Статьи Виктора Стефановича Кожемяко

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср мар 15, 2023 8:50 pm

Сталин: жизнь после смерти
№24 (31373) 16 марта 2023 года
4 полоса
Автор: Подготовил Александр ВОРОНЦОВ.

Чем дальше от нас отстоит фигура И.В. Сталина, тем чётче очевиден весь невероятный масштаб этого политического гиганта уже не только активным сторонникам коммунистических идей, но и всем остальным. Как сказал поэт, «большое видится на расстоянье». Сегодня всё новые и новые миллионы наших сограждан ищут правдивые ответы на вопросы, связанные со сталинской эпохой. Ложь и мифы о Сталине, которые насаждались последние десятилетия, уже не вызывают доверия масс. Достойный вклад в развенчание этих мифов внёс «круглый стол» в редакции газеты «Правда», который состоялся 3 марта.

Направление главного удара

— 70 лет прошло с той скорбной даты, когда ушёл из жизни человек, который принял Россию с сохой, а оставил с ядерным оружием, — подчеркнул в своём выступлении депутат Государственной думы, член Центрального Комитета КПРФ, руководитель Всероссийского движения «В поддержку армии, оборонной промышленности и военной науки» генерал-лейтенант В.И. Соболев.

Можно выдумывать какие угодно мифы об эпохе Сталина, но есть непреложные факты. Главный из них: за сталинские годы численность населения нашей страны значительно выросла. Точка отсчёта — 1927 год, когда у руля государства прочно встал Сталин, и в этом же году была проведена перепись населения, которая показала численность 148,4 млн человек. А согласно переписи 1952 года, страну населяло уже на 40 млн больше — 188,4 млн человек. И это несмотря на то, что в годы Великой Отечественной войны мы потеряли, по разным оценкам, от 20 до 27 млн человек.

Хорошо известно, что в годы своего правления Сталин воплотил в жизнь планы Ленина, успешно осуществив индустриализацию, коллективизацию и культурную революцию. Сделав акцент на военной стороне вопроса, В.И. Соболев показал, что именно эти меры обеспечили нашу Победу над фашистской Германией.

Выступавший напомнил знаменитую речь И.В. Сталина, произнесённую в 1931 году: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». И через 10 лет, когда действительно началась война, поставленная Сталиным задача была решена.

В.И. Соболев подробно остановился на ряде аспектов деятельности Сталина, которые неоднозначно трактуются до сих пор историками и публицистами, особенно его противниками.

Так, договор Молотова—Риббентропа о ненападении между СССР и Германией позволил достичь важнейших военных целей. За счёт этого мы передвинули границу на 250—350 км от тогдашних рубежей СССР. Это позволило напрочь опрокинуть гитлеровский «блицкриг».

Говорят, что Сталин репрессировал многих военачальников, которые могли бы обеспечить успех в первый период войны. Что касается количества репрессированных военных, то их всего 2216 человек. Это менее 1 процента от командно-политического состава Красной Армии по состоянию на 22 июня 1941 года.

Поэтому, по мнению В.И. Соболева, нельзя говорить о вреде репрессий. «А ну-ка мы, кроме Власова, оставили бы в армии ещё кого-то, кто не желал бы победы СССР, не желали укрепления своего государства, не желали защищать свою Родину? Возможно, эти люди готовились стать гражданами мира… Потому это не ошибка, а заслуга Сталина. Некоторые историки говорят, что если бы не было 1937 года, то не было бы и победного 1945-го», — подчеркнул генерал Соболев.

Ещё об одной «ошибке» Сталина тоже любят порассуждать. Дескать, надо было приводить войска в боеготовность, не дожидаясь 22 июня. Ведь директива о приведении войск приграничных округов в полную боевую готовность была направлена в войска лишь 21 июня в 18 часов. Так можно ли было осуществить это раньше?

В.И. Соболев привёл подробную аргументацию, почему этого нельзя было сделать. По его мнению, сдерживающим фактом было то, что Великобритания находилась в состоянии войны с Германией с 1 сентября 1939 года, и это было крайне невыгодно с точки зрения обеспечения безопасности азиатских колоний Британии. Англичане всячески искали повод, чтобы выйти из войны с Германией и направить усилия своего гигантского военного флота на защиту своих колоний в Азии.

Если бы Британии удалось замириться с Германией, то с высокой вероятностью Япония напала бы на СССР. Потому что в таком случае у неё не было бы шанса победить в войне за британские колонии и она всю свою военную мощь обрушила бы на восток Советского Союза, где у японцев была сосредоточена мощная военная группировка в Маньчжурии. Поэтому Сталин всячески стремился не дать Британии повода обвинить СССР в агрессивных намерениях, что было бы неизбежно, если бы мы заранее объявили мобилизацию и стали перемещать свои войска к границе. В этом случае Британия обвинила бы СССР в развязывании войны против Германии и вышла бы из войны с ней.

Кстати, и Германия была заинтересована в том, чтобы Британия поступила именно так. Поэтому Гитлер в мае 1941 года послал своего ближайшего соратника Рудольфа Гесса в Лондон для ведения переговоров по поводу заключения мира.

Черчилль ждал, когда у Сталина нервы не выдержат, чтобы объявить нашу страну агрессором. Но директива о приведении войск в боеготовность была направлена, когда уже ничего нельзя было изменить. «Потому это не ошибка, а гениальная заслуга Сталина. Он в самом начале предотвратил войну на два фронта, с Германией и Японией одновременно», — заключил В.И. Соболев.

Некоторые сомневаются и в том, что нападение гитлеровцев было внезапным. А как же донесения разведки, как же Зорге? Ведь он даже точную дату начала войны называл. В.И. Соболев подробно разъяснил своё видение сложившейся тогда ситуации. Во-первых, дата начала войны несколько раз переносилась, что уже само по себе выглядело подозрительно. Во-вторых, план нападения на СССР — план «Барбаросса» — содержал в себе ту часть, которая была направлена на дезинформацию советского командования.

Ключевым для немецкого командования было скрыть направление главного удара, а не время начала войны. В этом и состояла цель операции по дезинформации. По поручению немецкой разведки военные атташе Германии во многих странах мира распространяли информацию о том, что главный удар будет нанесён на юге с целью овладения важными промышленными и сельскохозяйственными районами Украины и юга России. «К сожалению, мы не смогли этому противодействовать. Скорее всего, это была ошибка нашего генштаба. Немцы же нанесли главный удар по направлению Минск — Москва. Это одна из причин поражений в первый период войны», — резюмировал В.И. Соболев.

Направление главного удара немецкой армии установить было в принципе невозможно без разведки со спутников, которая у нас есть сейчас. Потому что «немецкий генштаб провёл блестящую операцию по перегруппировке своих войск», — признал генерал Соболев. Данные Зорге и других разведчиков необходимо было подтвердить наличием ударных группировок у наших границ. А их за неделю до начала войны не было. Используя развитую сеть железных и шоссейный дорог в Европе, немцы перебросили свои главные ударные группировки — танковые — в самый последний момент перед началом войны. И это невозможно было предвидеть.

Потому в оперативно-тактическом плане удар немецких группировок был внезапным. Главной причиной того, что нашей армии было очень тяжело, — невиданной силы масштаб этого удара. Поэтому уже 24 июня Сталин издал указ о передислокации нашей промышленности на восток, хотя ещё никто не знал, как будет развиваться война. И это тоже был гениальный ход. Ведь 1523 крупнейших предприятия перевели из западных районов нашей страны на восток. И уже с ноября — декабря 1941 года эти заводы начали работать на новых местах.

Наши Вооружённые Силы в 1941 году заложили фундамент Победы, гитлеровцы не достигли ни одной цели стратегического плана «Барбаросса». Блицкриг был сорван.

Сталин лично участвовал в планировании и осуществлении крупнейших стратегических военных операций. Он дважды в день вызывал представителя генштаба с докладом. Он знал по фамилиям каждого командира дивизии, знал, на что они способны, управлял этими кадрами.

«Заслуга Сталина в достижении Победы — исключительная», — резюмировал генерал Соболев.

Сталин и атомная бомба

Малоизвестные факты об участии И.В. Сталина в создании ядерного щита нашей страны сообщил в своём выступлении председатель Центрального совета РУСО, доктор технических наук И.И. Никитчук.

Перед войной в СССР активно наращивались исследования в ядерной физике. Война внесла коррективы, и многие учёные из этой сферы были направлены на другие работы, как, например, Курчатов и Харитон, которые занимались проблемой размагничивания кораблей, а Флёрова вообще отправили на фронт.

Но уже 28 сентября 1942 года (и это в разгар Сталинградской битвы!) Сталин подписывает секретное распоряжение Государственного Комитета Обороны (ГКО), которым Академии наук СССР предписывалось возобновить прерванные войной работы по исследованию использования атомной энергии и организовать при АН СССР специальную лабораторию атомного ядра.

В конце октября 1942 года в Москву был вызван Курчатов. Ему поручается анализ получаемой информации от внешней разведки. И 27 ноября 1942 года, через 5 дней после окружения немцев под Сталинградом, ГКО, который возглавлял Сталин, принял решение о разведке и добыче урановой руды. Это был первый шаг навстречу атомному будущему нашей страны.

В феврале 1943 года ГКО принимает Постановление об организации при Академии наук СССР лаборатории ядерных исследований, которая получила кодовое название — Лаборатория №2. Руководителем её по рекомендации Сталина назначили Игоря Васильевича Курчатова.

В Лаборатории №2 Курчатова в 1944 году работали уже около 100 сотрудников.

19 мая 1944 года Курчатов написал Сталину докладную записку «О состоянии работ по проблеме урана на 20 мая 1944 года». В ней он, в частности, писал:

«У нас, несмотря на большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943—1944 годах, положение дел остаётся совершенно неудовлетворительным…

Зная Вашу исключительно большую занятость, я всё же, ввиду исторического значения проблемы урана, решился побеспокоить Вас и просить Вас дать указание о такой организации работ, которая соответствовала бы возможностям и значению нашего государства…»

3 декабря 1944 года Сталин утвердил Постановление ГКО «О неотложных мерах по обеспечению развёртывания работ, проводимых Лабораторией №2 АН СССР», где, в частности, говорилось: «… возложить на тов. Берия Л.П. наблюдение за развитием работ по урану».

Назначая ответственным за ядерную проблему Л.П. Берия, Сталин принимал во внимание, что в качестве наркома внутренних дел он мог лучшим образом обеспечить секретность проведения крупномасштабных работ. Во-вторых, ведая внешней разведкой, он имел наибольшую информацию о работах по атомной тематике, проводимых за границей. Существенно было и то, что в ведении ведомства Берия находилось Главное управление исправительно-трудовых лагерей, заключённые которых представляли мобильную и дешёвую рабочую силу, необходимую для масштабных строительных работ.

10 августа 1945 года Курчатова пригласили к Сталину. В кабинете присутствовали Сталин, Молотов и Берия. Сталин попросил Курчатова доложить, как идут дела. Курчатов в ответ нарисовал в общем-то безрадостную картину: в лаборатории работают всего лишь 100 человек вместе с техниками и рабочими, и при таком небольшом коллективе решать сложные и важные вопросы трудно; соответствующей промышленной базы в нашей стране практически нет.

18 августа 1945 года в кабинете Сталина состоялось заседание Политбюро ЦК ВКП(б).

Обсудив ситуацию с бомбардировкой США японских городов и положение дел с работами в ядерной области в СССР, Сталин, подводя итог, сказал:

— Мы все понимаем сложность сложившейся ситуации в мире в связи с монополией США на атомное оружие. Мы все осознаём, что создание советской урановой бомбы — это вопрос жизни и смерти для нашего социалистического государства.

Наши учёные действительно сделали много, но надо им помочь. Прежде всего помочь в организации, поддержать материально, облегчить им быт… Словом, создать все необходимые условия для спокойной работы.

Я также считаю, что организацию всего дела по урановой бомбе надо переводить на общегосударственный уровень, установить для атомного проекта высший государственный приоритет. Интересы дела требуют учреждения единого государственного органа, в ведении которого должен быть весь перечень вопросов, решение которых определяет успех дела. Предлагаю учредить при ГКО Специальный комитет, за которым закрепить все научно-исследовательские работы в этой области, создание атомной промышленности. Но главной заботой должно стать создание урановой бомбы. Эта задача ключевая, и её решению надо подчинить все другие задачи.

В состав комитета включили: Г.М. Маленкова — секретаря ЦК ВКП(б), Н.А. Вознесенского — председателя Госплана СССР, Б.Л. Ванникова — наркома боеприпасов, А.П. Завенягина — заместителя наркома внутренних дел, И.В. Курчатова — начальника Лаборатории №2, научного руководителя проблемы, П.Л. Капицу — академика, В.А. Махнёва — генерала НКВД, М.Г. Первухина — заместителя Председателя Совнаркома СССР, наркома химической промышленности.

— Предлагаю, — добавил Сталин, — ввести в состав комитета и назначить его председателем Лаврентия Павловича Берия.

Л.П. Берия предложил при Спецкомитете создать Технический совет для решения отдельных научных и технических вопросов. 20 августа 1945 года появилось Постановление ГКО, утверждённое И.В. Сталиным, которым учреждались Специальный комитет при ГКО, Технический совет и Первое главное управление при Совнаркоме СССР, их состав, полномочия и обязанности каждого из них.

Берия, став председателем Спецкомитета, активно взялся за работу и оказался прекрасным организатором: в кратчайшие сроки сумел сколотить отличные коллективы учёных и специалистов и создал им прекрасные условия для работы.

Основополагающие документы об атомной проблеме Сталин подписывал лично. Руководитель страны занимался атомным проектом каждый день в течение всего времени. Такой порядок позволял Сталину держать под контролем все основные работы, а подписанные им документы получали наивысшую государственную значимость, обеспечивались финансированием и принимались к безусловному исполнению всеми хозяйственными органами страны без каких-либо бюрократических проволочек.

К концу осени 1946 года на территории Лаборатории №2 был построен экспериментальный реактор Ф-1. Перед пуском реактора всех лишних людей Курчатов удалил, оставив несколько самых необходимых сотрудников. Присутствовал при этом и Л. Берия. 25 декабря 1946 года, когда приподняли кадмиевые стержни, счётчики нейтронов выдали громкий, ровный гул. Есть цепная реакция! Это был грандиозный успех.

Об этом сразу доложили Сталину.

В течение второй половины 1946 года и последующих 1947 и 1948 годов в КБ-11 был проведён невероятно огромный объём организационных, строительных, теоретических, расчётных, конструкторских, производственных и экспериментальных работ. Задачи по расчётам, экспериментальному обоснованию, проектированию и технологической подготовке изготовления ядерного заряда РДС-1 были выполнены к 1949 году.

В начале августа 1949 года состоялась встреча Сталина со всеми, кто самым непосредственным образом обеспечивал успех первого испытания атомной бомбы. На встрече присутствовали В.М. Молотов, Л.П. Берия, Г. М. Маленков, М.Г. Первухин, Б.Л. Ванников, Ю.Б. Харитон, П.М. Зернов, И.В. Курчатов, Л.А. Арцимович.

Первым докладывал о готовности к испытаниям И.В. Курчатов. Он сообщил, что практически всё готово к первому взрыву.

После Курчатова докладывал Ю.Б. Харитон, который рассказал о готовности конструкции атомного заряда к сборке и последующему испытанию. Когда он подошёл к рассказу о количестве закладываемого в заряд плутония, его неожиданно остановил Сталин:

— Скажите, товарищ Харитон, а нельзя ли из этого плутония сделать не одну, а две бомбы, но меньшей мощности?

— К сожалению, товарищ Сталин, этого сделать невозможно по простой причине, поскольку этого не допускают законы физики.

— Законы физики… Законы природы, товарищ Харитон, тоже не догма…

Позднее этот сталинский ответ его хулители приводили как доказательство «ограниченности тирана», которому, дескать, и законы природы не писаны. Но Сталин был, кроме всего прочего, ещё и выдающимся философом-диалектиком, который при этом имел в виду, что люди познают законы природы лишь в некоем приближении. И то, что сегодня воспринимается как непреложный закон, завтра может оказаться лишь частным случаем более общего закона.

И Сталин оказался прав: пришло время, знания расширились, и из того количества плутония, которое содержалось в РДС-1, стало возможным делать даже не две бомбы, а три и больше.

18 августа 1949 года Специальным комитетом был подготовлен проект Постановления Совета Министров СССР «О проведении испытания атомной бомбы» за подписью Председателя Совета Министров СССР И.В. Сталина. В нём ответственность за качество подготовки взрыва возлагалась на Курчатова и Харитона.

28 августа 1949 года к сборочной мастерской у основания стальной башни на полигоне близ Семипалатинска был доставлен боевой ядерный заряд. На следующий день он был смонтирован, и бомба готова к испытанию.

Берия, опросив на полигоне учёных и военных, убедившись, что действительно всё готово, доложил об этом Сталину и получил согласие на испытание.

29 августа 1949 года в 6 часов 30 минут И.В. Курчатов отдал приказ о взрыве бомбы. Это была победа!

30 августа Л.П. Берия и И.В. Курчатов направили доклад И.В. Сталину:

«Тов. Сталину И.В. Докладываем Вам, товарищ Сталин, что усилиями большого коллектива советских учёных, конструкторов, инженеров, руководящих работников и рабочих нашей промышленности, в итоге четырёхлетней напряжённой работы, Ваше задание создать атомную бомбу выполнено.

29 августа в 4 часа утра по московскому и в 7 утра по местному времени в отдалёном степном районе Казахской ССР, в 170 км западнее г. Семипалатинск, на специально построенном и оборудованном опытном полигоне получен впервые в СССР взрыв атомной бомбы, исключительной по своей разрушительной и поражающей силе мощности...»

Так под руководством Сталина советские учёные совершили настоящий подвиг, лишив США монополии на ядерное оружие, обеспечив нашей стране мирную жизнь.

Слухи о крахе социализма сильно преувеличены

Первый заместитель председателя Центрального совета РУСО, доктор экономических наук И.М. Братищев напомнил слова Шолохова: «Был культ личности Сталина, но была и личность».

По мнению И.М. Братищева, историю СССР надо рассматривать как гигантского масштаба эксперимент, научно поставленный опыт. У экспериментаторов, включая Сталина, не было цели лично обогатиться или прославиться, и они не могли знать, каким будет конечный результат. И.М. Братищев привёл слова Ленина, произнесённые в 1918 году, о том, что, как будет выглядеть законченный социализм, этого мы не знаем. Строительство социализма — это творчество миллионов, непрерывный поиск.

Можно ли считать случившееся в 1990-е годы крахом социализма? По мнению И.М. Братищева — нет. Здесь мы столкнулись со специфической формой исторического регресса, это временное явление. Неизбежно наступит исторический этап, когда социализм будет вновь построен в нашей стране.

Благодаря СССР — большой России — мир впервые увидел спроектированное государство. Оно обеспечило благополучие и безопасность своим гражданам и создало систему централизованного управления хозяйством на макро- и микроуровне. Новое общество стремилось к воплощению гуманистических ценностей, идей справедливости, коллективизма, общинности.

Оставаясь «красным мечтателем», Сталин был прагматиком, который взял верх над искушённым противником. В современной России влияние Сталина на общественные процессы растёт, резюмировал И.М. Братищев.

О непосредственном участии Сталина в строительстве Военно-Воздушных Сил СССР рассказал председатель Центрального исполнительного комитета межрегиональной организации «Союз советских офицеров» генерал-лейтенант Г.М. Бенов. Иосиф Виссарионович любил авиацию, поэтому лётчиков называли «сталинскими соколами». При Сталине было создано 18 лётных училищ, сейчас в строю осталось только два. 2000 лётчиков не хватает нашей авиации! Самолёты строят, а летать некому.

Член президиума Центрального совета РУСО, член Союза журналистов и Союза писателей России контр-адмирал В.А. Попович рассказал о роли Сталина в строительстве Советского Военно-Морского Флота.

После Первой мировой войны российский военный флот был почти полностью потерян: корабли погибли или были затоплены. Благодаря Сталину флот возродился: к началу войны в СССР было построено более 300 судов различных классов. Был создан и атомный флот.

Член Московского городского комитета КПРФ, член президиума Центрального совета РУСО, кандидат исторических наук М.Б. Чистый в своём выступлении сделал акцент на опровержении распространяемых антисоветчиками домыслов о сталинских «массовых репрессиях», которые якобы затронули десятки миллионов человек. Согласно адресованной 1 февраля 1954 года на имя Н.С. Хрущёва записке министра внутренних дел СССР, министра юстиции СССР и Генерального прокурора СССР, с 1921 по 1954 год по обвинению в контрреволюционных преступлениях было арестовано 3 млн 377 тыс. человек и к высшей мере наказания (расстрелу) приговорены 642980 человек. Аналогичные данные содержатся в записке от 15 февраля 2000 года, подготовленной председателем Комиссии при президенте РФ, известным «прорабом перестройки» А.Н. Яковлевым. Изучив секретные архивы КГБ, он назвал следующие цифры: с 1924 года к высшей мере наказания приговорены 799 тыс. 455 человек. При этом доля оправдательных приговоров, по данным специалистов и ряда публицистов, составляла от 11 до 16 процентов и выше. Нынешние суды выносят оправдательные приговоры менее чем в одном проценте случаев.

Говоря об осуждённых и расстрелянных при Сталине, Михаил Чистый напомнил, что в их числе были власовцы, полицаи, бандеровцы, «лесные братья», а также представители сотрудничавшего с нацистами троцкистско-бухаринского подполья, обманным путём внедрившегося в ряды Коммунистической партии, советских органов государственного управления, хозяйственных организаций, Красной Армии и НКВД. В качестве подтверждения выступавший процитировал выдержки из мемуаров внутрипартийных заговорщиков, написанных ими в эмиграции в послевоенный период, а также напомнил о действиях троцкистов, реально поддержавших гитлеровцев в военные годы.

Оставшиеся на свободе троцкистские кадры показали своё истинное лицо с началом войны. Так, бывший адъютант Тухачевского генерал-майор Боярский был в числе тех, кто в первые же дни войны перешёл на сторону фашистов. Выступавший упомянул также действовавшую в СССР подпольную радиостанцию троцкистов «Старая гвардия Ленина» (Конкордия V) — одну из нескольких тайных радиостанций сети нацистской пропаганды, направленной на «идеологическое разоружение» советских граждан. Таким образом, «чистка» силовых и хозяйственных структур перед войной, по мнению М. Чистого, способствовала росту безопасности страны, очищению «от пособников врага, которые в решающий момент могли воткнуть нож в спину».

Что же касается перегибов на местах, то они действительно были. И связано это было, по мнению М. Чистого, с тем, что в 1937 году Сталин предпринял усилия, направленные на развитие народовластия в СССР. И ряд партработников, опасаясь поражения на всеобщих выборах, начали устранять не только представителей «пятой колонны», но и своих политических конкурентов. Кроме того, имел место троцкистский заговор и в органах безопасности, следствия и прокуратуры. Целью заговорщиков было возбудить недовольство народа по поводу незаконных арестов невиновных лиц. Эту провокаторскую практику М. Чистый сравнил с тем, как на Майдане в Киеве в 2014 году неизвестные снайперы расстреливали собравшихся на площади для разжигания ненависти к легитимной на тот момент власти.

Михаил Чистый также обратил внимание на то, что бывший в 1937 году в Москве послом США Джозеф Дэвис впоследствии в интервью американской прессе и в своих мемуарах положительно оценивал процессы против изменников Родины, так как это уничтожило «пятую колонну» внутри СССР, которая помешала бы в войне с Гитлером. По словам Дэвиса, эти процессы — свидетельство «поразительной дальновидности Сталина и его близких соратников».

Член ЦК ЛКСМ РФ И.В. Цевменко посвятил своё выступление несостоятельности ряда антисоветских, антисталинских мифов. Так, десятилетиями распространявшееся представление о том, что Сталин в первые дни войны якобы находился «в прострации», опровергается архивными документами — прежде всего журналом посещений. Уже в 5.45 утра 22 июня 1941 года Сталин принял в своём кабинете руководителей правительства и армии: Молотова, Берию, Тимошенко, Жукова...

Незаслуженно демонизируется Пакт о ненападении между Германией и Советским Союзом. А между тем аналогичные мирные договоры в те годы с Германией заключили многие страны. В 1934-м между Германией и Польшей была подписана Декларация о неприменении силы. В 1938 году было заключено соглашение между Германией, Великобританией, Францией и Королевством Италия. В 1939-м были заключены договоры между Германией и Эстонией, Литвой, Латвией. И только после этого СССР заключил с Германией договор о ненападении. Иосиф Сталин, выступая по радио 3 июля 1941 года, так прокомментировал это: «Я думаю, что ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой, если во главе этой державы стоят даже такие изверги и людоеды, как Гитлер и Риббентроп. И это, конечно, при одном непременном условии — если мирное соглашение не задевает ни прямо, ни косвенно территориальной целостности, независимости и чести миролюбивого государства».

О том, чем на самом деле был «культ личности» Сталина, свидетельствуют многие ставшие ныне доступными архивные документы. Так, в 1938 году нарком водного транспорта СССР Ежов обращался в Политбюро ЦК партии и Президиум Верховного Совета СССР с предложением переименовать Москву в Сталинодар. «Гений Сталина является историческим даром человечеству, его путеводной звездой», — писал Ежов в своей записке. Председатель Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинин проинформировал Президиум: «Сталин категорически высказался против переименования».

К 70-летию Сталина в 1949 году был создан специальный комитет, который обобщал все поступающие предложения о мероприятиях по поводу юбилея. Все до единого предложения Сталин отверг. Вот некоторые из них. Так, предлагалось создать в Москве Дворец жизнедеятельности Сталина, увенчать новое здание МГУ его фигурой, установить ежегодный праздник в честь дня рождения вождя, учредить орден Сталина.

Есть и такой факт. После окончания войны рассматривали варианты памятника в честь Победы советского народа в Великой Отечественной войне, и Сталин лично участвовал в принятии решения. Во многих вариантах монумента было предложено изваять фигуру самого Сталина, однако он их отверг и выбрал вариант памятника советскому солдату с девочкой на руках.

Таким образом, можно сказать, что Сталин пытался активно противодействовать «культу личности».

Сегодня всё более очевидными становятся достижения сталинской экономики, благодаря которой нашей стране удалось неуклонно осваивать новые горизонты прогресса. Это и испытание первой атомной бомбы, и запуск первого искусственного спутника Земли, а затем и человека в космос.

Особая тема — Сталин и газета «Правда», основанная Лениным. Об этом говорил выступивший на «круглом столе» в редакции политический обозреватель «Правды», член ЦК КПРФ В.С. Кожемяко.

Известно, что Иосиф Виссарионович стал автором передовой статьи в первом номере нового издания большевиков и потом нередко выступал здесь на важнейшие темы. Вместе с тем журналист, начавший свой путь правдиста 60 лет назад, много интересного слышал от ветеранов главной газеты Советской страны о том, как Сталин лично руководил ею. О его встречах с главным редактором и телефонных звонках в редакцию, о поддержке им лучших материалов и критике газетных неудач.

А основную часть своего выступления В.С. Кожемяко посвятил укоренившемуся в современной России извращению наших социалистических достижений и образов великих советских вождей. Записав в Конституции РФ, что отныне страна не будет иметь никакой государственной идеологии, в реальности новоявленные правители сделали таковой антикоммунизм и антисоветизм.

— С высоких трибун, — заявил выступавший, — более тридцати лет постоянно звучат нападки на ленинско-сталинскую эпоху. Но даже в этих условиях неуклонно растёт популярность Иосифа Виссарионовича. И это доказывает, что правда берёт верх. Следует нам ещё активнее продолжать давление на власти предержащие с целью официального признания выдающимися историческими личностями, обеспечившими неоценимый подъём нашему Отечеству, В.И. Ленина и И.В. Сталина. Именно они олицетворяют величайшие достижения России.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пт мар 17, 2023 10:41 am

Всех сил требует наша борьба
№25 (31374) 17—20 марта 2023 года
6 полоса
Автор: Сергей ЛЕВЧЕНКО

Первый секретарь Иркутского обкома КПРФ Сергей ЛЕВЧЕНКО в беседе с политическим обозревателем «Правды» Виктором КОЖЕМЯКО

От Москвы до самых до окраин, как поётся в знаменитой песне, развернулась после рокового августа 1991 года эпопея борьбы за воссоздание в нашей стране Коммунистической партии. На волне разожжённой предателями контрреволюции, когда смута овладела сознанием множества людей, Ельцин поспешил издать подряд аж два указа, которыми запрещалась деятельность КПСС и Компартии РСФСР. А Горбачёв от руководимой им партии публично отрёкся.

Однако настоящие коммунисты смириться с разнузданным произволом не могли. О том, как действовали они тогда в Иркутской области, беседую с многолетним первым секретарём здешнего обкома КПРФ Сергеем Георгиевичем Левченко.

Призвала сама жизнь

— По-моему, для читателей стоит, хотя бы кратко, сказать о том, как вы пришли на партийную работу. Я-то знаю: по рождению вы сибиряк, по профессии — строитель…

— Да, окончив школу в родном Новосибирске, здесь же поступил в строительный институт. Когда настал срок распределения на работу, выбрал Красноярск. Это была середина 1970-х, и там разворачивались самые крупные стройки. Мастером, прорабом, начальником участка на ударной комсомольской возводил с товарищами Красноярский алюминиевый завод.

— А через пять лет происходит в вашей биографии событие, можно сказать, знаменательное: двадцатисемилетнего инженера главк назначает генеральным директором крупнейшего строительно-монтажного управления в городе Ангарске Иркутской области! О том, что оно и в самом деле крупнейшее, говорило уже слово «внекатегорийное», которым характеризовалось. Это значит — по масштабу работ выше первой, то есть официально высшей, категории. Хотя, если говорить о масштабе, он и в Красноярске был у вас, как говорится, будь здоров?

— Это верно. Кроме корпусов электролиза на алюминиевом, мой участок начинал возводить и огромный экскаваторный завод, строил и металлургический, и ряд других предприятий. Мы занимались монтажом металлоконструкций и особо сложных конструкций из железобетона. Ну а управление, которым мне предстояло руководить, вело строительство не только по всей территории Иркутской области, но и далеко за её пределами — в Алма-Ате и Новокузнецке, Липецке и Хабаровске...

— В свои 27 вы стали самым молодым руководителем такого уровня среди крупнейших предприятий Минмонтажспецстроя. И ведь оказанное вам доверие не было случайным. Так же как спустя ещё пять лет, когда вы возглавите Советскую власть в крупнейшем (опять крупнейшем!) районе Ангарска — станете председателем Юго-Западного райисполкома. Через два года, в 1989-м, вы — второй секретарь Ангарского горкома партии, а в начале 1990-го, в очень трудный для страны и партии момент, Сергей Левченко заменит внезапно ушедшего из жизни первого секретаря горкома Виктора Константиновича Худошина, который был заботливым вашим наставником на советской и партийной работе.

— Что ж, партийная работа отныне и надолго, до сего дня, станет моим призванием, исконного «технаря».

А призвала, можно сказать, сама жизнь. Ведь с августа 1991-го пришлось буквально в осаде отстаивать свой горком, биться за воссоздание запрещённой партии, а потом, будучи избранным в феврале 1993-го первым секретарём Иркутского обкома КПРФ, восстанавливать областное партийное отделение.

Стойкостью держались

— Насколько я знаю, Сергей Георгиевич, вы и ваши товарищи по Ангарской городской парторганизации ни в августе 1991-го, ни позже не сдали свой горком. Как всё это происходило?

— После указа Ельцина о запрете партии я собрал актив, и мы единогласно решили, что это вопиющая несправедливость по отношению к абсолютному большинству членов КПСС. Я же знал этих людей в своём городе! Честных тружеников, которые действительно во многом были примером для всех остальных. Ну а поскольку я первый секретарь и ответственности за городскую парторганизацию с меня никто не снимал, вопрос перед коммунистами поставил прямо: что будем делать?

Решение опять-таки было единогласное: горком не сдадим! Замотали цепями двери, установили круглосуточное дежурство внутри здания...

— Это было 22—23 августа?

— Да, в те дни... Были попытки штурма. Травили собаками. Звонили и угрожали.

Но и огромное количество звонков в нашу поддержку! Люди предлагали свою помощь: «Только скажите — мы придём и вас защитим». Я отвечал, что пока такой необходимости нет, что мы постараемся справиться сами.

— Между тем по всей стране в это время развернулась настоящая вакханалия в отношении партийных комитетов. Начиная с ЦК. Захватывали здания, забирали партийные документы и партийное имущество, а людей просто выбрасывали. Как же вы-то держались?

— Наверное, всё-таки была в городе атмосфера большого уважения к горкому и его руководителям. Кучка так называемых демократов не могла ничего против этого поделать.

— Но милиция же, новая власть...

— А я заметил, что и милиция не очень старалась. Знали ведь они меня не один год. Знали и других в горкоме. Тоже уважали, наверное.

— И каковы были дальнейшие ваши действия?

— Стал обращаться с исковыми заявлениями в судебные инстанции. Вплоть до Верховного суда, куда дошёл летом 1992-го.

— А здание горкома и в это время оставалось за вами?

— Да, по-прежнему.

— Расскажите, пожалуйста, кто был тогда вместе с вами, рядом с вами. Не один же вы продолжали борьбу?

— Что вы! Я считаю, нашему городу очень повезло. Рабочий город. Здесь быстро разбираются, кто есть кто, и судят здесь о каждом не по красивым словам, а по делам. В горкоме, в бюро горкома люди подобрались очень достойные и надёжные. В основном. Я вам скажу: абсолютное большинство членов того бюро и потом активно работали в партии.

— То есть не ошиблись в своё время, принимая их в члены КПСС?

— Не ошиблись. Юрий Владимирович Бурцев, Вера Егоровна Стенькина, многих надо бы назвать…

— Спрашиваю об этом не столько в историческом плане, сколько в сугубо современном. Из прошлого надо извлекать уроки для сегодняшнего и завтрашнего дня. А за фактами, о которых мы сейчас говорим, — тема убеждённости коммуниста. Глубокой идейной убеждённости, которая диктует поведение в самых трудных ситуациях и не позволяет предать дело, которому служишь. Ведь служение это — не за деньги, не за выгодное местечко. Или, как говорится, не за страх, а за совесть. В нынешних условиях, когда молодёжь в массе своей становится всё более прагматичной и когда вдруг даже среди тех, от кого не ожидаешь, возникают иногда мотивы некоей карьерной или материальной заинтересованности (например, во что бы то ни стало попасть в выборный список и т.п.), чаще надо вспоминать и говорить о примерах иного рода. О бескорыстии, самоотверженности, о стремлении отстаивать справедливость для всех, а не какой-то личный свой интерес. Вы согласны со мной?

— Разумеется, это очень важно! И поскольку верно говорят, что человек проверяется в беде, мы все в пору запрета партии, да и потом, когда она возрождалась, проходили такую проверку. Знаем, что выстояли не все. Однако партия живёт, действует, и это — благодаря людям, которые не изменили.

Коллективная воля и поиск

— Как возрождение происходило у вас?

— Необходимость организации была очевидна. Мы искали пути такой организации в условиях запрета Компартии. Делегацией из шести человек ездили в Москву и Ленинград, чтобы установить какие-то связи. Затем я снова собрал наш актив в ДК «Строитель» и предложил, коли мы запрещены, принять участие в создании отделения Социалистической партии трудящихся. Оговорившись: как только добьёмся отмены запрета, я первым вернусь в свою партию.

Меня поддержали больше трёхсот человек, находившихся в зале. Послали на съезд СПТ в Москву. В результате я возглавил областное отделение этой партии: ноябрь 1991-го. Одновременно мы создали у себя отделение общественной организации «В защиту прав коммунистов», и мне тоже поручили им руководить.

— А жили-то вы на что?

— Хороший вопрос. Полгода жил на заработанное раньше. Ничем другим, кроме всех этих неотложных партийных забот, заниматься не мог. А затем пришла делегация с места прежней моей работы — попросили вернуться.

— Генеральным директором строительно-монтажного управления?

— Да, тогда оно ещё называлось, как и прежде, — управление «Стальконструкция». Принял я товарищей в здании горкома, который мы удерживали за собой. Представители коллектива говорили о трудностях, о том, что дела стали ухудшаться и что желательно моё возвращение. А я ответил: пусть своё слово скажет весь коллектив. И на общем собрании проголосовали за меня.

Я вернулся. Стал работать. Но партийные дела не оставлял. А когда летом 1992-го надо было ехать на Конституционный суд в качестве свидетеля от Иркутской области, взял на два месяца отпуск без содержания. Вместе со мной полетела ещё Светлана Александровна Перфильева, тоже работавшая к тому времени в Соцпартии, а до этого — первым секретарём Нижне-илимского райкома КПСС. Вот вдвоём мы и представляли иркутских коммунистов на том суде. Сказать было что!

Когда же где-то осенью нам позвонили товарищи из Москвы и сообщили, что прогнозируется положительное решение по вопросу отмены большинства пунктов ельцинских указов о запрете Компартии, радости коммунистов в Ангарске и других районах области не было предела. Начался новый период большой работы по собиранию областной парторганизации. Под девизом: каждый, кто честен, будь с нами вместе!

Создали оргкомитет областной. Меня выбрали председателем. Затем в два этапа — областная партконференция. Сперва избрали делегатов на II Чрезвычайный (объединительно-восстановительный) съезд в Москву. А когда мы вернулись, прошёл уже восстановительный этап нашей конференции. Это был февраль 1993 года.

— Именно тогда вас избрали первым секретарём обкома?

— Тогда.

В абсолютно иных условиях

— Вы были на партийной работе и раньше. Но ведь начинать заново пришлось в совершенно иных условиях. Так вот, если взглянуть на пройденный путь из сегодняшнего дня, какие этапы выделите?

— Про условия вы верно сказали: они для нас абсолютно иные. Была партия правящая — теперь оппозиционная, находящаяся уже столько лет в труднейшем противостоянии к власти.

А если об этапах... Прежде всего, как я уже говорил, нам надо было восстановить партийные организации на местах. За год удалось это сделать во всех городах и районах. Потом продолжили работу в небольших посёлках, в сёлах и деревнях.

Вместе с тем мы понимали: нужна трибуна для расширения нашего влияния. И в 1994 году я пошёл на выборы в областное Законодательное собрание, стал его депутатом. А на выборах в Госдуму в следующем году нашим кандидатом и затем депутатом становится секретарь обкома Вера Семёновна Савчук.

— Но вы тоже ведь были депутатом Госдумы?

— Позже, с 1999-го по 2003-й. А тогда необходимо было сосредоточиться на восстановлении и укреплении парторганизаций. Да и в Законодательном собрании области кое-что из начатого не хотелось бросать на полпути.

— Что именно?

— Например, к тому времени я выступил с инициативой провести обсуждение путей развития производительных сил Иркутской области с учётом предложений различных политических партий. Помните, в советское время раз в пять лет проводились научно-практические конференции в регионах, посвящённые дальнейшим перспективам их развития? Очень серьёзные, с участием представителей различных министерств, ведомств, институтов, советских и партийных органов. Затем их рекомендации обобщались и учитывались Госпланом. И хотя Госплана теперь, к сожалению, не стало, аналогичный разговор мне представился полезным и в нынешних условиях.

— Ваше предложение было принято?

— Удалось доказать, что стоит такую конференцию провести. Я выступил с докладом, в котором изложил наше видение, а первый заместитель тогдашнего губернатора Ножикова сделал свой доклад. Затем, после обсуждения (собралось более трёхсот человек!), создали группу по выработке рекомендаций. В итоге абсолютное большинство наших предложений, которые я огласил в докладе, прошло и было включено в эти рекомендации.

— Значит, поняли правильность вашей позиции?

— Думаю, да. Подготовлен и был выпущен брошюрой обстоятельный социально-экономический анализ результатов деятельности власти в нашей области за последнее пятилетие.

— Каковы же были эти результаты, Сергей Георгиевич?

— Печальные. Экономика, социальная сфера области, как и всей страны, после контрреволюционного переворота оказались в обвале. Достаточно сказать, что несколько сотен наших предприятий, в том числе ведущих, полностью прекратили своё существование. Как говорится, куда ни кинь — всюду клин. А вот поправлялись дела крайне медленно, почти незаметно.

— Вы реально видели, как скорее улучшить положение?

— Совершенно конкретно. Потому так целеустремлённо и начали нашу борьбу за власть в области. Хотя начинать пришлось с очень низкой ступеньки.

Как вы знаете, первые выборы после переворота состоялись в 1993 году. И у нас тогда, представьте, оказался самый низкий результат в России по партийным спискам. На уровне всего 9 процентов!

— Почему же?

— Да потому, что мы в такой огромной области не смогли за короткий срок все парторганизации восстановить, наладить все связи, укрепиться финансово и технически. Но сразу скажу: на выборах в Государственную думу, которые прошли в 2021 году, наш итог по партийным спискам стал одним из самых высоких в стране — 28 процентов. И также одного из самых высоких результатов добились перед этим на выборах в областное Законодательное собрание: КПРФ получила у нас 36 процентов голосов избирателей и победила «Единую Россию».

— Наиболее впечатляющей стала всё-таки ваша победа на губернаторских выборах в 2015 году. И ведь до этого вы дважды боролись за этот пост?

— Да, в 1997-м и в 2001-м.

— Тогда по итогам вы оба раза были вторым, причём в 2001 году действующий глава областной администрации обошёл вас во втором туре меньше чем на два процента. Вы поверили в это?

— Разумеется, нет. В большинстве городов, где подсчёт голосов завершается раньше, чем в сельской местности, я всюду выиграл с большим перевесом.

— И что же потом?

— Как обычно бывает ныне в подобных ситуациях. В три часа ночи выключили свет, а когда в восемь стали новые результаты обнародовать, мой соперник был уже впереди. Опережение в самом деле мизерное, но и оно было сфальсифицировано.

— Да, не хочет власть пускать коммунистов в управление страной и регионами.

— Это, по-моему, всем уже должно быть абсолютно очевидно. Напомню, что, когда на тех самых губернаторских выборах 2001 года КПРФ со своими кандидатами заметно стала выходить вперёд, власть пошла на беспрецедентные меры, чтобы не допустить участия в борьбе наиболее сильных выдвиженцев Компартии. Под любыми, самыми надуманными предлогами! А потом и вовсе перестали рисковать выборами губернаторов, на время вообще отменив их.

— Но нажим-то на коммунистов разными способами продолжался.

— Конечно! Просто тактика в чём-то сменилась — стала ещё более хитроумной, подпольной, тихушной что ли.

Победа с ядовитым оборотом

— И тем не менее, несмотря на массу препон и трудностей, партия наша тоже работала. Причём у вас, в Иркутской области, работала весьма активно, умно, планомерно. Бывая здесь в командировках, я многое видел своими глазами и, прямо скажу, искренне восхищался.

— Мы старались. Как говорится, «не ожидая благоприятной погоды».

— Судя по результатам голосования в сентябре 2015 года, жители области достойно оценили работу вашего партийного отделения и вас лично.

— Тогда я первым в стране победил на вновь введённых прямых выборах губернаторов. Наверное, власть сочла, что все основные вопросы, связанные с этим, она уже решила и теперь можно такие выборы допустить. А мы, естественно, по максимуму использовали весь потенциал, который был накоплен нами.

— Сначала, насколько я помню, вы добились очень внушительных успехов на выборах муниципальных.

— Верно. Сперва в Ангарске, где из 15 кандидатов победили 11 наших, а затем на прямых выборах мэров в Братске и Иркутске. Знаете, общее число избирателей в этих трёх городах — больше половины всех избирателей Иркутской области. Так что и эти победы, и победа на последующих губернаторских выборах отнюдь не случайные.

— А какой получился разрыв в результатах между вами и действовавшим губернатором?

— Да огромный — в 2 раза. И они решились «нарисовать» только около 16 процентов.

— Незабываемо, какой подъём в нашей партии вызвала тогда столь внушительная победа коммуниста Левченко! Давайте рассмотрим, чего потом добились вы.

— Прежде всего, как считал я тогда, — возможности осуществить в масштабах области важнейшую свою идею. А именно: процесс перемен к лучшему в социально-экономической сфере вести на основе плана, то есть сугубо конкретной перспективной программы, скоординированной с районами, городами и посёлками. Чтобы реально объединить усилия работников на всех этажах власти и чтобы как можно больше людей в области об этой программе знали, а стало быть, могли контролировать её выполнение. Вот так родился наш Госплан.

— О нём, разумеется, я наслышан. И, помню, подумал тогда: до чего же правильное начало у Сергея Георгиевича!

— Орган под таким советским названием был учреждён моим указом, а первый пятилетний план составлялся с учётом не только видения областного правительства, Законодательного собрания и губернатора, но и предложений с мест. Он был обсуждён и согласован везде, в том числе представителями муниципалитетов. В кустовых собраниях, которые я проводил, участвовали больше тысячи депутатов и глав администраций.

— Движение дальше, согласно принятой пятилетке, пошло успешно?

— Да, все основные тогдашние показатели в области свидетельствуют об этом.

— Я обратил внимание, что в течение первых двух лет вашего губернаторства даже самые близкие к Кремлю социологические службы определяли вам высокие рейтинги. Как вы это объясняете?

— Да не могли же они сразу полностью игнорировать столь явные наши достижения! Но имейте в виду: одновременно, уже с первых губернаторских шагов, развернулась кампания по моей дискредитации.

— А можете назвать причины?

— Фактически они те же самые, что и причины для нашей радости. То есть успехи в развитии области. Чтобы не допустить их связи с губернатором-коммунистом, меня ведь ни в коем случае не хотели допустить до руководящей должности. Ну а поскольку это не получилось, решили вот так вывести из строя. И в конце концов добились своего! Что называется, не мытьём, так катаньем.

Коммунисты в России изгоями быть не должны!

— Следует признать, что такой метод «работы с кадрами», о котором вы сейчас сказали, был применён властью и продолжает применяться далеко не только к вам.

— А я в данном случае на оригинальность, исключительность и не претендую. Больше того, у меня в подсознании есть даже удовлетворённость определённая, в какой ряд, с точки зрения власти, я попал. Это ведь люди, которых по деловым их качествам «на- верху» считают опасными. Потому что они, находясь в оппозиции к этому «верху», представляют реальную угрозу конкуренции с ним. Вот и подвергаются они репрессиям по надуманным причинам — вместо того чтобы поддерживать и выдвигать.

Разве не подтверждает это, скажем, происходящее с Павлом Николаевичем Грудининым, который даже при нынешней системе на президентских выборах 10 миллионов голосов набрал? На самом-то деле набрал, конечно, гораздо больше — и они этого испугались. И пустились во все тяжкие, чтобы дискредитировать его.

Или пример Николая Бондаренко в Саратовской области. Уж сколько его мутузят, сколько разного рода судов, штрафов и прочих наказаний он перенёс! Всё сделали для того, чтобы не стал депутатом Саратовской областной думы.

— Вы правы, опровергнуть это невозможно.

— Таков реальный сегодняшний расклад, в который и я попал. Из-за кричащей несправедливости, разумеется, горько и обидно до глубины души. Особенно если напомню, что и на сыне моём отыгрались, подведя под суд и за решётку.

Но всё-таки главное даже не в личной обиде. Я ставлю вопрос вот о чём: а как такое на деле сказывается, на результатах работы? Ведь предвзятый, подозрительный, несправедливый подход проявляется в первую очередь, как правило, к членам и сторонникам нашей партии, которые чувствуют себя зачастую в положении изгоев. И это, считаю, приносит колоссальный ущерб во всех государственных делах.

— Вопрос вы ставите действительно наиважнейший. Причём сейчас, в условиях специальной военной операции, когда власть твердит о необходимости сплочения общества, он приобретает особую остроту.

— Вообще, по прошествии тридцати лет после антисоциалистического переворота в нашей стране очевидна потребность внимательнейшим образом разобраться, к чему мы пришли и до чего дальше можем дойти, если не будут осуществлены давно назревшие кардинальные перемены курса. Их предлагает КПРФ, и власти пора с наивысшей серьёзностью к этим предложениям отнестись.

— Как в Иркутской области обстоят дела после вынужденного вашего ухода с губернаторского поста?

— Если прямо сказать, к сожалению, снова началось сползание в социально-экономическую яму. Так, бюджет стал опять дефицитным, а мы за четыре года и три месяца моей работы добились его профицита. Резко начала падать доходная часть. Госдолг области при мне уменьшился почти втрое, а сейчас он снова вырос в 4 раза!

— По-моему, ваше партийное отделение подготовило и выпустило очень интересное, а главное, нужное издание: о работе губернатора Иркутской области Сергея Левченко в период 2015—2019 годов. По цифрам и фактам неопровержимо видно, какие же внушительные результаты были достигнуты. Есть чему поучиться!

— Для того издание это и предпринято. Жизнь продолжается, и борьбу нашу за лучшую жизнь для народа мы, коммунисты, будем продолжать. А борьба эта требует от нас всех сил и большого умения, в том числе учёбы на собственном опыте.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн мар 20, 2023 7:46 pm

«Наш Господь — его величество деньги»
№26 (31375) 21—22 марта 2023 года
4 полоса
Автор: Жан ТОЩЕНКО.

Член-корреспондент Российской академии наук Жан ТОЩЕНКО в беседе с политическим обозревателем «Правды» Виктором КОЖЕМЯКО

Сперва поясним заголовок, который мы решили дать сегодняшнему нашему диалогу. Это строка из капиталистического манифеста Михаила Ходорковского и его подручного Леонида Невзлина, названного ими «Человек с рублём».

Согласитесь, строка весьма выразительная и, можно даже сказать, программная. С огромнейшей претензией: противостоять другому Манифесту — коммунистическому, который появился в середине ХIХ века, став основой великого учения и великой всемирной борьбы.

Да-да, документ, откуда взят наш заголовок, был сочинён на исходе ХХ столетия именно как декларация противостояния коммунизму и социализму, как принципиальный вызов (ни много ни мало!) Марксу, Энгельсу, Ленину — настоящим титанам мысли и действия.

А инициатором столь самонадеянного вызова стал новоявленный российский олигарх Михаил Борисович Ходорковский. Он восходил вместе с горбачёвской «катастройкой», когда сверхбогачи-олигархи обозначились неким удивительным феноменом для социалистической страны и знаковым — для капиталистической.

Очень скоро в «новой России» Ходорковский обретает громкую известность, которая почти одновременно становится и мировой. В ряду оборотней, привлекающих особое наше внимание, безусловно, ему принадлежит одно из первых мест.

Когда советский студент и комсомолец отрёкся от самого себя

— Что, Жан Терентьевич, вы для начала хотите отметить в связи с этим очередным нашим антигероем?

— Сначала всё у него шло так, как и у миллионов его сверстников. Напомню: школа, институт (знаменитый Московский химико-технологический имени Д.И. Менделеева), получение диплома по специальности «инженер-технолог». Правда, в аспирантуру он не был приглашён — по словам проректора вуза-преемника, то есть нынешнего Российского химико-технологического университета (РХТУ), из-за неспособности к работе в экспериментальной химии. Зато, оговорюсь, были проявлены другие способности.

— Извините, прерву вас. Вот вы сразу заявили, что всё у этого персонажа поначалу шло аналогично миллионам ровесников его. И, с одной стороны, это вроде бы абсолютно верно. Только всё-таки не совсем.

— В чём же, как вы считаете?

— Удивительное совпадение, но что было, то было. Фамилию этого будущего знатного олигарха я узнал задолго до того, как он таковым стал. А получилось так потому, что моя жена работала в этом самом МХТИ, в «Менделеевке», как его обычно называют. Преподавала философию. Так вот, представьте себе, однажды она поделилась со мной необычной подробностью из институтской жизни. Время от времени к ней стали подходить некоторые преподаватели, даже иногда незнакомые, с просьбой уделить побольше доброго внимания студенту по фамилии… Ходорковский.

— Интересный факт!

— Потому и рассказываю. К счастью, вскоре выяснилось, что «протеже» учится на другом потоке, к которому жена отношения не имела. Но история эта запомнилась. Вместе с фамилией, которая несколько лет спустя вдруг возникла в совсем ином аспекте.

— А знаете, ваше воспоминание ничуть меня не удивляет. Наоборот, подтверждает моё представление об этой фигуре. И нисколько не опровергается рассказанным вами фактом моё утверждение, что сначала всё у него шло как и у других. С одним уточнением: ВНЕШНЕ так шло. Ну а что за этим подчас незримо скрывалось — иной вопрос.

— Но он-то и ключевой. Вы согласны?

— Ещё бы! Это же сквозной лейтмотив всей нашей серии про личины оборотней. Суть в том, каков человек изнутри и каким он может прикинуться с выгодой для себя — согласно господствующим обстоятельствам. Рассматривая Ходорковского как человека с определёнными природными данными, мы должны учесть мнение профессионалов, выраженное проректором «Менделеевки»: видный учёный-химик из него не получился бы. Они, его наставники, знают это лучше всех. Не исключаю, что сам он тоже к такому пониманию пришёл.

— Вы сказали: «Зато были проявлены другие способности».

— Да, почему он и пошёл в рост, как некоторые говорят, по комсомольской линии. Комсорг группы, комсомольский секретарь курса, факультета, наконец — заместитель секретаря комитета ВЛКСМ института и член райкома ВЛКСМ. Так по времени совпало, что именно эта стезя вынесла его на волну новых непредвиденных возможностей.

— Говоря о времени, имеете в виду так называемую перестройку?

— Да. При всём своём разрушительном заряде она вскружила головы, особенно молодым, массой многообещающих новшеств. Вот и Ходорковский после окончания института, используя свои комсомольские связи, решает с группой товарищей на основе появившегося Фонда молодёжной инициативы создать Межотраслевой центр научно-технического творчества молодёжи (НТТМ) — при Фрунзенском райкоме комсомола г. Москвы, под эгидой ЦК ВЛКСМ.

— А что сие значило?

— Если на официальном языке, эти центры призваны были заниматься внедрением в производство новых научно-технических разработок и распространением научной литературы. Казалось бы, благое дело.

— Диктовавшееся самой жизнью!

— Не случайно это новшество было воспринято на ура, и вскоре таких центров в стране насчитывалось уже около 600. Наибольшую известность приобрёл тогда новосибирский «Факел», сформированный научной молодёжью Академгородка и в самом деле успешно занимавшийся новаторскими исследованиями. Однако детище, созданное Ходорковским и его правой рукой Невзлиным, по содержанию своей деятельности на «Факел» вовсе не было похоже.

Оно, это детище, вообще резко отличалось от большинства НТТМ. Достаточно сказать, что лишь один данный центр в конце концов превратился в олигархическое явление.

— А почему?

— Потому что комсомолец и воспитанник советского вуза Ходорковский, почуяв, куда подул определяющий ветер в стране, поспешил внутренне отречься от прежнего своего статуса и с первых шагов направил старания руководимой им организации в кардинально иное, противоположное русло. С абсолютно другой целью и соответствующими способами её достижения.

«Заряженные на богатство» отбрасывают все ограниченияи перечёркивают нравственность

— Теперь, Жан Терентьевич, высказанный вами тезис надо бы наглядно конкретизировать.

— Что ж, совершенно понятно, что изначальной целью создававшихся центров научно-технического творчества молодёжи был интерес вроде бы общественный, государственный. Во всяком случае провозглашалось именно так. Но в путаных горбачёвских словоизлияниях этого времени, а главное — в недодуманных или умышленно подрывных властных действиях преимущественными так явно стали интересы личные, что их засилье становилось всё большим или даже решающим. Ходорковский свой выбор сделал однозначно в пользу личного интереса, отбросив все ограничения и перечеркнув нравственность.

— В чём это проявилось?

— Вместо предписанного внедрения в производство новых научно-технических разработок его НТТМ занялся… импортом и сбытом компьютеров, варкой джинсов, сбытом алкогольных напитков (в том числе поддельного коньяка), то есть бизнесом, который в ту пору приносил высокие прибыли. Разгул «перестроечной» бесконтрольности крупномасштабному мошенничеству способствовал.

Одновременно Ходорковский существенно «зарабатывал» на так называемом обналичивании средств. Тогда государственные предприятия, НИИ и КБ, в отличие от центров НТТМ, имели ограничения по обороту наличных средств, что приводило к лимитированию выплаты зарплаты. Чтобы обойти это, некоторые предприятия пропускали свои заказы через НТТМ, выплачивая им комиссионные. Ходорковский вместе с Невзлиным и другими подельниками сумел ловко и, что называется, на полную катушку использовать и этот способ личного обогащения.

— Все подобные способы, сомнительные и подсудные, вряд ли до сего времени даже известны?

— Разумеется. Но один, находящийся в основе многих прочих, всё же следует выделить. Я уже произнёс это слово, когда говорил о начале бизнеса Ходорковского, а сейчас сделаю ударение на нём: СВЯЗИ!

По существу вы их же имели в виду, вспоминая доброхотов-ходатаев за него во время институтской учёбы. А ведь то было лишь скромное начало. Находить, склонять к себе и по-своему использовать «нужных» людей стало для него действенным средством восхождения к огромнейшему богатству.

— Можете кого-нибудь персонально назвать?

— Очень удачно Ходорковский познакомился с Владимиром Дубовым, чьи родственники имели связи в наивысших эшелонах власти, вплоть до самого Горбачёва. Повезло и с Алексеем Голубовичем, родственники которого занимали крупные посты в Государственном банке СССР.

Отсюда становится понятным получение разрешения на образование одного из первых кооперативных банков. Да, под эгидой Фрунзенского отделения Жилсоцбанка СССР и НТТМ был учреждён Коммерческий инновационный банк научно-технического прогресса (ГИБ НТП). Его в 1990 году переименовали в Межбанковское объединение «Менатеп» (сокращение от «Межбанковское объединение научно-технического прогресса» или «Межотраслевые научно-технические программы»).

— Вон какие «научные», оказывается, названия скрываются за скандально прославившимся «Менатепом»…

— Да уж, «Менатеп» в ушах настрянет. Ходорковский стал председателем его правления, Невзлин и Голубович — заместителями председателя, Дубов — начальником управления дочерних банков и финансовой группы.

— Богатство недавнего студента быстро растёт?

— Можно сказать, как на дрожжах, и Ходорковский остро почувствовал пряный вкус больших денег. Уже в 1988 году суммарный оборот его торгово-посреднических операций составил 80 миллионов рублей. Впоследствии сам он рассказывал, что именно тогда «заработал» свои первые большие деньги — 160 миллионов. Якобы за специальную разработку для Института высоких температур Академии наук СССР (напомню, что средняя ежемесячная зарплата в СССР составляла тогда 217 рублей, а на производстве — 120—145 рублей).

«Специальная разработка» для академического института — звучит, конечно, красиво и весомо. Только серьёзные исследователи и СМИ, в том числе немецкая газета «Frankfurter Rundschau», называют реальные источники свалившихся миллионов «сделками сомнительного характера с деньгами, предназначенными для расчётов между государственными предприятиями». И это в контексте времени воспринимается гораздо убедительнее.

— То есть вы тоже считаете, что подобные «сделки», наряду с импортом компьютеров и фальсифицированного коньяка, стали основой богатства Ходорковского?

— Наиболее подтверждённый и логичный вывод. Именно деньги, доставшиеся таким шальным путём, стали для него поворотной силой отказа от всего советского и превращения вчерашнего члена ВЛКСМ в явного капиталистического дельца, для которого нажива стала путеводной звездой.

Вернусь сейчас к публикации Ходорковского и Невзлина «Человек с рублём», от которой мы начали этот наш разговор и которая в своё время буквально потрясла меня. Думаю, приведённые цитаты наших читателей тоже потрясут. Своим цинизмом, наглостью и нескрываемым презрением ко всем, которые не хотят принять их «программу жизни». Вот как они её определили уже много лет назад:

«Мы не скрываем, что заряжены на богатство. Наши цели ясны, задачи определены — в миллиардеры. Мы намерены на равных конкурировать с десятком самых богатых бизнесменов Америки и других стран».

— Заявка дерзновенная, а заряженность прямо-таки неотвратима.

— И далее: «Трагедия России началась с того, что в октябре семнадцатого года у руля власти оказались большевики, опиравшиеся прежде всего на человека с Ружьём… Хватит жизни по Ильичу! Наш компас — Прибыль, полученная в соответствии со строжайшим соблюдением закона. Наш кумир — Его Финансовое Величество Капитал, ибо он и только он ведёт к богатству как к норме жизни. Довольно жить Утопией, дорогу — Делу, которое обогатит!»

— Сильно, сильно сказано. Особенно про строжайшее соблюдение закона. Только вот как его строжайше соблюдать, если компас — Прибыль, а она диктует: богатство любой ценой, вплоть до убийства тех, кто встал на пути к нему. Рассмотрим, как действовал г-н Ходорковский.

Его пути к созданию бизнес-империи

— С одной стороны, был взят курс на установление и расширение связей с властью. По рекомендации упомянутых Дубовых и Голубовичей Ходорковский и Невзлин стали советниками премьер-министра России И. Силаева, а также наладили отношения с министром топлива и энергетики В. Лопухиным. Благодаря этому банк «Менатеп» получил разрешение обслуживать даже (?!!!) средства министерства финансов, государственной налоговой службы, а позже и государственной компании «Росвооружение», занимавшейся экспортом оружия. Кроме того, стараниями Лопухина в марте 1992 года Ходорковский был назначен президентом Фонда содействия инвестициям в топливно-энергетический комплекс — с правами заместителя министра топлива и энергетики.

— То есть он получил уже и официальную государственную власть?

— Именно! И при том прошу обратить внимание: фонд этот не реализовал ни одного проекта, имеющего общегосударственное значение. Однако и данное время для Ходорковского не прошло даром. Главное, он близко познакомился с В. Черномырдиным, который в декабре 1992 года стал главой российского правительства. С его помощью растущему бизнесмену удалось стать членом коллегии министерства топлива и энергетики Российской Федерации.

— Вон как!

— А уж дальше всё пошло по накатанной. Вскоре многие ответственные совещания и выработки рекомендаций, что делать с экономикой, проводились при обязательном участии Ходорковского. Его позиции и влияние особенно выросли в связи с тем, что самые могущественные олигархи, возникшие наподобие чёрта из табакерки, собрались перед избранием Ельцина президентом на второй срок в 1996 году. Это их объединение, получившее название семибанкирщины, сбросилось на немалые суммы для финансирования избирательной кампании ЕБН. При руководящей роли А. Чубайса как исполнительного секретаря данного объединения деньги сделали желаемое, ещё раз убедив Ходорковского в их силе, особенно при союзе с властью.

— Тогда он был, наверное, самым молодым и самым энергичным среди сверхбогачей? Во всяком случае так выглядело на телеэкране.

— Да и фактически было так. Молодую свою энергию и максимум стараний он направил, кроме укрепления связей с властью, на участие в приватизации.

— Напомним, что лауреат Нобелевской премии экономист Дж. Стиглиц в 2003 году назвал российскую приватизацию 1990-х «нелегитимной». Впрочем, так определил её не он один, а многие авторитетные специалисты мирового уровня.

— Для Ходорковского, как и для всех прочих хищников, это никакого значения не имело. Сколачивание своего финансового могущества, своей бизнес-империи руководство коммерческого банка «Менатеп» начало с определения наиболее прибыльных отраслей. В первую очередь таковыми были признаны текстильная и пищевая промышленность, строительство, цветная металлургия (титан и магний), производство минеральных удобрений. Банк также скупал приватизационные ваучеры — документы, выдаваемые каждому гражданину России и дающие им объявленное право на долю национального богатства. В реальности многие рады были продать эти бумажки со скидкой за наличные. Ходорковский в конечном итоге приобрёл контрольные пакеты акций примерно в 30 компаниях!

— Размах, что называется, будь здоров...

— Претенденты на захват народной собственности старались друг друга обогнать. Между тем в 1995 году, по завершении «ваучерной» приватизации, российская экономика оставалась в удручающем состоянии. В то время как дельцы, близкие к правительственным кругам, наращивали огромные состояния, задержки по заработной плате работникам бюджетных и акционированных предприятий достигали чудовищных размеров. Продолжавшаяся война в Чечне тоже требовала постоянного финансирования. В этих условиях руководство страны не нашло лучшего выхода, кроме как обратиться за кредитами к наиболее крупным коммерческим банкам.

В качестве обеспечения по кредитам банки потребовали предоставить им во внешнее управление контрольные пакеты акций тех предприятий, которые государство якобы предполагало до этого оставить в своей собственности, то есть не планировало выставлять на продажу за ваучеры. Это прежде всего предприятия нефтяной отрасли, морские пароходства, гиганты чёрной и цветной металлургии. Было выдвинуто условие: если в течение года государство не сможет расплатиться по кредитам, то эти предприятия будут проданы через так называемые залоговые аукционы. Банкиры изначально определились со своими приоритетами, разделив между собой объекты собственности, выставлявшиеся на продажу. А скандалы, которые попытались поднять те, кто не смог пробиться в «круг избранных», быстро сошли на нет.

— Вот она, закулиса-то, народу неведомая...

— Через оговорённый срок государство не расплатилось, и пакеты акций компаний «ЮКОС», «Норильский никель», «Сибнефть», «Сургутнефтегаз», «Лукойл», «Сиданко», «Мечел», «Нафта-Москва», Новолипецкого металлургического комбината, Мурманского и Новороссийского морских пароходств, Туапсинского морского торгового порта и Северо-Западного пароходства перешли в частные руки.

— В том числе в «Менатеп», к Ходорковскому?

