О прошлом для будущего

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пт мар 11, 2016 9:09 pm

О прошлом для будущего
Дата: 12/03/2016
Тема:

Сегодня наступило необычайно черное время для всей нашей планеты. Сегодня на нашей планете – к сожалению, об этом можно говорить с очень большой долей достоверности – наступило время фашизма в самых разных формах. С моей точки зрения, это происходит потому, что нет такого могучего сдерживающего фактора, каким был Советский Союз.

Я неоднократно рассказывал об одном эпизоде на своих лекциях. Когда ваш покорный слуга получал в 2000 г. Нобелевскую премию по физике, лауреат Нобелевской премии по экономике американский профессор из Чикаго Дж. Хекман отметил, что научно-технический прогресс во второй половине XX века полностью определялся соревнованием СССР и США. И как он тогда сказал: «Очень жаль, что это соревнование закончилось». Соревнование Советского Союза и Соединенных Штатов Америки играло огромную и благотворную роль не только в развитии науки и новых технологий, оно было огромным сдерживающим фактором в системе очень мощной эксплуатации трудящихся.

Недавно во Франции большую популярность получил экономист Т. Пикетти, который опубликовал книгу под названием «Капитал в начале XXI века». Есть фотография, где он держит свою книгу, на которой слово «капитал» изображено очень крупными буквами, а «в начале XXI века» – значительно мельче, и поэтому толстый том «Капитала» выглядит так же, как первое издание «Капитала» К. Маркса. В своей книге французский экономист подчеркивает, что практически с рождения капитализма как такового происходило постоянное обнищание трудящихся и концентрация основных богатств во все более узкой группе населения, группе капиталистов. Этот процесс замедлился в XX веке, когда существовал Советский Союз. При Советском Союзе процесс концентрации капитала и создания богатства в узкой группе замедлился, и эта концентрация упала по той простой причине – и Т. Пикетти это отмечает, – что Советский Союз был огромным сдерживающим фактором, и капиталисты понимали, что возможны социальные взрывы.

Мне часто вспоминается разговор с отцом моего старого друга, профессора Н. Холоньяка, который состоялся много лет назад, в 1971 г. Мы приехали к нему в небольшой, уже заброшенный шахтерский городок с неработающей шахтой около Сент-Луиса в США. Основным населением этого городка были шахтеры, вышедшие на пенсию. Отец Ника Холоньяка приехал мальчишкой из Закарпатья, когда эта территория принадлежала Австро-Венгрии. И он подчеркивал, что он эмигрировал в США не из России, а из Австро-Венгрии. Я привез с собой бутылку «Столичной», мама Ника накрыла нам стол, мы сели, стали обсуждать разные проблемы, и он мне сказал: «Жорес Иванович, если вы будете мне говорить, что русские рабочие живут лучше, чем американские, я вам не поверю». Я ему сказал, что я не буду этого говорить. «Но я скажу вам, – продолжил он, – то, что вы редко сможете услышать в Соединенных Штатах. Когда я приехал сюда в начале XX века и начал работать на шахте, мы работали по 10–12 часов, мы жили в бараке, мы получали очень низкую зарплату – и жизнь была ужасной. Потом русские рабочие устроили революцию, и наши буржуи испугались и изменили свою социальную политику. Вот так американские рабочие живут хорошо благодаря Великой Октябрьской социалистической революции». И это известные факты, это признанные факты.

***

Сегодня история Второй мировой войны постоянно обсуждается, и многое искажается. Но по-честному нужно понимать: Красная армия не просто разбила немецкую армию. Когда началась наша Отечественная война, Германия практически покорила всю Европу, Германия практически использовала весь промышленный потенциал всех европейских стран. Страшным моментом была оккупация Чехословакии в 1939 году. Вот тогда предательство Англии и Франции поставило нашу страну, в том числе и руководство страны, перед необходимостью пересмотра внешней политики.

