Словарь для диктатуры Пролетариата
Газета "Правда" №103 (31740) 19—22 сентября 2025 года
3 полоса
Автор: Александр ДЬЯЧЕНКО.
Действительно великие нации по-настоящему холят и лелеют родной язык, письменность и литературу, изучают живой народный язык и стремятся управлять им, улучшать его, нормативно закреплять и культивировать наилучшие варианты языковых форм… Такие размышления навевает отмечаемое в эти дни 125-летие со дня рождения выдающегося советского лексикографа, создателя наиболее популярного ныне толкового «Словаря русского языка» Сергея Ивановича Ожегова.
Словари заслуженно именуют глубинным вместилищем культуры и цивилизации, житницей познания не только гуманитарного, но и всякого знания. Ведь лексика родного языка — это не просто формальный набор слов, рассортированный по алфавиту и по разделам, а подлинная сокровищница народного духа, нетленная летопись общественного сознания. Как заметил видный языковед XIX века академик И.И. Срезневский (1812—1880), «каждое слово есть Представитель понятия бывшего в народе: что было выражено словом, то было и в жизни; чего не было в жизни, для того и не было слова». Слова несут в себе подлинные отпечатки исторического опыта народа. Весьма эмоционально высказался и Анатоль Франс: «Словарь — это вся вселенная в алфавитном порядке! Если хорошенько подумать, словарь — это книга книг... все эти собранные вместе слова — дело плоти, крови и души, родины и человечества».
И не случайно создание и выпуск словарей традиционно доверяют государственным академиям — этим храмам науки либо авторитетным научным сообществам — интеллектуальным маякам эпохи. Качество лексикографических трудов и тиражи их издания (лексикография — создание словарей) служат безошибочным индикатором степени развития национальной культуры.
Качественный словарь — не только кладезь культурного наследия, но и мощный инструмент совершенствования речи, средство языковой государственной политики. Особую роль в этом играет толковый словарь — «уложение языка», как называл его Пушкин, тот самый, что определяет правила использования слова, возводя их в ранг закона. Такие словари выполняют функцию компаса, а их создатели — лоцманов в бурном океане слов.
Впервые в истории мировой науки задача создать нормативный словарь была сформулирована основанной в 1635 году по инициативе кардинала Ришелье Французской Академией. Причём французы хотели упорядочить язык «раз и навсегда», что невозможно в принципе и что у них не получилось.
Первый академический толковый словарь русского языка нормативного типа возник после открытия в 1783 году Российской Академии. В работе над «Словарём Академии Российской» приняли участие 47 членов Российской Академии, в том числе выдающиеся учёные и писатели XVIII века: Фонвизин, Державин, Княжнин, Дашкова, Мусин-Пушкин и другие. В 1794 году шеститомный словарь, который содержал 43257 слов, был опубликован. За норму в нём были приняты словоупотребление и даже орфография лучших писателей, и прежде всего М.В. Ломоносова. Научным обоснованием стилистических оценок словаря являлось учение Ломоносова о трёх стилях. Центральное место в словаре занимала лексика возвышенного слога, с преобладанием славянизмов, например вижду (вижу), езеро (озеро), елень (олень). Лексика живого разговорного языка второй половины XVIII века здесь отражена беднее и имеет соответствующие пометы: «простонародное», «просторечие», «просто» (например, понятные нам слова богач, быт, скряга, огласка и др.). Основной задачей «Словаря Академии Российской» была консервативная стандартизация языка за счёт чётких толкований слов с примерами их употребления.
В 1806—1822 годах выходил «Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный» (51388 слов), который содержал больше слов, но вместе с ними и недостатки предыдущего словаря. Затем появились «Словарь церковнославянского языка» А.Х. Востокова, «Словарь древнерусского языка» И.И. Срезневского.
Четырёхтомный «Словарь живого великорусского языка» В.И. Даля (1863—1866) содержит около 200 тыс. слов, из них 63—72 тыс. — общеизвестные в XIX веке слова, не попавшие ранее в другие словари. Словарь не имел нормативного характера и был по своей сути областнический (по меткому выражению В.И. Ленина), этим и объясняется столь значительное количество в нём слов, большинство из которых либо уже не применяются, либо используются крайне редко. Даль включил в свой словарь и литературную лексику, и территориально ограниченные слова (диалектизмы), и многие архаизмы, и окказиональные (даже иногда искусственно созданные).
Часто словарь Даля не только объясняет значение слов, но и описывает называемые ими предметы, что свойственно не толковым, а энциклопедическим словарям. Словарь использует для разъяснений пословицы и поговорки. До 1991 года он издавался 9 раз, в последующие годы количество его переизданий — невероятное, достоверной статистики по этому поводу нет.
Гораздо большее, чем словари, влияние на развитие литературного русского языка в XIX веке оказали великие русские писатели, и прежде всего А.С. Пушкин, который, по сути, создал литературный язык. Тексты Пушкина абсолютно понятны современному человеку, в отличие от большинства сочинений более ранних русских писателей, которых читать без многочисленных пояснений и сносок весьма затруднительно. Мы по привычке говорим: «Пушкин — наше всё», не всегда до конца понимая смысла этих слов. Главный вклад Пушкина в русскую культуру — то, что его прекрасные произведения понятны любому русскоговорящему человеку. «Светлый гений Пушкина» — в его чистейшем русском великолепном, выразительном, образном и точном языке. Впервые изданный в 1956—1961 годах четырёхтомный «Словарь языка Пушкина» содержал 21191 слово, в том числе 1380 слов западноевропейского происхождения.
Дискуссия о чистоте, правильности русской письменной и устной речи, недопустимости засорения её иностранными словами и жаргонной лексикой, в том числе из уголовной среды, — одна из непрекращающихся в российском обществе. Как спор об «отцах и детях».
Так, известный русский и советский литературовед и лингвист начала XX века А.Г. Горнфельд в статье 1920 года «Новые словечки и старые слова» приводит услышанные им обрывки разговоров, покоробивших и возмутивших его своей неправильностью: «Спекульнул... два лимона... пятьсот косых... реквизнул», «позвольте вам изложить вопиющий факт инцидента», «на танцульку придёшь? — ну, даёшь» и сказанное кем-то на прощание: «Пока». Кстати, последние два примера ухо современного филолога вряд ли резанули бы, потому что в просторечии такие выражения стали теперь привычными.
А вот ещё пример от Горнфельда — из бюрократического лексикона 1920-х, который по-прежнему впечатляет своим уродством: «О подготовке, ходе и исходе каждой беспартконференции уком должен сообщать в губком, а губком в ЦК» (цитата из газеты «Правда» от 10 мая 1921 года).