— «Менатеп» был одним из нескольких банков, участвовавших в сделке с залоговыми аукционами. Осенью 1995 года он получил право участвовать в аукционе на пакет акций госкомпании «ЮКОС», по результатам которого Ходорковский и пять его партнёров стали владельцами 78 процентов акций этой компании. А в результате дополнительных махинаций — подставные фирмы, отказ конкурентам участвовать в конкурсе по формальным причинам и т.п. — к осени 1996 года «Менатеп» владел уже 90 процентами акций «ЮКОСа».

— Поясните для читателей, чем был вызван особый интерес Ходорковского именно к «ЮКОСу».

— Это была вторая по величине нефтяная компания в России, а по запасам нефти — первая. Так что не один Ходорковский жаждал заполучить её. К этой гигантской авантюре следует добавить ещё одно обстоятельство: и олигархи, и правительство знали, что власть в конечном итоге объявит дефолт и что фирмы таким образом перейдут в руки олигархов. «Этим манёвром, — заключали потом наиболее объективные исследователи, — администрация Ельцина приватизировала нефтяные, газовые, минеральные и другие предприятия без одобрения парламента».

А Ходорковский, получив «ЮКОС» на сфальсифицированном аукционе, начал кампанию по привлечению инвестиционных средств за рубежом, заняв сотни миллионов. Когда же в 1998 году на Россию обрушился финансовый кризис, он объявил дефолт по части своего внешнего долга и сумел вывести свои акции «ЮКОСа» в офшор, чтобы защитить их от кредиторов. И в дальнейшем финансовые дела здесь стали осуществляться, мягко говоря, своеобразно. По данным Генеральной прокуратуры, компьютерный анализ заключённых сделок показал, что банк «Менатеп» участвовал в спекуляциях на рынке ГКО — государственных кредитных обязательств (что стало одной из причин дефолта 1998 года).

Приведу наглядный пример «мудрости» Ходорковского. В 1999 году на тонну добытой нефти он заплатил налогов в 10 раз меньше «Сургутнефтегаза» и в 5 раз меньше «Лукойла». В дальнейшем, когда бывшие владельцы «ЮКОСа» пытались за границей оспорить решение государства о возвращении нефтяных богатств под крыло государства, даже Европейский суд по правам человека в сентябре 2011 года признал, что схемы налоговой оптимизации, которые применял «ЮКОС», никогда не были законными в России.

Социальные и идеологические притязания

— Как тут не вспомнить провозглашённое Ходорковским и Невзлиным «строжайшее соблюдение закона»!

— Вполне уместно вспомнить. Декларации с реальностью резко расходились, и требовалась маскировка. Как человек достаточно умный, Ходорковский прекрасно понимал, что отношение россиян к нажитому им и подобными ему богатству отнюдь не радужное. И поэтому он начал для вида «украшать» себя. Одним из первых таких актов стало открытие в 1994 году в бывшей дворянской усадьбе Кораллово лицея-интерната «Подмосковный», в котором должны были обучаться социально незащищённые дети, в том числе пострадавшие от терактов, а также дети погибших военнослужащих и сотрудников правоохранительных органов.

Одновременно он начал поддерживать ряд неправительственных и некоммерческих организаций. В 2002 году на средства компании был создан фонд «Открытая Россия». Заявленная цель фонда — «утверждение в обществе доверия к крупному российскому бизнесу, осознавшему свою социальную ответственность перед населением». В результате в ряде мест появились региональные Центры интернет-образования.

— Короче говоря, он всячески создавал себе благоприятный имидж в глазах общества?

— Вот-вот, любимое ими слово «имидж» тут очень подходит. Видимость! Для идеологического обеспечения своей маскировки Ходорковский предпринял даже совсем нестандартый шаг. В 2003 году «ЮКОС» пообещал 100 миллионов долларов в течение 10 лет Российскому государственному гуманитарному университету (РГГУ). Впервые частная компания выделила столь значительную сумму российскому учебному заведению. А что значило заполучить под своё влияние такой университет? Иметь в собственном распоряжении возможность влиять на широкий круг интеллигенции, задавая траектории развития общественной мысли в России.

Для реализации этой цели убедили ректора — видного деятеля «перестройки» Ю. Афанасьева перейти на почётное место президента университета, а все бразды правления передать верному соратнику Ходорковского Л. Невзлину. А так как Невзлин не был даже кандидатом наук, в срочном порядке с согласия министерства высшего образования и науки был изменён устав университета: отменили требование об учёной степени для должности ректора. Так Невзлин и был «избран». Правда, он в этой должности провёл всего несколько месяцев. После задержания Ходорковского срочно отбыл в Израиль и оттуда некоторое время спустя прислал заявление с просьбой освободить его от обязанностей ректора «по собственному желанию»...

Политические амбиции тоже взыграли

— Однако до ареста Ходорковского в сентябре 2003 года вся страна имела возможность несколько лет наблюдать всё возрастающую его активность на политической арене. Олигарх на глазах становился видным политиком, продвигающим свои явные властные интересы.

— Да, укрепление любыми способами экономических позиций, осознание силы при использовании имеющихся денежных ресурсов постепенно переместили главные устремления Ходорковского в политическую плоскость. Теперь он хочет непосредственно участвовать в определении и осуществлении основных для страны дел, а для этого необходима власть. К обладанию политической властью он и направил основные свои усилия.

— Каким образом?

— Решающим для этого, как ему казалось, стало заключение союза с председателем правительства М. Касьяновым и руководителем администрации президента А. Волошиным.

Куда ещё выше? Как пишет Е. Токарева в своей книге «Кто подставил Ходорковского?» (2006 г.), «юкосовские люди были настолько уверены, что вышли на финишную прямую захвата власти в стране, что уже планировали жизнь на десяток лет вперёд».

— Так и было?

— Они действительно пытались провести свою креатуру везде. Скажем, Л. Невзлина протолкнули в Федеральное собрание: в 2001—2003 годах он член Совета Федерации РФ от исполнительного органа государственной власти Республики Мордовия. Другой заместитель Ходорковского — В. Дубов, стараниями шефа избранный депутатом Государственной думы по федеральному списку избирательного блока «Отечество — Вся Россия», стал членом комитета по бюджету и налогам, а потом Комиссии по рассмотрению правовых вопросов пользования недрами на условиях раздела продукции. В ноябре 2001 года он был введён также в состав коллегии министерства РФ по налогам и сборам.

Действовал Ходорковский и в других направлениях. Так, высокопоставленный сотрудник «Менатепа» и «ЮКОСа» Борис Золотарёв в 2001—2006 годах возглавлял Эвенкийский автономный округ, где освоение нефтяных месторождений вела дочерняя компания «ЮКОСа» — «Восточно-Сибирская нефтяная компания».

— Известно, что созданный ранее фонд «Открытая Россия» превратился в одноимённую протопартию с её многочисленными филиалами на местах.

— Цель понятна: для обеспечения более широкой общественной поддержки. Одновременно Ходорковский стал готовить захват большинства в Думе — прямо (подкупая депутатов) или косвенно (через партии, предложив им своих кандидатов в депутаты за определённую сумму средств).

— Он ведь рассчитывал и на помощь мирового финансового капитала?

— Безусловно. По рассказу другого олигарха — С. Пугачёва, Ходорковский предлагал за это Западу лакомые экономические проекты и даже ядерное разо-ружение России. Представляете, чем это обернулось бы в нынешних условиях? Согласно докладу осведомлённого публициста Станислава Белковского, Ходорковский и «ЮКОС», придя к официальной политической власти, должны были получить финансирование из США в размере около 160 млрд долларов на «полное ядерное разоружение России», поскольку «доктрина ядерного сдерживания себя исчерпала» и хранение ядерного оружия якобы утеряло смысл...

— Судя по всему, Ходорковский тогда сильно уверовал в своё могущество?

— Это факт. Дошло до того, что в 2003 году он решился, в противовес официальной позиции России, заявить о выгодности вторжения войск антисаддамовской коалиции во главе с США в Ирак, которое было осуществлено 20 марта 2003 года. Свою логику Ходорковский объяснял тем, что у российских нефтяных компаний появится возможность получить достойную долю в послевоенном разделе природных богатств Ирака.

— Выходит, у него уже прочно сложился иллюзорный мир собственной будущей власти в России?

— Да, но он существенно переоценил силу собственных денег и влияния своей группировки. Поэтому вполне закономерными стали его арест и последовавшие затем три судебных процесса.

— Как можно максимально кратко выразить их суть?

— Они выявили колоссальные хищения, грандиозные махинации и беспредельный обман государства, отягощённые ещё и убийством ставших помехой людей. Пусть даже непосредственным исполнителем этого Ходорковский не был, но ведь реализовали ближайшие его подчинённые...

— По первому делу в 2005 году он был осуждён на 9 лет лишения свободы, по второму в конце 2010-го — на 14 лет. Часть срока заключения отбыл. Но, как известно, 20 декабря 2013 года президентом В. Путиным был подписан указ о помиловании бизнесмена, и он немедленно отбыл за рубеж. Всё это и последовавшее затем вызвало широкий резонанс как в нашей стране, так и в мире. Отношение резко противоречивое. Поделитесь, пожалуйста, своей оценкой.

— Страсти вокруг Ходорковского до сих пор не вполне улеглись. Как же, один из богатейших богачей России, да вдобавок постаравшийся создать себе репутацию большого демократа, видного деятеля либеральной оппозиции. Хотя бывший его дружок и такой же делец Альфред Кох остроумно заметил: про то, что Ходорковский — демократ, бизнес-сообщество узнало лишь после того, как его посадили в тюрьму. До этого его считали удачливым бизнесменом и ловким жуликом.

Народ, как мы знаем, в абсолютном большинстве олигархам не сочувствует. Насколько я помню, социологические исследования в связи с арестом Ходорковского зафиксировали преимущественный ответ: «Вор должен сидеть в тюрьме».

А вот публика, называющая себя либералами, вора в упор не видит. Из Михаила Борисовича она сотворила себе самого настоящего кумира, о котором говорится только с придыханием.

— А я вспоминаю Грибоедова: «Где, укажите нам, отечества отцы, которых мы должны принять за образцы? Не эти ли, грабительством богаты?» Постыдно вождей видеть в таких.

— Следственным комитетом РФ 7 декабря 2015 года против Ходорковского выдвинуто официальное обвинение по уголовному делу об убийстве мэра Нефтеюганска Владимира Петухова. На следующий день, комментируя вызов Ходорковского на допрос, его пресс-секретарь Ольга Писпанен сообщила, что бывший глава компании «ЮКОС» не намерен приезжать в Россию.

Зато в Киеве 9 марта 2014 года он выступил на Евромайдане, где назвал националистов, совершивших государственный переворот, «прекрасными людьми, отстоявшими свою свободу». Ради такой же «свободы» под руководством вашингтонского обкома вовсю хлопочет он и для России.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср мар 22, 2023 10:17 pm

Боец из поколения спасителей Родины
№27 (31376) 23 марта 2023 года
4 полоса
Автор: Виктор КОЖЕМЯКО, журналист «Правды» с 1963 года, член ЦК КПРФ. г. Москва.

Газету делают интересной её авторы. И не только те, которые составляют редакцию. Таковых, как правило, не очень много, и обязательно нужна им надёжная опора в лице так называемых внештатных корреспондентов.

Согласно исконной ленинской традиции, «Правда» от самого её рождения и до дня нынешнего более всего держится именно на них. Вам, дорогие наши побратимы, в каком бы возрасте вы ни были и какая бы профессия ни стала для вас по жизни основной, журналисты нашего небольшого редакционного коллектива выражают глубочайшую благодарность. За ваше бескорыстие, самоотверженную верность высокой идее, постоянное служение Правде и готовность всеми силами отстаивать её.

А сегодня у нас есть повод сказать в родной газете особое слово о человеке, которого по праву мы можем назвать нашим общим правофланговым — как старейшину правдистского корпуса. Ему, ветерану-фронтовику Игорю Григорьевичу Гребцову, члену Союза писателей и Союза журналистов России, исполняется 100 лет.

Сталинградец из Сибири

Как-то мне уже довелось про это своё восприятие написать, но всё-таки повторюсь. Когда я пожимаю ему руку, нередко думаю: а ведь ею, этой рукой, налаживал он провода связи между штабом и воинскими подразделениями в сражающемся Сталинграде, на пылающей Курской дуге, наводил под вражеским огнём переправу при форсировании Днепра, держал автомат и ручку военкора, освобождая в рядах своей 252-й стрелковой дивизии страны Юго-Восточной Европы от фашистской чумы. Как не радоваться дружбе с таким человеком!

В краткой биографической справке, сопровождающей многие из почти двух десятков его публицистических и поэтических книг, о нём сказано: «Родился 23 марта 1923 года в селе Ужур Красноярского края. В Красной Армии с 1941 года. На фронте — с 1942-го. От Волги до Дуная прошёл в качестве командира отделения роты связи, а с 1944 года — литературного сотрудника дивизионной газеты «Боевая красноармейская». Дважды ранен и контужен. Награждён четырьмя орденами и многими медалями. Уволился в запас в 1946 году лейтенантом».

Как видите, военные вехи занимают в этой справке преимущественное место. Что ж, вполне понятно. Великая война — самое главное в жизни всего поколения, которое он представляет. Для него же лично она определила и главное в последующей работе, да и саму работу — тоже.

Речь в данном случае о журналистике, о литературном труде, о поэзии и писательстве. Безусловно, у мальчика, жившего в дальнем сибирском селе, был природный дар, что уже заметила и оценила первая его школьная учительница Анна Васильевна Ворошилова. Она тогда заботливо поддержала его, даже принесла лучшие стихи своего ученика в районную газету, где они были напечатаны. А он много лет спустя посвятил ей одно из самых пронзительных своих стихотворений.

Два факта по-особому растрогали меня, когда однажды Игорь Григорьевич поведал, как в 1941-м уходил он на войну со второго курса Красноярского педучилища. Знаете, что положил в заветный карман вместе с толстой «общей» тетрадью для будущих литературных записей? Фото любимой учительницы и вырезку знаменитого письма Белинского к Гоголю. Фото, как я понимаю, в знак бесконечного уважения и благодарности дорогому человеку, а страстную публицистику классика, которая его потрясла, как образец для себя — вот учись писать с такой силой!

Казалось бы, несовместимы война и… литературная учёба. Да вообще, до литературы ли в эдаком пекле? Однако мы знаем, как мощно воевали тогда стихи и проза, как действенно талант лучших, самых видных писателей и поэтов страны служил делу Победы. В том числе во фронтовых газетах. А рядом с маститыми авторами здесь возрастали совсем юные.

Примечательно, что корреспондентом «дивизионки» под названием «Боевая красноармейская» стал будущий выдающийся советский писатель, народный поэт Калмыкии Давид Кугультинов. И в этой же газете начинает регулярно печататься сибиряк-сталинградец Игорь Гребцов.

С волнением всматриваюсь в пожелтевший, выцветший от времени номер за 21 мая 1943 года. Целая страница озаглавлена: «Стихи сержанта Гребцова». Самодеятельный дивизионный художник нарисовал даже его портрет. И вот что говорится в редакционной вводке:

«Фронтовая дружба, подвиги советских людей на полях сражений, их любовь к Родине и ненависть к врагу — неисчерпаемый источник, из которого молодой поэт, участник сталинградских боёв берёт темы для своих произведений. Стихи Игоря Гребцова — выражение чувств и дум советского воина».

Характерны уже названия стихов с этой страницы: «Вперёд, друзья!», «Клянёмся», «Наша дружба», «Мне шагать…».

Вполне естественным стало последовавшее, в конце концов, предложение боевому связисту: перейти в дивизионную газету на должность литературного сотрудника, или, как это чаще называлось, военного корреспондента.

Остаётся мобилизованным и призванным

К сожалению, в тесном газетном материале у меня нет возможности даже бегло охватить его жизнь — прямо скажу, достойнейшую. Ставлю себе более локальную, но чрезвычайно важную, на мой взгляд, задачу: выделить в его отношении к жизни и к профессии самое актуальное для сегодняшнего нашего бытия.

Да, он стал журналистом. Сперва военным, а потом, если в формальном смысле, гражданским. Летом 1946 года, уволившись в запас и приехав в родной Красноярск, получил назначение редактором газеты прославленного машиностроительного завода. Во время войны он выпускал зенитки и был отмечен пятью орденами. Так вот, по признанию самого Гребцова, которое однажды я от него услышал, не почувствовал он себя тогда демобилизованным. Наоборот, окреп внутренне прежний настрой. Как у Маяковского: «Революцией мобилизованный и призванный».

А у него оставалось непреходящее чувство мобилизованного Великой Отечественной войной, которая отстояла страну Великой Октябрьской социалистической революции. Ключевым было, что в Коммунистическую партию вступил осенью 1942-го — в разгар Сталинградской битвы. Считал, что этому надо во всём соответствовать. По крайней мере — стараться изо всех сил.

И он старался. Чтобы овладеть необходимыми знаниями, выстроил свою повседневность как непрерывную учёбу. Из года в год составлял для себя напряжённую программу самообразования. Окончив заочно Литературный институт имени А.М. Горького, поступил в Высшую партийную школу при ЦК КПСС.

Что же касается конкретики текущих дел и тем, которыми по долгу службы приходилось заниматься, они были, конечно, самые разные. Менялись и места работы: редактор Красноярского книжного издательства, собкор газеты «Советская Россия» (сначала на Дальнем Востоке, а затем в Поволжье), инструктор ЦК КПСС, ответственный секретарь газеты «Ветеран».

Но при всей загруженности срочными, неотложными обязанностями крепко жила и продолжает жить в нём тема, которую он считает важнейшей не только для нынешнего, но и для будущих поколений. Это — путь к Великой Победе, к Советской Победе.

Со временем у него вырвется в стихах:

Година за годиной тает —

Война меня не отпускает.

А не отпускает потому, что ему хочется сполна передать потомкам лично пережитое в то время, когда буквально решалась судьба Отчизны, а также все знания об этом, которые с тех пор удалось обрести.

Начал с наиболее близкого — стал писать о людях и свершениях родной 252-й Харьковско-Братиславской Краснознамённой орденов Суворова и Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии. Из очерков сложилась книга. В чём ценность таких изданий? Они воплощают память подлинной истории, которая должна жить вечно.

В рассказах Игоря Григорьевича о его боевых товарищах я был восхищён, во-первых, доскональным знанием каждого из них, а во-вторых — теплом и светом поистине братского чувства к ним. Это ведь его слово я выше употребил, его любимое: ПОБРАТИМЫ!

Замечу, журналист Игорь Гребцов проявил и незаурядные организаторские способности, став инициатором регулярных встреч ветеранов своей дивизии. Более того, потом это было продолжено поездками их на Украину, к местам, где они в 1943-м форсировали Днепр и где после войны вырос новый прекрасный город — Комсомольск.

Увы, с Украиной теперь всё радикально переменилось. Да и не только с ней…

На защиту Победы, советских героев и нашего будущего

Игорь Григорьевич Гребцов пришёл в ряды внештатных корреспондентов «Правды» как раз тогда, когда в Советской стране, державшейся незыблемо, вдруг начались эти ужасающие предательские перемены. Горбачёвская «катастройка», потаённой целью которой было разрушение советского строя, ударила и по ветеранам. Их стали изображать как оплот всего устарелого и отжившего. Над легендарными советскими героями кощунственно глумились, а Победу объявили достигнутой не благодаря, а вопреки социализму и Коммунистической партии.

Впрочем, и сама Победа-то представлялась уже как нечто сомнительное. Слишком дорого, дескать, за неё заплатили. Получалось, что лучше бы её и не было…

Помню, когда мы познакомились, Игорь Григорьевич с острой болью говорил о происходящем. Это был конец ноября рокового 1991-го. Только что в «Правде» появился мой очерк «Трагедия Зои Космодемьянской». К полувековой годовщине её героической гибели еженедельник «Аргументы и факты» обрушил на казнённую фашистами комсомолку аж четыре газетные страницы гнуснейшей клеветы, так что пришлось дать этому отпор.

Яростное возмущение выходкой «демократического рупора» побудило и журналиста из «Ветерана» обратиться в «Правду». Принёс отклик на нашу публикацию.

— Я тоже выступаю у себя против подобной мерзости, — сказал он. — А можно буду иногда писать и для вас? Всё-таки «Правда» есть «Правда».

На том порешили. И вот уже больше тридцати лет имя члена КПРФ Игоря Гребцова не сходит со страниц главной газеты российских коммунистов. Возраст? Нездоровье? Влияют, конечно. Его ведь даже ковид не обошёл, причём в тяжёлой форме. Однако он, мало того что не сдался, ещё и написал для «Правды» о медсёстрах, которые по-матерински ухаживают за больными.

Темы, заставляющие его откликаться в газете, разнообразны. Он, скажем, очень тонко, поэтично воспринимает природу и может подарить читателям великолепные этюды о её красоте. Но магистральной, постоянной и самой жгучей все эти годы остаётся для него в «Правде» тема защиты нашей Великой Победы.

Подумать только, Победу, которую он с товарищами завоёвывал, теперь надо защищать! Да можно ли было представить такое по горячим следам войны? Но ведь дошло до того, что на Западе Советский Союз уже не упоминается среди стран-победительниц. А начиналось-то с той самой злосчастной «катастройки» в собственной нашей стране, где «пятая колонна», ненавидящая всё советское, поднялась во власти до самого верха.

Кровью сердца писал и пишет наш старший товарищ отповеди фальсификаторам истории. Жуть охватывает, когда вспоминаешь поводы для гневных его выступлений. Какую борьбу, например, пришлось вести КПРФ, «Правде» и её авторам против реальной угрозы, нависшей даже над священным символом — копией Знамени Победы! Страстное слово фронтовиков в нашей газете, среди которых выделялись Егор Исаев и Игорь Гребцов, несомненно сказалось на вынужденном решении властей отменить всё-таки намеченное ими безумство.

Искажение правды, извращение истории, отмена или подмена памяти — вот с чем без устали воюет более трёх десятков лет старейший наш автор. И, как следует из приведённого примера, воюет не напрасно. Добавлю, что недавно удалось, наконец, сдвинуть к осуществлению и вопрос об увековечении памяти жертв фашистской оккупации, чего много лет добивалась «Правда», в том числе настойчивостью фронтовика Гребцова.

Хотя немало болевых проблем, которые по-прежнему не дают ему покоя. Первые из них — возвращение имени городу-герою Сталинграду и отмена позорной маскировки Мавзолея В.И. Ленина в День Победы. Уверен, он ещё и ещё будет писать об этом.

Мы все вместе можем порадоваться, что на пороге своего 100-летия Игорь Григорьевич продолжает работать. Совсем недавно «Правда» напечатала его материал о необходимости большего государственного и общественного внимания к труженикам тыла военного времени и «детям войны». В острой заметке поставил вопрос о запрете торговли советскими орденами и медалями. Рассказал в связи с его вековым юбилеем об участнике Сталинградской битвы генерал-полковнике Б.П. Уткине.

К собственному его юбилею вышла очередная замечательная книга стихов и прозы нашего друга, с чем мы тоже поздравляем его. А попутно я хочу всем напомнить о колоссальном десятитомнике «Живая память», издание которого осуществлено несколько лет назад ветеранами военной журналистики при ведущей роли Игоря Григорьевича. Потрясающий этот труд — лучшее, на мой взгляд, собрание воспоминаний о Великой Отечественной, любовно написанных, составленных и оформленных. Будет верно служить грядущему!

И последнее, что просто обязан здесь сказать. Связист Гребцов умеет образцово налаживать связь между поколениями. Опыт «Живой памяти» подхвачен московским студентом Вячеславом Нарским, который вместе со сверстниками взялся записывать военные воспоминания и уже выпустил первые тома под названием «Живой голос Победы». Хотите знать, кто консультировал юношу, а потом рассказал в «Правде» о его работе? Да, он — Игорь Григорьевич Гребцов.

Скажем же от всей души: «Многая лета!»

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн апр 03, 2023 7:17 pm

Вперёд, к Островскому!
№32 (31381) 4—5 апреля 2023 года
4 полоса
Автор: Беседу вёл Виктор КОЖЕМЯКО.

12 апреля исполнится 200 лет со дня рождения великого русского драматурга А.Н. Островского.

Два века минули, оставшись позади, но народный артист СССР Юрий Соломин призывает:

Почему же этот автор, писавший так давно, не только не отстал от времени, а даже в чём-то опережает его? Кардинальный вопрос. И в связи со знаменательной датой нам, соотечественникам знатного юбиляра, особенно необходимо глубже осознать масштабы, современное звучание, социальную и художественную значимость его творчества.

С чего начать? Кого избрать первым нашим собеседником по актуальной теме? Слова, вынесенные в заголовок, подсказали: начнём с их автора — Ю.М. СОЛОМИНА, многолетнего художественного руководителя Малого театра, который издавна по праву стали называть Домом Островского.

Воздадим должное создателю национального достояния

— Скажите, Юрий Мефодьевич, что значит для вас и руководимого вами коллектива Александр Николаевич Островский?

— То же самое, что и для всей России, для всего мира: величайший русский драматург. Классик, причём в двух ипостасях — классик литературы и театра.

— А разве можно отделить одно от другого?

— Нет, конечно. Однако у Островского получилось так, что сначала он стал известен читателям, а лишь позднее — зрителям. И уже в самом начале было отмечено: вошёл он в литературу сразу как сложившийся писатель, то есть без какого-то подготовительного периода. Большая редкость!

— Но вошёл-то в основном с пьесами, которые нуждались в постановке...

— Остро взялся начинающий драматург за злободневнейший жизненный материал в своей комедии «Банкрут», написанной в 1849 году. Из-за цензурного запрета на сцене она появилась только через 11 лет — под названием «Свои люди — сочтёмся!».

— Зато потом ставилась бессчётное количество раз, и широко продолжают ставить её сегодня.

— Это можно сказать почти обо всём творческом наследии Александра Николаевича. А ведь оно поистине огромно! Из-под его пера каждый год выходила новая пьеса, а иногда и по две-три. В итоге получается 47 драматургических произведений самых разных жанров. Надо к этому присоединить ещё семь пьес, написанных совместно с другими драматургами. Он же дал русской сцене более двадцати переводных пьес — Шекспира, Гольдони, Гоцци и т.д.

— Наверное, никто другой из отечественных литераторов не оказал такого сильного воздействия на развитие русской драматургии и русского театра, какое со второй половины XIX века следует признать за Островским?

— В ответ приведу строки из письма Александру Николаевичу, посланного в 1882 году писателем И.А. Гончаровым, тоже признанным классиком. Вот что написал он драматургу: «Литературе Вы принесли в дар целую библиотеку художественных произведений, для сцены создали свой особый мир. Вы один достроили здание, в основание которого положили краеугольные камни Фонвизин, Грибоедов, Гоголь. Но только после Вас мы, русские, можем с гордостью сказать: «У нас есть свой русский, национальный театр». Он, по справедливости, должен называться: «Театр Островского».

— Замечательное определение!

— И главное — очень точное.

Широта и глубина гения

— Гончаров, как и другие наиболее проницательные современники Островского, ещё вон когда сумел верно оценить уникальное его место в нашей культуре. Однако, согласитесь, такое отношение к сделанному драматургом было далеко не единым. С одной стороны, колоссальный успех у читателей уже первой напечатанной пьесы, а у зрителей — первых спектаклей по его произведениям. Но с другой — яростные нападки недругов, попытки всячески принизить значение того, что он пишет, свести на нет его талант и мастерство.

— Всё так. А скажите, разве не так же было и по отношению к самому Пушкину? Если понять, что искусство, или шире — культура, есть по сути своей борьба добра против зла, то совершенно очевидно: силы зла поднимаются в сопротивлении тем активнее, чем сильнее явление добра в творении таланта, а особенно гения.

Прошедшие два столетия убедительно доказывают, что гений Александра Островского сомнению не подлежит. Так что происки недругов и при жизни его, и теперь меня нисколько не удивляют. Огорчают — да, очень огорчают. И требуют отстаивать величие нашего национального достояния, о чём я помню всегда.

— Гений, как правило, первооткрыватель?

— В широком смысле. Известно, что Островского после появления первых его пьес стали называть «Колумбом Замоскворечья». Имелся в виду мир купечества, из которого вошли в литературу и театр основные действующие лица новой его драматургии: купцы, приказчики, стряпчие, свахи и т.п. Что ж, это не случайно: до того закрытый сей мир обретал в России всё больший вес и влияние. Вот Островский во всей красе и показал «тёмное царство» хищников и стяжателей, самодуров и дельцов. Им, вобравшим в себя «свинцовые мерзости жизни», он вынес свой беспощадный приговор.

Но жаль, я считаю, что в общественном мнении для многих создано представление об Островском только как о «специалисте по купцам». Хотя ведь и в социальном плане он неизмеримо многообразнее: в последующих пьесах его мы видим и дворянство, и чиновничество всякого разряда, и мещан, разночинцев, даже нарождающуюся буржуазию. То есть перед нами широчайшая панорама российской жизни за полвека.

— И с какой выразительностью запечатлённая!

— С выразительностью и удивительной глубиной, что особенно, на мой взгляд, делает лучшие пьесы Островского произведениями навсегда. Он воплотил живые человеческие характеры, подчас в их неоднозначности, многослойности, противоречивости и сложном развитии. Целая галерея интереснейших образов до сих пор остаётся притягательной как для зрителей, так и для исполнителей. Причём всё это в редкостном жанровом многообразии — от комедий до высоких трагедий, от исторических хроник до сказочной «Снегурочки»...

Личный опыт свидетельствует

— То, о чём вы сейчас говорите, казалось бы, должно быть очевидным для всех. Однако попытки «низвержения» Островского продолжаются. А иногда они приобретают прямо-таки патологический оборот, как было во время «перестройки» и ещё хлеще после рокового 1991-го. Сколько несправедливого доставалось тогда в СМИ и Дому Островского — Малому театру! Вы же помните?

— Ещё бы! Договаривались до того, что не нужен он совсем, этот «музейный театр».

— Буквально каждая ваша премьера осыпалась градом огульных обвинений. А ведь это были не только замечательные, но и выдающиеся работы, о чём не раз приходилось мне в то время высказываться на страницах «Правды». Например, о «Лесе» Островского в постановке Юрия Соломина.

— О, это одна из самых любимых для меня пьес Александра Николаевича. Считаю важным вспомнить и тот спектакль, о котором вы сейчас сказали. Но сперва, коли уж речь зашла лично обо мне, сделаем некоторое отступление к началу моей работы в Малом.

Как и все актёры нашего театра, обойти Островского я не мог. Первой стала роль мальчугана Тишки, служащего у купца Большова, в спектакле «Свои люди — сочтёмся». По объёму роль небольшая, но по замыслу драматурга существенная, что я и старался передать. Старания были признаны не напрасными.

А вот следующая роль по Островскому стала для меня в полном смысле слова этапной.

— Вы говорите о «Пучине»?

— Да.

— Я смотрел тот спектакль несколько раз. И результат был один: потрясение. По-моему, это же переживали все зрители.

— Не понимаю, почему «Пучину» редко ставят. Считаю её одной из высот великого драматурга. Пьеса удивительная, настоящая трагедия. И первостепенна тут главная роль — Кирюши Кисельникова, проживающего на сцене переход от состояния самонадеянного и восторженного молодого человека до умопомешательства. Вынужденный под напором обмана поступиться своими нравственными принципами, он падает в пучину отчаяния.

— Психологически сложнейшая роль!

— Некоторые любят противопоставлять Островскому Чехова. Но не надо никого из гениев друг другу противопоставлять! Верно, Чехов в драматургии пошёл ещё дальше, как потом и Горький. Но учились-то они у Островского. Процитирую вам, что написал Антон Павлович, посмотрев в Малом театре постановку «Пучины» 1892 года: «Последний акт — это нечто такое, чего бы я и за миллион не написал. Этот акт — целая пьеса, и когда я буду иметь свой театр, то буду ставить только один этот акт».

— Давайте вернёмся к «Лесу», который вы поставили в «лихие 90-е».

— Замечу, что впервые я поставил его в 1980 году — в Болгарии, в городе Толбухин. И это вообще был мой режиссёрский дебют. А получилось так: я отдыхал на Золотых Песках под Варной, недалеко от города Толбухин, и вот главный режиссёр здешнего драматического театра Стефан Димитров вдруг предложил мне поставить у них какой-нибудь спектакль.

Такое предложение меня удивило, потому что к тому времени я никогда ничего не ставил. Что же оказалось? Они прочитали интервью выдающегося японского режиссёра Куросавы, снявшего недавно фильм «Дерсу Узала», где я играл. Говоря обо мне, на основе нашего общего опыта всемирно знаменитый мастер заявил, что, с его точки зрения, Соломин мог бы успешно заниматься режиссурой. То есть, можно сказать, с лёгкой руки Куросавы я стал режиссёром. И сразу предложил «Лес» Островского.

— А почему?

— Я уже отметил, что это одна из самых любимых моих пьес. Но к тому же мне сказали: она в Болгарии среди самых известных и любимых.

— И как был встречен итог вашей работы?

— Замечательно! Об этом можно было бы долго рассказывать. Но теперь, учитывая определённые жизненные обстоятельства, гораздо актуальнее заострить проблему, которая побудила меня второй раз взяться за постановку «Леса». Это упомянутый вами спектакль, родившийся в трудное время 1990-х и создававшийся мною как программный.

Нужен заслон уничтожению классики

— Какая же проблема побудила вас взяться за тот спектакль?

— Всё злее и подлее разворачивавшееся уничтожение нашей классики. Оно началось двумя путями. Один — просто изъятие того же Островского из репертуара. Как «устаревшего» и современной публике «неинтересного».

Оговорюсь, что происходило это как раз тогда, когда зал нашего театра, например, взрывался аплодисментами во время спектакля «На всякого мудреца довольно простоты». Со сцены звучало: «Да, мы куда-то идём, куда-то ведут нас; но ни мы не знаем — куда, ни те, которые ведут нас. И чем всё это кончится?» Вот он, Островский, такой же «устаревший» и «неинтересный» в других своих созданиях.

Тем не менее во множестве театров к ним перестали обращаться, как никогда. А одновременно возрос и другой способ уничтожения: пьесу как будто ставят, однако узнать её на сцене абсолютно невозможно. Сколько подобных сюрпризов мы с вами обсуждали!

— Да, к началу 1990-х это стало приобретать уже масштаб настоящего бедствия.

— Иначе и не скажешь. Причём мне «повезло» увидеть в разных театрах подряд несколько постановок «Леса», которые прямо-таки повергли меня в шок. Одна называлась «Нужна драматическая актриса», и, честное слово, мне жаль зрителей, не читавших великолепное произведение Островского. В данном случае театр их обокрал, преподнеся подделку.

В другом театре я видел «Лес», где звучали песни Высоцкого, а русский купец устраивал стриптиз. Я очень люблю и уважаю Высоцкого, но какое он имеет отношение к «Лесу»? В этом спектакле купец Восмибратов снимал с себя рубаху, а затем стаскивал ещё и штаны. На актёре оказались плавки импортного производства. Молодёжь хохотала, ей было смешно. А я думал: вдруг эти молодые люди никогда больше не увидят «Лес» и не прочтут пьесу, где такой изумительный язык, такие потрясающие человеческие отношения и столь глубокий философский смысл…

— От смысла в первую очередь и уводят людей, подменяя всё бездумной, пустой и, как правило, пошлой развлекательностью. Ради неё эта натужная модернизация классики, якобы её осовременивание.

— Мы ставили наш «Лес» как ответ на издевательство над Островским. К тому же сильно у него здесь звучит тема искусства, среди главных действующих лиц — актёры. И монологи трагика Несчастливцева, а также всё его благородное поведение взывают к нравственной и художественной высоте. «Мы артисты, а комедианты вы» — вот ключевое заявление рыцаря сцены хозяевам жизни.

— У вас получился действительно во многом программный спектакль. И какой же контраст восприятия! Искренний восторг зрителей, обеспечивший аншлаг, — на фоне уже привычного брюзжания «модной» критики. Вопреки ей вы устояли и продолжили следовать своим путём.

— Путём Островского, так можно сказать. Обращаю ваше внимание на символический факт. Сейчас мы отмечаем 200-летие великого драматурга, а в будущем году отметим такой же юбилей основного здания Малого театра. Как будто самой судьбой было предназначено подготовить тогда Дом Островского. Здесь ему, как автору, будет особенно хорошо. Здесь его отлично понимали и радушно принимали, в этих стенах он был вознаграждён наибольшими творческими радостями. Так что ответственность наша перед ним чрезвычайно велика.

— Мы ещё будем говорить о Малом театре в связи с Островским. Но его 200-летие требует также по достоинству оценить роль нашей великой литературной классики в истории страны. Вот вышло так, что день рождения Островского — 12 апреля — стал много лет спустя Днём космонавтики. Само по себе такое совпадение, конечно, случайно. Однако же люди, обеспечившие первый полёт человека в космос, и сам этот человек, Юрий Алексеевич Гагарин, были ведь читателями пьес Островского и зрителями его произведений. Значит, воспитывались на них, как и на всей классической русской литературе.

— Конечно! На ней воспитывались и наши победители в Великой Отечественной войне. Если говорить об Островском, его в предвоенные 1930-е годы театры ставили всё больше и больше. А на киноэкран вышли замечательные фильмы — «Бесприданница» Якова Протазанова и «Гроза» Владимира Петрова; несколько позднее к ним прибавятся «Без вины виноватые» с Аллой Тарасовой в главной роли. И фронтовые бригады советских артистов очень часто приезжали к бойцам со сценами из пьес Александра Николаевича.

— Повышенный интерес к нему сцена и экран не снизили и после войны. Вы же помните, что тогда получил распространение необычный киножанр — фильм-спектакль. Лучшие театральные спектакли в ускоренном порядке переносились на киноплёнку. Больших дополнительных затрат тут не требовалось, зато спектакли эти могли видеть по всей стране. Вы же школьником наверняка смотрели их у себя в Чите?

— Очень много смотрел.

— Ну и я тоже — в своей рязанской глубинке. Некоторые пересматривал по нескольку раз. Например, «На всякого мудреца довольно простоты» в постановке Малого театра, где Глумова блистательно играл Михаил Царёв.

Напомню ещё и предпринятое сразу же по окончании войны массовое переиздание наших крупнейших классиков. Это были тома избранного — в большом формате и объёме.

— Да-да, том Островского вместил, наверное, более половины его творений. Главную свою задачу, как и другие наши литературные гиганты, сам он видел в том, чтобы люди становились лучше. К Юрию Гагарину, будущему космонавту №1, тоже потом это относилось.

Нашествие не только извне

— И вот мы дожили: так называемый коллективный Запад объявляет «отмену» русской культуры.

— Глупость, конечно, полная. Но не безвредная. Особенно в сочетании с теми попытками уничтожить отечественную классику, которые предпринимаются в собственной нашей стране. Недаром в связи с Островским мы подняли сегодня эту проблему.

— Хочу ещё на ней задержаться. Повод — судьба Татьяны Васильевны Дорониной и МХАТ имени М. Горького, которым она руководила более тридцати лет. Вы знаете, как драматично это для неё обернулось.

— Возмущение происшедшим в своё время уже высказал.

— Теперь и меры определённые приняты, так что остаётся надеяться на лучшее. Но меня всё-таки не отпускают два вопроса. Первый: как в принципе могло такое произойти? И второй: а сделаны ли надлежащие выводы?

— Я знаю, что при Дорониной по отношению к русской классике МХАТ снова стал рядом с Малым. Там работали в качестве приглашённых наши режиссёры, много ставили, в том числе Островского.

— Не только много, но и добротно. А вот новый художественный руководитель по фамилии Бояков, назначенный вместо Дорониной, русскую классику полностью отменил. Когда же, по прошествии значительного времени, была объявлена премьера «Леса», это оказался просто ужас ужасный. Самая настоящая карикатура, в которой трудно было уловить хоть что-то от подлинного Островского!

— Надо же, опять «Лес» попал под раздачу…

— Что попал, ещё не всё. По телеканалу «Культура» (!) я услышал развёрнутое обо-снование, насколько это правильно и хорошо.

— А от кого услышали?

— Это была пространная и в определённом смысле концептуальная передача, в которой высказывались многие единомышленники, включая постановщика «Леса» у Боякова. Посвящена же она была 30-летию театрального фестиваля «Балтийский дом», обосновавшегося в Петербурге.

— Фестивали сейчас всякие случаются. Чем этот примечателен?

— Про что я и хочу вам сказать. Подводя итог за три десятка лет, они пришли к выводу, в чём состоит главная их заслуга. Оказывается, посмотрев очередной спектакль по классической пьесе, большинство зрителей уже перестали возмущаться, как раньше: «Да где же здесь Островский?» Или, допустим, Гоголь, Чехов…

— То есть приучили людей, что присутствие автора такого масштаба в созданном им произведении не обязательно или даже нежелательно?

— Именно так!

— Повторюсь: это я воспринимаю как бедствие. Сколь бы ни был талантлив режиссёр, не имеет он права подменять собой классику, до неузнаваемости переделывать того же Островского, вложившего в пьесы свой гений. Раскрыть максимально глубину этого гения и донести его силу до зрителей — вот наш долг.

— Получается, однако, что на сегодня культура у нас существует как бы двумя домами: есть Дом Островского, но есть и этот злосчастный «Балтийский дом». Хотя вытворяемое им следует называть не культурой, а точнее — антикультурой. Борьба тут неизбежна?

— Разумеется. Она шла, идёт и, наверное, будет идти.

Юбилей — тоже борьба. И большая работа...

— Стоит, Юрий Мефодьевич, посвятить наших читателей в то, как встречает 200-летие своего основоположника Малый театр. Скажу вам, что несколько последних дней я провёл здесь, в этом вашем здании, немало узнал и увидел собственными глазами.

— Значит, будем рассказывать читателям вместе.

— Первое, что отмечу, — огромный зрительский интерес к вашим спектаклям, среди которых как автор Островский неизменно на первом месте. Я поинтересовался в кассе, как с билетами, и в ответ услышал: «Аншлаг... аншлаг...» Это в театре, который когда-то всерьёз предлагали отменить как «музейный».

— Провалились те наскоки с треском. А Островский, вы правы, у нас по-прежнему вне конкуренции. Сейчас в репертуаре Малого 14 постановок по его пьесам. Три из них — новые, подготовлены к юбилею: «Женитьба Бальзаминова», «На бойком месте» и «Горячее сердце».

— А есть у вас, я знаю, по Островскому и спектакли-долгожители.

— Да, например, «Бешеные деньги» и «Волки и овцы» поставлены Виталием Николаевичем Ивановым около тридцати лет назад и с успехом идут до сих пор.

— Меня восхитило ещё одно обстоятельство, свидетельствующее о многом. Хорошей идеей у вас стало проведение дневных экскурсий по Малому театру, и сколько же людей они привлекают! Не только москвичей. В одну из суббот я решил стать участником такой экскурсии. Прибыло, как оказалось, около двухсот человек из города Иваново, и Татьяне Юрьевне Крупениковой, которая возглавляет музейно-информационный центр вашего театра, пришлось разделить их на несколько групп. Сама она вела экскурсию так интересно, что даже я заслушался и узнал немало нового, а гости потом дружно благодарили её от всей души.

— Такие экскурсии в основном посвящаются сейчас тоже юбилею Островского. Наверняка вас познакомили и с нашей новой постоянной экспозицией под названием «Пространство автора». Выставка мультимедийная: можно в электронном виде пролистать на экране прижизненные публикации пьес Александра Николаевича, рассмотреть его рукописи.

— Всё это великолепно сделано.

— А ещё одну выставку, ему же посвящённую, мы представим в нашем Новом Щепкинском фойе. Но особое значение придаём работе, которая призвана способствовать дальнейшему утверждению творчества Островского в театрах нашей страны и повышению уровня этих спектаклей во всех отношениях. Вы помните, как в суровом 1993-м мы начинали у себя Международный фестиваль «Островский в Доме Островского»?

— Это стало тогда, без преувеличения, событием исключительной важности. В труднейший момент вы сумели отобрать действительно лучшие постановки пьес Островского в театрах России и других недавних советских республик. Показ их на фоне обострившегося стремления «покончить с Островским» воспринимался как убедительный вызов этому безумству, а вместе с тем приобрёл для участников конкретный учебный характер. Помню, как радовался Виктор Сергеевич Розов, ставший членом жюри...

— Ну вот, а теперь у нас состоится уже 13-й такой фестиваль. Для участия в нём было подано 78 заявок. В результате отбора взыскательной комиссией в московскую афишу фестиваля вошли 14 наименований. География представленных театров широчайшая: Йошкар-Ола и Кинешма, Барнаул и Калуга, Ирбит и Челябинск, Кудымкар и Тверь, Москва и Санкт-Петербург; особо выделю Луганск и Минск.

— Меня привлекло новшество, также родившееся у вас в предъюбилейный период. Говорю о режиссёрской лаборатории «Постигая Островского». Постигать — очень важная цель, обозначенная в названии.

— Согласен. Мы и поставили эту цель, чтобы помочь начинающим режиссёрам разных театров в освоении глубочайшего классика на основе драгоценного опыта Дома Островского.

Назову ещё наш проект под названием «Реальные места вымышленных героев». У нас теперь есть своя киностудия, и мы намерены снять документальный фильм, в котором можно будет увидеть, где происходило действие ряда известнейших пьес Александра Николаевича.

Рассматриваем такой фильм как часть нашей просветительской работы. Чем больше нынешние наши современники будут знать о жизненном и творческом подвиге писателя, тем надёжнее гарантия дальнейшего расширения численности его читателей и зрителей.

— Вклад Малого театра в это трудно переоценить.

— Потому 200-летие А.Н. Островского для нас особенный праздник. Но хочется подчеркнуть, что юбилей этот надо воспринимать и как праздник всей нашей страны. Он поднимает гордость за русскую культуру, а одновременно ответственность за её защиту от поруганий.

Полвека назад, в 1973-м, когда отмечалось 150-летие достойнейшего сына России, на впечатляющем всесоюзном торжестве выступал народный артист СССР Михаил Иванович Царёв. А завершил он свою прочувствованную речь так:

«Островский — драматург на все времена. Он — не только наше вчера и наше сегодня. Он — наше завтра, он впереди нас, в будущем. И радостным представляется это будущее нашего театра, которому предстоит открыть в произведениях великого драматурга огромные пласты идей, мыслей, чувств, которые не успели открыть мы…»

Вот к чему следует стремиться как сегодняшним, так и грядущим мастерам отечественной культуры.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт апр 06, 2023 11:32 pm

Всяк ищет своё в «Доходном месте»
№34 (31383) 7—10 апреля 2023 года
7 полоса
Автор: Виктор КОЖЕМЯКО.

Среди спектаклей, созданных по произведениям А.Н. Островского в разное время, есть такие, которые стали выдающимися событиями не только в театральной, но и во всей общественной жизни страны. Об одном из них редакция «Правды» решила подробнее напомнить сегодня, воспроизведя отклик нашей газеты, напечатанный после той знаменательной премьеры. А состоялась она в труднейшем 1994-м. Итак, читайте.

Почему Татьяна Доронина с её обострённым гражданским чувством поставила на сцене МХАТ им. М. Горького пьесу Островского «Доходное место», написанную без малого полтора века назад, мне совершенно ясно. Старая пьеса предельно злободневна.

В чём же злободневность её?

Первый ответ, кажется, на поверхности: тема взяток. В «новой» России взяточничество приобрело такой размах, какого и близко не бывало ни при царе, ни — тем более — при коммунистах. Будто зловещий пароль времени, хрипло раскатилось по стране иноземное каркающее слово: коррупция. И уже американцы, новоявленные задушевные друзья наши, вынуждены в своих газетах признавать: «Россия погрязла в коррупции как никогда».

Однако слишком проста была бы художественная задача при постановке классической пьесы — свести всё к обличению взяточничества и взяточников. К этому, конечно же, Островский не сводил свой замысел и в середине прошлого века, а уж современному режиссёру непременно должно рассмотреть в знакомом тексте нечто гораздо большее.

Когда говорят (вполне справедливо!), что классика всегда современна, имеется в виду постижение её авторами таких социальных и психологических глубин, которые для каждого времени способны раскрыться какой-то особенно актуальной гранью. Так и с «Доходным местом».

История молодого человека, вознамерившегося жить честно среди окружающей бесчестности, но сломленного, первых же читателей и зрителей привлекла своей правдой и остротой. Тогда в ней видели прежде всего картину жизни, которая всей жестокой логикой своей понуждает честность идти на поклон к подлости.

В последующие годы пьеса знала множество постановок и всяческих трактовок. Например, спектакль, осуществлённый Марком Захаровым в московском Театре сатиры в конце 1960-х годов. Здесь не только блистали Анатолий Папанов и Андрей Миронов, но главное — каков был режиссёрский подход к пьесе.

Захаров тогда сделал центральной линию «мальчишек», которые «стали нос поднимать», «стали разговаривать». А основной смысловой и эмоциональный удар — на финальной сцене.

О чём он там говорит, возбуждённый и пылкий Жадов, в кульминационном монологе? О том, что «общество мало-помалу бросает прежнее равнодушие к пороку». Что «у нас пробуждается сознание своих недостатков, а в сознании есть надежда на лучшее будущее». Что «начинает создаваться общественное мнение...»

Он говорил это и многое другое в своём XIX веке. Молодой, 33-летний Островский словами пьесы говорил. А в 60-х годах века двадцатого, дабы что-то усилить, а что-то ослабить ради своей идеи, режиссёр пошёл на купюры, то есть изъятия из авторского текста, и даже на некоторую добавку к нему.

Ну вот звучали ударные слова финала: «В юношах воспитывается чувство справедливости, чувство долга, и оно растёт, растёт и принесёт плоды. Не увидите вы, так мы увидим...»

Это — слова Островского. И всё это, как и предыдущее, Андрей Миронов — Жадов обращал сперва к старикам-чиновникам Вышневскому и Юсову, а потом — повторяя всё то же самое! — к нам, к зрительному заду. Только волею режиссёра, с небольшой, но весьма существенной коррективой: «Не увидим мы, так вы увидите».

И зал, захлёбываясь от восторга, взрывался ответными аплодисментами.

* * *

А спустя четверть века после того нашумевшего спектакля Марка Захарова обещанные «плоды» и «лучшее будущее» мы увидели.

В жизни. В сегодняшней нашей жизни. И вот в спектакле на сцене МХАТ имени М. Горького — тоже. Удивительное совпадение!

Стала ли она, наша жизнь, лучше для нас по сравнению с тем, что было 25 лет назад? Каждый судит об этом по-своему. Некоторые из моих сверстников — «мальчишек» 60-х годов, устроившись в новых властных и коммерческих структурах, чувствуют себя вполне хорошо. Да и сам Марк Захаров, публично предавший огню свой коммунистический партбилет, очень доволен.

Не знаю, как он сегодня поставил бы «Доходное место». Сегодня подобные темы его не волнуют. А Татьяна Доронина поставила так. В пьесе Островского она прочитала и в своём спектакле выразила весь ужас нашего нынешнего положения, когда подлость не просто торжествует, вынуждая честность идти к себе на поклон и в услугу, но становится узаконенной в общественном мнении нормой жизни.

Что есть оно, общественное мнение? Утвердившаяся в повседневном обиходе, господствующая, непререкаемо влиятельная оценка, что такое хорошо, а что такое плохо. И отсюда — оценка общественного поведения людей и их положение в обществе. Если, к примеру, большинством признано, что воровать или брать взятки — нехорошо, то нечестному человеку и руки не подадут, и в доме его не примут, и уж, конечно, не допустят во власть.

Вы скажете: надо ещё доказать, что это нечестный человек. И передо мной тут же возникает ключевая, по-моему, сцена из доронинского спектакля — диалог Жадова и Вышневского в первом действии. Реплики пылкого идеалиста (А. Чубченко очень тонок, пластичен в этой роли), провозглашающего свою решимость жить честным трудом и найти поддержку себе в общественном мнении, будто о скалу разбиваются. Монументально величественный, абсолютно непоколебимый в своей многолетним опытом выработанной самоуверенности чиновник, каким его жёстко и чётко рисует народный артист России Г. Шевцов, безапелляционно изрекает:

— Вот тебе общественное мнение: не пойман — не вор. Какое дело обществу, на какие доходы ты живёшь...

В точку! В яблочко, что называется. Если оставить в стороне такие общеизвестные достижения последних лет, как развал страны, уничтожение экономики, науки, культуры, обнищание народа, а посмотреть на нравственное состояние общества, то главное, что здесь достигнуто, — это утверждение в общественном мнении формулы: «Не пойман — не вор». И ещё: «Какое дело обществу, на какие доходы ты живёшь».

Во времена Островского тоже действовали такие неписаные нормы. Против них-то он да и вся наша родная литература русская в лучших её образцах восставали со страстью и гневом.

Многое изменилось потом. Не говорю, будто не было у нас в годы Советской власти взяточников и воров. Были. Но выставить напоказ наворованную роскошь всё-таки не могли. Поскольку и суд, и — что самое главное! — общественное мнение были против них. Потому и воровать стали гораздо меньше.

Кстати, это отразилось при постановке «Доходного места» в 60-е годы. Тему взяточничества Марк Захаров тогда существенно приглушил, изымая из текста целые куски. Не очень-то актуально звучало! А вот когда потребовалось «демократам» ошельмовать коммуниста Лигачёва (помните?), навесили ему именно ярлык взяточника. Понимая: в сформированном за советские годы общественном мнении это сработает сильно. Характерно и то, что не доказали ничего, хотя уж как копали. Потому что ничего за ним не было.

* * *

А сейчас? Вот бы так же копнуть под новой номенклатурой! Нет, не копают.

Больше того. Выступает, например, минувшим летом по телевидению один из богатейших бизнесменов. Заранее разрекламировано: будет бомба. И действительно, бомба разрывается — миллиардер обвиняет во взяточничестве двух крупнейших государственных чиновников. Сенсация!

Да, да, своего рода сенсация, хотя о том, что эти деятели нечисты, мы слышали уже и от Руцкого. Но что дальше после этой телебомбы? А ничего. Ровным счётом. Мелькнула где-то заметка, что один из обвинённых вроде подал в суд за клевету. Однако состоялся ли этот суд, какие материалы рассмотрел, какое решение принял — мы ничего не знаем.

Да это уже и перестало наше общество интересовать Люди знают: ОНИ — воруют. И все те чиновники, и тот предприниматель с компанией. Разворовывают и уже почти разворовали Россию. Но — вот основное завоевание «демократических» реформ! — это людей уже не очень колышет.

И когда опять же по телевидению обозреватель демонстрирует строительство гигантских личных дач-дворцов для нынешних министров и прочих вождей, намекая, что на зарплату такое вроде не возведёшь, он при этом не бьёт тревогу. Нет. О, какой шум поднимал тот же телеведущий в недавнем прошлом, выискивая привилегии партократов! А теперь, оказывается, министерское строительство он показал лишь для того, чтобы подчеркнуть: у людей наших исчезла зависть. Вот привезли группу людей на место, провели возле этих дач, а они не завидуют: дескать, и у них теперь есть возможности. Это обозреватель считает так...

Какая глупость! Неужто в самом деле у нас создано общество равных возможностей? Для министра, директора — и, скажем, для рабочего?

Нет, люди уже терпимы к несправедливости потому, что отчаялись и привыкли. И более: несправедливость, нечестность, подлость стали уже оправдываться достигнутой свободой, неограниченным произволом в действиях и поступках.

* * *

Таков глубочайший нравственный (вернее — безнравственный) переворот, произведённый в общественном сознании и общественном мнении. Зря, что ли, первопроходец «реформ» Гавриил Попов внушал, что взятки надо как бы узаконить? А ведь эта логика подмечена и отражена была ещё Островским в «Доходном месте». Дословно предугадан Гавриил Харитонович в философствовании Фелисаты Герасимовны: «Не взятки, а благодарность!»

Отмечу, что заслуженная артистка России Л. Кудрявцева весьма колоритна в образе этой самой Фелисаты Кукушкиной. Достойнейший её партнёр — народный артист России Ю. Горобец в роли Юсова. Особенно ярок он, как и А. Корольков-Белогубов, в сцене гулянья в трактире. И режиссёром мастерски создана тут стихия безудержного победного торжества, напоминающего упоение сегодняшних «новых русских». Как же, мы теперь — «члены общества», хозяева жизни, нас «все уважают»!

В общем, знай наших. А откуда средства, на которые имеем возможность широко жить, — никого не касается...

В самом деле, вам разве конкретно что-либо известно, откуда у многих сегодняшних чиновников и банкиров такие бешеные деньги, которые составили вдруг их огромные состояния и на которые они приобретают «мерседесы» и «вольво», личные самолёты и яхты, возводят виллы и особняки, ездят на Багамские и Канарские острова? Разве кто-нибудь способен по-настоящему расследовать это? Разве результаты таких расследований публикуются в газетах?

Нет, тут наша хвалёная гласность не срабатывает. Тут — коммерческая и государственная тайна. Да и «новая» мораль.

Вспомните: «Какое дело обществу, на какие доходы ты живёшь?»

Вспомните: «Не пойман — не вор».

Но никто особенно и не ловит. Известный публицист либерального толка, давно специализировавшийся на криминальной теме и проблемах коррупции, недавно констатировал: «В прошлом были правила игры, хорошие или плохие, какие бы то ни было. И ещё был страх. А теперь нет ни страха, ни правил».

Страх перед заслуженным наказанием — это, думаю, неплохо. Лучше, чем вседозволенность.

Ну а «правила игры» — это как раз общественное мнение.

В финале Жадов, преодолев временную свою слабость, произносит тот страстный монолог о «лучшем будущем». У Чубченко это звучит проникновенно, горячо:

— Я буду ждать того времени, когда взяточник будет бояться суда общественного больше, чем суда уголовного.

Да хотя бы уголовного нам для начала! А то ведь не часто до него доходит, редки случаи.

* * *

Под занавес — несколько слов о рецензии на спектакль «Доходное место», которая появилась в газете «Коммерсант-Дейли».

Доронину обвинили в «хрестоматийном прочтении классики». Поначалу ей вроде противопоставили Андрея Гончарова с его «Жертвой века» — актуализированной (как сказано) «Последней жертвой» в Театре имени Маяковского. Однако потом вдруг оказывается, что гончаровское прочтение классики автора «Коммерсант-Дейли» тоже не устраивает: «Всеми силами пытались объяснить зрителю, как следует Островского понимать, — получилось вульгарно и скучновато». А у Дорониной, видите ли, «странно и тоже невесело...»

Принося извинения за хамский личный выпад журналистки, которым она позволила себе оскорбить в конце статьи женщину-режиссёра и который даже привести здесь не могу, хочу сказать театральному коллективу: не вздумайте поверить, что у вас действительно получился плохой спектакль. У вас очень хороший спектакль! Хороши и

Е. Глебова в трудной роли Анны Павловны, и Ю. Зыкова — Юленька, и Е. Катышева — Полина, и заслуженный артист России Г. Кочкожаров — Досужев... Очень точно стилизованы декорации заслуженного деятеля искусств Таджикистана В. Серебровского и вся музыкальная ткань, над которой работал композитор В. Соколов. Словом, прекрасный спектакль, в лучших традициях русского реалистического театра.

А не понравился рецензентке, судя по всему, даже не столько спектакль. ЕЙ не нравится сама пьеса. ЕЙ не по душе русская классика, которая в её восприятии «невыносимо скучна даже для пособия дореформенной школы». Что ж, это — взгляд на Островского новой буржуазной прессы. Он иным и быть не может. И портреты Грибоедова, Пушкина, Гоголя на стене каморки Жадова в доронинском спектакле неспроста выдаются в статье за пример школярского подхода «учителя русской литературы».

Между прочим, главный смысл режиссёрского подхода и состоит в обращении к общепризнанным лидерам совести, изображённым на портретах, а через них и к современному зрителю со словами Жадова: «На них благословение потомства; без них ложь, зло, насилие выросли бы до того, что закрыли бы от людей свет солнечный...».

Святая правда в этих словах! И если мы ещё сможем чем-то спастись в навалившемся на нас безумии, если что-то может укрепить нашу веру, совесть, это — наша великая русская литература, всегда исповедовавшая и утверждавшая неколебимое противостояние добра всемирному злу.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср май 03, 2023 10:02 pm

Служение правде — достойный пример
№44 (31393) 4 мая 2023 года
4 полоса
Автор: В.К. ГУСЕВ, кандидат технических наук, заслуженный конструктор Российской Федерации. г. Москва.

В городе воинской славы Воронеже почти сорок лет успешно действует музей, посвящённый замечательному журналисту газеты «Правда», талантливому поэту и переводчику Константину Гусеву.

Инициаторами создания этого музея в честь уважаемого и любимого своего земляка стали сами воронежцы. Дело в том, что с родным городом для Константина Михайловича Гусева (1916—1980) очень многое было связано. Как и с «Правдой», в редакции которой он проработал более двадцати лет — с 1951-го по 1974-й. Был собкором главной газеты страны в Крыму, потом специальным корреспондентом, затем стал заместителем редактора «Правды» по отделу прессы, критики и библиографии. На страницах нашей газеты нашёл отражение и незаурядный его поэтический дар. Здесь печатались как собственные стихи Константина Михайловича, так и многочисленные переводы выдающихся иностранных авторов и лучших поэтов из республик СССР, выполненные им.

К журналистской деятельности нашего коллеги мы подробнее ещё обратимся, поскольку она этого заслуживает. А сегодня предлагаем читателям фрагменты из воспоминаний его сына, который все годы существования этого музея в Воронеже поддерживает с ним тесную связь.

Замечу, что Виктору Константиновичу Гусеву, заслуженному конструктору Российской Федерации, недавно исполнилось 80 лет, но он по-прежнему активно и плодотворно трудится на ответственном посту. И это прекрасно: сын достоин своего отца!

Виктор КОЖЕМЯКО,

журналист «Правды» с 1963 года, член редколлегии, член ЦК КПРФ.

Ещё великая война продолжалась

Начну с того, что запомнилось как самое начало моей собственной жизни. Чтобы читатели нагляднее могли представить и жизнь многих других — в данное время в данном месте. А это был Воронеж, и шёл февраль 1945-го. Ещё продолжалась великая война.

…Помещение, в котором находилась наша семья после возвращения в родной город, трудно назвать приспособленным для жилья. Скорее — подсобка для хранения лопат, мётел и скребков. На площади примерно 6 кв. м ютилось нас трое: бабушка, мой отец и я. Мама моя в это время лежала в больнице с тяжёлой болезнью сердца, поэтому в той самой первой полностью осязаемой картине моего детства я её не помню.

Вверху, в самом углу, прямо под потолком нашего пристанища было небольшое окно. В нём был виден тротуар, а также шагающие по нему ноги спешащих по своим делам людей: комната располагалась в подвале небольшого дома. По стенам помещения каплями струилась талая вода. Маленькая печка не могла справиться с сыростью и холодом, которые были постоянными спутниками этой обители.

Много времени я проводил в одиночестве. Кроватка моя представляла сваренный из железной арматуры каркас, обтянутый старой рыболовной сетью. Моей любимой игрушкой был отцовский ремень. На нём он правил свою опасную бритву, а остроту ремня проверял, вырезая уголки кожи. Ремень был привязан к спинке кроватки, и я, дёргая за него, представлял, что еду на санях, управляя вороным конём. Весь предыдущий период своего детства я провёл в небольшом таёжном городке Архангельской области, где было много конного транспорта.

Я много болел. Когда повышалась температура, бабушка укутывала меня во всё, что можно, привязывала к санкам и по обледенелым улицам везла в больницу. Мы жили недалеко от берега реки Воронеж. Часть улицы представляла собой крутой подъём, покрытый льдом. И прохожие вынуждены были преодолевать этот участок, карабкаясь на четвереньках. Так же, впрягаясь в санки, делала и бабушка. Особенно трудно ей давался обратный путь, когда нужно было спускаться с горы. Она боялась упустить меня, и это её напряжение передавалось мне. В конце подъёма на гору я, привязанный к санкам, лёжа на спине, видел по дороге в больницу невероятные дома, состоящие из одних стен с выбитыми окнами, без крыш. Ранее таких построек я не видел…

Отец целыми сутками отсутствовал. Он, журналист, работал ненормированно и без выходных. Когда же появлялся в нашей каморке, это был большой праздник. Мне было интересно с ним. Ощущение крепких рук, когда он меня подбрасывал вверх, сказки и стихи, услышанные от него, как солнечные пятна в глухой тени, наполняли душу радостью и счастьем. А все основные бытовые заботы лежали на бабушке. Она была очень добрая, но ведение хозяйства и уход за мной давались ей крайне тяжело. Здоровье её было подорвано за те полгода, которые она провела на оккупированной фашистами территории, будучи насильственно выгнанной оккупантами из города, где мы теперь находились.

Тогда я ещё не знал, что в то время, зимой в начале 1945 года, для людей этого города жить даже в таких условиях было необыкновенной удачей. Многие не имели и этого — ютились в землянках, в развалинах разрушенных домов и храмов.

Я также ещё не мог знать, что этот город стал одним из значимых участников победы в Сталинградской битве, опрокинувшей молву о несокрушимости фашистских полчищ. Но сейчас обязан напомнить читателям об этом, потому что для отца военная судьба Воронежа стала основой его публицистического и поэтического творчества.

Сколько же выдержали люди на той земле!

