|
БУДУЩЕЕ ГДЕ-ТО РЯДОМ
Традиционный для лево-патриотического лагеря в последние 20 лет спор, отчего погиб социализм, составил стержень одной из сквозных тем-дискуссий, с которыми газета работала в течение 2010 года.
Позвольте представить некоторые промежуточные итоги.
В левой публицистике давно уже сформировались два основных подхода к проблеме. Первый гласит: СССР и соответственно социализм в СССР пали жертвой внешнего давления, враждебных действий агентов влияния и пятой колонны.
Второй подход утверждает, что основными причинами крушения были причины внутренние: накопившиеся в ходе социалистического строительства ошибки, прежде всего в целеполагании, не познанные вовремя закономерности (и в принципе отставание теории от практики, как утверждают братья Хало), перерождение руководящих кадров. Иначе говоря, внутренние противоречия самого социализма.
За прошедший период появилось немало интересных статей, проясняющих те или иные аспекты проблемы. Эта работа, несомненно, должна быть и будет продолжена.
В самом общем виде попытаюсь сформулировать некоторые обобщения.
Ошибки в целеполагании. (Здесь сразу могут спросить: откуда берутся ошибки в целеполагании, в чем причина их появления? Отвечу просто: такова, видимо, природа научного поиска, а поскольку социализм – система, строящая себя с помощью науки, то… соответственно и не застрахованная от подобных ошибок.)
Первую из ошибок совершил Хрущёв, когда ввел в социалистическую систему целеполагания некритически воспринятые цели капиталистической системы (уровень и, так сказать, товарную номенклатуру потребления). Задача догнать и перегнать Америку по количеству автомобилей, холодильников и всего прочего на душу населения была одновременно и верной, и абсолютно ошибочной. Верной в том смысле, что социализм должен был стать наиболее привлекательной для жизни системой. Ошибочной в том, что из американского образа жизни, не мудрствуя лукаво, заимствовалась практически вся «линейка потребления». К примеру, наличие персонального автомобиля выглядит вполне логичным для капитализма, но более чем дискуссионно в социалистическом обществе (где оно с успехом могло быть заменено четко и комфортно работающей системой такси).
В принципе работа над аутентичным и привлекательным образом социализма в области потребления велась из рук вон плохо, что приводило к необходимости усиливать запретительные меры. И среднестатистический советский человек всё больше попадался на удочку банальной «мечты» о джинсах, жвачке и возможности посидеть у стойки бара с бокалом виски, глазея на стрип-девиц у шеста.
Затем последовала не менее серьезная ошибка: вместо экономической реформы, которая потенциально содержалась в подходах наших академиков-кибернетиков: Глушкова, Немчинова, Анчишкина (в самом общем виде – значительное усиление в управлении компоненты, связанной с деятельностью автоматических систем управления), то есть реформы, соответствующей внутреннему духу и перспективному направлению социалистического строительства, ученые-экономисты, уже воспринимавшие ошибочную хрущевскую систему целеполагания и работавшие в ее рамках, навязали Брежневу и Косыгину вариант реформы, который вел в прошлое. На практике это в итоге выразилось в нарастании элементов, некритически заимствованных из капиталистической системы хозяйствования, прежде всего в наращивании феномена затратности в воспроизводственном контуре, что в свою очередь результировалось в фетишизации категории прибыли.
Реформа системы управления по Глушкову–Немчинову означала бы, во-первых, движение к более высокой стадии обобществления труда, то бишь к тому самому ленинскому обобществлению на деле. Бурно развивавшаяся с начала 60-х годов вычислительная техника позволяла решать задачи планирования и учета всё более и более качественно и всё более гибко.
Во-вторых, реформа Глушкова–Немчинова могла бы серьезно урезать власть бюрократической номенклатуры, которая тридцать лет спустя выступила одной из главных движущих сил контрреволюционного переворота.
Строго говоря, одной из целей реформы по Глушкову–Немчинову могло стать полное уничтожение управленцев как социального слоя и замена их чем-то вроде нынешних сисадминов.