Не отставали от партработников и профессионалы художественного слова — поэты и писатели. Требование обновления словаря стало господствующим в теории и практике футуристов: «Мы приказываем, — говорилось в предреволюционном манифесте футуристов «Пощёчина общественному вкусу» (1912), — чтить права поэтов:
1. На увеличение словаря в его объёме произвольными и производными словами (Слово-новшество).
2. На непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку».
По всем признакам в 1920-е годы и гораздо ранее (о чём узнаём из Толстого) в сфере культуры языка царили хаос и анархия. В опубликованной в 1857 году в журнале «Современник» повести «Юность» из трилогии Л.Н. Толстого — обнаруживаем следы непрекращающейся дискуссии о правильности и неправильности русской речи. В главе XLIII повести приводится аристократическое осуждение студентов-разночинцев за особенности их речи:
«По подразделению людей на comme il faut (приличные, порядочные. — А.Д.) и не comme il faut они принадлежали, очевидно, ко второму разряду и вследствие этого возбуждали во мне не только чувство презрения, но и некоторой личной ненависти, которую я испытывал к ним. (…) Это чувство возбуждали во мне их ноги и грязные руки с обгрызенными ногтями (…), и в особенности их манера говорить, употреблять и интонировать некоторые слова. Например, они употребляли слова: глупец вместо дурак, словно вместо точно, великолепно вместо прекрасно, движучи и т. п., что мне казалось книжно и отвратительно непорядочно. Но ещё более возбуждали во мне эту комильфотную ненависть интонации, которые они делали на некоторые русские и в особенности иностранные слова: они говорили ма́шина вместо маши́на, дея́тельность вместо де́ятельность, на́рочно вместо наро́чно, в камине́ вместо в ками́не, Ше́кспир вместо Шекспи́р, и т. д., и т. д.»
Как видим, огромное число жителей России ставили в словах ударения как бог на душу положит! То есть, несмотря на огромное количество в стране замечательных писателей, в XIХ веке в массе своей люди разговаривали как кому вздумается, и, чтобы понять друг друга, собеседникам из разных губерний требовались немалые усилия. А это значит, что настоящего расцвета культуры в монархической России не наблюдалось.
Борьба за правильное словоупотребление в обиходной и литературной речи велась в том числе посредством собирательства и классификации неправильных и ошибочных форм речи и произношения слов. Так, весьма любопытным представляется опыт российского юриста и филолога В.Р. Долопчева, опубликовавшего в 1886 году справочник «Опыт словаря неправильностей в русской разговорной речи». За образцы правильной речи автор принял литературный язык «образцовых писателей», поправки основаны на работах поэта и публициста С.А. Аксакова, лингвистов и литературоведов Ф.И. Буслаева, А.А. Потебни, академических словарях и словаре Даля. В примерах первое слово употреблено неправильно, второе — правильно: абонамент — абонемент; абрикоса — абрикос; аглицкий — английский; бакцилла — бацилла и т.д.
Аналогичную задачу решал И.И. Огиенко, который собрал и опубликовал в 1914 году «Словарь неправильных, трудных и сомнительных слов, синонимов и выражений в русской речи». Причём «правильные» образцы слов автор подтверждает цитатами из произведений признанных классиков русской литературы. Нам встретился в этом словаре презабавный пример того, как стремительно и неумолимо изменяется язык во времени независимо от лингвистов. Так, слово «ботинок» мужского рода приводится автором как пример ненормативной речи, правильно тогда было говорить «ботинка» — в женском роде.
В качестве обоснования И.И. Огиенко приводит цитату из романа И.А. Гончарова «Обрыв»: «Марья Егоровна замялась и начала топать ботинкой об пол, оглядывать и обдёргивать на себе мантилью». А вот ещё цитата — из тургеневского романа «Дворянское гнездо»: «Вся её фигура, от лоснистых волос до кончика едва выставленной ботинки, была так изящна». И, наконец, приведём пример из романа Достоевского «Братья Карамазовы»: «Удивляюсь я на вас, сударь, — прибавил он, помолчав, как-то жеманно опустив глаза, выставив правую ножку вперёд и поигрывая носочком лакированной ботинки».
Согласно этому словарю правильно говорить милосердый, а не милосердный, танцовал, а не танцевал (данный пример обоснован ссылкой на строки Пушкина «Легко мазурку танцовал»). Но таких случаев, когда ошибка превращается в норму, — единицы, всё-таки язык тяготеет к фундаментальности и постоянству, и высокая его изменчивость больше проявляется в изменении орфоэпии (правил литературного произношения. — А.Д.) и в динамике включения заимствованных слов и словоформ.
Особенно чуткое и вполне профессиональное отношение к языку и языкознанию было свойственно В.И. Ленину. В архивах краковской полиции сохранился протокол допроса Ленина, которому он подвергся после приезда в Краков «в целях выяснения личности и происхождения». В этом документе, в частности, сказано: «Опрашиваемый показал: «Зовут меня Владимир Ульянов, сорока двух лет, родился я в городе Симбирске, той же губернии, сын Ильи и Марии, православного вероисповедания, женат, детей не имею, по профессии литератор и журналист. (…) Состою корреспондентом русской демократической газеты «Правда», издаваемой в Петербурге, и русской газеты, издаваемой в Париже под названием «Социал-демократ», что и является источником моего существования».
Такова самохарактеристика Владимира Ильича, которая во многом объясняет ещё один документ — записку, написанную его рукой, в которой выражена весьма профессиональная озабоченность проблемами литературного языка и языкознания:
«Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно, — писал Владимир Ильич на рубеже 1919—1920 годов. — К чему говорить «дефекты», когда можно сказать недочёты или недостатки или пробелы?
Конечно, когда человек, недавно научившийся читать вообще и особенно читать газеты, принимается усердно читать их, он невольно усваивает газетные обороты речи. Именно газетный язык у нас, однако, тоже начинает портиться. Если недавно научившемуся читать простительно употреблять, как новинку, иностранные слова, то литераторам простить этого нельзя. Не пора ли нам объявить войну употреблению иностранных слов без надобности?
Сознаюсь, что если меня употребление иностранных слов без надобности озлобляет (ибо это затрудняет наше влияние на массу), то некоторые ошибки пишущих в газетах совсем уже могут вывести из себя. Например, употребляют слово «будировать» в смысле возбуждать, тормошить, будить. Но французское слово «bouder» (будэ) значит сердиться, дуться. Поэтому будировать значит на самом деле «сердиться», «дуться». Перенимать французски-нижегородское словоупотребление значит перенимать худшее от худших представителей русского помещичьего класса, который по-французски учился, но во-первых, не доучился, а во-вторых, коверкал русский язык.
