когда он, спутав медиума и гипнотизера, вдруг закричал: «Евтушенко! Отодвиньтесь от этого человека, он и вас загипнотизирует!» Потом оторопело подумал и начал кричать: «Медиум, Медиум! Поезжайте к своим духовным отцам на Запад! Я – премьер и ручаюсь, что дам вам паспорт и деньги на дорогу!» Я встал и сказал: «Никита Сергеевич, не говорите глупости, не вам за меня выбирать родину!» Меня одернули за то, что я невежливо разговариваю с премьером, и я повторил: «Не для того я сражался на фронте, чтобы покидать родину». И представьте себе, что он меня обнял и после этого продолжал утверждать, что я враг номер один и мне не место здесь…

(И вот) Хрущев был снят… Три раза он присылал ко мне человека, который приносил от него извинения и просил приехать к нему на дачу. Я этого не сделал…

…Нина Петровна мне прислала выдержку из его будущих мемуаров, где Хрущев, как бы косвенно, извинился передо мной. Но должен сказать, что меня это извинение не удовлетворило…

В день, когда умер Хрущев – и тут начинается некая метафизика и даже мистика – о его смерти я узнал от таксиста – и в тот момент, когда он мне об этом сказал, меня пронзила мысль, что мне придется делать надгробие. Как она возникла, я не знаю, но это факт.

После похорон Хрущева ко мне приехали два человека – это были сын Хрущева Сергей, с которым я до этого не был знаком, и сын Микояна, тоже Сергей, с которым я дружил и который меня поддерживал в самые тяжелые минуты.

Так вот, они вошли, осмотрелись и долго мялись. Я сказал: «Я знаю, зачем вы пришли, говорите!» Они сказали: «Да, вы догадались, мы хотим поручить вам сделать надгробие». Я сказал: «Хорошо, я соглашаюсь, но только ставлю условием, что я буду делать, как считаю нужным». На что Сергей Хрущев ответил: «Это естественно».

«Я знаю, – сказал я, – что найдутся такие, кто обрушится на меня за мое решение. Я считаю, что это месть искусства политике. Впрочем, это – слова! В действительности, я считаю, что художник не может быть злее политика, и поэтому соглашаюсь. Вот мои аргументы. А какие у вас аргументы: почему это должен делать я?» На что Сергей Хрущев сказал: «Это завещание моего отца». … То, что Хрущев завещал, чтобы памятник делал именно я, было подтверждено польской коммунисткой во время его открытия. Она ко мне подошла и сказала: «Никита Сергеевич не ошибся, когда завещал вам сделать ему надгробие». Это же подтвердила и Нина Петровна Хрущева.

Эрнст НЕИЗВЕСТНЫЙ

https://sovross.ru/articles/2308/58150

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт ноя 16, 2023 6:47 pm

Доколе славить предателей?
№126 (31475) 17—20 ноября 2023 года
6 полоса
Автор: В.А. ТУЕВ, доктор философских наук, профессор. г. Ленинград — Санкт-Петербург.

Начало обсуждения в номерах 86, 90, 98, 102, 111.

Да, яд измены смертелен

Но вот по поводу конкретной оценки деяний Хрущёва уважаемому автору «Правды» я хочу возразить

С возрастающим интересом продолжаю следить за развернувшимся в любимой моей газете обсуждением темы «Доколе славить предателей?». Судя по откликам, которые публикуются, оно и многих других привлекает. А причина ясна: исключительная важность и актуальность поднятых проблем.

Получилось так, что именно моя статья оказалась самым первым из напечатанных откликов на размышления правдиста Виктора Кожемяко в номере от 15—16 августа с.г. Прочитав их, я действительно в полном смысле слова не мог молчать. А назвал вырвавшийся на бумагу текст так: «Предательство убило великую страну» (см. №90 «Правды» за 24 августа).

«Согласен!» — читаю через некоторое время в №111 уже реакцию на это моё выступление. И радость моя с первых же строк удваивается. Дело в том, что автор сразу говорит: статью В.А. Туева он выделил среди других материалов особо. Да и автор-то какой! Его же словом могу выразиться — я особо и довольно давно выделил для себя на страницах «Правды» Кирилла Фёдоровича Солодуба, члена Московского городского отделения Союза писателей России. Причём его предыдущая статья «О главной причине падения культуры» (№79 за 28—31 июля с.г.) произвела на меня, без преувеличения, сильнейшее впечатление! От души благодарен за такой редкостный материал.

В целом очень понравилась мне и эта новая его публикация, которую он назвал «Смертельный яд измены». И всё-таки возникла потребность в чём-то существенном уважаемому автору «Правды» возразить.

Да, дорогой Кирилл Фёдорович, яд измены действительно смертелен, и вы это в своём анализе убедительно раскрыли. Но вот по поводу конкретной оценки деяний Н.С. Хрущёва я с вами категорически не согласен!

Вы в начале ваших размышлений, одобряя мою статью, написали: «Горбачёв, Ельцин — безусловно, предатели, поскольку были членами КПСС, а потом отреклись от идей социализма и коммунизма, став на путь реставрации капитализма, отжившего общественно-политического строя — строя угнетателей и паразитов, неизбежных пороков и преступлений».

Что ж, это факт. А как вы характеризуете Хрущёва, когда о нём заходит речь? Процитирую: «Хрущёв — амбициозный, заносчивый, малообразованный человек, но… он, если точно говорить, не предатель. От Советской власти, от социализма и коммунизма он ведь не отрёкся».

Остановимся. Задумаемся. Разве только по словам, по заявлениям публичным судить следует о любом человеке? А его дела?

Согласитесь, едва ли найдётся среди самых отъявленных предателей хоть один, который во всеуслышание так себя называл или называет. У них всегда наготове масса оправданий. Стоит ли кому-то, пусть косвенно, в этом помогать?

В предыдущем своём отклике на статью В. Кожемяко я написал: «После рокового 1991 года, то есть более тридцати лет, мы вынуждены по-особому размышлять о роли предательства в жизни нашего общества. По-моему, главный вывод неоспорим. Все наши беды этих лет, особенно ликвидация СССР, самая грандиозная геополитическая катастрофа ХХ века, — это апофеоз предательства».

И велик, очень велик тут негативный вклад Хрущёва, которого убеждённо считаю главным предтечей Горбачёва и Ельцина.

Кратко коснулся я этого вопроса в той предыдущей своей статье. Однако чувствую: что-то обязательно надо развить и углубить, особенно с учётом наиболее близкой вам, Кирилл Фёдорович, темы состояния отечественной культуры.

Вы справедливо констатируете упадок её в нашем современном обществе и подчёркиваете, что это является следствием возврата страны к капитализму, а преодолеть деградацию культуры можно только на социалистическом пути развития: «Общество наживы любой ценой за счёт грабежа народа не нуждается в идеалах Добра, Правды и Справедливости, которые только мешают стяжательству и обогащению. А культура капитализму не нужна в принципе».

Это точно! И вы правы, такое положение не может быть вечным. Но здесь никак нельзя уйти от ответа на вопрос: а как же случилось, что мы не смогли удержать высокую планку развития культуры, достигнутую в советские годы? Вами высказаны некоторые суждения на этот счёт, и мне хотелось бы их продолжить, обратившись ещё раз к опыту советской цивилизации, основы которой были заложены под руководством В.И. Ленина.

Мы знаем, что уже к 1930-м годам в СССР сформировалось такое социальное явление, как советская духовная культура, а вместе с тем сложился и целый социальный слой — творческая народная интеллигенция, литераторы и деятели искусства. Нет сомнения, что именно они подняли на небывалую высоту духовную культуру советского народа. Тогда в стране господствовала устремлённость в будущее, к социалистическому (а в перспективе — коммунистическому) идеалу общества. Движение к этому идеалу сделало нас, как верно утверждалось в духоподъёмном «Марше энтузиастов», страной героев, страной мечтателей, страной учёных. И, пожалуй, лучше всего этот духовный настрой великой сталинской эпохи был выражен в песенном творчестве и в поэзии в целом.

Сам идеал был раскрыт как раз в тех понятиях, которые и называете вы, Кирилл Фёдорович: Добро, Правда, Справедливость. Хотя набор понятий был, конечно, более обширным, но все они так или иначе выражали устремлённость к духовно-нравственным основаниям бытия: истина, красота, равенство, коллективизм, нацеленность на общее благо, устремлённость в будущее...

Все эти и другие грани высокой духовности находили своё отражение в образе Сталина, создаваемом литературой и искусством, прежде всего — поэзией, как авторской, так и народной. Вот, например, строки из популярнейшей тогда «Песни о Сталине» поэта Сергея Алымова (1937 г.):

Сталин — это народ,

Что к победам идёт

По вершинам

подоблачных склонов.

Сталин — наши дела,

Сталин — крылья орла,

Сталин — воля и ум

миллионов!

Вся метафорика этих строк свидетельствует о том, что образ Сталина вбирает в себя устремлённость народных деяний и чаяний к высшим, вершинным, «подоблачным» духовным ценностям. Сталинский образ символизирует социальный идеал советского общества и концентрированно выражает собой идейное содержание великой эпохи, обоснованно получившей название сталинской. Именно в этом качестве Сталин вызывает всенародную любовь и поклонение миллионов его современников.

В те же годы поэт Борис Пастернак в своих стихах о Сталине находит и другие составляющие для выражения глубинного смысла свершений, инициированных вождём и осуществляемых советским народом под его руководством. По мысли поэта, Сталин олицетворяет собой великое деяние, поступок планетарного масштаба — нравственно окрашенный шаг в будущее, о котором мечтали лучшие умы человечества. Сталину, утверждает автор, нужна была воля, нужна была смелость, чтобы решиться на такой поступок не только в мечтах, не только в идее, но и в суровой реальности. И он, не колеблясь, повёл народ по этому пути.

Соединённый с устремлённостью всего народа к мечте о социальной справедливости, образ Сталина был живой и энергичной духовной силой, двигающей историю. Сталин выступает при этом как носитель, выразитель, провозвестник коммунистического идеала. Народ, впитавший в себя духовные традиции всей нашей истории, с восторгом принимает этот идеал и идёт за своим вождём в поднебесные выси духовных ценностей. Идёт трудовым путём сталинских пятилеток и славным путём военных сталинских побед.

А когда Сталин скончался, народ со слезами ринулся в столицу, чтобы проводить любимого вождя в последний путь. Позже писатель А. Первенцев скажет: «Слёзы текли из миллионов глаз — ими можно было наполнить реки». И плакали не только у нас, в Советском Союзе: государственный траур был объявлен в странах, где проживала треть всего человечества.

Между тем для нашей страны — согласитесь, Кирилл Фёдорович, — кончина Сталина стала переломным моментом истории. Через три года, выступая перед делегатами ХХ съезда КПСС, тогдашний лидер партии Хрущёв огласил доклад, который открыл иной, деструктивный и провальный по своим результатам, этап советской истории, длившийся более трёх десятилетий. И я утверждаю: его истоком стало гнуснейшее предательство. Да, именно предательство коммунистического идеала, того самого, который отвечал интересам и чаяниям народной массы и был принят ею всей душой. Проделано было это предательство лживыми обвинениями Сталина в тягчайших преступлениях. Но подчеркну ещё раз: это было не просто обвинение личности, пусть и великой, — это было предательство народного идеала, ибо Сталин стал олицетворением этого идеала, а образ Сталина для миллионов людей был ярчайшим его символом.

Факт этот до сих пор многими не осмыслен до конца. Говорят: мол, коммунистическая пропаганда никуда не делась, значит, идеал оставался прежним. Однако это заблуждение. Двойное заблуждение. Во-первых, крушение символа всегда лишает стоящее за ним явление его эмоциональной силы: коммунизм как идеал поблёк, лишившись своей «пассионарной» энергетики, заключённой в образе Сталина. Во-вторых, от сталинского идеала коммунизма тогда всё-таки отреклись — в полном смысле этого слова, ибо за прежней риторикой стояло уже совершенно иное, до предела примитивизированное содержание.

Какое именно? Чтобы ответить на этот вопрос, совершим краткий экскурс в философскую антропологию. Человек, как известно, существо, заключающее в себе единство материальной и духовной структур, выражаемых соответствующими потребностями. Фундаментальные материальные потребности даны ему от рождения, а духовные — формируются обществом. При одних общественных условиях в целостной структуре человека доминируют материальные потребности, при других — духовные. Сталинский идеал коммунистического общества формировал трудовую, творчески-созидательную доминанту потребностей человека, что в наибольшей мере отвечало историческим традициям нашей культуры. Это духовное содержание сталинского идеала и было обрушено в приснопамятные хрущёвские годы.

Чтобы конкретизировать это, начну с такого примера. В 1967 году я проходил повышение квалификации в Институте (ИПК) при Киевском государственном университете. С октябрьского (1964 г.) пленума ЦК тогда прошло ещё немногим более двух лет, и в наших аудиториях живо обсуждалась фигура Хрущёва, отстранённого пленумом от поста Первого секретаря ЦК КПСС. На Украине его хорошо помнили по 1930-м годам, когда он возглавлял республиканскую Компартию. И вот один из маститых лекторов ИПК, знакомый с ним в предвоенные годы, рассказал о таком памятном для него эпизоде. Хрущёв выступал с речью перед рабочим коллективом. После её окончания один из слушателей задал вопрос: «Сейчас нередко говорят о коммунизме, и вы тоже о нём говорили. Но скажите, что же такое коммунизм?» Хрущёв ответил: «Коммунизм — это когда у всех будут галушки и гуляш». Вот такое было у него «галушечное» понимание коммунизма! Оно не изменилось и тогда, когда он стал лидером КПСС.

Об этом говорят уже официальные документы того времени. После своего визита в США Хрущёв выдвигает перед сельским хозяйством страны задачу: «Догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения», причём на её решение он отвёл не более четырёх лет. Нереально? Авантюристично? Ничего, закройте на это глаза. И понятно, что подвигло Хрущёва на постановку такой задачи. Мы уже переходили тогда к построению «галушечного» коммунизма, а значит, по этим показателям нам никак нельзя было отставать от Америки, которая стала для борца со Сталиным неким оазисом именно такого потребительского счастья.

Позднее, на ХХII съезде КПСС, была принята новая Программа партии. Утверждалось, что это была программа строительства коммунизма. Хрущёв широковещательно заявил: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Построение коммунизма было сведено к созданию его материально-технической базы, на которое отводилось 20 лет. Так окончательно закреплялась «идея» о том, что коммунизм — это общество высокого уровня материального потребления, а утвердившиеся в сталинскую эпоху традиционные ценностные приоритеты были просто отодвинуты за ненадобностью. Вот это и было, по сути своей, главным предательством, а именно предательством «на высшем уровне» сталинского идеала коммунизма — идеала великой, построенной на почве исторических традиций народной державы, в которой созданы все условия для духовного развития личности.

Как тогда отреагировал на всё это советский народ? По моим личным впечатлениям, основная масса сопротивлялась... молча. Я в то время постоянно читал лекции для населения по линии общества «Знание», много ездил, встречался с большим числом людей, что называется, «в глубинке» и хорошо помню, что в народе никакого отторжения имени и образа Сталина, символизировавших духовный смысл ушедшей эпохи, не было. Наоборот, чувствовалась искренняя симпатия к великому вождю, к его идеологии и политике.

Понятно, что внедрение в общественное сознание нового идеала было делом прежде всего интеллигенции — «культурного слоя» общества, но здесь всё было совсем не одномерно. Сталинский образ, сформированный в литературе и искусстве, оказался под жёстким запретом. Стихи и песни были подвергнуты тщательному «очищению» от всякого упоминания имени Сталина. Поэтому пропагандисты сталинского идеала в большинстве своём просто ушли от этой темы, да и от идеологии как таковой: их лишили возможности пропагандировать прежние идейные установки.

Зато другая часть деятелей культуры кинулась обливать бывшего вождя потоками грязи, включившись в кампанию «разоблачений» и «развенчаний». Это было не чем иным, как циничным предательством светлого идеала коммунизма его бывшими пропагандистами. Некоторые из поэтов и прозаиков, певших ранее дифирамбы Сталину, переметнулись в лагерь его врагов, пачкающих великий образ. Это прямо относится, например, к такому известному поэту, как Е. Евтушенко, но он был далеко не единственным в своём роде. Из крупных писателей можно назвать И. Эренбурга, название книги которого — «Оттепель» — даже стало именем того «слякотного» времени.

Так наступила пора «трансформизма», «пересмотра позиций», а проще сказать — эпоха циничного предательства святых идеалов. И только немногие отважились на противостояние этой идейной «слякоти» хрущёвщины. Одной из приметных фигур среди них был Борис Пастернак. Это он, в прошлом далеко не самый активный из создателей Сталинианы, отреагировал на постановление «О культе личности...» с необычным для него откровенным негодованием: «Культ личности забрызган грязью...» Более того, он со всей силой обрушился на утверждавшийся в стране «культ» злоречивой и тупой посредственности, лести и заискивания перед «свиноподобными», среди которых «кукурузник» просто не мог не узнать себя. Вот ключевая строфа этого стихотворения:

Культ личности

лишён величья,

Но в силе — культ

трескучих фраз,

И культ мещанства

и безличья,

Быть может, вырос

во сто раз.