Прошедшей зимой наша страна отметила 80-летнюю годовщину разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом. Битва, продолжавшаяся с 17 июля 1942 года по 2 февраля 1943-го, стала поворотным этапом в Великой Отечественной войне. Но решение такой задачи значительно усложнилось бы, не будь героической обороны другого города, который уже тогда называли Сталинградом-на-Дону. Это был родной город моих родителей — Воронеж.

В планах гитлеровского наступления на Сталинград захвату Воронежа придавалось большое значение. Полное овладение городом, разделённым одноимённой рекой, создавало также угрозу поворота немецких армий на север — вокруг Тамбова на Москву. Наступление фашистских войск на Воронеж началось 28 июня 1942-го прорывом нашего фронта под Курском, а 6 июля главная, правобережная часть города была захвачена врагом. В ходе этого стремительного наступления город был подвергнут жестоким бомбардировкам с воздуха. Например, только 5 июля вражеская авиация совершила 1200 вылетов на Воронеж. Большая часть города была разрушена. Но левобережную часть врагу захватить не удалось. Воронеж стал первым, ранее Сталинграда, в истории Великой Отечественной войны городом, через который проходила линия фронта на протяжении всего периода его обороны.

Гитлер планировал полностью овладеть городом за четверо суток, а затем, оставив Воронеж в тылу, двинуть свои войска на Сталинград. Но угроза, исходившая от войск Красной Армии, расположенных на левом берегу реки Воронеж и северо-восточных окраинах правобережной части города, сорвала все эти планы. Врагу так и не удалось захватить левобережную часть!

Оборона Воронежа ещё раз подтвердила необыкновенные стойкость и мужество советских людей в годину суровых испытаний. В историю Великой Отечественной войны, наряду с Мамаевым курганом Сталинграда и ленинградским Невским пятачком, вошли бои на Чижовском плацдарме. Чижовка — высокий участок правобережной части Воронежа. Благодаря беспримерной отваге и воинскому искусству наших регулярных войск и отряда народного ополчения он был отвоёван у захватчиков в августе 1942-го. И выдержал 204 дня непрерывных атак противника! Общее число погибших советских бойцов в боях на Чижовке составило несколько десятков тысяч человек. Но наши войска не только не сдали, но и расширили плацдарм в ходе этих жесточайших боёв. В результате он стал опорной точкой для нанесения одного из главных ударов по освобождению города.

Стойкость проявили и жители Воронежа, оказавшиеся в оккупированной части его. Немцы не нашли желающих стать комендантом города или служить в полицаях. Более того, они встретили глухое сопротивление жителей и их желание помогать войскам Красной Армии, в частности в получении разведданных советскими частями на левом берегу.

Здесь примечательна история шестнадцатилетнего воронежца Кости Феоктистова. Он хорошо знал город, поэтому, переправившись на левый берег, предложил командованию РККА свои услуги в качестве разведчика. Пять раз отважный юноша переправлялся на правый берег и добывал ценную информацию по диспозиции врага. Но в последний раз он был схвачен эсэсовским патрулём и расстрелян за нарушение комендантского режима. Пуля попала в шею. Юноша упал и потерял сознание. Враги, посчитав его мёртвым, ушли, а Костя, придя в себя и собрав все силы, пробрался к реке, переплыл её и оказался у своих. Его направили в глубокий тыл. А через много лет, в 1964 году, мир узнал первого в мире учёного-космонавта, ведущего разработчика космических кораблей и одного из трёх членов экипажа, впервые совершившего групповой полёт в космическое пространство (совместно с В.М. Комаровым и Б.Б. Егоровым), причём впервые без скафандров. Им оказался Константин Петрович Феоктистов — тот самый храбрый юноша, разведчик оперативной группы штаба воинской части Воронежского фронта Красной Армии…

Не добившись ни малейшей поддержки населения, оккупационный режим принял решение одномоментно выселить всех жителей с захваченной части Воронежа — кого на работы в Германию, кого на сельхозработы в занятые врагом районы Черноземья, а кого в концлагеря, созданные на оккупированной территории. К концу первой недели августа 1942 года этот изуверский приказ был осуществлён с максимально возможной жестокостью. Больных, не способных двигаться или не желающих уходить из города немцы расстреливали на месте. Так же поступали и с теми, кто задерживал движение колонн из-за потери сил: людей гнали по степи, как скот, не обеспечивая в необходимом количестве ни питанием, ни водой. Их были тысячи. Из-за стремительности немецкого прорыва к Воронежу со стороны Курска значительная часть горожан не смогла перейти с правого берега на левый (мосты через реку Воронеж были взорваны) и оказалась под пятой оккупантов…

В ходе военных операций, связанных с обороной и освобождением Воронежа, армии врага потеряли около 320 тысяч человек. Но цена этой победы оказалась высокой. Около 400 тысяч погибших воинов Красной Армии остались лежать на воронежской земле. Из 20 тысяч домов было уничтожено или разрушено более 18 тысяч — 82 процента всего жилого фонда! Инфраструктуры не осталось вовсе. По уровню разрушений Воронеж стоял в одном ряду с такими городами, как Сталинград и Севастополь. Оставляя город, фашисты взорвали и заминировали всё, что могли. Фактически город был мёртв. Когда передовые части Красной Армии вошли в него, при прохождении по главной улице — проспекту Революции — они не увидели ни одного целого здания и не встретили ни одного живого человека…

Что стало с моими близкими

Всего этого я во время, описанное в начале данной статьи, не знал, да и понимать не мог. Не знал я также, что среди тысяч жителей, изгнанных оккупантами из Воронежа, были мои дед и бабушка. Сразу после освобождения от оккупантов они вернулись в город Анна, к родственникам, а весной 1943 года бабушка приехала в Воронеж посмотреть, в каком состоянии находится их дом на улице Садовой. Как оказалось, от дома остались только развалины фундамента. Да на поверхности весенних луж плавали рукописные листы с расплывшимися строчками стихов её зятя — моего отца Константина Гусева. Перед выселением немцами из Воронежа бабушка их спрятала в погребе, который вместе с домом был разворочен взрывом артиллерийского снаряда.

В конце 1944 года дедушка в одночасье умер, мама оказалась в больнице, дом их уничтожен, а отец целиком включился в работу по возрождению родного города.

Мой отец, Константин Михайлович Гусев, не был призван в Красную Армию: с его близорукостью в минус 16 диоптрий на военную службу не брали. Но тем не менее он хорошо познал жизнь на передовой, когда вместе с другими невоеннообязанными летом 1941 года был мобилизован на строительство госпиталей в скалах под Мурманском. Побывал под немецкими бомбами, испытал все другие тяжкие перипетии существования на линии фронта.

Постоянное место его жительства в это время находилось на острове Кего, в устье Северной Двины. Туда он ещё до войны последовал за будущей моей мамой, своей однокурсницей по Воронежскому государственному университету, любовью с первого взгляда и до последнего вздоха. На остров Кего мама была направлена учительницей географии, а отец стал работать журналистом — корреспондентом главной газеты Архангельской области «Правда Севера».

Отец с юных лет увлекался литературным творчеством, особенно поэзией. Во время гражданской войны в Испании в высокой степени совершенства изучил испанский язык, установил переписку с представителями республиканцев. Один из них прислал ему сборник стихов «Цыганский романсеро» ещё неизвестного в то время в СССР гениального испанского поэта-антифашиста Федерико Гарсиа Лорки. Поражённый необычной музыкальностью и глубинным смыслом произведений Лорки, отец перевёл стихи сборника на русский. Публикация этих переводов в воронежском литературном журнале «Подъём» стала первой в Советском Союзе публикацией произведений великого испанца на русском языке.

К моменту окончания университета, перед отъездом за своей будущей женой на север, К.М. Гусев полностью переключился на литературную деятельность и уже приобрёл известность на воронежской земле как поэт, переводчик и журналист. А по возвращении в Воронеж со свойственной ему энергией направил всю силу своего таланта на то, чтобы город, восстав из руин, стал ещё уютнее и краше, чем был.

И вот тут я хочу привести хотя бы один пример волнующей работы отца в то незабвенное время.

Грянул над развалинами вдохновенный голос поэта

Представьте себе морозное утро в январе 1944 года. Разрушенный город, спешащие на работу жители. Но вдруг их внимание привлекают расклеенные на стенах разбитых строений необычных размеров большие листовки. На рыхлой желтовато-серой газетной бумаге — крупный заголовок: «ГОРОД ДРУЖБЫ».

Поэма о родном Воронеже! После строф, описывающих значимые вехи города в истории России (форпост на южных границах, колыбель русского военно-морского флота, центр образования и культуры Чернозёмного края), звучали слова душевной боли о его теперешнем состоянии:

…Но словно в горы входишь ты

в свой город. Камни, груды щебня,

развалин мрачные хребты,

разбитых стен косые гребни.

В ущельях каменных войны

нагромождения обвалов.

Венок бессмертников стальных

сплетён из стопудовых балок…

И стынут звёзды января

и гаснут, превращаясь в иней.

Заиндевелая заря

встаёт над каменной пустыней.

И всею силою любви,

всей горечью тоски бескрайней

так просит сердце: «Оживи!

Дай свет ему, тепло, дыханье!»

И словно звук вечевого набата пронзал строки дальнейшего обращения к горожанам — строки призыва и надежды:

…Пусть нам с тобой по двадцать лет —

как нам дружить и чем согреться?

Уюта в нашей дружбе нет,

пока нам камни давят сердце.

Пусть нам с тобой под шестьдесят

и жить немного нам осталось —

руины эти омрачат

до дней последних нашу старость.

Пусть мы с тобой пришли с войны,

стуча о камни костылями,

мы город выстроить должны,

мы насмерть за него стояли.

На поле минном он лежит,

последней истекая кровью.

Он хочет в бой, он должен жить,

спаси его своей любовью!

Восходит солнце из руин.

Чугунка топится в подвале.

Трубой железною струим

дымок жилья среди развалин.

Ещё сожжённые дома

черны от траурных обводин.

Но стёрта вражеская тьма,

твой город светел и свободен!

И нет на свете лучших благ,

чем это небо голубое,

в котором плещет красный флаг,

победно взвитый после боя.

И эта мёртвая земля —

багровый снег и чёрный камень —

была твоя и есть твоя,

твоей останется веками.

Заканчивалась поэма словами уверенности в большом будущем города:

…Текут по рельсам лес и сталь —

дары лесов и шахт России,

чтоб из обломков город встал

ещё прочней, ещё красивей.

Чтоб город дружбы снова стал

большой звездой родной вселенной!

Есть чувство дружбы. Есть металл

духовной слитности нетленной.

Он всюду — в щебне, и в золе,

и здесь на пустырях бездомных.

Он добыт на родной земле

и выплавлен в могучих домнах.

Те, что оружьем отмерцав,

ушли от нас прощальным строем,

живут, стучат у нас в сердцах.

Для них, как памятник, построим

мы город наш. По их мечтам

и по законам их науки

воздвигнем город наш. А там

в строй встанут сыновья и внуки.

Легко пахать родную степь,

ковать орудья и оружье,

и в дружбе жить, и песни петь

о нашей победившей дружбе.

Автором поэмы был он, поэт и журналист Константин Гусев.

В том же 1944 году в Воронеже был издан первый после освобождения города его поэтический сборник. Небольшая книжка на жёлтой газетной бумаге. На мягкой обложке значится: Константин Гусев, «Стихи». В книгу, кроме поэмы «Город дружбы», вошли и другие поэтические произведения автора: стихи, посвящённые памяти погибших на войне друзей, переводы испанских поэтов-антифашистов Федерико Гарсиа Лорки и Антонио Мачадо…

Провалились фашистские надежды на уничтожение нашей страны и культуры её народа! Враги утверждали, например, что на восстановление Воронежа понадобится более полувека. Но уже к 1950 году оно было практически завершено, а к концу 1959-го население города составило около 450 тысяч человек. То есть воплотились в жизнь строки поэмы «Город дружбы»!

Заслужил благодарную память

Константин Гусев принял самое деятельное участие в возрождении литературной жизни Воронежа. Работая в областном книжном издательстве, он всячески способствовал открытию и вовлечению в литературное творчество молодых талантливых людей. Им впервые были опубликованы стихи таких впоследствии широко известных поэтов, как А. Жигулин, Г. Пресман, Г. Лутков. Он убедил заняться литературным творчеством талантливого прозаика — участника войны Юрия Гончарова. На начавшем работу Воронежском механическом заводе, который стал всемирно известным центром ракетного двигателестроения, Константин Михайлович вёл литературный кружок. Добрую память о нём сохранило послевоенное поколение воронежских литераторов.

Одновременно К.М. Гусев продолжал очень активно журналистскую деятельность. В результате с поста ответственного секретаря главной областной газеты «Коммуна» он был приглашён на работу в редакцию главной газеты страны — «Правду», стал одним из ведущих её сотрудников.

Тяжёлая болезнь оборвала его жизнь в ноябре 1980 года. А зимой 1981-го в Воронежской областной универсальной библиотеке имени И.С. Никитина состоялся памятный вечер, посвящённый литературному и журналистскому творчеству К.М. Гусева. На нём присутствовали многие поклонники его таланта, любители поэзии, коллеги по журналистике. Участникам вечера открылись и некоторые ранее неизвестные страницы из жизни их земляка.

Так, многие впервые узнали о его огромной общественной работе по линии Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами (ССОД). Более 20 лет он руководил литературными изданиями ССОД на международном языке эсперанто. На этот язык им были переведены произведения классиков русской и советской литературы, а также зарубежных поэтов. Впервые в мире на этот же международный язык он перевёл стихи великого испанского поэта Федерико Гарсиа Лорки.

В 1968 году в Испании состоялся очередной Всемирный конгресс эсперанто. Делегацию СССР возглавлял журналист газеты «Правда» К.М. Гусев. Миссия делегации была не простой. В то время в Испании правил фашистский режим во главе с Франко, который ненавидел СССР. Ни дипломатических, ни консульских отношений у нас с Испанией не было. Более того, этот год совпал с 70-летним юбилеем со дня рождения Ф. Лорки, всемирно признанного гения, ставшего одной из первых жертв фашистского режима в начале гражданской войны в Испании. Его поэзия здесь официально была запрещена, а книги сжигались на кострах фашистских шабашей.

Кроме политических целей по разъяснению политики СССР на международной арене, в задачу делегации входил провоз через границу и распространение среди участников конгресса тиража стихов Лорки в переводе на эсперанто К.М. Гусева. Все задачи, поставленные перед делегацией, были выполнены…

Итак, среди участников памятного вечера была директор воронежской школы №17 (с литературным уклоном) Элеонора Ивановна Гришаева. Она-то по окончании встречи и предложила создать в школе музей К.М. Гусева.

Воронежское литературное и журналистское сообщество энергично поддержало эту идею. В разработке экспозиции приняли участие лучшие дизайнеры и художники города. Свой существенный вклад в подготовительную работу внесли и коллеги К.М. Гусева по «Правде». А на торжественное открытие музея в 1984 году из редакции «Правды» прибыла целая делегация.

Одолевая крутой поворот

Музей сразу стал одним из важных участников образовательного процесса школы. Здесь проводились встречи учащихся с известными воронежскими писателями и поэтами, журналистами и краеведами, шло общение с делегациями других учебных заведений, в том числе из других городов России. Многих привлекали интересные литературные гостиные, «круглые столы» и поэтические вечера. А экскурсии по экспозиции музея возглавляли ученики старших классов, готовые ответить на разнообразные вопросы гостей.

Так шло время. Музей вместе со всей страной пережил трагедию исчезновения Советского Союза. Но вот что ценно: в труднейших условиях наступавшего антисоветизма коллективом школы была сохранена экспозиция, центром которой явилось творчество советского поэта, переводчика, журналиста газеты «Правда» коммуниста Константина Михайловича Гусева. Между тем в 2011 году в судьбе этой школы произошло значительное событие: за большие успехи в области гуманитарного образования ей было присвоено имя гениального писателя, первого русского лауреата Нобелевской премии по литературе, воронежца Ивана Алексеевича Бунина.

Это событие стало ярким проявлением закона единства и борьбы противоположностей, характерного для русского исторического развития. Действительно, в едином литературном пространстве оказались два очень похожих и одновременно совершенно разных человека. С одной стороны — И.А. Бунин, всемирно известный классик, литературный гений, гордость русской словесности. Его творчество было неотделимо от России, но важнейший, социалистический, период развития нашей страны не нашёл себе места на литературном поле этого великого автора.

С другой стороны — К.М. Гусев, талантливый человек, также рыцарь поэзии и русского поэтического слова, хотя и несоизмеримо более скромный по своей известности в литературном мире. Но наиболее значимое его отличие от великого писателя состояло в том, что он, практически являясь ровесником Советской России, впитал социализм с младых лет и был верен его идеям до последнего вздоха. При социализме он получил образование, приобрёл замечательных друзей, многие из которых отдали жизнь за свободу и будущее своей Родины. При социализме он всем существом своей души, огнём сердца и таланта принимал участие в возрождении родного города из руин и пепла войны. Похожая судьба была и у других современников, представленных в его музее.

И, наверное, правильным стало принятое в школе решение: через музей наглядно познакомить всех посетителей и великого писателя лично с тем, что пережил его родной город за то время, когда он находился в зарубежном далеке. Пусть он вместе с людьми новых поколений узнает — не из сообщений информационных агентств, а из экспозиции музея, из рассказов экскурсоводов-школьников! — о той непостижимой по своей мощи и творческому потенциалу силе, которую проявил его народ на родной земле в годы величайшей войны. А они, персонажи музея, потеснятся, уступят ему часть экспозиции, их от этого не убудет…

Так в музее имени поэта-коммуниста и журналиста-правдиста К.М. Гусева возникли стенды, посвящённые русскому литературному гению, а школа стала называться гимназией имени И.А. Бунина.

Не прерывается диалог поколений

…За минувшие без малого четыре десятилетия многократно посчастливилось мне побывать в этом музее на воронежской земле. А в январе этого года я обратился к руководству гимназии с предложением о встрече с учащимися старших классов в день 80-летней годовщины освобождения Воронежа. Меня и раньше приглашали на все важные события в жизни гимназии, а во время таких посещений, как правило, организовывались встречи с учениками. На них я рассказывал о своём детстве в Воронеже, о своём отце и нашей семье, об особенностях удивительного таинства зарождения поэтических строк, свидетелем чего я был, наблюдая за отцом в минуты его вдохновения. Рассказывал и о работе отца в газете «Правда», о его друзьях на родине и за рубежом, об интересных событиях в их жизни...

Эти встречи, по моему ощущению, были интересны для ребят, так как позволяли им вживую прикоснуться к великой советской эпохе, к миру, в котором рос, формировался и творил герой их школьного музея.

Но в этот раз я особенно волновался. Ведь ранее выступал в аудитории, представленной учениками в составе одного класса. Теперь же мне предложили выступить в актовом зале перед всеми старшими классами.

И вот передо мной встал вопрос: а смогу ли я завладеть их вниманием? Будет ли интересна им моя информация в наступившие времена всеподавляющего «смартфонизма»? Однако опасения мои оказались напрасными. Реакция аудитории — от полной тишины до весёлого молодого смеха при описании забавных эпизодов из жизни героев моего выступления — говорила сама за себя. Это радостно: в своём 80-летнем возрасте почувствовать взаимопонимание с молодостью…

В музее имени К.М. Гусева ведётся большая работа по приобщению ребят к творческой литературно-исследовательской работе. Об этом говорят постоянное участие воспитанников гимназии в олимпиадах различного уровня и занятые ими призовые места. И нет слов, которые могли бы в полной мере выразить мою благодарность труду учителей по приобщению молодёжи к высокому уровню русской словесности и патриотизма.

Сменяются поколения. Уже почти сорок лет под руководством сотрудников музея Р.А. Ефремовой, Г.Г. Бренгауз, И.В. Юменской и Л.Ю. Гафаровой музей несёт своё доброе слово, делает доброе дело. Когда-то К.М. Гусев говорил, что хорошо бы создать музей «бесконечно дорогих воспоминаний» о его времени, людях и событиях. Созданный по инициативе директора школы №17 и продолжающий своё развитие под руководством директора гимназии имени И.А. Бунина Елены Львовны Жигаловой музей имени К.М. Гусева на улице Молодогвардейцев в городе Воронеже является именно таким местом.

Сейчас снова звучат трубы войны на территории России. Вид разрушенных донбасских городов напоминает картины моего раннего детства. Но, как показывает история, невозможно победить народ, отстаивающий своё национальное достоинство, свой язык и свою культуру. В воронежском школьном музее есть волнующие вехи такого пути, вехи Правды на дороге советской дружбы.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт май 25, 2023 7:51 pm

Изменника Мазепу превзошёл Кравчук
№53 (31402) 26—29 мая 2023 года
4 полоса
Автор: Жан ТОЩЕНКО.

Член-корреспондент Российской академии наук Жан ТОЩЕНКО в беседе с политическим обозревателем «Правды» Виктором КОЖЕМЯКО

С некоторых пор события на Украине и вокруг неё оказались в центре внимания всего мира. А когда же всё-таки это началось и кому «цивилизованный мир» должен быть особенно благодарен за превращение процветавшей Советской социалистической республики в оплот антикоммунизма и во враждебное России государство бандеровского толка?

Процесс занял немалое время, а решающую роль в его исходе сыграло предательство республиканского руководства. Украинская история заставляет по аналогии вспоминать самое громкое предательство иного периода — печально знаменитого гетмана Мазепы из начала XVII века. Многие считают, что в конце ХХ столетия его миссия была повторена участниками Беловежского сговора со стороны Украины. Как известно, делегацию «незалежной» на той преступной тайной вечере в декабре 1991-го возглавлял ставший украинским президентом Леонид Макарович Кравчук.

Да, типажи через века сошлись

— Предлагая для очередного нашего рассмотрения под рубрикой «Личины оборотней» фигуру Кравчука, вы, Жан Терентьевич, сразу назвали его «уценённым Мазепой современной Украины». А потом добавили, что Мазепу-то, пожалуй, Кравчук существенно превзошёл. Результаты его измены имеете в виду?

— Разумеется. Он ведь вместе с Ельциным и Шушкевичем нанёс страшный удар не только по украинскому народу, но и по всем народам, составлявшим Советский Союз. После уничтожения СССР для каждого из них началась своя трагедия. Для Украины же, как мы видим сегодня, она обернулась особенно тяжело.

— А что более всего ассоциируется для вас с именем Мазепы?

— Конечно, в первую очередь это клятвопреступник, который попрал все приличия как при проведении государственных дел, так и по отношению к элементарной порядочности. Недаром долгие годы он был в истории символом бесчестия, коварства, хитрости, подлости, лживости и уникальной бесовщины.

Ныне в яром националистическом угаре на Украине именем Мазепы наречены улицы, учебные заведения, учреждения культуры. Воздвигнуты памятники. Его портрет изображён на денежной купюре, монете в 10 гривен и почтовой марке. В его честь назван корвет «Гетман Иван Мазепа». И так далее.

— Ну а если вспомнить некоторые знаковые исторические страницы?

— Пожалуйста. Мазепа Иван Степанович (1639—1709) — активный участник событий, связанных с проблемной ситуацией украинских земель и их воссоединением с Россией. Превыше всего ставил личный интерес, ради чего постоянно интриговал. На определённом этапе жизни он, после колебаний между различными политическими силами, присягнул на верность русскому царю и стал гетманом. Но после неудач армии Петра I в войне со шведами решил найти очередного благодетеля в лице шведского короля Карла ХII. Это привело его к участию в битве при Полтаве в 1709 году против русских войск, а затем к позорному бегству и быстрой кончине на турецкой земле.

Известный историк Н.И. Костомаров так комментировал карьеру Мазепы: «В нравственных правилах Ивана Степановича смолоду укоренилась черта, что он, замечая упадок той силы, на которую прежде опирался, не затруднялся никакими ощущениями и побуждениями, чтобы не содействовать вреду падающей прежде благодетельной для него силы. Измена своим благодетелям не раз уже выказывалась в его жизни. Так он изменил Польше, перешедши к заклятому её врагу Дорошенку; так он покинул Дорошенка, как только увидал, что власть его колеблется; так, и ещё беззастенчивее, поступил с Самойловичем, пригревшим его и поднявшим на высоту старшинского звания. Так же поступал он теперь со своим величайшим благодетелем, перед которым ещё недавно льстил и унижался».

— Речь о царе Петре?

— Конечно. За своё предательство Мазепа был предан церковной анафеме, а по поручению Петра специально для него был изготовлен орден Иуды. Таким же Иудой проявил себя по отношению к Советскому Союзу Кравчук.

— Откуда и как попал он во власть?

— Уже в подростковом возрасте сделал ставку на то, чтобы обеспечить себе устойчивое и надёжное будущее. Тогда решил стать бухгалтером, поступив в Ровенский кооперативный экономико-правовой техникум. Окончив его с отличием, махнул в столицу и без экзаменов поступил в Киевский государственный университет имени Шевченко. Здесь он «проявил лидерские качества», был избран комсоргом курса. А после окончания вуза началась стремительная карьера в партийных органах Черновицкой области, где уже в 30-летнем возрасте стал заведующим отделом пропаганды и агитации обкома.

Затем учился в аспирантуре Академии общественных наук при ЦК КПСС и защитил диссертацию на тему «Сущность прибыли при социализме и её роль в колхозном производстве». По воспоминаниям одного из сокурсников, Кравчук стал парторгом кафедры и постоянно фонтанировал инициативами, организуя всяческие мероприятия. Такая активность была вознаграждена, открыв ему двери ЦК КПУ, где он достаточно скоро, минуя промежуточные ступени, стал заведующим отделом пропаганды и агитации. А в 1988-м был избран секретарём ЦК КПУ по идеологической работе и кандидатом в члены Политбюро ЦК КПУ.

— Незадолго до этого, будучи в Киеве, я подготовил беседу с ним, которая была опубликована в журнале «Журналист». Вполне правоверная, так могу сказать.

— Курируя по должности партийную и советскую печать республики, Кравчук призывал её работников срывать маски с врагов мира и социализма, показывать «звериную сущность украинского буржуазного национализма», нещадно бороться со всеми врагами советского строя. К штыку приравняв перо, написал более 500 статей и десяток книг (в основном в соавторстве), в том числе: «В семье единой…», «Организация и методика атеистического воспитания», «Идеологическая работа: на материале парторганизации республики» и другие. Журнал «Перець» (орган ЦК КПУ) под его руководством бескомпромиссно и наглядно раскрывал сущность украинских националистов и призывал крепить дружбу Украины с Россией.

Но в годы «перестройки» он гибко изменил свою практику — стал договариваться с украинскими националистами, в частности с организацией под названием Рух. Делал это Кравчук весьма оригинально. Весной 1989-го даже поставил свою подпись на проекте программы Руха, а после уже откровенно слился с теми, кому должен был противостоять.

Некоторые исследователи доказывают, что Кравчук умело скрывал свои симпатии к западноукраинскому национализму, и эти чувства он проявил лишь тогда, когда о них стало можно уже открыто заявить. Говорят, эти убеждения сформировались под влиянием бандеровцев на Волынщине, где он родился и даже успел побывать в детской организации бандеровского профиля. И, как вспоминает сам фигурант, после школьных уроков (это уже после прихода Красной Армии на Волынь) носил еду в бандеровские схроны. Так оно было или иначе — не всё с точностью можно установить. Кравчук то и дело вспоминал или придумывал много деталей, странным образом аккуратно ложившихся в актуальный на каждый день конкретный пазл. Но, согласитесь, многолетняя жизнь с дулей в кармане кое-что формирует в привычках и мировоззрении носителя дули.

Настал срок — и ренегат заявил о себе сполна

— Когда Кравчук впервые показал истинное своё лицо?

— После того как решился вопрос о его назначении на должность Председателя Верховного Совета Украинской ССР взамен ушедшего на работу в Москву Владимира Ивашко. Заведующий организационным отделом ЦК Компартии Украины Георгий Крючков в одном из своих интервью вспоминал: «Кравчук на коленях стоял и твердил: «Я ваш!». Но вскоре курс был обозначен чётко: на отказ от всего того, что Кравчук исповедовал и продвигал все 56 лет своей предыдущей жизни. Таких людей обычно называют ренегатами: отступниками, подлыми изменниками. Не всем известно, что уже в 1990 году он начал говорить о запрете Компартии Украины, хотя это стало отложенным решением.

Предав своих однопартийцев и отрёкшись от них, Кравчук принялся охмурять народ. На Всесоюзном референдуме 17 марта 1991 года вопрос о сохранении СССР был сформулирован для украинцев казуистически: «Согласны ли Вы с тем, что Украина должна быть в составе Союза суверенных держав на основе Декларации о государственном суверенитете?» Ответить можно было только «да» или «нет». Народ ответил: «да» (70,2% проголосовавших за сохранение Союза). Однако Кравчук, как мастер манипуляций, предпочитал не ссылаться на этот документ, а ссылался на опрос 1 декабря 1991 года, который интерпретировал исключительно в пользу якобы выбора большинством проголосовавших именно «незалежности».

— А как менялось его отношение к национализму?

— Ещё в советское время Кравчуком или при его попустительстве началось засевание Украины националистическими плевелами. Вспомню основание «Української Гельсінської спілки» во главе с Левком Лукьяненком (7 июля 1988 года), возрождение пресловутой «Просвіти» и учреждение «Народного Руха Украины» (1989 год). Именно в это время стали распространяться агитационные материалы, где с цифровыми выкладками и в проникновенных выражениях доказывалось, что Украина сама в состоянии произвести всё, и под завязку: будет что даже соседям предложить. От имени руководимого им Верховного Совета и от себя лично (как кандидата в президенты) Кравчук укладывал идеологическую подстилку так, что мягче не бывает. Про общий дом, про невозможность насильственной русификации, про «сохранение полнокровных, беспрепятственных связей с Россией и другими республиками Союза».

— А следующим шагом стало его активнейшее участие в ликвидации СССР?

— Да, от измены декларируемым идеалам и обмана миллионов людей путь Кравчука пролёг прямиком к преступлению. В составе тройки перевёртышей он подписал Беловежское соглашение о роспуске СССР, хотя никаких прав делать это он и его подельщики не имели: ведь республик в Союзе было не 3, а 15. Это было то же самое, как если бы Калифорния, Аризона и Техас подписали соглашение о роспуске США, презрев права 47 прочих штатов.

Стремление отмежеваться от всего советского, а заодно от ненавистной России стало закрепляться всюду. Так, 19 июня 1992 года Кравчук подписал закон о полном исключении упоминаний о СССР из Конституции Украины 1978 года!

Примечателен и такой факт. На церемониальной сессии Верховной Рады Украины 22 августа 1992 года Кравчук принял государственные регалии от последнего так называемого президента Украинской Народной Республики в изгнании Николая Плавьюка (напомню, что такая республика с перерывами существовала на Украине с ноября 1917-го по ноябрь 1920 года). Также Плавьюк, поляк по месту рождения и канадец по месту жительства, вручил ему грамоту о том, что независимая Украина, провозглашённая 24 августа 1991 года, является правопреемницей Украинской Народной Республики.

Стремительно пошла и американизация «незалежной». В мае 1992 года правительства Украины и США подписали соглашение о гуманитарном и технико-экономическом сотрудничестве. В соответствии с ним «гражданскому и военному персоналу, который находится на Украине в связи с осуществлением программы помощи Соединённых Штатов», было представлено право дипломатического иммунитета. Именно на основе того же соглашения на Украине возникли сотни разнообразных иностранных, в основном американских, некоммерческих организаций (НКО). Особое внимание было уделено массовой пропаганде. Субсидировались издания многих газет и журналов посредством такой организации, как IREX ProMedia, которая осуществляла грантовые программы, отправляла в зарубежные командировки массу специалистов. И эти семена дали обильные всходы: сейчас большинство главных редакторов украинских изданий — бывшие получатели грантов, лично обязанные этой организации своим высоким положением.

— Нагнеталось и противостояние с Россией?

— Очень сильно и во всевозможных формах. Так, в ночь с 10 на 11 апреля 1994 года украинский спецназ штурмовал подразделения 318-го дивизиона кораблей резерва Черноморского флота в Одессе. В боевую готовность были приведены украинские катера на Дунае. Этому штурму предшествовала попытка захвата российского гидрографического судна «Челекен»: по распоряжению Кравчука было отправлено на его захват четыре катера с пограничниками. И лишь тогда, когда командующий Черноморским флотом Э. Балтин предупредил, что ещё одно неловкое движение — и он отдаст приказ стрелять на поражение, Кравчук дал задний ход — катера и самолёты вернулись на базы.

Непримиримую позицию занял Кравчук и по отношению к Крыму. Напомню, что 12 февраля 1991 года Крым стал самостоятельной республикой и был намерен подписать Союзный договор наравне с Украиной. В 1992 году Верховный Совет Крыма принимает Конституцию, в которой провозглашает суверенное государство — Республика Крым. Однако Кравчук категорически не приемлет такое решение и начинает выдавливание пророссийского правительства Мешкова, отвергает суверенитет Крыма, называя Республику Крым автономной, и ограничивает её права, а потом

начинает преследование тех, кто поддерживал настроение крымчан. Наиболее опасных, с его точки зрения, даже сумел посадить в тюрьму.

Так что Кравчук несёт ответственность за тогдашний разгром «русской весны», начиная ещё с 1992 года. Именно при нём был создан и раскольничий «Киевский патриархат», положивший начало тому, что на Украине образовалось несколько враждующих между собой православных церквей. Именно он заложил фундамент того, что «Украина — не Россия» (Кучма) превратилась в «Украину-Антироссию».

— При Кравчуке стали придавать первостепенное значение не тому, что объединяет Украину и Россию, а тому, что их различает и разделяет?

— Именно так. Например, задолго до злополучного Майдана появилась компьютерная игра, моделировавшая танковые бои между Россией и Украиной. Её разработали две американские компании — Electronic Arts и Dynamix. К этому добавлю и личные воспоминания. В 1990-е годы я писал монографию «Постсоветское пространство: интеграция или суверенизация», и мне попалась публикация одного украинского журналиста-писателя, где он описывал следующую ситуацию. Украинский лётчик вкупе с турецким самолётом уничтожает российский самолёт, пытающийся прорваться куда-то на Запад. В то время это показалось безумным бредом, о чём я и написал как о дикой фантазии неадекватного человека.

Но всё так же продолжилось и далее, причём по нарастающей. И во что это вылилось? В уход Крыма, войну в Донбассе, тотальное ущемление прав русскоязычного населения, а самое главное — в превращение России для киевской власти во врага №1.

Дорогая цена «незалежности»

— Расскажите о первых результатах правления Кравчука.

— Как известно, Украина вышла из состава СССР с нулевым внешним долгом и солидными внутренними и внешними активами. Но уже за первый год кравчуковского президентства последовал стремительный обвал промышленного производства. Цены на товары широкого потребления в 1992 году поднялись более чем в 1200 раз! Грянула гиперинфляция (деньги в течение месяца обесценивались более чем на 70 процентов). Произошло резкое обнищание населения. В стране возник новый вид транспорта нищенствующих — тележка на колёсиках, названная в честь Леонида Макаровича «кравчучкой». Символично, что её выпуском занимался Киевский авиационный завод (ныне концерн «Авиант»), ещё строивший по инерции самолёты, но снижавший мощности год от года и доснижавшийся сейчас до нуля.

В 1994 году экономика Украины оказалась на грани полного краха. Под давлением кризиса Кравчук согласился на досрочные выборы, которые проиграл своему тёзке Леониду Кучме. Первому президенту «незалежной» стукнуло как раз 60 лет: возраст выхода на пенсию. Но куда там! Политическая стихия Леонида Макаровича не отпускала.

— В какой же форме?

— Последовали руководство одиозной СДПУ — Социал-демократической партией Украины, депутатство, пафосные спичи, вращение «пятой точкой» с частотой промышленного вентилятора, блок «Нетак», внезапно — очередное показное русофильство с обещаниями поддерживать права русскоязычных и статус русского языка, отрицание блока НАТО, а потом опять ориентация на него и прочая ситуативно полезная лабуда. Всё для привлечения внимания и, боже упаси, дабы не допустить забвения себя, любимого, и «выпадения из обоймы».

— Ради этого придумывал всевозможные поводы засветиться в СМИ?

— Да, после отставки Кравчук в поисках новой популярности любил раздавать интервью кому ни попадя, мня себя «патриархом украинской политики» (а отнюдь не политическим банкротом, каковым стал в действительности). Охотно распространял ядовито-лживые фейки. В числе таковых — сообщение о тайной встрече Гитлера и Сталина во Львове 17 сентября 1941 года (чего, конечно же, никогда не бывало). Или о том, что писатель Олесь Гончар в тайных своих записях называл Донбасс «раковой опухолью», которую нужно «отрезать и бросить в глотку России» (хотя вдова писателя Валентина Даниловна ни разу не подтвердила существования такой записи).

— Неприязнь Кравчука к России превращалась в ненависть?

— Как всегда, руководствовался тем, что ему более выгодно. После событий 2014 года, связанных с Крымом и войной в Донбассе, российскую политику характеризовал так: «Политика, которая связана с нарушениями международных норм и международных правил. Россия воюет 150 лет за всю свою историю. За 150 лет в России создана политическая элита войны. Россия не знает способа примирения и обсуждения, кроме силы. Россия не видит человека, а видит страну. «Была бы страна родная — и нету других забот...» Мне кажется, главная цель — это восстановление территорий царской России. Я бы так сказал: осовременить, насколько это возможно, территориальные подходы царской России, а в этой системе территориальных отношений уже строить какие-то современные политические, экономические, социальные отношения, исходя из политики России. Повторяю: Россия игнорирует международные нормы».

— Одновременно он продолжал претендовать на значимость и влияние?

— Да, добиваясь этого, входил во всевозможные комиссии, советы, недееспособные консультационные группы. Любил разглагольствовать о своей исторической роли. И не переставал принимать самые скользкие предложения, даже от своих политических противников. Так, в мае 2012 года принял предложение очередного президента Украины Виктора Януковича стать председателем Конституционной ассамблеи, которая разрабатывала проект изменений к Основному Закону. Согласно указу следующего президента Петра Порошенко, в марте 2015 года вошёл в состав Конституционной комиссии. Однако через три года написал заявление о выходе из неё, пояснив, что в ней не рассматривался европейский и евроатлантический курс Украины. Что ж, этот посыл был услышан: как «специалиста по Донбассу» нынешний президент В.А. Зеленский назначил Кравчука председателем Контактной группы по урегулированию ситуации на юго-востоке страны. И мы все видим, что из этого вышло.

От лицедейства к перерождению

— Хитрецом он был от природы или научился этому?

— Совмещал. Наркотическая зависимость у него была от общественного внимания. Стремление ощущать себя реальной действующей силой украинской политики то и дело развязывало его болтливый нарциссичный язык, и грязные подробности биографии протекали наружу: вода дырочку найдёт.

— А всё-таки через судьбу Кравчука следует конкретнее и подробнее проследить, как он стал современным Мазепой. Да как же это из сельского хлопчика получился президент Украины? Как идеолог коммунизма стал этническим националистом? В общем, чему нас и будущее поколение учит его история?

— Наиболее приметными из его характеристик стали приспособленчество, мимикрия и демагогия, то есть всё в зависимости от складывающихся обстоятельств. Кравчук демонстративно открестился от КПСС аккурат перед развалом СССР, заявив, что «никогда не вступил бы в партию, если бы знал о голодоморе и репрессиях». Мол, не знал ничего, не ведал, архивы не изучал. Он успешно применял способ снимать с себя ответственность — и в этом тоже секрет его политического долголетия.

Потом ловко менял фракции, партии и лидеров, к которым поочерёдно присасывался, чтобы оставаться на слуху и на виду. Это его умение в полной мере оценил бывший спикер Верховной рады Владимир Литвин, заявив: «С Кравчуком всё понятно — патентованная политическая проститутка. И причём всегда».

Оценка пришлась украинским политикам по вкусу, ибо когда президент Украины В.Ф. Янукович назначил Кравчука главой Конституционной ассамблеи, Леонида Макаровича стали за глаза называть «патентованной политической конституткой».

— Были же за ним, насколько известно, и в полном смысле криминальные дела?

— Несомненно, хотя Кравчук старался тщательно их скрывать. Но они раз за разом всплывали. То личный счёт его сына Александра в швейцарском Schweіzerіsche Volksbank, нa кoтoрый рeгулярнo пocтупaли крупные тaинcтвeнныe плaтeжи. То интeрвью дирeктoрa криминaльнoгo вeдoмcтвa Мюнxeнa Джoзeфa Гeйcдoрфeрa нeмeцкому журнaлу «Фoкуc», в котором говорилось o cвязяx Лeoнидa Крaвчукa c ОПГ, a тaкжe о том, чтo в 1995-м тoт прибыл в Изрaиль c 30 миллиoнaми нaличных дoллaров, упaкoвaнных в чeмoдaны. То «хатынка» (дача) — правда, не в Швейцарии, но в элитном киевском районе Конча-Заспа, стоимостью 2,5 миллиона долларов с полутора гектарами земли, предварительно оттяпанной у дома отдыха. («Чтобы было, где собаку выгуливать», — пояснил Кравчук). Но какие, мол, к нему претензии: владельцем имения стал его внук Андрей, на тот момент ещё не растерявший молочных зубов. Вот к нему и все вопросы…

— Одни говорят, что карьеру Кравчуку помогли сделать бандеровцы. Другие полагают, что он умел выслуживаться перед Москвой. А вы как считаете?

— В Кравчуке имелось не только второе, но и третье, четвёртое дно. Он был крайне изворотлив, приспособнически гибок, многолик и при этом никогда не забывал о личных интересах. Обладал ценным для него качеством: умел казаться своим человеком тем, кто был ему выгоден. И это было высоко оценено теми, кто вёл страну к её разгрому и развалу. Потому он и стал в конце концов современным аналогом Мазепы, иллюстрацией аксиомы, что оловянные, стеклянные и деревянные глаза никакой дым не выест. Хорошо знавшие его утверждают, что от Кравчука всегда несло кислым протухшим политическим потом изменщика.

Считаю, останется он в истории как одна из парадоксальных личностей своего времени. Ведь, с одной стороны, стал воплощением советской мечты, когда при должном усердии и умении сельский мальчик смог превратиться в серьёзного власть имущего. С другой стороны, он же стал палачом этой советской мечты, развенчивая её до конца своих дней с ненасытностью шакала, обгладывающего поверженного оленя.

Да, Советский Союз мог подарить и реализовать мечту, но он и погиб от рук таких, как Кравчук.

Фантом современной политики

— Придя к власти, он пестовал тех, кто позднее будет определять курс и политику антисоветской и антироссийской Украины?

— Безусловно. И любимой темой его стало то, как сильно коммунисты зажимали и притесняли Украину. Как будто и не было колоссального экономического и культурного роста УССР, имевшей в 1991 году потенциал одного из сильнейших государств Европы.

И добро бы, если бы Кравчук приумножил все те богатства, которые получил, хоть и незаконно, при разделе СССР. Или по крайней мере сберёг бы их. Но ведь нет, разграбление советского наследства приобрело широчайший размах именно при нём, «первом президенте незалежной».

Достаточно вспомнить хотя бы дело концерна «Бласко», созданного по указу Кравчука (указу, противоречащему действовавшей тогда Конституции, и принятым в 1992—1993 годах приватизационным законам). Это была подставная структура, при помощи которой «вся президентская рать» обобрала до нитки Черноморское морское пароходство и распродала почти весь торговопромысловый флот Украины.

— Не только ведь его распродали?

— Далеко не только! Подвижность умственных суставов Кравчука поразительна. Теперь выяснилось, что в юности он имел-таки тайную поддержку украинского националистического движения, аж с младых ногтей. И опять-таки далеко не он один. В биографиях целого ряда одиозных украинских деятелей, ныне широко нациствующих и перебандеривающих самого Бандеру, появились упоминания о том, что они либо воевали в вооружённых формированиях УПА, как, скажем, бездарный, но злобный графоман Павлычко, либо оказывали им всемерную помощь.

— Сколько же напускалось тумана для маскировки! Как изворачивались!

— Кравчук чудесным образом делал фантастические кульбиты, дойдя до высоты одного из главных партийных идеологов в УССР. Руководимые им кадры боролись с отклонениями от линии партии, редакторствовали в идеологически выверенных журналах, заседали в партийных комиссиях и комитетах по награждению, тоннами писали сочинения о Ленине, партии и Москве.

А наш пострел — на самом переднем крае борьбы с украинским национализмом и ревизионизмом. Какой уж толк был от этого, теперь понятно. И так «боролся» Леонид Макарович до конца 1980-х, когда его чуткие ноздри уловили для кого-то сперва незначительный, а для него отчётливый запах идеологических перемен. Ныне мы знаем: он ещё не сносил все коротковатые и традиционно залоснённые брюки советского партработника, но стал уже готовить почву, чтобы перейти к политике дистанцирования, а потом и отречения от всего советского и далее — русского.

— Непростая задача!

— Для кого как. Он делает очередной «тройной тулуп», переобуваясь прямо в полёте, и вот уже возглавляет новомодное течение — публичные дискуссии с опекаемыми националистами. Тут он предстаёт мудрым, терпеливым философом, мягко журящим бывших диссидентов за радикальность воззрений. И… вскоре побеждает на президентских выборах в борьбе с Вячеславом Чорновилом, представленным широкому украинскому обществу как страшный и опасный националист, которому противостоит как раз «помиркованный» патриот Кравчук.

Вот так зло иногда шутит бог — или кто там выглядывает из-за его плеча?..

— Массе людей непосвящённых такого рода шутки нелегко разгадать.

— Это верно. Сам же Леонид Макарович в легендарных видеообращениях тех лет обещал всем живущим на Украине процветание и прогресс: «Через 10 лет мы будем второй Францией». А русскоязычным «твёрдо гарантировал» всемерную поддержку и равные-преравные права… В общем, выбрали его.

— Оценили этот выбор потом скоро?

— Да почти сразу. Запомнился реально он галопирующей инфляцией, «кравчучками» и надорванными животами украинок, тащивших на себе в Польшу и Румынию гладильные прессы и токарные станки — сквозь ряды дежурившего на киевском вокзале ОМОНа и лопатообразные руки жадных и злобных таможенников Галичины. Так явлены были украинские «процветание и прогресс», а затем и окончательное формирование политики, что Украина — это Антироссия.

— Всего через неделю после избрания его на пост президента было Беловежье?

— Да. И там трое сепаратистов подписали приговор Советскому Союзу, невзирая на итоги Всесоюзного референдума в марте 1991-го, который ясно показал желание народов продолжать жить вместе. Зато каждый из этих троих стал после этого самостийным паном.

— Что среди подрывных шагов пана президента Кравчука произвело на вас наибольшее впечатление?

— Он поддержал раскол православной церкви и создание «Киевского патриархата», который возглавил Филарет. Именно его курировал коммунистический пропагандист и агитатор Кравчук, будучи главным идеологом КПУ. Курировал, курировал да и выкурировал. Как же пригодились связи с теми самыми буржуазными националистами, с которыми якобы боролся запасливый Кравчук!

— И какое отношение к нему утвердилось в конечном счёте среди большинства жителей Украины?

— Перед ними, я думаю, предстал совершенно особый персонаж политического шапито, вызывающий отвращение, пожалуй, у всех сторон политического процесса, не говоря уж про общество. Кравчука в большинстве презирают скорее всего как русские, так и украинцы; как «ватники», так и «укропы». И только Савик Шустер до конца неизменно звал старого ковёрного в свои телеэфиры, где Кравчук потешал собравшихся длинными, пустыми, но пафосными речами «эксперта» и «аналитика».

Внимание публики, однако, привлекать со временем было всё труднее, поэтому посылы должны были становиться всё нажористее и провокационнее — иначе кто его будет слушать. И вот из его последнего перед смертью заявления как главы комиссии по урегулированию в Донбассе: 50 тысяч человек, говорит, положили зря. Два года этот людоед всецело поддерживал карательную операцию в Донбассе, требовал воевать до последнего солдата — и вот вам внезапно…

А ещё его «вещие» предсказания: Крым, говорит, Путин скоро вернёт обратно. Сам, добровольно! Потому что не потянет, дескать. Могучая Украина тянула, а колосс на глиняных ногах не потянет — вот так.

— Да, есть чему подивиться.

— Дальше опять Донбасс. Надо, говорит, прекратить кровавую войну, дать особый статус, говорит, а под это стрясти деньги с мирового содружества. Недавно же говорил: надо забыть гуманизм и сопли про то, что там «наши люди» и «им надо помогать». Нет, оказывается, надо безжалостно отрезать территорию — нехай сдохнут. И обещал бить там врага (местное население) со всей украинской ненавистью!..

— Судя по всему, это и было его подлинное лицо. Нет, личина! Конечно, она.

— Ещё в 1988 году он мог заявить: «Украина и украинский буржуазный национализм несовместимы». Но о чём же думал при этом? Легко представить.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт июн 01, 2023 6:18 pm

Татьяна Петрова — это русская песня
№56 (31405) 2—5 июня 2023 года
3 полоса
Автор: Виктор КОЖЕМЯКО.

Новая книга страстной защитницы отечественной культуры Галины Орехановой, которую я представляю сейчас нашим читателям, названа известнейшим стихотворным воззванием Николая Рубцова: «Россия, Русь! Храни себя, храни...» А посвящена она в основном одной из самых выдающихся исполнительниц русских песен, воистину народной певице — несравненной Татьяне Петровой.

Почему сегодня её талант и дело особенно важны

Конечно же, такой уникальный талант, каким одарена Татьяна Юрьевна, и благороднейшее дело, которому она уже много лет беззаветно служит, нужны всегда. Но обратим внимание на то, какое время выпало для её творчества в течение аж более трёх десятилетий. Неблагоприятнее трудно вообразить.

И это ещё мягко говоря, потому что реально неблагоприятность возросла до крайней враждебности. Да, ведь именно ею обернулось вдруг время по отношению к родной песне в России — при поспешной перемене власти на исходе ХХ века.

Теперь-то уж и с правящих государственных высот прозвучали признания, что целью определённых сил — не только внешних, но также внутренних! — было уничтожение страны. И в конце концов Советский Союз им удалось уничтожить. Однако не остановились на этом: изощрённые вражеские усилия продолжились в тех же направлениях для ликвидации России.

Среди самых главных направлений — наша родная культура. Автор книги, о которой идёт речь, предоставляет слово авторитетнейшему музыкальному деятелю мирового масштаба — руководителю Капеллы Санкт-Петербурга, народному артисту СССР Владиславу Чернушенко. Послушайте его: «Что есть государство, лишённое национальной культуры?.. Есть ли тогда вообще это государство?»

И тут же он переходит к песне, которой по влиянию на людей отводит в нашей культуре особое место: «Пение для русского человека, для России в целом, — это один из тех стержней, на котором держалась вся государственность нашей страны. Это, может быть, звучит странно, но вот не случайно же много раз приходится повторять слова А.Н. Островского: «ПЕСНЯ — ДУША НАРОДА, ЗАГУБИШЬ ПЕСНЮ — УБЬЁШЬ ДУШУ». Это сегодня делают те, кто хочет, чтобы Россия погибла».

Сильно сказано? И неопровержимо верно! Тут и доказывать нечего — всё налицо. Гнусные действия губителей души народной и катастрофические результаты этих действий мы зрим и слышим уже более трёх десятилетий. Мы, то есть все наши сторонники, искренне болеющие за Родину, — с гневом и возмущением. А другая сторона? С удовольствием и радостью, не иначе. Интересно, сколько таких во власти, которая, собственно, всё и решает...

Нам же как раз пора обратиться к центральной героине новой книги, памятуя вынесенное мною в подзаголовок: почему именно сегодня особенно важны её талант и её дело. А суть в том, что злое время, о котором мы сейчас говорили, на поле культуры, включая драгоценное песенное пространство, жестоко сломало очень и очень многих. Одних сломало буквально, то бишь физически, отправив досрочно на тот свет, других — духовно, нравственно, заставив в корне изменить самим себе. Знаем это по жизни, а книга Г. Орехановой с её обстоятельным анализом такой печальный факт подтверждает.

Но — есть несломленные. Есть непобеждённые. Есть оставшиеся верными своему призванию. И в числе самых достойных — она, Татьяна Петрова, почему и родилась эта посвящённая ей книга.

Надобно заметить, что книга не только о ней. Здесь широкий круг тех, кто был и остаётся рядом, кто её поддерживал и поддерживает. Назову некоторых для понимания: Валентин Распутин, Василий Белов, Вадим Кожинов, Валерий Ганичев, Ирина Архипова, Николай Бурляев... Долго перечислять. А общая высочайшая их оценка народной певицы России продиктована убеждённостью, что таким, как она, должно принадлежать будущее в нашей культуре.

На таких надежда! Сознаём прискорбное нынешнее состояние русской, советской, подлинно народной песни, и оно угнетает, конечно. Но всё-таки нельзя сполна этому поддаваться. Требуется (во что бы то ни стало!) ПРЕОДОЛЕНИЕ. Уже упомянутый Владислав Чернушенко задачу в книге ставит прямо: ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПЕСНИ! Разве вы не согласны с этим?

Если два времени сопоставить

Дальнейший разговор — с теми, кто согласен. Ибо не обойтись без вопроса: а что более всего необходимо, чтобы родную нашу песню восстановить — во всей её красе и во всём величии?

Вот на этот вопрос, главнейший, вдумчивому читателю новая книга Г. Орехановой, по-моему, отвечает. Не назидательной инструкцией, а интересным, проникновенным рассказом о жизни Татьяны Юрьевны Петровой.

Ключевое тут относится, пожалуй, к абсолютному большинству жителей нашей страны, если даже не сказать — ко всем. В каком смысле? Да в том, что жизнь для нас поделилась с определённого момента на две части — до 1991 года и после. А уж как поделилась, то есть переменилась, кто чему в связи с этим радуется, а от чего печалится — особая статья. Так давайте рассмотрим её, «статью» эту, хотя бы вкратце, через биографию нашей героини.

Из книги: «Она родилась в середине ХХ века на Урале в небольшой деревушке». Кто-нибудь добавил бы: «В простой, обычной семье» (читай по-нынешнему: «не элитарной»). Мама — разъездной сельский киномеханик, папа после армейской службы — шахтёр. Оба пели.

«Они пели раздумчиво, задушевно, уходя в свои мысли, пели негромко и слаженно, — вспоминает сама Татьяна Юрьевна. — Я очень любила их слушать, почти никогда не подпевала, наверное, из боязни, что могу ненароком что-то испортить. А когда кто-то запевал: «Родины просторы, горы и долины...», все подхватывали разом и пели с большим подъёмом: «Ой ты, зима морозная, ноченька яснозвёздная...» На душе тогда становилось так радостно и светло. У отца был большой, красивый голос, он очень красиво пел...»

Самые любимые песни его? Благодарная дочь называет: «Спят курганы тёмные...», «За фабричной заставой, где закаты в дыму...», «Белым снегом»...

Знаете, меня в любом случае восхитил бы такой набор, но восхищение, когда это прочитал, было особенным ещё и потому, что все три названные советские песни издавна также отношу к своим наиболее любимым.

А вот тут — внимание! Тане повезло, разумеется, с певучими родителями. Однако не всем же такое выпадает, чтобы через папу с мамой истинно хорошую песню полюбить. Значит, вопрос в том, от кого и как, где и когда начинающий жизнь малыш, а потом подросток, впитывающий разное с особенной притягательностью, может услышать песни и почувствовать, какие из них по-настоящему хорошие.

Для поколения родителей Татьяны, к которому и себя отношу, лучшие песни доносили радио, патефон и киноэкран. Позднее к ним прибавились телевизор и магнитофон, а впереди замаячил уже интернет. Но это всё техника передачи звука, а был у нас звуковой образ Родины, которому посвятила своё вступление к работе Галины Орехановой народная артистка СССР Ирина Архипова.

Он был, пожалуй, буквально в атмосфере нашей страны, которую обоснованно называли не только самой читающей, но и самой поющей. Пели всюду — на работе и отдыхе, в застолье и туристических походах... А бессчётное число замечательных хоров, от знаменитых профессиональных до самодеятельных — где-нибудь на заводе, в колхозе или школе!

Это пела она, душа народная, и Таня Петрова, в которой рано признали незаурядный дар, ощутила себя частицей этой великой души. С её прекрасным влечением: пятнадцатилетней поступила в Уральский народный хор. И с того шага, для неё вполне естественного, мы можем проследить характерное в советское время восхождение таланта. Не стану утверждать, что каждый наделённый талантом человек в Советской стране полностью его реализовал и достигал достойной высоты признания. Но условия для этого создавались.

Что настоятельно советовали Тане старшие товарищи по хору? «Обязательно поезжай учиться! Ни в коем случае не останавливайся: надо учиться, только учиться!» Причём они знали, куда конкретно ей надо ехать. Уже было ясно, что от любимой бабушки девочка переняла особое пристрастие к народной песне, а исполнительниц её, по общему мнению, лучше всего учат в Московском государственном училище имени М.М. Ипполитова-Иванова. Студенткой его Таня и стала.

Да только не ограничилась этим, превратив многие последующие годы в непрерывную учёбу, иногда одновременно в двух-трёх местах. Ансамбль фольклорной музыки под управлением Дмитрия Покровского — учёба. Мастерская эстрадного искусства, руководимая народным артистом РСФСР Александром Маслюковым, — тоже. А в знаменитом Институте имени Гнесиных для неё и ещё двух многообещающих «народниц» открыли даже специальное экспериментальное отделение народного пения. И сколько сердечности, материнской заботы вкладывали в работу с ней сначала опытнейший педагог Елена Константиновна Гедеванова и затем народная артистка СССР Нина Константиновна Мешко — многолетний руководитель легендарного Северного народного хора!

Нельзя не заметить, как дорого Татьяне Юрьевне такое отношение к ней, особенно проявленное в пору её становления. Недаром же старается поимённо назвать автору книги как можно больше тех, кому до глубины души благодарна за помощь.

Всё это и значит — по-советски

Да, мне хочется ещё и ещё подчеркнуть, что для советского времени всё, о чём сейчас рассказываю, было не каким-то счастливым случаем, а правилом, закономерностью, поддерживаемой самим духом и всей системой взаимоотношений в обществе. Как совершенно закономерным было и восхождение юного таланта по имени Татьяна Петрова, которое в октябре 1979 года впервые прозвучало на всю страну. Таня стала победительницей Всероссийского конкурса исполнителей народной песни!

Учтите и то, что такой конкурс тогда регулярно проводился. Ну а дальше победительнице — заслуженное право выпустить персональную пластинку, или, как говорилось, долгоиграющий диск. Под кратким названием «Русские песни» у неё он вместил целый букет шедевров. Отбор меня поразил своей зрелостью, а ведь возраст исполнительницы к тому сроку не дошёл ещё и до двадцати.

Конечно, хорошо её знающие и любящие, каковых в книге множество, высочайше ценят певицу прежде всего за то, КАК она поёт. Однако не лишне отметить также, что в её репертуаре БОЛЕЕ ТЫСЯЧИ народных песен, многие из которых записаны лично ею в фольклорных экспедициях. Ничего себе факт?

К сожалению, столь же лаконично само пение на бумаге не передашь. Да и вообще едва ли это возможно: надо слышать, к чему всех читателей призываю. А здесь приведу лишь первое впечатление одного из самых ведущих знатоков русской народной песни, услышавшего Татьяну в канун того Всероссийского конкурса:

«Передо мной стояла невысокая, хрупкая девушка с открытым русским лицом, с милой улыбкой. И вот она запела... Запела по-своему, никому не подражая. Голос лился свободно, легко, покорив меня какой-то удивительной мягкостью и лиричностью».

В качестве дополнительного аргумента могу привести собственное воспоминание о первых встречах с её искусством. Меня всё спрашивали: «Что думаете про новую певицу Татьяну Петрову?» Уже были её сольные концерты, на один из которых я пошёл. Результат? Захотелось пойти ещё раз — и поскорее.

Думал же, отлично помню, вот о чём. Какая радость, что появился в нашем певческом искусстве женский голос, который может соревноваться с Людмилой Зыкиной и Ольгой Воронец. Были и другие имена у меня в голове, но эти, наверное, ближе всего обозначили в моём представлении характер и масштаб той славы, которой в будущем (не очень далёком!) обязательно должна быть увенчана эта новая певица.

Увы, со славой не сбылось...

И вот здесь-то наступает роковая тема, ради которой, на мой взгляд, не просто стоило, а насущно необходимо было написать такую книгу. Потому что в судьбе щедро одарённой русской артистки отразилась драматически судьба многих талантливых и честных служителей искусства, глубоко преданных родной культуре и ни за что не желающих ей изменять. А по большому счёту, на десятилетия это стало судьбой всей страны.

Вспомните, кому первый её президент холопски счёл нужным доложить об уничтожении Советского Союза, в чём сам принял решающее участие. Верно, президенту США. Да ведь тогда мало кого такое удивило, поскольку большей части общества уже удалось внушить соответствующий настрой. Все упования и планы на будущее новоявленное государство связывает с ними, со Штатами, а если шире — «с благословенным Западом». Всё готово ему отдать и отдаёт. Даже душу народа! Причём её-то, пожалуй, в первую очередь.

Вспомните, как ещё с началом подготовительной «перестройки» резко стало меняться у нас песенное звучание массовой эстрады, радиоэфира и телевидения. И очень скоро всё здесь заполонила или чужая по происхождению песня на её языках (далеко не всегда лучшая), или отвратительное подражание, абсолютно чуждое нам как по форме, содержанию, так и, конечно же, по исполнению. А для иного, кровно родного, духовно и нравственно высокого, моментально выдумали запретный штемпель: «Неформат».

Вот с чем совершенно неожиданно столкнулась Татьяна Петрова на творческом взлёте своём. Галина Ореханова пишет об этом так:

«В пору трагического государственного слома свела нас судьба на русских дорогах. Ещё недавно благополучная, широко известная, обожаемая поклонниками молодая певица-красавица, вмиг обретшая огромную популярность, начав своё профессиональное восхождение триумфальной победой на Всероссийском конкурсе исполнителей народной песни, Татьяна Петрова сразу почувствовала, что беззаботное время прошло. Точное нравственное чутьё подсказывало ей, что художнику, который воспринимает своё творчество как народное служение, а именно так понимала певица своё назначение в искусстве, настала пора «встать под ружьё». Она без колебаний сделала это».

И этому обоснованно автор книги отводит много проникновенных страниц, тем более что самой Галине Александровне выпало быть на целом ряде тех незабвенных выступлений любимой певицы. Ещё одно важное место о ней приведу дословно из книги:

«Пела и поёт на площадях, в зоне военных действий, таких как Чечня, в промёрзших клубах по всей России, призывая народы к единству. Пела и поёт большие концерты: русские песни, грустные и весёлые, старинные песни своей Родины… И снова и снова люди открывают для себя могучую врачующую силу народной песни. Силу, способную вызывать волю к борьбе за жизнь, достойную человека».

Здесь верно говорится о народной песне как истоке и основе русской души. Но рядом и вместе — по силе воздействия и общности нынешней их судьбы — я ставлю песню советскую, которая, собственно, от народной нашей и произошла. Не случайно же Татьяна Юрьевна всё больше обращается к ней, а последний по времени её альбом под названием «Нежность», который ей удалось выпустить, она целиком составила из особенно дорогих сердцу песен советских лет.

И как она поёт! Несмотря ни на что и вопреки всему! «На ветру, в промёрзших клубах она хорошо понимала, что рискует потерять голос, — вспоминает Г. Ореханова. — Она принимала сложившиеся жестокие обстоятельства жизни как условие борьбы за Россию. И пела, сознательно шла на риск, жертвенно, с готовностью, щедро и бескорыстно отдавала людям своё искусство».

Знает, во имя чего жертвовать

Остановлюсь ещё на одном проявлении её самоотверженности в труднейшее время. Не скрою, что мне оно по-особому близко и дорого. Впрочем, гораздо весомее другое: эта самоотверженность в такое время объективно наиболее ценна, потому что влечёт за собой наибольший личный ущерб.

Говорю об участии героини моей статьи в поддержке Коммунистической партии Российской Федерации — на самом пике гонений против неё. Для скольких тогда, особенно из людей так называемых творческих профессий, «непозволительным» оказалось связываться с КПРФ! Если же ты и без того «неформат», то есть на большую сцену и широкий телеэкран тебя стараются не очень-то допускать, то можешь быть уверен: такая связь сделает твоё положение совсем уж невыносимым.

«Татьяна Петрова это понимала, — пишет Г. Ореханова, — и, приняв решение помогать Компартии, по её мнению, стоявшей на службе народу, служила её делу верой и правдой. Сколько поездок по городам и весям России — в Сибирь и на Дальний Восток, на Урал, в Кузбасс и отдалённые посёлки и деревни срединной России совершила она в составе её бригад».

Имеются в виду партийные бригады во время думских выборов 1993 года и президентских — 1996-го. Галина Александровна работала тогда в редакции «Советской России» — родной сестры «Правды», потому немало поездок и сама совершила с теми бригадами. Это делает её свидетельства и доверительными, и наглядными, с массой интересных подробностей.

Например, певицу часто просили объяснить свою общественную позицию. Вот один из её ответов, записанный корреспондентом «Советской России»:

«Когда на недавнем концерте я сказала, что являюсь доверенным лицом кандидата в президенты РФ Г.А. Зюганова, зал взорвался аплодисментами. Мне нравится, что он относится к России, как об этом писал Александр Блок: «О, Русь моя! Жена моя! До боли…» Он державник, и я считаю, это очень важно для России. Наша страна переживает очень острый момент в своей истории: люди бесконечно устали от горя, появляется равнодушие. Нужно собирать силы народные, во что бы то ни стало собирать!»