Не пора ли объявить войну коверканью русского языка?»
А вот записка Ленина от 18 января 1920 года:
«Тов. Луначарский!
Недавно мне пришлось — к сожалению и к стыду моему, впервые, — ознакомиться с знаменитым словарём Даля. Великолепная вещь, но ведь это областнический словарь и устарел. Не пора ли создать словарь настоящего русского языка, скажем, словарь слов, употребляемых теперь классиками, от Пушкина до Горького.
Что, если посадить за сие 30 учёных, дав им красноармейский паёк?
Как бы Вы отнеслись к этой мысли?
Словарь классического русского языка?
Не делая шума, поговорите с знатоками, ежели не затруднит, и сообщите мне Ваше мнение».
Вскоре Ленин конкретизирует своё поручение:
«В.А. СМОЛЬЯНИНОВУ. 19 МАЯ 1921 г.
Задание — краткий (малый «Лярусс» образец) словарь русского языка (от Пушкина до Горького). Образцового, современного. По новому правописанию».
Ленин более ста лет назад чётко осознавал высочайшее, в том числе политическое, значение разработки научно обоснованных словарей. И не просто осознавал, а чётко сформулировал конкретные задания государственным чиновникам! Из приведённых нами небольших ленинских записок со временем, по сути, выросли Институт лингвистических исследований РАН, Институт русского языка имени В.В. Виноградова РАН, Государственный институт русского языка имени А.С. Пушкина, Институт филологии РАН, Институт языкознания РАН, многочисленные филологические, в том числе литературные, вузы и профильные факультеты, которые сегодня мы имеем в России. Выросла наука о русском языке, десятки тысяч филологов, журналистов, писателей, учителей получили знания о правильном литературном языке, научились на нём говорить и писать и стали распространять свои знания в широкие народные массы.
К работе над словарём при жизни Ленина было привлечено более 30 учёных Москвы и Петрограда; и к осени 1923 года в основном был подготовлен первый том словаря. Однако закончить работу в тот период не удалось, она возо-бновилась лишь в 1927 году. Новый толковый словарь русского языка в четырёх томах, составленный под редакцией Д.Н. Ушакова, был издан в 1935—1940 годах. В предисловии к первому тому составители отметили, что постарались выполнить пожелания В.И. Ленина к образцовому толковому словарю современного русского литературного языка.
Одним из ключевых авторов четырёхтомника под редакцией Д.Н. Ушакова был С.И. Ожегов. Сергей Иванович происходит из старинного уральского рода, поэтому его фамилия имеет ударение на «о», от слова «óжег» — так встарь называлась палка, которую окунали в расплавленный металл, чтобы определить степень его готовности. В воспоминаниях о Сергее Ивановиче его сын, Сергей Сергеевич (1925—2017), доктор архитектуры, известный отечественный архитектор и педагог, вспоминал, как отец говорил ему: «Мы происходим от одного из демидовских крепостных, которому чудом удалось спастись из затопленных подвалов Невьянского завода».
Дед С.И. Ожегова — Иван Григорьевич — более полувека трудился в Уральской химической и золотосплавочной лаборатории в Екатеринбурге, где добываемое на уральских заводах и приисках золото переплавляли в слитки, которые отправляли затем в государственную казну. Все дети Ивана Григорьевича (их было 14) получили высшее образование. Отец Сергея Ивановича — Иван Иванович — окончил Технологический институт в Петербурге и стал инженером-технологом, работал инженером на Писчебумажной фабрике купцов Кувшиновых в Тверской губернии.
В имении Кувшиновых Каменное (ныне — город Кувшиново) 10 (23) сентября 1900 года в семействе И.И. Ожегова родился старший сын — Сергей. Мать Сергея Ожегова Александра Фёдоровна происходила из династии псковского духовенства. Среди предков выдающегося лексикографа по материнской линии был известный русский филолог, переводчик Библии, основоположник русской библейско-исторической школы протоиерей Герасим Петрович Павский (1787—1863), который оставил после себя фундаментальный труд по русской грамматике «Филологические наблюдения над составом русского языка» (1841—1842).
В 1909 году И.И. Ожегов был приглашен в Петербург, на службу в Экспедицию заготовления государственных бумаг, и семья разместилась в четырёхкомнатной квартире в доме по Фонтанке, 144 — вблизи пушкинских мест. Здесь вплоть до переезда в 1936 году в Москву жил С.И. Ожегов. После окончания гимназии Сергей Иванович в 1918 году поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета. Однако в связи с революционными событиями учиться он не стал, а, как рассказывает его сын, «уехал к родным по матери в город Опочку (Псковской области. — А.Д.) и, будучи членом партии эсеров, устанавливал там советскую власть». Вскоре, порвав с эсерами, с декабря 1918 года Сергей Иванович служит в Красной Армии, участвует в боях с белофиннами в Карелии, затем — против Врангеля на юге Украины. Красноармейские должности Ожегова говорят о многом: командир полковой разведки, начальник штаба полка, начальник штаба тыла Харьковского военного округа в Екатеринославе.
После окончания Гражданской войны ему предложили учиться в военной академии, но Сергей Иванович в 1922 году демобилизовался и вернулся в Петроград, где продолжил учёбу в университете. В 1926 году он окончил факультет языкознания и материальной культуры (так тогда назывался филологический факультет), его наставники — выдающиеся российские и советские лингвисты Л.В. Щерба (1880—1944) и В.В. Виноградов (1894—1969), Б.М. Ляпунов (1862—1943). После окончания университета Ожегов поступает в аспирантуру Института истории литератур и языков Запада и Востока при ЛГУ, углублённо занимается изучением истории русского литературного языка, знакомится с обширным кругом древних и новых языков (в первую очередь славянских).
В 1927—1930 годах С.И. Ожегов — преподаватель Высших курсов искусствознания при Государственном институте истории искусств; в 1931—1936 годах — ассистент Ленинградского педагогического института им. М.Н. Покровского, затем доцент ЛГПИ им. А.И. Герцена. В 1934 году ему была присуждена учёная степень кандидата филологических наук (без защиты диссертации, по Постановлению CHK).
В 1936 году Ожегов переезжает в Москву по приглашению Отдела печати ЦК ВКП(б) в связи с решением Оргбюро ЦК ВКП(б) об ускорении работы над «Толковым словарём русского языка» (под редакцией профессора Д.Н. Ушакова). Его семье по личному распоряжению наркома В.М. Молотова были выделены две комнаты в коммунальной квартире на Смоленском бульваре.