Неудивительно, что злопамятный и мстительный жрец мещанских идеалов не мог этого ему простить и отыгрался дикой реакцией на его роман «Доктор Живаго», в котором под микроскопом невозможно усмотреть антисоветизм. Тем не менее Пастернака обвинили во всех мыслимых и немыслимых грехах и вынудили отказаться от получения присуждённой ему Нобелевской премии «за выдающиеся достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение благородных традиций великой русской прозы». Поэта досрочно свели в могилу.

С горечью вынужден признать, что многие лучшие творцы литературы сталинской эпохи, будучи не в силах отстоять свои идеалы, уходили из жизни или замолчали. Но подрастала «комсомольская смена», и вскоре является юноша Феликс Чуев. Вопреки официозу, он возвышает свой звонкий, бесстрашный голос в защиту памяти советского вождя: «Зачем срубили памятники Сталину?» Он написал эти стихи в 18 лет, будучи студентом второго курса Московского энергетического института. Шёл 1959 год, когда вакханалия разрушения памятников вождю ещё только набирала свой размах. В первоначальном варианте главный посыл его стихов прозвучал так:

Зачем срубили памятники

Сталину?

Они ж напоминали

о былом

Могуществе, добытом

и оставленном

Серьёзным, уважаемым

вождём.

В годы, когда хрущёвская «команда» вовсю клеветала на Сталина, представив его исчадием ада, Ф. Чуев был одним из немногих, кто воспевал вождя, и он никогда, в том числе в горбачёвско-ельцинские времена, не изменил своей позиции. Его травили, а он стоял на своём. К нему испытывали дружеские чувства все, кто знал и преданно любил Сталина, — В.М. Молотов, Л.М. Каганович, К.К. Рокоссовский, А.Е. Голованов. Называю только тех, с кем Чуев провёл долгие часы и написал о беседах с ними. При этом надо понимать, в какой удушливой атмосфере всё происходило. Не только стихами, но и всей жизнью своей в эти годы талантливый поэт протестовал против предательства!

Когда же Хрущёва отправили в отставку, зазвучали голоса и других честных деятелей культуры, прекрасно владеющих поэтическим словом, — Сергея Смирнова, Ярослава Смелякова, Юрия Кузнецова... И всё-таки это были уже редкие голоса. Хрущёвщина надломила идейный стержень народного сознания, и ни поэты, ни другие литераторы и деятели искусства и духовной культуры в целом не находили пищи для своего творчества в русле того гражданского чувства, которое — в исторической ретроспективе — совсем недавно было поистине всенародным. Надежда теперь — на будущее, за которое последовательно борется КПРФ.

Итак, дорогой Кирилл Фёдорович, я позволил себе не согласиться с вами в том, что Хрущёв — не предатель «в точном смысле слова», ибо от Советской власти, от социализма и коммунизма он не отрёкся. На словах-то действительно не отрёкся, но своим диким злобствованием в адрес Сталина он подорвал народную веру в справедливость Советской власти и, что наиболее существенно, совершил сказавшееся пагубным образом на всей последующей советской истории предательство сталинского возвышенного идеала коммунизма. Подменил его примитивным, с точки зрения ценностей нашей отечественной культуры, а по сути своей — прозападным, буржуазным, потребительским «идеалом».

Это было концептуальное предательство — губительное по своим социальным последствиям, по влиянию на мотивацию деятельности и поступков людей. «Цена» такого предательства оказалась исторически непомерной. Фактически это стало началом конца советского общественного строя.

По моему убеждению, сталинский идеал сполна не был возрождён и в последовавшее за хрущёвским десятилетием брежневское восемнадцатилетие. Тлетворный дух потребительства всё более заражал массовое сознание, постепенно выходя на передний план общественной жизни. Нередко говорят, что тогда, мол, холодильники стали полными. Да, но, прибавим с болью и горечью, души пустели день ото дня...

Наконец, давайте вспомним, что именно апофеоз антисталинизма стал дьявольским ликом горбачёвско-яковлевской «перестройки» и последовавшего затем ельцинского погрома страны. Возвышенный, творчески-созидательный идеал сталинской эпохи был отринут окончательно и подменён предельно приземлённым, буржуазным по своей сути, пресловутым «рыночным» настроем общественного сознания. Духовная культура общества поспешно переходила на западные каноны, что с неизбежностью привело к демонтажу социалистической системы как таковой. Историческим итогом стало крушение великого сталинского государства.

Сегодня, когда примитивные торгашеские и потребительские «идеалы» мещанства, стяжательства, своекорыстия стали господствующими, охватив значительную массу народа, в том числе — творцов культуры, когда, пожалуй, только коммунисты остаются на линии борьбы за возрождение сталинского социализма и сталинского коммунистического идеала, тема деструктивной социальной роли предательства, поднятая «Правдой», представляется особо насущной.

https://gazeta-pravda.ru/issue/126-3147 ... ley126-23/

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн апр 29, 2024 6:08 pm

Пролог к «катастройке». К 130-летию со дня рождения Н.С. Хрущева

В.И. Корнилов, к.э.н., доцент, лауреат премии «Слово к народу»
газеты «Советская Россия» за 2023 год (г. Ярославль)

15 апреля 1894 года родился Н.С. Хрущев. Вышедший из самых низов, не обладая серьезным образованием и политическим кругозором, тем не менее, за 6 лет с момента постановки на партийный учет в Москве (1929 г.) он сделал головокружительную карьеру – от рядового коммуниста дорос до руководителя столичной партийной организации. В 1949 году – секретарь ЦК ВКП(б). Став волею судьбы во главе страны в 1953 году, его недостаточная образованность и волюнтаризм (нежелание советоваться с товарищами по партии и специалистами) подвели Н.С. Хрущева: себя дискредитировал и страну чуть не погубил. Противоречивость его поступков и, соответственно, неоднозначность оценки его государственной деятельности талантливо отобразил в надгробном памятнике скульптор Э. Неизвестный.