Не раз встречаю в её высказываниях, приведённых автором книги, заветно звучащее слово — СПРАВЕДЛИВОСТЬ. Для КПРФ оно программное, а для русской певицы Татьяны Петровой, как я понимаю, тоже очень много значит. Пожалуй, и для всех тех деятелей культуры, которые, пренебрегая опасностью, решились в столь критически грозное время стать на сторону КПРФ.

Сама Татьяна и автор книги о ней с необыкновенной теплотой вспоминают одного за другим этих честных и бесстрашных. Каждому из них хочется до земли поклониться. Но особенно взволновала меня встреча в книге с выдающимся дирижёром Николаем Калининым, другом Татьяны, которого я хорошо знал. С ним связано событие, верно названное в книге знаменательным.

Глухая, тяжкая пора в начале 1990-х. Компартия после ельцинских запретов только что вышла из подполья и готовится провести свой съезд. Возникает идея по его завершении дать концерт, да не где-нибудь, а в Зале имени Чайковского, который с огромным трудом удалось снять. Кто же наиболее достойно мог бы выступить на таком концерте?

Николай Николаевич Калинин руководил тогда Национальным академическим оркестром народных инструментов имени Н.П. Осипова. Блистательный коллектив! Однако и у него прекратилось финансирование, музыканты бедствуют, оркестр с трудом выживает. Что же, ещё больше усугубить людям их проблемы? В общем, обратились к руководителю не без серьёзных сомнений. И тем радостнее было услышать от него: «Да, конечно же, мы обязательно будем играть». Так впервые в «новой России» у коммунистов состоялся полноценный праздник, давший сильный заряд на будущее.

Считаю нужным сказать здесь следующее. Сейчас, три десятка лет спустя, от самых высоких представителей власти приходится слышать резкое осуждение почти всего, что делалось «сверху» в тот период. Но вот никто при этом не отмечает: осуждение-то уже было, предупреждающее, чтобы не делали правители того, что ведёт страну к дальнейшему упадку. И кто предупреждал? Коммунисты. Только их разумному голосу «наверху» не пожелали внять.

Так, может быть, надо всё же официально заявить об этом? Ради справедливости и для того, чтобы в будущем такое не повторялось.

А в допущенном по злой воле очень многое требуется исправлять

Вот и состояние песенного искусства, в которое его ввергли, буквально вопиет об этом. Сколько уже на сей счёт «Правда» била тревогу! Да и одной судьбы моей сегодняшней героини достаточно, дабы убедиться, что общество наше в художественных ценностях, вкусах и предпочтениях основательно извращено.

Та, которая в Советском Союзе наверняка была бы народной артисткой СССР и заслуженно олицетворяла бы славу Родины, была отодвинута на второй или третий план. И кого же вместо неё вознесли? Вы сами это знаете. А ведь она не стала в «новой России» хуже петь, не убыло у неё ни таланта, ни ответственности. Но тем не менее вершители судеб сочли её «неподходящей».

Слишком русская и советская? Категорически не влезает в западный стандарт? Однако она знает: именно такой её любят и ждут истинные ценители отечественной песни. И пусть приходится иногда уезжать далеко от захваченной столицы, она поёт там, в провинции, без устали и с душевным подъёмом. Вот как высказалась в связи с этим народная артистка СССР Ирина Архипова:

«Откуда в певице такая стойкость, упорство, неутомимость, такая вера в русскую песню? Вопрос не праздный. Он заставляет задуматься о силе народного характера и русского духа. О неистребимости веры».

Повторим: если всерьёз браться за восстановление русской песни, опора должна быть на таких, как Татьяна Петрова. Между тем, хотя задача этого восстановления под нажимом «наверху» вроде бы и осознаётся, но… как-то половинчато и противоречиво.

Скажем, на всех основных телеканалах за последнее время появились регулярные песенные передачи. На «России 1» А. Малахову подарили даже две: по два часа и в лучшее время субботы и воскресенья! Но берут пока больше количеством, а не качеством. И вот Т. Петрову я увидел и услышал здесь только единожды. А ей, согласитесь, за эти годы можно было бы (и нужно!) предоставить наилучшие часы для больших сольных концертов на всех главных федеральных каналах ТВ. Что же мешает? Что препятствует?

Можно сказать, пока ни шатко ни валко идёт всё, что связано с восстановлением в правах достойных песен и достойного их исполнения. Какие-то сдвиги происходят, но минимальные, а зачастую показушные, мнимые. Обещания хорошие раздаются, но выполнения их потом не видно и не слышно.

К примеру, меня необыкновенно воодушевило известие о создании большого Всероссийского детского хора под руководством самого Валерия Гергиева. Тысяча поющих мальчишек и девчонок, какое чудо. Однако после анонсирующего концерта я их больше не слышал. А минули уже годы…

В качестве некоего противопоставления приведу из книги Г. Орехановой воспроизведённый ею рассказ великого хормейстера Александра Васильевича Свешникова о том, как создавался его знаменитый хоровой коллектив.

Осенью 1942 года Свешникова пригласил к себе начальник Главного политического управления Красной Армии А.С. Щербаков. И сказал:

— Вам поручается, Александр Васильевич, организация русского народного хора Союза ССР. Полномочия большие, вплоть до отзыва необходимых людей из действующей армии.

— Но, простите, Александр Сергеевич, обстановка на фронте, Сталинград… Уместно ли в такой момент…

— Нам важно не опоздать, дорогой Александр Васильевич. Понимаете? Не опоздать. К будущей весне хор должен запеть, ясно? Действуйте.

И вот первое выступление 20 июля 1943 года в Москве, в Колонном зале Дома союзов, которое слушала потом по радио вся воюющая страна — и фронт, и тыл. Это было начало славного творческого пути ещё одного выдающегося хорового коллектива — в разгар Великой Отечественной, когда песня рассматривалась советским руководством как мощнейшее духовное оружие. Она и была таковым, что не раз засвидетельствовал сам Маршал Победы Георгий Константинович Жуков.

Думаю, время сейчас снова и снова вспомнить об этом. И соответственно действовать, чтобы не опоздать.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн июн 05, 2023 8:16 pm

«Все мы, конечно, ученики Александра Сергеевича»
№57 (31406) 6—7 июня 2023 года
1 полоса
Автор: Виктор КОЖЕМЯКО, журналист «Правды» с 1963 года.

Так говорил и писал о Пушкине один из лучших современных писателей Чувашии Пётр Григорьевич Маркин, который многие годы был верным другом газеты «Правда». Оставаясь до конца дней своих активным коммунистом — членом КПРФ, он не только постоянно выписывал главную газету партии, внимательно читая её, но и нередко откликался на особенно заинтересовавшие его публикации.

Увы, в прошлом году жизнь талантливого нашего друга оборвалась. Но жива память о нём в сердцах всех, кто знал этого замечательного советского человека, и, конечно, читателей прекрасных его книг. Теме памяти посвятил своё письмо к нам в редакцию главный редактор региональной газеты КПРФ «Чебоксарская правда» Сергей Шульдяшов. Написал он накануне Пушкинского дня, ставшего и Днём русского языка, чтобы подчеркнуть совершенно особую роль А.С. Пушкина в жизни и творчестве выдающегося сына чувашского народа, как и всех писателей России.

Приведу, скажем, такую деталь. Многие свои письма наиболее близким людям Пётр Григорьевич начинал, как эпиграфом, пушкинскими строками: «Мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!» Вспоминаются в письме и слова, вынесенные в заголовок этой заметки. А особенно дорого напоминание о рассказе «Дуб Лукоморья», из которого мы узнаём, какое потрясение испытал будущий писатель ещё совсем маленьким — при самой первой встрече с творчеством великого поэта.

«У лукоморья дуб зелёный…» Эта строка тогда напомнила мальчику заветный для него дуб у колодца — недалеко от кордона, где он рос в семье лесника. А повзрослев, Пётр узнал, что в своё время (в сентябре 1833 года) через тот самый Грязнухинский лес проезжал… сам Александр Сергеевич Пушкин! Даже заночевал на кордоне, а завтракал как раз под заветным дубом.

Важный факт: специальный учёный совет, рассмотрев многочисленные исследования краеведов, в том числе и исследование Петра Маркина «Утро Пушкин встретил на Грязнухе», постановил считать научно доказанным пребывание великого поэта на Сенгилеевской земле (ныне Ульяновская область), а конкретнее — и на кордоне Грязнуха.

По предложению С. Шульдяшова публикуем сегодня рассказ П. Маркина «Дуб Лукоморья», посвящённый тому знаменательному эпизоду.

Дуб Лукоморья
№57 (31406) 6—7 июня 2023 года
4 полоса
Автор: Пётр МАРКИН.

Там русский дух…

там Русью пахнет.

А. Пушкин.

Вырос я на лесном кордоне, где поэзией пропитано каждое деревце, как солнцем алая земляника, треньканье синицы, изумрудные капельки росы… И, думается мне, благодаря этому, ещё ничего не ведая о Пушкине, я как бы уже готовился к встрече с ним.

Хорошо помню, как однажды в школе учительница раздала нам, второклассникам, новые тетради. На обложке — картинка: у изгиба моря стоит могучий дуб, он обвит цепью, по которой ходит кот, а на земле сидит кудрявый человек. Внизу строчки: «У лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…» Стихи меня потрясли. От нахлынувшего неведомого доселе чувства чего-то таинственного и сказочного я… расплакался.

Подошла учительница, наклонилась ко мне, спросила тихо:

— Что с тобой, Петя? Почему плачешь?

От ласковых слов я ещё больше разволновался, ничего не мог ответить, только всхлипывал.

— Ну, успокойся, не надо так, — проговорила учительница и почему-то отодвинула от меня тетрадь, которую я тут же придвинул к себе. Кажется, она поняла истинную причину моих слёз и, положив тёплую ладонь на мою голову, продолжала урок.

Несколько дней я находился под впечатлением от стихов и своего открытия. Ведь я, живя в лесу, каждодневно видел дубы, собирал жёлуди, из сухих веток разводил костры и не ведал, что так светло и задушевно можно сказать о дубе.

Возвращаясь на кордон к родителям на выходные дни, я сразу же шёл к зелёному дубу, что одиноко возвышался вблизи колодца на заросшем кустами бугре, широко раскинув мохнатые ветви. Во мне возникала волшебная музыка: «У лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…» — и сердце сладостно щемило от необъяснимого чувства, которое рождалось во мне, заполняло до краёв душу.

Я зачарованно глядел на дуб, и чудилось мне, что где-то тут и сказочный кот обитает. Потом, бродя по лесу, я всё вглядывался в деревья, не высунет ли он усатую мордочку из гущи листьев. Видел скачущих по веткам белок. В старом липняке из дупла следил за мной ушастый филин, вращая жёлтыми глазами. Будь сумерки, он пугнул бы меня разбойничьим уханьем. Но сейчас ему лучше быть не замеченным. Встречались зайцы, ежи, лисы… Вокруг мелькали загадочные тени, слышались таинственные шорохи.

В сумеречной лощине, по дну которой бежал ручеёк, в глухой чащобе жили волки. В осенние тёмные ночи они там частенько завывали. В этом месте меня всегда охватывала тревога. Я внушал себе, что сейчас, днём, волки нисколько не страшны. И всё же поспешливо, подныривая под низко нависшие ветви и озираясь, я поворачивал к дому.

В кустах, просвеченных солнцем, порхали и звенели разные пташки. В развилках ветвей они строили гнёзда, в них выводили птенцов. Я невольно любовался ими, а также причудливыми деревьями, разными травами, цветами, ощущая себя частью природы. Я считал Грязнухинский лес из-за его сказочной чудесности своим лукоморьем.

* * *

Позже, когда повзрослел, я узнал, что Пушкин, задумав книгу о Пугачёве, совершил далёкое и трудное путешествие по местам пугачёвского восстания. Он хотел составить о Емельяне собственное мнение, а для этого надо было послушать народ, узнать, что думает о нём, какую память хранит.

Случилось так, что путь поэта пролегал через Грязнухинский лес. Приехав в Сенгилей, стали закладывать ему лошадей. Но оказалось, что ямщиков нет: один слеп, другой пьян… Пушкина это возмутило. Ещё в Симбирске он колебался, какой дорогой ехать. Теперь решил вернуться и продолжать путешествие по левому берегу Волги. Он потребовал немедленно везти его обратно.

Тройка лихих коней в тёмную ночь вынеслась из Сенгилея. Пушкин долго не мог успокоиться. На душе у него было муторно. Он торопил ямщиков.

Когда въехали в лес, начался длинный крутой подъём. Лошади с большой натугой, рывками, часто останавливаясь, тянули тяжёлую карету. Лишь когда одолели гору, Пушкин успокоился и незаметно для себя заснул.

Проснулся он от тишины — карета стояла. Ямщики пояснили, что в этих местах в ночную пору всякое бывало. Да и волки выли. И поэтому они не рискнули ехать дальше. А тут безопасно, свои люди…

Пушкин молча вышел из кареты, огляделся. Под лучами восходящего солнца осенний лес пылал многоцветьем красок. Казалось, он был весь объят багряным пламенем. Неподалёку от дороги, в низине, виднелся колодец. Около него толпились несколько бородатых мужиков. Один из них доставал из колодца воду и поил рослую гнедую лошадь. А чуть повыше на бугре красовался молодой, но уже крепкий густолистный дуб. Пушкин сказал денщику, что под ним они позавтракают. И пока тот расстилал коврик, доставал из ларца снедь, Пушкин подошёл к мужикам, которые с пристальным любопытством наблюдали за ним.

— Чем промышляем, добрые люди? — участливо спросил Пушкин, поздоровавшись.

— Дело наше простое… смолу гоним.

— Ну а про Пугачёва что-нибудь слыхали?

— Как не слыхать, слыхали. Его отряды вот по этому тракту двигались. Несметной силой шли. Казалось, никто не устоит. И всё же под Белым Яром силушки той оказалось маловато.

— А где это… Яр?

— Да как раз напротив Сенгилея, на другом берегу.

Пушкин прикинул в уме, что обязательно побывает там, чтобы поглядеть на место побоища, поговорить с людьми. Наверняка там есть такие, кто и самого Пугачёва мог видеть.

— Ну а вы-то самого Пугачёва видели?

Мужики запоглядывали друг на друга, лукаво усмехаясь. Ишь куда клонит. Разу-знает про всё и всех, а потом, кто его знает, донесёт властям и готово — пришьют дело. Ну и упекут в Сибирь или того хуже. Один из них, переминаясь с ноги на ногу и поглаживая бороду, ответил:

— Да нет, где нам! Мы с утра до ночи дёготь гоним. Так что, барин, извиняйте. Нам работать надо.

И мужики стали расходиться. Пушкин понял, что для них он барин, чужой человек, которому нельзя доверяться. С лёгкой досадой прошёл к дубу, присел на коврик, аппетитно пожевал рябчика, запивая мадерой. Потом легко вскочил на ноги, почти бегом спустился к колодцу, ещё и ещё раз полюбовался красотой леса, одетого в багрец и в золото, и направился к своей карете.

Тройка рванула с места и понеслась в сторону Симбирска.

* * *

…Прошло много лет. Однажды я поехал на свою малую родину. Мне хотелось понять, что мог чувствовать Пушкин в лесной глуши, что мог видеть, запомнить.

Было уже за полдень, когда в Тушне я сошёл с автобуса, поднялся на гору и знакомый с детства глухой лесной дорогой добрался до моей Грязнухи. С волнением и светлой грустью в душе бродил я по дубравам и березнякам, душистым от цветущего разнотравья полянам, слушая трели птиц и вспоминая далёкие детские годы. Всё хотелось мне найти милые сердцу заветные тропинки, укромные уголки, где, уединившись, я всласть мечтал о подвигах и о славе. Но вскоре понял, что их, мест этих, теперь нет, они заросли молодыми деревцами.

Из полуобрушившегося колодца я попил воду, зачерпывая её горстью. Постоял рядом с высоким дубом, под которым, по преданию, завтракал Пушкин. Потом поднялся на то место, где когда-то стоял дом лесника, сгоревший лет двадцать назад.

Устало присев на брёвнышко у пепелища, я думал о том, как многое здесь переменилось, да я и сам уже другой, голова вон вся инеем покрылась. Но, сколько себя помню, во мне всегда жило чувство детства. Вот и сейчас… Оно напомнило о себе щемящей тоской о безвозвратно ушедшем прошлом. Я осмотрелся и прилёг, как часто делал в детстве, на высокую мягкую траву. Мечтательно устремил взор в голубое небо с белыми, чуть провисшими по краям облаками.

Не знаю, сколько я пролежал, как вдруг произошло нечто странное и необъяснимое. Реальность как бы совместилась с фантастикой. Сначала я услышал лёгкие шаги, затем между деревьями мелькнул силуэт, и вот на открытое место вышел человек невысокого роста, кудрявый, с пышными бакенбардами. Он был в крылатке, в руке держал цилиндр.

— А вы ведь Пушкин, да? — взволнованно вырвалось у меня. Я почувствовал, как снова стал мальчишкой, сыном лесника.

— Верно, Пушкин. Откуда меня знаешь? — спросил человек. — Я здесь впервые.

— А я видел вас на картинке в школьной тетради. Вы под дубом сидите, а кот рассказывает сказки.

— А-а… было такое, было, — закивал Пушкин кудрявой головой. — А как тебя зовут?

— Петя. А вы к нам надолго?

— Видишь ли, Петя… Я еду в Оренбург. Собираюсь написать книгу о Пугачёве. Был такой вождь обездоленных крестьян. Но разбили его войско. Восставшие разбежались кто куда. Прячутся они и в вашем лесу. Вот я по пути и заехал сюда, чтоб повидаться с ними, потолковать.

— И что они?

Пушкин улыбнулся:

— Похоже, они ждут нового Емельяна, чтобы заново подняться на борьбу.

Тут Пушкин заторопился, несколько раз взглянул через плечо в сторону дороги. И я поспешно сказал:

— Александр Сергеевич, а я наизусть знаю ваше стихотворение… — и начал читать: — У лукоморья дуб зелёный…

Пушкин терпеливо выслушал, улыбнулся, сверкнув белизной зубов, ласково взъерошил мои волосы:

— Молодчина, дружок!

И пошёл туда, где ждала его карета. А у меня мелькнула мысль: не попрощался — значит, ушёл ненадолго, он ещё ко мне вернётся.

* * *

Вдруг Пушкин оглянулся и рукой показал мне на раскидистый дуб на бугре у дороги, возле которого я часто читал его стихи. Не знаю, почему, но в моё сознание и душу легли его мысли. Меня словно осенило, я понял, что в любой стороне родной земли для каждого из нас имеется свой дуб Лукоморья. Но чтобы его встретить, увидеть, узнать, надо с детства растить в себе добрые чувства ко всему живому, стать частицей Руси, очень любить свою Родину, беречь её и никому не давать в обиду.

Мне бы побежать за Пушкиным, расспросить его ещё о многом, что волновало мою душу, но тут я очнулся и понял, что всё это происходило в моём воображении, во сне. Но до чего же это был приятный сон!

Кто знает, по каким законам развивается человеческая личность. Тогда, в детстве, соприкоснувшись с гениальной поэзией Пушкина, я открыл для себя на своей Грязнухе дивное и таинственное Лукоморье со сказочным дубом. И с тех пор, бывая там, даже мысленно, я всякий раз, как от первой любви, нахожусь в каком-то очарованном состоянии.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт июн 29, 2023 7:59 pm

Гавриил Попов — повтор Ноздрёва
№67 (31416) 30 июня — 3 июля 2023 года
3 полоса
Автор: Жан ТОЩЕНКО.

Член-корреспондент Российской академии наук Жан ТОЩЕНКО в беседе с политическим обозревателем «Правды» Виктором КОЖЕМЯКО

У каждого из тех, кто погубил Советский Союз, — своё участие в этом катастрофическом преступлении, свой вклад в осуществление его. Персонаж сегодняшней нашей беседы ещё недавно с гордостью говорил и писал о собственных заслугах в разрушении страны. В последнее время — по вполне понятным причинам! — на данную тему он предпочитает не говорить. Но ведь те его «заслуги» не исчезли, они при нём навсегда.

Вот и серия наших диалогов под рубрикой «Личины оборотней» ну никак не может обойтись без Гавриила Харитоновича Попова. Когда-то имя это было широко известно, а теперь подзабыто. Между тем не только подлинные герои, но и подобные этому типу антигерои поучительны для будущего.

Блеск и нищета «прораба перестройки»

— Что прежде всего, Жан Терентьевич, вам хочется сказать о Гаврииле Попове?

— У него есть сочинение под названием «Блеск и нищета административной системы». Так вот, сочетание внешнего блеска и внутренней нищеты, думается, в полной мере подходит для характеристики жизненного пути этого «прораба перестройки» или даже её «архитектора».

— Видите, вы сразу вспомнили расхожие определения из «перестроечного» времени. Наверное, потому, что именно тогда на горизонте страны взошла звезда Гавриила?

— Как мы с вами уже не раз отмечали, для многих таких же их «звезда» взошла в то время. Для тех, кто умел внешне блеснуть, пусть даже внутри была пустота.

— Может быть, про него чрезмерно так говорить? Всё-таки, будучи ещё молодым, стал доктором экономических наук, вышел в профессора. Да не где-нибудь, а в МГУ…

— Что ж, действительно жизнь у него начиналась многообещающе. Студент Московского университета, сделавший успешную карьеру: сталинский стипендиат, секретарь комитета комсомола МГУ, оставлен в аспирантуре, молодой руководитель лаборатории, затем в 35 лет (в 1971 году) заведующий кафедрой, а в 1977-м — декан (в 41 год). Быстрое продвижение и по научной стезе: в 1988 году уже главный редактор академического журнала «Вопросы экономики»…

— Но он жаждет большего?

— Такова суть, потянувшая его в политику. В 1989 году становится депутатом Верховного Совета СССР от сообщества научных работников и инженеров. Затем проявляет ещё более недюжинную способность по своему выдвижению, что стало возможным при создании оппозиционной Межрегиональной группы, где он стал сопредседателем.

А это уже была должность, которая обеспечивала всесоюзную и даже мировую известность.

Дальнейшее, по-моему, все знают. Критика КПСС и Советской власти, лжедемократическая риторика в условиях резко возросшей демагогии привели его в 1990 году на место председателя Моссовета, а в 1991-м — мэра столицы. И вот тут произошёл полный конфуз.

В этой должности он смог продержаться всего один год, признав, что сочетать пропаганду теории управления, на которую он безапелляционно претендовал, и практику этого самого управления для него оказалось невозможным.

— И ведь похожий крах постиг далеко не его одного, о чём мы тоже с вами говорили.

— Да, это факт. Но даже позорный уход с административных должностей не остановил рвение Гавриила претендовать на роль эксперта и судьи по всем вопросам, которые попадались на его пути или которые он считал важными (и даже скандальными), чтобы не исчезать с общественного и политического небосклона. В какие только комитеты, советы и комиссии он не входил — всего не перечесть! И везде вёл себя с необыкновенным апломбом, очень напоминающим знаменитого гоголевского Ноздрёва.

А науку он обогатил?

— Пока мы не перешли к его деяниям на посту мэра Москвы, хочу услышать ваше мнение о научных достижениях экономиста Г.Х. Попова.

— Свои научные изыски он начал в конце 1960-х годов, заметив резко возросший общественный спрос на анализ проблем управления.

В это время получили широкое звучание идеи академика В.Г. Афанасьева — после выхода в свет его монографии «Научное управление обществом» (1967 г.). Это было новаторское осмысление проблем развития социализма, и на него обратили внимание многие исследователи. Не упустил шанса подключиться и Попов.

— А каким образом он подключился?

— Весьма поверхностно. Брал, как говорится, не качеством, а количеством. Оседлав насущную проблематику в применении к производству, он в течение двух десятилетий опубликовал несколько монографий, брошюр и сборников статей. Надо признать, они пользовались спросом: тема-то сверхактуальная. Тем более что Попов представлял такое авторитетное учебное заведение как МГУ.

Но по сути своей большинство его работ были просто пересказом ряда заимствованных мыслей, дополненным комментариями по обсуждаемым в это время проблемам развития социалистической экономики (однако у него практически отсутствовали ссылки на других экономистов).

— То есть научный уровень его трудов вы не считаете высоким?

— Они изначально имели явно конъюнктурный характер. Именно об этом говорит и тот факт, что очень скоро полностью исчезли из научного цитирования. К ним никто не обращается, потому что ничего свежего и оригинального в них не было и нет.

— Нет с научной точки зрения?

— Конечно, ведь мы об этом говорим. А самым главным и показательным итогом его сочинений об управлении стал тот факт, что «теоретик» оказался абсолютно несостоятельным практиком по применению изложенных идей. Он после краткого пребывания во власти и сам был вынужден признать, что реальная практика управления городом оказалась ему не по плечу.

— Может быть, именно поэтому он постепенно почти полностью перешёл на публицистику?

— К тому подтолкнул успех его статей «С точки зрения экономиста» (анализ романа Александра Бека «Новое назначение») и о «Зубре» Даниила Гранина. В них, кстати, он одним из первых ввёл понятие командно-административной системы, чем очень гордится. Вот это, собственно, и есть единственный заметный его «научный вклад».

— А ведь он в 2006 году издал Собрание сочинений в восьми томах.

— Ещё одна претензия его. Но это в основном публицистические заметки на разные темы. Ни настоящим учёным, ни полноценным писателем в связи с этим его не назовёшь.

Вон какой первый мэр Москве достался!

— Должностная вершина Гавриила Попова — начальник российской столицы. До него мэра у Москвы никогда не бывало, и вот москвичам говорят: принимайте! Чем кончилось — известно. Однако давайте всё-таки припомним, что стало наиболее заметным для людей в деятельности мэра Попова. Как вы считаете?

— Самым заметным, пожалуй, следует признать повальное переименование улиц и других названий в городе. Под лозунгом восстановления исторической справедливости. Так, Пушкинская улица стала Большой Дмитровкой, а улица Чехова — Малой Дмитровкой. Но почему имя боярина Димитрия (который жил в этом месте) достойно большего пиетета, чем слава великих русских писателей и поэтов? И почему улицу Добрынинскую переименовали в Коровий Вал? Потому что Добрынинской она была названа в честь героя Октябрьской революции, хотя это название ассоциировалось и с былинным героем-богатырём Добрыней. И таких нелепостей в итоге оказалась масса!

— Понятно почему. Ведь, на первый взгляд, нет легче занятия, чем переименование.

— Это лишь на первый взгляд.

А в реальности возникают непростые вопросы. Например, в том угаре лжедеятельности были переименованы 11 станций метро, и особо хочется сказать о таком факте. В центре Москвы был союз трёх станций — Пушкинская, Чеховская, Горьковская: своеобразный символ величия русской литературы из представителей разных эпох. И вот название Горьковская ликвидировали, ибо в это время полился гнусный поток обвинений Максима Горького в поддержке советского строя, его дружбе со Сталиным и т.п.

— Фактически та же десоветизация и декоммунизация, которую мы осуждаем в действиях сегодняшних правителей Украины.

— Да, по сути это одно к одному. Вспомним снос в Москве памятников Дзержинскому, Калинину, Кирову и другим деятелям советской эпохи. Были сняты мемориальные доски Брежнева, многих революционеров и созидателей социалистического общества.

— Получается, что на большее, кроме как на показуху и внешние эффекты, мыслей у новых столичных «демократов» во главе с Гавриилом Поповым не хватило.

— От поповской Москвы осталось одно особенно яркое, до жути, воспоминание. В это время развал городского хозяйства и вообще всей столичной жизни достиг каких-то запредельных масштабов. Неубранные кучи снега и мусора, пресловутые шприцы с кровью россыпью во дворах, бездомные собаки... И вот как оправдывал всё это «великий экономист» («АиФ», №14, 1992 г.): «Я знаю, что грязь на улицах может убрать только переделка всей системы». Ни больше ни меньше! А главное — никакой его ответственности. Мэр Москвы не может грязь убрать, пока кто-то не обеспечит создание «новой системы»...

Или вот рецепт, который, по мнению того же Попова, годится, чтобы сделать мыло дешевле. Он изрёк следующее: «Есть, знаете, ещё одна категория людей, ещё один род жаждущих бурной деятельности — они ходят по инстанциям. Но чтобы мыло стало дешевле, по инстанциям бегать не надо. Чего проще — встать 20 человекам около каждого магазина и уговаривать народ мыло не покупать. Месяц поуговаривали бы — мыло подешевело бы».

— Такое говорится без тени иронии, на «полном серьёзе»?

— Абсолютно! И «на полном серьёзе» публикуется в сборнике «Эти четыре года».

— В общем, напрасны были ожидания экономической мысли от доктора экономических наук?

— Увы, не дождались. Он всегда отделывался либо пустыми банальностями, вплоть до глупостей, либо политическими заклинаниями. Да о чём говорить, если за весь период пребывания во главе Москвы как председателя Моссовета и как мэра этот управленец не смог даже элементарно организовать работу депутатов и служебного аппарата. Правда, при нём появились новые слова, касающиеся управления: мэр, префект, муниципалитет и т.п.

— Появились тогда, когда Попов решил «сломать советскую административную систему»?

— Именно. А конкретнее — после того, как районные Советы стали не соглашаться с решениями Попова, оказывать сопротивление его «нововведениям». И от Советов он избавился оперативно: ликвидировал районную власть, а заодно её руководителей, ввёл префектуры и посадил туда своих ставленников.

Москва помнит много и других примеров абсурдного поповского экспериментирования: систему визиток, по которым отпускались основные продукты питания, талоны на табак и предновогодние покупки шампанского, на дефицитные товары и т.п. Но, наряду с явными показушными действиями, были и потайные акции.

— А в чём их основная цель и главный смысл?

— В извлечении личной выгоды. Так, в знаменитом парке имени Горького новые «управленцы» сдали в аренду французской коммерческой фирме московскую землю на 99 лет за плату... 10 долларов в год! И на первые 22 года полностью освободили от уплаты даже этих грошей. Приехавший в Москву с лекциями будущий мэр Лондона Кен Ливингстон заявил, что в любой цивилизованной стране всех причастных к подобной сделке отправили бы созерцать небо в клеточку. После этого разразился скандал. Фирму «Калужская застава» стыдливо прикрыли, однако в 2005 году по адресу: Андреевская набережная, 1, то есть прямо посреди охраняемой природной зоны, всё-таки появился небезызвестный ЖК Green Hills.

— А что за история была с приватизацией ГУМа?

— Надо отметить, что Попов прилагал немалые усилия, чтобы в кратчайшие сроки распихать всю московскую торговлю в частные руки. Но вот тут возникла проблема. Дело в том, что главный универмаг страны располагался в историческом здании, каковые по действовавшему на тот момент законодательству приватизации не подлежали и должны были находиться на балансе управления по охране памятников истории и культуры.

Его туда и передали, но не напрямую, а через «прокладку» — в лице АО «Торговый дом ГУМ», заодно накачав стоимость его акций. И, хотя уже после ухода нашего антигероя со своего поста Моссовет специальным постановлением приостановил приватизацию зданий в пределах Садового кольца, АО «Торговый дом ГУМ» всё равно получило свидетельства о праве собственности как на само здание ГУМа, так и на все его дополнительные помещения. В результате подобных махинаций на состоявшемся в начале 1993 года чековом аукционе акции ГУМа продавались по цене в 16 раз выше номинала! Все причастные, разумеется, получили громадные откаты.

— Факт выдающийся. Но разве он единственный такой?

— Что вы! Были и другие приятные приобретения. Госдача «Заречье-6», где жил Брежнев, досталась в 1990-е мэрии Москвы. Видный борец с номенклатурным советским барством оперативно её приватизировал! Аналогичной акции подверглись роскошные здания заочной Высшей партийной школы при ЦК КПСС на Ленинградском проспекте столицы, где с благословения Горбачёва и Буша Попов разместил Международный университет, назначив себя его руководителем.

— Запомнилось мне, что весьма оригинально Попов предлагал бороться с коррупцией: легализовать взятки.

— Так и было. Дескать, чиновники распоряжаются огромными деньгами, и соблазн для них велик. Чтобы его отрегулировать, придумал «механизм», позволяющий жуликам и ворам остаться в тени и выглядеть честными людьми. «Я предлагал систему, при которой чиновник легально получает не взятку, а процент от прибыли, которую обеспечивает его конкретное решение», — объяснит он позже. Так возникли «откаты» — аккурат к моменту его мэрства.

— Он ведь продолжал эти свои мысли и дальше упорно развивать?

— Да, позднее у Попова даже родилась идея коррупцию ещё более узаконить, вывесив официальный прейскурант. «Я всегда нервничаю, когда не знаю, кому сколько надо дать, хотя хочется за что-то отблагодарить человека, — заявил он корреспонденту «АиФ» в своём апрельском интервью 1992 года. — А по тарифам было бы просто: скажем, 10—20% от стоимости сделки. В Америке так и говорят: 15% к счёту. И все довольны друг другом. Можно ли это назвать коррупцией? Можно. Но можно и дополнительной оплатой хороших услуг». Характерно, что примерно то же самое ближе к концу нулевых годов снова пытались предлагать наиболее рьяные апологеты власти.

— Вы согласны с утверждением, что в Москве при Попове продавалось и покупалось всё или почти всё, причём по бросовым ценам и, разумеется, за «откат»?

— Это вывод самых серьёзных и глубоких аналитиков. Процитирую одного из них. «Коррупция в столице была всегда, — пишет он. — Но то, что произошло в Москве после прихода Попова к власти, как говорится, «ни в сказке сказать, ни пером описать». Старые патриархальные порядки рухнули. Брать стали, кто сколько сможет и кто за что сумеет. Западные журналисты жаловались, что в Моссовете мздоимством стали увлекаться даже в пресс-центре, требуя по 200 долларов за письменное интервью с отцами города».

Словно и не было в природе экономиста Попова, но был и приносил ощутимые дивиденды миф о докторе экономических наук с демократическим лицом. Миф, как жизнь свидетельствует, насквозь лживый. Что по части демократизма, так и по части экономической компетентности.

Рост его амбиций вышел на мировой уровень

— Вспоминая несколько своих личных встреч с Гавриилом Поповым, а главное — изучая разные материалы о нём и его собственные, я обратил внимание, как со временем росла претенциозность этого персонажа. Начал с того, что высказывал предложения по совершенствованию руководства социалистическим предприятием. Потом перешёл в масштаб столицы, а затем уже и всей страны, даже на мировой уровень!

— Наблюдение у вас верное. Причём во многих своих прожектах он разглагольствует как совершеннейший Ноздрёв либерального толка с уклоном в людоедский социал-дарвинизм. Например, это сполна проявилось в распространявшейся на московских ельцинистских митингах его брошюре «Что делать».

— Имелось в виду, что же делать с нашей страной.

— Конечно. Так вот, предлагалось разделить СССР на 40 или 50 государств с полностью независимой экономикой; передать под международный контроль ядерное оружие и природные ресурсы всех этих стран; установить для каждой из них жёсткие квоты на рождаемость, привязанные к размеру её ВВП, дабы «не плодить нищету»; подвергать стерилизации родителей детей с орфанными заболеваниями и генетическими отклонениями. В «новой цивилизации» очень важен, как утверждалось, комплекс мер по воспитанию с детства людей, которым чужды религиозная, этническая, культурная и другие несовместимости и тем более нетерпимости — и тут меры опять-таки самые крайние, самые радикальные.

Ни в одной стране мира политик с подобной программой не смог бы продвинуться дальше какого-нибудь местного муниципалитета. Даже в США самые завзятые палеоконсерваторы опасаются выражать такого рода тезисы вслух. Но в «перестроечной» и постсоветской России стало реальным всё, и Гавриил Попов получил возможность беспрепятственно тиражировать недопустимые свои идеи — широко, открыто, без всяких ограничений.

— В этом проектном зуде он действительно добрался и до мирового уровня.

— Вы правы, до предложений по новому мироустройству. По аналитическим выкладкам Попова, для реализации его проекта нужно распустить ООН и сформировать её по новым принципам. Главный из них звучит так: «Страны, которые не примут глобальную перспективу, должны исключаться из мирового сообщества». Но даже если все страны эту перспективу примут, иметь своё представительство в мировом правительстве смогут лишь те, что имеют определённый процент населения, необходимый объём накопленного национального богатства и определённую величину национального дохода на человека.

Однако в этих странах, достойных вхождения в ООН, Попов предлагает лишить граждан равных избирательных прав. Избиратель «должен иметь то число голосов, которое соответствует его образовательному и интеллектуальному цензу, а также величине налога, уплачиваемого им из своих доходов». Грубо говоря, один голос Романа Абрамовича будет равен миллиону голосов рабочих. Тогда власть в этих государствах будет представлять интересы «продвинутой» части общества, а не малоразвитого большинства. Решать, как поступать с «нищебродами», вроде миллиардов азиатов и африканцев, будет уже мировое правительство.

— Скольким же не достанется места в этой социал-дарвинистской системе? И что с ними делать?

— Как минимум основную часть «лишнего» населения просто спишут со счетов как генетический мусор. В этой ситуации сколько в «золотой миллиард» пробьётся жителей России — большой вопрос. Да и сохранится ли она к тому времени при таком раскладе — Попов предпочитает не заморачивать себе голову.

От «верного ленинца» — к махровому антисоветчику

— До того как Гавриил Попов стал «демократом», он ведь 20 лет подвизался на ниве марксистской политэкономии. Как же происходила его трансформация?

— О, это был сугубо конъюнктурный процесс. Будущий ярый критик административно-командной системы писал в одной из предыдущих своих монографий так: «В условиях социализма принуждение, опираясь на авторитет собственности, приобрело государственную форму, охватило всё хозяйство и соответствует интересам всех хозяев социалистического производства, то есть каждого члена нашего общества». («Система методов управления социалистическим общественным производством», 1973). Чёрное у Попова, многие годы редактировавшего журнал «Вопросы экономики», в нужный момент легко становилось белым, а белое — чёрным.

Вот вам ещё его слова в сборнике статей «Эти четыре года»: «Я теперь с гордостью говорю, что я — коммунист. Ибо возрождаются славные традиции московских большевиков». Напомню, что эта публикация была впервые в 1988 году, а книжное переиздание — в 1989-м. Считаю, что в приближавшейся смене власти он увидел перспективу для большей своей карьеры. И ради этого потом очень быстро «перестраивался» туда-сюда.

— Согласен. Его метания между Горбачёвым и Ельциным одно время я воочию мог наблюдать.

— Так и было. Когда в 1987 году Ельцина снимали с должности первого секретаря МГК КПСС, Попов вот как высказался в «Московских новостях»: «Самое необходимое сегодня — единство всех сил, мобилизация всех возможностей для решения основных задач. Ясно, однако, что понимание этой необходимости, имеющееся у руководящего ядра партии, не стало ещё всеобщим убеждением. В противном случае не было бы попытки Б. Ельцина противопоставить Пленуму ЦК свою «особую позицию».

Далее: «Когда выясняется, что нужны годы тяжёлой работы, нужны глубокие знания, нужно умение работать в условиях демократии, — тогда кое у кого появляются панические настроения, возникают авантюристические рекомендации, начинаются запугивания всяческими издержками…». И ещё: «Нам истерические порывы не нужны», — писал Ленин, предостерегая от такого рода рецептов преодоления трудностей… Именно поэтому я одобряю решение МГК партии» (то есть решение об отстранении Ельцина с поста первого секретаря МГК. — Ж.Т.).

А всего через четыре года этот «флюгер», уловив, куда дует ветер, потребовал на митинге присвоить звание Героя Советского Союза тому же Б. Ельцину! Каково?

— Эту его эквилибристику я с отвращением наблюдал, когда новый главный редактор «Правды» Иван Фролов, ставленник Горбачёва, сменивший В.Г. Афанасьева, дал мне задание подготовить беседу с Гавриилом. Тот действительно крутился туда-сюда, выбирая «наиболее удобную» позицию, но никакой публикации в конечном счёте так и не состоялось.

— В решающий момент этот самый Попов сумел сильно повлиять на доминирующее народное настроение. Это ведь он предложил устроить в столице искусственный дефицит продуктов питания с целью развала СССР. Теперь-то документально стало известно, что на закрытой конференции так называемого Московского клуба избирателей (16—18 сентября 1989 года) обсуждались вопросы захвата власти «демократами», объединёнными в Московскую ассоциацию избирателей. На этой встрече Попов сказал: «Для достижения всеобщего народного возмущения довести систему торговли до такого состояния, чтобы ничего невозможно было приобрести. Таким образом можно добиться всеобщих забастовок рабочих в Москве».

Именно высказанный подрывной замысел он потом и осуществил, будучи председателем Моссовета. Тогда многие товарные составы с продовольствием не прибывали в Москву, а продукты, как позднее было установлено, просто выбрасывались.

— Да, это был мощный удар по настроению людей! Попов достиг желанного возмущения многих — не против него, а против Советской власти.

— Его социал-дарвинизм проявился и в октябре 1993 года, когда он желал утопить защитников Дома Советов «в их собственном дерьме». А далее в своей ненависти ко всему советскому этот тип постоянно повышал ставки, например, заседал в инициативной группе по проведению «Общественного суда над сталинизмом и преступлениями власти советского периода». Судить Сталина намеревались не только за репрессии и за «преступные приказы», но и за «преступления против экономики, науки и культуры». Напомню: судьями стали Николай Сванидзе, Леонид Гозман, отождествивший деятельность советского Смерша с нацистскими CC, Лев Пономарёв — кавалер Командорского креста «За заслуги перед Республикой Польша», а также бывший директор Института научной информации по общественным наукам РАН Юрий Пивоваров, при котором сгорели редчайшие книги и документы, хранившиеся в библиотеке ИНИОН, плюс одиозный «историк» Игорь Чубайс, брат того самого...

— Отличная компания, ничего не скажешь.

— Лично сам Гавриил Харитонович в борьбе с «кровавым прошлым» отметился изданием книги «Три войны Сталина», ставшей своеобразной инструкцией для либералов в деле уравнивания советского вождя с Гитлером. Попов же стал и автором второго «бестселлера» — «Вызываю дух Власова», где оправдывается предательство генерала. Без доказательств, а просто так: «Сталинскую родину он предал, а Россию нет... Он несколько раз встречался со Сталиным и, видимо, пришёл к выводу, что никаких перемен в нашей стране, тех, которые он считает правильными, не будет. Я предполагаю, что Власов своей ударной армией собирался прорваться в Ленинград и создать там антисталинское правительство».

Вот, оказывается, как было! Западу и нашей олигархии, чьи интересы продвигают поповцы, мало выноса Сталина из Мавзолея. Важнее вынести из мозга молодёжи все достижения советской эпохи и оставить только мрак ГУЛАГа.

— Такая цель всех врагов России сомнению не подлежит.

— А знаете мнение Попова о нашем народе? «Народу нужен барин. Он (народ) не собирался сам работать. Должен кто-то прийти и устроить ему другую жизнь вместо той, которая его перестала устраивать» — так вещает Гавриил Харитонович в одном из своих интервью о поддержке россиянами Ельцина в 1991 году.

По-моему, вполне можно назвать его апологетом «ельцинизма», сочетающим в себе ненависть к России, подобие либерализма, а также глубокое невежество и нечувствительность к противоречиям в собственных мыслях.

— Соглашусь с вами. Добавим ещё и ловкое притворство, постоянную мимикрию.

— Не очень замечено было в своё время интересное событие. В стране «победившей демократии» одним потомственным дворянином стало больше. Глава «Российского Императорского Дома» великая княгиня Мария Владимировна записала в аристократы Гавриила Попова! За что бывший секретарь комитета комсомола МГУ и многолетний член КПСС получил дворянство от гражданки Испании донны Марии Романовой? Можно не сомневаться: за беспрекословное осуждение всего, что представлял собой Советский Союз. Тот самый, который, кстати, дал возможность нашему антигерою не только получить образование, но и воспользоваться многими другими жизненными возможностями.

Есть и ещё одна характерная страница в биографии Г.Х. Попова. В 1999 году впервые было опубликовано «Завещание Плеханова», якобы написанное им перед смертью, в апреле 1918 года. В нём даны оценки (конечно же, крайне отрицательные!) Ленину, Октябрьской революции и пути развития России. А позднее неопровержимо было доказано, что «завещание» это — фальшивка, составленная «архитекторами перестройки» Гавриилом Поповым и Александром Яковлевым.

— Вполне в их духе!

— А чего стоит эпизод, один из множества, в котором отразилась «глубина» теоретических суждений Г. Попова. Вы, может быть, уже и не помните, но в разгар рекламной кампании АО «МММ» он одобрительно отозвался об этой афере Мавроди и назвал такой способ присвоения денег вкладчиков «народным капитализмом».

Подытожу наш диалог высказыванием депутата Моссовета А.Н. Савельева: «Мне довелось лицезреть Попова многократно — на сессиях Московского Совета народных депутатов. И всегда поражаться его исключительно завиральным мыслям, которые всегда были ответом на какую-то острую ситуацию. Вместо рационального ответа, разумного решения Попов всегда предлагал нечто абсурдное. Причём зачастую было видно, что он придумал свою инициативу прямо только что».

— Заметим, что завиральное и абсурдное в его исполнении очень дорого обошлось нашей стране, нашему народу. И продолжающее свой ход время этого не отменит и не простит!

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт июл 27, 2023 7:56 pm

Столетие твёрдых советских денег
№79 (31428) 28—31 июля 2023 года
4 полоса
Автор: Виктор КОЖЕМЯКО, политический обозреватель «Правды».

На исходе прошлого года мы отметили величайшую историческую дату — вековой юбилей образования Союза Советских Социалистических Республик. А вот теперь есть необходимость вспомнить и ещё одно столетие, неразрывно связанное с упомянутым. Я имею в виду первую советскую денежную реформу, без срочного проведения которой только что образованная на новых, социалистических основах страна не смогла бы далее существовать.

Давайте прямо скажем, что для большинства мало завлекательны такие слова: «реформа», «денежная». На слух многими это воспринимается как терминология для узкого круга специально посвящённых. Хотя на самом-то деле она — ой как для всех!

Позволю себе сослаться на собственный мой подступ к раскрытию сути того, о чём сейчас говорю. Давнее время, раннее детство — ещё перед Великой Отечественной войной. И в родном селе Можары на Рязанщине дружок-дошкольник показывает мне в хозяйственном сарае за своим домом… целый ворох денег!

Сразу я даже и не понимаю, что это деньги. Коричневые бумажки, маленькие, почти квадратные, с остатками былого глянца. Про то, что они значат, дружок сказал и даже произнёс странное название: «керенки».

— Но если это на самом деле деньги, почему тогда на них ничего не купили? — спрашиваю дружка.

— А на них и нельзя было ничего купить, потому что они же ничего не стоили. Ни-че-го! Бабушка наша ими в конце концов свою комнату обклеила. Хочешь посмотреть?

Потом я видел это и в некоторых других избах. Кучи бросовых «керенок» видел и в других сараях. А уж позднее узнал, что по-научному определяется такое как гиперинфляция.

Когда во время горбачёвской «перестройки» всё негативное, в том числе и полное расстройство финансовой системы в нашей стране после 1917 года, начали валить на большевиков, я спрашивал:

— А «керенки» тоже большевики печатали?

Нет, надо признать: большевикам-то и их вождю В.И. Ленину, сменившим у власти царя и Временное правительство, выпало куда больше труднейшей созидательной, а не разрушительной работы! Так и колоссальные проблемы с финансами в России начались вовсе не после Октябрьской революции, что многим нынешним соотечественникам удалось-таки внушить, а гораздо раньше. Приведу цитату из книги работ «Финансовая политика революции» наркома финансов РСФСР, а затем и СССР Григория Яковлевича Сокольникова, члена большевистской партии с 1905 года.

«27 июля 1914 года валюте старой России был нанесён первый удар разразившейся мировой войны: размен кредитных билетов на золото был прекращён и вместе с тем эмиссионное право Государственного банка было расширено. Выпуск кредитных билетов… стал вслед за тем одним из крупнейших источников финансирования войны… Советское государство получило в наследство не твёрдый рубль, а только его жалкий осколок».

Сам он, Сокольников, словно предвидел, что придётся ему в будущем руководить очень сложной финансовой реформой в родной стране. Сосланный в 1909 году за революционную деятельность на вечное поселение в Енисейскую губернию, он бежал оттуда, а в Парижском университете (знаменитая Сорбонна!) окончил не только юридический факультет, но и курс доктората по экономике. То есть стал он доктором экономических наук, что оказалось в данном случае весьма важным.

Наверное, всё же не вполне точно называть первую реформу финансовой системы в СССР реформой Сокольникова, поскольку главное в ней определялось коллективно, подчас в острых дискуссиях, и непременно при решающей ленинской роли. Но личный вклад народного комиссара финансов в её проведение, безусловно, был огромным.

Ну а значение этой оздоровительной реформы, состоявшейся 100 лет назад, кардинально сказалось на всей жизни страны.

Взгляд учёного К «золотому червонцу»
№79 (31428) 28—31 июля 2023 года
4 полоса
Автор: И.Н. ЛОЗБЕНЁВ, доктор исторических наук. г. Москва.

Важное место в системе становления Советской страны занимает проводившаяся в 1922—1924 годах финансовая реформа. Особое внимание привлекает личность основного реформатора — Григория Яковлевича Сокольникова, политика, который принял активное участие практически во всех крупных исторических событиях России начала XX века, однако в историю вошёл прежде всего как народный комиссар финансов СССР, успешно осуществивший одну из сложнейших финансовых реформ в нашей стране.

Переход от военного коммунизма к нэпу был коренным поворотом в жизни Советского государства. Ещё за несколько месяцев до введения нэпа, в декабре 1920 года, руководство РКП(б) говорило о продолжении политики, начатой в годы Гражданской войны, а уже в марте 1921-го под влиянием череды крестьянских восстаний, после замены продовольственной развёрстки налогом начался переход к рынку. Несколько позднее был издан декрет Совета Народных Комиссаров (СНК) РСФСР «об обмене». К концу 1921 года государство сняло последние ограничения развития рыночных отношений в экономике Советской России, включив в них наиболее значимого производителя — государственные предприятия.

С этого момента насущной задачей становится восстановление и развитие денежного хозяйства страны. Осознание необходимости проведения финансовой реформы не означало возможности проведения самой реформы. На первом этапе восстановления экономики финансовая система несла на себе отпечатки разделений страны на части в годы Гражданской войны. Как писал Г.Я. Сокольников, осенью 1921 года на Дальнем Востоке господствовала японская иена. В Средней Азии, в Бухаре, была своя бухарская бумажная валюта, в Хиве — хивинская бумажная валюта. В Закавказье в Армении ходили армбоны, в Грузии — грузбоны, а в Азербайджане — азбоны. Батум был «оккупирован» чужими валютами. На юге России, в Крыму и Одессе, в связи с контрабандной торговлей самым широким образом внедрялось в обращение золото. В Петрограде и Москве золото, серебро и иностранная валюта являлись единственными средствами накопления.

Вряд ли в таких условиях можно было думать о полноценной финансовой реформе. Денежная неразбериха не позволяла создавать устойчивые товарные отношения. Для преодоления ситуации 03.11.1921 года был издан декрет СНК РСФСР «О денежных знаках образца 1922 года». Декрет унифицировал денежную систему, заменяя ранее выпущенные деньги на денежные знаки образца 1922 год. Однако этого шага было недостаточно. Предстояло победить инфляцию.

Весь 1922 год прошёл под знаком борьбы с ростом денежной массы, причём на этом этапе инфляция явно побеждала. Как писал Сокольников, «в 1922 году колебания (инфляции. — И.Л.) в пределах 16—20% в месяц считались стабилизацией». Противостояние с ростом денежной массы в тот период закончилось победой денежной массы, что можно увидеть в декрете СНК РСФСР от 24.10.1922 года «О выпуске денежных знаков образца 1923 года», на основании которого вводились денежные знаки нового образца при сохранении оборота денежных знаков 1922 года.

Ситуация требовала нового, нетривиального решения, и оно было найдено в виде создания ещё одной денежной единицы — «золотого червонца», чеканка которого начнётся на Петроградском монетном дворе 27 августа 1923 года, то есть 100 лет назад.

Как подступали к этому? Декрет СНК РСФСР от 11.10.1922 года «О предоставлении Государственному банку права выпуска банковских билетов» указывал, что «банковые билеты, выпущенные в обращение Государственным банком, обеспечиваются полностью, причём не менее чем на 1/4 их суммы по номинальной цене — драгоценными металлами и устойчивой иностранной валютой по курсу на золото, а в остальной части — легко реализуемыми товарами, краткосрочными векселями и иными краткосрочными обязательствами». То есть в стране вводились по-настоящему «твёрдые деньги», задачей которых была стабилизация денежной системы.

В 1923 году «золотой червонец», как и его создатель — Сокольников, проходил свой тест на «твёрдость». Потребности экономики, а часто желание покрыть финансовые проблемы за счёт денежной массы могли привести к тому, что и червонец скатился бы к обыкновенному денежному знаку. Г.Я. Сокольников в 1924 году писал: «...Если промышленность не сумеет ограничить свои требования, если будет проявлен только ведомственный подход, только забота об удовлетворении потребностей сегодняшнего дня и будут упущены интересы дня завтрашнего, то денреформа будет поставлена под угрозу».

Это было для открытой печати. В закрытой переписке Григорий Яковлевич был ещё жёстче. В письме, подготовленном в начале 1922 года Председателю Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета М.И. Калинину, Сокольников пишет:

«Смета ЦК РКП(б) сократилась с 44 млн руб. до 19 млн руб., в которые входят стоимость пайков ответственных работников и стоимость бумаги всей партийной прессы. Таким образом, тут удалось добиться значительного сокращения. Но это лишь один эпизод.

Если сравнить, что получили все наши комиссариаты в прошлом году за 9 месяцев (январь — сентябрь 1921 г.) и что им назначено денежными знаками по бюджету на 9 месяцев 1922 г., то оказывается, что в этом году им причитается в четыре раза больше (в 1921 г. в довоенных рублях 84,5 млн рублей, в 1922 г. — 380 млн рублей). А мы как будто с прошлого года не разбогатели вчетверо. В прошлом году была продразвёрстка, но ведь фактически госснабжение в этом году не на столько уж сокращено, если брать выдачу на человека. С другой стороны, должно быть произведено сокращение штатов военных и гражданских. Где же оно?

Мы приближаемся к трудным месяцам — на рынке продовольствия будет меньше. Нужно сокращать штаты (в том числе армейские тылы) не на словах, а на деле. Нужно снять с госснабжения все предприятия, которые могут существовать за счёт рынка. Нужно впустить на рынок товары, которые мы бессмысленно держим под спудом: соль, керосин, продукцию трестов, для того чтобы поддержать производство и воспроизводство и извлечь крестьянскую продукцию не путём принуждения, а путём удовлетворения крестьянства. Нужно радикально перестроить нашу систему внешней торговли и разрешить до нового урожая свободный ввоз продовольствия из-за границы со скромным обложением таможенной пошлиной. Вот основные меры. Они не новы, но других нет».

Также для «внутреннего пользования» руководитель Народного комиссариата финансов выдвинул обширную программу необходимых изменений в экономике в целом на 1922—1923 годы, без чего было невозможно создать устойчивую экономическую систему.

На рубеже 1923—1924 годов Сокольников уже мог чётко указать цели, которых необходимо достичь для успешного завершения реформы. Так, он говорил, что необходимы: 1) достаточное сокращение бюджетного дефицита; 2) реформа натурального налога; 3) активность торгового баланса. Далее народный комиссар финансов указывал: «Есть ещё одно, четвёртое условие, которого в наличии нет и на которое в первое время не приходилось рассчитывать. Это сравнительно установившийся товарооборот и более-менее организованный внутренний рынок. Этого у нас нет, но этого у нас и не будет, пока не будет осуществлена денежная реформа».

Постепенно червонец становится основной денежной единицей. В начале 1924 года 4/5 денежной массы, находящейся в обращении, выражено в устойчивой валюте — в червонцах и около 1/5 заключается в совзнаках. Можно сказать, что совзнаки выступали в роли мелкой разменной монеты. Неудобство составляло то, что совзнаки, в отличие от червонцев, подвергались эмиссии, и это создавало значительные проблемы в обмене одних денежных единиц на другие. Необходимо было отказываться от совзнаков. Это стало возможно в тот момент, когда денежные операции проникли в деревню, что позволяло отказаться от прямого товарообмена. Оценивая необходимость создания нормальной разветвлённой денежной системы, Сокольников говорил о том, что только после того, как валютный мост между городом и деревней будет создан, лишь тогда промышленность сможет развиваться не только за счёт маленьких городских оазисов, но и действительно опереться на все ресурсы деревни, с одной стороны, и на развитие внутреннего рынка — с другой.

Окончание реформы пришлось на 1924 год, когда создаются новые «твёрдые» советские рубли и из обращения изымаются совзнаки. В феврале 1924 года издаются декреты СНК СССР «О выпуске государственных казначейских билетов», «О прекращении эмиссии советских денежных знаков, стоимость которых не обозначена в твёрдой валюте» и «О порядке выкупа советских денежных знаков, стоимость которых не обозначена в твёрдой валюте». В совокупности данные документы закрепят нормально функционирующую денежную систему.

Финансовая реформа фактически заняла центральное положение в системе реформ нэпа. Началась она ещё на раннем этапе нэпа, однако в полной мере развернулась в тот момент, когда рыночные процессы в экономике стали доминирующими. Можно сказать, что финансовая реформа завершила экономические реформы нэпа.

Важно по достоинству оценить роль её организатора — Г.Я. Сокольникова. Он оказался в нужное время на своём месте. При проведении реформы Григорий Яковлевич показал себя специалистом, чётко понимающим суть и значение денег в экономике, а также задачи реформы, обладающим умением одновременно твёрдо и гибко достигать поставленных целей.

Подводя итоги, можно сказать, что финансовая реформа стала наиболее успешной из реформ нэпа, а её основной организатор вошёл в мировую историю финансов.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн авг 14, 2023 8:05 pm

Думать и записывать нужно всегда
№85 (31434) 11—14 августа 2023 года
6 полоса
Автор: Николай БОНДАРЕНКО. г. Ставрополь.

Из заметок редактора газеты

Многих читателей «Правды» заинтересовал разговор о партийной журналистике и журналистах КПРФ, начатый в прошлом году. Среди публикаций на эту тему больше всего откликов вызвала статья главного редактора газеты ставропольских коммунистов «Родина» Николая Бондаренко под заголовком «К вопросу о предназначении партийной газеты» (№105 за 2022 год). В письмах есть вопросы по биографии автора, а также просьбы, чтобы он подробнее рассказал о некоторых сторонах своего личного журналистского опыта.

Ответные заметки Николай Федосеевич подготовил, и мы печатаем их сегодня. Но случилось неожиданное: наш замечательный коллега и товарищ скоропостижно скончался. Вечная память!

А вот основные биографические данные о нём. Родился в 1948 году в Ростовской области. Кандидат педагогических наук, доцент, полковник в отставке. Служил в Ракетных войсках стратегического назначения. Участник испытаний ядерного оружия. Окончил Новочеркасское военное училище связи в 1969 году. Служил в войсках связи РВСН. После окончания Военно-политической академии им. В.И. Ленина преподавал в Ставропольском высшем военно-инженерном училище связи и в Пермском высшем военном командном Краснознамённом училище РВСН. Награждён орденом «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» и многими медалями.

После увольнения из армии преподавал в вузах г. Ставрополя. Был членом Союза журналистов РФ. Автор сборника «Читая Ленина», в который включены 55 статей по каждому ленинскому тому. Руководил региональным отделением РУСО.

В газете «Родина» печатался как автор многие годы, а восемь лет назад возглавил её коллектив. В мае 2019 года в своём рабочем кабинете пережил нападение маньяка-антисоветчика и получил ранение.

Виктор КОЖЕМЯКО.

Вначале сделаю два важных замечания. Первое — я всегда интересовался технологией (лабораторией) творческой работы: как, например, писать статью, диссертацию, книгу и т.д.? И ни разу ни от кого не получил удовлетворительного ответа. Даже мой научный руководитель по диссертации, хитро улыбнувшись, сказал: «Творчество нерассказуемо». Второе замечание. Сам же, набираясь опыта творческой работы, я всегда охотно делился своими находками с курсантами, со студентами, с преподавателями, считая это чем-то важным и полезным и для других. Но, кажется, советами моими никто так и не воспользовался. Почему? Улыбаясь, мне говорили, что творчество индивидуально и неповторимо.

Но я всегда был не согласен и с «нерассказуемостью» творчества, и с его неповторимостью. Теперь же, «вступив в полосу дожития» (есть же ныне такое понятие!), я решился рассказать более молодым читателям о своих главных жизненных находках или открытиях, ибо нескромно уверен в их полезности. Я не боялся общеизвестности или элементарности моего опыта. Я не боялся изобрести велосипед, а боялся ничего не изобрести.

Полезная привычка

Однажды я, будучи ещё молодым человеком — курсантом военного училища, стал свидетелем спора двух очень образованных людей. При этом один из них побеждал с явным преимуществом. Он то и дело или цитировал кого-то, или приводил какие-то факты и примеры, заглядывая в записные книжки, которые лежали перед ним.

Я позже поинтересовался у него насчёт этих самых записных книжек: что и как? Он пояснил, что у него есть такая привычка — всё важное, что прочтёт сам или услышит от других, непременно записывать куда-то в свои бумаги, а лучше всего — в записные книжки, номеруя их и указывая соответствующую хронологию. Что-то подобное стал делать и я, начиная с первого курса военного училища, то есть с 1966 года. Но тогда я делал лишь редкие и преимущественно технические записи, которые могут пригодиться, допустим, на экзамене.

Позже такие записи я делал всё более регулярно и существенно разнообразил их проблематику. Как раз состоялся XXVII съезд КПСС, и очередная моя записная книжка, вторая по счёту, превратилась в своеобразный цитатник.

А для меня наступила пора сдачи вступительных экзаменов в Военно-политическую академию им. В.И. Ленина, о которой я страстно мечтал. Поскольку военное училище я окончил с красным дипломом, то имел важную льготу: в случае сдачи профилирующего вступительного экзамена на «отлично» сразу же зачислялся в академию без сдачи других экзаменов. Таким экзаменом на педагогический факультет, куда я подавал документы, была военная педагогика и психология. Конечно, я проштудировал соответствующие учебники, но внимательно использовал также свои записи. Этим, видимо, произвёл хорошее впечатление на приёмную комиссию и был зачислен на первый курс академии.

Такая привычка осталась на всю жизнь. Сначала это были записные книжки, потом — больше общие тетради, наконец, с появлением компьютеров я такие записи веду в «интеллектуальных солянках», как я их называю. Здесь в алфавитном порядке, в соответствии с интересующей меня тематикой, записываю всё, что мне когда-то может пригодиться. Эти записи очень помогали мне во время преподавательской работы, и особенно помогают сейчас, при работе журналистом, газетным редактором.

Увы, с кем я только не делился этим своим опытом, последователей так и не нашёл, о чём уже сказано выше. Впрочем, недавно встречаю своего выпускника, вернувшегося с фронта специальной военной операции, и он, узнав меня, сказал: «А ведь я вашими конспектами по политологии пользуюсь и сегодня». Возможно, я просто не знаю, а кто-то всё-таки внял моим советам и всё важное записывать или выписывать: прочитанное в газете, в любой книге, услышанное, продуманное самостоятельно и т.д.

От чужих мыслей — к своим

Делая те или иные выписки, я особенно «симпатизировал» афоризмам. Меня поразило тонкое наблюдение Цицерона, который писал: «Не правда ли, что звонкая цитата прельщает нас больше, чем правдивая речь?»

Роль афоризмов трудно переоценить. Вот Л.Н. Толстой к ним пришёл довольно поздно, однако оставил нам завещание: «Афоризмы — едва ли не лучшая форма для изложения философских суждений». А только ли философских? Лев Николаевич свою последнюю книгу «Путь жизни» (вышла уже после его смерти) написал именно в виде афоризмов — своих, чужих, в том числе и чужих, но подправленных Толстым. Он понимал: современному человеку — в то время человеку начала XX века — читать большие романы типа «Войны и мира» бывает «некогда», а вот афоризмы, даже выборочно или наугад, но не без пользы для себя, может прочитать каждый грамотный человек…

Далее, читая чужие мысли, высказывания и афоризмы, я пришёл к мысли о необходимости заняться афористикой лично.

Первый мой сборник афоризмов вышел в 2009 году, он называется «Мысли, выполняющие пируэт», а последний — под названием «Мысли и афоризмы» — был издан в 2021-м. Всего же получилось теперь 7 сборников!

Конечно, возникали сомнения: ты-то кто такой, чтобы обогащать мир своими афоризмами? Разве ты Конфуций, Ларошфуко, Монтень или хотя бы Грасиан? Но такие сомнения — уже пройденный этап.

Наверное, главные мудрости человечеством сформулированы давным-давно, однако ведь дверцы мудрости не захлопнуты наглухо, и всегда имеется возможность прежнюю, выверенную веками мысль облечь в новые слова. И это может сделать едва ли не каждый человек. Ведь афоризм — это всего лишь высказанная бесспорная и очевидная мысль.

В газетном деле афоризмы, пожалуй, не играют самодовлеющей роли, но, удачно подобранные, они могут украсить любую статью. А собственные афоризмы имеют особую ценность. Их могут отличать и свежесть, и неожиданность, и неизвестность, ведь именно так до тебя, возможно, ещё никто не говорил.