С сентября 1939 года Ожегов — старший научный сотрудник Института языка и письменности АН СССР. В 1941—1942 годах Сергей Иванович руководит московской частью Института на Волхонке, 18/2 (ныне это Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН). В 1950—1952 годах он — учёный секретарь совета Института языкознания АН СССР; с 1952 года — зав. сектором культуры речи Института языкознания АН СССР; с 1958 года — зав. сектором современного русского языка и культуры речи Института русского языка АН СССР; с 1963 до конца жизни — зав. сектором культуры русской речи того же института. В 1961—1962 годах по совместительству был заместителем директора института.
В 1950-е годы Ожегов преподавал в Московском государственном университете историю русского литературного языка, создал курс для филологических факультетов университетов. Доктором филологических наук стал в 1958 году без защиты диссертации, по совокупности научных трудов; звание профессора получил в 1961 году, за несколько лет до смерти.
…Трудился над составлением словаря Ушакова коллектив из шести учёных, и вклад Ожегова был весьма значительным. Им создано из общего объёма словаря в 435 печатных листов более 150 листов (по свидетельству сына С.И. Ожегова). То есть более 30% всего объёма словаря Ушакова — работа именно С.И. Ожегов, а кроме того, он участвовал в редактировании четырёхтомника.
В вышедшем в свет с 1935 по 1940 годы словаре Ушакова достаточно полно отражены русская лексика и фразеология 1920—1930-х годов, согласно сформулированному авторами принципу: «Составители старались придать словарю характер образцового, в том смысле, чтобы он помогал усвоить образцовый, правильный язык, а именно, большое внимание обращено в нём на нормативную сторону: правописание, произношение, ударение слов, грамматические указания, полезные для русских и нерусских, указания на сферу употребления слов, имеющие практическое значение для ищущих стилистического руководства».
По мере завершения работы у Ожегова возникает замысел словаря более компактного — однотомного и вместе с тем весьма полного и обновлённого по сравнению с четырёхтомником Ушакова. К осени 1940 года Сергей Иванович создаёт план издания «Малого толкового словаря русского языка». Оно «предназначается для широкого читателя и является нормативным: он должен быть пособием для изучения современной правильной литературной русской речи». Словарь должен содержать около 60 тыс. слов, представляющих «основной лексический состав литературного языка с включением наиболее существенных разновидностей устной и письменной речи». Объём издания — 120 авторских листов. В основу Малого словаря предполагалось положить лексику «Ушаковского словаря» в сокращённом виде и всю работу закончить в 1942 году.
Начавшаяся война не позволила этим планам осуществиться в намеченные сроки: лишь в начале 1949 года вышло в свет первое издание однотомного «Словаря русского языка», составленного С.И. Ожеговым (при участии Г.О. Винокура и В.А. Петросяна), под общей редакцией академика С.П. Обнорского.
Словарь Ожегова выдержал шесть прижизненных изданий и неоднократно переиздавался в зарубежных странах (репринтно), в том числе в Китае и Японии, он стал настольной книгой всех иностранцев, изучающих русский язык. Особым знаком мирового признания Ожегова стал «Новый русско-китайский словарь», вышедший в Пекине в 1992 году. Автор словаря Ли Ша (русская по происхождению, давно живущая в Китае), по сути, скрупулёзно, слово в слово, перевела на китайский язык весь «Словарь русского языка» С.И. Ожегова.
Одной из центральных тем научных интересов и исследований С.И. Ожегова были направления развития русского языка в советское время. Его мысли и идеи по данной теме находили выражение в статьях, заметках, докладах, монографиях: «Основные черты развития русского языка в советскую эпоху» (1951); «Из истории слов социалистического общества» (1952); «Русский язык и советская культура» (1957); «Новый этап исторического развития русского литературного языка» (1960); «О формах существования современного русского языка» (1962).
Закономерным итогом этой большой работы явилось выдвижение С.И. Ожеговым научной социолингвистической проблемы «Русский язык и советское общество», которая с конца 1950-х годов стала одной из главных тем в научно-исследовательском плане Института русского языка АН СССР. Организация этой работы и начало её проходили под руководством С.И. Ожегова, результаты были опубликованы уже после смерти Сергея Ивановича — в 1968 году в четырёхтомнике «Русский язык и советское общество. Социолого-лингвистическое исследование».
…В широком кругу лингвистических интересов С.И. Ожегова лексикография занимала главное место. Академик Л.В. Щерба описывал особенные черты исследователя-лексикографа: «Словарная работа, как основанная исключительно на семантике, требует особо тонкого восприятия языка, требует совершенно особого дарования, которое по какой-то линии родственно писательскому дарованию».
Всеми этим качествами обладал Ожегов-лексикограф. Он не только имел вкус к трудоёмкой и кропотливой работе, но тонко чувствовал структуру слова, знал множество бытовых, исторических, областных и сугубо специальных реалий, стоящих за словами русского языка. Изучение родного языка в его живых социальных связях и отношениях было главной темой научного творчества С.И. Ожегова. Вот почему целый ряд его публикаций посвящены старым русским авторам: И.А. Крылову, П.А. Плавильщикову, А.Н. Островскому.
Выдающийся советский и русский лексикограф Л.И. Скворцов (1934—2014), ученик С.И. Ожегова, вспоминал, что однажды выслушал импровизированную мини-лекцию Сергея Ивановича об истории коньячного производства в России. Кладовые обширной памяти Ожегова хранили многое из истории науки и техники, народных промыслов, спорта, военного и театрального быта, из городского и сельского фольклора, из самых разных художественных текстов. Он всё читал и всем интересовался.
Самый близкий друг Сергея Ивановича профессор А.А. Реформатский (1900—1978) писал о нём: «Сергей Иванович был очень цельным и своеобразным человеком. Он был русистом не только в лингвистике, но и в жизни, и в своих интересах и вкусах. Он великолепно знал русскую старину, русскую историю и этнографию. Знал и хорошо чувствовал русские пословицы и поговорки, поверья и обычаи. Прекрасный знаток русской литературы, как классической, так и современной, он никогда не расставался с книгой. А книги он читал «с карандашом», пристально и целеустремлённо. Богатый жизненный опыт в соединении с верным чутьём и выдвинули Сергея Ивановича в первые ряды деятелей культуры речи».
Конечно же, нельзя искоренить ни пошлое тяготение к новым словечкам, сконструированным по принципу «рашн-америкашн», ни преувеличенную ненависть к любому необычному слову, но можно учить людей разумно и бережно относиться к своему языку. За бережливость и любовь к русскому языку, за неутомимое служение ему мы ценим С.И Ожегова и его последователей.