Никита Сергеевич Хрущев родился в селе Калиновка Курской губернии в семье шахтера С.Н. Хрущева и К.И. Хрущевой. В детстве посещал церковно-приходскую школу, которую не закончил, поскольку, по воспоминаниям Н.С. Хрущева, отец сказал ему: «…Выучился считать до 30, и учения с тебя хватит. Все, что тебе нужно, – выучиться считать деньги, а больше тридцати рублей у тебя все равно никогда не будет».
После 1908 года семья Хрущевых переехала в Юзовку. Поселились в бараке, где жило до 70 человек. В комнате были только нары в два этажа и веревка под потолком, на которой шахтеры сушили мокрую одежду и портянки. В дальнейшем, вспоминая вехи своей трудовой биографии, он отмечал: «Я – премьер-министр великого советского государства. Каждый, какой бы ни был труд, он достойный уважения. «Грязного труда» нет, может только быть грязная совесть».
После Февральской буржуазной революции 1917 года Н.С. Хрущев был избран в состав Рутченковского Совета рабочих депутатов. В 1918 году он вступил в партию большевиков, возглавив отряд Красной гвардии в Рутченково. С этого момента вплоть до самой смерти в 1971 году связал свою судьбу с партией коммунистов. Осенью 1929 года был направлен учиться в Промышленную академию в Москве.
При приеме в Промакадемию по результатам собеседования его вначале не хотели брать в силу возраста (ему на тот момент было 35 лет) и недостаточной образованности. Помог ему стать слушателем Л.М. Каганович, к которому Н.С. Хрущев обратился за поддержкой. С ним он лично познакомился при следующих обстоятельствах. В 1925 году Лазарь Моисеевич, как руководитель Компартии Украины, приезжал на Донбасс на очередную партийную конференцию. В кулуарах к нему подошел Н.С. Хрущев и сказал: «Вы меня не знаете, но я Вас знаю, Вы приезжали к нам… в начале 1917 года как товарищ Кошерович. Я к вам обращаюсь по личному вопросу: мне здесь тяжело работать. Дело в том, что в 1923 и 1924 годах я поддерживал троцкистов, но в конце 1924 года понял свою ошибку, и признал ее. Но мне все время этим пеняют… Прошу Вас помочь мне и перевести меня в другое место». Л.М. Каганович вспоминал: «Хрущев произвел на меня хорошее впечатление. Мне понравилось его прямое признание своих ошибок и трезвая оценка его положения».
В Промакадемии он познакомился со слушательницей Надеждой Аллилуевой, женой И. Сталина, Это знакомство Н.С. Хрущев в дальнейшем считал счастливым «лотерейным билетом». Известный историк Е. Спицын, автор книги «Хрущевская оттепель», пишет: «Трудно сказать, как бы сложилась его судьба дальше, если бы одна однокурсница не замолвила о нем в разговоре слово своему супругу, что, мол, есть у нас такой замечательный парень, который умеет выступать, зажечь и так далее. Однокурсницей была Надежда Аллилуева, а супругом – Иосиф Виссарионович».
В 1930 году по инициативе Л.М. Кагановича Никита Сергеевич был избран секретарем парткома Промакадемии. В январе 1931 года, не окончив обучение, был выдвинут на должность секретаря Бауманского райкома партии в Москве, с 1934 года – второй секретарь Московского областного комитета ВКП(б), с 1935 по 1938 год – областного комитета ВКП(б).
Л.М. Каганович вспоминал: «Я его выдвигал. Я считал его способным. Но он был троцкист. И я доложил Сталину, что он был троцкистом. Я говорил, когда выбирали его в МК. Сталин спрашивает: «А сейчас как?» Я говорю: «Он борется с троцкистами. Активно выступает. Искренно борется». Сталин тогда: «Вы выступите на конференции от имени ЦК, что ЦК ему доверяет». Так не без поддержки Кагановича он совершил головокружительную по партийной линии карьеру: за пять лет, не имея даже полного среднего образования, почти от рядового коммуниста дорос до руководителя столичной партийной организации. Надо признать, что он был опытным аппаратным игроком, обладая хорошим природным чутьем, какие действия необходимо предпринять, чтобы успешно обойти очередного партийного соперника.
Известный российский политолог И. Шишкин говорит о Хрущеве: «Он одолел стольких людей во внутрипартийной борьбе. Кроме того, многие годы руководил Украиной, был членом Военсовета ряда фронтов, а это не свадебного генерала должности. Когда историки говорят, что Сталин в целом неуважительно относился к Хрущеву, как к личности, приводят в качестве доказательства его ответ на одно из писем от Никиты Сергеевича уже в качестве партийного руководителя украинских коммунистов. Хрущев в письме обращался со следующей просьбой: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Украина ежемесячно посылает 17–18 тыс. репрессированных. А Москва утверждает не более 2–3 тысяч. Прошу Вас принять срочные меры. Любящий Вас Н. Хрущев». Сталин ответил: «Уймись, дурак!». Если бы Сталин фигурально оценивал его деятельность, как дурака, то вряд ли после такой оценки он оставался на высоких партийных должностях».
Здесь стоит выдвинуть еще одну версию головокружительного восхождения по партийной линии. Нельзя забывать, что партия большевиков всегда позиционировала себя как партия рабочего класса. Руководители партии в лице Ленина и Сталина особенно содействовали к привлечению на руководящие посты активных и политически ориентированных на большевиков рабочих. Именно данная линия в партии благоприятствовала партийной карьере таких членов партии, как Хрущев. Тем более он был выходцем из одного самых революционных регионов страны.
Хрущев, начав партийную карьеру в Москве, оказался очень нужным в борьбе с троцкизмом, левым и правым уклонами в Московской партийной организации. Вспомним, он при первой встрече с Л. Кагановичем искренне признался, что «переболел троцкизмом». Следовательно, в глазах Сталина и Кагановича он, являясь «человеком со стороны», был удобной фигурой в жесткой политической борьбе с противниками генеральной линии партии в Московской партийной организации. Председатель Моссовета / Мосгорисполкома в 1939–1944 годах, а до того секретарь МГК В. Пронин вспоминал: «Дело в том, что над ним висел дамоклов меч. В 1920 году Хрущев голосовал за троцкистскую платформу. И поэтому, очевидно, боясь расправы, сам особенно усердно «боролся» с беспечностью, утерей политической бдительности, политической слепотой и так далее. Хрущев санкционировал репрессии большого количества партийных и советских работников. При нем из 23 секретарей райкомов города почти все были арестованы. И почти все секретари райкомов области».
Когда на заре Перестройки журналисты спросили Л.М. Кагановича: «Не жалеете, что выдвинули Хрущева?», он ответил: «Он принес пользу нашему государству и партии, наряду с ошибками и недостатками, от которых никто не свободен. Однако более высокие ступени власти оказались уже не для него… Оказавшись на большой вышке – у него голова закружилась, и он начал куролесить, что оказалось опасным и для него, и особенно – для партии и государства».
После ухода из жизни Сталина на прошедшем под председательством Н.С. Хрущева совместном заседании Пленума ЦК КПСС, Совмина и Президиума ВС СССР ему, как секретарю ЦК, было поручено сосредоточиться на работе в ЦК партии, получив право руководить работой Секретариата и председательствовать на заседаниях. Смещение в июне 1953 года со всех постов и арест Л.П. Берии, не без участия в этом деле Н.С. Хрущева, открыло ему дорогу у вожделенному высшему партийному посту. Он избран первым секретарем ЦК. В движении к этой цели он понимал, что единственной опорой ему в борьбе за власть будет только партийный аппарат. Буквально накануне Пленума ЦК 1 сентября 1953 года он из партийной кассы восстановил «конвертные» выплаты (неофициальная вторая зарплата) первым секретарям обкомов и крайкомов и выплатил всем неустойку (недополученные ими деньги за полгода), отмененные Г.М. Маленковым в рамках борьбы с привилегиями. Поэтому предложение об избрании Н.С. Хрущева первым секретарем на пленуме 7 сентября 1953 года прошло «на ура». Через пять лет он сосредоточил в своих руках всю политическую и исполнительную власть в государстве, став председателем Правительства СССР в 1958 году.
Его восхождение на Олимп власти произошло в переломный для страны период, когда советское общество в начале 1950-х годов подошло к пониманию необходимости использования новых методов руководства страной. Особенно необходимости отхода от мобилизационного стиля управления экономикой и социальной политикой, жесткой централизации власти в руках одной партии, обеспечившей создание научно-культурной, образовательной и производственной базы советского проекта модернизации, победу в страшной Великой Отечественной войне и восстановление разрушенного народного хозяйства, которое произошло после победы нал гитлеровской Германией.
В первые годы правления Н.С. Хрущева в стране произошел определенный поворот социально-экономической политики в интересах самых широких масс народа. В 1953–1956 годах были повышены в три раза государственные закупочные цены на продукцию колхозов. В 1956 году продолжительность рабочего дня по субботам была сокращена с восьми до шести часов. В 1960 году продолжительность рабочего дня была уменьшена с восьми до семи часов. В 1956 году был принят новый закон о всеобщем пенсионном обеспечении граждан СССР, действие которого в 1964 году распространили и на колхозников. Размер средней пенсии в СССР увеличился более чем в два раза, и стала составлять 70% средней зарплаты советского труженика. В 1956 году был отменен закон 1940 года об уголовных наказаниях за опоздание на работу и прогулы, о запретах на перемену места работы. Увеличился оплачиваемый отпуск по беременности и родам с 70 до 112 дней. Во второй половине 50-х годов развернулось массовое жилищное строительство 4–5-этажных домов, которые народ начал именовать «хрущевками».
Годы правления Н.С. Хрущева отличались масштабными успехами в области науки и техники, позволившими достичь стратегического паритета с США: запуск первого спутника и полет первого космонавта, первый в мире атомный ледокол и первая в мире атомная электростанция – весомые вехи научно-технического прогресса, в котором СССР действительно опередил США. Необходимо уточнить, что тот огромный задел в области ракетно-ядерного потенциала, который был создан в сталинские послевоенные годы под руководством Л.П. Берии, реализовался полномасштабно во времена Хрущева и даже в более поздний период. В феврале Сталин подписал документ, в соответствии с которым был утвержден проект создания ракет «сверхдальнего действия» (Р-7), которые стали перспективной основой развития отечественной космонавтики. Н.С. Хрущев в немалой степени присвоил себе чужую славу, втоптав в грязь и предав полному забвению Сталина и Берию. Это мне напоминает ситуацию с использованием советской военной техники в зоне специальной военной операции на Украине (СВО). Причем некоторые образцы до сих пор не имеют аналогов в мире. И в то же время о достижениях советского периода на официальном уровне продолжают умалчивать.
12 апреля 2024 года страна широко отметила День космонавтики. Смотрю документальный фильм: «Он сказал «Поехали». Заставка: Гагарин в единственном числе где-то стоит. То, что он стоит на Мавзолее Ленина в окружении советского руководства, могут понять только представители нашего поколения. Зато в фильме есть кадры встречи Гагарина с английским премьером и королевой Елизаветой II. В тексте ведущего – ни слова о том, что полет Гагарина – это демонстрация научной мысли советских ученых и конструкторов. Даже не упомянуто имя главного конструктора С. Королёва. Потом удивляемся, откуда у молодежи берется полное историческое беспамятство.
Действия руководства страны в лице Н.С. Хрущева, с легкой руки писателя И. Эренбурга, вошли в историю под названием «хрущевской оттепели». С подачи известного российского историка Е. Спицына хрущевский период характеризуется как «слякость». Думается, не случайно. Если посмотреть на его инициативы в сфере модернизации хозяйственной и политической системы и военного строительства, его поступки на международной арене, то они носили зачастую конъюнктурный и волюнтаристский характер, т.е. он особо ни с кем не обсуждал вопросы и не учитывал объективные закономерности их решения. Его волюнтаристские действия нанесли непоправимый до сих пор удар по авторитету государства, вооруженных сил страны, заложили основы для распада международного коммунистического движения и стран социалистического содружества и, в конечном итоге, привели к разрушению советской цивилизации. Используя слова-оценки Л.М. Кагановича деятельности Хрущева, Никита Сергеевич оказался из тех деятелей, у которых на Олимпе власти закружилась голова, – и он начал куролесить. Остановимся на некоторых его новациях, особо дающих о себе знать по настоящее время.
Например, предпринятая им критика культа личности Сталина на ХХ съезде КПСС в феврале 1956 года была обусловлена не столько стремлением разобраться в причинах возникновения данного феномена и покончить с ним раз и навсегда в политической жизни партии и государства, сколько желанием приобрести определенную популярность в обществе. Н.С. Хрущев построил свой доклад исключительно на жесткой критике деятельности Сталина, и особенно его вины в репрессиях в 30-х годов, полностью умалчивая о своем активном участии в них. С другой стороны, он как бы посылал сигнал тем сталинистам, которые участвовали в репрессиях, «Давайте все преступления «свалим» на Сталина, и будем спокойно жить и работать дальше».
В докладе и в других выступлениях он подчас искажал истину настолько, что откровенно лгал. Так, в докладе прозвучало: «Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 млн человек». В действительности на 1 января 1953 г. в лагерях содержалось 1 727 970 заключенных. Е. Спицын приводит следующие данные: «Из 237 тысяч дел осужденных реабилитированы были 3,75% осужденных. Это о массовости незаконных жертв политических репрессий при Сталине. Все остальные осужденные были признаны преступниками. Люди, заранее заряженные на то, чтобы доказать преступность сталинского режима, сами расписывались».
Фактически Н.С. Хрущев агрессивной критикой Сталина заложил представление об СССР как «империи зла», в которой миллионы людей были «невинно» репрессированы и уничтожены, а остальные жили «в рабстве». С того времени тема репрессий стала главной в психологической и идеологической войне Запада против Советского Союза. Американский президент Р. Рейган тезис «СССР – империя зла» выдвинул в качестве главного аргумента в геополитической борьбе с Советским Союзом.
Произошел переход леволиберальной интеллигенции мирового сообщества на сторону противников Советского Союза в холодной войне. Этот тезис получил понимание у определенного числа советской интеллигенции, увлеченной западным образом жизни. Деятели наподобие Солженицына сотворили миф о «десятках миллионов репрессированных» и создали рефрен «Сталин, Берия, ГУЛАГ». В годы горбачевской Перестройки эти суждения и другие им подобные, воспроизводимые под патронажем члена Политбюро КПСС А. Яковлева, политического предателя, советскими СМИ, в значительной степени облегчили в политико-экономическом и идеологическом отношении развал СССР. Стоит ли защищать и спасать «тюрьму народов» и «империю зла»?.. Видный ученый С.Г. Кара-Мурза в книге «Советская цивилизация» отмечает: «Главное, что было достигнуто действиями Хрущева, – профанация (лишение святости) советского государства, разрушение его духовной связи с народом и одновременно создание комплекса вины в тех, кто это государство строил и защищал».
Именно сформированный либеральными СМИ «комплекс вины» в российском обществе позволил безнаказанно на протяжении последних 35 лет замазывать кровью и грязью чекистов и бойцов НКВД, которые славно потрудились в борьбе с врагами народа: басмачами, «лесными братьями», обычными бандитами и т.д. в предвоенные годы. И первыми приняли на себя самый страшный удар гитлеровских полчищ 22 июня 1941 года, – отмечал политолог А. Самсонов.
Другой пример, связанный уже с его новациями в аграрной политике. Хрущев, считая себя большим специалистом в области сельского хозяйства, запустил сразу несколько проектов, которые в силу его волюнтаризма приняли в конечном итоге разрушительный характер. В 1954 году Пленум ЦК КПСС, по его инициативе, принял Постановление «О дальнейшем увеличении производства зерна в стране и об освоении целинных и залежных земель». Освоение целины началось без всякой предварительной подготовки, при полном отсутствии инфраструктуры (дорог, зернохранилищ, ремонтной базы для техники), квалифицированных кадров, не говоря уже о жилье. Природные условия степей не принимались во внимание: не учитывались песчаные бури и суховей, отсутствовали щадящие способы обработки почв и адаптированные к этому типу климату сорта зерновых. Поэтому освоение целинных земель превратилось в очередную кампанию, якобы способную в одночасье решить все проблемы с продовольствием. В этот поспешный и не до конца продуманный проект вложили огромные деньги, средства и усилия. За 1954–1961 гг. целина поглотила 20% всех вложений СССР в сельское хозяйство. Отправляли молодых колхозников из якобы «неперспективных» сельских районов Нечерноземья. С позиции сегодняшнего дня это было похоже на массовую «депортацию» русских из их коренных земель, которые в это время становились заброшенными. Развитие традиционных русских районов земледелия приостановилось и с того момента русское село особенно начало деградировать, пока в 1974 году не было принято Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства Нечерноземной зоны РСФСР». По комсомольским путевкам в казахские степи отправляли молодежь, технических специалистов, целые выпуски учителей, врачей и агрономов. Это был довольно уязвимый удар по государствообразующему русскому этносу, поскольку демографический потенциал русских (истоки которых – в деревнях русских областей Нечерноземья) понес большой урон.
В.М. Молотов, выдающийся советский государственный и партийный деятель, вспоминал: «Целину начали осваивать преждевременно. Безусловно, это была нелепость. В таком размере – авантюра. (Выделено нами. – В.К.) Я с самого начала был сторонником освоения целины в ограниченных масштабах, а не в таких громадных, которые нас заставили огромные средства вложить, нести колоссальные расходы вместо того, чтобы в обжитых районах поднимать то, что уже готово». Да, благодаря чрезвычайному сосредоточению средств, людей и техники, а также природным факторам новые земли в первые годы давали сверхвысокие урожаи. Однако желаемой стабильности, вопреки усилиям, добиться не удалось: в неурожайные годы на целине не могли собрать даже посевной фонд.
Не решив до конца проблему освоения целины, он дал старт новой масштабной кампании. В сентябре 1956 года в Москве на Всесоюзном семинаре по кукурузе Н.С. Хрущев назвал кукурузу «танком в руках бойцов», дающим сельхозпроизводителям возможность преодолевать преграды на пути к созданию изобилия продуктов для советского народа. Центрами выращивания кукурузы в СССР всегда считались теплые южные регионы СССР (Северный Кавказ, Украина и Молдавия). Однако в ходе хрущевской кампании выращивание кукурузы началось и в северных регионах вплоть до Вологодской области. В 1956 году площади посевов кукурузы в СССР составили 18 миллионов га, а к 1962 году на пике кукурузной кампании – 37 миллионов га. Под посевы кукурузы были заняты земли, на которых раньше выращивались технические культуры и кормовые травы. «Кукурузная тема» постоянно поднималась на радио, телевидении, концертных площадках. В большей части Нечерноземья и восточных областей страны немалая часть посевов кукурузы погибла от неурожая.
22 мая 1957 года Н.С. Хрущев в речи на зональном совещании работников сельского хозяйства областей и автономных республик СССР выступил с другой инициативой «Догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла за 2–3 года». Все доводы экономистов, что реально догнать Америку можно только к 1975 году, а перегнать лишь к концу века, были отвергнуты безапелляционным заявлением Хрущева: «Среди экономистов есть скептики, которые не верят в возможности нашего сельского хозяйства утроить производство мяса. Товарищи, надо же понимать, какие сейчас силы накопились у советского народа. Это же политическое явление, результат долголетней работы нашей партии…»
Инициатива Н.С. Хрущева приняла сугубо политический оборот. Это означило, что за невыполнение директивы руководители областных и республиканских комитетов КПСС рисковали «головой». В этих условиях первый секретарь Рязанского обкома КПСС А. Ларионов, видимо, с подачи Хрущева выступил с амбициозным заявлением, что за один год Рязанская область даст государству 150 тысяч тонн мяса, т.е. утроит государственные заготовки мяса в области. Обещание было утверждено. 9 января 1959 года вопреки мнению Сельскохозяйственного отдела ЦК КПСС, по настоятельной рекомендации Н.С. Хрущева решение областной партийной конференции было опубликовано в «Правде». Чтобы сдержать обещание, обком партии распорядился забить весь приплод скота за 1959 год, а также большую часть молочного стада и производителей, «присовокупив» под расписку весь личный скот, выращенный колхозниками. Даже этих мер оказалось недостаточно, поэтому были организованы закупки скота в соседних областях за счет средств из общественных фондов, предназначенных для покупки машин, строительства школ и других нужд. 16 декабря 1959 года местные власти торжественно рапортовали о стопроцентном выполнении плана. А. Ларионову присвоили звание «Герой Социалистического Труда». На этой волне рязанские селяне на 1960 год взяли еще более высокие обязательства – заготовить 180 тысяч тонн мяса. Однако в 1960 году заготовки мяса не превысили 30 тысяч тонн: после массового забоя предыдущего года поголовье уменьшилось по сравнению с 1958 годом на 65%. Согласно версии, широко распространенной в среде партийных и хозяйственных работников того времени, чтобы уйти от всенародного позора, Ларионов застрелился.
В это же время Н.С. Хрущев одновременно начал проводить политику свертывания личных подсобных хозяйств: жителям городов и рабочих поселков было запрещено держать скот. Эта политика затронула 12,5 млн городских семей, имевших в 1958 г. свое подсобное хозяйство. Насильственное изъятие скота и передача его в совхозы и колхозы осуществлялись в сиюминутных интересах, чтобы увеличить поголовье, привели к тому, что скот шел под нож, поскольку там попросту не было ни помещений, ни кормов. В результате хрущевской аграрной политики в начале 1962 года в стране образовался острейший дефицит хлеба, круп, растительного масла, мяса, молока и других основных продуктов питания. В ряде регионов страны были введены карточки на большинство видов продовольственных товаров. Особенно был ощутим недостаток хлеба в стране, в результате Н.С. Хрущев, впервые решился на закупку зерна за границей для изготовления хлебобулочных изделий, обращаем внимание, для населения. СССР и раньше закупал зерно, но фуражное, которое шло на прокорм крупного рогатого скота.
Чувствуя очевидный провал своих реформ, по мнению ряда политологов и историков, Н.С. Хрущев, чтобы отвлечь народ, затевает второй всплеск политики десталинизации. В октябре 1961 года, на XXII съезде КПСС, начинается новый виток антисталинской истерии – в прямом смысле этого слова. Исключают из партии Молотова и его сподвижников-сталинистов. На съезде выступает старая большевичка, которая лично знала Ленина, Д. Лазуркина, с рассказами о сновидениях про Ленина. Однажды ей во сне Владимир Ильич пожаловался, что ему некомфортно лежать рядом со Сталиным. Как остроумно подметил Е. Спицын: «И всех делегатов съезда превращают в команду «могильщиков», выносящих Сталина из Мавзолея».
Неуемная хрущевская тяга к радикальным преобразованиям коснулась и военного строительства в СССР. Полагая, что в будущей войне решающая роль будет принадлежать ядерному оружию, он сделал ставку на производство ракетной техники и увеличение мощности атомных бомб. К тому времени относится его знаменитое выражение: «Мы делаем ракеты как сосиски». Эту фразу он произнес после посещения НИИ-88 в Днепропетровске, директором которого был выдающийся конструктор М. Янгель. Именно тогда Н.С. Хрущев распорядился осуществить испытание водородной «Царь-бомбы» в октябре 1961 года. «Царь-бомба» по настоящее время является самым мощным изготовленным взрывным устройством за всю историю человечества. Бомба внесена в Книгу рекордов Гиннесса как самое мощное термоядерное устройство, прошедшее испытание. Следует признать, если бы тогда не произошло серьезного скачка в совершенствовании ракетно-ядерного «зонтика», созданного при Сталине, то вполне можно предположить: Америка решилась бы на военные действия против Советского государства уже в 60-е годы. Другое дело, что Н.С. Хрущев в очередной раз проявил волюнтаризм. Не прислушиваясь к позиции выдающихся военачальников (маршалы СССР Тимошенко, Конев, Соколовский), которые протестовали против масштабного и в кратчайшие сроки сокращения Вооруженных сил. Н.С. Хрущев все равно осуществил сокращение численности Советской Армии на 1 200 000 человек. В целях снижения расходов на оборону был принят новый закон о пенсиях военнослужащим, в соответствии с которым многие фронтовики оказались уволенными из рядов Советской Армии без пенсии: кому не хватило года, кому – двух, были даже и такие, кому оставалось дослужить до пенсии всего несколько месяцев. «Армия – это вам не собес», – жестко говорили фронтовикам-офицерам при увольнении. В советском обществе резко упал престиж офицерского звания, интеллектуальный уровень курсантов военных училищ заметно понизился. Известный российский историк-политолог Н. Стариков пишет: «Именно тогда в Советской Армии началась дедовщина. Потому что после 1960 года офицеров, которые были готовы служить не за страх, а за совесть, в армии стало на порядок меньше».
Ударом по государственной безопасности Советского Союза было ошибочное решение Н.С. Хрущева вывести полностью из-под контроля спецслужб и правоохранительных органов (КГБ и МВД) деятельность партийных органов. При Сталине партийные функционеры являлись служилыми людьми: проводишь успешно линию партии – получаешь награды, если наоборот, то отвечаешь головой в буквальном смысле слова. Бесконтрольность партийных чиновников разного уровня породило у них чувство безнаказанности, вседозволенности вплоть до возникновения антисоветских и антигосударственных групп из числа подчас высокопоставленных партийных работников в недрах ЦК КПСС. Яркий тому пример деятельность А.Н. Яковлева. В своих мемуарах он чистосердечно признался, что после ХХ съезда КПСС (1956 г.) вокруг него в аппарате ЦК сформировалась группа единомышленников, которая разработала схему уничтожения завоеваний Великого Октября. Она под видом борьбы со сталинизмом, используя авторитет Ленина, била им, как кувалдой, по авторитету Сталина. Развенчав сталинизм, взялась бить авторитетом Плеханова по ленинизму. Когда А. Яковлев, после избрания М. Горбачева генеральным секретарем ЦК КПСС, стал вторым человеком в партии, он и его подельники поняли: дождались своего часа. Используя четвертую власть – либеральные СМИ, предприняли меры по идейно-политическому разложению партии и советского общества, что привело к гибели СССР.
Далее по требованию Хрущева была осуществлена в 1955 году широкая амнистия осужденных бандеровцев. В соответствии с указом от 17 сентября 1955 года «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–45 годов» (пункт 3): «Освободить из мест заключения независимо от срока наказания лиц, осужденных за службу в немецкой армии, полиции и специальных немецких формированиях. Освободить от дальнейшего отбывания наказания лиц, направленных за такие преступления в ссылку и высылку». Многие из них, вернувшись на Украину, передавали свою идеологию молодежи по наследству. В. Заставный, освобожденный по данному указу главарь Львовского краевого отделения ОУН, провозглашал: «Период борьбы с пистолетом и автоматом закончился. Настал другой – период борьбы за молодежь, период врастания в советскую власть с целью ее перерождения под большевистскими лозунгами… Наша цель – проникать на всевозможные посты, как можно больше быть в руководстве промышленностью, транспортом, образованием, в руководстве молодежью, прививать молодежи все национальное…» С распадом Советского Союза идеология бандеровцев – идеология расового превосходства украинской нации перед другими народами, прежде всего, перед русскими, – расцвела пышным цветом. Сегодня бандеровская Украина, как в свое время гитлеровская Германия, используется англосаксонским миром в качества тарана с целью уничтожения Российского государства.
Наконец, инициатива Н.С. Хрущева по разработке и принятию на XXII съезде КПСС третьей Программы партии, в которой было записано, что партия торжественно обещает построить коммунизм к 1980 году, послужила разрушению политико-идеологических основ государства через «приземление идеалов». Политологи отмечают, что у любого государства, если оно стремится застолбить свою нишу в мировом сообществе и быть привлекательным для других народов, должна быть великая цель. Она у советских людей была: они знали, что строят самое справедливое в мире общество под названием социализм (коммунизм). В ходе реализации сталинского социалистического проекта в начале 50-х годов были достигнуты следующие принципы в поведении людей, которые позволяли перейти непосредственно к строительству коммунизма. Частная собственность как экономический фактор и как доминанта человеческого сознания была устранена. Утвердился приоритет духовных ценностей и общественных интересов, алчность и стяжательство стали восприниматься как уродство. Труд стал духовной потребностью, служением народу и стране. Бескорыстие, готовность помочь другому и жертвовать своими интересами ради общего блага стали нормами жизни. Безусловно, в реальной жизни не все граждане Советского Союза придерживались этих принципов общественного поведения. Но не они определяли в тот период тенденцию развития советского общества.
Вина Хрущева не в том, что он авторитетно с трибуны XXII съезда подтвердил задачу построения коммунистического общества в СССР, а в том, что он, как руководитель партии, выдвинув лозунг «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», сделал акцент не на созидание, а жизнь при коммунизме. По этому поводу ученый-философ В. Василенко остроумно выразился: «Коммунизм воспринимался тут как нечто вроде новой квартиры – кто-то ее построит, а потом тебе выдадут «ордер на вселение». В этом аспекте, кстати, не соответствовал движению к коммунизму лозунг Хрущева «Догнать и перегнать Америку!». Очень многие восприняли тот лозунг прагматически, как призыв к погоне за американским образом жизни, который не приближал общество к коммунизму, а отдалял от него. Гонка за материальными благами в американском стиле губительно сказалась, и особенно в постсоветское время, на духовном мире человека. Она способствовала возникновению потребительского отношения к жизни, пробудила «дух собственности», подорвав основы социализма настолько, что произошла реставрация капитализма в России в 90-е годы прошлого века.
Его волюнтаристские замашки не могли не вызывать недовольство в обществе, среди рядовых членов и функционеров партии. Уже к концу весны 1957 г. в ЦК КПСС созрел план отстранения Н.С. Хрущева с должности первого секретаря ЦК КПСС. Инициаторами его отставки выступили Маленков, Каганович, Молотов, Булганин, Первухин, Ворошилов, Сабуров. Против смещения Хрущева проголосовали Кириченко, Микоян и Суслов. И сам Хрущев. В поддержку Хрущева выступила группа кандидатов в члены Президиума (Брежнев, Фурцева, Жуков), которые не обладали правом решающего голоса и могли поддержать Хрущева только морально. Согласно Уставу КПСС, окончательное решение об отставке Хрущева оставалось за Пленумом ЦК. На заседании Президиума ЦК КПСС Г.К. Жуков заявил: «Я категорически настаиваю на срочном созыве Пленума ЦК». На июньском Пленуме ЦК КПСС (1957 г.) сторонники Хрущева одержали победу над его противниками. Вместо голгофы для Хрущева Пленум ЦК превратился в партийный суд над его противниками. Последние были заклеймены как «антипартийная группа В. Молотова, Г. Маленкова, Л. Кагановича «и примкнувшего к ним Д. Шепилова» и выведены из состава ЦК. Позже, в 1962 году, они были исключены из партии.
Хрущев руководил страной еще семь лет, пока окончательно не потерял авторитет в народе и партии в результате своих волюнтаристских действий. 14 октября 1964 года состоялся Пленум ЦК КПСС. В повестку дня был внесен вопрос «Об освобождении Н.С. Хрущева от должности первого секретаря ЦК КПСС за проявление волюнтаризма (своеволие) в решении вопросов внутренней и внешней политики». Многие российские историки и политологи с подачи западных советологов преподносят смещение Хрущева как заговор. Его отставка соответствовала нормам партийной этики. В соответствии с решением Пленума ЦК КПСС он был избран первым секретарем ЦК КПСС. Через 11 лет очередной пленум освободил его. Впервые в советской истории партии члены пленума ЦК решились, в соответствии с убеждениями, проголосовали за отставку Хрущева за многочисленные ошибки в управлении страной, из-за того, что он перестал соответствовать должности. Его отставка явилась доказательством того, что в высшей партийной номенклатуре были здоровые силы. В своих воспоминаниях Н.С. Хрущев считал разоблачение «культа Сталина» самой главной заслугой всей жизни. Он так и не осознал, что его своекорыстные действия по «разоблачению» культа личности Сталина нанесли колоссальный урон не только сложившейся политико-экономической системе внутри страны и государств социалистического содружества, но и международному коммунистическому и рабочему движению, геополитическому авторитету СССР на международной арене.
После отставки Хрущева вплоть до горбачевской «перестройки» его имя было «не упоминаемым» (как и Кагановича, Молотова, Берии и Маленкова). В годы «перестройки» обсуждение деятельности Хрущева вновь стало возможным: подчеркивалась роль «хрущевской оттепели» как предтечи горбачевской перестройки. Если иметь в виду, к чему привела «хрущевская оттепель», то можно, к сожалению, сказать: сбылось предвидение Мао в адрес Хрущева, сказанное им в 1961 году: «Вы начали со Сталина, а завершите дело развалом Советского Союза!» Подтвердилась также правота суждений президента Франции, выдающегося политического деятеля ХХ века, Шарля де Голля, о будущей судьбе СССР, высказанных им после смерти Сталина. «Побед у него больше, чем поражений. Сталинская Россия – это не прежняя Россия, погибшая вместе с монархией. Но сталинское государство без достойных Сталину преемников обречено (выделено нами – В.К.)».