При всей спорности и даже анархичности данная цель (назовем ее постепенным уменьшением количества вертикальных отношений в обществе) вполне аутентично вписывалась в марксистский тезаурус в той части, которая относилась к постепенному отмиранию государства. Если бы партия не срослась к тому времени с государством, возможно, КПСС разглядела бы, что в таком ослаблении роли государства кроются блестящие перспективы для нее самой.
В конкретной же исторической ситуации именно открывшаяся перед компартией перспектива утерять значительную часть власти, передав ее непонятным АСУ и людям, их обслуживающим, видимо, больше всего напугала Брежнева и Косыгина. Не исключено, здесь сыграла ключевую роль и одна из основных ошибок в целеполагании, совершенная еще в сталинский период, – неправильная оценка роли и перспектив тех или иных глобальных научных направлений, в частности кибернетики.
Горбачёв дополнил и завершил ряд ошибок в определении целей, перенеся его из базиса в надстройку, когда попытался механически и эклектически сочетать ценности социализма и буржуазной демократии.
Для начала следовало бы разработать образ аутентичной социализму демократии, затем пути перехода к ней, а уж затем начинать экспериментировать.
Таковы основные ошибки в целеполагании, к данному моменту проанализированные нашей газетой и научным сообществом, сплотившимся вокруг нее.
Уже простой суммы этих ошибок хватило бы для возникновения резонанса. К примеру, ошибки в целеполагании и экономическом реформировании привели к товарным и продовольственным дефицитам, которые, наложившись на демократизацию советского общества по буржуазным канонам, немедленно произвели разрушительный эффект.
Почему же теория вовремя не поставляла практике нужные ответы на стратегические вопросы? Возможно, потому, что, как утверждает Г.А. Багатурия, давно уже нужна новая наука – о наиболее общих законах практики, праксиология, которой не было во времена СССР. (Попытки, впрочем, были. Одно из перспективных научных направлений в последние социалистические годы было связано с исследованиями наиболее общих законов человеческой деятельности. Занимался этим такой выдающийся ученый, как Г.П. Щедровицкий, но, увы… немного не хватило исторического времени.)
Думаю всё же, что определенную роль сыграли и исторически сложившиеся в СССР общественные условия, в которых научный поиск в ряде общественных дисциплин был, мягко говоря, затруднен. Модель, в значительной степени заимствованная из религиозных культов, модель, в которой личность, находящаяся на организационной вершине партийной пирамиды, должна являться одновременно и источником высшей научной истины, продемонстрировала свою нежизнеспособность или, по меньшей мере, высокую уязвимость и низкую эффективность.
Она (модель) ограничивала и демотивировала ученых-обществоведов, которые в результате не смогли или не захотели вовремя предлагать свои ответы на стратегические вопросы.
Вот почему одним из главных уроков, которые следует извлечь из крушения советского варианта социализма, является необходимость своевременного создания системы взаимодействия между партийными структурами, оперирующими с практикой, и теоретиками. Системы, которая способна была бы поставлять Практике нужные концепции в нужное время и по рекомендациям Теории притормаживать Практику в периоды, когда концепции по тем или иным причинам выдвинуть не удается или они не готовы. (В этом смысле Горбачеву, видимо, нужно было года на три-четыре продолжить «застой», одновременно форсировав концептуальную работу и подготовку стратегического плана движения вперед.)
Что касается внешних причин, то они достаточно общеизвестны. Капиталистические производственные отношения, господствовавшие в мире капитала, вступили в противоречие с наличием феномена реального социализма.
Уже само существование системы социализма, достигнутая ею к середине 70-х годов прошлого века военная и экономическая мощь и мировоззренческая привлекательность для значительной части населения планеты ставили под угрозу существование системы капиталистических производственных отношений. И вполне естественно, что мир капитала пытался всеми возможными способами уничтожить мир социализма. Безусловно, что такая деятельность осуществлялась и на уровне целеполагания, как и то, что существовали убежденные или добросовестно заблуждавшиеся агенты влияния.
Итак, несомненно, что накапливались внутренние противоречия социализма, и так же неоспоримо, что классовая борьба, принявшая отчасти вид геополитической борьбы двух мировых систем, также никуда не делась и, возможно, даже обострилась (вплоть до возможности уничтожения всего человечества – феномен, к слову сказать, во времена Маркса и Ленина не существовавший, а при Сталине только обозначивший свое мрачное воздействие на все общественные процессы).