Словарь для диктатуры Пролетариата
№103 (31740) 19—22 сентября 2025 года
3 полоса
Автор: Александр ДЬЯЧЕНКО.
Действительно великие нации по-настоящему холят и лелеют родной язык, письменность и литературу, изучают живой народный язык и стремятся управлять им, улучшать его, нормативно закреплять и культивировать наилучшие варианты языковых форм… Такие размышления навевает отмечаемое в эти дни 125-летие со дня рождения выдающегося советского лексикографа, создателя наиболее популярного ныне толкового «Словаря русского языка» Сергея Ивановича Ожегова.
Словари заслуженно именуют глубинным вместилищем культуры и цивилизации, житницей познания не только гуманитарного, но и всякого знания. Ведь лексика родного языка — это не просто формальный набор слов, рассортированный по алфавиту и по разделам, а подлинная сокровищница народного духа, нетленная летопись общественного сознания. Как заметил видный языковед XIX века академик И.И. Срезневский (1812—1880), «каждое слово есть Представитель понятия бывшего в народе: что было выражено словом, то было и в жизни; чего не было в жизни, для того и не было слова». Слова несут в себе подлинные отпечатки исторического опыта народа. Весьма эмоционально высказался и Анатоль Франс: «Словарь — это вся вселенная в алфавитном порядке! Если хорошенько подумать, словарь — это книга книг... все эти собранные вместе слова — дело плоти, крови и души, родины и человечества».
И не случайно создание и выпуск словарей традиционно доверяют государственным академиям — этим храмам науки либо авторитетным научным сообществам — интеллектуальным маякам эпохи. Качество лексикографических трудов и тиражи их издания (лексикография — создание словарей) служат безошибочным индикатором степени развития национальной культуры.
Качественный словарь — не только кладезь культурного наследия, но и мощный инструмент совершенствования речи, средство языковой государственной политики. Особую роль в этом играет толковый словарь — «уложение языка», как называл его Пушкин, тот самый, что определяет правила использования слова, возводя их в ранг закона. Такие словари выполняют функцию компаса, а их создатели — лоцманов в бурном океане слов.
Впервые в истории мировой науки задача создать нормативный словарь была сформулирована основанной в 1635 году по инициативе кардинала Ришелье Французской Академией. Причём французы хотели упорядочить язык «раз и навсегда», что невозможно в принципе и что у них не получилось.
Первый академический толковый словарь русского языка нормативного типа возник после открытия в 1783 году Российской Академии. В работе над «Словарём Академии Российской» приняли участие 47 членов Российской Академии, в том числе выдающиеся учёные и писатели XVIII века: Фонвизин, Державин, Княжнин, Дашкова, Мусин-Пушкин и другие. В 1794 году шеститомный словарь, который содержал 43257 слов, был опубликован. За норму в нём были приняты словоупотребление и даже орфография лучших писателей, и прежде всего М.В. Ломоносова. Научным обоснованием стилистических оценок словаря являлось учение Ломоносова о трёх стилях. Центральное место в словаре занимала лексика возвышенного слога, с преобладанием славянизмов, например вижду (вижу), езеро (озеро), елень (олень). Лексика живого разговорного языка второй половины XVIII века здесь отражена беднее и имеет соответствующие пометы: «простонародное», «просторечие», «просто» (например, понятные нам слова богач, быт, скряга, огласка и др.). Основной задачей «Словаря Академии Российской» была консервативная стандартизация языка за счёт чётких толкований слов с примерами их употребления.
В 1806—1822 годах выходил «Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный» (51388 слов), который содержал больше слов, но вместе с ними и недостатки предыдущего словаря. Затем появились «Словарь церковнославянского языка» А.Х. Востокова, «Словарь древнерусского языка» И.И. Срезневского.
Четырёхтомный «Словарь живого великорусского языка» В.И. Даля (1863—1866) содержит около 200 тыс. слов, из них 63—72 тыс. — общеизвестные в XIX веке слова, не попавшие ранее в другие словари. Словарь не имел нормативного характера и был по своей сути областнический (по меткому выражению В.И. Ленина), этим и объясняется столь значительное количество в нём слов, большинство из которых либо уже не применяются, либо используются крайне редко. Даль включил в свой словарь и литературную лексику, и территориально ограниченные слова (диалектизмы), и многие архаизмы, и окказиональные (даже иногда искусственно созданные).
Часто словарь Даля не только объясняет значение слов, но и описывает называемые ими предметы, что свойственно не толковым, а энциклопедическим словарям. Словарь использует для разъяснений пословицы и поговорки. До 1991 года он издавался 9 раз, в последующие годы количество его переизданий — невероятное, достоверной статистики по этому поводу нет.
Гораздо большее, чем словари, влияние на развитие литературного русского языка в XIX веке оказали великие русские писатели, и прежде всего А.С. Пушкин, который, по сути, создал литературный язык. Тексты Пушкина абсолютно понятны современному человеку, в отличие от большинства сочинений более ранних русских писателей, которых читать без многочисленных пояснений и сносок весьма затруднительно. Мы по привычке говорим: «Пушкин — наше всё», не всегда до конца понимая смысла этих слов. Главный вклад Пушкина в русскую культуру — то, что его прекрасные произведения понятны любому русскоговорящему человеку. «Светлый гений Пушкина» — в его чистейшем русском великолепном, выразительном, образном и точном языке. Впервые изданный в 1956—1961 годах четырёхтомный «Словарь языка Пушкина» содержал 21191 слово, в том числе 1380 слов западноевропейского происхождения.
Дискуссия о чистоте, правильности русской письменной и устной речи, недопустимости засорения её иностранными словами и жаргонной лексикой, в том числе из уголовной среды, — одна из непрекращающихся в российском обществе. Как спор об «отцах и детях».
Так, известный русский и советский литературовед и лингвист начала XX века А.Г. Горнфельд в статье 1920 года «Новые словечки и старые слова» приводит услышанные им обрывки разговоров, покоробивших и возмутивших его своей неправильностью: «Спекульнул... два лимона... пятьсот косых... реквизнул», «позвольте вам изложить вопиющий факт инцидента», «на танцульку придёшь? — ну, даёшь» и сказанное кем-то на прощание: «Пока». Кстати, последние два примера ухо современного филолога вряд ли резанули бы, потому что в просторечии такие выражения стали теперь привычными.
А вот ещё пример от Горнфельда — из бюрократического лексикона 1920-х, который по-прежнему впечатляет своим уродством: «О подготовке, ходе и исходе каждой беспартконференции уком должен сообщать в губком, а губком в ЦК» (цитата из газеты «Правда» от 10 мая 1921 года).