Приведу для примера некоторые из моих афоризмов: «Ад — семья без любви»; «Богатство не знает братства»; «Разве бандит и банк — понятия не родственные?»; «Чуть стихла боль — и вспыхнула надежда»; «Суждения людей о браке — сплошной брак»; «Буржуазное развитие — это и есть стратегия и тактика убиения России»; «Дорогу осилит непьющий»; «Выборы — это холодная форма гражданской войны»; «Худший враг — бывший брат»; «Газета — это компас, интернет — флюгер»; «Грешнику одно оправдание: он же не ангел»; «Друзья — служение друг другу»; «Жизнь при капитализме — личное дело человека, при социализме — общественная миссия»; «Уровень человека определяется уровнем идей, которыми он руководствуется»; «Истина — это горизонт»; «Жульё всегда с жильём»; «Истинные коммунисты — это дальние потомки ранних христиан»; «И в пустоцвете есть нектар» и т.д.

Если я что-то повторил или переврал — это случайность.

Спасибо Наталье Морозовой!

В газете «Правда» 26 сентября 1988 года была опубликована статья публициста Натальи Морозовой под названием «Сегодня нам Ленин особенно нужен». Мне повезло не пропустить эту статью. В ней речь шла о необходимости целостного изучения произведений В.И. Ленина. Автор сетовала, что у многих коммунистов ленинские тома на полках стоят новенькими и так и остаются «вещью в себе».

На меня эта статья произвела очень большое впечатление: Наталья словно подсмотрела мои полки. Я приобрёл Полное собрание ленинских сочинений ещё в лейтенантскую пору, но несколько томов действительно выглядели как будто только что из типографии. А главное — меня задела мысль о целостном изучении произведений Ильича.

И тогда возникла идея прочитать все ленинские тома, начиная с первого, и по каждому тому написать газетную статью. Шёл 2000 год. Когда я принёс в редакцию статью по первому тому с подзаголовком «Читая Ленина. Том 1», то там меня хотели поправить: дескать, номер тома указывать не нужно. Когда же я поделился своим замыслом, что по каждому тому собираюсь написать отдельную статью, посмотрели на меня с явным недоверием. Конечно, подумали: «Видали мы таких чудаков». Но, к счастью, отговаривать не стали.

А с моей стороны это было вовсе не чудачество. Уже в 2003 году вышел мой первый сборник «Читая Ленина» со статьёй по каждому тому Владимира Ильича.

Кто думает, что изучение ленинских произведений — это скучно и нудно, тот сильно ошибается. Потраченные почти четыре года на эту работу были в числе лучших за всю мою жизнь. Такую мысль высказывала и Н. Морозова в ряде своих статей на ленинскую тему. Я убедился, что это действительно так. Тома читались почти по Маяковскому: «Мы открывали Маркса каждый том, как в доме собственном мы открываем ставни…»

Меня буквально поражали научность ленинских трудов, популярность изложения материалов и их злободневность. Я ранее думал, что главную трудность составит необходимость увязывать содержание каждого тома с современностью. Напрасными были эти опасения. Просто удивительно: как же всё это современно! Ленин — это гений, гений, гений! И ещё большее презрение вызывали его «критики»: да вы же просто шавки!

Мой первый сборник «Читая Ленина» получил хорошую оценку у читателей. Были даже многократные просьбы выслать его по такому-то адресу. Особенно меня порадовала такая просьба от доктора технических наук Ивана Максимовича Коклина из г. Невинномысска. Если «технарь» хвалит обществоведа, это в любом случае можно считать примечательным.

Прошло довольно много лет. Я думал, что об этом моём сборнике все давно забыли. Но это оказалось не так. При подготовке к 150-летию со дня рождения В.И. Ленина кто-то поднял вопрос: «Читая Ленина» нужно переиздать.

Я и сам подумывал об этом, но хотел обновить книгу. А когда начал перечитывать написанное двадцать лет назад, то понял, что ничего тут править не стоит. Это уже исторический документ, который на фоне современности даже читаться будет интереснее. В 2022 году сборник «Читая Ленина» на средства краевого комитета КПРФ был переиздан.

Спасибо Наталье Морозовой!

Вопрос от Льва Толстого

Многие великие люди ставили перед собой и всем человечеством вопросы особой жизненной важности. Например: «Почему природа разрешает жить её существам за счёт смерти их друзей?» (Да Винчи); «Стою ли я того, чтобы мне другой служил?» (Ф.М. Достоевский); «Что сильнее: страсть или привычка?» (Н.В. Гоголь); «Что делать?» (Н.Г. Чернышевский); «С кем вы, мастера культуры?» (А.М. Горький) и т.д.

Но меня более всего заинтриговал вопрос Льва Толстого: «Есть ли смысл жизни человека, который бы не уничтожался его смертью?» Между прочим, З. Фрейд считал, что человека, который интересуется смыслом жизни, нужно отправлять к психиатру. А по-моему, наоборот: интересоваться смыслом жизни естественно для человека, в психиатре же нуждается человек, который живёт подобно животному или растению.

Я не знаю, как сам Толстой ответил на свой вопрос. Но имею собственный ответ на него (но мой ли?): человек не уничтожается, пока сохраняется память о нём. И вообще, пока жива память, жив человек, жив и народ, жива и страна.

Если речь идёт о великом человеке, таком, например, как Аристотель или Платон, то такие люди будут жить вечно. Но как сохраниться и не уничтожиться со смертью обычному человеку?

Есть простое, пусть и не бесспорное средство — это вести дневник. Единственное, что здесь необходимо, — не лениться. Очень важно пропагандировать это средство, чем, кажется, никто у нас не занимается. Лично я начал вести дневник в 28 лет, когда, пожалуй, самые судьбоносные события моей жизни уже состоялись.

Почему так поздно? Потому что никто и ничего не говорил об этом ни дома, ни в школе, ни в военном училище. На меня повлияло случайное упоминание о важности этого средства в жизни людей, а также чтение литературы. Сначала я писал дневник от случая к случаю, но чем старше становился, тем больше это входило в привычку, игнорирование которой даже в день-два приводило к духовной ломке: я же не записал вчерашний день! Это значит, что он сгинул навсегда, как будто бы его и не было… А ведь я, например, могу «вспомнить», что было 1 сентября 2010 года — просто прочтя в дневнике соответствующую страницу. А вы? Каждое прочитывание сделанной записи — это постоянное удлинение своей жизни.

Ведение дневника надоумило меня сделать следующий шаг — описать свою жизнь с первых проблесков сознания и по сегодняшний день. В итоге у меня появилась рукопись под названием «Листая жизни календарь». Я очень сожалею, что мне поздно пришла в голову эта идея, когда ушли из жизни мои родители, с которыми, увы, я на этот счёт мало беседовал. Семья наша была самой простой, бедной, крестьянской. Никто не вёл никаких записей и воспоминаний. Такую традицию нужно было прервать, и я начал с себя.

Могут сказать, что всё это приличествует людям значимым, выдающимся, а не заурядным. Неправильное суждение! Жизнь каждого человека, каждой семьи по-своему замечательна. О каждой жизни можно написать очень даже замечательное и поучительное повествование. Тут требуются лишь перо мастера и какие-то дневниковые воспоминания или хотя бы сохранившиеся письма.

Но главная польза от дневников и от основанных на них биографических повествований заключается в их педагогической значимости. Почему дворяне так ревностно ценили своих пращуров? Почему они отслеживали свой род — имели гербы, знамёна, вымпелы и т.д.? Потому что заботились о достойном воспитании своего потомства.

Как известно, настоящее воспитание происходит прежде всего в семье. И если семья имеет свою историю, хранит, ценит и приумножает её новыми заслугами и достижениями, то это, разумеется, самым позитивным образом влияет на нравственные качества потомков.

А как это дело поставлено в обычной семье? Никак оно не поставлено. Кем гордиться внукам? Что эти внуки знают о предках своих? Ничего или что-то… Я не хочу, чтобы обо мне потомки забыли вместе с моей смертью: я думаю о них, надеюсь, что и они будут помнить и думать обо мне для своей же пользы.

Конечно, приказом эту проблему не решить, хотя стоило бы ввести какие-то исторические формуляры семьи. Но пропагандировать ведение дневников, составление семейных историй можно и нужно. Тем более что на этот счёт есть хорошие примеры. Мой — не исключение. Знаю Владимира Николаевича Васильева, члена нашего крайкома КПРФ, который написал целое историческое исследование о своей семье. Есть и другие примеры, но они всё же являются скорее исключением, чем правилом.

Вслед за описанием своей жизни и жизни моей семьи я сделал ещё один шаг: написал также брошюру по истории своей родной деревни. Её название — Водяная Балка Егорлыкского района Ростовской области. От этой деревни осталось ныне только кладбище. Но каждую третью субботу августа, начиная с 1989 года, мы, односельчане и их потомки, собираемся у могил наших предков, чтобы отметить День своей деревни. Написанная мною брошюра «Водяная Балка — малая родина наша» выдержала уже два издания.

Наверняка есть подобные примеры и где-то ещё, но я их не знаю. Наши встречи на родной земле сродни советской передаче «От всей души» и даже лучше. Здесь нет сценария. Здесь есть великое единение душ. Здесь царствует память о прекрасном советском прошлом. Оказывается, как хорошо мы жили, как счастливы мы были, как честно трудились, как любили друг друга, свою деревеньку и как продолжаем её любить!

Что ж, спасибо вопросу Л.Н. Толстого. Смысл жизни в самой жизни, а её можно и продлить описанным образом.

Вересаев, открывающий путь в литературу

Вообще-то Викентий Викентьевич Вересаев был военным врачом. Это ему принадлежит замечательная мысль, которая забыта, но очень актуальна сегодня: врач должен быть и общественным деятелем в широком смысле слова. Он должен не только лечить людей, но и бороться за улучшение условий их жизни. Если бы все врачи знали его книгу «Записки врача», они бы более активно боролись против капитализма, а не наживались на его пороках, ограблении людей, как это обычно происходит сегодня. Стоит человеку серьёзно заболеть, и он, считай, разорился.

Но Вересаев был не только врачом, но и прекрасным литератором. Он — лауреат Пушкинской премии (1919) и Сталинской премии по литературе (1943). Как-то я случайно в первый раз открыл его книгу «Пушкин в жизни» и не мог оторваться. Собранные автором сведения очевидцев о поэте и тематически сгруппированные письма самого поэта необыкновенно интересны. На основе прочитанного я написал лекцию «Неожиданный Пушкин» (я действительно не ожидал получить о нём такие сведения) и начал с нею выступать перед различными аудиториями, причём с неизменным успехом.

Потом я прочёл следующее исследование Вересаева — «Гоголь в жизни» и написал лекцию под названием «Парадоксы Гоголя». И опять был успех.

Потом я на основе возросшего интереса к классикам русской литературы XIX века избрал их творчество темой своей докторской диссертации (кандидатскую защитил ранее). Название темы исследования было такое: «Духовно-нравственный потенциал жизнетворчества классиков русской литературы XIX века и современность». Охватил восемь самых известных писателей этого века, начиная с Пушкина и завершая Л.Н. Толстым. Под жизнетворчеством я имел в виду три направления: как авторы работали над собой (занимались самообразованием и самовоспитанием); как они изменяли саму литературу, то есть что нового в неё привнесли; как изменили социум, то есть повлияли на жизнь людей, на формирование их качеств.

При изучении жизнетворчества классиков я особо выделил эпистолярное наследие — дневники писателей, их письма и письма о них, воспоминания, записки, различные личные документы и т.д. Если человек лично обращается к этим материалам, то у него формируется собственное представление о писателе и он, можно сказать, просто влюбляется него. После чего возникает гораздо более глубокий интерес и ко всему, что имеет отношение к данному писателю, уже совсем иначе воспринимаются и его произведения. Вот то главное, что я доказывал в диссертации.

Она осталась незащищённой, но я не особенно жалею об этом. Накопленный материал о классиках мне помогал в работе всегда, даже тогда, например, когда читал курсантам военного училища лекции по политологии. Они, зная мой интерес к литературе, нередко просили меня отложить в сторону лекцию и рассказать «что-нибудь», например, об И.С. Тургеневе. Конечно, это была определённая хитрость — увести лектора в сторону, но когда после занятий курсанты бежали в библиотеку за книгами классиков литературы, то становилось ясно, что они не только хитрили, но и вкусили изюминку повышенного интереса к лучшим литераторам России, а значит, к главному в культуре нашей страны.

Худшее, что, на мой взгляд, есть в нынешнем литературном образовании, — это биографии писателей. Написанные правильно, но сухо и формально, они приносят больше вреда, чем пользы, отворачивают обучаемых от литературы. Я же на своём опыте убедился, что собственная влюблённость в писателя, достигнутая через эпистолярный метод, является в драгоценном смысле увлекательной для слушателей.

Нужно реализовать принцип эмоционального пробуждения разума: от влюблённости в личность писателя — к его произведениям! Спасибо В.В. Вересаеву, что подвёл меня к этому выводу.

* * *

Таковы некоторые мои находки или жизненные опыты, очень помогающие мне и в журналистской, редакторской работе. Меня даже не расстраивают критические замечания товарищей по данному поводу. Ведь это всё то, что мною проверено на практике, всё то, что действительно «работает». Но соглашаюсь, что творчество, конечно, индивидуально.

https://gazeta-pravda.ru/issue/85-31434 ... no-vsegda/

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн авг 14, 2023 8:39 pm

Доколе славить предателей?
№86 (31435) 15 —16 августа 2023 года
4 полоса
Автор: Виктор КОЖЕМЯКО.

Оказывается, клятвопреступник Мазепа не только на бандеровской Украине, но и в России возведён на пьедестал «замечательных людей»

У кого что болит, он о том и говорит. Потому начну с прямого вопроса своим читателям: а вас беспокоит тема предательства? Ведь недавно даже российский президент вынужден был поставить её в центр внимания, экстренно обращаясь к стране.

А роковая роль предательства в уничтожении великой Советской державы давно известна и вряд ли уже требует каких-то дополнительных доказательств. Правда, отношение к виновникам этой глобальной катастрофы до сих пор разное. Для кого-то Горбачёв, Ельцин и их подельники — по-прежнему герои, сокрушившие социализм. Цена же такого «героизма» в учёт не берётся.

Но она грандиозная, неисчислимая! Больше тридцати лет мы расплачиваемся, и конца пока не видно. Вот и специальная военная операция стала вынужденной формой расплаты. Так за что — за героизм или предательство?

Разоблачение оборотней помогает неотвратимо ответить на этот вопрос

Да, пришлось в «Правде» начать особую рубрику, чтобы внимательнее рассмотреть до поры потаённую суть наиболее значимых антисоветских персонажей. И вот в №53 от 26—29 мая с.г. очередной диалог на странице «Личины оборотней» получил такое название: «Изменника Мазепу превзошёл Кравчук».

Каждый ли из наших читателей помнит, кто есть носители двух этих фамилий? Увы, память у многих за последнее время сильно сократилась. Однако украинский гетман Иван Мазепа, который в решающий момент предал русского царя Петра I три столетия назад, за столь продолжительный срок широко утвердился в историческом сознании как зловещий символ измены. Потому, я думаю, и сегодня известен он всё-таки больше, нежели первый президент «незалежной».

Хотя стал таковым Леонид Кравчук гораздо ближе к нам — на исходе года 1991-го. И всего через неделю вместе с Ельциным и Шушкевичем подписал преступное Беловежское соглашение о ликвидации СССР — Союза Советских Социалистических Республик.

Судите сами: превзошёл Кравчук изменника Мазепу или нет? Психология предательства у всех ему подверженных, наверное, в чём-то схожа, несмотря на времена и обстоятельства. Но вот если положить на весы результат, то Кравчук явно тут перетягивает.

Мазепе не удалось тогда повернуть вспять процесс единения двух братских народов, начатый судьбоносной Переяславской Радой Богдана Хмельницкого. А вот Кравчук своей подписью в ночи Беловежья принёс неслыханную трагедию народам и Украины, и России, и всех других вчерашних советских республик.

При этом наследственное предательское клеймо Мазепы, для которого после его измены царь Пётр распорядился изготовить персональный «орден Иуды», первый президент Украины, конечно, заслужил. Чёрное же нутряное существо гетмана с поэтической прозорливостью вскрыл Пушкин в знаменитой своей поэме «Полтава»:

Не многим, может быть,

известно,

Что дух его неукротим,

Что рад и честно,

и бесчестно

Вредить он недругам своим;

Что ни единой он обиды,

С тех пор как жив,

не забывал,

Что далеко преступны виды

Старик надменный

простирал;

Что он не ведает святыни,

Что он не помнит

благостыни,

Что он не любит ничего,

Что кровь готов он лить,

как воду,

Что презирает он свободу,

Что нет отчизны для него.

Гениальная пушкинская поэма всегда воспринималась как окончательный приговор этой мрачной фигуре с исторических российско-украинских полей. Кардинально иной стали изображать её на официальном уровне уже в «новой Украине». Но вот оказалось — не только там!

Сюрприз, какой трудно было себе представить

Действительно, наряду с откликами, поддержавшими упомянутую нашу публикацию, пришло несколько совсем других писем. В них категорически утверждается, что Мазепа вовсе никакой не предатель, в чём якобы незаслуженно его обвинили, а наоборот — мудрый политик, заботившийся о своей стране и своём народе.

Доказательство тому? Да пожалуйста: ещё в 2007 году вышла книга о нём в знаменитой серии «Жизнь замечательных людей», которую выпускает знаменитейшее московское издательство «Молодая гвардия». Разве не ясно, вопрошают авторы этих писем, что уже включение личности Ивана Степановича Мазепы в ряд замечательных людей перечёркивает навешенный на него ярлык предателя?

Начинаю вникать и вскоре понимаю: именно с такой целью создавался данный труд. Этого не скрывает и творец его — российский историк Татьяна Геннадьевна Таирова-Яковлева, удостоенная за изданную в Москве книгу о Мазепе высокого ордена «незалежной» от украинского президента Виктора Ющенко. А как же? Заслужила!

Она профессор, до недавнего прошлого директор Центра по изучению истории Украины Санкт-Петербургского государственного университета. В аннотации к её труду сказано, что книга повествует о культурной среде украинского возрождения конца ХVII — начала ХVIII века, ярким представителем которой будто бы является Мазепа. При чтении видишь, как целенаправленно (и натужно!) автор делает упор на это. У неё Мазепа прежде всего и поэт, и покровитель архитектуры, книгоиздания, просвещения, богословия.

Впрочем, все двадцать лет, на протяжении которых он возглавлял Левобережную Украину, названы в книге периодом её экономического расцвета и укрепления государственного управления в рамках автономии и многочисленных военных походов. Правда, тут же признаётся, что правление Мазепы — это период, когда нарастали противоречия между Гетманщиной и создававшейся Российской империей.

И вот прямое авторское заявление на сей счёт: «Давно уже пора отказаться от политических анафем и проклятий в адрес Мазепы и постараться извлечь урок из трагедий наших предков. Не стоит следовать пропагандистским штампам, которые пытались объяснить русско-украинский конфликт начала ХVIII века корыстью одного «изменника-гетмана». Надо набраться мужества и признать, что интересы и цели молодой Российской империи и ослабленной Гетманщины были очень различными. В некотором роде Украина стала заложницей геополитических планов России. Пётр стремился создать новое государство, способное как в военном, так и в экономическом плане соперничать с европейскими державами. Эта политика была возможна только при жесточайшей централизации».

Хочется переспросить: но неужели всё сказанное оправдывает коварный переход Мазепы от Петра к шведскому королю Карлу ХII? Измена-то всё же была или нет?

Чёрного кобеля не отмыть добела

А профессор Таирова-Яковлева прямо-таки надрывается, чтобы отмыть. Или можно сказать так: старательно превращает дьявола в ангела. Например, она всячески подчёркивает, будто склонности к предательству в характере Мазепы никогда не было. Дескать, до Петра он верно служил его предшественнице царевне Софье с всемогущим фаворитом князем Василием Голицыным, а потом столь же верно (и долго) — сменившему их царю. Однако приведённый ею же документ и бьёт её наотмашь.

Документ этот — запись рассуждений Мазепы, сделанная 17 сентября 1707 года твёрдым его сторонником и генеральным писарем Филиппом Орликом. «Без крайней, последней нужды я не переменю моей верности к царскому величеству», — вроде бы даже с заметным подобострастием изрёк гетман. Но тут же он объяснил, какая это может быть «крайняя нужда»: «Пока не увижу, что царское величество не в силах будет защищать не только Украины, но и всего своего государства от шведской потенции».

Здесь важно сообщить, что говорил он это, уже начав свою измену. А побудил его к ней ряд русских поражений в предыдущем 1706 году, после чего Мазепа и вступил в тайные переговоры с новым польским королём Станиславом Лещинским, ставленником Карла ХII. Суть в том, что по замыслу шведского короля после захвата им Москвы править там должен был его наместник, а украинские земли он решил отдать Польше. Так вот 16 сентября 1707 года, то есть накануне упомянутой беседы Мазепы с Орликом, гетман получил письмо от Станислава, в котором тот просил, чтобы Мазепа «намеренное дело начинал», когда шведские войска подойдут к украинским границам. И клятвопреступник исполнит это.

Вы поняли, что речь шла о заранее продуманном плане? Взвесив интересы и перспективы (свои, шкурные, а не украинские!), гетман решил полностью ввериться новому покровителю, по прикидам Мазепы, уже одерживавшему полную победу.

Просчитался подлец! В хитрости, лавированиях и выжиданиях своих крупно ошибся, приняв за очевидность, что Пётр проигрывает Северную войну. Хотя самое главное было ещё впереди. Вы помните? «И грянул бой, Полтавский бой!» — напишет более века спустя Пушкин о битве 27 июня (8 июля) 1709 года.

Эк куда занесло короля шведов — под Полтаву. И ведь ныне опять его наследники рвутся туда же. И снова польские паны норовят вернуть себе господство над украинским «быдлом», как это было столетия назад. До чего же современна история, в которой и сегодня чрезвычайно востребована предательская роль украинских властителей и пособников их, где бы ни находились они!

Одна из тех, кто…

Это об авторе книги «Мазепа». Я надеюсь, подробнее о ней и её деяниях расскажет постоянно работающая в Ленинграде-Петербурге собкор «Правды» Ольга Яковенко. Пока же приведу, в дополнение к вышесказанному, лишь некоторые факты.

В биографической справке о Татьяне Яковлевой (в замужестве — Таировой) отмечается, что предки её происходили из старинного польского шляхетского рода, на протяжении многих поколений жившего в Великом Княжестве Литовском. Могло это сказаться на будущей позиции профессора-историка? Сама-то она родилась в 1967 году в Ленинграде, где и окончила в 1989 году исторический факультет ЛГУ.

Интерес её к изучению истории Украины не вызвал бы никакой насторожённости, если не знать, что ещё студенткой она прошла отбор по программе, поддерживаемой украинской диаспорой в Северной Америке. Между тем в 1990 году она выиграла грант Канадского института украинских исследований для завершения диссертации, а затем стажировалась в США, в Гарвардском институте украинских исследований.

Словом, основной западный вектор влияния на неё определился вполне, и, конечно же, не случайно в 1992 году она была исключена из СПбГУ. По настоянию декана И.Я. Фроянова, выдающегося историка-патриота, который не мог смириться с активным участием Яковлевой в деятельности украинского националистического движения РУХ.

Да, но надо знать дальнейшую судьбу самого Фроянова. Очень скоро он уже не был деканом, и гонения на него приняли невероятный размах. Довели до смерти…

А что же Яковлева? Кандидатскую диссертацию она защитила в 1994 году в Киеве, в Институте истории НАН Украины. Со временем вернулась и в Санкт-Петербургский университет, где проработала с 2003 по 2022 год, защитив в 2004-м докторскую диссертацию.

Этот год для профессора Яковлевой-Таировой стал в своём роде этапным. По её инициативе в Институте истории СПбГУ создаётся Центр по изучению истории Украины, который она же и возглавила. И абсолютно предсказуемо было, какую направленность этот центр обретёт.

Ради оправдания предательства

Давайте переведём дух и осознаем, что значило такое предприятие под руководством такого директора. Я думаю, наш собкор на месте сумеет подробнее разобраться в содержании проводившихся исследований. Но у меня на основе состоявшихся телефонных разговоров сложилось следующее горькое впечатление.

В городе, основанном по замыслу Петра Великого, почти двадцать лет действовал так называемый научный центр, основополагающей задачей которого стало обеление и прославление одного из главных врагов Петра — одиозного предателя Мазепы. Как могло это произойти? Но произошло же!

У меня абсолютная уверенность, что оправдание громкого предательства трёхсотлетней давности продиктовано сугубо злободневным интересом: перевернуть историю с ног на голову. Ради этого директор центра не только сама изощрялась, но и мобилизовала весь свой коллектив.

В их непосильном и неблагодарном труде особо поражает стремление уйти от исторической правды, которая за века уже многократно доказана и прочно утверждена. Разве можно просто отмахнуться от характеристик, которые давали Мазепе многие современники и самые компетентные историки? Одного из них — Н.И. Костомарова «Правда» в своей беседе недавно цитировала:

«В нравственных правилах Ивана Степановича смолоду укоренилась черта, что он, замечая упадок той силы, на которую прежде опирался, не затруднялся никакими ощущениями и побуждениями, чтобы не содействовать вреду падающей прежде благодетельной для него силы. Измена своим благодетелям не раз уже выказывалась в его жизни. Так он изменил Польше, перешедши к заклятому её врагу Дорошенку; так он покинул Дорошенка, как только увидел, что власть его колеблется; так, и ещё беззастенчивее, поступил с Самойловичем, пригревшим его и поднявшим на высоту старшинского звания. Так же поступал он теперь со своим величайшим благодетелем, перед которым ещё недавно льстил и унижался».

Величайший благодетель — это, конечно, царь Пётр. Почему измена Мазепы вызвала у него столь бурный и яростный гнев, память о котором запечатлели многие современники? Да потому, что проглядел негодяя, доверился ему и превознёс его. Достаточно сказать, что после учреждения ордена Андрея Первозванного как высшей государственной российской награды Мазепа стал вторым, кто по личному царскому указанию был её удостоен. Так оценил Пётр реальные заслуги украинского гетмана, особенно во время второго Азовского похода; так выразил и надежду на дальнейшую достойную его службу.

Увы, не сбылось. Бывает. Другой знаменитый предатель иного времени — генерал Власов после Московской битвы в 1941-м тоже чествовался как один из её героев. А что потом?

Но доскажу про Мазепу и высокий орден его. Сперва в Троицком соборе города Глухова, где находился тогда Пётр, в царском присутствии, а также сослужении других архиереев митрополит Киевский, Галицкий и Малыя России Иоасаф (Кроковский) совершил литургию и молебен, после чего «предал вечному проклятию Мазепу и его приверженцев». Одновременно анафема низвергнутому гетману была провозглашена в Успенском соборе московского Кремля.

Что же касается награды, как я уже раньше сказал, по поручению Петра I специально для Мазепы был изготовлен «орден Иуды». А прежнего, наивысшего российского ордена лишили его публично — перед символической казнью, учинённой в упомянутом Глухове. Вот как описал происшедшее один из наблюдателей:

«Вынесли на площадь набитую чучелу Мазепы. Прочитан приговор о преступлении и казни его. Разорваны князем Меншиковым и графом Головкиным жалованные ему грамоты на гетманский уряд, чин действительного тайного советника и орден святого апостола Андрея Первозванного: снята с чучелы орденская лента. Потом бросили палачу сие изображение изменника. Все попирали оное ногами, и палач тащил чучелу на верёвке по улицам и площадям городским до места казни, где и повесил».

Каково ваше впечатление и какие следуют выводы?

Не правда ли, внушительно для всех постарался Пётр оценить такое гнусное деяние как предательство? При этом замечу, он особым манифестом строго запретил оскорблять «малороссийский народ», попрекать его изменой Мазепы, а в противном случае угрожая жестоким наказанием и даже смертной казнью за важные обиды.

Поставлю здесь и такой вопрос: а как соотносится петровское отношение к предательству с днём нынешним? Имею в виду прежде всего не частные какие-то факты, коих не счесть, а самое главное, в результате чего великая страна под названием СССР перестала существовать. Достаточно ли чётко и весомо, на ваш взгляд, с официальных позиций выражена оценка тех деятелей, которые решающим образом в этом повинны?

Ну да, буквально петровские методы вряд ли кому ныне придёт в голову употребить. Да ведь и смертной казни у нас давно уже нет. Но всё же, всё же! Разве можно за преступления, ценой которых стали существование целой страны и бедствия миллионов людей, награждать сотворивших это?

И тут я не абстрактно вопрошаю, есть абсолютно конкретные поводы. А один из них словно самим провидением был организован: как своеобразная перекличка времён — по контрасту.

В самом деле, Пётр-то не ведал о будущей измене того, кому определил новый высочайший орден своего государства, из-за чего пришлось потом всемерно исправлять допущенный промах. Но вот минуло три столетия. В стране под названием РФ самая высокая награда опять — орден Андрея Первозванного. И кому же вручает его по случаю исполнившегося 80-летия президент РФ Дмитрий Медведев? Михаилу Горбачёву. Прозванному в народе «Меченым». Тому самому Горбачёву, с которого и началась катастрофа страны!

Уже год 2011-й. Основное (гибельное!) об этом персонаже известно. Так за что орден, да ещё наивысший?

И за что Ельцин-центр тому, кто завершил развал СССР? Между тем подобные заведения в его честь, похоже, кто-то очень хочет распространить по всей России!

Это происходит на фоне массированного уничтожения русской и советской памяти в так называемых недружественных странах. Казалось, уже снесли и запретили всё возможное и невозможное. Ан нет! Совсем недавно — очередная весть: в Полтаве снесены памятники Пушкину и советскому генералу Ватутину.

Понятно, что Пушкину — больше всего за поэму «Полтава», а Ватутину — за то, что жизнь отдал, освобождая Украину от фашистов. И убили-то его украинские фашисты — бандеровцы, наследники которых стали теперь хозяевами этой страны.

Одни памятники сносят, а другие возводят. Уж и не сосчитать изваяний Мазепы, распространившихся как грибы-поганки по украинским городам и весям. Мало того, недруги наши сумели восславить своего героя и в популярнейшем российском издании.

Случайность? Просто какое-то нечаянное стечение обстоятельств? Ох, нет!

Вы разве не заметили, как с начала «перестройки» стал возрастать в нашей стране интерес к предательству и предателям? Не сам собой: интерес этот нагнетался, а смысл его состоял в реабилитации тех, кто ранее общественным мнением был почти однозначно осуждён.

Чуть ли не на первое сочувственное место среди видных имён Великой Отечественной для многих вышел вскоре не кто иной, как уже упоминавшийся мною генерал-предатель Власов. Получил теперь не просто благожелательную, но вполне искупительную индульгенцию: воевал, дескать, не против России, а против Сталина.

В результате социологические исследования показывают, что популярностью своей этот шкурник и трус неизмеримо превзошёл другого генерала — настоящего героя Дмитрия Карбышева. Тот «всего-навсего» принял мученическую смерть в фашистском застенке, категорически отказавшись служить врагам Отечества.

Так смещались ценности. Так самоотверженных и верных бойцов заменяли расчётливые и корыстные изменники. Стало возможным даже установить памятник белогвардейскому генералу Краснову, который в годы Великой Отечественной пошёл на службу к Гитлеру. После войны Краснов по приговору военного трибунала был повешен. Но вот в «новой России» ему зачли на героический счёт борьбу против большевиков во время Гражданской.

Всё, что против Советов и большевиков, по изменившимся критериям приобрело образцовый характер. Солженицын, например, объявил это искупительным для любых действий, подрывающих Советскую власть. Пусть даже тем самым создаётся угроза атомной бомбардировки всей страны. Ведь именно такова главная идея его сочинения «В круге первом». И она, к сожалению, нашла своих апологетов, которые в конце концов и уничтожили Советский Союз.

Будет ли кто-то спорить, что уничтожили его в основном действиями предателей? Изнутри. А теперь ни для кого не секрет, что проамериканский Запад ставит задачу уничтожить Россию. Значит, опять востребованы они, предатели. И «В круге первом» страна уже просмотрела как телесериал. Эдакое наставление новым разрушителям…

* * *

Вы не находите, дорогие читатели, что в стране нашей продолжается в разных формах необъявленная подготовка резерва для «пятой колонны»? Если сравнить это с эпидемией, то, на мой взгляд, в нынешних условиях она гораздо опаснее пережитого нами ковида.

А как считаете вы? И что, по-вашему, следует предпринимать, чтобы пресечь такую опасность? Давайте продолжим этот разговор. Жду ваших откликов.

https://gazeta-pravda.ru/issue/86-31435 ... redateley/

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт авг 17, 2023 6:21 pm

Сперва на цыпочках, а потом — вразнос
№88 (31437) 18—21 августа 2023 года
3 полоса
Автор: Жан ТОЩЕНКО.

Член-корреспондент Российской академии наук Жан ТОЩЕНКО в беседе с политическим обозревателем «Правды» Виктором КОЖЕМЯКО

«Какой-то Ципко?» — переспросит нас, наверное, немалая часть наших читателей по поводу выбора фигуры для очередной беседы под рубрикой «Личины оборотней». А стоит ли, дескать, уделять такое внимание этому персонажу, если многие сегодня даже не знают о его существовании?

Что ж, идя к своему решению, мы и подобное мнение учли. Для большей убедительности введём читающих данный материал в изначальное наше обсуждение возникшей кандидатуры.

Много вреда натворил для страны и народа

— Итак, Жан Терентьевич, вы предложили подробнее разобраться с личиной по имени Александр Ципко. Но не мелковат ли выбор? Не упрекнут ли нас, что снижаем планку своего анализа?

— Я думал об этом. Конечно, таких как он с объявлением горбачёвской катастройки явились тысячи. Тех, кто не просто публично отрёкся от своего коммунистического прошлого, но и все усилия направил на его «разоблачение».

Однако считаю, что Ципко заметно вырвался в самые первые ряды этих разоблачителей. Прежде всего — по своей беспардонности и разнузданности в отношении марксистской теории и советской практики её реализации.

Причём это сопровождалось неизбывным желанием продемонстрировать своё величие. Потому анализ его публичных текстов — это показатель и того разложения, которого он достиг, и весьма существенного вклада, который внёс в дезорганизацию и дезориентацию общественного сознания на переломном этапе истории нашей страны.

— Вклад, безусловно, большой. Много вреда натворил для страны и народа, для замутнения сознания его. А ведь именно это и требовалось нашим врагам в первую очередь с начала «перестройки». Я называю происшедшее даже не дезориентацией, а отравлением массового сознания. Какой мощно действующий идеологический яд потёк в головы людей почти изо всех СМИ! И могу свидетельствовать, что Ципко в этой подрывной, вредоноснейшей операции зачастую первенствовал.

— Чтобы сполна воздать ему должное, давайте подчеркнём: в том, что происходило, он был не только исполнителем, но и организатором. Да и могло ли быть иначе, если на пике «перестройки», то есть с 1988 года, он занимал должность помощника секретаря ЦК КПСС, причём не кого-нибудь, а самого Александра Н. Яковлева, признанного ныне настоящим демоном развёрнутой катастрофы.

Мы в своё время немало сказали об этом деятеле в одной из наших бесед. Главный архитектор идеологического развала страны собирал вокруг себя и приближал, выдвигал, расставлял на нужные места проверенные кадры. Так что приход к нему в помощники Александра Ципко отнюдь не был случайным. Он себя соответственно здесь и проявил.

— Абсолютно с вами согласен!

— Знаете, я издавна прозвал его клевретом зловещего А.Н. Яковлева. Согласно словарю, клеврет — это приспешник, приверженец, постоянный помощник в каких-либо (обычно неблаговидных) делах. Точно про Ципко и его «шефа»…

— Стоит уже сказать и об основных ступеньках предшествующей карьеры этого нашего антигероя. Разумеется, сначала всё шло вполне по-советски. Выпускник философского факультета МГУ. Сотрудник «Комсомольской правды». У меня до сих пор сохранилась книжка об участии комсомола в освоении целины, и один из трёх её авторов — он, Ципко.

Затем была работа в ЦК ВЛКСМ, в Институте международных экономических и политических исследований АН СССР, потом два года — доцент Института философии и социологии Польской академии наук…

— Он долго витал между журналистикой, наукой и политикой. И в конце концов доминирующий карьерный интерес приводит его на советский политический олимп. В 1981 году Ципко становится консультантом отдела социалистических стран ЦК КПСС, откуда и переходит помощником к пресловутому Яковлеву. Тот уже вовсю формировал вокруг себя основной антисоветский идеологический центр, который должен был придать максимальную интенсивность начатому развалу в головах граждан СССР.

— Парадокс, казалось бы, невероятный! Вот вы назвали ЦК КПСС советским политическим олимпом, что до определённого времени вполне соответствовало действительности. И вдруг из советского он в значительной своей части превращается в яростно антисоветский, из коммунистического — в злобно антикоммунистический.

Напомню, что к этому времени яковлевские ставленники уже возглавляли ряд СМИ, призванных стать ведущими рупорами, глашатаями «перестройки». И если в «Московских новостях» с приданной им ролью на посту главреда успешно справлялся однофамилец «архитектора» Егор Яковлев, до того известный как автор популярных книг Ленинианы, то для журнала «Огонёк», тоже отданного на заклание, главного редактора по фамилии Коротич отыскали аж в Киеве. А особый яковлевский центр под эгидой Центрального Комитета КПСС продолжал и наращивал свою руководящую миссию в активизировавшемся процессе слома общественного сознания.

— Вот именно здесь и тогда обрёл Ципко характерную для него, фирменную и поистине беспредельную наглость. Он не будет считаться буквально ни с чем ради уничтожения Советской власти и Коммунистической партии, которым до этого член ВЛКСМ и КПСС служил практически всю взрослую жизнь. Теперь же оказалось, что он их ненавидит.

Стало ясно: готов идти на любые измышления о марксизме, об Октябре, об истории СССР. Причём искал наиболее хлёсткие слова и выражения, чтобы максимально оскорбить и опорочить всё то, против чего повёл непримиримую войну под крылом одиозного «архитектора у развалин».

Что кипело у него внутри и как он «переворачивался»

— Некоторые из былых его друзей настаивают на решающей роли этого «архитектора» в судьбе Ципко. И конкретно иллюстрируют, в чём такое влияние было особенно заметно. Сам же он позднее с раздражением начал относиться к тому, что постоянно тычут ему в глаза «этим самым Яковлевым»…

— Да понятно, почему раздражается! Непомерное самомнение, гордыня и мания величия взыгрывают. Получается, будто всем он обязан могущественному покровителю. А что же сам? Нет, хочет доказать (и пытается!), что в чём-то не меньше значил и значит, нежели пригревший его высокий начальник. В стремлении возвеличить себя Ципко настаивает, что антисоветчиком он стал самостоятельно, ещё в давние времена, а не в команде Яковлева.

— Да, старается представить себя чуть ли не диссидентом, хотя выглядит это слабенько, а порой даже вызывает улыбку.

— Приходится ему усиленно тужиться, дабы хоть что-то из советского прошлого представить как своё ему противостояние. Например, покопавшись в памяти, вспомнил выпущенную в 1980 году книгу «Социализм: жизнь общества и человека». В ней якобы он высказал некие крамольные мысли, касающиеся Гражданской войны, а цензура их не заметила. По его словам, отдел науки ЦК приказал изъять книгу из продажи. Вот, мол, как я пострадал!

Но странно выглядит «страдание», если учесть: как раз в это время решался вопрос о его работе именно в ЦК КПСС. И решился положительно — по утверждению Ципко, с согласия самого Л.И. Брежнева.

— Что реально кипело тогда внутри этого антисоветчика, мы стали узнавать уже гораздо позже. Поскольку до поры до времени был он весьма осторожен. Даже в провозглашённую эру гласности и демократии вступал Ципко с большой осмотрительностью — можно сказать, на цыпочках. Как говорится, на всякий случай. И это уж потом всё советское и коммунистическое он будет крушить вразнос. Поняв, что теперь за это ничто ему не угрожает, поскольку он под надёжной защитой.

— В общем, от А.Н. Яковлева никуда не денешься. Это он создал наиблагоприятнейшие условия, чтобы младшая антисоветская поросль могла раскрыться сполна. В том числе и Ципко.

— Они, составившие яковлевский центр, не только имели «зелёную улицу» для соответственных писаний во всей так называемой демпрессе. В их задачу входило также изготовление эталонных текстов, которые поставлялись в недостаточно демократические, как считалось, издания. Бывало, что и в «Правду», даже когда Горбачёвым снят был с поста главного её редактора неугодный Виктор Григорьевич Афанасьев и назначен помощник генсека Фролов. Мы знали: эти тексты — «от Яковлева». Значит, редактированию не подлежат.

— А нашему сегодняшнему антигерою, судя по всему, ну очень хотелось, чтобы говорили: «от Ципко». Он, естественно, всячески превозносил шефа, когда тот был при власти. Но едва власть его пошла на убыль, резко сменил оценки. Продолжая возвеличивать себя, о прежнем своём патроне стал говорить и писать нарочито пренебрежительно. Приведу дословно хотя бы один абзац:

«Новый Яковлев (то есть в постсоветской России. — Ж.Т.), часто без всякого повода заискивающий, преданно смотрящий в глаза или Егору Гайдару, или Анатолию Чубайсу, или Борису Немцову, новый Яковлев, обличающий русский народ в ксенофобии и антисемитизме на потребу спонсора своей очередной книги, был мне непонятен и, честно говоря, неприятен. И в этом состоял весь трагизм ситуации. Александр Яковлев, отдавший много сил реабилитации жертв наших бесконечных репрессий, активно поддерживал нашу аморальную по своей природе демократию».

Оказывается, за бабушку мстил

— А как вы считаете, Жан Терентьевич, что в определённый момент всё-таки толкнуло этого преуспевавшего в советское время марксиста на стезю антисоветчины?

— Думаю, как и у многих других ему подобных, тут сказался комплекс причин. Главное же в том, что Горбачёв, а вслед за ним и Ельцин превратили антисоветизм из рискованного занятия в дело весьма выгодное. Вот и оседлали эту беспроигрышную лошадку когорты оборотистых пешек, возомнивших себя ферзями.

Что касается Ципко, обращу ваше внимание на заявленное им в интервью «Комсомольской правде» 16 марта 1991 года: «Многие у нас стали марксистами по несчастью». Что скажете на сей счёт?

— Загадочное утверждение. Толковать можно и так и эдак.

— Ципко это свойственно. Не всегда однозначно разгадаешь, что же он хотел выразить и почему некоторые его постулаты одного времени подчас разительно расходятся.

— А я вот хочу привести вам факт его исповедального заявления, разгадывать которое не приходится. И услышал я это из собственных уст Александра Ципко в начале 2000-х годов.

Он тогда корчил из себя «русского патриота», в связи с чем, наверное, его и пригласили на съезд Союза писателей России, который решено было провести в городе Орле. Мало того, предоставили ему трибуну для выступления. Надо признать, он выстроил его эффектно — разумеется, с позиций «белогвардейского патриотизма». А утром следующего дня я услышал своего рода дополнение к официальной его речи.

Мы шли группой из гостиницы на очередное заседание съезда, говоря о разном. И кто-то обмолвился, что извращается теперь важнейшая тема — справедливости Октябрьской революции. Если бы видели вы, как мгновенно воспылал Ципко. Встав в позу, он стал на всю улицу кричать, что его бабушка в Одессе владела несколькими доходными домами, которые революция у неё реквизировала. «Отняла, попросту говоря! — надрывался бывший марксист. — Это, вы считаете, справедливость?!»

— Кричать он умеет, я знаю. А бабушкины доходные дома, выходит, не забыл. Пронёс в себе сквозь все советские годы и решил-таки отомстить, когда приблизилась подходящая пора.

— Согласитесь, наверное, далеко не один он такой памятливый и дорожащий собственностью бабушек и дедушек. У Горбачёва с Ельциным тоже было своё потаённое. А вспомните, сколько потомков дворянских собраний возбудились, предчувствуя гибель советского строя. Не все сразу же заголосили о реституции, то есть возврате собственности, но и таких немало нашлось…

— Ципко-то прекрасно понимал, что недопустимо унизит себя в глазах тех, кто им восхищается, если поставит в центр публичных своих притязаний давным-давно реквизированные бабушкины доходные дома. Что вы! Он несравнимо выше этого. Он олицетворяет благородную интеллектуальную элиту, которая радеет о главном — о благе народа, якобы составляющем для неё единственный смысл борьбы. Прочтите многозначительную выдержку из фундаментального его труда «Магия и мания катастрофы. Как мы боролись с советским наследием»:

«Мы были и до сих пор являемся идеологами антитоталитарной — и тем самым антикоммунистической — революции... Наше мышление по преимуществу идеологично, ибо оно рассматривало старую коммунистическую систему как врага, как то, что должно умереть, распасться, обратиться в руины, как Вавилонская башня. Хотя у каждого из нас были разные враги: марксизм, военно-промышленный комплекс, имперское наследство, сталинистское извращение ленинизма и т.д. И чем больше каждого из нас прежняя система давила и притесняла, тем сильнее было желание дождаться её гибели и распада, тем сильнее было желание расшатать, опрокинуть её устои... Отсюда и исходная, подсознательная разрушительность нашего мышления, наших трудов, которые перевернули советский мир».

— В чрезмерной скромности такого автора не упрекнёшь.

— Да он на это и не рассчитывает. Мания величия в нём прочно обо-сновалась, и её позывам Ципко следует неукоснительно, не забывая напоминать читателям о своей исключительности и «страданиях», которые претерпел в годы Советской власти. Уже почти четверть века назад, в «Независимой газете» от 17 мая 2000 года, он выдал следующее:

«Мы, интеллектуалы особого рода, начали духовно развиваться во времена сталинских страхов (интересно, как это в свои 12 подростковых лет к 1953 году он испытывал страх от Сталина. — Ж.Т.), пережили разочарование в хрущёвской оттепели (в 15—16 лет. — Ж.Т.), мучительно долго ждали окончания брежневского застоя, делали перестройку. И, наконец, при своей жизни, своими глазами можем увидеть, во что вылились на практике и наши идеи, и наши надежды».

— О, концовка примечательная! Когда мы с вами рассматриваем одного за другим этих оборотней, напрямую или в подтексте сам собой возникает главнейший вопрос. Вот они старались, суетились, разваливали «старую коммунистическую систему как врага». Но каков же результат? Чем в действительности обернулись их идеи, труды и надежды?

— Вы правы. Ципко в далёком теперь 2000-м с нарочитым удовлетворением заявил: «Наконец, при своей жизни, своими глазами можем увидеть…» Только вот что хорошего мог он увидеть вокруг тогда? Более того, три десятка лет спустя после августа 1991-го, когда страна, согласно провозглашённым разрушителями обещаниям, должна была бы процветать вовсю, ничего похожего не наблюдалось. И начавшаяся в 2022-м специальная военная операция, потребовавшая реальной оценки всего, что к этому времени было сделано и не сделано, заставила даже некоторых убеждённых апологетов власти с удивительной резкостью заявить: «Позорное тридцатилетие!»

А Ципко стоит на своём

— Известно, что любая теория поверяется практикой. Известно также: всё познаётся в сравнении. Ныне есть возможность сопоставить советские годы с тридцатилетием «новой России». Казалось бы, совершенно очевидно, какое время по результатам выигрывает. Против фактов, как говорится, не попрёшь, и недаром наиболее разумные и честные из числа противников Советской власти за последнее время всё больше пересматривают своё отношение к социалистическому периоду нашего развития. Вы, Жан Терентьевич, согласны с этим?

— Хотя и со скрипом идёт такой пересмотр, признаки его удовлетворённо замечаю. Но обольщаться, по-моему, не стоит. Антисоветизм, антикоммунизм легко сдавать свои позиции в мире не собираются, и у них мощнейшая поддержка «золотого миллиарда». Вот и Ципко, представляющий, как ныне выражаются, самых упёртых антикоммунистов нашей страны, продолжает стоять на своём. Уже поэтому рано сбрасывать его со счетов.

— Да, несмотря на возраст, он чрезвычайно активен. Печатают его и «МК», и «Независимая», и так называемая «Комсомольская правда» — всех не перечислить.

— Если бы только многопечатанием отличался. А вы знаете, что в нынешнем году Александр Сергеевич Ципко совершил потрясающее, величайшее научное открытие, до какого ранее не додумался ни один исследователь?

— Что имеете в виду?

— Значит, пропустили его статью в «Независимой газете» от 23 апреля 2023 года. А в ней, представьте себе, он объявляет марксизм… «философией смерти». Апофеоз его измышлений на тему, которая стала основной для будущего доктора философских наук ещё более полувека назад!

— Он же, насколько помнится, и докторскую диссертацию защищал по Марксу?

— Верно, в 1985 году. Называлась «Философские предпосылки становления и развития учения Карла Маркса о первой фазе коммунистической формации». Понятно, что это было вполне себе апологетическое сочинение, не допускающее даже и тени каких-либо сомнений. Но вот к чему пришёл, когда жизненная конъюнктура коренным образом изменилась: «Самые чудовищные преступления в истории человечества совершались под знаменем марксистского учения».

— «Философия смерти» — почему?

— Это, конечно, из разряда тех хлёстких выражений, которые своей радикальностью и оскорбительностью всех должны поразить. Ну, например: «7 ноября — праздник коммунистического тупика»; «чума коммунизма»; «звериная жестокость большевиков»; «коммунистическое крепостное право» и т.п.

А основополагающая задача, которую он с Яковлевым перед собой поставили, — убедить массы в нежизнеспособности марксизма, который большевики сделали своим учением. Дескать, не для жизни такое, а лишь для смерти. Не прикасайтесь к нему, забудьте, похороните!

— Но ведь призывы и рассуждения эти входят в разительное противоречие с реальной жизненной силой марксизма. Достаточно сказать, что после Великого Октября он был в основе русского чуда, поразившего весь мир, а ныне прокладывает путь китайскому чуду. Это же не выдумка, а реальность!

— По существу предлагается закрыть глаза на реальность, которая «неудобна». Или дать её картину в таком изображении, чтобы всё заслонили ГУЛАГ и репрессии. Не случайно поход против нашего социализма начат был с наиболее трудных его страниц. Как выдавал позднее сам Яковлев, надо было ударить Лениным по Сталину, затем Плехановым по Ленину, а уж потом низвергнуть и в целом марксизм. В писаниях Ципко, начатых во время «перестройки», всё выстроилось именно так.

— Скажите, а перечитывая сегодня эти его писания тех лет, находите ли в них хотя бы нечто интересное и поучительное для дня нынешнего и для будущего?

— Увы, время не высветило здесь ничего достойного, что могло бы послужить более глубокому осмыслению прошлого и помочь нам лучше ориентироваться в будущем. Наоборот, ещё очевиднее стала вопиющая лживость бредней, которые талдычатся фактически от поры Горбачёва до теперешних дней. Резко звучит? Но, право, иначе как бреднями не могу назвать многое вышедшее и продолжающее выходить из-под пера Ципко.

Здравый смысл не приемлет

— Приведите конкретные примеры, что здесь особенно вас возмущает.

— Тогда обращусь к той же «философии смерти», как обозвал марксизм вчерашний незадачливый марксист. Он утверждает, что в «Манифесте Коммунистической партии» Маркс и Энгельс призвали создать такое общество, в котором «не будет ни частной собственности» (? — Ж.Т.), ни буржуазного права (вполне естественно, ибо будет иное право. — Ж.Т.), ни индивидуальной обособленной семьи (?? — Ж.Т.), ни семейного воспитания детей (?), а самое главное — не будет ни религии, ни морали». И, ничтоже сумняшеся, делает вывод: «Понятно, что воплотить в жизнь то, чего никогда не было и что жизнь построить не может, можно было только путём насилия». Значит? А вот что: истинным намерением Маркса было... убить существующую жизнь.

— Ловко, ничего не скажешь...

— А дальше уже и вся советская история представлена как убийство жизни. Утверждается, скажем, на полном серьёзе, будто у Ленина была такая логика: «Пускай умрут от голода миллионы людей, зато будет окончательно и безоговорочно решена задача коллективизации деревни». Это о голоде начала 1920-х годов, который, получается, порождён был чуть ли не по желанию и велению Ленина. Подлинные факторы, среди которых катастрофический неурожай и разруха, вызванная Гражданской войной, попросту забалтываются.

Поражает не только безапелляционность, но и полная безграмотность человека, претендующего на знание истории. Ведь только такой человек в глубокой беспамятности может утверждать, что коллективизация деревни в эти годы ставилась большевиками как насущная задача.

— У Ципко и у других его подельников зачастую преобладают голословные обвинения большевистской политики, а не научный анализ, опирающийся на реальные факты и конкретику исторических обстоятельств. Причём многие обвинения повторяются уже просто механически, по шаблону, будто тут и не требуется никаких доказательств. Разве не так происходит с утверждением, что Ленин и соответственно Советская власть не дали крестьянам обещанной земли, нарушив собственные декреты, изданные сразу после Октября?

— Конечно, вы правы. В ответ я приведу не домыслы, а жизненные факты. Хотя в процессе безвозмездной передачи земли крестьянам было немало сложностей, закон успешно осуществлялся. И к концу 1920 года в 36 губерниях европейской части России из 22847916 десятин бывших помещичьих земель и угодий других крупных собственников в распоряжение крестьянства поступило 21407152 десятины.

Добавлю ещё один образчик ципковской подтасовки, касающейся крестьянства. Он постоянно ругает большевиков за политику продразвёрстки, начатую в 1919 году. Но «забывает» сказать, что практиковалось это и в царской России: продразвёрстка официально была введена в 1916 году.

— «Забывает» он сказать о многом, что ему неудобно. И таким образом складывается однотонная картина: жестокие, бесчеловечные большевики против интеллигенции, офицеров, дворянства, священнослужителей и т.д. Понятно, что контрреволюционное сопротивление приходилось преодолевать. Но разве с другой стороны всё было благостно до умиления? Вот я читал у вас интересные сведения, связанные с эмиграцией российской интеллигенции, в частности — с так называемым философским пароходом. Ципко эту тему постоянно муссирует, нагнетая описание несчастной доли уехавших. Однако ваших данных об отношении к «просоветским элементам» на Западе я у него не встречал. Ему об этом неизвестно?

— Известно, разумеется. А опять-таки не хочет говорить — по причине той же «неудобности».

— Так скажите вы за него.

— О послереволюционной эмиграции за рубеж много сказано и написано. Были среди эмигрантов и представители интеллигенции, которых Ципко особо выделяет: бежали, спасаясь от большевистской угрозы. А с наибольшей яркостью и придыханием любит поминать «философский пароход». Ведь его пассажиры даже не сами уехали, а их выдворили из страны!

— На пароходе «Обербургомистр Хакен»...

— Да, в сентябре и октябре 1922 года этот пароход увёз из России более 200 представителей гуманитарной в основном интеллигенции, которые, как говорится, «Октябрьский переворот не приняли» и сотрудничать с властью Советов не собирались. Но Ципко и ему подобные при этом не хотят ради исторической истины вспоминать другой аналогичный факт, происшедший намного раньше за океаном — в стране воспетой демократии. По предложению прокурора США Александра Пальмера и его помощника Эдгара Гувера в декабре 1919 года из Штатов в Советскую Россию было выслано 249 человек. На пароходе «Buford», названном «советским ковчегом». А в общей сложности в этой репрессивной акции против коммунистических, социалистических и профсоюзных организаций США было депортировано более 500 граждан и свыше 20 тысяч арестовано: их заподозрили в пропаганде социалистических идей и желании совершить революцию в Америке. Есть повод задуматься?

— Я считаю, серьёзный повод.

— Ципко же безапелляционно глаголет, что все настоящие учёные покинули Советскую страну. Хотя документы свидетельствуют, что эмигрировали, по одним данным, 10 членов академии, а по другим — 14. Далеко до всех! И странным лепетом звучит для знающих великие свершения советской науки такое заверение неуважаемого Александра Сергеевича: «Я лично не встречал в своей жизни ни одного учёного, искренне верящего в возможность реализации утопии коммунизма, который бы нёс в себе активный творческий ум, способность анализировать глубинные проблемы советской жизни».

— Что ж, не повезло бедняге...

— Сам-то он мнит себя и творческим, и глубоким, хотя всё его творчество состоит в примитивном нагромождении выдумок с нескрываемой целью: как можно сильнее скомпрометировать советскую историю. Вы ведь читали, например, как он изображает отношение большевиков к офицерам царской армии?

— Необузданная жестокость. На эту тему, как правило, одно у него: массово расстреливали, мучили, карали самыми изощрёнными способами...

— Ну вот. А между тем давно установлено, что из около 3 тысяч царских генералов и адмиралов 775 состояли на службе в РККА, то есть в Рабоче-Крестьянской Красной Армии. То же мы знаем о многих тысячах нижестоящего командного состава. В целом 43 процента армейских офицеров влились в ряды Красной Армии. Уже в мае 1918 года многие из них активно способствовали образованию первого учреждения по подготовке красных командиров, ставшего впоследствии Ленинградским высшим общевойсковым училищем имени С.М. Кирова.

— Насколько я знаю, особенно наглядно проявили себя сторонниками Советской власти морские офицеры.

— Это так. Согласно исследованию В. Просянникова, историка, капитана 1 ранга, данные тут следующие: «В революцию императорский флот вступил, имея по штату 8060 офицеров. Из них 6559 поступили на службу в Красный Флот». Показательны и другие цифры. В «Ледяном походе» Деникина среди 3963 участников было всего 16 представителей флота — в их числе 4 офицера, 2 гардемарина и 2 матроса. Под знамёнами Колчака в Сибири насчитывалось не более 420 морских офицеров. В целом же бывшие царские офицеры составляли в Красном Флоте 82 процента командного состава.

— Значит, можно сделать вывод, что императорский офицерский корпус стал основой командного состава Красной Армии и Флота?

— Безусловно. Не всё, конечно, протекало гладко на этом пути. Были подозрения, недоверие. Были чистки и фильтрации. В 1937—1938 годах некоторые подверглись репрессиям. Однако и перед Великой Отечественной войной большинство представляли руководство ВМФ СССР.

— Ещё одна из тем, ставшая поводом для измышлений Ципко и очень полюбившаяся антисоветской бульварной прессе, — это преследование дворян и священнослужителей. Что об этом скажете?

— Да, были ограничения в правах. Да, были преследования. Но в основном лишь тогда, когда представители этих сословий включались в вооружённую борьбу против Советской власти. Но немало было и тех, кто работал в руководящих советских органах, причём на самом высоком уровне.

Я приведу в пример ВЧК. Даже это ведомство, задачей которого была защита государственной безопасности РСФСР, руководящий орган борьбы с контрреволюцией на территории всей страны, трудно было назвать представителем только одного класса. В 1919 году в аппарате ВЧК было 27 процентов рабочих, около 50 процентов служащих и учащихся, а вместе с тем здесь трудились 436 дворян и 112 священнослужителей.

Так что Александру Сергеевичу надо бы знать реальную историю, а не питаться досужими вымыслами или расчётливой клеветой. Иначе это похоже просто на воронье карканье.

— Да уж, «философия смерти», придуманная им, чтобы заклеймить коммунистическое учение, именно таким карканьем и является. Исторический опыт свидетельствует о другом: это в полном смысле слова философия жизни, которой принадлежит будущее. Руководствуясь ею, наша страна под названием СССР достигла неслыханной высоты и одержала Победу в величайшей войне. Перечеркнуть такое невозможно!

— В последних своих статьях Ципко удивляется, что сегодня, по его выражению, происходит реабилитация Сталина. Причём происходит не только у отдельных представителей интеллигенции, но и в общественном сознании многих россиян. И вопрошает: «Почему русскому человеку после 30 лет распада СССР вдруг стал близок Сталин со своим социализмом, созданным путём гибели сотен тысяч человек?»

И невдомёк этому философу, что мощь Страны Советов создавалась не сотнями тысяч, а миллионами советских людей, руководимых партией коммунистов. За три пятилетки к концу 1930-х, как известно, они ввели в строй 10 тысяч заводов и фабрик, то есть по предприятию каждый день. При этом у трудящихся не было беспокойства насчёт работы, не было тревоги за своё устройство в жизни и благополучное будущее.

— К сожалению, изощрённым словоблудием и клеветой таким как Ципко удалось на многие годы нанести колоссальный вред сознанию наших соотечественников.

— К величайшему сожалению! Но я рад сознавать, что все потуги по дискредитации как теории, так и практики социализма постепенно всё-таки теряют своё влияние. Уверен, со временем они останутся лишь мутной строкой, подводящей итог в безнадёжных попытках построить счастливый капитализм.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пт авг 25, 2023 11:52 am

Основы советского подвига
№91 (31440) 25—28 августа 2023 года
4 полоса
Автор: Л.Т. КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ.

Как-то не совмещается столь преклонный юбилей с героиней, навсегда оставшейся восемнадцатилетней. Именно такой живёт она в памяти всех, кто чтит её — с благодарностью, восхищением и любовью.

Но время неостановимо, и факт есть факт: 13 сентября нынешнего года исполнится уже целый век с того дня, когда пришла она в земную жизнь. Для неё эта жизнь оказалась очень короткой, и можно даже подумать, что дана была ей, дабы совершить свой незабываемый бессмертный подвиг.

Конечно же, он стал славной страницей подвига всего советского народа, одержавшего Великую Победу над злейшими врагами человечества. Однако уверенно повторю сейчас то, что написал в моей книге о Зое Космодемьянской. Ей, Зое, принадлежит особое место среди самых святых для нас имён в пантеоне героев и мучеников Великой Отечественной.

Юная комсомолка, десятиклассница 201-й московской школы, ставшая бойцом-добровольцем, она явила потрясающую стойкость и невероятное мужество в самый критический момент первого военного полугодия, когда в полном смысле решалась судьба советской столицы и всей нашей страны. Миллионы соотечественников получили от бесстрашной героини духовный заряд колоссальной силы!

Вот почему, развернув полвека спустя новое нашествие на Советский Союз с целью его уничтожения, враги внутренние и внешние начали с расправы над памятью наших советских героев. И одной из первых жертв стала Зоя Космодемьянская, которую теперь казнили вторично — подлой ложью и чудовищной клеветой.

О расследовании фальсификаций и борьбе с ними, а также о великой школе патриотизма и героизма, воспитавшей поколение Зои, об уроках славы и предательства, которые насущно важны для нас сегодня, немало рассказывала и продолжает рассказывать «Правда». На её страницах военкор Пётр Лидов в своих пронзительных очерках первым открыл стране и миру Зою Космодемьянскую, и этой теме мы верны.

Ныне, в канун юбилея выдающейся советской героини, наша газета решила предоставить вам, дорогие читатели, фрагменты из книги «Повесть о Зое и Шуре». Её автор — Любовь Тимофеевна Космодемьянская, мать двух Героев Советского Союза. Известно, что Зоин брат Александр, который был на два года моложе, после её гибели тоже пошёл воевать и тоже погиб: как и сестра, героически.

Какая же это была семья, в которой выросли двое героев? Советская. И время было советское, предвоенное, закладывавшее основы массового народного подвига.

Книга Л.Т. Космодемьянской писалась вскоре после той великой войны и читалась тогда необыкновенно широко. Но вот изданий её в последние десятилетия (давным-давно!) не было. А не упущение ли это, как вы считаете? И что думаете о значении советского героизма в современных условиях?

Виктор КОЖЕМЯКО,

политический обозреватель «Правды»,

член редколлегии,

член ЦК КПРФ.

Как росли герои — сестра и брат

Рассказывает мать Зои и Шуры

Начинает Любовь Тимофеевна свои воспоминания так: «На севере Тамбовской области есть село Осиновые Гаи. «Осиновый гай» значит «осиновый лес». Старики рассказывали, что когда-то здесь и вправду росли дремучие леса. Но в пору моего детства лесов уже не было и в помине».

Вот в селе этом и родились сама автор воспоминаний, её будущий муж, а затем двое их детей. Отец Любы Тимофей Семёнович Чуриков был волостной писарь. Как Любовь Тимофеевна отмечает, «человек без образования, но грамотный и даже начитанный». Образование дочери он очень хотел дать, и в 1910 году сумел устроить её в женскую гимназию, находившуюся в уездном городе Кирсанове. Там определилась и Любина мечта — стать учительницей.

А первые шаги на этом поприще были сделаны недалеко от родного села — в маленькой деревне Соловьянке, куда после Октябрьской революции направил её отдел народного образования: преподавать в начальных классах. Через год перевели в Осиновые Гаи.

Далее читайте выдержки из повествования Любови Тимофеевны.

нова дома

Вернувшись в Осиновые Гаи, я снова встретилась с товарищем детства Толей Космодемьянским. Он был моим сверстником, но казался много взрослее: по серьёзности, по жизненному опыту я не могла равняться с ним. Анатолий Петрович около года служил в Красной Армии, а теперь заведовал в Осиновых Гаях избой-читальней и библиотекой.

Тут же, в избе-читальне, собирался на репетиции драматический кружок: молодёжь Осиновых Гаёв и окрестных деревень, школьники и учителя ставили «Бедность не порок». Я играла Любовь Гордеевну, Анатолий Петрович — Любима Торцова. Он был и нашим руководителем, и режиссёром. Объяснения давал весело, интересно. Если кто-нибудь путал, перевирал слова Островского или начинал вдруг кричать не своим голосом, неестественно таращить глаза и размахивать руками, Анатолий Петрович так остроумно, хоть и беззлобно, передразнивал его, что у того сразу пропадала охота становиться на ходули. Смеялся он громко, весело, неудержимо — ни у кого больше я не слышала такого искреннего, радостного смеха.