https://sovross.ru/2024/04/24/ni-s-kem- ... juntarizm/

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт окт 31, 2024 6:20 pm

Хрущёвская «оттепель» или «слякоть»?
№121 (31614) 1—6 ноября 2024 года
4 полоса
Автор: Подготовил Александр ДЬЯЧЕНКО.
В «Правде» состоялся «круглый стол» на тему «Октябрьский пленум 1964 года: оценки и мнения», посвящённый 60-летию исторического пленума ЦК КПСС. С приветственным словом к участникам «круглого стола» обратился главный редактор газеты «Правда» Б.О. Комоцкий. Сославшись на письма и звонки читателей, он отметил, что тема «круглого стола» непростая и вызывает подчас прямо противоположные суждения. Задача не в том, чтобы вынести однозначный вердикт участникам тех событий, а в том, чтобы дать современному читателю ценную информацию, которая позволит сформировать собственное суждение по данному вопросу.

И.Н. МАКАРОВ,
председатель Центрального Совета РУСО:
— Времена так называемой перестройки породили целую индустрию по фабрикации чёрных мифов и исторических фальшивок. Она отменно работает и сейчас. Общественное сознание оказалось абсолютно беззащитным. И любая «чернуха» входила в него, как нож в масло. Каждый ком грязи превращался в снаряд, подрывающий государственные устои. Так ломали Советский Союз, а теперь вслед за ним пытаются доламывать и Россию.
Тема нашей встречи — мифология либеральной «пятой колонны» — продолжает занимать особое место. Согласитесь: далеко не каждая фикция удостоилась быть запечатлённой в кино. И нет никаких сомнений, что в эти дни опять будут «крутить» непотребство под названием «Серые волки». А фабрикаторы, вроде Млечина, будут вновь и вновь распинаться о заговоре партийной верхушки и государственном перевороте в СССР в октябре 1964 года.
РУСО совместно с редакцией газеты «Правда» предлагает честный и объективный диалог о том времени. В качестве предисловия к нему правильно было бы вкратце восстановить цепь основных событий, предшествовавших историческому Пленуму ЦК КПСС 14 октября 1964 года.
За отправную точку, на мой взгляд, следует взять XXII съезд партии, который, как известно, состоялся в октябре 1961 года и провозгласил, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Именно на этом съезде Н.С. Хрущёв достигает своего зенита как государственный и политический деятель и начинает неуклонно двигаться к своему закату.
С этого момента и до октября 1964 года из шести пленумов ЦК четыре были посвящены экономическим проблемам. Если говорить ещё конкретнее — положению в сельском хозяйстве, поскольку впервые с конца 1940-х годов в СССР вновь возникают продовольственные трудности. Если в 1950-е годы объём валовой сельхозпродукции возрастал в среднем на 7,6% в год, то в начале 1960-х — лишь на 1,9% (а программный расчёт был 7,2%). Великая страна начинает ввозить зерно (по 12 млн тонн в год).
Однако вместо научно обоснованного подхода все партийные решения по инициативе «первого лица» сводятся к организационным мерам и административным реорганизациям. Постепенно берётся за правило новая — митинговая — форма проведения пленумов. Они проходят по нескольку дней в Большом Кремлёвском дворце с участием тысяч людей. Н.С. Хрущёв как глава партии и правительства вводит и новую методу работы с Президиумом ЦК: направляет туда большое количество записок, каждая из которых содержит выводы, обязательные к исполнению.
В марте 1962 года на Пленуме ЦК принимается решение о коренном переустройстве управления сельским хозяйством, создании территориальных колхозно-совхозных производственных управлений. В ноябре того же года пленум по инициативе Хрущёва постановляет разделить партийные, а вслед за ними и государственные органы на сельские и городские — по производственному принципу.
В январе 1963 года принимается совместное Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР «О дальнейшем улучшении организации планирования развития народного хозяйства». Исходя из двадцатилетней перспективы Программы партии, Хрущёв предлагает, на его взгляд, более оптимальный период планирования — два срока — 7 и 8 лет соответственно, а пятилетний план больше не принимать.
К концу 1963 года вызревает идея новой перестройки в агропромышленном секторе. Лидер партии требует заменить «анархию» колхозного производства конкретным партийно-государственным управлением. До сих пор, пишет он в записке, мы не можем отделаться от наследия, которое нам досталось от потребительского, мелкокрестьянского хозяйства. Теперь же нужно перевести крестьян на промышленную основу, что избавит их от потребности держать корову, кур и прочее — это будет невыгодно.
Летом 1964 года появляется новая записка Первого секретаря ЦК. Теперь он резко критикует колхозно-совхозные управления и требует их ликвидации. Наконец, на Пленуме ЦК КПСС 11 июля 1964 года, возлагая ответственность за провалы в сельском хозяйстве на ВАСХНИЛ, Хрущёв предлагает выселить её из Москвы для укрепления связи с производством. А «большую» академию (АН СССР) ликвидировать вовсе.
Большинству членов ЦК, руководителей партийных комитетов была абсолютно очевидна усиливавшаяся дезорганизация в государственном управлении и в народном хозяйстве. Нынче мало кто говорит и пишет о том, что формальным поводом для созыва внеочередного Пленума ЦК КПСС стало то, что Президиум ЦК впервые решил отозвать записку Хрущёва о специализации сельхозпроизводства и новой перестройке управления.
Теперь о главном. Что же это был за «заговор» и «госпереворот»?
По утверждению бывшего члена Президиума ЦК Геннадия Воронова, снятие Хрущёва готовилось примерно год. О предстоявших оргвыводах к октябрю 1964-го знал довольно широкий круг лиц, в том числе первых секретарей региональных комитетов партии, — в общей сложности почти две сотни человек. Либеральные горе-историки утверждают, что никто из членов ЦК не доложил Хрущёву из чувства страха и круговой поруки. С объективной точки зрения, ими двигало совсем другое — полное осознание беды и личной ответственности за её последствия, а также партийная солидарность.
В дни проведения Президиума и Пленума ЦК ни одна войсковая часть не покинула свои казармы, ни один человек физически не пострадал. И 13, и 14 октября Кремль даже не был оцеплен, более того, его не закрывали для посещения, как в обычные дни. Сам глава государства не только не был изолирован, но и продолжал пользоваться правительственной связью, оставался со своей вооружённой охраной и обслуживающим персоналом. В довершение всего, согласно воспоминаниям Алексея Аджубея, вернувшись поздно вечером домой после первого заседания Президиума, Хрущёв сказал начальнику своей охраны полковнику Литовченко: «Завтра утром поеду к зубному врачу». Думается, в дни госпереворотов люди, втянутые в водоворот событий, меньше всего думают о визите к стоматологу.
Так или иначе, те полтора часа, которые длился октябрьский Пленум ЦК КПСС 1964 года, подвели своеобразный итог десятилетию, в течение которого во главе партии и Советского государства стоял Н.С. Хрущёв. Этому непростому и противоречивому времени, которое можно образно назвать эпохой смелых исканий и безудержных фантазий, и посвящён сегодняшний «круглый стол».