Не отставали от партработников и профессионалы художественного слова — поэты и писатели. Требование обновления словаря стало господствующим в теории и практике футуристов: «Мы приказываем, — говорилось в предреволюционном манифесте футуристов «Пощёчина общественному вкусу» (1912), — чтить права поэтов:
1. На увеличение словаря в его объёме произвольными и производными словами (Слово-новшество).
2. На непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку».
По всем признакам в 1920-е годы и гораздо ранее (о чём узнаём из Толстого) в сфере культуры языка царили хаос и анархия. В опубликованной в 1857 году в журнале «Современник» повести «Юность» из трилогии Л.Н. Толстого — обнаруживаем следы непрекращающейся дискуссии о правильности и неправильности русской речи. В главе XLIII повести приводится аристократическое осуждение студентов-разночинцев за особенности их речи:
«По подразделению людей на comme il faut (приличные, порядочные. — А.Д.) и не comme il faut они принадлежали, очевидно, ко второму разряду и вследствие этого возбуждали во мне не только чувство презрения, но и некоторой личной ненависти, которую я испытывал к ним. (…) Это чувство возбуждали во мне их ноги и грязные руки с обгрызенными ногтями (…), и в особенности их манера говорить, употреблять и интонировать некоторые слова. Например, они употребляли слова: глупец вместо дурак, словно вместо точно, великолепно вместо прекрасно, движучи и т. п., что мне казалось книжно и отвратительно непорядочно. Но ещё более возбуждали во мне эту комильфотную ненависть интонации, которые они делали на некоторые русские и в особенности иностранные слова: они говорили ма́шина вместо маши́на, дея́тельность вместо де́ятельность, на́рочно вместо наро́чно, в камине́ вместо в ками́не, Ше́кспир вместо Шекспи́р, и т. д., и т. д.»
Как видим, огромное число жителей России ставили в словах ударения как бог на душу положит! То есть, несмотря на огромное количество в стране замечательных писателей, в XIХ веке в массе своей люди разговаривали как кому вздумается, и, чтобы понять друг друга, собеседникам из разных губерний требовались немалые усилия. А это значит, что настоящего расцвета культуры в монархической России не наблюдалось.
Борьба за правильное словоупотребление в обиходной и литературной речи велась в том числе посредством собирательства и классификации неправильных и ошибочных форм речи и произношения слов. Так, весьма любопытным представляется опыт российского юриста и филолога В.Р. Долопчева, опубликовавшего в 1886 году справочник «Опыт словаря неправильностей в русской разговорной речи». За образцы правильной речи автор принял литературный язык «образцовых писателей», поправки основаны на работах поэта и публициста С.А. Аксакова, лингвистов и литературоведов Ф.И. Буслаева, А.А. Потебни, академических словарях и словаре Даля. В примерах первое слово употреблено неправильно, второе — правильно: абонамент — абонемент; абрикоса — абрикос; аглицкий — английский; бакцилла — бацилла и т.д.
Аналогичную задачу решал И.И. Огиенко, который собрал и опубликовал в 1914 году «Словарь неправильных, трудных и сомнительных слов, синонимов и выражений в русской речи». Причём «правильные» образцы слов автор подтверждает цитатами из произведений признанных классиков русской литературы. Нам встретился в этом словаре презабавный пример того, как стремительно и неумолимо изменяется язык во времени независимо от лингвистов. Так, слово «ботинок» мужского рода приводится автором как пример ненормативной речи, правильно тогда было говорить «ботинка» — в женском роде.
В качестве обоснования И.И. Огиенко приводит цитату из романа И.А. Гончарова «Обрыв»: «Марья Егоровна замялась и начала топать ботинкой об пол, оглядывать и обдёргивать на себе мантилью». А вот ещё цитата — из тургеневского романа «Дворянское гнездо»: «Вся её фигура, от лоснистых волос до кончика едва выставленной ботинки, была так изящна». И, наконец, приведём пример из романа Достоевского «Братья Карамазовы»: «Удивляюсь я на вас, сударь, — прибавил он, помолчав, как-то жеманно опустив глаза, выставив правую ножку вперёд и поигрывая носочком лакированной ботинки».
Согласно этому словарю правильно говорить милосердый, а не милосердный, танцовал, а не танцевал (данный пример обоснован ссылкой на строки Пушкина «Легко мазурку танцовал»). Но таких случаев, когда ошибка превращается в норму, — единицы, всё-таки язык тяготеет к фундаментальности и постоянству, и высокая его изменчивость больше проявляется в изменении орфоэпии (правил литературного произношения. — А.Д.) и в динамике включения заимствованных слов и словоформ.
Особенно чуткое и вполне профессиональное отношение к языку и языкознанию было свойственно В.И. Ленину. В архивах краковской полиции сохранился протокол допроса Ленина, которому он подвергся после приезда в Краков «в целях выяснения личности и происхождения». В этом документе, в частности, сказано: «Опрашиваемый показал: «Зовут меня Владимир Ульянов, сорока двух лет, родился я в городе Симбирске, той же губернии, сын Ильи и Марии, православного вероисповедания, женат, детей не имею, по профессии литератор и журналист. (…) Состою корреспондентом русской демократической газеты «Правда», издаваемой в Петербурге, и русской газеты, издаваемой в Париже под названием «Социал-демократ», что и является источником моего существования».
Такова самохарактеристика Владимира Ильича, которая во многом объясняет ещё один документ — записку, написанную его рукой, в которой выражена весьма профессиональная озабоченность проблемами литературного языка и языкознания:
«Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно, — писал Владимир Ильич на рубеже 1919—1920 годов. — К чему говорить «дефекты», когда можно сказать недочёты или недостатки или пробелы?
Конечно, когда человек, недавно научившийся читать вообще и особенно читать газеты, принимается усердно читать их, он невольно усваивает газетные обороты речи. Именно газетный язык у нас, однако, тоже начинает портиться. Если недавно научившемуся читать простительно употреблять, как новинку, иностранные слова, то литераторам простить этого нельзя. Не пора ли нам объявить войну употреблению иностранных слов без надобности?
Сознаюсь, что если меня употребление иностранных слов без надобности озлобляет (ибо это затрудняет наше влияние на массу), то некоторые ошибки пишущих в газетах совсем уже могут вывести из себя. Например, употребляют слово «будировать» в смысле возбуждать, тормошить, будить. Но французское слово «bouder» (будэ) значит сердиться, дуться. Поэтому будировать значит на самом деле «сердиться», «дуться». Перенимать французски-нижегородское словоупотребление значит перенимать худшее от худших представителей русского помещичьего класса, который по-французски учился, но во-первых, не доучился, а во-вторых, коверкал русский язык.