Вскоре мы с Анатолием Петровичем поженились, и я переселилась в дом Космодемьянских. Анатолий Петрович жил с матерью — Лидией Фёдоровной — и с младшим братом Федей. Другой брат — Алексей — служил в Красной Армии.

Жили мы с Анатолием Петровичем хорошо, дружно. Он был человек сдержанный, не щедрый на ласковые слова, но я в каждом его взгляде и поступке чувствовала постоянную заботу обо мне, и понимали мы друг друга с полуслова. Очень обрадовались, узнав, что у нас будет ребёнок. «Непременно будет сын!» — решили мы и вместе придумывали мальчугану имя, гадали о его будущем.

— Ты только подумай, — вслух мечтал Анатолий Петрович, — как это интересно: впервые показать ребёнку огонь, звезду, птицу, повести его в лес, на речку... а потом повезти к морю, в горы... понимаешь, впервые!

И вот родился он, наш малыш.

— С дочкой вас, Любовь Тимофеевна, — сказала ходившая за мной старушка. — А вот и сама она голос подаёт.

В комнате раздался звонкий плач. Я протянула руки, и мне показали крошечную девочку с белым личиком, темноволосую и синеглазую. В эту минуту мне показалось, что я вовсе никогда и не мечтала о сыне и всегда хотела и ждала именно её, вот эту самую девочку.

— Назовём дочку Зоя, — сказал Анатолий Петрович. И я согласилась.

Было это 13 сентября 1923 года.

Дочка

Может быть, тому, у кого никогда не было детей, кажется, что все младенцы на один лад: до поры до времени они ничего не понимают и умеют только плакать, кричать и мешать старшим. Это неправда. Я была уверена, что узнаю свою девочку из тысячи новорождённых, что у неё особенное выражение лица, глаз, свой, не похожий на других голос. Я могла бы, кажется, часами — было бы только время! — смотреть, как она спит, как сонная вытаскивает ручонку из одеяла, в которое я её туго завернула, как открывает глаза и пристально смотрит прямо перед собою из-под длинных густых ресниц.

А потом — это было удивительно! — каждый день стал приносить с собой что-то новое, и я поняла, что ребёнок действительно растёт и меняется «не по дням, а по часам». Вот девочка стала даже среди самого громкого плача умолкать, услышав чей-нибудь голос. Вот стала улавливать и тихий звук и поворачивать голову на тиканье часов. Вот начала переводить взгляд с отца на меня, с меня на бабушку или на «дядю Федю» (так мы после рождения Зои стали шутя называть двенадцатилетнего брата Анатолия Петровича). Пришёл день, когда дочка стала узнавать меня — это был хороший, радостный день, он запомнился мне навсегда. Я наклонилась над люлькой. Зоя посмотрела на меня внимательно, подумала и вдруг улыбнулась. Меня все уверяли, будто улыбка эта бессмысленная, будто дети в этом возрасте улыбаются всем без разбору, но я-то знала, что это не так!

Зоя была очень маленькая. Я её часто купала — в деревне говорили, что от купанья ребёнок будет расти быстрее. Она много бывала на воздухе и, несмотря на то что приближалась зима, спала на улице с открытым личиком. На руки мы её попусту не брали — так советовали и моя мать, и свекровь Лидия Фёдоровна: чтоб девочка не разбаловалась. Я послушно следовала этому совету, и, может быть, именно поэтому Зоя крепко спала по ночам, не требуя, чтобы её укачивали или носили на руках. Она росла очень спокойной и тихой. Иногда к ней подходил «дядя Федя» и, стоя над люлькой, упрашивал: «Зоенька, скажи: дядя! дай! Ну, говори же: мама! баба!»

Его ученица широко улыбалась и лепетала что-то совсем не то. Но через некоторое время она и в самом деле стала повторять, сперва неуверенно, а потом всё твёрже: «дядя», «мама»... Помню, следующим её словом после «мама» и «папа» было странное слово «ап». Она стояла на полу, совсем крошечная, потом вдруг приподнялась на цыпочки и сказала: «Ап!» Как мы после догадались, это означало: «Возьми меня на руки!»

Сын

Анатолий Петрович любил, сидя за столом, брать Зою к себе на колени. За обедом он обычно читал, а дочка сидела совсем тихо, прижавшись головой к его плечу, и никогда ему не мешала.

Как и прежде, она была маленькая, хрупкая. Ходить она стала к одиннадцати месяцам. Окружающие любили её, потому что она была очень приветлива и доверчива. Выйдя за калитку, она улыбалась прохожим, и если кто-нибудь говорил шутя: «Пойдём ко мне в гости?» — она охотно протягивала руку и шла за новым знакомым.

К двум годам Зоя уже хорошо говорила и часто, вернувшись «из гостей», рассказывала:

— А я была у Петровны. Знаешь Петровну? У неё есть Галя, Ксаня, Миша, Саня и старый дед. И корова. И ягнята есть. Как они прыгают!

Зое не было ещё и двух лет, когда родился её младший братишка, Шура. Мальчуган появился на свет с громким, заливистым криком. Он кричал басом, очень требовательно и уверенно. Был он гораздо крупнее и здоровее Зои, но такой же ясноглазый и темноволосый.

После рождения Шуры Зое часто стали говорить: «Ты старшая. Ты большая». За столом она сидела вместе со взрослыми, только на высоком стуле. К Шуре относилась покровительственно: подавала ему соску, если он ронял её; покачивала его колыбель, если он просыпался, а в комнате никого не было. И я теперь нередко просила её помочь мне, сделать что-нибудь.

— Зоя, принеси пелёнку, — говорила я. — Дай, пожалуйста, чашку.

Или:

— Ну-ка, Зоя, помоги мне убрать: убери книжку, поставь стул на место.

Она делала всё очень охотно и потом всегда спрашивала:

— А ещё что сделать?

Когда ей было года три, а Шуре шёл второй год, она брала его за руку и, захватив бутылочку, отправлялась к бабушке за молоком.

Помню, раз я доила корову. Шура вертелся рядом. С другой стороны стояла Зоя с чашкой в руках, дожидаясь парного молока. Корову донимали мухи; потеряв терпение, она махнула хвостом и хлестнула меня. Зоя быстро отставила чашку, одной рукой схватила корову за хвост, а другой стала прутиком отгонять мух, приговаривая:

— Ты зачем бьёшь маму? Ты маму не бей! — Потом посмотрела на меня и прибавила, не то спрашивая, не то утверждая: — Я помогаю тебе!

Забавно было видеть их вместе: хрупкую Зою и толстого увальня Шуру.

О Шуре на селе говорили: «У нашей учительницы мальчонка поперёк себя шире: что на бок положи, что на ноги поставь — всё одного роста».

И впрямь: Шура был толстый, крепко сбитый и в свои полтора года много сильнее Зои. Но это не мешало ей заботиться о нём, как о маленьком, а иногда и строго покрикивать на него.

Не знаю, понимал ли Шура, что он младший в семье, но только с самых ранних пор умел этим пользоваться. «Я маленький!» — то и дело жалобно говорил он в свою защиту. «Я маленький!» — требовательно кричал он, если ему не давали чего-нибудь, что он непременно хотел получить. «Я маленький!» — гордо заявлял он иногда без всякого повода, но с сознанием собственной правоты и силы. Он знал, что его любят, и хотел всех — и Зою, и меня, и отца, и бабушку — подчинить своей воле. Стоило ему заплакать, как бабушка говорила: — А кто обидел моего Шурочку? Поди ко мне скорей, дорогой! Вот я что дам своему маленькому внучку!

И Шура с весёлой, плутоватой мордочкой забирался на колени к бабушке.

Если ему в чём-нибудь отказывали, он ложился на пол и начинал оглушительно реветь, бить ногами или жалобно стонать, всем своим видом ясно говоря: «Вот я, бедный маленький Шура, и никто меня не пожалеет, не приголубит!..»

Однажды, когда Шура начал кричать и плакать, требуя, чтобы ему дали киселя до обеда, мы с Анатолием Петровичем вышли из комнаты. Шура остался один. Сначала он продолжал громко плакать и выкрикивал время от времени: «Дай киселя! Хочу киселя!» Потом, видно, решил не тратить так много слов и кричал просто: «Дай! Хочу!» Плача, он не заметил, как мы вышли, но, почуяв тишину, поднял голову, огляделся и перестал кричать: стоит ли стараться, если никто не слушает! Он подумал немного и стал что-то строить из щепочек. Потом мы вернулись.

Увидев нас, он снова попробовал покричать, но Анатолий Петрович строго сказал:

— Если будешь плакать, мы оставим тебя одного, а сами жить с тобой не будем. Понял?

И Шура замолчал.

В другой раз он заплакал и из-под ладошки поглядывал одним глазом: сочувствуем мы его слезам или нет? Но мы не обращали на него никакого внимания: Анатолий Петрович читал книгу, я проверяла тетради. Тогда Шура потихоньку подобрался ко мне и влез на колени, как будто ничего не произошло. Я потрепала его по волосам и, спустив на пол, продолжала заниматься своим делом, и Шура больше мне не мешал. Эти два случая его вылечили: капризы и крики прекратились, как только мы перестали им потакать.

Зоя очень любила Шуру. Она часто с серьёзным видом повторяла слова, сказанные кем-нибудь из взрослых: «Нечего ребёнка баловать, пускай поплачет — беда невелика». Выходило это у неё очень забавно. Но, оставшись одна с братишкой, она была с ним неизменно ласкова. Если он падал и начинал плакать, она подбегала, брала его за руку и старалась поднять нашего толстяка. Она вытирала ему слёзы подолом своего платья и уговаривала:

— Не плачь, будь умным мальчиком. Вот так, молодец!.. Вот, держи кубики. Давай построим железную дорогу, хочешь?.. А вот журнал. Хочешь, покажу тебе картинки? Вот, посмотри...

Любопытно: если Зоя чего-нибудь не знала, она сразу честно признавалась в этом.

Шура же был необычайно самолюбив, и слова «не знаю» просто не шли у него с языка. Чтоб не признаться, что он чего-нибудь не знает, он готов был на любые уловки.

Помню, купил Анатолий Петрович большую детскую книжку с хорошими, выразительными картинками: тут были нарисованы самые разные животные, предметы, люди. Мы с детьми любили перелистывать эту книгу, и я, показывая на какой-нибудь рисунок, спрашивала Шуру: «А это что?» Знакомые вещи он называл тотчас, охотно и с гордостью, но чего только не изобретал, чтобы увернуться от ответа, если не знал его!

— Что это? — спрашиваю я, показывая на паровоз.

Шура вздыхает, томится и вдруг говорит с хитрой улыбкой:

— Скажи лучше сама!

— А это что?

— Курочка, — быстро отвечает он.

— Правильно. А это?

На картинке — незнакомое, загадочное животное: верблюд.

— Мама, — просит Шура, — ты переверни страницу и покажи что-нибудь другое!

Мне интересно, какие ещё отговорки он изобретёт.

— А это что? — говорю я коварно, показывая ему бегемота.

— Вот сейчас поем и скажу, — отвечает Шура и жуёт так долго, так старательно, словно вовсе не собирается кончить.

Тогда я показываю ему картинку, на которой изображена смеющаяся девочка в голубом платье и белом фартучке, и спрашиваю:

— Как зовут эту девочку, Шурик?

И Шура, лукаво улыбнувшись, отвечает:

— А ты спроси у неё сама!

Брат и сестра

С Шурой Зое разрешалось играть только у самого дома, в палисаднике, чтобы не ушибла лошадь или корова, которые свободно паслись возле дома, на лужке. А вот с девочками постарше — Маней и Тасей — она уходила далеко, на огороды и на речку, мелкую, но весёлую, где можно было купаться целыми днями, не боясь утонуть.

Летом Зоя часами бегала с сачком за бабочками, собирала цветы, потом снова купалась и даже сама — в пять лет! — стирала в речке своё бельё, высушивала и в чистом приходила домой.

— Посмотри, мама, — говорила она, внимательно глядя мне в лицо, — хорошо я выстирала? Ты меня не будешь ругать?

Как сейчас вижу её пятилетнюю — загорелую, румяную, с ясными глазами. Только что прошёл быстрый летний дождь — и снова жарко светит солнце, с высокого неба ветром сметает куда-то далеко за горизонт последние облака, с ветвей ещё падают крупные капли, и Зоя бежит ко мне босая по тёплым лужам и смеётся, показывая, как промокло её платье...

А как хорошо было поехать на дальний луг за сеном (пусть на тряской, скрипучей телеге, которую нескладной рысцой везёт плохонькая лошадёнка — что за беда!) и возвратиться на высоком возу, а потом вместе со взрослыми раскидывать и ворошить душистое сено, чтоб досохло за сараем, всласть кувыркаться и прыгать в нём, как в волнах, и, наконец, уснуть от блаженной усталости, свернувшись в комочек тут же, на сене!..

А как весело лазить по деревьям! Забраться повыше, так, чтобы страшновато было взглянуть вниз, чтобы сердце немножко сжималось, когда подаётся под рукой тонкая ветка... И потом потихоньку слезать, нащупывая босой ногой сучья и стараясь не изорвать платье.

А ещё лучше забраться на крышу сарая или на колокольню — любимый наблюдательный пункт всех ребятишек. Всё село перед тобой как на ладони, а там — поля, поля и в полях окрестные деревни... А за ними что? Далеко, далеко?..

Возвращаясь домой, Зоя подсаживалась ко мне и спрашивала:

— Мама, а за Осиновыми Гаями что?

— Село такое — «Спокойные хутора» называется.

— А потом?

— Соловьянка.

— А за Соловьянкой что?

— Павловка, Александровка, Прудки.

— А потом? А за Кирсановом что? А за Тамбовом Москва? — И вздыхала: — Вот бы туда поехать!

Когда отец был свободен, она взбиралась к нему на колени и забрасывала самыми разнообразными и подчас неожиданными вопросами. И, как самую увлекательную сказку, слушала его рассказы обо всём, что делается на белом свете: о высоких горах, синих морях и дремучих лесах, о далёких больших городах и о людях, которые там живут. В такие минуты Зоя вся превращалась в слух: рот её приоткрывался, глаза блестели, мгновениями она, кажется, даже забывала дышать. И, случалось, утомлённая новизной услышанного, она под конец так и засыпала на руках у отца.

Четырёхлетний Шура — озорной, шумный, ему всё нипочём.

— У Шуры карман шевелится! — слышу я изумлённый Зоин голос.

И в самом деле шевелится! Что за чудеса?

— Что у тебя там?

Всё очень просто: карман полон майских жуков — они трепыхаются, пытаются выползти, но Шура зажимает карман в кулак. Бедные жуки!

Чего только я не нахожу по вечерам в этих карманах! Рогатка, кусок стекла, крючки, камешки, жестянки, строго-настрого запрещённые спички — всего не перечтёшь. И постоянно у Шуры на лбу шишка, ноги и руки в ссадинах и царапинах, коленки разбиты. Сидеть на одном месте для него самое тяжёлое наказание. Он бегает, прыгает, скачет с самого раннего утра и до часа, когда я зову детей домой ужинать и спать. Не раз я видела, как после дождя он бегает по двору и бьёт палкой по лужам. Брызги взлетают искристыми фонтанами выше его головы, он весь вымок, но, кажется, даже не замечает этого — всё сильнее размахивает палкой и во всё горло распевает песню собственного сочинения. Я не могу разобрать слов, слышится только какое-то воинственное и ликующее: «Трам-бабам! Барам-бам!» Но всё понятно: надо же Шуре излить свой восторг перед всем, что его окружает, надо выразить, как радуют его и солнце, и деревья, и тёплые глубокие лужи!

Зоя была постоянным товарищем Шуры во всех его играх, бегала и скакала так же шумно, весело и самозабвенно. Но она умела и подолгу молча сидеть и слушать, и глаза у неё при этом были внимательные, тёмные брови слегка сдвигались. Иногда я заставала её на поваленной берёзе неподалёку от дома: она сидела, подперев лицо ладонями, и сосредоточенно смотрела прямо перед собой.

— Ты что так сидишь? — спрашивала я.

— Я задумалась, — отвечала Зоя.

Из тех далёких, слившихся друг с другом дней я вспоминаю один. Мы с Анатолием Петровичем собрались в гости к моим старикам и захватили с собой детей. Едва мы пришли, дедушка Тимофей Семёнович сказал Зое:

— А ты что же, озорница, мне вчера неправду сказала?

— Какую неправду?

— Я тебя спросил, куда ты мои очки девала, а ты говоришь: «Не знаю». А потом я их под лавкой нашёл — уж верно, ты их туда кинула, больше некому.

Зоя исподлобья посмотрела на деда и ничего не ответила. Но, когда нас немного спустя позвали к столу, она сказала:

— Я не сяду. Раз мне не верят, я есть не стану,

— Ну чего там, дело прошлое. Садись, садись!

— Нет, не сяду.

...Так и не села. И я видела, что дед почувствовал себя неловко перед пятилетним ребёнком. На обратном пути я пожурила её, но Зоя, глотая слёзы, повторяла одно: «Не трогала я его очков. Я правду сказала, а он мне не верит».

Зоя очень дружила с отцом. Она любила бывать с ним даже тогда, когда он занимался своим делом и не мог разговаривать с нею. И она не просто ходила вслед за ним, а примечала. — Смотри, папа всё умеет делать,— говорила она Шуре. И правда, Анатолий Петрович умел справиться с любым делом. Это признавали все. Старший сын в семье, рано потерявший отца, он сам пахал, сеял, убирал хлеб. При этом успевал много работать в избе-читальне и в библиотеке. Односельчане очень любили и уважали Анатолия Петровича, доверяли ему, советовались с ним по семейным и иным делам, а уж если надо было выбрать надёжного человека в ревизионную комиссию — проверить работу кооперации или кредитного товарищества, неизменно говорили: «Анатолия Петровича! Его не проведёшь, он во всём разберётся».

Ещё одно привлекало к нему людей: он был на редкость правдив и прямодушен. Если кто-нибудь приходил к нему за советом и он видел, что человек этот не прав, он, не задумываясь, говорил:

— Неправильно ты поступил, я на твою сторону не стану... «Анатолий Петрович никогда душой не покривит»,— нередко слышала я от самых разных людей.

При этом он был очень скромен, никогда не кичился своими знаниями. К нему охотно шли за советом люди гораздо старше его, даже старики, уважаемые люди на селе.

В самом деле, его можно было спросить решительно обо всём, и он на всё умел дать ответ. Он очень много читал и хорошо, понятно рассказывал о прочитанном. Зоя подолгу сиживала в избечитальне, слушая, как он читал крестьянам газеты и рассказывал о событиях, которые тогда переживала наша страна, о Гражданской войне, о Ленине. Всякий раз слушатели засыпали его градом вопросов:

— Анатолий Петрович, вот ты говорил про электричество, а теперь скажи про трактор — это, верно, ещё почудней будет? Где же такой махине повернуться на наших полосках?.. А вот ещё: неужели и вправду есть такая машина, что и жнёт, и молотит, и чистое зерно в мешок ссыпает?..

Однажды Зоя спросила меня:

— А почему папу все так любят?

— Ну а ты как думаешь?

Зоя промолчала, а вечером того же дня, когда я укладывала её, сказала мне шёпотом:

— Папа умный, всё знает. И добрый...

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Вт авг 29, 2023 12:15 am

Как росли герои — сестра и брат
№92 (31441) 29—30 августа 2023 года
4 полоса
Автор: Л.Т. КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ.

(Продолжение.

Начало в № 91)

В школу!

Из всех памятных дней в жизни человека день, когда он впервые ведёт своего ребёнка в школу,— один из самых хороших. Наверно, все матери помнят его. Помню и я.

Это первое сентября 1931 года. Мы совсем недавно по настоятельным приглашениям моих сестры и брата переехали в Москву. И это утро было такое ясное, безоблачное, деревья Тимирязевки стояли все в золоте. Сухие листья шуршали под ногами, нашёптывая что-то таинственное и ободряющее — должно быть, о том, что с этого часа начинается для моих ребят совсем новая жизнь.

Я вела детей за руки. Они стали торжественные, сосредоточенные и, пожалуй, немного испуганные. Зоя крепко сжимала свободной рукой сумку, в которой лежали букварь, тетради в клетку и в косую линейку, пенал с карандашами. Шуре очень хотелось самому нести эту замечательную сумку, но она досталась Зое — по старшинству. Через тринадцать дней Зое должно было исполниться восемь лет, а Шуре едва пошёл седьмой.

Что и говорить, Шура был ещё мал — и, однако, мы решили отдать его в школу. Он очень привык к сестре и даже представить себе не мог, как это Зоя пойдёт в школу, а он останется дома. Да нам и не с кем было оставлять его: и я, и Анатолий Петрович работали.

Первой школьной учительницей моих детей была я сама. Я вела в тот год подготовительный, «нулевой» класс, и заведующий школой определил Зою и Шуру ко мне.

И вот мы вошли в класс. Тридцать таких же малышей — девочек и мальчиков — поднялись нам навстречу. Я усадила Зою и Шуру на одну парту, неподалёку от доски, и начала урок…

Помню, в первые дни один мальчуган принялся скакать вокруг Зои на одной ножке, распевая: «Зойка, Зойка, упала в помойку!» Он выкрикивал этот стишок с настоящим упоением. Зоя слушала молча, с невозмутимым видом, а когда мальчуган умолк на мгновение, чтобы перевести дух, сказала спокойно:

— Я даже и не знала, что ты такой глупый.

Мальчуган недоумённо моргнул, повторил дразнилку ещё раз, но уже без прежнего воодушевления, а потом и совсем отошёл от Зои.

Однажды, когда Зоя была дежурная, кто-то разбил в классе стекло. Я совсем не собиралась наказывать виновника: мне думается, невозможно найти такого человека, который в жизни не разбил бы хоть одного стекла, без этого детства не бывает. Мой Шура, например, разбил столько стёкол, что с лихвой хватило бы ещё на двоих. Но мне хотелось, чтобы виновный сознался сам. Я медлила войти в класс и стояла в коридоре, обдумывая, как начать разговор с ребятами. И тут я услышала из-за двери Зоин голос:

— Кто разбил?

Я тихо заглянула в класс. Зоя стояла на стуле, вокруг толпились ребята.

— Кто разбил, говори! — требовательно повторила Зоя. — Всё равно я по глазам узнаю, — добавила она с глубочайшим убеждением.

Наступило короткое молчание, и потом курносый, толстощёкий Петя Рябов, один из первых озорников в нашем классе, сказал со вздохом:

— Это я разбил...

Как видно, он вполне поверил, что Зоя может узнавать по глазам самые сокровенные мысли. Она и впрямь говорила так, словно ни капли не сомневалась в этой своей способности, но объяснилось это очень просто. Бабушка Мавра Михайловна обычно говорила внучатам, когда им случалось напроказить: «Это кто натворил? Ну-ка, погляди мне в глаза, я по глазам всё узнаю!» — и Зоя хорошо запомнила бабушкино чудесное средство узнавать правду.

...Вскоре Зою и Шуру пришлось перевести из моего класса в другой, и вот почему.

Зоя вела себя очень сдержанно и никак не проявляла своих родственных отношений. Иногда она даже говорила: «Любовь Тимофеевна», подчёркивая, что в классе она такая же ученица, как и все, и я для неё, как для всех, — учительница. А вот Шура вёл себя совсем иначе. Во время урока, дождавшись минуты полной тишины, он вдруг громко окликал меня: «Мама!» — и при этом лукаво поглядывал по сторонам.

Шурины выходки неизменно вызывали в классе суматоху; учительница, Любовь Тимофеевна, и вдруг — мама! Это очень веселило детей, но мешало работать. И пошли мои ребята в параллельный класс, к другой учительнице.

Школа, школьные занятия завладели Зоей безраздельно. Придя домой и поев, она тотчас садилась за уроки. Напоминать ей об этом никогда не приходилось. Учиться — это было теперь для неё самое важное, самое увлекательное, об этом были все её мысли. Каждую букву, каждую цифру она выводила с чрезвычайной старательностью, тетради и книги брала в руки так бережно и осторожно, как будто они были живые. Учебники мы всегда покупали новые — Анатолий Петрович считал, что это очень важно.

— Плохо, когда ребёнку в руки попадает грязная, неопрятная книга, — говорил он, — такую и беречь не захочется...

Когда ребята собирались сесть за уроки, Зоя спрашивала строго:

— Шура, а руки у тебя чистые?

Сначала он пробовал бунтовать:

— А тебе какое дело? Ну тебя! Отстань!

Но потом смирился и, прежде чем взяться за учебники, уже сам, без напоминаний, мыл руки. Надо признаться, предосторожность была не лишняя: набегавшись с ребятами, наш Шура обычно возвращался со двора перемазанный до ушей; иной раз просто понять нельзя было, как это он умудрился выпачкаться, словно по очереди вывалялся в песке, в угле, извёстке и толчёном кирпиче...

Дети готовили уроки за обеденным столом. Зоя подолгу просиживала над книгой. У Шуры терпения хватало на полчаса кряду, не больше. Ему хотелось поскорее убежать опять на улицу, к ребятам. И он то и дело тяжело вздыхал, косясь на дверь.

Что поделаешь! Ему ведь не было и семи лет.

Праздник

Седьмого ноября мои ребята поднялись ни свет ни заря; отец обещал взять их с собой на демонстрацию, и они ждали этого дня с огромным нетерпением.

С завтраком они справились необычайно быстро. Анатолий Петрович стал бриться. Ребята никак не могли дождаться, пока он кончит. Они пробовали заняться чем-нибудь, но это им плохо удавалось. Даже излюбленная «тихая» игра (в крестики и нолики) не шла на ум.

Наконец мы оделись и вышли на улицу. День был ветреный, неприветливый, шёл мелкий дождь пополам со снегом. Но не прошли мы и десяти шагов, как впереди зазвучал шум праздника: музыка, песни, говор, смех. Чем ближе к центру, тем шумней, веселей, радостней становилось на улицах. На счастье, скоро и дождь перестал, а серого неба не замечали ни ребята, ни взрослые — столько алых, горячих знамён, столько ярких красок было вокруг!

Увидев первые колонны демонстрантов, Шура и Зоя пришли в совершенный восторг и уже не переставали восхищаться и радоваться до конца демонстрации. Они громко, хоть и не без запинки, читали каждый плакат, подпевали каждому хору, начинали приплясывать под звуки каждого оркестра. Они не шли — их несло тёплой, широкой волной праздника. Раскрасневшиеся, с блестящими глазами, с шапками, сползающими на затылок (надо было всё время смотреть вверх!), они не разговаривали связно, а только вскрикивали:

— Смотри, смотри! Как украшено! Звезда какая! А там, там! А вон шары летят! Смотри скорее!

Когда мы подошли к Красной площади, ребята притихли, повернули головы направо и уже не сводили глаз с Мавзолея.

...Красная площадь! Сколько мыслей, сколько чувств было связано с этими словами! Как мы мечтали в Осиновых Гаях о дне, когда увидим её! Год назад, впервые приехав в Москву, я пришла на Красную площадь. Сколько я слышала о ней, сколько читала — и всё же не представляла её себе такой простой и такой величавой. Теперь, в торжественный час, она казалась мне совсем новой.

Я вижу зубцы и башни Кремлёвской стены, суровые и задумчивые ели у могил борцов революции, бессмертное имя — ЛЕНИН — на мраморных плитах.

Бескрайний людской поток течёт и течёт, жаркой волной омывая простые и строгие стены Мавзолея. И кажется мне, что вся вера, вся надежда и любовь человечества бесконечным прибоем хлынули сюда, к великому маяку, указывающему путь в грядущее.

Мощное «ура» прокатилось по площади. Шура уже не шёл, а почти плясал рядом со мной. Зоя тоже бежала вприпрыжку, крепко держась за руку отца.

Мы спустились к набережной. Из-за туч вдруг выглянуло солнце, в реке отразились кремлёвские башни и купола, задрожали золотые блёстки. У моста мы увидали продавца воздушных шаров. Анатолий Петрович подошёл к нему и купил три красных и два зелёных — получилась красивая пёстрая гроздь. Он вручил один шар Зое, другой — Шуре.

— А с остальными что будем делать? — спросил он.

— Отпустим на волю! — воскликнула Зоя.

И Анатолий Петрович на ходу стал выпускать один шар за другим. Они взлетали вверх плавно, неторопливо.

— Постоим, постоим! — разом закричали Зоя и Шура. Остановились и другие люди, взрослые и дети. И долго мы стояли, закинув головы, и следили, как улетали в прояснившееся небо наши яркие, весёлые шары, как они становились всё меньше и меньше и наконец исчезли из глаз.

Вечером...

Несколько лет назад мне пришлось прочитать письмо человека, который потратил много внимания и заботы на своих детей, а когда они уже стали взрослыми, вдруг понял, что воспитал он их плохо. «В чём я ошибся?» — спрашивал он, перебирая в памяти прошлое. И вспоминал эти ошибки: не обратил внимания на вспыхнувшую между ребятами ссору; сделал за ребёнка то, что тот с успехом мог сделать сам; принося подарки, говорил: «Это тебе, а это тебе», а ведь лучше было сказать: «Это вам обоим»; подчас легко прощал неправду, недобросовестность и придирчиво наказывал за пустячную провинность. «Как видно, пропустил я ту минуту, когда у ребят только зарождалось себялюбие, желание освободиться от трудного дела, — писал этот человек. — И вот из пустяков, из мелочей вышло большое зло: дети мои выросли совсем не такими, какими я хотел их видеть: они грубы, эгоистичны, ленивы, между собой не дружат».

«Что же делать? — спрашивал он под конец. — Переложить дальнейшее на общество, на коллектив? Но ведь, выходит, общество должно тратить лишние силы на исправление моих ошибок — это раз. Во-вторых, самим ребятам придётся в жизни трудно. А в-третьих, где же я сам? Что я сделал?»

Это письмо было напечатано в одной из наших больших газет, кажется, в «Правде». Помню, долго я сидела тогда над этими горькими строками и думала, вспоминала...

Анатолий Петрович был хорошим педагогом. Я никогда не слышала, чтоб он читал ребятам длинные нотации, чтоб подолгу им выговаривал. Нет, он воспитывал их своим поведением, своим отношением к работе, всем своим обликом. И я поняла: это и есть лучшее воспитание.

«У меня нет времени воспитывать ребят, я целый день на работе», — слышу я нередко. И я думаю: да разве в семье надо отводить какие-то особые часы на воспитание детей? Анатолий Петрович научил меня понимать: воспитание — в каждой мелочи, в каждом твоём поступке, взгляде, слове. Всё воспитывает твоего ребёнка: и то, как ты работаешь, и как отдыхаешь, и как разговариваешь с друзьями и недругами, каков ты в здоровье и в болезни, в горе и радости, — всё замечает твой ребёнок и во всём станет тебе подражать. А если ты забываешь о нём, о его зорких, наблюдательных глазах, постоянно ищущих в каждом твоём поступке совета и примера, если ребёнок растёт рядом с тобою, сыт, обут, одет, но одинок, — тогда ничто не поможет правильно воспитывать его: ни дорогие игрушки, ни совместные увеселительные прогулки, ни строгие и разумные наставления. Ты должен быть со своим ребёнком постоянно, и он должен во всём чувствовать твою близость, никогда в ней не сомневаться.

Мы с Анатолием Петровичем были очень заняты и совсем мало времени могли проводить с детьми. Учительствуя в начальной школе, я одновременно сама училась в педагогическом институте. Анатолий Петрович работал в Тимирязевской академии, учился на курсах стенографии и усиленно готовился к поступлению в заочный технический институт — это была его давнишняя мечта. Часто мы приходили домой так поздно, что заставали ребят уже спящими. Но тем радостнее были выходные дни и вечера, которые мы проводили вместе.

Как только мы появлялись в дверях, дети со всех ног кидались к нам и наперебой выкладывали всё, что накопилось за день. Выходило не очень связно, зато шумно и с чувством:

— А у Акулины Борисовны щенок в чулан залез и суп пролил! — А я уже стихотворение выучила! — А Зойка ко мне приставала! — Да, а почему он задачку не решает? — Посмотрите, что мы вырезали. Правда, красиво? — А я щенка учил лапу подавать, он уже почти совсем выучился!..

Анатолий Петрович быстро разбирался, что к чему. Он выяснял, почему не решена задача, выслушивал выученное стихотворение, расспрашивал про щенка и, словно мимоходом, замечал:

— Грубо разговариваешь, брат Шура. Что это за выражение: «Зойка приставала»? Терпеть не могу, когда так разговаривают!

Потом мы все вместе ужинаем, дети помогают мне убрать со стола — и наступает наконец долгожданная минута...

Казалось бы, чего тут было ждать? Всё очень обыкновенно, буднично.

Анатолий Петрович расшифровывает свои стенографические записи, я готовлюсь к завтрашним урокам, перед Зоей и Шурой — альбом для рисования.

Лампа освещает только стол, вокруг которого мы сидим; а вся комната — в полутьме. Поскрипывает стул под Шурой, шуршат листы альбома.

Зоя рисует дом с высокой зелёной крышей. Из трубы идёт дым. Рядом — яблоня, а на ней круглые яблоки, каждое величиной с пятак. Иногда тут же птицы, цветы и в небе, по соседству с солнцем, пятиконечная звезда... По страницам Шуриного альбома мчатся во всех направлениях лошади, собаки, автомобили и самолёты. Карандаш в руке Шуры никогда не дрожит — он проводит ровные, уверенные линии. Я давно поняла, что Шура будет хорошо рисовать.

Так мы сидим, занимаемся каждый своим делом и ждём, когда Анатолий Петрович скажет:

— Ну, а теперь отдохнём!

Это значит, что сейчас мы все вместе во что-нибудь поиграем. Но больше всего мы любили, когда Анатолий Петрович брал в руки гитару. Не знаю даже, хорошо ли он играл, но мы очень любили его слушать и совсем забывали о времени, когда он играл одну за другой русские песни.

Пусть такие вечера выдавались редко, но они освещали нам все остальные дни, о них с удовольствием вспоминали.

Замечание, упрёк, сделанные детям в эти часы, оставляли в их душе глубокий след, а похвала и ласковое слово делали счастливыми.

— Что ж ты, Шура, сам сел на удобный стул, а маме поставил с поломанной спинкой! — сказал как-то Анатолий Петрович, и после этого я уже никогда не замечала, чтобы Шура выбрал себе вещь получше, поудобнее, оставив другим то, что похуже.

Однажды Анатолий Петрович пришёл хмурый, поздоровался с детьми сдержанней обычного.

— За что ты сегодня поколотил Анюту Степанову? — спросил он Шуру.

— Девчонка... пискля... — угрюмо ответил Шура, не поднимая глаз.

— Чтоб больше я о таком не слышал! — раздельно и резко произнёс Анатолий Петрович и, помолчав, прибавил чуть мягче: — Большой мальчишка, скоро восемь лет будет, а задираешь девочку! Не стыдно тебе?

Зато как сияли лица детей, когда отец хвалил Шуру за хороший рисунок, Зою — за аккуратную тетрадку, за чисто прибранную комнату!

Когда мы приходили поздно, дети ложились спать, не дождавшись нас, и оставляли на столе свои раскрытые тетради, чтобы мы могли посмотреть, как сделаны уроки. И пусть мы немного часов могли уделить ребятам, но всегда знали обо всём, чем они жили, что занимало и волновало их, что случалось с ними без нас. А главное, всё, что мы делали вместе, — будь то игра, занятия или работа по хозяйству, — сближало нас с детьми, и дружба наша становилась всё более глубокой и сердечной.

По дороге на учёбу

Мы жили на старом шоссе. От дома до школы было не меньше трёх километров.

Я вставала пораньше, готовила завтрак, кормила детей, и мы выходили из дому ещё затемно. Путь наш лежал через Тимирязевский парк. Деревья стояли высокие, неподвижные, точно выведенные тушью на синем, медленно светлеющем небе. Снег поскрипывал под ногами, воротники понемногу покрывались инеем от дыхания.

Мы шли втроём — Анатолий Петрович выходил из дому позже.

Сначала шагали молча, но понемногу остатки недавнего сна словно истаивали вместе с темнотой, и завязывался какой-нибудь неожиданный и интересный разговор.

— Мама, — спросила раз Зоя, — почему так: деревья чем старше, тем красивее, а человек, когда старый, становится совсем некрасивый? Почему?

Я не успела ответить.

— Неправда! — горячо возразил Шура. — Вот бабушка старая, а разве некрасивая? Красивая!

Я вспоминаю свою маму. Нет, сейчас никто не назовёт её красивой: у неё такие усталые глаза, впалые, морщинистые щёки...

Но Шура, словно подслушав мою мысль, говорит:

— Я кого люблю, тот для меня и красивый.

— Да, правда, — подумав, соглашается Зоя.

…Однажды, когда мы шли втроём вдоль шоссе, нас нагнала грузовая машина и вдруг затормозила.

— В школу? — коротко спросил шофёр, выглянув из окошка.

— В школу, — удивлённо ответила я.

— Ну-ка, давайте сюда ребятишек.

Не успела я опомниться, как Зоя с Шурой оказались в кузове и под их восторженный крик машина покатила дальше.

С того дня до самой весны в один и тот же час нагонял нас на дороге этот грузовик и, захватив ребят, довозил их почти до самой школы. Там, на углу, они вылезали, а машина мчалась дальше.

Мы никогда не дожидались «нашей машины», нам нравилось вдруг услышать за спиной знакомый басовитый гудок и такой же густой, низкий оклик: «Ну-ка, забирайтесь в кузов!» Конечно, добродушному шофёру просто было с нами по дороге, но ребята почти поверили, что он нарочно приезжает за ними. Очень приятно было так думать!

…А по воскресеньям мы «открывали» какой-нибудь новый для нас район Москвы: ездили то в Сокольники, то в Замоскворечье, то катались в трамвае «Б» по Садовому кольцу, то гуляли по Нескучному саду.

Анатолий Петрович хорошо знал Москву, и старую и новую, немало мог порассказать нам о ней.

— А где же мост? — спросил однажды Шура, когда мы проходили по Кузнецкому Мосту, и в ответ выслушал интересный рассказ о том, как здесь в старину был настоящий мост и как речка Неглинка ушла под землю.

Так мы узнали, откуда взялись в Москве всякие «валы», «ворота», Столовый, Скатертный, Гранатный переулки, Бронные улицы, Собачья площадка.

Анатолий Петрович рассказывал, почему Пресня называется Красная, почему есть Баррикадная улица и площадь Восстания.

И страница за страницей раскрывалась перед ребятами история нашего чудесного города.

Горе

Однажды в конце февраля были взяты билеты в цирк. В кино, в цирк мы водили детей не часто, зато каждый такой поход был настоящим праздником.

Ребята ждали воскресного дня с нетерпением, которое ничем нельзя было укротить: они мечтали о том, как увидят дрессированную собаку, умеющую считать до десяти, как промчится по кругу тонконогий конь с крутой шеей, украшенный серебряными блёстками, как учёный тюлень станет перебираться с бочки на бочку и ловить носом мяч, который кинет ему дрессировщик...

Всю неделю только и разговоров было что о цирке. Но в субботу, вернувшись из школы, я с удивлением увидела, что Анатолий Петрович уже дома и лежит на кровати.

— Ты почему так рано? И почему лежишь? — испуганно спросила я.

— Не беспокойся, пройдёт. Просто неважно себя почувствовал...

Не могу сказать, чтобы меня это успокоило: я видела, что Анатолий Петрович очень бледен и как-то сразу осунулся, словно он был болен уже давно и серьёзно. Зоя и Шура сидели подле и с тревогой смотрели на отца.

— Придётся вам в цирк без меня пойти,— сказал он, заставляя себя улыбнуться.

— Мы без тебя не пойдём,— решительно ответила Зоя.

— Не пойдём! — отозвался Шура.

На другой день Анатолию Петровичу стало хуже. Появилась острая боль в боку, стало лихорадить. Всегда очень сдержанный, он не жаловался, не стонал, только крепко закусил губу. Надо было пойти за врачом, но я боялась оставить мужа одного. Постучала к соседям — никто не отозвался, должно быть, вышли погулять: ведь было воскресенье. Я вернулась растерянная, не зная, как быть.

— Я пойду за доктором,— сказала вдруг Зоя, и не успела я возразить, как она уже надела пальтишко и шапку.

— Нельзя... далеко... — с трудом проговорил Анатолий Петрович.

— Нет, пойду, я пойду... Я знаю, где он живёт! Ну пожалуйста! — И, не дожидаясь ответа, Зоя почти скатилась с лестницы.

— Ну, пусть... девочка толковая... найдёт... — прошептал Анатолий Петрович и отвернулся к стене, чтобы скрыть серое от боли лицо.

Через час Зоя вернулась с врачом. Он осмотрел Анатолия Петровича и сказал коротко: «Заворот кишок. Немедленно в больницу. Нужна операция».

Операция прошла как будто благополучно, но легче Анатолию Петровичу не стало…

* * *

...Тяжело, горько терять родного человека и тогда, когда задолго до конца знаешь, что болезнь его смертельна и потеря неизбежна. Но такая внезапная, беспощадная смерть — ничего страшнее я не знаю... Неделю назад человек, никогда с детства не болевший, был полон сил, весел, жизнерадостен — и вот он в гробу, не похожий на себя, безответный, безучастный...

Дети не отходили от меня: Зоя держала за руку, Шура цеплялся за другую.

— Мама, не плачь! Мамочка, не плачь! — повторяла Зоя, глядя на неподвижное лицо отца сухими покрасневшими глазами.

...В холодный, сумрачный день мы стояли втроём в Тимирязевском парке, ожидая моих брата и сестру: они должны были приехать на похороны. Стояли мы под каким-то высоким, по-зимнему голым деревом, нас прохватывало холодным, резким ветром, и мы чувствовали себя одинокими, осиротевшими.

Не помню, как приехали мои родные, как пережили мы до конца этот холодный, тягостный, нескончаемый день. Смутно вспоминается только, как шли на кладбище, потом как вдруг отчаянно, громко заплакала Зоя — и стук земли о крышку гроба...

Без отца

С той поры моя жизнь круто изменилась. Прежде я жила, чувствуя и зная, что рядом — дорогой, близкий человек, что я всегда могу опереться на его надёжную руку. Я привыкла к этой спокойной, согревающей уверенности и даже представить себе не могла, как может быть иначе. И вдруг я осталась одна, и ответственность за судьбу наших двоих детей и за самую их жизнь безраздельно легла на мои плечи.

Шура всё-таки был ещё мал, и ужас случившегося не вполне дошёл до его сознания. Ему словно казалось, что отец просто где-то далеко, как бывало во время прежних наших разлук, и ещё вернётся когда-нибудь...

Но Зоя приняла наше горе, как взрослый человек.

Она почти не заговаривала об отце. Видя, что я задумываюсь, она подходила ко мне, заглядывала в глаза и тихонько предлагала:

— Хочешь, я тебе почитаю?

Или просила:

— Расскажи что-нибудь! Как ты была маленькая...

Или просто садилась рядом и сидела молча, прижавшись к моим коленям.

Она старалась, как умела, отвлечь меня от горьких мыслей.

Но иногда по ночам я слышала, что она плачет. Я подходила, гладила её по волосам, спрашивала тихо:

— Ты о папе?

И она неизменно отвечала:

— Нет, это я, наверно, во сне.

...Зое и прежде часто говорили: «Ты старшая, смотри за Шурой, помогай маме». Теперь эти слова наполнились новым смыслом: Зоя действительно стала моей помощницей и другом.

Я начала преподавать ещё в одной школе и ещё меньше, чем прежде, могла быть дома. С вечера я готовила обед. Зоя разогревала его, кормила Шуру, убирала комнату, а когда чуть подросла, стала и печь сама топить.

— Ох, спалит нам Зоя дом! — говорили иной раз соседи.— Ведь ребёнок ещё!

Но я знала: на Зою можно положиться спокойнее, чем на иного взрослого. Она всё делала вовремя, никогда ни о чём не забывала, даже самую скучную и маловажную работу не выполняла кое-как. Я знала: Зоя не бросит непогашенную спичку, вовремя закроет вьюшку, сразу заметит выскочивший из печки уголёк.

Однажды я вернулась домой очень поздно, с головной болью и такая усталая, что не было сил приниматься за стряпню. «Обед завтра сготовлю, — подумала я. — Встану пораньше...»

Я уснула, едва опустив голову на подушку, и... проснулась на другой день не раньше, а позже обычного: через каких-нибудь полчаса надо было уже выходить из дому, чтобы не опоздать па работу.

— Вот ведь беда! — сказала я, совсем расстроенная. — Как же это я заспалась! Придётся вам сегодня обедать всухомятку.

Вернувшись вечером, я спросила ещё с порога:

— Ну что, совсем голодные?

— А вот и не голодные, а вот и сытые! — победоносно закричал Шура, прыгая передо мной.

— Садись скорее обедать, мама, у нас сегодня жареная рыба! — торжественно объявила Зоя.

— Рыба? Какая рыба?

На сковородке и в самом деле дымилась аппетитно поджаренная рыбка. Откуда она? Дети наслаждались моим изумлением.

Шура продолжал прыгать и кричать, а Зоя, очень довольная, наконец объяснила:

— Понимаешь, мы, когда шли в школу мимо пруда, заглянули в прорубь, а там рыба. Шура хотел поймать её рукой, а она очень скользкая. Мы в школе у нянечки попросили консервную банку, положили в мешок для калош, а когда шли домой, задержались на часок возле пруда и наловили...

— Мы бы и побольше поймали, да нас какой-то дядя оттуда прогнал, говорит: утонете или руки отморозите. А мы и не отморозили! — перебил Шура.

— Мы много наловили,— продолжала Зоя.— Пришли домой, зажарили, сами поели и тебе оставили. Вкусно, правда?

В тот вечер мы с Зоей готовили обед вдвоём: она аккуратно начистила картошку, вымыла крупу и внимательно смотрела, сколько чего я кладу в кастрюлю.

...Впоследствии, вспоминая те первые месяцы после смерти Анатолия Петровича, я не раз думала, что именно тогда утвердилась в Зоином характере ранняя серьёзность, которую замечали в ней даже малознакомые люди.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт авг 31, 2023 9:14 pm

Как росли герои — сестра и брат
№94 (31443) 1—4 сентября 2023 года
4 полоса
Автор: Л.Т. КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ.

(Продолжение.

Начало в №91,92)

«Челюскин»

— Помнишь, Шура, папа рассказывал тебе про экспедицию Седова? — говорю я.

— Помню.

— Помнишь, как Седов говорил перед отъездом: «Разве с таким снаряжением можно идти к полюсу! Вместо восьмидесяти собак у нас только двадцать, одежда износилась, провианта мало...» Помнишь?.. А вот, смотри, отправляется в Арктику ледокольный пароход. Чего там только нет! Ничего не забыли, обо всём подумали — от иголки до коровы.

— Что-о? Какая корова?

— А вот смотри: на борту двадцать шесть живых коров, четыре поросёнка, свежий картофель и овощи. Уж, наверное, моряки в пути голодны не будут.

— И не замёрзнут, — подхватывает Зоя, заглядывая через моё плечо в газету. — Смотри, сколько у них всего: и меховая одежда всякая, и спальные мешки — они тоже меховые, и уголь, и бензин, и керосин...

— И лыжи! — немного невпопад добавляет Шура. — Нарты — это такие сани, да? И научные приборы всякие. Вот снарядились!.. Ух, ружья! Это они будут белых медведей стрелять и тюленей.

Я никак не могла подумать, что «Челюскин» скоро станет главной темой наших разговоров. Газетные сообщения о его походе были не так уж часты, а может, они не попадались мне на глаза, — только известие, с которым однажды примчался Шура, оказалось для меня совершенно неожиданным.

— Мама, — ещё с порога закричал встрёпанный, разгорячённый Шура. — «Челюскин»-то! Пароход, помнишь? Ты ещё мне рассказывала... Я сейчас сам слышал!..

— Да что? Что случилось?

— Раздавило его! Льдом раздавило!

— А люди?

— Всех выгрузили. Прямо на льдину. Только один за борт упал...

Я с трудом поверила. Но оказалось, что Шура ничего не спутал — об этом уже знала вся страна. 13 февраля 1934 года («Вот, не зря говорят: тринадцатое — число несчастливое!» — горестно сказал Шура) льды Арктики раздавили пароход: их мощным напором разорвало левый борт, и через два часа «Челюскин» скрылся под водой.

За эти два часа люди выгрузили на лёд двухмесячный запас продовольствия, палатки, спальные мешки, самолёт и радиостанцию.

По звёздам определили, где находятся, связались по радио с полярными станциями чукотского побережья и тотчас начали сооружать барак, кухню, сигнальную вышку...

Вскоре радио и газеты принесли и другую весть: создана комиссия по спасению челюскинцев. И в спасательных работах немедля приняла участие вся страна: спешно ремонтировались ледоколы, снаряжались в путь дирижабли, аэросани. На мысе Северном, в Уэлене и в бухте Провидения самолёты готовились вылететь на место катастрофы. Из Уэлена двинулись к лагерю собачьи упряжки. Через океан вокруг света пошёл «Красин». Два других парохода поднялись до таких параллелей, где ещё не бывал в зимнее время ни один пароход, и доставили самолёты на мыс Олюторский.

Не думаю, чтобы в те дни нашёлся в стране человек, который не волновался бы, не следил, затаив дыхание, за судьбой челюскинцев. Но Зоя и Шура были поглощены ею безраздельно.

Я могла бы не слушать радио, не читать газет — дети знали всё до мельчайших подробностей и целыми часами горячо и тревожно говорили только об одном: что делают сейчас челюскинцы? Как себя чувствуют? О чём думают? Не боятся ли?

На льдине было сто четыре человека, в том числе двое детей. Вот кому неистово завидовал Шура!

— И почему им такое счастье? Ведь они ничего не понимают: одной и двух лет нет, а другая и вовсе в пелёнках. Вот если бы мне!..

— Шура, одумайся! Какое же это счастье? У людей такая беда, а ты говоришь — «счастье»!

Шура в ответ только машет рукой. Он вырезает из газет каждую строчку, относящуюся к челюскинцам. Рисует он теперь только Север: льды и лагерь челюскинцев — такой, каким он ему представляется.

Мы знали, что застигнутые страшной, внезапной катастрофой челюскинцы не испугались и не растерялись. Это были мужественные, стойкие, настоящие советские люди. Ни у одного не опустились руки, все работали, продолжали вести научные наблюдения, и недаром газета, которую они выпускали, живя во льдах, называлась «Не сдадимся!».

Они мастерили из железных бочек камельки, из консервных банок — сковородки и лампы, из остатков досок вырезали ложки, окна в их бараке были сделаны из бутылей — на всё хватало и изобретательности, и смётки, и терпения. А сколько тонн льда перетаскали они на спине, расчищая аэродром! Сегодня расчистят, а назавтра снова повсюду вздыбятся ледяные хребты — и от упорной, тяжёлой работы не останется следа. Но челюскинцы знали: страна не оставит их в беде, им непременно придут на помощь.

И вот в начале марта («Прямо к Женскому дню!» — воскликнула при этом известии Зоя) самолёт Ляпидевского совершил посадку на льдине и перенёс женщин и детей на твёрдую землю. «Вот молодец Ляпидевский!» — то и дело слышала я. Имя «Молоков» Зоя и Шура произносили с благоговением. В самом деле, дух захватывало при одной мысли о том, что делал этот удивительный лётчик. Чтобы ускорить спасение челюскинцев, он помещал людей в прикреплённую к крыльям люльку для грузовых парашютов. Он делал по нескольку рейсов в день. Он один вывез со льдины тридцать девять человек!

— Вот бы посмотреть на него! — вслух мечтал Шура.

Правительственная комиссия дополнительно отправила на спасение челюскинцев самолёты с Камчатки и из Владивостока. Но тут же стало известно, что лёд вокруг лагеря во многих местах треснул. Образовались полыньи, появились новые широкие трещины, лёд перемещался, торосился. В ночь после того, как улетели женщины и дети, разломило деревянный барак, в котором они жили. Самолёт Ляпидевского поспел вовремя!

Вскоре новая беда: ледяным валом снесло кухню, разрушило аэродром, на котором стоял самолёт Слепнёва. Опасность подступала вплотную и с каждым днём, с каждым мгновением становилась всё более грозной. Весна брала своё. Шура встречал тёплые дни просто с ненавистью: «Опять это солнце! Опять с крыш капает!» — возмущался он.

Но всё меньше людей оставалось на льдине, и наконец 13 апреля она совсем опустела — никого не осталось, никого! Последние шесть челюскинцев были вывезены на материк.

— Ну что, несчастливое число тринадцать? Несчастливое, да?! — торжествующе кричала Зоя.

— Ух, я только сейчас и отдышался! — от души сказал Шура.

Я уверена: если бы это их самих вывезли со льдины, они не могли бы радоваться больше.

Кончились два месяца напряжённого ожидания: ведь за жизнь каждого из тех, кто оставался на льдине, непрестанно тревожились все живущие в безопасности на твёрдой земле.

...Я много читала об арктических экспедициях. Анатолий Петрович интересовался Севером, и у него было немало книг об Арктике — романов и повестей. И я помнила из книг, прочитанных в детстве: если в повести рассказывалось о людях, затерявшихся во льдах, частыми их спутниками были озлобление, недоверие друг к другу, даже ненависть и звериное стремление прежде всего спасти свою жизнь, сохранить своё здоровье, хотя бы ценою жизни и здоровья недавних друзей.

Моим ребятам, как и всем советским детям, такое и в голову прийти не могло. Единственно возможным, единственно мыслимым было для них то, как жили долгих два месяца сто челюскинцев, затерянных во льдах: их мужество и стойкость, их товарищеская забота друг о друге. Да и могло ли быть иначе!

...В середине июня Москва встречала челюскинцев. Небо было пасмурное, но я не помню более яркого, более сияющего дня! Ребята с самого утра потащили меня на улицу Горького. Казалось, сюда сошлись все москвичи: на тротуарах негде было ступить. В небе кружили самолёты, отовсюду — со стен домов, из окон и огромных витрин — смотрели ставшие такими знакомыми и дорогими лица: портреты героев-челюскинцев и их спасителей — лётчиков. Повсюду алые и голубые полотнища, горячие слова приветствий и цветы, цветы без конца.

И вдруг со стороны Белорусского вокзала показались машины. В первую секунду даже нельзя было догадаться, что это автомобили: приближались какие-то летящие сады, большие яркие цветники на колёсах! Они пронеслись к Красной площади. Ворох цветов, огромные букеты, гирлянды роз — среди всего этого едва различаешь смеющееся, взволнованное лицо, приветственный взмах руки. А с тротуаров, из окон, с балконов и крыш люди бросают ещё и ещё цветы, и в воздухе, как большие бабочки, кружатся сброшенные с самолёта листовки и сплошным шелестящим слоем покрывают мостовую.

— Мама... мама... мама... — как заклинание, твердил Шура.

Какой-то высокий загорелый человек подхватил его и посадил на своё крепкое, широкое плечо, и оттуда, сверху, Шура кричал, кажется, громче всех.

— Какой счастливый день! — задыхающимся голосом сказала Зоя, и, думаю, это были те слова, которые про себя или вслух произносили многие.

...А потом, однажды поздним вечером, состоялся у нас памятный разговор.

— Мама, я напишу заявление, чтобы меня приняли в пионеры.

— Напиши, конечно.

— А меня примут?

— Примут непременно. Тебе уже одиннадцать лет.

— А Шура как же?

— Ну что ж, Шура поступит в пионеры немного погодя.

— Мама, ты мне поможешь написать заявление?

— Лучше сама напиши. А я проверю, нет ли ошибок.

И снова она лежит совсем тихо и думает о чём-то.

В ту ночь она так и уснула рядом со мной.

Накануне того дня, когда Зою должны были принимать в пионеры, она опять долго не могла уснуть.

— Опять не спишь? — спросила я.

— Я думаю про завтрашний день, — негромко отозвалась Зоя.

Назавтра (я как раз рано пришла домой и за столом проверяла тетради) она прибежала из школы взволнованная, раскрасневшаяся и тотчас ответила на мой безмолвный вопрос:

— Приняли!

«А кто у нас был!»

Прошло некоторое время, и однажды, вернувшись с работы, я застала Зою и Шуру в необычном возбуждении. По их лицам я сразу поняла, что произошло что-то из ряда вон выходящее, но не успела ничего спросить.

— А кто у нас был!.. Молоков! Молоков к нам в школу приезжал! — наперебой закричали они. — Понимаешь, Молоков, который челюскинцев спасал! Он больше всех спас, помнишь?

Наконец Шура начал рассказывать более связно:

— Понимаешь, сначала он был на сцене, и всё было торжественно, но как-то не так... не так хорошо... А потом он сошёл вниз, и мы все его окружили, и тогда получилось очень-очень хорошо! Он знаешь как говорил? Просто, ну совсем просто! Он знаешь как сказал?.. «Многие мне пишут по такому адресу: «Москва, Молокову из Арктики». А я вовсе не из Арктики, я живу в селе Ирининском, а в Арктику летал только за челюскинцами». И потом ещё сказал: «Вот вы думаете, что есть такие, какие-то особенные герои-лётчики, ни на кого не похожие. А мы самые обыкновенные люди. Посмотрите на меня — разве я какой-нибудь особенный?» И правда, он совсем-совсем простой... но всё равно необыкновенный! — неожиданно закончил Шура. И добавил с глубоким вздохом: — Вот и Молокова повидал!

И видно было: человек дождался часа, когда сбылась его заветная мечта.

Чудесное путешествие

Уже давно мы встречаем на улице юношей и девушек в перепачканных землёй и рыжей подсыхающей глиной спецовках, в резиновых сапогах и широкополых шахтёрских шляпах. Это строители метро. Они озабоченно перебегают от шахты к шахте или после смены неторопливо шагают посреди улицы. И, глядя на них, не замечаешь запачканных мешковатых спецовок, а видишь только лица — удивительные лица, на которых сквозь усталость светятся радость и гордость.

На людей в таких спецовках смотрят с уважением и интересом: первые строители метрополитена — это не шутка! Наверно, не только в Москве люди каждый день ищут в газете сообщения о том, как строится наше метро. И вот, помню, в весенние дни 1935 года мы узнали: метро готово!

— Мама, мы в воскресенье всем отрядом пойдём смотреть метро! — сообщила Зоя.— Пойдёшь с нами?

В воскресенье утром я выглянула в окно: лил дождь. Я была уверена, что экскурсию в метро отложат, но ребята вскочили и стали торопливо собираться. Ясно было, что им в голову не приходит отказаться от затеянного.

— А погода? — нерешительно сказала я.

— Подумаешь, дождик! — беспечно отозвался Шура.— Польёт, польёт да и перестанет.

У трамвайной остановки уже собралось много ребят. Дождь, по-моему, даже веселил их: они кричали, шумели и весело приветствовали нас.

Потом мы все забрались в трамвай — в вагоне сразу стало шумно и тесно — и вскоре были уже у Охотного ряда.

Ступив на мраморный пол вестибюля, ребята тотчас притихли, словно по команде: тут уж некогда было даже разговаривать — так много надо было рассмотреть!

Мы чинно спустились по широким ступеням и невольно приостановились: дальше начинались настоящие чудеса! Ещё секунда — и мы с Зоей и Шурой первыми ступаем на убегающую вниз рубчатую ленту. Шура шумно вздыхает. Нас неуловимо, плавно сносит куда-то. Рядом скользят чёрные, чуть пружинящие под рукой перила. А за ними, за гладким блестящим барьером бежит живая дорожка другого эскалатора, но уже не вниз, а вверх — навстречу нам. Так много людей, и все улыбаются. Кто-то машет нам рукой, кто-то окликает нас, но мы едва замечаем их: мы слишком поглощены своим путешествием.

И вот под ногами снова твёрдый пол. Как красиво кругом! Там, наверху, хлещет холодный дождь, а здесь...

Я как-то слышала об одной старой сказительнице: всю свою жизнь она прожила в родной деревне — и вот её привезли в Москву, она увидела трамваи, автомобили, самолёты. Окружающие были уверены, что всё это поразит её. Но нет, она всё приняла как должное. Ведь она давно свыклась со сказочным ковром-самолётом и сапогами-скороходами, и то, что она увидела, было для неё просто осуществлением сказки.

Нечто похожее случилось и с ребятами в метро. Восхищение, но вовсе не удивление было написано на их лицах, как если бы они воочию увидели знакомую и любимую сказку.

Мы вышли на платформу — и вдруг в конце её, в полумраке туннеля, возник глухой, нарастающий гул, вспыхнули два огненных глаза... Ещё секунда — и у платформы мягко останавливается поезд: длинные светлые вагоны с красной полосой по нижней кромке широких зеркальных окон. Сами собою открываются двери, мы входим, садимся и едем. Нет, не едем — мчимся!

Шура приникает к окну и считает огоньки, мгновенно проносящиеся мимо. Потом поворачивается ко мне.

— Ты не бойся,— говорит он, — в метро аварий не бывает. Об этом даже написано в «Пионерской правде». Тут есть такие автостопы и светофоры — они называются «электрические сторожа»...

И я понимаю: этими словами он успокаивает не только меня, но немножко — самую малость! — и себя тоже.

Мы побывали в этот день на всех станциях. Всюду мы выходили, поднимались на эскалаторе наверх и потом снова спускались. Мы смотрели и не могли насмотреться: аккуратные плитки изразцов, точно пчелиные соты, на станции имени Дзержинского, огромный подземный дворец Комсомольской площади, серый, золотистый, коричневый мрамор — всё было чудесно.

— Смотри, мама! Тут и правда красные ворота сделаны! — воскликнул Шура, указывая на ниши в стене станции «Красные ворота».

Нас с Зоей совершенно покорили наполненные светом колонны на станции «Дворец Советов»: вверху, сливаясь с потолком, они раскрывались, как какие-то удивительные, гигантские лилии. Никогда я не думала, что камень может казаться таким мягким и излучать столько света!

Вместе с нами был темноглазый круглолицый мальчик. («Вожатый первого звена», — пояснила Зоя, заметив, как я прислушиваюсь к тому, что он рассказывает.) Сразу чувствовалось, что он из тех ребят, которые интересуются всем на свете, запоминают слово в слово всё, о чём читают.

— Тут мрамор со всей страны, — сообщает он. — Вот это — крымский, а это — карельский. А на Кировской станции эскалатор в шестьдесят пять метров. Давайте сосчитаем, сколько времени мы спускаемся.

Они с Шурой тут же поднялись наверх и снова спустились.

— Давайте ещё сосчитаем, сколько человек спускается за один раз! — предложил Шура.

Минуту они стояли неподвижно, сосредоточенно наморщив лбы и беззвучно шевеля губами.

— У тебя сколько получилось? Сто пятьдесят? А у меня сто восемьдесят. Считай, что сто семьдесят. Десять тысяч человек в час — вот это здорово! А если бы он был неподвижный? Вот давка была бы! А за постройку эскалатора иностранцы знаете сколько спрашивали? — без передышки говорил вожатый первого звена. — Я забыл сколько, только очень много — по-нашему миллион золотых рублей. А мы взяли и сделали сами, на наших заводах. Знаете, какие заводы работали? Московский Владимира Ильича, в Ленинграде Кировский, потом ещё в Горловке, в Краматорске...

...Мы вернулись домой под вечер, едва не падая от усталости, но полные впечатлений, и ещё несколько дней всё вспоминали чудесное подземное царство.

Прошло не так уж много времени — и метро стало привычным. То и дело слышалось: «Поеду на метро», «Встретимся у метро». И всё же, завидев в вечерних сумерках рубиновую светящуюся букву «М», я вспоминаю день, когда мы с детьми побывали в метро впервые.

«Взвейтесь кострами, синие ночи!»

Обычно, когда начинались летние каникулы, Зоя и Шура уезжали в пионерский лагерь. Они писали оттуда восторженные письма: о том, как ходят в лес по ягоды, как купаются в полноводной и быстрой реке, как учатся стрелять. Помню, раз Шура даже прислал мне свою мишень. «Видишь, как я научился? — писал он с гордостью. — Ты не смотри, что не все пули в яблочке. Это не беда. Главное, кучность хорошая. Видишь, как легли тесно, в кучку!» И в каждом письме они просили: «Мама, приезжай, посмотри, как мы живём».

Однажды я приехала к ним в воскресенье утром, а уехала последним поездом — ребята не отпускали меня. Они водили меня по лагерю, показывали всё своё хозяйство: грядки с огурцами и помидорами, цветочные клумбы, гигантские шаги, волейбольную площадку. Шуру то и дело тянуло поближе к большой белой палатке, в которой жили старшие мальчики: младшие спали в доме, и это безмерно его огорчало.

— Никакого самолюбия у него нет! — неодобрительно сказала мне Зоя. — Куда Витя Орлов, туда и он...

Витя Орлов оказался председателем совета отряда. Это был рослый энергичный мальчик, на которого наш Шура смотрел почти с благоговением: Витя лучше всех играл в баскетбол, лучше всех стрелял, отлично плавал и обладал ещё многими достоинствами... Не один Шура — десятка два малышей так и ходили за Витей по пятам. А у Вити для каждого находилось какое-нибудь важное поручение. «Сходи к дежурному, скажи, что можно горнить на обед», — говорил он. Или: «Ну-ка, подмети дорожки. Смотри, как насорили!» Или: «Полей клумбы. Третье звено воды пожалело — погляди, цветам жарко». И малыш со всех ног кидался исполнять поручение.