А.Л. КРУГЛИКОВ,
доктор исторических наук,
заместитель председателя ЦС РУСО:
— Пленум был действительно значимым. Можно сожалеть, что смещение Хрущёва с должности Первого секретаря ЦК оказалось запоздалым. Вопрос о его отставке явно перезрел. Её жаждали не только большинство партийных и советских функционеров, но и абсолютное большинство простых граждан страны. Несмотря на раздутый культ личности «главного борца с культом», в начале 1960-х годов «дорогой Никита Сергеевич» утратил авторитет в трудовых коллективах, в армии и на флоте, в органах государственной безопасности и у весьма значительной части интеллигенции.
Много знавший ветеран американской политики Г. Киссинджер в своей книге «Дипломатия» пишет, что «крах коммунизма начался с Хрущёва». Он усмотрел, что «Хрущёв был предтечей Горбачёва», и признал: осуждение культа Сталина понадобилось ему как средство «достижения контроля над Коммунистической партией». Хрущёвская «оттепель» для КПСС, СССР и мирового коммунистического движения обернулась катастрофой. Вне всякого сомнения, октябрьский (1964 года) Пленум ЦК КПСС позволил затормозить этот губительный процесс.
И.В. Сталин не раз предупреждал партию и народ, что по мере продвижения к социализму классовая борьба в стране будет только обостряться и враги советского строя имеют целью «открыть ворота иноземному врагу, врагу-агрессору», а потому «своевременное разоблачение и ликвидация их — одно из важнейших мероприятий в деле подготовки страны к успешной обороне». Напоминал он и о том, что «неприступные крепости легче всего берутся изнутри». Советский Союз был неприступной крепостью, пока по ней не был нанесён мощный удар консолидированными силами «пятой колонны» во главе с Генсеком правящей партии.
Совершенно не случайно «оттепель» 1960-х годов неизменно связывают прежде всего с «секретным докладом» Хрущёва о «разоблачении культа личности Сталина», прозвучавшим уже после завершения ХХ съезда КПСС, избрания руководящих органов партии. Всем участникам действа по «разоблачению» раскрывать содержание хрущёвского доклада запретили, но уже через несколько дней он стал известен за пределами страны. Хрущёвское творение умело использовали против СССР и коммунистического движения в целом. По разным данным, около 4 миллионов человек вышли из рядов компартий. Хрущёв и в последующем продолжал разъезжать с вояжами по миру, тиражируя антисталинскую ложь.
Доклад действительно гипертрофированно лжив. В него и тогда поверили далеко не все. В ряде мест состоялись масштабные акции протеста. Ныне научно доказана несостоятельность большинства положений «секретного доклада» Хрущёва. Американский профессор Г. Ферр, работавший в российских архивах и имевший доступ к бумагам самого Хрущёва, а также Солженицына, в монографии «Антисталинская подлость» пишет: «Из всех утверждений «закрытого доклада», напрямую разоблачающих Сталина или Берию, не оказалось ни одного правдивого… среди тех из них, что поддаются проверке, лживыми оказались все до единого… Весь «закрытый доклад» соткан сплошь из подтасовок…»
Это не значит, что в СССР не было политических репрессий. Их не отрицал и сам И.В. Сталин. В мае 1941 года он на расширенном заседании Политбюро ЦК ВКП(б), разоблачая мифы о репрессиях, говорил: «…в провокационных целях распространяют слухи о массовых расстрелах, которые якобы имели место в Советском Союзе…
Утверждают, что… число расстрелянных в Советском Союзе чуть ли не перевалило за миллион человек. Это провокационная клевета…»
Далее были оглашены данные об арестах за контрреволюционные преступления, произведённые в 1938 году, 52372 человек, из которых суд виновными признал 2731. Остальные были оправданы. Многие из тех, кто раскрутил маховик необоснованных репрессий в те годы, понесли ответственность уже в предвоенные годы: Ежов, Фриновский и ряд других были преданы суду и приговорены к высшей мере наказания.
Хрущёв в своём докладе предпочёл во всех грехах обвинять Сталина и Берию, позднее присовокупил к ним Молотова и Кагановича, но нигде и никогда не упомянул самого себя или Микояна в роли причастных к политическим репрессиям.
Сам Сталин, не отрицая того, что приходилось в процессе социалистического строительства использовать методы насилия по отношению к классовым врагам, прямо указывал: «…предатели намеревались прежде всего отказаться от социалистической собственности, продав в частную собственность капиталистическим элементам важные в экономическом отношении наши хозяйственные объекты». Это не были домыслы вождя. Действительность наших дней убеждает, насколько он был прав. После государственного переворота 1991—1993 годов в России и других республиках СССР именно это и произошло. Последствия очевидны.
Сталин отмечал, что враги народа намеревались «под видом нерентабельных ликвидировать совхозы и распустить колхозы. Передать тракторы и другие сложные сельскохозяйственные машины крестьянам-единоличникам, именуемым ими фермерами... Закабалить страну путём получения иностранных займов». Случилось и это. Разрушены колхозы и совхозы. Страна лишилась продовольственной безопасности. Даже чеснок в Россию теперь завозят из Китая.
Гипертрофированная ложь Хрущёва о массовых политических репрессиях в Советском Союзе на многие годы стала мощным идеологическим фактором развязанной Западом против СССР и его союзников «холодной войны». Хрущёв и его окружение, невзирая на это, продолжали свою антисталинскую кампанию. В неё включилась не только определённая часть бывших обитателей ГУЛАГа, что вполне объяснимо, но и многие представители творческой интеллигенции. Так закладывалась основа для будущего диссидентского движения. В аппарате ЦК КПСС тоже сформировалась группа советников — антисталинистов и либералов (Арбатов, Бовин, Бурлацкий и др.), впоследствии сыгравших заметную роль в идеологическом сопровождении горбачёвской «перестройки», приведшей к развалу СССР. Неудивительно, что в то время претендентом на получение Ленинской премии в области литературы оказался Солженицын с его посредственным повествованием «Последний день Ивана Денисовича». Вершиной антисталинских деяний хрущёвской эпохи стал вынос гроба с телом Сталина из Мавзолея в дни работы XXII съезда КПСС. Перезахоронение Генералиссимуса произвели ночью, предварительно срезав пуговицы с его мундира.
Ныне благодаря глубоким научным изысканиям стало очевидным, насколько масштабной была ложь о сталинских репрессиях, позволившая исказить сознание нескольких поколений людей в нашей стране и за её пределами. Один из самых авторитетных историков — В.Н. Земсков в книге «Сталин и народ. Почему не было восстания», которая вышла в 2014 году, однозначно заявил: «о миллионах расстрелянных говорить не приходится».
Приведу конкретный пример. В 1990-е годы едва ли не во всех регионах страны усилиями прокурорских работников и сотрудников ФСБ были изданы «чёрные книги памяти» о жертвах политических репрессий. Прокурор Ульяновской области Ю.М. Золотов вручил такое издание и мне. Что же установили правоохранители, подняв все архивные материалы? Цитирую: «…на каждого из одиннадцати тысяч ста тридцати четырёх человек (приговорённых к высшей мере. — Прим.), ставших жертвами политического террора на симбирско-ульяновской земле, составлены персональные заключения о полной реабилитации…» За все годы Советской власти были приговорены к высшей мере 11134 человека, которых в разное время амнистировали. Но далеко не все из них были расстреляны. В предисловии, написанном Ю.М. Золотовым, сказано: «544 человека были незаконно подвергнуты репрессиям в 1918—1919 годах и «пропущены» через военно-полевые суды, ревтрибуналы и коллегии ВЧК». И это в условиях Гражданской войны. Это ли не свидетельство, что не было того размаха «красного террора», в котором все последние десятилетия винят Ленина и большевиков?
За весь период 1920-х годов — за 10 лет — были незаконно репрессированы 885 человек. Редко кто из них приговаривался к высшей мере. На следующее десятилетие «пришёлся пик беззакония», пишет прокурор ельцинской эпохи, по политическим статьям прошли 7638 человек. В 40—50-е годы — 2062 человека, а в 60-е привлекли «за политику» на территории Ульяновской области всего 5 человек. Всего за годы Советской власти насчитали репрессированных на территории региона немногим более 22 тысяч человек. По этому поводу в социальных сетях «Всемирной паутины» всё чаще звучит: «За 33 года 22 тысячи… Сегодня в Ульяновской области ежегодно всякого рода сидельцев поболе будет, …а 60 приговорённых за год к ВМ (высшей мере) социальной защиты? Сегодня расстрелять необходимо гораздо больше».
Комментаторы справедливо отмечают, что в ныне опубликованном списке незаконно репрессированных (он почти исчерпывающий) немало тех, кто был привлечён к ответственности, но не осуждён и освобождён на стадии следствия. Многие были реабилитированы ещё накануне войны. А были ещё и те, кто проходил по 58-й «политической статье» за реальные уголовные преступления, но признавался при Хрущёве пострадавшим от репрессий сталинского режима. Газета «Пролетарский путь», издававшаяся в Ульяновске в довоенный период, сообщала о фактах бандитизма, убийствах, терроре в отношении советских работников и активистов на территории губернии. Фамилии некоторых причастных к этим преступлениям присутствуют ныне в списках признанного иноагентом общества «Мемориал» как «невинные жертвы». Это одно из свидетельств того, насколько опыт «оттепели» оказался востребован «командой Яковлева» в период «перестройки».
На пленуме в адрес Хрущёва прозвучали обвинения в волюнтаризме (в единолично принимаемых произвольных решениях, часто вопреки объективным условиям и обстоятельствам). И это было абсолютно справедливо. Подобная его деятельность привела к расколу в Международном коммунистическом движении, вызвала глубокие противоречия с Китаем и Албанией. Хрущёв, без совета с военными, принял решение о безвозмездной передаче Китаю военно-морской базы в Порт-Артуре (договор об аренде заключался на 30 лет). Дальняя авиация СССР утратила удобные аэродромы, Тихоокеанский флот разместили в менее удобных бухтах Владивостока. После трёх лет эксплуатации военно-морской базы в Паша-лимане на албанском побережье Средиземноморья Хрущёв удосужился лишиться её, «оставив» бывшему союзнику 4 подводные лодки из 12, а также 5 торпедных катеров, 4 противолодочных корабля, 8 тральщиков, судно размагничивания, 2 танкера, торпедолов, водолазный бот, буксир, 11 катеров и плавучий док. СССР «подарил» Албании целый флот. Столь же скоропалительным и субъективным оказалось решение об отказе от мощной базы Порккала-Удд на территории Финляндии (договор об аренде был подписан на 50 лет), наличие которой в 18 километрах от Хельсинки не только защищало Ленинград, но и сдерживало скандинавские страны от вступления в НАТО.
Жертвуя интересами дела ради укрепления личной власти, Хрущёв пошёл на физическое устранение Берии (тайна гибели его не раскрыта по сей день), избавился от Молотова, Кагановича, Шепилова в руководстве ЦК, отправил в отставку Главкома ВМФ адмирала Кузнецова и министра обороны Маршала Советского Союза Жукова, популярных на флоте и в армии. Уделяя внимание ракетно-ядерному потенциалу, Хрущёв посчитал возможным избавиться от «больших кораблей» и «ненужных танков». Вооружённые Силы СССР были резко сокращены на 1 миллион 100 тысяч человек. Сотни тысяч офицеров-фронтовиков (многие без пенсионного обеспечения и не имея другой профессии) пополнили армию недовольных «дорогим Никитой Сергеевичем».
Ущербными оказались и многие эксперименты, затеянные Хрущёвым в сфере экономики. Действительно, назревшие реформы не требовали слома системы, которая подтвердила свою жизнестойкость и эффективность во время войны не только с гитлеровской Германией, но и со всей фашизированной Европой. После Великой Победы страна в кратчайший период восстановила довоенный уровень производства и продемонстрировала непревзойдённые по сей день темпы развития. Советский Союз успешно выходил на новый технологический уровень промышленного производства, бурно развивалась наука, успешно решались социальные вопросы. В основе успехов СССР был корпоративный подход к решению любой проблемы. Утверждение Сталина, что могут существовать и нерентабельные предприятия, если рентабельно всё народное хозяйство страны, соответствовало принципам развития великой державы. Допустимо было за счёт государственных накоплений от прочих отраслей производить, например, дешёвые товары детского ассортимента, что позволяло рожать и растить детей. В интересах будущего, а также и решения особо злободневных задач осуществлялась перекачка средств из одной отрасли экономики в другую, направлялись деньги на атомную, космическую и иные программы, в науку, образование, здравоохранение.
Этот принцип подвергся во времена Хрущёва ломке. Единая правящая партия была разделена на «соревнующихся» в республиках и областях «промышленных» и «аграрных» коммунистов. Эта и многие другие «новации» дорого стоили стране. Темпы роста экономики оставались выше американских и западноевропейских, но резко снизились. С отставкой Хрущёва возврат к единству партийных рядов, отказ от совнархозов и восстановление промышленных министерств не привели к возобновлению корпоративного подхода к развитию экономики и социальной сферы СССР. Страна стала погружаться в «рынок» с присущими ему «атрибутами»: погоней за прибылью, теневой экономикой, организованной преступностью, коррупцией во власти. Это «ружьё» должно было выстрелить. Заряжено оно было во времена хрущёвской «оттепели». На октябрьском (1964 года) Пленуме ЦК КПСС убрали с линии огня только изрядно дискредитировавшего себя стрелка, но не устранили факторы, приведшие через два десятилетия к разрушительному процессу «второго издания капитализма в России».

А.И. АГАНИН,
член Президиума Центрального Совета РУСО,
кандидат физико-математических наук:
— 14 октября 2014 года исполнилось 60 лет историческому октябрьскому Пленуму ЦК КПСС, поставившему жирную точку в многолетней политической карьере Н.С. Хрущёва и давшему старт новой эпохе Л.И. Брежнева, которую многие наши сограждане с ностальгией вспоминают как время своей молодости, единства и величия государства, уверенности в завтрашнем дне и мирного неба над головой.
При изучении вопроса об отставке Н.С. Хрущёва со всех партийно-государственных должностей историки до сих пор спорят по целому комплексу острых проблем:
1) кто был главным инициатором подготовки и проведения «смещения Первого секретаря ЦК КПСС»;
2) когда в верхних эшелонах партийной власти созрел сам план этого «смещения»;
3) каковы были главные причины отставки Н.С. Хрущёва и как расценивать эту отставку.
Хотя, как справедливо заметили ряд современных авторов (Р.Г. Пихоя, Ю.Н. Жуков) обстоятельства непосредственной подготовки смещения Н.С. Хрущёва никогда не будут выяснены до конца.
По первой проблеме в современной литературе существуют три основные точки зрения. Одни авторы (Р.А. Медведев, Дж. Боффа) считают, что главным вдохновителем этого смещения стал очень влиятельный в центральном партийном аппарате многолетний секретарь ЦК КПСС М.А. Суслов. Другие авторы (Ф.М. Бурлацкий) утверждают, что ведущая роль в смещении принадлежала другому секретарю ЦК КПСС — А.Н. Шелепину и его «комсомольцам-шелепинцам», в том числе председателю КГБ при Совмине СССР В.Е. Семичастному. Третьи авторы (Р.Г. Пихоя) говорят, что главными «заговорщиками» стали два самых молодых и очень амбициозных члена высшего партийного аппарата: А.Н. Шелепин и Д.С. Полянский. Наконец, четвертая группа авторов (Ю.В. Аксютин, А.В. Пыжиков) полагают, что основную роль в этих событиях сыграли два самых влиятельных секретаря ЦК КПСС: Л.И. Брежнев и Н.В. Подгорный.
По второй проблеме также существует большая разноголосица мнений. В частности, одни авторы (Ю.В. Аксютин, А.В. Пыжиков) утверждают, что первые ощутимые признаки подготовки «дворцового переворота» обозначились уже в июне 1963 года, когда на Пленуме ЦК КПСС состоялось избрание Л.И. Брежнева и Н.В. Подгорного секретарями ЦК КПСС. Другие авторы (Ф.М. Бурлацкий) считают, что такая подготовка началась значительно раньше, примерно в ноябре 1962 года, то есть сразу после завершения Карибского кризиса, который серьёзно пошатнул позиции Н.С. Хрущёва в Президиуме ЦК КПСС. Ещё одна группа авторов (Р.А. Медведев) полагают, что заговор против Н.С. Хрущёва созрел в январе—феврале 1964 года, когда на одном из заседаний Президиума ЦК КПСС он прямо пригрозил отставкой ряду его членов, в том числе главному идеологу партии М.А. Суслову.
По третьей проблеме существуют две основные точки зрения. Историки либерального толка (Р.А. Медведев, Ю.В. Аксютин, А.В. Пыжиков, Р.Г. Пихоя) традиционно и очень навязчиво трактуют отставку Н.С. Хрущёва как результат «номенклатурного переворота» и «заговора верхов», изначально вкладывая в эту трактовку крайне негативный смысл. Историки, стоящие на патриотических позициях (Ю.Н. Жуков, С.Г. Кара-Мурза), считают, что отставка Н.С. Хрущёва прошла на вполне законных основаниях, в рамках партийной легальности и строго в соответствии с уставными партийными нормами, поэтому иные трактовки этого события носят не исторический, а целиком эмоциональный и политический подтекст.
Что касается причин отставки Н.С. Хрущёва, то почти все авторы солидарны в том, что последние два-три года нахождения его у власти, которые ознаменовались крупными провалами во внешней и внутренней политике, и особенно его реформаторский зуд в управленческой сфере, приведший его к непримиримому конфликту со всем партийно-хозяйственным руководством государства, поставили окончательную точку в его многолетней политической карьере.
В июне 1963 года на Пленуме ЦК КПСС состоялась очередная рокировка в верхних эшелонах власти, в результате которой новыми секретарями ЦК КПСС стали Л.И. Брежнев и Н.В. Подгорный, которых Н.С. Хрущёв наивно считал своими верными сторонниками. Первый из этого тандема сохранил за собой должность номинального главы Советского государства, то есть Председателя Президиума Верховного Совета СССР, а второй был срочно переведён в Москву с должности первого секретаря ЦК КПУ, которую занял новый хрущёвский выдвиженец П.Е. Шелест. При этом Л.И. Брежнев и Н.В. Подгорный поделили между собой «наследство» бывшего хрущёвского фаворита и возможного политического наследника Ф.Р. Козлова как второго секретаря ЦК КПСС, поскольку именно они стали фактически руководить работой всего Секретариата ЦК КПСС, а в отсутствие Н.С. Хрущёва — поочерёдно руководить работой и Президиума ЦК КПСС.
Историки по-разному оценивают этот кадровый кульбит Н.С. Хрущёва. Одни (Р.А. Медведев) полагают, что кадровая рокировка была связана с тяжёлой болезнью Ф.Р. Козлова, у которого в конце апреля 1963 года случился тяжелейший инсульт, и он автоматически выбыл из числа потенциальных преемников Н.С. Хрущёва. Другие авторы (Ю.В. Аксютин, А.В. Пыжиков) убеждены в том, что эта «болезнь» Ф.Р. Козлова во многом носила чисто дипломатический характер, и он был отстранён от власти самим Н.С. Хрущёвым за то, что в феврале — марте 1963 года возглавил внутрипартийную фронду его политическому курсу. Однако о какой фронде идёт речь и в чём, собственно, состояло его противостояние с Н.С. Хрущёвым, они так и не пояснили. Что касается фактического разделения функций второго секретаря ЦК КПСС между Л.И. Брежневым и Н.В. Подгорным, то, по мнению этих авторов, в данном случае Н.С. Хрущёв взял на вооружение хорошо проверенный временем принцип всех правителей: «разделяй и властвуй».
Примерно на рубеже 1963—1964 годов в узком руководстве партии созрела сама идея смещения Н.С. Хрущёва, в которую, вероятнее всего, пока были посвящены только несколько самых влиятельных членов этого руководства: Л.И. Брежнев, Н.В. Подгорный, Д.С. Полянский, А.Н. Шелепин, Н.Р. Миронов и В.Е. Семичастный. При этом вхождение двух последних человек в число участников «заговора» имело определяющее значение для его успеха, поскольку: а) Н.Р. Миронов, оставаясь действующим генералом государственной безопасности, являлся заведующим Отделом административных органов ЦК КПСС и курировал по должности все силовые органы государственной власти, в том числе — Минобороны СССР, МВД СССР и КГБ при Совмине СССР; б) В.Е. Семичастный, являясь ближайшим соратником и личным другом А.Н. Шелепина, унаследовал от него должность председателя КГБ при Совмине СССР, в состав которого входило знаменитое 9-е Управление, на которое были возложены задачи по охране руководителей партии и правительства, включая всех членов Президиума ЦК КПСС и Секретариата ЦК КПСС. Чуть позже согласие на смещение Н.С. Хрущёва дал и министр обороны СССР Р.Я. Малиновский, что тоже стало одним из залогов успешной реализации всего замысла «дворцового переворота».
В июле 1964 года состоялась очередная сессия Верховного Совета СССР, на которой Л.И. Брежнев, в связи с острой необходимостью сосредоточиться на работе в Секретариате ЦК КПСС, был снят с должности главы Советского государства, и новым Председателем Президиума Верховного Совета СССР был избран А.И. Микоян — один из немногих настоящих сторонников хрущёвского курса и старый его приятель.
По информации ряда современных авторов (Р.Г. Пихоя, Ю.В. Аксютин, А.В. Пыжиков), сразу после завершения сессии Верховного Совета СССР Н.С. Хрущёв направил в Президиум ЦК КПСС очередную записку «О руководстве сельским хозяйством в связи с переходом на путь интенсификации» с предложением упразднить созданные всего полтора года назад парткомы колхозно-совхозных управлений и заменить их политотделами. Негодованию членов Президиума ЦК КПСС против подобной военизации местных партийных организаций не было предела, и их напор оказался настолько мощным, что Н.С. Хрущёву пришлось, несмотря на всё своё неудовольствие, отозвать это предложение с рассмотрения высшего партийно-государственного руководства государства. Было решено перенести рассмотрение этого вопроса на ноябрьский Пленум ЦК КПСС, а Д.С. Полянскому и В.И. Полякову было поручено подготовить в августе 1964 года проект совместного Постановления ЦК КПСС и Совмина СССР по этому вопросу.
Тем временем круг лиц, посвящённых в планы смещения Н.С. Хрущёва, стал расти как на дрожжах. Более того, ряд влиятельных членов ЦК КПСС, в частности первый секретарь МГК КПСС Н.Г. Егорычев, первый секретарь ЦК КПУ П.Е. Шелест и Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР Н.Г. Игнатов, стали выступать в роли настоящих курьеров, которые, без устали объезжая города и административно-территориальные единицы государства, зондировали настроения местного партийного руководства относительно возможного смещения Н.С. Хрущёва со всех своих должностей. Особенно усердствовал в этом отношении Н.Г. Игнатов, который патологически возненавидел Н.С. Хрущёва за крах своей блестящей политической карьеры в 1960—1961 годах.
По свидетельствам ряда мемуаристов (С.Н. Хрущёв) и историков (Р.А. Медведев, Ю.В. Аксютин, А.В. Пыжиков), которые ещё нуждаются в серьёзной проверке, именно от охранника Н.Г. Игнатова, полковника В.И. Галюкова, сыну Н.С. Хрущёва Сергею стало известно о заговоре против отца, которому он сообщил об этом в сентябре 1964 года. Н.С. Хрущёв не очень поверил этой информации, но на всякий случай попросил сына свести В.И. Галюкова с А.И. Микояном и запротоколировать их беседу. Эта беседа состоялась в самом начале октября 1964 года, и протокол записи этой беседы до сих пор хранится в архиве «Особой папки» Политбюро ЦК КПСС». Однако из текста самого протокола не вполне ясно, какую роль в этих событиях играли ключевые фигуры этого «заговора» и насколько В.И. Галюков верно интерпретировал свои беседы с Н.Г. Игнатовым.
В конце сентября 1964 года, за несколько дней до отъезда Н.С. Хрущёва на отдых в Крым, в Кремле состоялось расширенное заседание Президиума ЦК КПСС и Совета Министров СССР с участием всех первых секретарей республиканских, краевых и областных партийных комитетов, руководителей региональных исполкомов и совнархозов и руководства Академии наук СССР. В центре внимания участников заседания был доклад первого заместителя Председателя Госплана СССР А.А. Горегляда «О перспективном плане развития народного хозяйства СССР на 1966—1970 годы». Н.С. Хрущёв, выступавший в прениях по этому докладу, впервые после смерти И.В. Сталина повторил основные положения знаменитого доклада Г.М. Маленкова о необходимости ускоренного развития производства средств потребления и скорейшего и, главное, существенного повышения благосостояния советских граждан. Однако это хрущёвское «прозрение» уже не спасло его. 30 сентября 1964 года Н.С. Хрущёв, оставив на «хозяйстве» Н.В. Подгорного, уехал в очередной отпуск, и «заговор» вступил в завершающую фазу.
12 октября 1964 года под председательством Л.И. Брежнева на заседании Президиума ЦК КПСС было решено обсудить ряд вопросов нового пятилетнего плана с участием Н.С. Хрущёва и отозвать с мест его последнюю записку «О руководстве сельским хозяйством в связи с переходом на путь интенсификации», которая в середине июля 1964 года была разослана во все административно-территориальные единицы государства.
После окончания этого заседания Президиума ЦК КПСС Л.И. Брежнев или М.А. Суслов (точно установить пока не удалось) позвонил Н.С. Хрущёву в Пицунду, куда он перебрался из-за плохой погоды в Крыму, и настойчиво попросил его прервать свой отпуск и срочно вернуться в Москву для обсуждения неотложных вопросов по сельскому хозяйству. Н.С. Хрущёв первоначально отказался от этого приглашения, но затем, посовещавшись с отдыхавшим вместе с ним А.И. Микояном, заказал свой самолёт и утром следующего дня вылетел в Москву.
Когда днём 13 октября 1964 года самолёт с Н.С. Хрущёвым на борту приземлился в аэропорту Внуково, то, вопреки сложившемуся протоколу, у трапа самолёта Н.С. Хрущёва и А.И. Микояна встречали только председатель КГБ при Совмине СССР В.Е. Семичастный и секретарь Президиума Верховного Совета СССР М.П. Георгадзе. С аэродрома все проследовали в Кремль, где уже началось заседание Президиума ЦК КПСС, которое продолжалось до вечера 14 октября 1964 года, то есть времени созыва Пленума ЦК КПСС, члены которого накануне прибыли в Москву.
Протокол этого заседания Президиума ЦК КПСС не вёлся, и о содержании состоявшегося разговора можно судить лишь по отрывочным конспективным записям заведующего Общим отделом ЦК КПСС В.Н. Малина и мемуарам ряда его участников, в частности П.Е. Шелеста, А.Н. Шелепина, Г.И. Воронова и В.В. Гришина. Все выступавшие члены Президиума ЦК КПСС и Секретариата ЦК КПСС, в частности М.А. Суслов, А.Н. Косыгин, Г.И. Воронов, Д.С. Полянский, А.Н. Шелепин и другие, в крайне резких выражения стали обвинять Н.С. Хрущёва в попрании ленинских принципов коллективного руководства, хамском поведении по отношению к своим коллегам по руководящим органам партии, крупных провалах во внешней и внутренней политике, в недопустимых реорганизациях партийно-государственного аппарата, которые привели к настоящему управленческому хаосу, и так далее.
Для Н.С. Хрущёва всё это оказалось настолько неожиданным, что вначале он вёл себя достаточно самоуверенно, постоянно перебивал выступавших, бросал язвительные реплики. Но вскоре ему стало ясно, что всё заранее предрешено, все члены высшего руководства выступают единым фронтом, и он сразу сник. Ситуацию не помогло сгладить даже примиренческое выступление А.И. Микояна, который предложил оставить за Н.С. Хрущёвым одну из занимаемых им должностей. Все были решительно настроены на полную отставку Н.С. Хрущёва со всех должностей. Когда ему стало окончательно ясно, что он проиграл, Н.С. Хрущёв заявил коллегам, что бороться с ними не будет, выступать на Пленуме ЦК КПСС тоже не будет, извинился за свою грубость и попросил написать за него заявление об отставке с любой подходящей формулировкой, которое он подпишет.
14 октября 1964 года, за пару часов до начала работы организационного Пленума ЦК КПСС, было принято Постановление Президиума ЦК КПСС, в котором говорилось: «Признать, что в результате ошибок и неправильных действий тов. Хрущёва, нарушающих ленинские принципы коллективного руководства, в Президиуме ЦК КПСС за последнее время создалась совершенно ненормальная обстановка, затрудняющая выполнение членами Президиума ЦК КПСС ответственных обязанностей по руководству партией и страной». Кроме того, в этом Постановлении Президиума ЦК КПСС Н.С. Хрущёв обвинялся в том, что он проявляет нетерпимость и грубость к товарищам по Президиуму ЦК КПСС, пренебрежительно относится к их мнению и допустил ряд крупных политических ошибок в практическом осуществлении линии, намеченной решениями XX, XXI и XXII съездов КПСС.
Затем, после завершения горячей «дискуссии», в конце заседания Президиума ЦК КПСС были приняты следующие решения:
1) должности Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР более не совмещать одному лицу;
2) рекомендовать Пленуму ЦК КПСС избрать Первым секретарём ЦК Л.И. Брежнева;
3) учредить должность второго секретаря ЦК КПСС и назначить на эту должность Н.В. Подгорного;
4) рекомендовать Верховному Совету СССР назначить на должность Председателя Совета Министров СССР А.Н. Косыгина;
5) поручить М.А. Суслову от имени Президиума ЦК КПСС сделать доклад и прений по этому докладу не открывать.
В связи с последним обстоятельством необходимо обратить внимание на тот факт, что, по данным ряда историков (Р.Г. Пихоя), в действительности были подготовлены два альтернативных проекта доклада Президиума ЦК КПСС, тексты которых сохранились в архиве «Особой папки» Политбюро ЦК КПСС». Первый проект доклада Президиума ЦК КПСС, который готовился группой А.Н. Шелепина — Д.С. Полянского, содержал в себе очень подробный и аргументированный перечень всех главных провалов хрущёвского экономического курса и волюнтаристской внешней политики, поставившей мир на грань ядерной катастрофы. Второй проект доклада Президиума ЦК КПСС, который, вероятнее всего, готовился в личном аппарате Л.И. Брежнева или М.А. Суслова, носил не столько политический, сколько эмоционально-психологический характер, где упор делался на личные негативные качества Н.С. Хрущёва. Именно этот проект доклада Президиума ЦК КПСС и был зачитан на Пленуме ЦК КПСС, что, по мнению тех же авторов, красноречиво говорило о том, что в закулисной борьбе за власть победу одержала менее радикальная группировка Л.И. Брежнева — М.А. Суслова, которая затем окончательно возьмёт всю полноту власти в партии и государстве.
Вечером 14 октября 1964 года начал свою работу Пленум ЦК КПСС, который по поручению Президиума ЦК КПСС открыл Н.В. Подгорный, объявивший членам ЦК КПСС, что на повестку дня поставлен вопрос «О ненормальном положении, сложившемся в Президиуме ЦК КПСС в связи с неправильными действиями Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущёва». Затем с большим докладом по этому вопросу выступил М.А. Суслов, повторивший, но в более развёрнутом и аргументированном виде, весь тот набор обвинений, который прозвучал в адрес Н.С. Хрущёва на заседании Президиума ЦК КПСС.
Прений по этому докладу Президиума ЦК КПСС не открывали и сразу приняли Постановление Пленума ЦК КПСС, в котором содержались следующие пункты:
1) «удовлетворить просьбу
т. Хрущёва Н.С. об освобождении его от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья»;
2) «избрать Первым секретарём ЦК КПСС т. Брежнева Л.И.»;
3) «рекомендовать на должность Председателя Совета Министров СССР т. Косыгина А.Н.».
Таким образом, октябрьский (1964 года) Пленум ЦК КПСС поставил жирную точку на дальнейшей политической карьере Н.С. Хрущёва и положил конец «хрущёвской оттепели», эпоха которой до сих пор вызывает самые противоположные оценки в исторической науке и публицистике. Не вдаваясь в анализ этих работ, скажем, что, на наш взгляд, «хрущёвская оттепель» и её вдохновитель заложили базовые основы разрушения и гибели нашего государства в эпоху горбачёвской перестройки, где главной ударной идеологической силой стали недобитые «шестидесятники» во главе с архитекторами этой перестройки М.С. Горбачёвым и А.Н. Яковлевым. К огромнейшему сожалению всех граждан СССР и членов КПСС, в 1985—1991 годах повторения октябрьского (1964 года) Пленума ЦК КПСС не произошло, легитимного смещения М.С. Горбачёва со всех занимаемых им партийных и государственных должностей не произошло, из-за чего разрушительные действия формального главы партии и Советского государства М.С. Горбачёва и его (анти)партийно-государственной группы сподвижников привели к рукотворному распаду-развалу СССР.