Не пора ли объявить войну коверканью русского языка?»
А вот записка Ленина от 18 января 1920 года:
«Тов. Луначарский!
Недавно мне пришлось — к сожалению и к стыду моему, впервые, — ознакомиться с знаменитым словарём Даля. Великолепная вещь, но ведь это областнический словарь и устарел. Не пора ли создать словарь настоящего русского языка, скажем, словарь слов, употребляемых теперь классиками, от Пушкина до Горького.
Что, если посадить за сие 30 учёных, дав им красноармейский паёк?
Как бы Вы отнеслись к этой мысли?
Словарь классического русского языка?
Не делая шума, поговорите с знатоками, ежели не затруднит, и сообщите мне Ваше мнение».
Вскоре Ленин конкретизирует своё поручение:
«В.А. СМОЛЬЯНИНОВУ. 19 МАЯ 1921 г.
Задание — краткий (малый «Лярусс» образец) словарь русского языка (от Пушкина до Горького). Образцового, современного. По новому правописанию».
Ленин более ста лет назад чётко осознавал высочайшее, в том числе политическое, значение разработки научно обоснованных словарей. И не просто осознавал, а чётко сформулировал конкретные задания государственным чиновникам! Из приведённых нами небольших ленинских записок со временем, по сути, выросли Институт лингвистических исследований РАН, Институт русского языка имени В.В. Виноградова РАН, Государственный институт русского языка имени А.С. Пушкина, Институт филологии РАН, Институт языкознания РАН, многочисленные филологические, в том числе литературные, вузы и профильные факультеты, которые сегодня мы имеем в России. Выросла наука о русском языке, десятки тысяч филологов, журналистов, писателей, учителей получили знания о правильном литературном языке, научились на нём говорить и писать и стали распространять свои знания в широкие народные массы.
К работе над словарём при жизни Ленина было привлечено более 30 учёных Москвы и Петрограда; и к осени 1923 года в основном был подготовлен первый том словаря. Однако закончить работу в тот период не удалось, она возо-бновилась лишь в 1927 году. Новый толковый словарь русского языка в четырёх томах, составленный под редакцией Д.Н. Ушакова, был издан в 1935—1940 годах. В предисловии к первому тому составители отметили, что постарались выполнить пожелания В.И. Ленина к образцовому толковому словарю современного русского литературного языка.
Одним из ключевых авторов четырёхтомника под редакцией Д.Н. Ушакова был С.И. Ожегов. Сергей Иванович происходит из старинного уральского рода, поэтому его фамилия имеет ударение на «о», от слова «óжег» — так встарь называлась палка, которую окунали в расплавленный металл, чтобы определить степень его готовности. В воспоминаниях о Сергее Ивановиче его сын, Сергей Сергеевич (1925—2017), доктор архитектуры, известный отечественный архитектор и педагог, вспоминал, как отец говорил ему: «Мы происходим от одного из демидовских крепостных, которому чудом удалось спастись из затопленных подвалов Невьянского завода».
Дед С.И. Ожегова — Иван Григорьевич — более полувека трудился в Уральской химической и золотосплавочной лаборатории в Екатеринбурге, где добываемое на уральских заводах и приисках золото переплавляли в слитки, которые отправляли затем в государственную казну. Все дети Ивана Григорьевича (их было 14) получили высшее образование. Отец Сергея Ивановича — Иван Иванович — окончил Технологический институт в Петербурге и стал инженером-технологом, работал инженером на Писчебумажной фабрике купцов Кувшиновых в Тверской губернии.
В имении Кувшиновых Каменное (ныне — город Кувшиново) 10 (23) сентября 1900 года в семействе И.И. Ожегова родился старший сын — Сергей. Мать Сергея Ожегова Александра Фёдоровна происходила из династии псковского духовенства. Среди предков выдающегося лексикографа по материнской линии был известный русский филолог, переводчик Библии, основоположник русской библейско-исторической школы протоиерей Герасим Петрович Павский (1787—1863), который оставил после себя фундаментальный труд по русской грамматике «Филологические наблюдения над составом русского языка» (1841—1842).
В 1909 году И.И. Ожегов был приглашен в Петербург, на службу в Экспедицию заготовления государственных бумаг, и семья разместилась в четырёхкомнатной квартире в доме по Фонтанке, 144 — вблизи пушкинских мест. Здесь вплоть до переезда в 1936 году в Москву жил С.И. Ожегов. После окончания гимназии Сергей Иванович в 1918 году поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета. Однако в связи с революционными событиями учиться он не стал, а, как рассказывает его сын, «уехал к родным по матери в город Опочку (Псковской области. — А.Д.) и, будучи членом партии эсеров, устанавливал там советскую власть». Вскоре, порвав с эсерами, с декабря 1918 года Сергей Иванович служит в Красной Армии, участвует в боях с белофиннами в Карелии, затем — против Врангеля на юге Украины. Красноармейские должности Ожегова говорят о многом: командир полковой разведки, начальник штаба полка, начальник штаба тыла Харьковского военного округа в Екатеринославе.
После окончания Гражданской войны ему предложили учиться в военной академии, но Сергей Иванович в 1922 году демобилизовался и вернулся в Петроград, где продолжил учёбу в университете. В 1926 году он окончил факультет языкознания и материальной культуры (так тогда назывался филологический факультет), его наставники — выдающиеся российские и советские лингвисты Л.В. Щерба (1880—1944) и В.В. Виноградов (1894—1969), Б.М. Ляпунов (1862—1943). После окончания университета Ожегов поступает в аспирантуру Института истории литератур и языков Запада и Востока при ЛГУ, углублённо занимается изучением истории русского литературного языка, знакомится с обширным кругом древних и новых языков (в первую очередь славянских).
В 1927—1930 годах С.И. Ожегов — преподаватель Высших курсов искусствознания при Государственном институте истории искусств; в 1931—1936 годах — ассистент Ленинградского педагогического института им. М.Н. Покровского, затем доцент ЛГПИ им. А.И. Герцена. В 1934 году ему была присуждена учёная степень кандидата филологических наук (без защиты диссертации, по Постановлению CHK).
В 1936 году Ожегов переезжает в Москву по приглашению Отдела печати ЦК ВКП(б) в связи с решением Оргбюро ЦК ВКП(б) об ускорении работы над «Толковым словарём русского языка» (под редакцией профессора Д.Н. Ушакова). Его семье по личному распоряжению наркома В.М. Молотова были выделены две комнаты в коммунальной квартире на Смоленском бульваре.