Шуре очень хотелось побыть со мной — мы так давно не видались: ведь родителям разрешалось приезжать только раз в месяц. Но в то же время ему не хотелось отставать от Вити — он явно был одним из первых Витиных адъютантов.

— Понимаешь, — с жаром рассказывал он, — Витя, когда стреляет, всегда только в яблочко попадает! Понимаешь, пуля в пулю! Это он меня стрелять научил. А плавает как! Ты бы видела: и брассом, и кролем, и сажёнками — ну, как ты только хочешь!

Ребята сводили меня на речку, и я с удовольствием увидела, что оба они стали хорошо плавать. Шура «выставлялся» передо мной как только мог: долго лежал на воде без движения, потом плыл, работая только одной рукой, потом — держа в руке «гранату». Для его десяти лет это было, по совести, совсем неплохо.

Потом были соревнования в беге, и Зоя пробежала расстояние в сто метров быстрее всех: она бежала легко, стремительно и как-то очень весело, словно это были не настоящие соревнования со строгим судьёй и отчаянными болельщиками, а просто игра.

Минута наивысшего торжества настала для Шуры, когда стемнело.

— Шура! Космодемьянский! — раздался голос Вити Орлова. — Пора зажигать костёр!

И я не успела оглянуться, как Шуру, только что сидевшего рядом, точно ветром сдуло.

Один из самых младших, Шура тем не менее был в лагере костровым. Разжигать костёр его давно, ещё в Гаях, научил отец, и он владел этим искусством в совершенстве: сучья находил самые сухие, укладывал их как-то особенно ловко, так что занимались они мгновенно и горели жарко и весело. Но небольшой костёр, который Шура иногда разводил неподалёку от нашего дома, конечно, не мог сравниться с тем, который должен был вспыхнуть сейчас на большой лагерной площадке…

Я сидела вместе с детьми у костра и смотрела то на огонь, то на лица ребят, освещённые розовым отблеском смеющегося, неугомонного пламени.

— Ну, о чём сегодня поговорим? — сказал вожатый, которого все ребята называли просто Гришей.

И я сразу поняла: тут не готовят особой программы для костра, тут просто беседуют, разговаривают по душам, потому что когда же и поговорить, как не в этот тихий час, когда за плечами, чутко прислушиваясь, стоит прозрачная синь тёплого летнего вечера и нельзя отвести глаз от костра, и смотришь, смотришь, как наливаются расплавленным золотом угли и вновь тускнеют под пеплом, и летят, и гаснут несчётные искры...

— Я вот что думаю, — предложил Гриша, — давайте сегодня попросим Надиного отца рассказать нам...

Я не расслышала, о чём именно рассказать — последние слова Гриши заглушил хор голосов. «Да, да! Расскажите! Просим!» — неслось со всех сторон, и я поняла, что рассказчика ребята любят, его не раз слушали и готовы слушать ещё и ещё.

— Это отец Нади Васильевой, — быстро пояснила мне Зоя. — Он, мама, замечательный! Он в дивизии у Чапаева был. И Ленина слушал.

— Я уж столько вам рассказывал, надоело, наверно, — услышала я добродушный низкий голос.

— Нет, нет! Не надоело! Ещё расскажите!

Надин отец придвинулся поближе к огню, и я увидела круглую бритую голову, загорелое широкое лицо и широкие, должно быть, очень сильные и добрые руки, и на гимнастёрке — потускневший от времени орден Красного Знамени. Рыжеватые подстриженные усы не скрывали добродушной усмешки; глаза из-под густых выцветших бровей смотрели зорко и весело.

Он был из первых комсомольцев, Надин отец. Он слышал речь Ленина на Третьем съезде комсомола, и когда стал рассказывать об этом, вокруг стало так тихо, что был слышен малейший шорох, треск каждой ветки, рассыпавшейся в костре.

— Владимир Ильич нам не доклад читал. Он с нами разговаривал просто, как с друзьями. Он нас заставил подумать о том, что нам тогда и в голову не приходило. Как сейчас помню, спросил он: «Что сейчас самое главное?» И мы стали ждать ответа. Мы думали, он скажет: воевать! Разбить врага! Ведь двадцатый год был. Мы все были кто в шинелях, кто в бушлатах, с оружием в руках: одни — только что из боя, другие — завтра в бой! И вдруг он говорит: «Учиться! Самое главное — учиться!»

В голосе Надиного отца звучали и нежность, и удивление, словно он снова переживал ту далёкую минуту. Он рассказывал о том, как тогда взрослые, двадцатилетние люди сели за парту, взялись за букварь, чтобы выполнить наказ Ленина. Рассказывал о том, как прост и скромен был Ильич, как дружески, тепло беседовал с делегатами, как умел разрешить простым и ясным словом самые недоумённые вопросы, осветить человеку самое заветное, зажечь, наполнить силой для самого трудного дела, раскрыть глаза на самое прекрасное — на грядущий день человечества, ради которого надо было и воевать, и учиться...

А потом запели песню первых пионерских лет:

Взвейтесь кострами,

синие ночи!

Мы — пионеры,

дети рабочих.

Близится эра светлых

годов,

Клич пионера —

«Всегда будь готов!».

И ещё и ещё — песня за песней. Зоя тесно прижалась к моему плечу и изредка посматривала в лицо мне взглядом заговорщицы: «Не жалеешь, что осталась? Видишь, как хорошо!»

Незадолго до того, как ребятам надо было строиться на вечернюю линейку, Зоя потянула Шуру за руку:

— Пора! Идём…

Зашептались и ещё мальчики и девочки, сидевшие неподалёку, и тихо, по одному стали отходить от костра. Я тоже хотела подняться, но Зоя прошептала: «Нет, нет, ты сиди. Это только наше звено. Вот увидишь, что будет».

Немного погодя все ребята строем пошли на линейку. Я шла следом и вдруг услыхала:

— Вот молодцы! Кто это сделал? Как красиво!

Посреди линейки, у подножия мачты с флагом светилась большая пятиконечная звезда. Я не сразу поняла, как это сделано, но тут же услышала:

— Из светляков выложили. Видишь — зелёные огоньки!

Вожатые звеньев отдали рапорты: «День прошёл спокойно!»

Флаг спустили, и горн протяжно запел: «Спа-а-ать, спа-ать, по пала-аткам!»

Зоя и Шура подошли ко мне, лица у обоих сияли:

— Это наше звено придумало со звездой. Правда, красиво?

...Пламя лагерного костра потом освещало ребятам всю зиму.

Пари

Я быстро уснула в тот вечер, но проснулась вдруг, как от толчка: мне послышалось, будто кто-то целыми пригоршнями кидает в стекло мелкие камешки. Это дождь так и хлестал в окно, так и барабанил по стеклу. Я села на кровати и увидела, что Шура тоже не спит.

— Где Зоя? — спросили мы оба разом.

Зоина кровать была пуста. Но тут же, словно в ответ нам, на лестнице послышались приглушённые голоса и смех, и дверь нашей комнаты тихо отворилась; на пороге стояли Зоя и Ира — её сверстница, жившая в маленьком домике по соседству.

— Где вы были? Откуда вы?

Зоя молча сняла пальто, повесила его и принялась стаскивать разбухшие, насквозь мокрые туфли.

— Да где вы были? — взорвался Шура.

И тогда Ира, взволнованная до того, что, даже когда она смеялась, по щекам её текли слёзы, стала рассказывать.

Часов в десять вечера к ней в окно постучала Зоя. И когда Ира вышла, Зоя сообщила ей, что поспорила с девочками. Они уверяли, что Зоя в такой тёмный осенний вечер побоится пройти через весь Тимирязевский парк, а Зоя утверждала: «Не побоюсь». И они заключили пари: девочки поедут на трамвае до остановки «Тимирязевская академия», а Зоя пойдёт туда пешком. «Я буду делать на деревьях заметки»,— сказала Зоя. «Мы тебе и так верим»,— ответили девочки. Но в последнюю минуту они сами испугались и стали уговаривать Зою отменить пари: очень холодно и темно было на улице, и уже начинался дождь.

— ...Но она только больше раззадорилась, — смеясь и плача, рассказывала Ира.— И пошла. А мы поехали на трамвае. Ждём, а её нет и нет. А потом смотрим — она идёт... и смеётся...

Я с удивлением смотрела на Зою. Она всё так же молча развешивала у печки мокрые чулки.

— Так ведь она и обратно хотела пешком, — пожаловалась Ира. — Насилу мы её уговорили, чтоб ехала с нами на трамвае.

— Да раздевайся же, Ира! — опомнилась я. — Грейся скорей, ты тоже совсем промокла!

— Нет, я домой... там мама будет сердиться... — призналась Ира.

Оставшись одни, мы некоторое время молчали. Зоя весело улыбалась, но разговора не начинала, а спокойно сушилась и грелась у печки.

— Ладно, пари ты выиграла, — сказал наконец Шура. — А что же тебе за это полагается?

— Ой, я об этом и не подумала! — отозвалась Зоя. — Мы просто поспорили, а на что — не условились... Но только мне очень хотелось попугать девочек: шла-то по лесу я, а боялись-то ведь они!

Она засмеялась, и мы с Шурой поневоле присоединились к ней.

https://gazeta-pravda.ru/issue/94-31443 ... brat94-23/

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Вт сен 05, 2023 10:30 am

Как росли герои — сестра и брат
№95 (31444) 5—6 сентября 2023 года
4 полоса
Автор: Л.Т. КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ.

(Продолжение.

Начало в №91, 92, 94)

Татьяна Соломаха

Очень рано я стала решать наши денежные дела сообща с детьми.

Помню, в 1937 году мы завели сберегательную книжку и торжественно положили на неё первые семьдесят пять рублей. Всякий раз, когда к концу месяца удавалось сэкономить немного денег, Зоя относила их в сберкассу, даже если сумма была невелика: пятнадцать — двадцать рублей.

Сейчас у нас появилась ещё одна статья расхода: в банке существует счёт №159782, на него граждане СССР пересылают деньги, собранные для женщин и детей республиканской Испании. Делаем это и мы. Мысль эта принадлежит не мне, её первым высказал Шура:

— Мы с Зоей можем меньше тратить на завтрак.

— Нет, — сказала я, — завтрак трогать не будем. А вот не пойти разок-другой на футбол — это даже полезно...

Потом мы составляем список самых необходимых вещей: у Зои нет варежек, у Шуры совсем развалились башмаки, у меня порвались галоши. Кроме того, у Шуры кончились краски, а Зое нужны нитки для вышивания. Тут случается и поспорить: ребята всегда настаивают, чтобы прежде всего покупалось то, что нужно мне.

Но самая любимая статья наших расходов — книги.

Какое это удовольствие — прийти в книжный магазин, порыться в том, что лежит на прилавке, потом издали, привставая на цыпочки и наклоняя голову набок, чтоб было удобнее, читать названия на корешках книг, вплотную уставивших полки, потом долго листать, советоваться... и возвратиться домой с аккуратно перевязанным тяжёлым пакетиком! День, когда наша этажерка (она стояла в углу, у изголовья Зоиной кровати) украшалась новой книжкой, был у нас праздничным, мы снова и снова заговаривали о своей покупке. Читали новую книгу по очереди, а иногда по воскресным вечерам и вслух.

Одной из таких сообща прочитанных книг был сборник очерков, назывался он «Женщина в гражданской войне». Помню, я сидела и штопала чулки, Шура рисовал, а Зоя раскрыла книгу, собираясь читать. Неожиданно Шура сказал:

— Знаешь, ты не читай подряд.

— А как же? — удивилась Зоя.

— Да так: ты открой наугад; какой откроется, с того и начнём.

Право, не знаю, почему это ему пришло в голову, но так и порешили. Первым открылся очерк «Татьяна Соломаха».

Помнится, там были отрывки из трёх тетрадей: сначала о сельской учительнице Татьяне Соломахе рассказывал её брат, потом — ученик и, наконец, — младшая сестрёнка.

Брат рассказывал о детстве Тани, о том, как она росла, училась, как любила читать. Тут было место, дойдя до которого Зоя на секунду остановилась и взглянула на меня: строки о том, как Таня прочла вслух «Овод». Поздно ночью Таня дочитала книгу и сказала брату: «А ты думаешь, я не знаю, зачем живу?.. Мне кажется, что я по каплям отдала бы всю свою кровь, только чтоб людям жилось лучше».

Кончив гимназию, Таня стала учительствовать в кубанской станице. Перед революцией она вступила в подпольную большевистскую организацию, а во время Гражданской войны — в красногвардейский отряд.

В ноябре 1918 года белые ворвались в село Козьминское, где в тифу лежала Таня. Больную девушку бросили в тюрьму и пытали, в надежде, что она выдаст товарищей.

Гриша Половинко писал о том, как он и другие ребята, которые учились у Тани в школе, побежали к тюрьме — им хотелось увидеть свою учительницу, чем-нибудь помочь ей. Они видели, как избитую, окровавленную Таню вывели во двор и поставили у стены. Мальчика поразило её спокойное лицо: в нём не было ни страха, ни мольбы о пощаде, ни даже боли от только что перенесённых истязаний. Широко открытые глаза внимательно оглядывали собравшуюся толпу.

Вдруг она подняла руку и громко, отчётливо сказала:

— Вы можете сколько угодно избивать меня, вы можете убить меня, но Советы не умерли — Советы живы. Они вернутся.

Урядник ударил Таню шомполом и рассёк плечо, пьяные казаки стали избивать её ногами и прикладами. «Я тебя ещё заставлю милости просить!» — кричал ей палач-урядник, и Таня, вытирая струившуюся по лицу кровь, ответила: «А ты не жди: у вас просить я ничего не буду».

И Зоя читала дальше: о том, как снова и снова, день за днём пытали Таню. Белые мстили ей за то, что она не кричала, не просила пощады, а смело смотрела в лицо палачам...

Зоя положила книгу, отошла к окну и долго стояла, не оборачиваясь. Она редко плакала и не любила, чтобы видели её слёзы.

Шура, давно уже отложивший свой альбом и краски, взял книгу и стал читать дальше. Рая Соломаха рассказывала о гибели сестры:

«Вот что я узнала о её смерти.

На рассвете 7 ноября казаки ввалились в тюрьму.

Арестованных начали прикладами выгонять из камеры. Таня у двери обернулась назад, к тем, кто оставался.

— Прощайте, товарищи! — раздался её звонкий, спокойный голос. — Пусть эта кровь на стенах не пропадёт даром! Скоро придут Советы!

В раннее морозное утро белые за выгоном порубили восемнадцать товарищей. Последней была Таня...

Верная своему слову, она не просила пощады у палачей».

Помню: сила и чистота, которой дышал облик Тани, заставили в тот вечер плакать не одну только Зою.

Первый заработок

Как-то вечером нас навестил мой брат. Напившись чаю и поболтав с ребятами, которые всегда от души радовались ему, он вдруг примолк, потянулся за своим объёмистым, туго набитым портфелем и многозначительно посмотрел на нас. Мы сразу поняли: это неспроста.

— Что у тебя там, дядя Серёжа? — спросила Зоя.

Он ответил не сразу: заговорщицки подмигнув ей, не спеша открыл портфель, достал пачку чертежей и стал перебирать их. Мы терпеливо ждали.

— Вот чертежи, — сказал наконец Сергей. — Их надо скопировать. У тебя, Шура, какая отметка по черчению?

— У него «отлично», — ответила Зоя.

— Так вот, брат Шура, получай работу. Дело хорошее, мужское, семье поможешь. Вот тебе готовальня. Это моя, старая, она мне ещё в институтские годы послужила, но работает хорошо, всё в исправности. Тушь, надо полагать, у тебя есть?

— И калька есть, — вставила Зоя.

— Вот и превосходно! Подитека поближе, я объясню, что к чему. Работа несложная, но требует большой точности и аккуратности, зевать и мазать тут не приходится.

Зоя подсела к дяде. Шура, стоявший у печки, не тронулся с места и не произнёс ни слова. Сергей мельком покосился на него и, склонившись над чертежами, стал давать объяснения.

Я, как и брат, сразу поняла, в чём дело.

Одна черта в характере Шуры всегда очень беспокоила меня: необычайное упрямство. Например, Шура любит музыку, у него хороший слух, и он давно уже играет на отцовской гитаре. Случается ему, конечно, и не уловить сразу какую-нибудь мелодию. Скажешь ему: «Ты тут фальшивишь, это не так поётся, вот как надо». Шура выслушает и потом преспокойно ответит: «А мне так больше нравится». И продолжает играть по-своему.

Он прекрасно знает, что я права, и в следующий раз возьмёт верную ноту, но только не сейчас. У него порядок твёрдый: все решения, большие и малые, он принимает самостоятельно, никто не должен подсказывать ему. Он взрослый, он мужчина, он всё знает и понимает сам!

Как видно, предложение дяди показалось Шуре покушением на его самостоятельность, на право распоряжаться собой, которое он так ревниво оберегал. И пока Сергей объяснял, что и как надо сделать, Шура издали внимательно слушал, но так и не произнёс ни слова. А Сергей больше и не взглянул в его сторону.

Уже в дверях брат сказал, ни к кому в отдельности не обращаясь:

— Чертежи мне понадобятся ровно через неделю.

После его ухода Зоя раскрыла учебник физики. Я, как всегда, проверяла тетради. Шура взялся за книжку. Некоторое время в комнате было тихо. Но вот Зоя встала, потянулась, тряхнула головой (была у неё такая привычка — резким движением отбрасывать тёмную прядь, постоянно сползавшую на лоб и правую бровь). Я поняла, что с уроками покончено.

— Что же, пора за дело, — сказала она. — До ночи с половиной справлюсь, — и стала раскладывать чертежи на столе.

Шура оторвался от книги, покосился на сестру и сказал хмуро:

— Сиди, читай свои «университеты»... (Зоя в те дни читала автобиографическую трилогию Горького.) Я черчу лучше. И без тебя управлюсь.

Но Зоя не послушалась. Вдвоём они заняли чертежами весь стол, и мне пришлось передвинуться со своими тетрадками на самый край. Вскоре ребята уже углубились в работу. И вот, как часто бывало за шитьём, за стряпнёй или уборкой — за делом, требующим не всего человека без остатка, а только верности глаза и руки, — Зоя негромко запела:

Расшумелся ковыль,

голубая трава,

Голубая трава-бирюза.

Та далёкая быль

не забыта, жива,

Хоть давно отгремела

гроза!..

Шура сначала слушал молча, потом тихонько подтянул, потом запел громче... Оба голоса слились, зазвучали чисто и дружно.

Они допели песню о девушке-казачке, погибшей в бою с атаманами, и Зоя запела другую, которую все мы любили и которую когда-то пел Анатолий Петрович:

Ревёт и стонет Днепр

широкий,

Сердитый ветер

листья рвёт,

До долу клонит

лес высокий

И волны грозные несёт...

Так они работали и пели, а я и слушала и не слушала их: не слова доходили до меня, а мелодия и чувство, с каким они пели, и так хорошо мне было...

Через неделю Шура отнёс дяде выполненную работу и вернулся счастливый, с новой пачкой чертежей.

— Сказал: хорошо! Через неделю будут деньги. Слышишь, мама? Наши с Зоей деньги, заработанные!

— А больше дядя Серёжа ничего не говорил? — спросила я. Шура внимательно посмотрел на меня и засмеялся:

— Он ещё сказал: «Так-то лучше, брат Шура!»

А ещё через неделю, проснувшись утром, я увидела рядом, на стуле, две пары чулок и очень красивый белый шёлковый воротничок — это дети купили мне в подарок из своего первого заработка. Тут же в конверте лежали остальные деньги.

...Теперь, возвращаясь вечерами домой, я нередко ещё на лестнице слышала — поют мои ребята. И тогда я знала: они опять углубились в свои чертежи.

«Само собой разумеется»

Летом 1938 года Зоя стала готовиться к вступлению в комсомол. Она достала устав, снова и снова читала его, а потом Шура проверял, всё ли она запомнила и усвоила.

Осенью, когда начались занятия, Шура сказал мне:

— Теперь я вижу, что наши ребята уважают Зою. Там ещё некоторые готовятся в комсомол, так они всё время к ней: объясни, да расскажи, да как это понять. И потом, комитет комсомола дал ей такую характеристику, как никому: и добросовестная, и надёжная, и достойная, и всё, что тебе угодно. И на общем собрании было очень торжественно. Зоя вышла, рассказала биографию, потом ей задавали всякие вопросы, а потом стали обсуждать её кандидатуру. И все, ну просто в один голос говорили: честная, прямая, хороший товарищ, всю общественную работу выполняет, отстающим помогает...

Помню, Зоя писала автобиографию — вся она уместилась на одной страничке, и Зоя очень сокрушалась.

— Совсем не о чём писать, — повторяла она. — Ну родилась, ну поступила в школу, ну учусь... А что сделала? Ничего!

...В тот день Шура волновался, по-моему, не меньше, чем сама Зоя. Не помню, когда ещё я видела его таким. Он ждал Зою у райкома. Вступавших в тот вечер было много, а Зою вызвали одной из последних. «Едва дождался!» — рассказывал он после.

Я тоже не могла дождаться. То и дело смотрела в окно — не идут ли они, но за окном сгустилась ночная тьма, и в ней ничего нельзя было различить. Тогда я вышла на улицу и медленно пошла в ту сторону, откуда должны были прийти ребята. Не успела я сделать несколько шагов, как они налетели на меня, задыхающиеся, возбуждённые.

— Приняли! Приняли! На все вопросы ответила! — кричали они наперебой.

Мы снова поднялись к себе, и Зоя, раскрасневшаяся, счастливая, стала рассказывать всё, как было:

— Секретарь райкома такой молодой, весёлый. Задавал много вопросов: что такое комсомол, потом про события в Испании, потом спросил, какие труды Маркса я знаю. Я сказала, что читала только «Манифест Коммунистической партии». А под конец он говорит: «А что самое важное в уставе, как по-твоему?» Я подумала и говорю: «Самое главное: комсомолец должен быть готов отдать Родине все свои силы, а если нужно — и жизнь». Ведь правда же это самое главное?.. Тогда он и говорит: «Ну, а хорошо учиться, выполнять комсомольские поручения?» Я удивилась и отвечаю: «Ну, это само собой разумеется».

Тогда он отдёрнул занавеску, показал на небо и говорит: «Что там?» Я опять удивилась, отвечаю: «Ничего нет». — «А видишь, говорит, сколько звёзд? Красиво? Ты их даже не заметила сразу, а всё потому, что они сами собой разумеются. И ещё одно запомни: всё большое и хорошее в жизни складывается из малого, незаметного. Ты об этом не забывай!» Хорошо сказал, да?

— Очень хорошо! — в один голос ответили мы с Шурой.

— Потом он спросил, — продолжала Зоя, — «Ты читала речь Ленина на Третьем съезде комсомола?» — «Конечно!» — отвечаю. «А хорошо её помнишь?» — «По-моему, наизусть». — «Ну, если наизусть, скажи самое памятное место». И я сказала.

— Зоя, а не помнишь, когда ты в первый раз услышала о том, что говорил Владимир Ильич на Третьем съезде? — спросила я, почти уверенная, что она не сумеет ответить.

Но я ошиблась.

— Нам рассказывали летом, в лагере, — не задумываясь, ответила Зоя. — Помнишь, у костра...

Потом мы сидели и пили чай, и Зоя вспоминала всё новые и новые подробности того, как её принимали. А собираясь спать, сказала:

— Мне кажется, что в чём-то я теперь стала другая, новая...

— Ну что ж, давай познакомимся, — ответила я с невольной улыбкой, но по Зоиным глазам увидела, что она в этот час не примет шутку, и прибавила: — Понимаю, Зоя.

Дом по Старопетровскому проезду

Когда я вспоминаю, как воспитывались мои дети и их школьные друзья, то понимаю, что делало их юность одухотворённой и прекрасной. Всё, что совершалось в стране и за её пределами, касалось их непосредственно, было их личным делом.

Страна крепла, строилась, росла, а вместе с нею росли Зоя и Шура — не зрители, а деятельные участники всего, что творилось вокруг. И вновь выстроенный завод, и смелая мысль советского учёного, и успехи советских музыкантов на международном конкурсе — всё это было частью и их жизни, было неотделимо и от их личной судьбы. Всё это было важно, близко моим ребятам, на всё они откликались всем сердцем, обсуждали в школе, дома, снова и снова возвращались к этому мыслью, на этом воспитывались.

Беседа с секретарём райкома комсомола не просто запомнилась Зое, она действительно врезалась ей в память, и каждое слово, сказанное им в тот день — день её второго рождения, — стало для неё законом.

Зоя всегда, на удивление точно и добросовестно, выполняла свои обязанности. Но теперь в каждое порученное ей дело она вкладывала все силы и всю душу. Словно теперь она заново поняла: её работа — часть той великой общей задачи, о которой говорил когда-то Владимир Ильич.

Очень скоро после её вступления в комсомол Зою избрали групоргом. Она тотчас же составила список комсомольских поручений: «Каждый должен что-нибудь делать, иначе какие же мы комсомольцы?» Она расспросила, кто чем интересуется, кто какую работу хочет вести. «Тогда лучше будет работать», — справедливо заметила она в разговоре со мною. Впрочем, она и прежде внимательно присматривалась к товарищам по классу и хорошо знала, кто на что способен и кто что может. Список поручений получился длинный и подробный: один отвечал за учебную работу, другой — за физкультурную, третий — за стенную газету... Дело нашлось всем. Зоя и ещё несколько комсомольцев должны были обучать неграмотных женщин в одном из домов по Старопетровскому проезду.

— Это трудно, — сказала я, — очень трудно. Да и далеко ходить, а бросить будет неловко. Ты подумала об этом?

— Ну что ты! — вспыхнула Зоя. — «Бросить»! Уж если мы взялись...

В первый же свободный вечер Зоя отправилась в Старопетровский проезд. Вернувшись, она рассказала, что её ученица — пожилая женщина, которая совсем не умеет ни читать, ни писать и очень хочет научиться грамоте.

— Подумай, даже подписать своё имя как следует не умеет! — говорила Зоя. — У неё дел по горло — и хозяйство, и дети, но учиться она станет, я уверена. Меня встретила приветливо, называла дочкой...

Зоя взяла у меня книгу по методике обучения грамоте и просидела над ней до поздней ночи. Дважды в неделю она стала ходить к своей ученице, и ничто — ни дождь, ни снег, ни усталость — не могло ей помешать.

— Если случится землетрясение, она всё равно пойдёт. Будет пожар — она всё равно скажет, что не может подвести свою Лидию Ивановну, — говорил Шура.

И хоть в голосе его подчас звучали и досада, и насмешка, однако он часто выходил встречать Зою после её уроков, потому что осень стояла дождливая, ненастная и мы беспокоились, как Зоя станет возвращаться в темноте, по грязи. Шуре это даже нравилось: пойти за сестрой, проводить её. Пусть Зоя чувствует, что значит брат — защитник, опора, мужчина в семье!

Шура был теперь выше Зои, широкоплечий, сильный.

— Смотрите, какие мускулы! — любил он повторять.

И Зоя с радостной гордостью, с удивлением говорила:

— Правда, мама, потрогай, какие мускулы — как железо!

...Однажды я принесла билеты на концерт в Большой зал консерватории. Исполнялась Пятая симфония Чайковского. Зоя очень любила её, не раз слышала и уверяла, что каждый раз слушает с новым наслаждением.

— Чем музыка знакомее, тем сильнее она действует. Я уж сколько раз в этом убеждалась, — сказала она однажды.

Зоя очень обрадовалась билетам, но вдруг как будто внутренне ахнула, поднесла к губам и слегка прикусила указательный палец, как делала всегда, когда спохватывалась, внезапно вспоминая о чём-то нечаянно забытом.

— Мама, а ведь это в четверг! — огорчённо сказала она. — Я не могу пойти. Ведь я по четвергам у Лидии Ивановны.

— Что за чепуха! — возмутился Шура. — Ну не придёшь один раз, какая трагедия!

— Что ты! Нет, ничего не выйдет. Не могу же я, чтоб она меня напрасно ждала.

— Я пойду и предупрежу, чтобы не ждала.

— Нет, не могу. Взялся за гуж, так не говори, что не дюж. Она меня ждёт заниматься, а я пойду на концерт? Нет, нельзя.

Так Зоя и не пошла слушать Чайковского.

— Ну и характер! Ну и характер! — твердил Шура, и в этом возгласе слышалось особое уважение к сестре.

«Зелёный Шум»

Дни шли за днями. Зоя, перенеся тяжёлую болезнь, теперь была здорова, совсем окрепла, перестала быстро утомляться, — а это было так важно для всех нас! Она понемногу догнала класс, и в этом ей очень помогли товарищи. Всегда такая чуткая к дружескому, доброму слову, Зоя очень дорожила этим.

Помню, раз она сказала мне:

— Ты ведь знаешь, я всегда любила школу, но сейчас...

Она замолчала, и в этом молчании было такое большое чувство, какого не выскажешь словами.

Чуть погодя она добавила:

— И знаешь, я, кажется, подружилась с Ниной Смоляновой.

— С Ниной? С какой Ниной?

— Она учится не в нашем, а в параллельном классе. Она очень мне по душе. Такая серьёзная. И прямая... Мы как-то разговорились с ней в библиотеке о книгах, о ребятах. И у нас одинаковые взгляды на всё. Я тебя с ней непременно познакомлю.

Через несколько дней после этого разговора я встретилась на улице с Зоиной учительницей литературы Верой Сергеевной Новосёловой.

— Ну как? — спросила я. — Как у вас там моя Зоя?

— По моему предмету она давно уже догнала. Это и неудивительно: ведь она так много читала... Нас радует, что она поправилась, окрепла. Я постоянно вижу её среди товарищей. И мне кажется, что она подружилась с Ниной. Они в чём-то похожи — обе очень прямые, обе серьёзно относятся ко всему: к занятиям, к людям.

Я проводила Веру Сергеевну до школы. Возвращаясь домой, думала: «Как она знает ребят! Как умеет видеть всё, что происходит с ними!..»

...Незаметно подошла весна — дружная, зелёная весна 1941 года. Уж не помню, чем провинился тогда девятый «А», но только ребята всем классом пришли к своему директору с повинной головой и просили не наказывать, а просто дать им самый трудный участок школьного двора, который решено озеленить.

Николай Васильевич Кириков согласился и действительно поблажки не дал: поручил им и впрямь самое тяжёлое место — то, где недавно закончили пристройку к школе трёхэтажного корпуса. Всё вокруг было завалено всяким строительным мусором.

В тот день Зоя и Шура вернулись домой поздно и наперебой стали рассказывать, как поработали.

Вооружившись лопатами и носилками, девятый «А» выравнивал и расчищал площадку, убирал щебень, рыл ямы для деревьев. Вместе со школьниками работал и сам директор Николай Васильевич — таскал камни, копал землю. И вдруг к ребятам подошёл высокий худощавый человек.

«Здравствуйте», — сказал он.

«Здравствуйте!» — хором ответили ему.

«Скажите, где тут у вас можно найти директора?»

«Это я», — отозвался Кириков, оборачиваясь к незнакомцу и вытирая чёрные, покрытые землёй руки...

— Понимаешь, — смеясь, рассказывала Зоя, — стоит грязный, с лопатой, как ни в чём не бывало, как будто директор школы для того и существует, чтоб сажать деревья со своими учениками!

Худощавый оказался корреспондентом «Правды». Это был знаменитый писатель Лев Кассиль. Он сначала удивился, услышав, что плечистый землекоп в косоворотке и есть директор 201-й школы, потом рассмеялся и больше уже не уходил с участка, хоть и пришёл в школу по каким-то другим делам. Он осмотрел молодой фруктовый сад, посаженный руками учеников, густой малинник, розовые кусты. «Как хорошо!.. — говорил он задумчиво. — Ты был, допустим, в средних классах, когда сам, своими руками, посадил яблоню в школьном саду. Она росла вместе с тобой, ты бегал смотреть на неё во время перемен, окапывал её, опрыскивал, уничтожал вредителей. И вот ты кончаешь школу, а твоя яблоня уже даёт первые плоды... Хорошо!»

— Хорошо! — мечтательно повторяла и Зоя. — Хорошо! Вот я в девятом классе и сегодня посадила липу. Будем расти вместе... Моя липа третья — запомни, мама. А четвёртая липа — Кати Андреевой.

А через несколько дней в «Правде» появился рассказ о том, как девятиклассники 201-й московской школы озеленили школьный двор. И кончался этот рассказ Льва Кассиля такими словами:

«Заканчиваются выпускные испытания. Из школы уходят молодые люди, получившие тут верную прививку, хорошо подросшие, не боящиеся ни заморозков, ни ветров под открытым небом. Питомцы школы уйдут работать, учиться, служить в Красной Армии...

Идёт-гудёт Зелёный Шум,

Зелёный Шум,

весенний шум!..»

Очерк Льва Кассиля был напечатан в номере «Правды» за 14 июня 1941 года. А через неделю грянет война. Великая Отечественная. Одноклассники Зои и Шуры, как и миллионы их сверстников, станут на защиту любимой Советской Родины. Станут героями — такими, какими вырастила их страна социализма, воспитали советская семья и школа, пионерия и комсомол, партия Ленина — Сталина.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн сен 11, 2023 8:41 pm

«Программа вас не даёт»
№98 (31447) 12—13 сентября 2023 года
1 полоса
Автор: Виктор КОЖЕМЯКО.

Переступая воскресным днём порог избирательного участка, ненамеренно глянул на часы. А на них оказалось — 13. Сама собой мелькнула мыслишка про несчастливое число, хотя уж какое несчастье, кроме всего прочего, может здесь быть. Однако — поди ж ты…

Итак, участок №216 Северного округа Москвы по выборам мэра столицы. Знакомое здание школы на 5-й улице Ямского Поля, 28, куда уже много последних лет хожу «выразить своё волеизъявление». Всё вообще в этот день тут, как говорится, до боли знакомо. И толпы полицейских вокруг, и сплошь женские лица в коридоре, где организован процесс голосования. Вот сейчас, как всегда, сверит одна из них мой паспорт со списком избирателей, потом вручит мне бюллетень, я распишусь, что его получил, — и вперёд, к урне (или как это теперь называется?).

Так было всегда, чего и сегодня, естественно, ожидал, присаживаясь к столу избирательной комиссии. Но женщина, взявшая мой паспорт и погрузившаяся в бумаги, лежащие перед ней, бюллетень мне почему-то не протянула. Переспросила мой адрес, затем отчество, потом стала шёпотом переговариваться со своей соседкой. А далее, вижу, встаёт и движется ещё к одной женщине — во главе стола.

В конце концов к ней и меня она пригласила. А та, представившаяся заместителем председателя участковой избирательной комиссии, вдруг заявляет, что … проголосовать я не могу!

— Что случилось? Почему?

И слышу спокойный ответ:

— Программа вас не даёт.

Прозвучало это для меня не просто странно, а в высшей степени нелепо. Ну да, я знаю, что всё шире используется на выборах электронное голосование, где, наверное, определённые программы необходимы. Но я-то пришёл на участок, чтобы проголосовать испытанным и привычным «бумажным» способом. Так при чём здесь программа, да ещё как наивысшая решающая инстанция?

Пытаюсь объясниться и хотя бы что-то понять. Спрашиваю:

— В списке вашем я есть?

— Да, есть.

— Паспорт мой сомнений не вызывает?

— Нет.

— Ну вот, а сам я перед вами.

— Но программа же не даёт вас! — разводит руками официальная моя собеседница.

Тупик. И что дальше? Женщины вполголоса советуются между собой, а я принимаю решение обращаться в вышестоящую комиссию по выборам — может, она как-то одолеет могущественную программу.

Едва я хотел высказать своё намерение и попросить номер телефона избирательного начальства, как последовало предложение мне. Идти домой и ждать, когда ко мне прибудут люди с урной, чтобы я мог выполнить свой долг.

— А сколько ждать?

— В течение трёх часов примерно, — слышу очень вежливый ответ.

Записали мой телефон. Причём почему-то домашний, от мобильного отказались. И вот сижу я у телефона, сижу и жду. Размышляю при этом: что получается? Лишают же меня фактически важнейшего гражданского права — права голоса. Знаю, что по закону может лишить его только суд. А кто же в данном случае? Невидимая и неведомая «программа»?

Признаюсь, полностью три часа я не высидел. Пошагал опять на участок, где сразу то, что думал, напрямую и высказал. Не выдержав, добавил: работаю в газете и обо всём этом напишу.

Женщина в строгом чёрном костюме, выросшая передо мной, заявила, что она — председатель участковой комиссии и всё сейчас будет решено. Действительно, минут через пять (!) мне протянули столь желанный избирательный бюллетень…

Уже позднее, возвращаясь домой, я неожиданно вспомнил, что при получении бюллетеня мне даже не предложили расписаться за него в списке избирателей, как это всегда бывало. Недосмотр? Промашка? Или что?..

На часах было 16 с половиной.

Да, потерянное время, взбудораженные нервы, испорченное настроение. Кто-нибудь скажет: ну подумаешь, ошибка вышла, где не бывает. Только ведь ошибка ошибке рознь!

А за этой я вижу подтверждение, что некоторые новшества, по-быстрому вводимые в систему голосования, действительно дают серьёзные сбои, нуждаются в основательном совершенствовании.

И вот ведь что ещё: за происшедшее никто передо мной не извинился.

А утром следующего дня позвонил мне товарищ из Истринского района Московской области. Представьте, с ним — абсолютно такой же случай! А в редакции рассказали ещё об одном...

Выходит, не совсем уж случайные происходят случайности на выборах, превозносимых до небес.

https://gazeta-pravda.ru/issue/98-31447 ... -ne-dayet/

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн сен 11, 2023 8:54 pm

Слава и честь русской культуры
№98 (31447) 12—13 сентября 2023 года
4 полоса
Автор: ПРАВДИСТЫ.

Народная артистка СССР… В это почётное звание, введённое для высочайшей оценки выдающихся мастеров отечественной сцены и экрана, изначально был заложен критерий максимальной ответственности. К сожалению, со временем он размывался и нарушался. Но мы уверены: абсолютное большинство наших читателей согласятся с тем, что Татьяна Васильевна Доронина такую государственную оценку заслужила сполна, как мало кто другой.

Да что говорить, до официальных руководящих органов сам народ признал её народной. Уже после первых столь ярких работ в кино — «Старшая сестра», «Три тополя на Плющихе», «Ещё раз про любовь», «Мачеха». А ведь тем же временем в Ленинграде молодая актриса, недавно окончившая Школу-студию МХАТ, становится настоящей звездой в уникальной труппе БДТ (Большого драматического театра) под руководством Георгия Товстоногова.

Отборный, в первую очередь классический у неё репертуар: Грибоедов, Достоевский, Чехов, Горький, Шолохов… Женские образы, о которых мечтают многие актрисы. И почти каждый в её исполнении — событие, шедевр, колоссальный зрительский успех.

Затем это будет блистательно продолжено в Московском театре имени Вл. Маяковского во главе с Андреем Гончаровым, где её драматургия пополнится и несколькими лучшими зарубежными авторами. А возраставший интерес к ней телевидения продолжал неуклонно расширять географию поистине всенародной любви.

Словом, редкостный масштаб таланта и беспредельная преданность искусству за тридцать лет служения ему обеспечили Татьяне Дорониной твёрдое место среди артистов мирового уровня. Так что, даже не будь последующего тридцатилетия, мы чествовали бы сегодня в её лице художественные достижения непреходящей значимости.

Однако последующее состоялось, произошло. В 1987-м, когда Советская страна отметила очередной свой юбилей, для народной артистки СССР Т.В. Дорониной (и не только для неё!) начнётся совсем иное тридцатилетие. Скажем прямо: трагическое. Поэтому всё, что оно вместило, выдвигает сегодня на первый план другую ипостась её деятельности. Какую? Пожалуй, точнее всего сказать так: это борьба за спасение великой русской культуры.

Читатели «Правды», конечно же, понимают, что мы имеем в виду. Наша газета пристально следила за эпопеей, которая развернулась в стенах МХАТ имени М. Горького и вокруг него, много писала о происходившем здесь. Потому лишь выделим и напомним суть — самое главное.

Да, началось тогда с разделения родного для Татьяны Васильевны МХАТ, где она к тому времени уже работала. Раздел этот прозорливо будет назван репетицией развала СССР. Один из активнейших организаторов и реализаторов той разрушительной акции Анатолий Смелянский в 1992 году с циничной откровенностью высказался на страницах газеты «Московские новости»: «Подумаешь, МХАТом больше, МХАТом меньше: страны уж той нет, приложением к которой был этот МХАТ СССР».

А ещё некоторое время спустя он же, былой заместитель и правая рука Олега Ефремова, проживающий ныне в Америке, публично заявит: «МХАТ СССР им. М. Горького ушёл навсегда и никогда не вернётся!»

Но в том-то и загвоздка была для всех смелянских, вместе взятых, что желаемое они спешили выдать за действительное. На самом деле в это время МХАТ имени М. Горького не ушёл. Его хотели «уйти», то есть ликвидировать, заменив новопровозглашённым МХТ им. А.П. Чехова. Однако помешала бандитам, как известно, именно она, Татьяна Васильевна Доронина. Героически встала в защиту талантливой половины труппы, произвольно обречённой на разгон. И товарищи по театру, единомышленники и единоверцы, дружно избрали её своим руководителем.

Дальнейшее достаточно хорошо известно, хотя трактовки существуют и совершенно искажённые, даже вывернутые наизнанку. Надо судить по фактам, а не по вымыслам. А факты свидетельствуют, что, несмотря на невероятные трудности, Татьяне Дорониной удалось восстановить по-настоящему русский, реалистический, психологический театр, верный традициям и заветам своих великих основоположников.

Театр жил и успешно работал более тридцати лет! Повторим: несмотря на невероятные трудности, создававшиеся в том числе и «родным» министерством. Удивительная ситуация, когда министерство культуры борется против культуры! Вплоть до того, что в декабре 2018 года воровски, потаённым способом выдающегося деятеля русской культуры отстраняют от руководства созданным ею коллективом…

Дорогая, великолепная Татьяна Васильевна! Мы очень хорошо понимаем, в какой душевный ад Вас постарались ввергнуть. Понимаем, как трудно такое пережить, как это подорвало Ваше здоровье. Но знайте: все авторы и читатели «Правды» — с Вами. Об этом свидетельствуют и многочисленные проникновенные поздравления Вас со знаменательной датой, которые приходят к нам в редакцию. Часть их опубликуем в одном из ближайших номеров.

Знайте, Вы были и остаётесь славой и честью русской культуры. Поздравляем Вас сердечно, гордимся Вами, дорожим замечательной нашей дружбой.

Доброго здоровья! Многая лета!

«Познай, где свет, — поймёшь, где тьма»
№98 (31447) 12—13 сентября 2023 года
4 полоса
Автор: Татьяна ДОРОНИНА.

Из беседы Татьяны ДОРОНИНОЙ с обозревателем «Правды» Виктором КОЖЕМЯКО

Татьяна Васильевна много раз откликалась на предложения «Правды» высказаться в нашей газете о том, что больше всего её волнует. К сожалению, сегодня из-за состояния здоровья такой возможности у неё нет. Вот почему мы решили повторить с небольшими сокращениями диалог, состоявшийся в 1998 году, то есть четверть века назад. Тогда МХАТ под её руководством готовился отметить своё 100-летие, а сегодня близится уже 125-я годовщина Художественного театра. Но актуальность тех тревог, о которых говорила она тогда, как вы убедитесь, не уменьшилась ныне. Наоборот, пожалуй, ещё более возросла!

«Немодно» оказалось существовать по большой и красивой идее

— Кончается XX век, и вместе с тем завершается столетие Художественного театра. В уходящем веке много было всяческих пророчеств о том, что театр не выживет, что его победит и вытеснит кино, потом — телевидение. Но театр всё-таки продолжает жить, как мы видим. Однако возникает вопрос: в каком состоянии он продолжает жить?

— Уничтожение театра — по-прежнему сегодня одна из острых проблем. Я имею в виду попытку уничтожения идеи театра в принципе. Существует в мире оценка времени как «нетеатрального». Отсюда театр — как бы немоден, он в загоне. И вот, скажем, сообщения об американском театре — драматическом, не музыкальном — свидетельствуют, что как такового его там уже нет. А с учётом того, что у нас уже давно, гласно и негласно, внедряется такой «замечательный» лозунг, как «Равняйся на Америку!», то многие, в первую очередь наши идеологи, равняются. И, равняясь на Америку, уничтожают отечественный театр.

— Беспредельно занятая, насколько я понимаю, своим театром, имеете ли вы возможность смотреть работы других коллективов?

— Я не имею возможности смотреть всё подряд. Стараюсь смотреть в первую очередь то, что является как-то особо заметным, принципиальным, по-новому прочтённым знаком темы.

Мне интересно смотреть в Малом театре Островского. Я благодарна руководителям Малого: Коршунов и Соломин — большие актёры, а наряду с этим какая требуется затрата сил, чтобы держать на уровне всю труппу, великий отечественный театр.

Периодически хожу на спектакли Театра имени Маяковского...

— Поскольку ваша творческая судьба была связана с ним?

— Не только. Основная причина в том, что Андрей Александрович Гончаров — большой мастер, крупный театральный режиссёр, обладающий даром неожиданной трактовки известных драматургических произведений. В частности то, что он назвал «Жертва века» вместо «Последней жертвы», оправдано — по тому, как он решил тему спектакля. Действительно, жертва века!

И потом, это «приближает», имеет прямое отношение к сегодняшнему дню. Деньги и чувство — вот что существует у Островского как основное. Женщина, способная любить во времени, когда чувство ничего не стоит, когда деньги — всё.

— Да, уж очень злободневно.

— Всё можно купить! Насколько всё можно купить? Об этом Гончаров и ставил спектакль. Притом остаётся главное, что есть у Александра Николаевича Островского, — то, чего купить нельзя.

Трагичность сегодняшнего дня, наиболее грустное и драматичное состоит в том, что самые прекрасные чувства, свойственные человеку, ничего не стоят. И это всё в спектакле поставлено, это «звучит».

— Наверное, вы взяли для постановки «Доходное место» Островского, тоже исходя из такой темы?

— Да, конечно. Если Жадов говорит о себе, что он не герой, это вовсе не значит, что он им не является. Он написан героем! Потому что он — борец. Его основная цель — то, что мы, актёры, называем сверхзадачей, — существовать в мире нравственном, возвышенном. Идея для него определяет жизнь. У нас из жизни это всё больше уходит.

Немодно! Немодно существовать по большой, красивой идее!

Нравственные ориентиры терять нельзя

— Жить бедно, но честно теперь «немодно». Даже смешно.

— «Смешно» циникам. И особенно много смеются над этим по «ящику», совершая глумление над людьми, которые хотят жить честно и нравственно.

— Выражение специально придумано на сей счёт: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» Звучит не шуточно — вполне серьёзно.

— Цинизм сегодня — одна из самых больших бед. Господом заложена в каждом из нас «мера» существования в этом мире. Каждый внутри себя знает, «что такое хорошо и что такое плохо». Но вот в чём беда: сегодня очень сильно размывается грань между плохим и хорошим!

В шекспировском «Макбете» в переводе Бориса Пастернака текст у ведьм — персонажей, которые начинают пьесу и заканчивают её: «Зло есть добро, добро есть зло. Летим, вскочив на помело». Так вот, сегодня это двустишие Шекспира — Пастернака стало ведущей идеей для тех, кто определяет темы и содержание каналов на телевидении. Опять-таки за некоторым исключением.

У Блока читаем:

Познай, где свет, — поймёшь,

где тьма.

Пускай же всё пройдёт

неспешно,

Что в мире свято,

что в нём грешно,

Сквозь жар души,

сквозь хлад ума.

Как видите, совсем иная позиция, чёткое разделение добра и зла. Да и у других авторов нашей литературы — тоже. Задача театра состоит в абсолютно точном акценте: что есть плохо — что есть хорошо.

Сегодняшняя «размывка», соединение одного с другим и подмена одного другим — это позиция идеологическая. Она разрушающая, неперспективная, она приносит нынче очень много горя. Люди состоявшиеся, имеющие другую прочную и выстраданную позицию, труднее поддаются, их сбить с толку достаточно сложно. А вот молодёжь...

— Так больно и тревожно видеть, в каких условиях оказываются молодые, что льётся на них с телеэкрана, из газет, из пёстрых и ярких книжонок!..

— Мальчики и девочки в страшной ситуации. Причём сами-то они это навряд ли понимают. Всё, что имеется из радостей физических, им нынче преподносится и внушается как смысл жизни. Когда они станут взрослее, поймут, что обделены в главном: воспринимать красоту мира.

Потеряны ориентиры. Это самый большой грех, который берут на себя господа, сами существующие и направляющие молодых по формуле: «Зло есть добро, добро есть зло».

— Ваш театр стоит крепко на позициях нравственных. Во всех спектаклях водораздел между добром и злом проходит очень ясно и зримо. Я понимаю так, что тема Жадова, тема героя, живущего нравственно в безнравственном мире, для вас нынче стоит на первом плане. Можно сказать, что МХАТ имени Горького идёт к своему столетию с этой темой как ведущей? С чем, на ваш взгляд, наиболее ценным приходит Художественный театр, которым вы руководите, к своему столь значительному этапу?

— Художественный театр по своим первоначально определённым позициям, которые и создали это явление под названием МХАТ, принял за основу самое гуманное, самое нравственное и самое высокопрофессиональное. Мера правды, которая существовала на театральной сцене к 1898 году, когда возник Художественный театр, уже не устраивала Константина Сергеевича Станиславского и Владимира Ивановича Немировича-Данченко. Даже в таком величайшем театре, который оба они очень любили, как Малый. Именно поэтому и необходимо было им создать свой театр — им была нужна иная мера правды!

То, что новый театр начинался с великой драматургии, — закон его создания. Новым он был не по зданию, а по принципам правды. Пьесы Чехова! Мало сказать, что его пьесы великие, — они были новые в смысле постижения правды жизни и в чём-то даже предвосхитили будущий кинематограф. А.П. Чехов потребовал иной правды существования на сцене.

Начало нового театра с пьес Чехова было принципиальным для всего молодого коллектива. И как скоро последовал очередной принципиальный для театра шаг — Горький. Мне очень жаль, что на новый виток не вышел МХАТ, когда появились пьесы Вампилова.

— Да, Вампилов в нашей драматургии последних десятилетий особенно близок к Чехову. Если иметь в виду постижение глубин жизненной правды.

— Близок Чехову, Горькому, близок всей великой русской литературе — в своей правдивости необыкновенной. В создании очень сильных образов — не просто характеров, а именно образов. В понимании времени и предвидении трагедии страны. Та же «Утиная охота» — страшнейшее предсказание! Можно только представить, какие пьесы написал бы такой автор сегодня. Это, наверное, было бы мощным откровением и обязательно создало бы новый театр. Истинно новый.

Этого, к сожалению, не произошло. Сегодня мы в драматургии не видим аналогов — по мощи дарования, по уважению и любви к стране, к народу, что в высокой мере было у Вампилова.

О наших собеседниках в зрительном зале

— В названии Художественного театра с самого начала появилось слово «общедоступный». Я думаю: как народность Вампилова — не «простонародность», так и тут — особый всё-таки смысл?

— «Общедоступный» — понятие позиционное. Никуда не уйдёшь от проблемы зрительного зала. Кто самый неинтересный собеседник для нас сегодня? Ведь зритель для актёра — всегда собеседник. Так вот, сегодня самый неинтересный собеседник — человек, сидящий с телефоном в зрительном зале. «Телефон» — обозначение определённого материального положения.

— Как вы считаете, это именно демонстративное обозначение своего положения?

— Тема нравственности и культуры исключена почти из всех средств массовой информации, здесь сказывается просто-напросто элементарное непонимание. Пищащий телефон представляется владельцу как знак, его возвышающий. Такое «возвышение» себя над всеми с помощью телефона — смешно, нелепо.

Идеальным зрителем всегда была подлинная интеллигенция. Сегодня её понятие размыто и сильно скомпрометировано. А во времена Чехова и создания Художественного театра, назвав его «общедоступным», Станиславский и Немирович определили аудиторию.

Чтобы понимать трагизм предсказания «Чайки», необходимо быть подготовленным к этому. Всем своим воспитанием, своей жизнью и той литературой — самой сильной в мире отечественной литературой. Скажем, монолог Нины Заречной, который так блистательно, по воспоминаниям, произносила на репетициях Вера Фёдоровна Комиссаржевская, — это же тема пьесы. Это не скучный и заумный текст, взятый из Мережковского, а бездонной глубины и грандиозного масштаба тема!

«Все жизни, все жизни, все жизни, свершив свой печальный путь, угасли...» Единоборство всемирной души с... дьяволом. И, конечно, победа души! Какой же должна быть жизнь, если «конечность» всех определяется маленьким земным шаром, который далее будет двигаться в пространстве наподобие светящегося холодного камня.

— Действительно, тема космическая по масштабу. И, знаете, мороз по коже, настолько пронзительно...

— Соотношение человеческой жизни с космическим. Что стоит твоя сегодняшняя жизнь, если ты не думаешь о «конечном», которое для всех одинаково. «Конечность» — и сегодняшняя суета, мелкие желания. Если ты в состоянии думать о конечности, как же должен корректировать свою жизнь?.. Как беречь, «взращивать» душу свою?

Антон Павлович Чехов, врач по специальности, когда писал эту пьесу, знал близкую «конечность» своей жизни. И с высоты своего знания и необыкновенной, исключительной гениальности поэтически представил свой счёт под названием «Чайка».

Чтобы вы поняли пьесу, а не увидели в ней то, что увидела публика при первой постановке её в Александринском театре («гостинодворцы» — так ту публику называли), нужна «иная игра». И когда Художественный театр создавался как общедоступный, то имелась в виду публика, которая, в отличие от гостинодворцев, была готова для восприятия истинного, глубокого искусства, а также имела потребность в таком искусстве.

Например, учительницы. Антон Павлович хорошо их знал. Его любимая сестра Маша была учительницей. Он знал, сколько они получают, а с другой стороны — какой широкий у них круг воздействия. Он и для них писал, чтобы ширилось, «шло» дальше...

— А что волнует вас больше всего сегодня, когда вы оглядываетесь на большой путь, пройденный родным вам театром, и думаете о его будущем?

— Более всего волнует то, с чего я и начала: уровень зрительного зала. Потому что уровень либо тебя поднимает (не в плане успеха, а как собеседник), либо... Нельзя же беседовать, имея в виду человека с телефоном или пьяного школьника.

— А такие тоже бывают?

— Бывают, во всех театрах. Я сейчас обобщаю. Беру как бы две крайности.

Мы имеем своего зрителя, и он прекрасен. Но даже если в массе перед нами наш зритель и лишь несколько человек с телефонами и несколько пьяных школьников — «беседовать» уже чрезвычайно тяжело...

Публика «питает», даёт тебе добавочные силы, компенсирует твои эмоциональные затраты, но твоя обязанность — говорить с публикой серьёзно, честно и на пределе сил.

И ещё: не превращать драматический театр в иные формы. Скажем, в музыкальный театр, в дурной мюзикл, как сейчас, увы, всё чаще бывает. Мюзикл, конечно, может быть и прекрасным, высокопрофессиональным, но всё равно это — другой театр, к драматическому не имеющий никакого отношения. Однако сегодня очень многие театры к этому идут. Стремясь «угодить» публике, привлечь публику, особенно молодёжь, которая без децибелов, кажется, уже и жить не может.

Мы этого не делаем. Во-первых, не имеем права — традиции Художественного театра обязывают.

А, во-вторых, я считаю, в этом есть большая доля падения.

Что мы стараемся делать, не имея драматургии, которая так желательна сегодня? Позицию свою, в полном соответствии с нашими основоположниками, мы определили в самом начале, ещё десять лет назад. Поскольку пьесы не пишут, обобщать не могут, растеряны чрезвычайно, а многие, как ни горько, продажны, мелкотемны, поскольку «не выявлены» современные Чеховы и Горькие, значит, мы занимаемся Чеховым, Горьким, занимаемся Островским, Достоевским и, конечно, Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. У нас в репертуаре три пьесы Булгакова, которые идут неизменно с очень большим успехом.

Основной вопрос — как надо жить?

— В вашем «Дневнике актрисы» я прочитал: «Булгаков — Бог». Это относится к тому времени, когда он только открывался нам как автор многих дотоле неизвестных произведений. Теперь прошло немало лет, но ваше отношение к Булгакову не изменилось?

— Большой автор — всегда провидец, всегда пророк, всегда предупредитель. Такими предупредителями, предсказателями были и Пушкин, и Достоевский, и, безу-словно, Булгаков. К ним относится и такой большой сегодняшний писатель, как Валентин Распутин, который предсказывал многое немало лет назад. Вспомните хотя бы «Прощание с Матёрой» и «Пожар». Или «Деньги для Марии». Уже в самих названиях звучит как бы предостережение. Распутин — на уровне нашей классики.

— В общем, недаром он в вашем репертуаре?

— Да, причём в постановке такого талантливейшего режиссёра из Якутска, как Андрей Борисов. Мне очень бы хотелось, чтобы он у нас и ещё что-то поставил. Его последняя трактовка «Короля Лира» с атрибутикой Якутии — событие в театральном искусстве.

Мне хочется, чтобы он перенёс на нашу сцену «Лира», повторил «ход». Андрей Борисов вывел спектакль на узнаваемый сегодняшний трагизм. Предательство! Предательство своего отца, предательство Отечества... Это одна из самых больных тем сегодня! Повсеместность предательства...

А вспомните позицию Антона Павловича по отношению к Академии, когда в силу определённых причин Горькому было отказано в звании академика. И это было позицией под названием «Как надо». Как надо жить!

— Необыкновенно важно, чтобы сегодня были такие люди, которые бы это демонстрировали...

— Нет, надо не демонстрировать, а именно жить! Не думая о том, насколько трудно и неудобно тебе.

— Тема Родины, тема России — она ведь в целом ряде спектаклей вашего театра, поставленных и лично вами, и другими талантливыми режиссёрами, которых нередко вы приглашаете, так сказать, со стороны. Россия, как правило, предстаёт в самые сложные, переломные, трагические и вместе с тем героические моменты её истории. Булгаковская «Белая гвардия» в вашей постановке — Гражданская война. «Тёркин жив и будет!» по Твардовскому — война Великая Отечественная. Недавно на малой сцене Николай Пеньков поставил пьесу «Наполеон в Кремле» Владимира Малягина — 1812 год. А буквально перед этим Валерий Белякович осуществил весьма сложную постановку «Козьмы Минина» — драмы Островского, к которой редко обращается театр и которая посвящена 1612 году. Тоже борьбе за освобождение России от захватчиков. Не случайно всё это, как я понимаю?

— Не случайно. И Валерий Белякович создал значительный спектакль.

— Ведь трудная пьеса, правда?

— Очень трудная. Надо, чтобы в полную силу прозвучала заложенная в ней гражданственность, которая, как ни странно, была «неудобной» даже в год её написания.

— Пьеса эта и при жизни автора мало шла?

— Редко её ставили в Александринке, что очень огорчало Островского. Хотя, когда ставили, зал был переполнен...

Итак, Козьма Минин и Россия на стыке противоборствующих сил. Россия растерянная, униженная. Аналог сегодняшнего состояния страны... Возрождение, осознание ситуации и борьба.

— Это, очевидно, и побудило вас обратиться к забытой пьесе?

— Побудила необходимость поиска героя. Потому что сегодня, в этой растерянности и униженности, даже армия теряет у нас былую силу. Да и вообще силовые структуры таковыми могут быть названы уже весьма относительно. Происходит то, что делать не дозволено. Доводить до такого состояния постоянной травлей армию, доводить до такого состояния мужчин в стране — недопустимо! Если уж силовые структуры, если армия доведены до такого жалкого состояния, то что же делать остальным, которые не силовые и не армия?

Отсутствие героя... Вы правильно сказали, что для массы людей с подачи «демократических» СМИ героем теперь является тот, кто имеет много денег. И получается страшный круг — соединение всех и вся с криминалом. И тогда героем становится тот или иной господин, который занимается делами недозволенными. А задача искусства — разделять, что дозволено и что не дозволено, что хорошо и что плохо.

Существует потребность сегодня в создании героя! Пусть кто-то не хочет, пусть издевается над понятием «делать жизнь с кого», но — это было необходимо всегда. Это, в сущности, первопричина явления под названием «искусство».

— Налицо — резкое снижение уровня массовой культуры, так ведь?

— Снижение уровня языка. И мне кажется, что это целенаправленно делается сегодня. Потому что уничтожение языка — уничтожение народа, а следовательно — уничтожение страны.

— Надо, конечно же, противостоять этому! МХАТ под вашим руководством — противостоит.

— Я думаю, противостоит этому изнутри — основная масса народа. Люди именно «изнутри» чувствуют и понимают неприемлемость, опасность того, что изо всех сил им навязывают. Другое дело, что у людей нет возможности высказаться. Им не дают ни эфирного времени, ни газетных страниц.

Основная задача нашего коллектива — продолжать лучшие традиции Московского Художественного театра. И то, что работающие на эту идею актёры понимают важность задачи и свою ответственность, даёт веру: обязанности и обязательства, связанные с сохранением самой идеи реалистического Художественного театра, мы выполним.

Разумеется, за это надо упорно бороться. Не щадя сил!

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Вт сен 19, 2023 10:53 am

Памяти Николая Николаевича Добронравова
№101 (31450) 19—20 сентября 2023 года
1 полоса
Автор: Правда.

Заповедная дорога, зачарованная даль…

Ушёл из жизни Николай Николаевич Добронравов — последний из русских советских поэтов-песенников, чьё творчество украсило и осветило всю вторую половину двадцатого века и начало двадцать первого.

«Звёздная страна», «Надежда», «Я не могу иначе», «Беловежская пуща», «Зачарованная даль», «Слышится нам голос дальнего парада», «В хоккей играют настоящие мужчины» и многое-многое любимое другое — это всё Николай Добронравов.

Лирическое и гражданское начала в его песнях были так органически слиты, так трогали сердце наших соотечественников, что навсегда стали частью сознания нашего народа. Это то, чем всегда отличалась русская классическая литература: мы не мыслим себя без пушкинского «Буря мглою небо кроет», лермонтовского «Выхожу один я на дорогу» или некрасовского «Меж высоких хлебов затерялося».

Николай Николаевич Добронравов уже давно стоит в ряду авторов классической русской песенной поэзии: Василий Лебедев-Кумач, Михаил Исаковский, Алексей Фатьянов, Алексей Сурков, Лев Ошанин, Михаил Матусовский.

Вместе с гениальной Александрой Пахмутовой, ставшей его музой, соавтором и главным человеком в его жизни, он оставил нам песни — золотые слитки: о нашей великой стране — СССР, о Москве, которую он называл «Ты моя надежда, ты моя отрада», о любимом герое великой Советской страны Юрии Гагарине, о заветных смыслах России, о победном советском спорте и легендарной Олимпиаде, о заповедной Беловежской пуще и о многом другом важном. Кажется, его песням несть числа. Но все они памятны и прекрасны.

Он подарил нам ещё одну удивительную песню под названием «Нежность» — о французском легендарном лётчике и писателе Антуане де Сент-Экзюпери — такого пронзительного смысла, что она стала нашим национальным песенным символом, чему позавидовать могла бы сама Франция.

Николай Николаевич прожил долгую, яркую и, на мой взгляд, очень счастливую жизнь. Он был человеком с большим талантом и большим сердцем. В самом начале биографии его путь определил и наставил, как это часто бывает, любимый учитель, каким стал для него преподаватель русского языка и литературы в простой поселковой подмосковной школе. Не побоюсь быть пристрастным, но я искренне верю, что именно русские и советские учителя во многом определили судьбу нашей литературы и культуры в целом.

Большую печаль нашего прощания с верным другом и любимым поэтом Николаем Добронравовым может смягчить только уверенность в том, что его литературное и человеческое наследство — это не только богатство нашего поколения. Это завещание новым поколениям: любить и верить в особое предназначение нашей Родины, в её «заповедные дороги и зачарованные дали», как он замечательно сказал в одной из своих песен.

Г.А. ЗЮГАНОВ,

Председатель ЦК КПРФ.

Их песни будут звучать всегда

Великая советская песня в лучших её образцах создавалась органическим единством талантливейших композиторов и поэтов. Без слияния музыки и слова данное искусство вообще невозможно. Если же говорить о наиболее плодотворных творческих соработничествах на этом поприще, то одними из первых, конечно, следует назвать Александру Николаевну Пахмутову и Николая Николаевича Добронравова.

Увы, одного из них теперь не стало.

Сколько тяжких потерь несёт наша культура за последнее время! А замены достойной, почти как правило, не видно. С кем и с чем остаёмся?

Про Николая Николаевича вскользь оговариваются: что же, сожалеем, но возраст серьёзный — 95-й год. Между тем жизнь этого человека, равно как и его многолетней верной подруги по бытию и творчеству, примечательна не суммой лет, а их наполнением, содержанием, колоссальным по значимости результатом.

В самом деле, более четырёхсот песен, совместно созданных композитором Пахмутовой и поэтом Добронравовым, — это же поистине золотой фонд отечественного искусства! Только начни перечислять — и сразу зазвучит столько родного, глубоко вошедшего в душу: «И снег, и ветер, и звёзд ночной полёт, / Меня моё сердце в тревожную даль зовёт», или «Две девчонки танцуют, танцуют на палубе», или «Знаете, каким он парнем был?». А «Орлята учатся летать», «И вновь продолжается бой», «Нам не жить друг без друга», «Команда молодости нашей», «Не расстанусь с комсомолом», «Трус не играет в хоккей», «Главное, ребята, сердцем не стареть»!..