И.М. БРАТИЩЕВ,
первый заместитель председателя ЦС РУСО,
доктор экономических наук, академик РАЕН:
— Третья Программа КПСС была попыткой форсированного сближения теории с практикой. Для нашей страны и её руководства этот период стал временем поиска вариантов перехода от жёстко централизованной модели экономического развития, абсолютно оправдавшей себя в ходе подготовки к войне, самой войны и так называемого компенсационного послевоенного времени возрождения. К началу 1950-х годов система управления, свойственная 1930-м и 1940-м годам, стала давать сбои. Возникла острая необходимость в её модернизации, способной задать стране новый импульс развития.
Вместе с тем наступил коренной переворот в области науки и техники, связанный с овладением атомной энергией и другими достижениями. Техническая революция совпала с революцией в науке, а это означало, что и сама наука преобразуется в непосредственную производительную силу. Это привело к резкому сокращению лага между каждым научным открытием и его применением. Скажем, если от открытия принципов фотографии до разработки её технических средств прошло 118 лет, то для телефона этот период составил уже 56 лет, радио — 35, радиолокации — 15, телевидения — 12, транзистора — 5 (1948 год), интегральных схем — 3 года. В 1955 году в Москве был создан Вычислительный центр Академии наук СССР, несколько позднее (1962 год) — Институт кибернетики В.М. Глушкова в Киеве, названный впоследствии его именем.
XXII съезд КПСС (1961 год) признал необходимость разработки и принятия третьей по счёту Программы. Через двадцать пять лет, как известно, XXVII съезд партии (1986 год) посчитал необходимым утвердить новую редакцию третьей Программы, объявив её программой «планомерного и всестороннего совершенствования социализма, дальнейшего продвижения советского общества к коммунизму на основе ускорения социально-экономического развития страны», «борьбы за мир и социальный прогресс».
Период создания проекта и принятия третьей Программы КПСС на XXII съезде, состоявшемся с 17 по 31 октября 1961 года, — это было время большой геополитической игры между СССР и США, чувствовалось, что она вот-вот может перерасти в войну на взаимное полное уничтожение. Руководство страны, понимая, что врага надо бить «не только по загривку, но и по воображению», как говорил русский полководец генерал М.Д. Скобелев, объявило 30 октября 1961 года, что в Советском Союзе состоялся испытательный взрыв самого мощного из когда-либо созданных человечеством ядерных боеприпасов АН-602 (длина 8 метров, а вес — 26 тонн). Его разработчики — советские учёные дали изделию кодовое имя «Ваня» (позднее журналисты придумали ему другое название: «Царь-бомба» и «Кузькина мать», видимо, намекая на известное выступление Н.С. Хрущёва в ООН). Но стоит ли сомневаться в том, что уже сам по себе этот факт сыграл ключевую роль в утверждении ядерного паритета между двумя великими державами и в предотвращении использования атомного оружия впредь?
К моменту созыва XXII съезда (октябрь 1961 года) прошло всего 16 лет после Великой Отечественной войны. Люди жили не по-спартански, но предельно скромно, испытывали потребность в предметах первой необходимости, таких как холодильник, мебель или стиральная машина, не говоря уже о модной одежде. В промышленности, строительстве и сельском хозяйстве значительное место занимал ручной труд.
Несмотря на развязанную Н.С. Хрущёвым и его приспешниками широкую антисталинскую кампанию (откровенно разнузданной она стала в неолиберальные времена), а также вопреки изощрённой западной пропаганде, ставившей цель диффамировать социализм, советские люди в массе своей сохраняли спокойствие и продолжали жить ожиданием лучшего и светлого. Не было дефицита рабочих мест, ощущения карьерной бесперспективности и отсутствия справедливой оценки трудовых заслуг каждого, кто добросовестно трудился.
Не берусь утверждать, что большинство программных заявлений не совпадали с ожиданиями народных масс. По моим ощущениям, недовольство стало проявляться только тогда, когда действия хрущёвского руководства перестали совпадать с представлениями и интересами основной массы советских людей. Это и ликвидация МТС (1958 год), и попытки обобществить крупный рогатый скот, урезать личные подсобные хозяйства сельских тружеников, и непродуманная кукурузная кампания, и неожиданная передача Крыма УССР, как и многое другое.
Огромная тень на восприятие отдельных положений важного программного документа была отброшена ХХ съездом партии. На его закрытом заседании (по существу, за пределами съезда) с докладом «О культе личности и его последствиях», как известно, выступил Н.С. Хрущёв. Именно с этого времени началось отчуждение (отдаление) немалой части людей от партийной верхушки. Искусно подогреваемое западной пропагандой, оно постепенно перерастало в недоверие к правящей элите, а затем и к общественному устройству страны. В очередной раз подтвердилось извечное правило: приобрести доверие очень и очень трудно, тогда как потерять его можно в один миг.
К тому же на XXII cъезде открыто, на весь мир было заявлено о разрыве Советского Союза с КНР. Сразу же после доклада Хрущёва выступил глава китайской делегации Чжоу Эньлай, выразивший неудовлетворение такой позицией КПСС, а через три дня китайская делегация покинула съезд. Надо сказать, что и до этого из Пекина звучали призывы ограничить критику Сталина, но в хрущёвском руководстве мало кто обращал на них внимание. Разрыв с Китаем стал самым безрассудным поступком Хрущёва и на долгие десятилетия создал натянутые и даже враждебные отношения между нашими странами, оказав неблагоприятное влияние на расстановку сил в мире и на мировое коммунистическое движение в целом.
Не меньшие последствия вызвало осуждение Албании и Югославии, критиковавших КПСС из самого социалистического лагеря, а также на время утихшая, но возродившаяся критика культа личности Сталина и тесно связанное с ней осуждение «антипартийной группы» Молотова, Кагановича, Маленкова, Ворошилова, Первухина, Сабурова и «примкнувшего к ним» Шелепина. Всё это и отдалённо не напоминало дискуссионный характер партийных съездов ленинской эпохи. Вместе с ней ушли в прошлое живость и принципиальный характер партийных форумов времён Гражданской войны и всех 1920-х годов.
Как и прежде, актуальна (по крайней мере для тех стран, которые продолжают строить социализм) зафиксированная в третьей Программе главная цель политической деятельности партии — «обеспечить мирные условия для построения коммунистического общества, избавить человечество от мировой истребительной войны». Одновременно, чтобы не деморализовать и демобилизовать советское общество, в Программе было заявлено о необходимости укрепления Вооружённых Сил Советского Союза, усиления обороноспособности, поддержания боеготовности армии на уровне, обеспечивающем решительный и полный разгром любого врага.
Скажу откровенно: в конце 1950-х и начале 1960-х годов мне были не совсем понятны действия руководства по значительному уменьшению численного состава Вооружённых Сил (начиная с 1950 года армия страны сокращалась четыре раза), прекращению ядерных испытаний, ликвидации тяжёлой артиллерии, некоторому снижению мощи военно-морского флота.
Были сделаны также значительные уступки Н.С. Хрущёва западным странам, и главным образом — США. Разве можно было разрешать Соединённым Штатам осуществлять аэрофотосъёмки территории Советского Союза, отказываться от репарационных претензий к Австрии и Японии, передавать Австрии часть находившегося в зоне советской оккупации имущества поверженной фашистской Германии, уступить этой же стране германские активы и права на нефтепромыслы и нефтеперерабатывающие заводы, как и отдать часть своей территории Финляндии и Китаю?
Анализ принятой XXII съездом КПСС Программы свидетельствует, что реализация её отдельных положений, хотя и носящих необходимую идеологическую и пропагандистскую нагрузку, вряд ли имела шансы на успех в обнародованные сроки. В этих своих фрагментах Программа КПСС являла собой образец явного забегания вперёд. Приведу только один пример: «В ближайшее десятилетие (1961—1970 годы), — обещала Программа, — Советский Союз, создавая материально-техническую базу коммунизма, превзойдёт по производству на душу населения наиболее мощную и богатую страну капитализма — США… В итоге второго десятилетия (1971—1980 годы) будет создана материально-техническая база коммунизма, обеспечивающая изобилие материальных и культурных благ в СССР, будет в основном построено коммунистическое общество». Излишняя детализация с конкретными цифровыми показателями имела место и в последующих разделах Программы, заканчивающейся словами: «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме».
Даже на этом фоне откровенным бахвальством выглядел хрущёвский лозунг «Догнать и перегнать Америку!», то есть страну, оберегаемую двумя океанами и потреблявшую за счёт внешнеэкономической экспансии примерно 40% мирового ВВП. И тем не менее Программа явилась катализатором многократного усиления агрессивности капитализма. Буржуазию постоянно приводило в состояние ступора то обстоятельство, что контрольные плановые цифры роста экономики Советского Союза неукоснительно соблюдались. Благодаря успехам послевоенного экономического роста СССР шаг за шагом завоёвывал всё новые позиции в постоянном и жёстком соперничестве с капитализмом. По уровню экономического развития он стал заметно приближаться к наиболее развитой на то время стране — США.
Вопреки расхожим утверждениям западной и современной российской пропаганды, в Советском Союзе не было никакой уравниловки, как не было и запредельной дифференциации населения по уровню доходов. К примеру, так называемый децильный коэффициент (соотношение 10% наиболее обеспеченного населения к 10% наименее обеспеченного) составлял в Стране Советов примерно 5 раз (сейчас — примерно 40 раз). Государство настойчиво проводило политику, направленную на сближение уровня и условий жизни жителей города и деревни, а также различных регионов огромной страны. Успешно решалась проблема обеспечения населения продовольствием и жильём. У нас, как и в других европейских, а также восточных (КНР, КНДР, СРВ) социалистических странах, был самый низкий в мире уровень преступности. Социально-экономическое развитие всех социалистических стран сопровождалось бурной культурной революцией.
Очевидно, что при раскрытии образа коммунистического будущего преждевременно было делать упор на его материальное содержание. Те, кто был знаком с экономикой страны того времени не понаслышке, а погрузившись в проблему, понимали, что при всех успехах СССР построить за 20 лет материально-техническую базу, способную создать изобилие потребительских благ, было в принципе невозможно. Более того, задача, сформулированная явно по-прожектёрски, стала поводом для сомнений и даже насмешек со стороны людей, невежественно воспринимавших теорию марксизма.
В конечном итоге излишняя поспешность в оценках стимулировала консолидацию внутренних антисоветских сил. Подпитываемые Западом материально и идеологически, они стали беззастенчиво глумиться над КПСС и коммунистическими идеями, что и привело в конце концов к ельцинскому антиконституционному перевороту.
В реальности имело место не отчуждение от социализма (он и сейчас, как показывают исследования, остаётся в умах людей наиболее приемлемой формой жизнеустройства), а подобно снежному кому растущее недоверие к правящей элите, постепенно перерастающее в её неприятие.
Своевременной реакции на это не последовало, и уже в 1980-е годы обществу был предложен очередной вариант форсированного сближения теории с практикой, а точнее, горбачёвская «перестройка», основанная на «общечеловеческих ценностях» и «новом мышлении». В результате советский народ, как говорится, «не мытьём, так катаньем», был втянут в либерал-демократизм, точнее в периферийный капитализм — непроизводительный и спекулятивно-ростовщический, олигархический, насквозь криминальный и к тому же компрадорский.
Этому способствовали отсутствие должной реакции на негативные тенденции в общественном развитии страны, а также ушедшие в прошлое вместе с «ленинской гвардией» большевиков культура и практика внутрипартийных споров и замена их формально-бюрократической ритуальностью. К этому следует добавить, что конструктивная критика подменилась публичным обсуждением на партийных форумах (в том числе и на высоких партийных съездах) любого мнения, противоречащего установкам вышестоящих инстанций, а также забвением принципа: «Критика — наша сила!» (в лучшем случае подмена его критиканством). Всё это ещё больше углубляло дегармонизацию интересов правящей элиты с интересами широких партийных и народных масс. А несменяемость номенклатуры, желавшей тем самым до бесконечности обладать руководящим статусом, постепенно формировала в самих номенклатурных кругах собственнические и индивидуалистические предпочтения.
Имели место и другие серьёзные ошибки и просчёты. Например, в стране не было достигнуто необходимое соответствие между качеством и результативностью (производительностью) труда с одной стороны, и мерой потребления — с другой. Это стало особенно ощутимым в условиях заметного увеличения в 1970—1980-е годы доли высококвалифицированного и интеллектуального труда в производстве. Недооценивалось значение малых форм экономики и индивидуальной трудовой деятельности, играющих определённую роль в удовлетворении многообразных потребностей людей, линейка которых неуклонно расширялась.
По мере развития в стране негативных тенденций возродились и активизировались либеральные, антисоциалистические и одновременно прозападные силы. Их ядро составили дельцы «теневой» экономики, ежечасно и ежедневно порождающей мелкобуржуазный и эгоистический интерес. Именно в начале 1990-х годов эти силы образовали окружение Ельцина и стали активно конвертировать власть в собственность, а в наши дни они продолжают эту конвертацию, но уже из собственности во власть, делая последнюю несменяемой. Другой их составляющей стала часть партийно-государственного аппарата, попавшая под западное влияние и очарованная его «витринным» благополучием. Третьим элементом антисоциалистических, а следовательно, по большому счёту и антироссийских сил стали отдельные представители «элитарной» интеллигенции.
Современные либеральные деятели, как и в 1990-е годы, утверждают, что создание третьей Программы КПСС стало временем перехода коммунистической верхушки от «каннибализма к вегетарианству» и от «массового террора» к очередной модернизации, затеянной якобы ещё Л.П. Берией. Но никто из них не говорит, что не только на XXII съезде, но и на двух последующих съездах КПСС Н.С. Хрущёв продолжил безосновательно обвинять И.В. Сталина в репрессиях, будучи их активным участником. Именно Хрущёв инициировал переименование названных в честь вождя его именем городов, снос памятников (кроме памятника на родине Сталина в Гори), тайное вынесение тела вождя из Мавзолея и захоронение его у Кремлёвской стены.
Всё это, а также вошедшее в практику партийно-государственной верхушки серьёзное расхождение между словом и делом, между обещаниями и их реализацией, но не сам по себе программный документ, явилось причиной и условиями возникновения в стране антикоммунистических настроений. На поводу у этих настроений пошла и партгосноменклатура. Её интересы в какое-то время перестали совпадать с интересами народных масс. Не лучше, а точнее — явно по-предательски, повели себя и многие члены многочисленной партии. При безмолвии народа они с равнодушием встретили объявленный Горбачёвым самороспуск КПСС. Светлые надежды и вера в коммунизм сменились рыночными иллюзиями, как принято сейчас говорить — фейками, что стало одной из причин краха страны и успеха второго этапа ельцинского, но уже конституционного переворота 1993 года.