С сентября 1939 года Ожегов — старший научный сотрудник Института языка и письменности АН СССР. В 1941—1942 годах Сергей Иванович руководит московской частью Института на Волхонке, 18/2 (ныне это Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН). В 1950—1952 годах он — учёный секретарь совета Института языкознания АН СССР; с 1952 года — зав. сектором культуры речи Института языкознания АН СССР; с 1958 года — зав. сектором современного русского языка и культуры речи Института русского языка АН СССР; с 1963 до конца жизни — зав. сектором культуры русской речи того же института. В 1961—1962 годах по совместительству был заместителем директора института.
В 1950-е годы Ожегов преподавал в Московском государственном университете историю русского литературного языка, создал курс для филологических факультетов университетов. Доктором филологических наук стал в 1958 году без защиты диссертации, по совокупности научных трудов; звание профессора получил в 1961 году, за несколько лет до смерти.
…Трудился над составлением словаря Ушакова коллектив из шести учёных, и вклад Ожегова был весьма значительным. Им создано из общего объёма словаря в 435 печатных листов более 150 листов (по свидетельству сына С.И. Ожегова). То есть более 30% всего объёма словаря Ушакова — работа именно С.И. Ожегов, а кроме того, он участвовал в редактировании четырёхтомника.
В вышедшем в свет с 1935 по 1940 годы словаре Ушакова достаточно полно отражены русская лексика и фразеология 1920—1930-х годов, согласно сформулированному авторами принципу: «Составители старались придать словарю характер образцового, в том смысле, чтобы он помогал усвоить образцовый, правильный язык, а именно, большое внимание обращено в нём на нормативную сторону: правописание, произношение, ударение слов, грамматические указания, полезные для русских и нерусских, указания на сферу употребления слов, имеющие практическое значение для ищущих стилистического руководства».
По мере завершения работы у Ожегова возникает замысел словаря более компактного — однотомного и вместе с тем весьма полного и обновлённого по сравнению с четырёхтомником Ушакова. К осени 1940 года Сергей Иванович создаёт план издания «Малого толкового словаря русского языка». Оно «предназначается для широкого читателя и является нормативным: он должен быть пособием для изучения современной правильной литературной русской речи». Словарь должен содержать около 60 тыс. слов, представляющих «основной лексический состав литературного языка с включением наиболее существенных разновидностей устной и письменной речи». Объём издания — 120 авторских листов. В основу Малого словаря предполагалось положить лексику «Ушаковского словаря» в сокращённом виде и всю работу закончить в 1942 году.
Начавшаяся война не позволила этим планам осуществиться в намеченные сроки: лишь в начале 1949 года вышло в свет первое издание однотомного «Словаря русского языка», составленного С.И. Ожеговым (при участии Г.О. Винокура и В.А. Петросяна), под общей редакцией академика С.П. Обнорского.
Словарь Ожегова выдержал шесть прижизненных изданий и неоднократно переиздавался в зарубежных странах (репринтно), в том числе в Китае и Японии, он стал настольной книгой всех иностранцев, изучающих русский язык. Особым знаком мирового признания Ожегова стал «Новый русско-китайский словарь», вышедший в Пекине в 1992 году. Автор словаря Ли Ша (русская по происхождению, давно живущая в Китае), по сути, скрупулёзно, слово в слово, перевела на китайский язык весь «Словарь русского языка» С.И. Ожегова.
Одной из центральных тем научных интересов и исследований С.И. Ожегова были направления развития русского языка в советское время. Его мысли и идеи по данной теме находили выражение в статьях, заметках, докладах, монографиях: «Основные черты развития русского языка в советскую эпоху» (1951); «Из истории слов социалистического общества» (1952); «Русский язык и советская культура» (1957); «Новый этап исторического развития русского литературного языка» (1960); «О формах существования современного русского языка» (1962).
Закономерным итогом этой большой работы явилось выдвижение С.И. Ожеговым научной социолингвистической проблемы «Русский язык и советское общество», которая с конца 1950-х годов стала одной из главных тем в научно-исследовательском плане Института русского языка АН СССР. Организация этой работы и начало её проходили под руководством С.И. Ожегова, результаты были опубликованы уже после смерти Сергея Ивановича — в 1968 году в четырёхтомнике «Русский язык и советское общество. Социолого-лингвистическое исследование».
…В широком кругу лингвистических интересов С.И. Ожегова лексикография занимала главное место. Академик Л.В. Щерба описывал особенные черты исследователя-лексикографа: «Словарная работа, как основанная исключительно на семантике, требует особо тонкого восприятия языка, требует совершенно особого дарования, которое по какой-то линии родственно писательскому дарованию».
Всеми этим качествами обладал Ожегов-лексикограф. Он не только имел вкус к трудоёмкой и кропотливой работе, но тонко чувствовал структуру слова, знал множество бытовых, исторических, областных и сугубо специальных реалий, стоящих за словами русского языка. Изучение родного языка в его живых социальных связях и отношениях было главной темой научного творчества С.И. Ожегова. Вот почему целый ряд его публикаций посвящены старым русским авторам: И.А. Крылову, П.А. Плавильщикову, А.Н. Островскому.
Выдающийся советский и русский лексикограф Л.И. Скворцов (1934—2014), ученик С.И. Ожегова, вспоминал, что однажды выслушал импровизированную мини-лекцию Сергея Ивановича об истории коньячного производства в России. Кладовые обширной памяти Ожегова хранили многое из истории науки и техники, народных промыслов, спорта, военного и театрального быта, из городского и сельского фольклора, из самых разных художественных текстов. Он всё читал и всем интересовался.
Самый близкий друг Сергея Ивановича профессор А.А. Реформатский (1900—1978) писал о нём: «Сергей Иванович был очень цельным и своеобразным человеком. Он был русистом не только в лингвистике, но и в жизни, и в своих интересах и вкусах. Он великолепно знал русскую старину, русскую историю и этнографию. Знал и хорошо чувствовал русские пословицы и поговорки, поверья и обычаи. Прекрасный знаток русской литературы, как классической, так и современной, он никогда не расставался с книгой. А книги он читал «с карандашом», пристально и целеустремлённо. Богатый жизненный опыт в соединении с верным чутьём и выдвинули Сергея Ивановича в первые ряды деятелей культуры речи».
Конечно же, нельзя искоренить ни пошлое тяготение к новым словечкам, сконструированным по принципу «рашн-америкашн», ни преувеличенную ненависть к любому необычному слову, но можно учить людей разумно и бережно относиться к своему языку. За бережливость и любовь к русскому языку, за неутомимое служение ему мы ценим С.И Ожегова и его последователей.
https://gazeta-pravda.ru/issue/103-3174 ... letariata/
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Пользователи