Соединение этих двух факторов породило цунами, похоронившее под собой СССР и его вариант развития социализма.
Могло ли всё быть иначе? Безусловно. Да, прошлое всегда жестко детерминировано, ибо оно уже состоялось. Именно поэтому, когда мы взираем на наше недавнее прошлое из 2011 года, нам кажется, что в 1988–1991 гг. не было иных вариантов. Но будущее-то всегда многовариантно. И если мы посмотрим на 1988 год из 1987-го, то увидим, что события могли разворачиваться и совершено по-иному.
В этом пункте противники социализма всех мастей начинают злорадно потирать руки: «Как же так: передовой строй – и проиграл отсталому, загнивающему капитализму?» Или: «Какая теперь разница, пусть даже социализм и мог быть продолжен в будущее, но теперь он разрушен, чего теперь рассуждать о тех или иных тонких нюансах индетерминизма?»
…В истории было очень много примеров, когда победившее новое, передовое через какое-то время терпело временное поражение и было вынуждено уступать, а иногда даже никогда больше и не возрождалось в данной конкретной стране.
Вспомним. В 1648 году в Англии произошла буржуазная революция, в достаточно жесткой форме свергнувшая феодальную монархию и отринувшая господство католической церкви. Однако уже к 1688 году в Англии произошла Реставрация, институт монархии было восстановлен, а утверждение капитализма и окончательная его победа, с точки зрения некоторых теоретиков, не завершились в Великобритании и по сей день. Из всех безусловных завоеваний той революции только религиозный результат: господство протестантизма остается бесспорным. Впрочем, англиканская церковь, главой которой является монарх, так же далека от того варианта протестантизма, о котором мечтали Кромвель и его соратники, как американская баптистская община – от палаты лордов.
1793 год. Франция. Великая буржуазная революция. Однако уже в 1815 году основные достижения революции были упразднены и начался длительный процесс борьбы революций и реставраций, в ходе которой династии Бурбонов, Бонапартов и республиканские правительства многократно сменяли друг друга у власти, период, затянувшийся до 1871 года.
В 1936 году в Испании, как известно, победили левые силы и началось движение в сторону социализма. Однако после трехлетней гражданской войны и почти сорокалетнего господства режима Франко в стране была восстановлена монархия, а о социалистическом опыте в Испании сейчас мало кто вспоминает.
О чем это говорит? О том, что мы просто-таки обязаны, исходя из конкретного исторического опыта, выдвинуть гипотезу, что при построении нового общества существует определенная закономерность: в большинстве случаев смена старого общественного строя новым не может состояться, так сказать, с одного раза. Конкретные параметры этой закономерности нам еще только предстоит открыть.
Да, возможно, нам, россиянам, не повезло и в нашей стране процесс реакции затянется. Означает ли это, что социализм в мире перестанет развиваться? Ни в коей мере. Китай и Латинская Америка, в какой-то степени Иран демонстрируют, что социалистические идеи живы и способны одерживать великие победы.
Например, Китай уже является главной промышленной державой мира, то есть он решил ту задачу, которую не смог решить СССР. И как только Китаю удастся широко освоить технологии, относящиеся к пятому и шестому укладам (атомная энергетика, информационные технологии, космос, биотехнологии), можно будет утверждать, что социализм на планете одержал очередную, пусть и не окончательную, победу.
Сегодня внутреннее социалистическое время КНР насчитывает 61 год, что примерно соответствует 1978 году по внутренним часам советского социализма. Иначе говоря, социализм в Китае приближается к той высшей точке, которой когда-либо достигал СССР. Я считаю, что это произошло примерно в 1975–1977 гг., когда были одержаны значительные внешнеполитические победы, достигнут военно-стратегический паритет и накоплен огромный социально-экономический потенциал. Однако уже в это время начали сказываться ошибки в стратегическом целеполагании, начиналось нисходящее движение.