Ж.Т. ТОЩЕНКО,
член-корреспондент РАН,
доктор философских наук:
— Поделюсь только одной плоскостью анализа того периода, который связан с именем Хрущёва, а точнее, плоскостью «власть и знания» или «власть и наука». Любая власть тогда эффективно функционирует, когда или сознательно, или интуитивно, но базируется на выводах, которые имеют научную основу. Это касалось и предыдущих периодов, это касается и настоящих. Причём я подчёркиваю, это может быть не только сознательное, но и интуитивное понимание этих процессов. Что происходит в реальной ситуации? Власть ставит цели, формулирует ожидания, ну и для этого разрабатывает свои действия.
Будучи практикующим социологом, во время работы в Сибири на предприятиях я всегда доказывал представителям власти различных уровней, что при принятии решения необходимо брать во внимание все возможные «за» и «против». Но это происходит не всегда. Обычно принимающий решение сосредотачивает своё внимание на том, что говорит за принятие того или иного решения. При этом полностью отсутствует попытка критического анализа того, что противоречит этому выводу и может предостеречь от ошибок.
Очень важен и момент, который связан с вариантами решения. То есть любая задача должна быть рассмотрена под разными углами, нужно ставить под сомнение только один вариант решения. Образно говоря, в те годы социология подчёркивала необходимость ориентироваться на мнение народа, с чем часто не считались. У меня есть такая статья, давно её опубликовал, которая называется «Народ всегда прав, даже если он не прав». То есть в конечном счёте, я считаю, пойдёт исторический процесс интуитивно, по пути, к которому стремится большинство народа. Иначе будут издержки, различные кульбиты в политике, негласное сопротивление, что, в общем-то, мы наблюдаем и сейчас. И видим последствия.
Анализ рассматриваемого периода надо начинать с искажений в процессе решения вопроса о целине не с ХХ съезда, а с целины. Я анализировал данные, читал записки министра сельского хозяйства Российской Федерации и министра сельского хозяйства СССР. Сельское хозяйство уже к началу 1950-х годов подошло к тому, что были видны изъяны, недостатки, нужно было принимать какие-то меры. И вот в этих решениях, которые министры предлагали каждый по-разному, были сосредоточены мысли на том, что нужно уделить внимание сельскому хозяйству центральной части России. Но не исключали, что необходимо и приращение возможностей сельского хозяйства за счёт введения в эксплуатацию ряда земель и в Казахстане, в Сибири, в Поволжье.
И когда уже дошло до решения, то было принято именно решение сосредоточить внимание на целине. Я лично участвовал в ударных комсомольских стройках на Абакан-Тайшете, там же была рядом и Хакасская целина. И у меня сложилось своё представление о Хакасской целине. В первые годы это были большие и богатые урожаи. Но буквально через 3—4 года, а в Хакасской целине гумус — культурный слой — был очень небольшой, докопались до гальки, до песка, и начались пыльные бури. И хакасы — представители местных народов — говорили: здесь раньше были пастбища для овец, а теперь даже и пастбище не возрождается.
И когда начался «хакасский дождь», то есть пыльные бури, местные обижались. Они говорили, это не наш дождь, это вы его нам привезли. Я также стал свидетелем того, что и в Хакасии, как и в Казахстане, не была подготовлена инфраструктура для хранения зерна, не было возможности его вывозить. Я видел кучу гниющего зерна на хакасской земле, его своевременно не вывезли. Поэтому ожидаемого эффекта целина не дала: с 1962 года мы начали закупать хлеб за рубежом. И это несмотря на то, что на целину приезжали в большинстве своём очень искренне убеждённые люди, что они решают задачи всей страны и всего общества и личные задачи.
Однако не было научного подхода, не были учтены последствия для экологии, не были созданы инфраструктурные цепочки. Оценка уже этих результатов показывает, что необходимость была не в отказе от поставленной цели, а в более разумном подходе, в концентрации сил на важных направлениях.
Что можно сказать о ликвидации МТС (машинно-тракторных станций, которые обслуживали колхозы) в 1958 году? Этому предшествовало то, что Хрущёв пригласил академика Немчинова, который считался специалистом по проблемам сельского хозяйства. Хрущёв сказал ему, что есть такая идея: нужно перевооружить сельское хозяйство коренным образом и ликвидировать МТС, всю технику передать хозяйствам. И предложил дать научное обоснование. Немчинов сообщил, что для анализа ему потребуется несколько месяцев: «Мы просчитаем все варианты и доложим». На что Хрущёв возразил: «Несколько месяцев? Вот вам две недели, и вы давайте это самое, выскажите свои соображения». Спустя время Немчинов доложил Хрущёву свои соображения: МТС возможно и надо ликвидировать, но не сейчас. Пока не созрели экономические, социальные и другие условия. На что Хрущёв сказал ему: «Вы заблуждаетесь, вы плохо считаете, вы не умеете анализировать ситуацию».
И, несмотря на возражения учёных, в 1958 году было принято решение о закрытии МТС. А что это значит? Начали продавать и забирать последние ресурсы у колхозов. До передачи техники было 15—20% нерентабельных колхозов, а после передачи их стало 70%.
То есть очередная реформа сельского хозяйства в конечном счёте обернулась резким ухудшением финансово-экономического состояния колхозов. Тем более что у них не было кадров, обеспечивающих эксплуатацию и ремонт этой техники. Это пример того, как Хрущёв принимал решения. Он проигнорировал мнение Немчинова как представителя Академии наук.
Я напомню эпопею с кукурузой, которая его заинтересовала в американском штате Айова. Там действительно были богатые урожаи кукурузы. Однако у нас не учли, что штат Айова расположен на широте нашего Закавказья. Тем не менее довели посевы кукурузы с 3—5 миллионов гектаров до 37, то есть практически увеличили площадь посевов в 10 раз. Кстати, я тоже был среди тех, которые участвовали в квадратно-гнездовом посеве кукурузы в Сибири. В лучшем случае из этих посевов получался корм для скота, до зерна же не доходило.
Это было проявлением малограмотности, которая не считается с наукой при решении конкретных проблем. Сами по себе цели и задачи были благородные, необходимые. Но как они решались? Какие возможности предоставляли? И тут уже наступал произвол. Так же, как и в промышленности. Иногда случались удачные реформы: я напомню, что в 1950-е годы позитивным был такой момент, который связан с химизацией, помните, какой был рывок? По свидетельству академика Моисеева, который говорил, что в середине 1950-х годов с микроэлектроникой у нас было очень плохо — её путали с кибернетикой, заверяли, что это ложное направление. По мнению Моисеева, если бы мы тогда уделили внимание микроэлектронике, то имели бы через некоторое время большой прорыв в этой области. Но вместо этого Хрущёв вознамерился закрыть даже Академию наук или значительно её сократить.
Чего стоит одна лишь эпопея с генетикой… Мои коллеги вспоминали, что когда Хрущёв пригласил генетиков, то он высказал им своё возмущение: «Вот мне доложили, что вы 25 лет мучаете муху дрозофилу и ни хрена не добились. Закрыть!» Ну вот и закрыли эти исследования, институты разогнали. А через два дня был открыт геном этой мухи дрозофилы… То есть это был научный рывок. Да, 25 лет потратили, но потратили без результата в результате разгрома этой науки. И наши усилия по генетике были свёрнуты.
Здесь говорилось, что вместо содержательных мер и решений внимание было сосредоточено на оргмерах. Вот ещё один пример: совнархозы. Конечно, имелся опыт совнархозов 1920-х годов, которые эффективно работали, но тогда было и другое хозяйство, другие возможности. Помню, как в Красноярском крае пытались внедрять эти методы управления… Но ведь это десятки крупнейших металлургических предприятий, огромнейшее хозяйство! Настолько многообразная была экономика края — военные, разрабатывающие, горнорудные предприятия и так далее. При внедрении совнархозов довольно быстро выявились многие нестыковки. Они ещё больше увеличились, когда начали делить партию на государственные, сельские и промышленные обкомы. Это снова было упование на организационные меры. Таким же образом пытались вмешиваться и в науку, и даже в искусство.
Что касается критики Сталина… Для меня примером является то, как поступили китайцы по отношению к Мао. Критиковать его они критиковали. Но я был на центральной площади Пекина, и его портрет до сих пор там висит. Если бы мы поступили так же уважительно к памяти Сталина, то не возникло бы столько негативных эффектов, с которыми мы столкнулись ещё в советское время.
Нельзя исключать, что у Хрущёва были благие намерения и цели, когда он затевал все свои преобразования. Однако он не принимал во внимание интересы и опыт других людей, а также игнорировал научные знания и подходы. И поэтому при нём «наука и власть» не усиливали друг друга.