Увлёкся я с перечислением? Но трудно ведь остановиться, поскольку здесь что ни песня — то одна лучше другой.

Их недруги (а они тоже были и есть) бормочут про «социальный заказ». Что же, нельзя отрицать тесную связь композитора и поэта с комсомолом и, например, поездки их по его путёвкам в Сибирь, на великие стройки, где обрели они множество хороших друзей. Значит, бывает социальный заказ одновременно «заказом» сердца и души!

Разве не так произошло и с рождением пронзительнейшего музыкального прощания с Московской Олимпиадой в 1980-м — «До свиданья, Москва, до свиданья»? Или с песнями о первых космонавтах, о Юрии Гагарине, которые стали самыми любимыми для них?

Целая эпоха великой Советской страны ярчайше отразилась в творениях Александры Николаевны и Николая Николаевича. А вместе с тем среди бессчётных шедевров их такие высоты лирики, как «Мелодия», «Надежда», «Нежность». Впрочем, они тоже своего рода отражение духа времени. Советского времени, прямо надо сказать.

И оба выдающихся творца — люди глубоко советские. Я думаю, без крепкой душевной связи со всем тем, чем жила Советская страна, и без искреннего чувства благодарности ей не могло быть создано такое фантастическое многоцветье мелодий и стихов, которые щедро дарили они людям.

Кстати, за «советскость» свою им пришлось потом жестоко поплатиться. Я помню, как после трагического 1991-го спросил великого нашего композитора Тихона Николаевича Хренникова, почему никак не могу дозвониться до Пахмутовой и Добронравова: «Не отвечает их телефон — может, номер изменился?» — «Да нет, — объяснил мой собеседник, — они телефон просто отключают. Их же затравили!..» Помолчав, добавил: «Как и меня».

И услышал я горький рассказ о гадких телефонных звонках, которыми тогда терроризировали советского композитора. А сколько убийственных несправедливостей обрушилось на величайших творцов советской культуры с телеэкрана и газетных страниц, по радио и в наспех состряпанных книжонках!

Песни Пахмутовой и Добронравова напрочь исчезли тогда из эфира. О, конечно, там безраздельно правила бал бесовщина, вертевшаяся вокруг «единственной и неповторимой», как утверждалось, «примадонны». Она же, что декларировалось вовсю, Пахмутову терпеть не может…

И всё-таки, вопреки крутым испытаниям, эта редкостная по таланту творческая пара выстояла. В знаменитой песне «Как молоды мы были» у Николая Николаевича есть такие строки:

Чтоб тебя на земле

не теряли,

Постарайся себя

не терять!

Так вот, как-то с телеэкрана он исповедовался, что это был и призыв к себе самому. Даже приказ, которому и он, и Александра Николаевна изо всех сил стремились следовать. Признаем же: они себя не потеряли, за что им сердечное спасибо.

Хотя самой большой благодарностью для них, я думаю, станет грядущая судьба созданного ими творческого наследия. Нет сомнений, лучшие их песни будут звучать и через сто, и через двести лет — всегда.

Виктор КОЖЕМЯКО.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср сен 20, 2023 11:49 pm

Доколе славить предателей?
№102 (31451) 21 сентября 2023 года
4 полоса
Автор: Андрей КРЮКОВ, литератор. г. Ростов-на-Дону.

Для любого издания и автора дороже всего неравнодушие читателей. В данном случае оно проявилось сразу же после публикации статьи «Доколе славить предателей?» в номере 86-м «Правды» за 15—16 августа с.г. И я прекрасно понимаю, что причина не в каких-то удачных журналистских изощрениях, а в самой теме остро необходимых заметок.

Тема, над которой предложено было сообща поразмыслить в газете, — предательство, а также общественное и государственное отношение к нему, особенно за последние три с половиной десятка лет. В роковом 1991-м прежде всего именно предательство изнутри страны, поддержавшее вражеский натиск извне, привело к уничтожению Советского Союза, что стало катастрофой всемирного масштаба. Эта трагедия жжёт души многих наших соотечественников. Причём время не стирает её в сознании многих, а, наоборот, ещё более заостряет.

Почему? Об этом с особой тревогой говорится в большинстве полученных редакцией откликов. Авторы их подчёркивают: опираясь на предательскую «пятую колонну», врагам удалось разорвать на части нерушимый, казалось бы, СССР. А теперь таким же способом надеются разорвать и Россию. Вот чего ни в коем случае нельзя допустить!

Но возникает масса вопросов, которые озадачивают честно мыслящих людей в нашей стране и на которые они не находят ответа. И первый среди них такой: почему до сих пор на высшем государственном уровне должной оценки не дано тем персонам, по чьей вине мы лишились родной для нас и самой справедливой Советской страны?

Какое там осуждение! Горбачёв удостоен высшего ныне российского ордена — Святого апостола Андрея Первозванного. Ельцин превозносится не только в Центре своего имени, но и претендует на аналогичные центры по всей стране. Да и вообще, как отмечают авторы многих откликов на эту нашу статью, вызывает возмущение всяческая реабилитация и даже героизация предателей. За что? По существу — за их антисоветскую и антикоммунистическую позицию, которая, выходит, всё на свете может оправдать. Вот и продолжает оправдывать…

Напомню самые первые отклики на статью «Доколе славить предателей?», которые, при всей газетной тесноте, за истекшее время удалось напечатать. В номере 90-м за 24 августа — «Предательство убило великую страну» профессора В.А. Туева из Ленинграда. Скажу здесь и о том, что стало мне известно. Оказывается, Василий Афанасьевич писал этот материал в дни, когда была смертельно больна его дочь. Боль за дочь и боль за любимую страну соединились у него. Выразим соболезнования настоящему гражданину и патриоту.

А в номере 98-м от 12—13 сентября — поразительно точное и яркое высказывание библиотекаря из Пскова Натальи Кимовны Бухвал под заголовком «Неприятие Красного знамени — это тоже предательство!». Конечно, так и есть, о чём говорится и в ряде других писем.

Сегодня мы публикуем ещё два отклика — литератора и кандидата исторических наук. Несколько полученных писем на очереди, и мы ждём от вас продолжения насущного разговора.

Виктор КОЖЕМЯКО,

политический обозреватель «Правды».

По хитрому опыту антикоммунизма

Идеология предательства, разрушившая СССР, сегодня угрожает России

Статья Виктора Кожемяко «Доколе славить предателей?» в «Правде» за 15—16 августа с.г. поднимает очень важную, животрепещущую тему. В прошлом предатели изнутри уничтожили Советский Союз. Сегодня, когда проамериканский Запад ставит задачу уничтожить Россию, особая ставка нашими ненавистниками опять делается на «пятую колонну», ползучее формирование резерва для неё.

И вот что становится очевидным для меня: новых разрушителей в ряды «пятой колонны» ныне вербуют зачастую идеологические клише, мифы и штампы, отработанные ещё при разрушении СССР.

В статье очень своевременно упомянут роман Александра Солженицына «В круге первом». На нём хочу остановиться особо. Именно эта книга содержит набор взглядов, оценок и мнений, на которых сформировались умонастроения современных наших прозападных либералов, поборников проамериканских «общечеловеческих ценностей» и «демократических свобод». Через стекло солженицынских писаний «общечеловеки» до сих пор видят мир. И от такого взгляда — один шаг до предательства.

Но сначала об одной информации с текущей новостной ленты. Вот 28 августа ФСБ России сообщила о пресечении противоправной деятельности информатора посольства США в Москве — российского гражданина. Он, говорится в сообщении, за материальное вознаграждение выполнял задания по сбору информации о ходе специальной военной операции, о мобилизационных процессах в регионах нашей страны, о проблемных моментах и об оценке их влияния на протестную активность населения в преддверии президентских выборов в 2024 году.

Даже не вдаваясь в подробности и мотивы «деятельности» такого гражданина России, можно с уверенностью сказать, что его поступок вряд ли найдёт понимание и сочувствие у патриотически настроенных соотечественников. Между тем этот случай имеет прямую аналогию с солженицынским романом! Ведь в нём советский гражданин тоже «информирует» американское посольство. Но только в романе Солженицына изменнический акт подаётся как благое дело, чуть ли не как подвиг.

Напомню: персонаж «В круге первом» — советский дипломат Иннокентий Володин по телефону сообщает в посольство США о готовящейся передаче советскому агенту в Нью-Йорке американских ядерных секретов. Идёт на это Володин потому, что не хочет, чтобы у его страны появилось атомное оружие, пытается этому помешать. Оправданию такого поступка, подведению под него, так сказать, идеологической базы и посвящает Солженицын свой роман.

Главная его цель — доказать, что атомная бомба в руках Сталина и «его клики» явится угрозой для мира: «Атомная бомба у коммунистов — и планета погибла». То, что к тому времени (действие романа происходит в 1949 году) Соединённые Штаты уже располагают атомной дубинкой и она представляет реальную опасность для родины Володина, в расчёт не берётся. Напротив, читатель словно подводится к выводу, что Советскую страну с её «людоедским режимом» и хорошо бы стереть с лица земли, исключить из семьи свободных, процветающих наций, — в таком чёрном, нелепом, гротескном виде рисуются Солженицыным советская жизнь, которая целиком уподобляется тюремной «шарашке», и руководители страны, мотивы их поступков.

Солженицын смахивает здесь на полотёра, выдающего себя за писателя из фильма «Я шагаю по Москве», которого великолепно сыграл Владимир Басов. Полотёр, читая о благородных людях и бескорыстных поступках, объявлял такую литературу конъюнктурой и лакировкой действительности, в которой нет «правды характеров». А правду характеров он видел в низких побуждениях и корыстном расчёте людей.

Наш полотёр, то бишь писатель Солженицын, всё поведение Сталина, ход его мыслей и логику действий объясняет страхом, мстительностью, хитростью, поиском выгоды, подлостью. Роман написан в пятидесятых годах прошлого века. Так вот, главы о Сталине до краёв наполнены теми домыслами, бульварщиной, спекуляциями на сталинскую тему, которые через тридцать лет, в перестроечные времена, мутным потоком хлынут из «демократических» СМИ. Сталин — «незаконный сын», сотрудник охранки, поклонник Гитлера, гипертрофированный властолюбец («император Земли»), параноик — весь этот водопад бездоказательных нелепостей, затопивших полосы газет и журналов во времена «гласности», до сих пор остающихся «джентльменским набором» представлений о Сталине в либерально повёрнутых головах, имеет своим истоком в том числе и «В круге первом».

Так же предвзято, до карикатурности, Солженицын трактует и сталинских соратников. Например, Абакумова, министра госбезопасности. Сообщается, что Абакумов поднялся до высокого поста благодаря рукосуйству на допросах и обогатился на посылках трофейного имущества из покорённой Германии. «Но в несравненно более выгодном положении находилась контрразведка Смерш. До неё не долетали снаряды врага. Её не бомбили самолёты противника. Она всегда жила в той прифронтовой полосе (…) Грузовики, поезда и самолёты повезли богатство офицеров Смерша. Лейтенанты вывозили на тысячи, полковники — на сотни тысяч, Абакумов грёб миллионы».

Как говорится, поди проверь. Но, конечно же, не упомянуто об Абакумове, в войну руководившем военной контрразведкой, как о дирижёре радиоигр, которые успешно вели советские контрразведчики, поставляя противнику дезинформацию, и о роли контрразведки в срыве масштабной диверсионной войны, на которую делал ставку абвер, массово засылая к нам своих агентов.

Очернять сотрудников особых отделов, которые якобы отсиживались в тылу и горазды были только со своими воевать, — эта мода тоже утвердилась с участием солженицынской подачи. До сего дня записные либералы едут на любимом коньке из страшилок о заградотрядах и штрафбатах. Хорошо, что сегодня меньше веры бородатым байкам о злокозненных особистах, прячущихся за солдатскими спинами, правда всё более зримо заявляет о себе. Так, в прошлом году в Ростове-на-Дону открыт мемориал военным контрразведчикам, погибшим в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками на донской земле. В перечне павших свыше семидесяти имён.

Но вернёмся к теме оправдания предательства. Собственно, объяснение своему поступку Володин формулирует в нескольких фразах, мысленно обращённых им к жене: «Но что б он мог ей в трёх словах сказать (…) Что не надо путать отечества и правительства?.. Что такое надчеловеческое оружие преступно допускать в руки шального режима? Что нашей стране совсем не надобно военной мощи — и вот тогда мы только и будем жить?»

Узнаёте? Сегодня достаточно зайти на любой либерально заряженный канал на Ютьюбе или на страничку в соцсетях, и там мы обязательно встретим подобные рассуждения. Что политический режим это одно, а Родина — другое. Что дурной тон любить Отечество только за то, что ты в нём родился. Что страна сильна благополучием её граждан, а не накачанными военными мускулами. Костяком воззрений современной нашей «либеральной оппозиции» остаются тезисы антисоветского романа семидесятилетней давности. Нынче это зовётся «приверженностью общечеловеческим ценностям».

И не потому плохи эти воззрения, что уж вовсе нет в них повода для размышления. Тем более что в романе родоначальником такой позиции указан аж сам Герцен: «Герцен спрашивает (…) где границы патриотизма? Почему любовь к родине надо распространять и на всякое её правительство? Пособлять ему и дальше губить народ?» Хорошая тема для умозрительной дискуссии. Но беда в том, что идеология «общечеловечности», выросшая из антикоммунистической, в пору испытаний становится у нас питательным бульоном для формирования психологии отступничества и прямой измены. Это билет в «пятую колонну» разрушителей страны.

Дипломат Володин, уже схваченный чекистами, фантазирует: «Ему вообразилось столкновение, сшибка американской статуи Свободы и нашей мухинской, вертящейся, столько раз повторенной в фильмах. И туда, на расплющивание, в самое страшное место, сунулся он позавчера».

После развала СССР особое звучание приобрела фраза: «Метили в коммунизм, а попали в Россию». Нынешние события показывают, что антикоммунизм, предательски разрушивший Советский Союз, продолжает быть смертельно опасным и для России. Разлагающее действие «В круге первом» и подобных ему сочинений на некрепкие умы продолжается, пещерный солженицынский антикоммунизм, казалось бы, уже давно разоблачённый самим временем, активно работает на разрушение, вербует предателей.

Дело в том, что коммунистическую идеологию, советский образ жизни, социалистические принципы отношения человека к человеку и патриотизм наша страна навсегда впитала в себя, как бы ни старались теперь декоммунизаторы и десоветизаторы всех мастей.

Отделить коммунистический хребет от тела России невозможно, не убив её. Вот почему так опасны сегодня антикоммунистические атаки, откуда бы они ни исходили — с властных трибун или из лагеря либеральной оппозиции. Антикоммунизм в «чистом виде» или под прикрытием заботы об общечеловеческих ценностях ослабляет Россию и добавляет ресурсов «пятой колонне».

«Мишка-каин» прозвище оправдал
№102 (31451) 21 сентября 2023 года
4 полоса
Автор: Александр ПЛАТОШКИН, кандидат исторических наук. г. Москва.

Не вошёл Горбачёв в историю, а вляпался

Актуальную тему предложил Виктор Кожемяко в статье «Доколе славить предателей?» («Правда», 15—16 августа 2023 года). Оказывается, ныне клятвопреступник Мазепа не только на бандеровской Украине, но и в России возведён на пьедестал «замечательных людей».

Нельзя не согласиться с тем, что издательство «Молодая гвардия», готовя к печати биографию Мазепы в серии ЖЗЛ, было осведомлено, какие нынче книги востребованы. Стало быть, полагало, что выполняет некий «социальный заказ». Кожемяко задаёт читателям прямой вопрос: а вас беспокоит тема предательства? Ведь недавно российский президент вынужден был поставить её в центр внимания, экстренно обращаясь к стране.

Ответ однозначный: конечно беспокоит, причём очень многих. Вот и доктор философских наук профессор В.А. Туев, откликнувшийся на эту публикацию («Правда», 24 августа 2023 года), отмечает исключительную её злободневность. После рокового 1991 года мы вынуждены по-особому размышлять о роли предательства в жизни общества. Все наши беды последних лет — из-за ликвидации СССР, самой грандиозной геополитической катастрофы ХХ века, ставшей апофеозом предательства.

Профессор, как и журналист «Правды», прежде всего имеет в виду М. Горбачёва. Многочисленные исследования, посвящённые его деятельности, раскрывают, так сказать, анатомию предательства. Кто он, Горбачёв? Глупец, мздоимец, изменник? «Чья невидимая рука вознесла на вершину власти этого маленького, коренастого, злобного человечка?» — вопрошает один из авторов монографий о нём.

Назову лишь некоторые, в разное время вышедшие из печати: «Последний генсек» В. Казначеева, «Кто вы, mr. Gorbachev?» В. Шведа, «Крушение пьедестала» В. Болдина — всего и не перечислить. Вероотступников, предателей в мировой и российской истории немало. Почему же на особом месте Горбачёв? Слишком ничтожна личность, волею обстоятельств оказавшаяся у кормила власти, и слишком масштабны, разрушительны результаты её деятельности. Их, как уже сказано, и поныне остро ощущают на себе россияне, жители стран СНГ.

Между тем предательство — тема действительно вечная. Можно вспомнить разных лиц, приобретших за счёт его позорную славу. Иуда Искариот, Марк Юний Брут, ближе к нам — тот же Мазепа, Курбский, Власов наконец. Разные мотивы, разные и последствия. В одних случаях отражается оно лишь на определённом человеке, в других — оказывает воздействие на целые народы и государства. Среди преступлений именно этот порок особо осуждаем обществом. Уголовные кодексы многих стран содержат жесточайшие меры наказания за измену Родине. Да и мнение толпы благосклоннее к ловкому мошеннику или вору, нежели к предателям. Данте в «Божественной комедии» поместил их на самый глубокий круг ада, где Иуду и Брута пытает сам дьявол.

То, что В. Кожемяко и В. Туев особо подчёркивают роковую роль предательства в уничтожении великой Советской державы, абсолютно справедливо. Иные скажут: «Опять про Горбачёва? Сколько можно?» Но, не осмыслив, не оценив масштаба его преступных деяний, рискуем снова наступить на горбачёвские грабли. Тем более что отношение к нему, как и к другим виновникам глобальной катастрофы, разное. Для одних Горбачёв — «герой нашего времени», сокрушивший социализм. Для других, коих, думаю, большинство, — карьерист, краснобай и предатель.

«Несущий ответственность за судьбу коммунистов, которые верили ему, избрали своим лидером, он первым отрёкся от КПСС, предал и трусливо бросил её. Это похоже на поступок капитана, покинувшего тонущее судно раньше других, или генерала, первым сбежавшего с поля боя даже впереди всех армейских трусов». Оправдал он позорную кличку и в тревожные августовские дни, отрёкшись от причастности к ГКЧП. Между тем накануне этих событий, в Форосе, прощаясь с посетившими его соратниками, сказал: «Действуйте». Это пишет Валерий Болдин в книге «Крушение пьедестала» (М.: Республика, 1995).

Таков был апофеоз почти семилетней работы Горбачёва на высоком посту, констатирует автор. Судьба благоволила этому крестьянскому парню. Медалист, он без экзаменов поступает на юридический факультет МГУ. В университете занимается общественными делами. А по окончании учёбы, вместо рутинной, кропотливой службы в правоохранительных структурах, где проявить себя весьма непросто, идёт «в верха» — через комсомольскую, партийную работу. И вот, «долго ли, коротко», возглавил ЦК КПСС, а затем становится первым и последним президентом СССР.

Книга В. Болдина вышла тиражом 15 тысяч экземпляров, у неё немало читателей в социальных сетях. Об авторе следует сказать особо. Валерий Иванович Болдин, член ЦК КПСС, помощник М. Горбачёва, позже — заведующий Общим отделом ЦК КПСС. Можно сказать, правая рука генсека, «хранитель протокола», организатор текущей работы аппарата ЦК и главы партии. В прошлом журналист, член редколлегии «Правды». Человек, не способный поступиться истиной ради конъюнктурных соображений либо из-за личных симпатий, антипатий. Могу это ответственно свидетельствовать, как его коллега по совместной работе в редакции.

Не комментировал он свой переход на службу в аппарат ЦК. Но, судя по всему, предложение работать с подающим надежды членом Политбюро (ставшего затем генсеком) воспринял с интересом. Когда же наступило разочарование? Ответ — на 79-й странице этой книги: «1988 год стал для меня годом прозрения. Я вдруг обнаружил, что судьба государства, рост его могущества — не главная цель Горбачёва… В его поведении начали просматриваться тенденции вождизма, себялюбия, корысти, популизма».

Широкая поддержка генсека, пишет далее В. Болдин, стала иссякать именно к этой поре, отсюда шараханье, неуверенность в себе, маневрирование. Он был вынужден всё время взбадривать свои команды, часто менять помощников, состав лиц для подготовки докладов, речей, интервью. Между тем люди ждали от нового лидера не красивых слов, а чётко выработанного курса, реального улучшения жизни. А он вместо этого стал на стезю предательства.

Не добившись успеха в экономике и рискуя потерять власть, Горбачёв, чтобы обезопасить себя от оппонентов и их критики, стал расправляться с непослушными в партии и государстве. Любыми способами, не считаясь ни с заслугами, ни с интересами страны.

На это недвусмысленно указывают и другие исследователи, в том числе былые соратники Горбачёва. В частности, Владислав Швед, член ЦК КПСС в 1990—1991 годах, секретарь ЦК Компартии Литвы. Генсек был под влиянием неких внешних обстоятельств, рассказывает он в беседе с журналистом Алексеем Тимофеевым (газета «Столетие ру», 18.08.2023). И силы, которые его вели, сумели установить режим его личной власти в КПСС и СССР. Это позволило ему трижды сменить состав Политбюро и ЦК КПСС, несколько раз перетасовать генералитет Советской Армии, аппарат Совмина, Госплана, ведущих союзных министерств, подобрать под себя «удобных» руководителей СМИ.

А история с посадкой самолёта Руста на Красной площади в мае 1987 года помогла обезглавить Советскую Армию, её высший командный состав, не принявший курс Горбачёва на безоглядное одностороннее разоружение. В. Швед ссылается, в частности, на генерала армии Петра Дейнекина, главнокомандующего ВВС РФ в 1991—1997 годах. Он заявил, что полёт Руста был тщательно спланированной провокацией западных спецслужб. Проведена она была с согласия и с ведома отдельных лиц из тогдашнего руководства Советского Союза.

По итогам «разборки» инцидента с Рустом был отправлен в отставку министр обороны СССР маршал С.Л. Соколов, упорно сопротивлявшийся планам Горбачёва по ликвидации Организации Варшавского Договора, поспешному выводу советских войск из стран Восточной Европы и одностороннему сокращению стратегического военного потенциала СССР.

В. Швед напоминает о переговорах Горбачёва и канцлера Германии Г. Коля в июле 1990 года на северокавказском курорте Архыз. Поехал на эту встречу, не посоветовавшись ни с Министерством обороны, ни с ЦК, ни с международным комитетом Верховного Совета СССР. Стремился максимально всё засекретить, скрыть от соратников в Москве, так как планировал обсудить сдачу ГДР и вывод Западной Группы советских войск. Изменил и практику переговоров с лидерами западных держав. Решающую их часть предпочитал вести один на один, без протокола, что позволяло значительную часть договорённостей сохранять в тайне.

Был ли у него стратегический план ликвидации партии, развала страны? «Вряд ли, — полагает В. Болдин. — Но была какая-то идефикс, цель, достичь которой без уничтожения существовавшей системы невозможно. Двигался он к ней импульсивно, с опаской». Могу лишь, пишет он далее, присоединиться к выводам аналитиков, которые считают, что это был уже не его выбор. Генсек оказался повязанным теми силами в стране и за рубежом, которые давно расставили для него силки, и он вынужден был вести свою партийную паству на ту морально-физическую живодёрню, из которой невредимым и обогащённым выходил он один.

Предательство Горбачёва, полагают авторы выше названных исследований, вершилось при активном участии западных политиков, идеологов, психологов. И «пятая колонна» в СССР формировалась их усилиями, получала финансовую, а также всякую иную поддержку. «Агенты влияния», не чувствуя должного отпора, дестабилизировали обстановку в стране, сеяли межнациональную рознь. Складывалось впечатление, что Горбачёв специально всё расшатывал. В. Швед ссылается, в частности, на трагические события в Сумгаите, Тбилиси, Вильнюсе. Горбачёву своевременно докладывали о готовящихся провокациях, но он медлил с принятием решительных мер. И лишь тогда давал указание их применить, когда противостояние враждующих сторон оборачивалось кровопролитием.

Наблюдая ситуацию в СССР, друзья и недруги за рубежом соответственно определяли своё отношение к нам. За спиной Советского Союза совершались сделки, ослаблявшие единство Содружества, ущемляющие наши экономические интересы. Лучшие образцы продукции соцстраны отправляли Западу за конвертируемую валюту, а нам — то, что там не востребовано. В то же время высокотехнологичные разработки, которыми мы щедро делились с партнёрами, с их помощью уплывали к нашим конкурентам.

Откуда же у Горбачёва особые симпатии к Западу? Может, с той далёкой поры, когда прислуживал оккупантам, позировал фотографам на фашистском танке, готовом рушить наши города и сёла, уничтожать наших людей? Дитя — какой спрос. Да и прислуживал, наверное, иногда по принуждению, как многие взрослые, оказавшиеся на оккупированной территории. Но такие пацаны нередко выполняли поручения партизан, подпольщиков, пробивались на передовую, становясь сынами полков. Есть версия, что любовь Горбачёва, в частности, к Германии, связана с тем, что немцы могли во время войны склонить его на свою сторону. Историк Андрей Фурсов поясняет, что у них была программа работы с детьми от 12 до 16 лет — с целью создания агентуры, «закладок на перспективу».

Во всяком случае зарубежные политики и психологи, как известно, внимательно изучали «Горби», искали самые слабые его «струны», на которых можно было выигрышно сыграть. В нём, отмечает В. Болдин, сочетались неуверенность, мягкость, дар организатора и краснобая, крестьянская сметливость и — скаредность. Даже в должности генсека он не мог отказаться от любого подношения. Всё чаще стал получать огромные премии от различных зарубежных фондов за книги, другие работы. Горбачёву присылали и довольно весомые медали из золота, серебра, платины, коллекционные монеты из драгоценных металлов. На Западе, видать, почувствовали эту его слабость и старались таким образом подкупить...

В декабре 1991-го, в дни беловежского сговора трёх президентов союзных республик, это рассказывает журналисту В. Швед, советский спецназ почти сутки в полной боевой готовности ждал вылета в Белоруссию для ареста заговорщиков. Но приказа от президента Горбачёва так и не последовало. Почему? Развал страны для Михаила Сергеевича был единственным вариантом избежать наказания за преступления против СССР и народа. Нет государства — нет и ответственности.

Со временем Горбачёв начал испытывать серьёзные опасения за свою жизнь. Пересел в бронированный «Зил», велел усилить сопровождение. Желание надёжнее схорониться было оправданным. Он уже ездил на работу под ненавидящими взглядами своих сограждан. Спустя несколько лет после крушения СССР, Горбачёв приехал на малую родину, в Ставрополь. Это, свидетельствуют очевидцы, было печальное зрелище. Краевое начальство его не встретило и не приняло.

Не захотели повидаться с ним и старые знакомые. Люди, знавшие его, переходили на другую сторону улицы, чтобы не дать волю своему гневу. «Мишка-каин» (то есть коварный авантюрист, интриган), как звали его некоторые земляки в пору совместной работы, таким и остался в их глазах. Учёный и политик Ричард Косолапов дал Горбачёву ещё более объективную и безжалостную характеристику: «всемирно-историческое или эпохальное ничтожество».

Мазепа при жизни лишён был Петром I всех наград и почестей, церковь предала его вечному проклятию. «А как соотносится петровское отношение к предательству с днём нынешним?» — ставит вопрос В. Кожемяко.

Президент РФ, как уже сказано, публично заклеймил предательство, осудил и «пятую колонну» за антипатриотическую деятельность, минюст систематически пополняет список иноагентов. Но что с того, если поныне существует Ельцин-центр? Если только в этом году отменили наконец так называемый Гайдаровский экономический форум с неизменным участием членов правительства. Кто же он, Е. Гайдар? За какие заслуги честь? Горе-реформатор, уничтожавший под диктовку американских советников наши стратегически важные отрасли и объекты. Инициатор пресловутого «прыжка в рынок», будто в омут. Ядовитые брызги от «прыжка» страна болезненно ощущает до сих пор. А вот, поди же, удостоился форума, более того — имя Е. Гайдара носит один из научных институтов.

Не удалось тогда Мазепе повернуть вспять процесс единения двух братских народов, напоминает В. Кожемяко. Горбачёв же оказался куда успешнее: разрушил Союз народов и государств. И ушёл этот антигерой, не раскаявшись, обласканный властью. Как ни странно, поднимающие ныне Россию с колен щедро наградили того, кто её на колени поставил. В связи с семидесятилетием Горбачёв получил орден Почёта: «за большой вклад в развитие демократических преобразований». А к восьмидесятилетию — высшую награду Родины, орден Андрея Первозванного: «за большой личный вклад в укрепление мира и дружбы между народами и многолетнюю плодотворную общественную деятельность».

Звонкая пощёчина миллионам граждан России, СНГ, неисчислимым жертвам «большого личного вклада»! «Но есть, есть Божий суд…» — гневно восклицал поэт Михаил Лермонтов по иному, но тоже трагическому поводу. Впрочем, надеяться на Божий суд — дело сугубо личное. А вот суд истории над теми, кто предал интересы Советской Родины, ещё далеко не завершён, и окончательный вердикт его должен быть самым суровым.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт окт 05, 2023 6:10 pm

Очень хочется им Ельцина оправдать
№109 (31458) 6—9 октября 2023 года
2 полоса
Автор: Виктор КОЖЕМЯКО.

По первым трагическим дням октября 1993-го этот осенний месяц уже тогда в нашей стране назвали и чёрным, и кровавым. Такого ещё не бывало! На глазах у всего мира танковые орудия расстреляли здание, где работал законно избранный высший орган государственной власти — Верховный Совет. Сотни людей, пришедших на его защиту, стали жертвами этой чудовищной расправы. Потрясение для абсолютного большинства наших соотечественников — колоссальное.

И вот минуло 30 лет. Каково отношение к тем событиям сегодня? Расхоже прозвучит, даже в чём-то банально, однако приходится это произнести: отношение разное.

В самом деле, ведь власть траурными днями памяти 3—4 октября официально никогда не объявляла. И вообще все эти годы старалась каждый раз скорбные для многих даты как бы не замечать. Признаем, что были и есть у неё в этом смысле сторонники.

С другой стороны, из года в год на просторах России слышится: «Не забудем, не простим!» Именно о тех октябрьских событиях 1993-го, которыми множество людей по-прежнему потрясены. Митинги, собрания, шествия памяти «от Москвы до самых до окраин» убедительно это подтверждают.

Почему предпочли помалкивать провластные СМИ, было очевидным. Ясно же, что оправдать происшедшее невозможно, а лишний раз возбуждать горькие воспоминания у людей нежелательно. Однако к 30-летию трагедии, судя по всему, «наверху» готовились особо.

Меня удивило, когда ещё за две недели до основных октябрьских дат по телеканалу НТВ я вдруг услышал вопросы на эту тему. Шло регулярное так называемое ток-шоу под названием «Место встречи». По обыкновению, преимущественно обсуждались ход специальной военной операции, а также другие новости, связанные с положением на Украине. Поворот к 1993 году ведущий Норкин совершил неожиданно и резко. Давайте поговорим, дескать, о происшедшем тогда, а главное — как теперь к этому относиться?

Доктор исторических наук Шишкин сразу однозначно заявил, что никакой перемены тут для него быть не может. Ельцин совершил кровавый государственный переворот, чем заслужил себе самый суровый приговор. Что же и почему здесь менять?

Но ведущий призвал не торопиться. И мотивировал это так. Да, конечно, меры были приняты Ельциным экстраординарные, однако сама ситуация этого требовала. Ведь таким образом была предо-твращена угроза гражданской войны! А потом, придав голосу ещё больше значительности, Норкин напомнил: учтите, не кто иной, как Ельцин, выдвинул на президентский пост Путина. Другой-то, может быть, и не выдвинул бы...

Повисло на миг молчание, которое поспешил прервать темпераментный журналист газеты «Коммерсант» Юсин. О, как горячо стал он объясняться в любви к Ельцину! «Это мой президент, я всегда только за него голосовал, он отстаивал демократию...»

Другие приглашённые гости НТВ под заметным влиянием ведущего тоже стали поворачивать нос по ветру. Ну вот, подумал я, если была поставлена задача запустить пробный шар с аргументами в оправдание Ельцина, то, наверное, это будет продолжено.

Ждать пришлось недолго.

Мотив оправдания главного расстрельщика Дома Советов действительно всё явственнее зазвучал в разных телепередачах. Кульминацией же стала премьера телефильма «1993 год. Перелом», состоявшаяся на канале «Россия 1» в минувшее воскресенье.

Фильму предшествовала широчайшая реклама, а представлен он был как авторская работа известной тележурналистки Наили Аскер-заде. Не собираюсь принижать её личный вклад в создание такого концептуального творения, но по всему видно, какие большие силы и средства здесь были задействованы. Соответственно поставленной задаче, так могу сказать.

Анонс прозвучал подчёркнуто сдержанно: «30 лет назад в России произошёл политический кризис, который привёл к гибели более ста пятидесяти человек и изменил структуру государственной власти в стране».

Вы чувствуете, как тщательно взвешено каждое обтекаемое словечко? Стиль общения со зрителями у данной телеведущей обычно тоже корретно сдержанный, почему, я думаю, ей и доверили столь ответственную миссию — разговор о расстреле Дома Советов тридцать лет спустя. С целью? А вот посмотрим.

Очень скоро понимаешь, что первое, к чему стремились создатели фильма, — постараться обаять зрителя впечатлением полной объективности. Это сказывается уже в подборе людей для интервью, из которых, собственно, и складывается телеповествование. Есть в фильме ближайшие соратники Ельцина. Но есть и активные его противники. По крайней мере ставшие таковыми на этот отрезок времени. Начиная с Хасбулатова и Руцкого, то есть Председателя Верховного Совета и вице-президента.

Да, известно, что волею судьбы они оказались как бы во главе вставших тогда против Ельцина. Толчок для противостояния был серьёзнейший: указ президента РФ №1400 от 21 сентября, которым отменялись избранная народом власть и Конституция. Сразу же при рассмотрении в Конституционном суде указ был признан незаконным. На основании этого собравшийся в Доме Советов Съезд народных депутатов отрешил Ельцина от должности. Тут и вышли на самый первый план Хасбулатов и Руцкой.

Однако в фильме не говорится о том, что ельцинский указ был последним роковым ударом по Советской власти, система которой в стране таким образом ликвидировалась. Упор делается на другое — на личные взаимоотношения между тремя властными персонажами «новой России».

Мы слышим с экрана, что к сентябрю 1993-го уже полтора года отношения между Ельциным с одной стороны и Хасбулатовым, Руцким — с другой были ненормально напряжены. В чём же причины?

В личных особенностях каждого из них — так по фильму получается. Не сошлись характерами. В конце концов, подводя горестный итог, и расстрел Дома Советов ведущая объяснит тем, что упрямство Ельцина столкнулось с амбициозностью Хасбулатова и честолюбием Руцкого. Столкнулись они непримиримо — другого выхода из этого словно уже и не было.

Ладно, что хоть упрямство за Ельциным признано…

А всё-таки попробуем вслед за свидетельствами очевидцев конкретизировать поводы взаимного недовольства этих троих. Бывший глава ельцинской президентской администрации Сергей Филатов считает, что Хасбулатов и Руцкой стали слишком много критиковать Ельцина. Первый даже позволял себе во время публичных выступлений пощёлкивать пальцами по горлу, намекая на пристрастие Бориса Николаевича к спиртному. «Ему об этом докладывали, и он раздражался, конечно…»

Ещё более существенно, по Филатову, что оба они, Руцкой с Хасбулатовым, не одобрили гайдаровские реформы, запущенные Ельциным. Но это разве имеет отношение к их личным характерам?

Идеализировать эти две политические фигуры нет оснований. Оба вместе с Ельциным душили Советский Союз, о чём справедливо напоминает в фильме лидер КПРФ Геннадий Зюганов. Но за прошедшее время (всего-то полтора-два года!) ореол «демократа» Ельцина успел померкнуть до крайности в глазах почти всей страны. Творившееся в России под его началом было убедительнее самых красноречивых ельцинских слов! Да и слова-то его всё чаще по нему самому били.

Например, ведущая в фильме задаёт вопрос Руцкому, когда у него, преданного ельцинского помощника, изменилось отношение к Борису Николаевичу. Ответ: «В 1992 году, когда в конгрессе США он заявил: «Господи, благослови Америку!»

Что ж, можно поверить. Хотя не совсем понятно, почему раньше прозрение у Александра Владимировича не наступило. Скажем, после того как Ельцин, подписав Беловежское соглашение, первый свой телефонный звонок сделал президенту США Бушу: услужливо доложил, что Советского Союза больше не существует. И разве не видел Руцкой, как американские агенты всё увереннее рассаживаются в ключевых кабинетах государства Российского?

Суть же в том, что теперь начатое падение страны совершенно очевидно подошло к опаснейшей черте. По чьей вине в первую очередь? Его, Бориса Ельцина, возглавившего лепку, круша всё, колониального олигархического капитализма в России. И люди (многие тысячи!), пришедшие на защиту Дома Советов, именно против этого героически протестовали прежде всего.

Вот кому совсем не дали слова в программном телефильме о событиях, главными участниками которых они и были! А многие из них, как мы знаем, расплатились даже собственной жизнью. За что расплатились? За Родину, за Россию!

Это не просто красивые слова. Так происходило по существу. И как важно было бы в данном фильме это раскрыть! Нет же, исключительно важное осталось за кадром. Всё подменила схватка трёх лиц, а затем вытекающие отсюда рассуждения, кто в этой схватке более виновен.

Конечно, пик противостояния — танковый расстрел Дома Советов. И здесь вопрос вопросов: а можно ли было этого избежать?

Сошлюсь на собственное расследование, проведённое вскоре после трагических событий. Я расспрашивал тогда многих компетентных специалистов — и военных, и штатских, был ли другой вариант в той ситуации. Без танков. Без канонады. Мне такие варианты излагали вполне обоснованно.

Однако Ельцин решил по-своему. Я уже подзабыл, а фильм напомнил, что его до вечера 3 октября даже не было в Москве. Отдыхал с семьёй в Барвихе, когда здесь всё уже полыхало (тоже о чём-то говорит?!). Прибыл вертолётом, приземлившимся на Ивановской площади Кремля. Естественно, самое первое и главное — что делать с засевшими в «Белом доме»?

Участник того исторического совещания в фильме вспоминает общую озадаченность, а затем голос известного ельцинского прислужника Коржакова. Он говорит: вот у меня, мол, есть заместитель, контр-адмирал, и он предлагает завтра с утра выдвинуть перед «Белым домом» танки — пусть ударят из пушек по первым этажам.

Эврика! Вот такое Борису Николаевичу по душе. Вот за это он хватается и уже не отпустит. Хотя, как можно понять из воспоминаний участников фильма, «неготовность к радикальным мерам» чувствовалась у многих, даже у военного министра Грачёва. Но Ельцин с ходу взбодрил его: какой же ты министр обороны, если бандиты засели в «Белом доме», а ты их оттуда не выкуриваешь?

Ведущая фильма сочла нужным в дополнение процитировать фрагмент книги «Записки президента», одной из тех, которые будут сочинены для Ельцина его зятем — журналистом Юмашевым. И вот как раз о том, как принималось расстрельное решение:

«Запомнил взгляд Грачёва, тяжёлый взгляд. Ох как нелегко далось ему это решение! Применять боевое оружие в мирное время для солдат и офицеров — тяжелейшее испытание. Мы это поняли ещё в августе 1991-го, и тогда никто не хотел никого убивать. «Белый дом» теперь был миной с запущенным механизмом, заложенной под Россию. Оставались минуты, секунды — и взрыв был неминуем. Да, стрелять, Павел Сергеевич! Стрелять, чтобы спасти Россию, спасти мирных людей, спасти миллионы от гражданской войны».

Вот вам оно, самооправдание палача, подхваченное тридцать лет спустя для оправдания его. Ну да, может, и не совсем полного: время от времени в фильме проговаривается, что по-своему виновны были в конфликте обе стороны. Однако спасение страны от гражданской войны — согласитесь, звучит сильно. И это, будто притча во языцех, упорно повторяется с экрана такими небезызвестными персонажами, как Швыдкой, Игнатенко, Степашин и т.п.

Хотя совершенно не мотивировано, почему гражданская война была неминуема, а единственный способ избежать её — расстрелять Верховный Совет. Кстати, одно значимое наблюдение о характере расстрела. Тут высказывания интервьюированных в фильме существенно расходятся.

Степашин, бывший в то время первым заместителем министра безопасности, утверждает, что стрельба по «Белому дому» велась не боевыми снарядами, а болванками: иначе, уточняет, от здания этого ничего бы не осталось. А вот уже упоминавшийся глава администрации президента Филатов сообщает, что болванки танкисты взять забыли, а потому стреляли снарядами настоящими.

Было и такое высказывание: болванки применили только при стрельбе по семнадцатому этажу, где находились финансовые и секретные документы особой важности. По всем остальным жахали снарядами боевыми — кумулятивными, фугасными.

Цель понятна: устрашение. Смысл объяснён в фильме по-ельцински: за Россию. Напомню, что за Россию погибли и защитники Дома Советов. Но какие это разные России!

В дрожащих лапах Ельцина стране ещё долгие годы придётся корчиться, переживая и чубайсовскую приватизацию, и разворовывание всего и вся, и дефолт, и много чего ещё. А тяжкие последствия этого сильно скажутся на целом тридцатилетии. Так не лучше ли было бы, если бы тогда, в 1993-м, избавились мы от «царя Бориса»?

Нет-нет, что вы! — внушает нам фильм «1993 год. Перелом». — Плохо, разумеется, что всё это с кровью произошло тогда. Но вполне могло быть и ещё хуже, гораздо хуже.

А почему? Ответа нет. Однако, следуя нелогичной логике творцов этого телеизделия, очевидно, мы должны выдохнуть теперь с благодарностью: «Спасибо, дорогой Борис Николаевич, спаситель вы наш…»

Только я уверен, что трудящаяся, честная, совестливая Россия не скажет так никогда. И сегодня для неё по-прежнему незабываем и актуален народный призыв 1990-х: «Банду Ельцина — под суд!»

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн окт 09, 2023 7:41 pm

Разве МХАТ им. М. Горького теперь не существует?
№110 (31459) 10—11 октября 2023 года
2 полоса
Автор: Виктор КОЖЕМЯКО, член редколлегии «Правды», член ЦК КПРФ.

Вечером минувшей субботы на телеканале «Культура» Михаил Швыдкой провёл очередную передачу из авторского своего цикла под названием «Агора». И посвящена она была грядущему 125-летию Московского Художественного театра.

Да, 26 октября — день рождения самого знаменитого в мире русского драматического театра, основанного в 1898 году будущими корифеями сценического искусства К.С. Станиславским и Вл. И. Немировичем-Данченко. Многие из живших в советское время могут вспомнить, что тогда каждый юбилей МХАТ имени М. Горького, как назывался этот театр с 1932 года, был в нашей стране поистине всесоюзным праздником театральной культуры.

Увы, это рухнуло в 1987-м. Как известно, стараниями недобрых сил в том году уникальный творческий коллектив оказался расколот, что стало прологом разрушения и всей великой Советской страны.

Дальнейшая судьба знакового театра читателям «Правды» хорошо известна. Почти половина талантливого актёрского состава МХАТ им. М. Горького, обречённая на выброс, была возглавлена героической Татьяной Дорониной и продолжила работу под прежним названием. Потому что закопёрщики смуты от него демонстративно отказались, провозгласив в изменившихся политических условиях «неподходящим». Заодно и звание академического театра отбросили — очевидно, тоже как «советский рудимент». Появился МХТ им. А.П. Чехова.

Сейчас мы не будем заново разбирать последствия происшедшего более тридцати лет назад. Основная масса наших читателей знает, насколько драматично, а подчас и трагично складывалась биография доронинского МХАТ из-за предвзятого, недоброжелательного, а иногда и прямо враждебного отношения к нему «сверху».

Ни для кого не секрет, что там есть отдельные, но весьма влиятельные лица, которые Доронину прямо-таки ненавидят. Величайшую русскую и советскую актрису, народную артистку СССР, а одновременно выдающегося театрального деятеля! Ибо ей, вопреки всем препонам, удалось сплотить замечательный творческий состав, успешно действовавший три десятка лет. А главное — гораздо более верный исконным традициям Художественного театра, чем претендующий на единоличие МХТ.

Но что же происходит? Затеяв эту свою предъюбилейную телепередачу, занимающий высокую должность специального представителя президента РФ по международному культурному сотрудничеству М.Е. Швыдкой о МХАТ имени М. Горького ни единым словом не обмолвился! Как будто никогда не было и нет такого театра, президентом которого, напомню, является ныне Татьяна Васильевна Доронина.

Вы удивлены вопиющим телетрюком? А я так до глубины души поражён был. И всё ждал по ходу разговора: может быть, кто-то из приглашённых к участию обмолвится наконец, что юбилей-то предстоит не только для МХТ, но и для МХАТ.

Нет же! Ставший художественным руководителем МХТ Константин Хабенский как был с начала передачи в центре обсуждения, так и остался. Он сам и другие пятеро гостей, вслед за Швыдким, говорили только про МХТ!

Возникает вопрос к Швыдкому, к телеканалу «Культура» и выше — к министерству культуры РФ: а разве МХАТ им. М. Горького уже не существует?

Серьёзный вопрос! Большой, принципиальный, взывающий к справедливости. Редакция курьером пошлёт номер «Правды» с этой репликой руководству министерства культуры, чтобы ответ для своих читателей получить как можно скорее. До юбилея-то времени остаётся совсем мало. А чрезвычайно важно, чтобы праздник был не только у обласканной свыше команды Хабенского, но и у поборников великой Дорониной.

Вы согласны с этим?

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт окт 12, 2023 11:08 pm

И явился тогда Волкогонов
№112 (31461) 13—16 октября 2023 года
3 полоса
Автор: Жан ТОЩЕНКО.

Член-корреспондент Российской академии наук Жан ТОЩЕНКО в беседе с политическим обозревателем «Правды» Виктором КОЖЕМЯКО

Фамилия досталась ему броская, хотя с ходу и не сообразишь, как точнее истолковать её применительно к носителю. Он ли гнал волка или волков либо они его?

Если обратиться к тому времени, когда фамилия эта стала одной из самых известных в нашей стране и за рубежом, очень быстро набирая всё большую громкость, тогда гонимым назвать Дмитрия Антоновича ни в коем смысле невозможно.

С чего бы вдруг? Волкогонов напористо зазвучал среди первейших имён, которые прямо на глазах становились символическими в объявленной Горбачёвым «перестройке».

Особенность на сей раз в том, что «перестройка-катастройка» эта сразу же вознесла на высший уровень популярности целый ряд имён, которых дотоле почти никто не знал.

А вот у генерал-полковника Дмитрия Волкогонова немалая известность уже была. Правда, совсем иного толка, нежели стремительно достиг он в наступивший новый период. И отсюда, с этого начинается его вклад в уничтожение Советской страны.

Каким же знали данного генерала до «перестройки»?

— Вы согласны, Жан Терентьевич, что у Волкогонова были как бы две известности — «доперестроечная» и последующая, причём по содержанию они диаметрально противоположные. Будто это вообще два разных человека!

— Фактически так и было. Недаром ведь говорят: перерожденец.

— Давайте объяснять читателям, что и как происходило с этим нашим антигероем. Представьте, как говорится, исходные биографические данные.

— Член ВКП(б) с 1951 года, вышел из партии в мае 1991-го.

— Рубеж понятен. А ведь до него ровно сорок лет считался правоверным коммунистом?

— «Считался» — подходящее слово, как выяснилось в итоге. Но об этом поговорим дальше.

Родился он в 1928 году. В 1952-м окончил Орловское танковое училище, в 1956-м — Военно-политическую академию имени В.И. Ленина (ВПА), затем здесь же адъюнктуру. Занимал различные должности в армейских политорганах, а в 1963 году вернулся в ВПА, где стал преподавателем и потом заместителем начальника кафедры. Это до 1971 года, когда почти на два десятка лет (!) обретает он основное место своей службы — Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского Флота: знаменитый ГлавПУР.

— В общем, получается, что главная его профессия в жизни — советский воинский политработник?

— Безусловно. Однако с весьма существенным дополнением! Он все эти долгие годы был политработником не простым, а руководящим. И ведь дослужился в ГлавПУРе до одного из высших армейских званий — генерал-полковника, до одной из самых высоких в армии должностей: в 1984—1988 годах он заместитель начальника Главного политического управления СА и ВМФ.

— То есть можно сказать, что по служебной высоте Волкогонов стал политработником №2 во всех Вооружённых Силах СССР?

— Да, именно так. Хотя генералом он был, что называется, паркетным. Танковое училище осталось лишь воспоминанием, ибо в войсках он по существу не служил и службы этой не знал.

— Но ведь прошла у него основная часть воинской биографии, как некоторые знатоки выражаются, на главном пункте управления сознанием и волей бойцов армии и флота, в направляющем центре их воспитания. Какая ответственность! И что вы можете сказать о его отношении к этой ответственности?

— Что ж, старался, но… Сугубо в своём понимании. Полковник в отставке Михаил Захарчук, который был с ним в близких отношениях, утверждает, что головокружительная карьера Волкогонова началась со времени, когда он стал референтом начальника ГлавПУРа генерала армии А.А. Епишева. В продолжение нескольких лет он писал за своего могущественного шефа всё: доклады, речи, многочисленные выступления в газетах, журналах, на радио и телевидении. Никто не в силах измерить и проанализировать объём той титанической работы, которую произвёл Волкогонов, будучи alter ego самого главного военного политработника. И если проанализировать все эти писания, то были они отражением самых тщательно отобранных положений официальной идеологии.

Кроме того, в силу должностных обязанностей он готовил материалы не только для своего непосредственного шефа, но и для министра обороны, его заместителей. Все эти выступления, как правило, проходили через руки «виртуоза пера и мысли» (так любовно называли Волкогонова некоторые благодарные начальники). Вот именно эта «виртуозность» и стала основой для стремительного получения очередных званий, до которых офицеры в войсках никак не могли дотянуться. И соответственно — должностей. Тем более таких, как начальник управления спецпропаганды («психологической войны»), каковым Волкогонов был в 1979—1984 годах: для этого требовалось заслужить особое доверие.

— Мне рассказывали, что, став вторым лицом в ГлавПУРе, Волкогонов лично командовал всеми военными газетами и журналами.

— Да, причём весьма жёстко и нахраписто. Никаких, даже самых невинных, отступлений от железобетонных «ценных указаний» свыше он не допускал и сам по этой части являл пример безу-пречный. Он с тонкостью сейсмического аппарата последней модификации чувствовал малейшее колебание «наверху» и с трансформаторской усердностью передавал это колебание в военные средства массовой информации. И попробовал бы кто ослушаться главного военного идеолога. В порошок стирал!

Заботился, чтобы как можно виднее себя «подать»!

— По-моему, Жан Терентьевич, стоит всё же разобраться в феномене известности, которую Волкогонов уже тогда получил и о которой мы упомянули. Согласитесь: страна знала Волкогонова гораздо больше, чем, скажем, его начальника Епишева. А почему? Не благодаря же редкой фамилии…

— Стараниями самого Дмитрия Антоновича. Он использовал для саморекламы всё возможное и невозможное. Вы кое-что, наверное, просто подзабыли. А вспомните хотя бы еженедельную передачу «Служу Советскому Союзу», которая по воскресеньям выходила на Центральном телевидении. Волкогонов буквально каждый раз, без перерывов, красовался в ней перед телекамерой! Не упускал и других телевизионных и радиопрограмм, где готовились передачи по его профилю.

Пожалуй, мы даже можем сказать так: несколько переборщил. Потому что зафиксированы недовольные высказывания некоторых руководителей Министерства обороны СССР и Генштаба на сей счёт.

— Это не могло сказаться, что после смерти А.А. Епишева в 1985 году на его место начальника ГлавПУРа был назначен А.Д. Лизичев, но не Д.А. Волкогонов, на что он, судя по всему, очень надеялся?

— Трудно сказать.

— Может быть, и на его предательстве та обида сказалась?

— Ну, я думаю, предательство произошло всё-таки по более весомым причинам. Расчётливый Волкогонов, как и другие ему подобные, не мог не почувствовать, а потом и осознать серьёзность обозначившихся свыше перемен. Сперва выждал и присматривался, как многие. А потом всё более круто начал поворот в противоположную сторону от того, чему до этого исправно служил.

— Служил всё-таки с затаённым фарисейством?

— Это иллюстрация на тему «Чужая душа — потёмки». Окончательным поворотным пунктом в его жизни стал, видимо, тот факт, что в 1989 году он не прошёл в Верховный Совет СССР, выступая с позиций КПСС. А так как в это время уже вовсю шла критика коммунистической идеологии, Волкогонов решил, что карта КПСС бита, и полностью переметнулся в лагерь «демократов». С их помощью в 1990-м прошёл в Верховный Совет РСФСР, став заместителем Председателя Совета Национальностей. А там уж оставалось совсем немного, чтобы стать советником Ельцина по вопросам обороны и безопасности.

Это было предательство крупнейшего масштаба!

— Вы, Жан Терентьевич, подошли сейчас к самому важному для нас и наших читателей — к предательству Волкогонова. Прошу вас не торопиться, потому что корневые акценты необходимо здесь расставить. Прежде всего — о значении этого предательства. Полковник Захарчук, который был уже вами упомянут, считает, что масштаб вреда, нанесённого таким образом Советской стране и послужившего её развалу, был в данном случае не меньше, а даже больше, чем от пресловутого А.Н. Яковлева.

— Не уверен, что так, но масштаб этой измены был действительно крупнейший. Ведь чем он, масштаб, измеряется? Силой влияния на массы людей, на общество. А тут легко представить, как шарахнуло по массовому восприятию, что человек, можно сказать, олицетворявший марксистско-ленинскую идеологию, да ещё бывший во главе всей армейской агитации и пропаганды, начал вдруг проповедовать совсем иное.

Приведу типичные названия его статей в бытность на службе в ГлавПУРе: «Неизбежная победа коммунистической идеологии», «Триумф великих идей ленинизма», «Коммунистическая мораль — неиссякаемый источник сил и вдохновения», «Революционная и политическая бдительность советских воинов», «Нравственное кредо Маркса», «Борьба с вражеской идеологией — важнейший участок политико-воспитательной работы», «Ленин — великий вождь Октября», «Всепобеждающая сила ленинизма», «КПСС об углублении общего кризиса капитализма и его агрессивности», «Анатомия антисоветского мифа», «Верность революционным традициям», «Антисоветские миражи», «Выше действенность идеологической работы!», «Защита и упрочение мира — историческая миссия социализма»... Таких и подобных работ Волкогонов написал (внимание!) несколько тысяч.

— Да, плодотворно, ничего не скажешь. Производит впечатление…

— А как он пёкся о защите идей марксизма, авторитета Ленина! Когда выдавал замуж собственную дочь, за свадебным столом кто-то из гостей позволил себе неделикатное высказывание в адрес Владимира Ильича. Тогда ещё полковник Волкогонов поднялся и тихим, но твёрдым голосом сказал: «Считаю недопустимым, чтобы в моём присутствии оскорбляли светлую память величайшего вождя мирового пролетариата. Поэтому — либо я ухожу, либо этот господин покинет нашу компанию». Пришлось гостю ретироваться. А теперь Волкогонов на обложку своей книги о Ленине издевательски поместил фотографию поражённого перед смертью страшным недугом вождя.

— Такая низость и такое кощунство! Отвратительно было увидеть это. И текст, конечно, адекватный. Очень быстро сумел тогда Волкогонов выдать одну за другой свои книги с «переосмыслением» образов советских вождей. Впрочем, Сталина ещё во время хрущёвской «оттепели» успели изрядно демонизировать, так что волкогоновский двухтомник о нём под названием «Триумф и трагедия» встречен был как продолжение уже известного. Другое дело — следующий двухтомник: «Троцкий». Ясно же, что малоизвестный советским читателям герой его будет представлен в основном как антипод Сталина? Причём, разумеется, в позитивном смысле.

— Да, это было ясно. Таков, собственно, авторский замысел. И вот читаем: «Главная заслуга Троцкого в том, что он первым разглядел сталинизм изнутри и боролся с ним до конца». Каков отсюда вывод? Весь тридцатилетний путь Советской страны под руководством Сталина был «неправильным», «неприемлемым». После этого меня ничуть не удивило уже и то, что Волкогонов солидаризировался с ярой «радикал-демократкой» А. Гербер, заявившей, что «мы жили, в общем, в фашистской стране».

— «А вот если бы Троцкий был вместо Сталина!» — слышится за этим. Волкогонов и Ленину противопоставляет Троцкого, взяв эпиграфом к двухтомнику фразу из Николая Бердяева, в которой «Троцкий более талантлив и блестящ».

— Но Бердяев-то всё же признаёт, что «Ленин, конечно, крупнее и сильнее, он глава революции». Волкогонову же это не нравится, да он и не о революции говорит, а об «Октябрьском перевороте», упорно вдалбливая в головы людям именно это выражение.

— По-моему, двухтомник о Ленине — самое гнусное из его сочинений.

— «Самое» у этого автора нелегко определить, особенно во время так называемой перестройки. Он спешил и, похоже, привлекал каких-то помощников из числа сотрудников Института военной истории, который в 1988 году возглавил. А на ленинский двухтомник делал особую ставку, заранее публично обещая, что низвергнет вождя новыми, «замурованными», неведомыми доселе документами.

Однако уже тогда, то есть сразу после выхода этих книг, авторитетные историки обвинили его в использовании подтасовок, в фальсификациях и прямом искажении фактов. Что же касается вроде бы неизвестных архивных документов, бывший работник ЦК КПСС Л. Оников доказал: из 520 названных Волкогоновым, якобы новых, 368 ранее опубликованы и были известны широкому кругу исследователей. А в неопубликованные «ленинские работы» попали, например, записка Ю. Андропова от 1975 года о сносе дома Ипатьева, доклад Берия Сталину о высылке из Закавказья турок-месхетинцев, бытовые детали о ремонте квартиры и т.п.

— Однако всё, что следовало от Волкогонова, издавалось огромными тиражами и получало широчайшую рекламу. Его «делали» (и небезуспешно) одним из самых читаемых авторов.

— Он и сам читателей умел завлечь. Любыми, даже самыми недостойными способами. А вот вам мнение известного венгерского историка Г. Клауса: «В этих книгах не соблюдены законы исторического исследования, а порой и элементарной логики, и Ленин здесь — лишь предлог для пропаганды автором своих «демократических» политических взглядов».

Или ещё один отзыв — на книги про Троцкого от французского исследователя Пьера Бруэ. Обвинив Волкогонова в многочисленных подтасовках, он отмечает: «Наше главное разногласие с Вами касается фундаментальных вопросов методики исторического анализа, целей исследования. Ваш методический подход представляется нам абсолютно неправомерным, ибо в основе его лежит не стремление к выяснению исторической истины, а откровенная политическая конъюнктура».

— Прямо-таки убийственно сказано! А между тем, насколько я знаю, именно в это время на волне «исторических» разо-блачений Ленина Волкогонов стал фактически назначенным членом-корреспондентом РАН.

— Верно, в 1991 году. По специальности «история России». Такая, представьте себе, потребовалась история!

И Волкогонов действительно стал членом-корреспондентом Российской академии наук не по воле общего собрания академиков, а в период нахождения у власти Бурбулиса, когда РАН комплектовалась в противовес союзной академии. Аналогичными членами-корреспондентами стали тогда Хасбулатов, занимавший должность Председателя Верховного Совета РСФСР, и небезызвестный Березовский.

Такой пострел везде поспел

— Эта пословица невольно вспоминается мне, когда думаю, до чего бурную и разностороннюю деятельность Волкогонов развил в «перестроечные» и последующие годы. Мы говорили в основном о его книгах, но вот и в Академию наук он пробивается…

— А как же! Не получив основной должности в ГлавПУРе, а главное — чуя начавшуюся зыбкость его, он переключается на другой стратегический замысел — взять карьерную высоту в науке. Институт военной истории, который ему вверили, — одно из ведущих научных учреждений Министерства обороны СССР, так что для дальнейшего продвижения это место подходящее.

Имея степень доктора философских наук, он даже защитил вторую докторскую диссертацию — по истории. Хотя замечу: ни настоящим философом, ни историком ему не суждено было стать, поскольку служил не науке, а в основном политической конъюнктуре.

— Чем занимался при нём возглавленный им институт?

— Первостепенной задачей, поставленной тогда перед Институтом военной истории, была подготовка десятитомного труда «Великая Отечественная война советского народа». И вот 7 марта 1991 года состоялось заседание главной редакционной комиссии десятитомника. Речь шла как раз о вкладе в большую коллективную работу данного института и его начальника, утверждённого главным редактором этого труда. Обсуждение показало, что важнейшее дело за три года Волкогонов полностью завалил.

— А о причинах что-нибудь говорилось?

— Было и это. Считаю, точнее всех выразился тогдашний начальник Генштаба генерал армии М. Моисеев: «Борьба за власть в России вынудила Волкогонова бросить столь важный труд на произвол судьбы. Это — должностное преступление».

— В другое время, пожалуй, могли бы сурово наказать.

— Наверняка. Но не в то, о котором говорим. И Волкогонов уже вполне понимал, что восторжествовала политика развала: чем хуже, тем лучше. Потому с институтом он тут же легко распрощался, всецело уйдя в эту политику.

— Если конкретнее, на прямую службу Ельцину?

— Именно так. Злая ирония: вместо Ленина у Волкогонова кумиром стал теперь Ельцин. По его распоряжению питомец, долгожитель и один из столпов Главного политического управления Министерства обороны СССР был поставлен во главе комитета по ликвидации армейских политорганов. Издевательски, конечно! Плевок в лицо военных и прежде всего — самому Волкогонову.

— Для кого-то, наверное, это могло быть равно приговору к самоубийству.

— Только не для Дмитрия Антоновича. Он-то воспринял без комплексов: утёрся — и начал выполнять.

— И ведь сколько навыполнял по указаниям ЕБН!

— Не перечесть всех комитетов, советов и комиссий, которые он возглавлял или в которые входил, действовавших для того, чтобы максимально расправиться с наследием советского прошлого! Упомяну хотя бы некоторые.

С 20 июля 1991 года — советник президента России по оборонным вопросам. С 3 апреля 1992 года — член Президентского консультативного совета. С 4 апреля 1992 года — председатель Государственной комиссии по созданию министерства обороны, армии и флота Российской Федерации.

С 24 сентября 1992 года — советник президента Российской Федерации по вопросам обороны и безопасности. С 3 июня 1993 года — представитель президента Российской Федерации для участия в Конституционном совещании.

С 17 февраля 1994 года — член совета по кадровой политике при президенте Российской Федерации. С 18 августа 1994 года — член экспертно-аналитического совета при президенте Российской Федерации. С 22 сентября 1994 года — член комиссии по рассекречиванию документов.

С 8 ноября 1994 года — председатель комиссии при президенте Российской Федерации по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести…

И это, повторяю, далеко не полный перечень политических постов, которые он обрёл от нового хозяина.

— Да, много, очень много. Но самое главное, что поражало меня тогда и о чём продолжаю думать сегодня, это та лёгкость, с которой уже не молодой человек (ему 63 исполнилось в 1991-м) публично измывался над тем, перед чем ещё вчера трепетал. Телевидение эту его «лёгкость» вовсю эксплуатировало, то и дело приглашая на всяческие поганые междусобойчики. Особенно врезалась в память организованная ТВ поездка в метро двух злобных «лениноедов» — Волкогонова и Марка Захарова (который, если помните, перед телекамерой сжёг свой партбилет члена КПСС). Так вот, чуть ли не целый час, уютно рассевшись, они потешали друг друга пошлейшими анекдотами о Ленине. Невыносимо было это слушать и смотреть!

— Вам невыносимо, а многим, наверное, интересно. Вы же знаете, что «желтизна» привлекает и определённых читателей, и зрителей. Уверен, что причастные к этому телевизионщики расхваливали друг друга за такую «находку». А вот участие в ней знаменитого режиссёра и дважды доктора наук — это, конечно¸ серьёзнейший вопрос к их нравственности.

Вывод неотвратим: очень плохой был человек

— Я сейчас подумал, Жан Терентьевич, применимо ли вообще к такому типу, как Волкогонов, понятие нравственности. Создаётся впечатление, что у него её или никогда не было совсем, или он, постоянно выстраивая свою жизнь лишь с ориентировкой на конъюнктуру, выдавил из себя даже малейшие нравственные признаки. И получился человек без совести и чести, очень плохой человек. Такой вывод напрашивается, кстати, по отношению ко всем оборотням, которые погубили нашу страну и о которых мы с

Высокие статистические технологии

Статьи Виктора Стефановича Кожемяко