В общем, Китайская Народная Республика сейчас подходит к важному хронологическому рубежу, и здесь, как представляется, прежде всего важны усилия в области целеполагания. Что для начала означает поддержание способности Теории вовремя подсказывать Практике правильные ответы на возникающие тактические вопросы: например, как сдерживать инфляцию или нужно ли скупать долги капиталистических стран? Но что еще важнее – способность Теории выдвигать цели, адекватные стратегической линии развития мировоззрения.
С моей точки зрения, определенные ошибки в целеполагании в КНР уже совершены, но время на их исправление еще есть. Исходя из нашего собственного опыта, мы можем с высокой степенью вероятности предположить, что в социалистическом обществе, подобном прошлому советскому или нынешнему китайскому, подлинно стратегические цели далеко не всегда выдвигаются теми, кто находится на вершине общества, – вот такая вот любопытная просматривается закономерность. Отсюда вытекает и очень простой практический совет китайским товарищам: как уже было сказано, вместо того чтобы преследовать диссидентов, особенно диссидентов слева, подобных Кузнецову, Фетисову или Хабаровой в СССР, нужно внимательно анализировать их идеи и пытаться приспособить к нуждам социалистического строительства. При этом совершенно не обязательно коренным образом и форсированно изменять организационную и социальную структуру общества.
(Не следует, конечно, присваивать, пусть под самым благовидным предлогом, чужие идеи. Скорее всего, здесь также существует определенная запретительная закономерность, согласно которой украденная лидером у теоретика идея выхолащивается, теряет привлекательность и оптимальные варианты продолжений, словом, тем или иным способом не может осуществиться оптимальным образом.)
Итак. Ничего сенсационного во временной победе старого над новым нет. Можно сказать, что такая временная победа почти закономерна. Что нам делать и как жить дальше?
Строго говоря, теперь нам надо выявить закономерность, в рамках которой происходит следующий шаг: вторичная победа нового над реставрированным старым.
Второй приход социализма не может и не должен строиться на тех же самых принципах, что и первый. Против этого вопиет как формальная логика, так и конкретная история.
В России, в отличие, скажем, от Германии или Японии, социализм уже был, это наше прошлое. Поэтому, как минимум, наше отношение к социализму отличается от ситуации перед 1917 годом на фактор рефлексии по отношению к Ленину, Сталину, Горбачеву, предательству большей части верхушки компартий, индифферентности народных масс в деле защиты завоеваний социализма и прочим приятным и неприятным моментам нашей социалистической истории.
В этой связи мне совершенно непонятны попытки некритического, нерефлексирующего, неанализирующего отношения к тем или иным персонажам. Нам нужны не Ленин, Сталин или Горбачев, а новые люди, в мировоззрении которых в качестве обязательной компоненты будет содержаться выверенное и сбалансированное по линии приятия/критичности отношение и к тому, и к другому, и к третьему. И здесь ошибки непростительны, ибо прошлое, в отличие от будущего, уже состоялось.
Мы обязаны отыскать в ленинизме, сталинизме и даже горбачевском периоде те идеи и те социальные технологии, которые способны прорастать в социалистическое будущее, безжалостно отбросив те, которым подобает навсегда остаться в прошлом.
Далее. Как минимум, сторонникам вторичного прихода социализма будет противостоять уже не сплоченный многовековой кастовостью и освещенный тысячелетними усилиями церкви класс, класс гордящихся многовековыми своими родословными и обладающих тысячами навыков удержания власти и богатств.
Нет. Нынешняя российская элита сформировалась из двух основных источников: перерожденцев из старой советской элиты, то есть, грубо говоря, предателей (пусть не страны, но своей прежней веры, мировоззрения), и из наиболее диссидентских, авантюрных и не боящихся риска, вплоть до риска криминального, пассионариев из общества. (Поэтому, кстати, идеологически, теоретически предатели-перерожденцы всегда будут зависимы по отношению к бывшим диссидентам, ибо последние, при всех своих недостатках, обладают некоторой внутренней цельностью и при ответе на вопрос, в какой унитаз спустил свой партбилет, не испытывают никаких психологических расстройств.)
Является ли этот противник более сильным, чем сообщество столыпиных, путиловых и корниловых?
Алексей Петрович ПРОСКУРИН,
главный редактор «ЭФГ»
Экономическая и философская газета, № 1, 2011 г.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Пользователи