Я.И. ЛИСТОВ,
историк, член Центрального Совета РУСО:
— «Оттепель» — это исключительно литературное определение, которое взято из произведений Эренбурга и Кочетова, потому что это Кочетов первым сказал: «Пришла гнилая оттепель со слякотью и простудами». Поэтому, конечно, это не исторический абсолютно, на мой взгляд, термин, которым мы оцениваем хрущёвское десятилетие.
Если говорить об октябрьском Пленуме 1964 года, то полного анализа хрущёвского времени он не провёл. Выставив диагнозы, определив нарушения экономики, политики и так далее, он не смог их купировать. В частности, пленум абсолютно не говорил ни о вопросах реабилитации, ни о вопросах борьбы с культом Сталина, ни о той политике кадровой, которую запустил Никита Сергеевич Хрущёв.
А ведь именно кадровая политика Хрущёва во многом определила и будущий распад Советского Союза. Когда говорят, что бериевская реабилитация не коснулась политических заключённых, — это не совсем так. Она коснулась политических, и коснулась довольно серьёзной прослойки, хотя и небольшой, но повлиявшей очень сильно на всю нашу страну.
Приведу несколько фамилий и должностей людей после возвращения из лагерей. Так, в Комитет партийного контроля вошли Шатуновская и Пикина. Они во многом определили всю будущую систему после ХХ съезда. Вместе со Снеговым они были по сути соавторами Хрущёва. Их влияние в докладе ощутимо. Эти люди участвовали и в подготовке ХХII съезда.
После ХХII съезда Комитет партийного контроля, который, по сути дела, отвечал за всю юридическую часть работы партии и кадрового её потенциала, составляли бывшие гулаговцы. Можно к ним по-разному относиться, но все эти люди были травмированы, единицы из них сохранили партийные и идеологические стержни. Они прошли действительно через серьёзные испытания. Нельзя сказать, что они были врагами Советской власти. Но пережитые ими травмы наложились на всю остальную политику.
Например, в результате деятельности Тодорского 40 тысяч офицеров в КГБ были отправлены в отставку. Это, по сути дела, 50% всего кадрового состава КГБ на 1953 год. Произошло полное кадровое переформатирование специальных служб. Снегов и Ширвиндт, работавшие в МВД, также провели там массовые чистки.
Я приведу пример буквально месячной давности. Генеральная прокуратура России наконец-то провела исследование 12 тысяч дел реабилитированных, и по 4 тысячам дел реабилитация отменена. Потому что это бывшие эсэсовцы, бывшие пособники Гитлера и так далее.
Приведу ещё пример. Я в своё время занимался исследованием так называемой банды Зигзаг. Это банда, которая в блокадном Ленинграде подделывала талоны на питание и похитила 60 тонн продуктов. Это люди, которые экономическим способом несут ответственность за смерть более 5000 человек. Их в 2010 году реабилитировали как жертв сталинских репрессий.
Мало изучен также вопрос о том, насколько бывшие гулаговцы проникли во все сферы нашего общества. В отделе истории КПСС Московского института отечественной истории при Академии наук СССР из 40 членов отделения истории КПСС 15 составляли бывшие гулаговцы, в Институте философии 18 человек в отделении марксизма-ленинизма во главе с Шабалкиным — бывшие гулаговцы.
К сожалению, вот эта большая прививка антисталинская, сделанная партии, парализовала её с точки зрения этого анализа. Как раз в этом и отразилась вся суть хрущёвской политики. Ведь на самом деле большинство его идей были здравыми и интересными. Вопрос в том, что они не были ни научно продуманными, не были продуманы их последствия. «Казус кукурузы» состоит в том, что абсолютно правильная идея, глупо претворённая в жизнь без учёта реальных управленческих систем, потом выродилась в исторический анекдот.
Был нанесён также урон Международному коммунистическому движению, которое при Никите Сергеевиче Хрущёве, по сути дела, полностью было ликвидировано и превратилось в движение «аллилуйщиков». Теперь коммунистические партии Европы пели, с одной стороны, Советскому Союзу «аллилуйя», а с другой — отказывались от марксизма-ленинизма, переходили к еврокоммунизму. При этом они ссылались в том числе на КПСС, которая якобы идёт во главе этих процессов. Приведу цитату из Луи Арагона: «Мы боремся за коммунизм с антикоммунистическими лозунгами». И всё это — «заслуга» ХХII съезда. Арагон с этой речью выступил на съезде Французской коммунистической партии, но оказался в полном вакууме, потому что к тому времени, когда он уже выступал, там кадрово тоже партия изменилась.
Известный памятник Хрущёву очень хорошо символизирует суть всего, что с ним связано. Это сочетание двух цветов — чёрного и белого. Нельзя его красить только одной чёрной краской и нельзя его красить исключительно белой. Партия, конечно, в октябре 1964 года приняла правильные решения. Однако решения те были половинчатыми. Потому что дело было не только в Хрущёве. В докладе Суслова на октябрьском Пленуме был тезис: целый ряд членов Президиума несёт персональную ответственность за то положение, которое возникло.

В.И. КАРАСЁВ,
доктор философских наук,
член Центрального Совета РУСО:
— Я занимаюсь общественным сознанием, идеологией, партийным государственным строительством. Попытаюсь несколько слов сказать с этой стороны. Может, это опять прозвучит как разговор о заговорах и так далее. На самом деле заговор имел место как интрига. Имел место и просчёт элементарный человеческий. Всё имело место, всё было в одном пакете. Но не было злого умысла в этих действиях, это было естественным развитием событий. А точнее — деградацией того, что происходило к этому времени в нашей стране.
Мы получили удар на ХХII съезде по общественному сознанию и по сердцам людей. То есть это был удар, который держать люди не смогли. Люди не могут, занимаясь трудом, работая на станках, в поле, думать о том, какие процессы происходят. Мы, коммунисты, партия, должны были им дать понимание. И вот на Хрущёве сломалась машина партийного руководства страной. Она просто сломалась. По-настоящему. Почему?
Потому что, с моей точки зрения, после Иосифа Виссарионовича Сталина ни один человек не может быть назван государственным деятелем, который стоял у руля нашей страны до сегодняшнего дня. То есть это люди, по масштабу не достигающие этого уровня, не знающие основ государственного строительства.
Уже на ХХ съезде было видно, что сломалось партийное руководство. То есть, грубо говоря, механизм перестал работать. К тому моменту мы и Соединённые Штаты шли нос в нос: с отставанием в одном, с опережением в другом. Мы строим государственный социализм, они — государственный капитализм. И уже в 1991 году обе системы пришли к этому барьеру. Не было бы у нас клича «догнать и перегнать», всё бы сложилось иначе.
Но мы догнали и перегнали. И в яму должны были упасть Штаты, а упали мы. Они просто посторонились. А это было заложено вот в те самые годы. Почему? Иосиф Виссарионович Сталин, когда говорил о развитии экономики, большое внимание придал выпуску первого учебника политэкономии социализма. Он дважды выступал по этому поводу. Он жёстко прошёлся по нашему брату-учёному и сказал буквально следующее: вы не анализируете реальные процессы, а рисуете схему. Кто вам сказал, что при социализме нет прибавочной стоимости? Вы могли поставить такой вопрос в вузе? А Сталин поставил учёным-политэкономам этот вопрос. Если есть рабочая сила, если она эксплуатируется — значит, есть прибавочная стоимость. Она в нашей стране по-другому распределяется. И роль партийного государства совершенно верна. И именно поэтому она начинает называться по-другому. А вы, говорит, складываете другие названия и убираете ту суть, которая была. И поэтому работает капиталистический нормальный механизм. Пытаются на него навесить словеса. Но без прибыли механизм не будет работать, он будет перекуривать и ломаться.
Мировая система сваливалась в кризис, из которого должен был выйти только Советский Союз. Но СССР как раз и не выжил. Почему? Потому что страна выбрала путь развития, который мы называем коммунизм, а в науке запретили анализировать, что такое коммунизм. И мы строили общество после ХХII съезда потребительское, а не коммунистическое.
Что здесь было главным? Механизм партийного руководства. Что делает Никита Сергеевич? Он забирает партийные пакеты — привилегии, убрал вторую зарплату. В результате он убрал мотивацию у людей, которых нельзя было подкупить, потому что они жили достаточно хорошо и были воспитаны как большевики. После этого, да, они перестали получать в пакетах деньги, но у них сломался стержень, который был раньше большевистским.
Далее: раздел на промышленные и сельскохозяйственные области. Два первых секретаря, два обкома. Но и два местных диктатора, которые «стучали» друг на друга в разные инстанции наверх. Хрущёв этим развалил партию, вернее, запустил процесс развала.
Передав хозяйствам МТС, Хрущёв в сотни раз сделал дороже содержание колхозов. Он уничтожил социалистическую направленность мышления всего класса крестьянства колхозного. А когда он дал паспорта… Вот вы меня можете убить, но я считаю, что паспорта надо было тогда давать, когда были условия и в селе, и в городе. Он раздал паспорта и тем сделал безлюдной деревню. Мы не успели её перевести на вот те самые научно обоснованные рельсы — и рухнула деревня. И в город пришли люди, которые раньше нас кормили, а теперь сами просят кусок хлеба. Отсюда возникли многие беды.
А амнистия преступников?.. Всех отпустили, включая бандеровцев. Тем самым он нанёс колоссальный удар. Я вырос в Донбассе. Наш Донбасс всегда был советский, рабочий. И туда пришла масса бандеровцев. И когда я в 1989 году выходил кандидатом в народные депутаты СССР, я уже столкнулся с их продолжателями. У нас, в Донбассе, я их увидел массово.
Последний пример, который я здесь приведу. Ведь кто создал Хрущёву этот помост — космос и так далее? Мальчишки, которые сняли со своих плечей трёхлинейки в 1921 году. Они пошли в Академию, в советские вузы, стали учёными, которые к 1960-м годам дали все учебники, по которым мы сегодня учимся. Дали все основные научные теории, дали лауреатов нобелевских. И это всё стало тем помостом, на котором Никита Сергеевич себя начал обожествлять. А на самом-то деле после него, с того времени, мы теряем темпы в науке.
Это была не хрущёвская оттепель, а хрущёвская слякоть.

Н.Н. КОХАНЮК,
кандидат политических наук, член Президиума Центрального Совета РУСО:
— Мне 70 лет, и я родился не «холодным летом 53-го», а в марте 1954-го, в семье партизанки Великой Отечественной войны, которая в подполье была в Виннице. Ходил в школу в коммунистическом посёлке Бескудниково, воспитывался патриотом. И я должен сказать, что не во всём согласен с выступавшими по поводу эпохи Хрущёва. Да, он был волюнтарист, ошибался, реакционером был. Но я прекрасно помню прошедший в Москве Международный фестиваль молодёжи и студентов в 1957 году. Помню, как коммунистический посёлок Бескудниково радовался тем завоеваниям социализма 1957 года. Да, это было событие ярчайшее, мы все радовались происходившему.
Это был глоток воздуха. Вспомните Московский университет, площади Москвы. А сейчас я должен сказать, что всё было плохо и ужасно, кукурузная паранойя кругом…
Я жил в интернате. Нас окружила Советская власть всем тем, что у неё было лучшее. Мы занимались в кружках. Я проходил эту самую педагогику Макаренко. Я ездил во Дворец пионеров у нас в Москве.
Вы мне предлагаете сегодня пересмотреть свою жизнь и сказать, как всё было плохо, но вы разве не помните, что вся Москва была в бараках? Да, прозвучал тогда лозунг «догоним и перегоним Америку», а какой должен был прозвучать другой лозунг, если у нас пошли космические успехи? Когда у нас при школах стали заводить кролиководство, все школьники этим увлекались, чтобы по мясу хоть как-то догнать Америку. Собирали для кроликов траву, еду…
А какие были тогда песни? Мы говорим про какие-то схемы постоянно. Вы всё предлагаете говорить мне и обсуждать тему бюрократии, с которой боролся тот же Хрущёв. Вы почитайте его записки, то, что он написал, диктовал своему сыну. Ну почитайте.
Вот мы говорим, как же всё плохо и что проблемы появились после того, как начали обсуждать на ХХ съезде культ личности Сталина… Но ведь я был лично знаком с одним из руководителей сектора ЦК КПСС, который мне потом сказал: «Николай, а я тоже жертва политической репрессии, и после ХХ съезда я и попал сюда в руководство подготовки кадров ЦК КПСС».
В партии в то время открыли шлюзы. На экранах появились фильмы «Верьте мне, люди», «Высота», «Чистое небо»… Мы всё время говорили об очищении советского общества, но никто тогда не говорил, что марксистско-ленинская философия зашла в тупик. И что же нам предлагалось по новым программам? Тот же Хрущёв, оказавшись на месте руководителя, методом проб и ошибок пытался хоть что-то сделать.
А сколько сил потратил тот же самый Хрущёв на борьбу с бюрократией, партийной бюрократией, почему мы здесь об этом не говорим? Мы говорим об организационных формах, которые он вводил, чего он только не пробовал! Ввёл совнархозы и всё остальное… Скажите, а что он должен был делать? Где был этот самый научный подход тогда?
Да, конечно, можно сейчас сказать, что в ООН Хрущёв снял ботинок и начал там показывать «Кузькину мать». Но это выдумка, ничего такого не было. Если внимательно изучать документы самого Хрущёва, то он хотел изменить полностью подходы во внешней политике. Он пытался действовать по-новому, не как Сталин, а, скажем так, действовать аккуратно, предлагал некие совсем другие формы.
Но ничего у него не вышло. Когда Хрущёв, вы помните, провёл известное мероприятие в 1959 году в Сокольниках — это была выставка «Промышленная продукция США». Он не просто тогда говорил о том, как можно догнать и перегнать Америку, он показал, чего достигла Америка и чего мы никак с той бюрократией, которая по существу парализовала всё, пока не достигли. Бюрократия в министерствах и ведомствах тогда преобладала, и слишком было тяжело с ней бороться.
Вот мы сегодня повторяем: «кукуруза, кукуруза»… Да интернатовские дети в те годы были благодарны этому хлебу кукурузному, потому что и его не хватало. А потом появился хлеб за 7 копеек и батоны — за 13. А в столовых хлеб вообще был бесплатным. Я всё это помню.

В.С. КОЖЕМЯКО,
политический обозреватель газеты «Правда»,
член ЦК КПРФ:
— Честно говоря, я не думал, что такие страсти возникнут по поводу, как мне казалось, абсолютно ясных, решённых вопросов. Наш разговор не только об эпохе, но всё-таки о роли личности в эпохе. И вот тут как раз и есть, собственно, главное. А у меня всё время, весь этот период — это кусок моей жизни. У меня последний курс университета на факультете журналистики, и весной зачитывают закрытое письмо ЦК «о культе личности». Какое ощущение? Шок. Все, так сказать, расходятся и... Как на похоронах, ни слова друг другу, просто шок — и всё. В какой стране мы живём? Да, бац, вот так.
А с 1953 до 1956-го — это вот время было такое… так сказать, не совсем было понятно, куда там дальше будет. У нас читала такая Холопова историю партии, она после смерти Сталина рассказала нам, как будет увековечиваться его память, какие музеи откроют. После этого, через три года, я с однокурсником (мы на Ленинских горах жили на последнем курсе) на лыжах с Ленинских гор поехал, и мы выехали к даче Сталина, бывшей, Волынской. И сначала ничего не поняли: какой-то развал был кругом, всё разгромлено. А дело было в январе. Мальчишка какой-то бежит с ранцем и говорит: «Это дача Сталина». А мы говорим: «А ты что тут делаешь?» — «Да у меня мама тут работала», — отвечает. И никакой охраны вокруг, будто пустырь какой-то…
Это был январь 1956 года. А где-то в марте нам зачитали то самое письмо к ХХ съезду. Три года потребовалось Хрущёву для того, чтобы это всё подготовить, сформулировать и обеспечить. А дальше я наблюдал всю хрущёвскую эпоху: сначала в Рязани, а потом в Приморском крае, на Дальнем Востоке. В Рязани — потому что я туда поехал сразу после университета работать в молодёжную газету, от сотрудника до редактора там дослужился. Потом взяли в «Правду» — собкором по Приморскому краю, Сахалинской и Камчатской областям.
Расскажу об одном рязанском эпизоде. Там была целая эпопея: три плана по мясу и молоку обязались дать. Инициатор кто был? Рязань? Нет, инициатором был ЦК. И даже не ЦК, а понятно кто — Хрущёв. А чем кончилась та затея?
Начали — будто театр устроили, и это было ясно уже в то время. Я в газете работал тогда ещё литсотрудником, но и мне было понятно, откуда ноги растут. Всё было понятно, всё это было организовано. А ведь сколько сил положили, как люди работали! Но задача была поставлена нереальная абсолютно! Это было понятно даже мне, сопляку ещё тогда. Было понятно, что это... абсурд, авантюра. Даже такие слова в голове уже тогда крутились, а не то что постфактум.
И кончается тем, что, конечно, всё это накрывается, потому что это нереально и невозможно. Но кончается всё некрасиво: приезжает комиссия из того же ЦК, чтобы кого-то разоблачить, хотя всем и так было всё ясно. Разоблачает всех некий «генерал Московский», который в то время стал заведующим сектором, по-моему, в ЦК, или отделом даже, возглавлял комиссию. И, так сказать, принимается там соответствующее решение, после чего Алексей Николаевич Ларионов, первый секретарь Рязанского обкома, выдающийся партийный деятель, внезапно кончает с собой.
Это всего лишь один пример для характеристики так называемой хрущёвской эпохи. А таких примеров, фактов можно много привести. Потом я поехал из Рязани, когда меня взяли в «Правду», на Дальний Восток. И там я снова столкнулся с таким же, как и в Рязани, неприятием Хрущёва в народе. А там я, как корреспондент «Правды», ездил по краю много, разговаривал с людьми, и не вспомню ни одного человека, который бы мне что-нибудь хорошее сказал про Хрущёва, потому что к этому времени он уже и партию поделил на две части. И было уже ясно, что ведёт дело к её развалу. Вот если бы не остановили его на октябрьском Пленуме, то происшедшее при Горбачёве случилось бы тогда.
Такова моя оценка октябрьского Пленума. Остановили его тогда, остановили. А Горбачёва потом не остановили. Потому что всё шло теми же самыми проталинами. И антисталинизм, и проклятия ГУЛАГу, и прославление Солженицына. Всё это при Горбачёве приняло ещё бог знает какой размах. Мне уже тогда на Дальнем Востоке было понятно, что партия обрекается на гибель. И это понимали и простые люди, и партийные работники. Особенно после того, как поделили парткомы на промышленные и сельские... Расчёт был: начнётся соревнование. Не соревнование началось, а раскол. Каждый желал, чтобы было у того товарища как можно хуже. Меня, редактора, в сельский обком ввели, а заместителя — в промышленный. Просто ужасно, что начало твориться! И если бы не прошёл октябрьский Пленум, то уже тогда был бы тот результат, которого добились Горбачёв и Ельцин.
А когда Хрущёва сняли — страна вздохнула с облегчением, всё же этого не просто хотели, а жаждали, надеялись на это. И когда его сняли, не было никаких протестов и возмущений.

https://gazeta-pravda.ru/issue/121-3161 ... -slyakot-/

Высокие статистические технологии

Хрущевщина

Кто сейчас на форуме