Я тогда был еще мальчиком, но мы прекрасно понимали, что договор Риббентропа – Молотова был заключен для того, чтобы тянуть время, чтобы использовать его для лучшей подготовки к войне. Население нашей страны было уверено, что война с фашистской Германией неизбежна. И этот пакт – не изменение политики нашей страны по отношению к фашистской Германии, это тактический договор, который дает нам возможность выиграть время. Это стало ясно после оккупации Чехословакии, потому что мы не смогли оказать ей помощь в соответствии с нашим договором, что было обусловлено одновременным участием в этом договоре Франции. Мы не смогли оказать реально никакой помощи, поскольку Польша отказалась пропускать наши войска, а мы не имели непосредственной границы с Чехословакией. Нужно сказать, что чешская компания «Шкодa» и чешская промышленность с нашим договором работала на вооружение Красной армии, и когда Чехословакия была оккупирована, мы потеряли промышленный потенциал Чехословакии для вооружения, а фашистская Германия его приобрела.

На самом деле Красная армия в Великой Отечественной войне разбила не только немецко-фашистскую армию, она практически принесла свободу всем странам Европы и разбила объединенные вооруженные силы Европы. Часто у нас не задумываются, что для многих стран число участников вооруженных сил, воевавших против Красной армии, было больше, чем число участвовавших в сопротивлении против фашистов. У нас не было другого выхода, кроме как использовать все тактические методы, и сила советского, в том числе экономического, строя была продемонстрирована во время Второй мировой войны, когда, фактически потеряв большую часть европейской части Советского Союза, мы смогли наладить промышленное производство вооружений, так что в 1944 году по всем основным типам вооружений Советский Союз производил его больше, чем объединенная Европа во главе с фашистской Германией.

***

Если просто говорить о необходимости, например, коллективизации, то это совершенно очевидная вещь: иначе мы не смогли бы накормить свою страну во время Второй мировой войны. Можно спорить и говорить о том, какие методы были применены, это нужно было сделать другими средствами, скажем, на широкой основе добровольности. Но необходимость и коллективизации, и индустриализации была совершенно очевидна.

Если мы победили в Великой Октябрьской социалистической революции и решили строить новую систему социального равенства и государство социальной справедливости, мы прекрасно понимали, что на нас обрушится весь капиталистический мир, и прежде всего его лидер в Европе – фашистская Германия. Поэтому мы вынуждены были готовиться к войне.

Крупнейшие завоевания нашего социального строя – это, прежде всего, общественная собственность на землю, на орудия и средства производства и создание высокотехнологичных отраслей промышленности, которые вполне по тем временам конкурировали с созданной в течение столетия западной промышленностью.

Кроме того, это, конечно, наука и образование. Бесплатное образование, бесплатное здравоохранение, развитие научных исследований – это, бе-

зусловно, социальная база нашей сраны. Не зря многими историками, в том числе и противниками СССР, отмечалось, что победу в Великой Отечественной войне нашей стране принес наш школьный учитель, победу нашей стране принесли десятиклассники, те, кто окончил школу 1937–1941 гг., именно эти молодые ребята, бесконечно преданные своей стране, получившие образование у себя в стране, и стали костяком Красной армии, они вместе со всем народом победили в Великой Отечественной войне.

Когда после войны нам нужно было восстанавливать страну, а почти вся европейская часть лежала в руинах, нам одновременно нужно было решать и проблему создания атомного оружия. После бомбардировок Хиросимы и Нагасаки политическое руководство страны отчетливо поняло, что итоги Второй мировой войны, в результате которой Советский Союз вошел в число великих держав мира и получил мировое признание, могут быть утеряны, поскольку появилось новое, невиданное до этого времени, ужасное оружие – атомная бомба, и появился монополист этого атомного оружия, который не постесняется и не побоится его применить, который продемонстрировал это, когда в этом уже не было военной необходимости – в случае с бомбардировкой японских городов. И здесь, безусловно, наша наука и физическая школа, выращенная А.Ф. Иоффе, сыграла свою решающую роль. И именно советская атомная школа позволила ликвидировать в кратчайшие сроки атомную монополию США, и в это же время была восстановлена вся европейская часть страны и заново построены десятки и сотни городов.

***

Во время Великой Отечественной войны, особенно во второй половине – начиная с 1943 года, когда победа Красной армии становилась все более очевидной для европейских стран, происходило мощное объединение славянских народов в борьбе с фашизмом. Основу его, конечно, составлял великий союз трех славянских республик СССР – России, Украины и Белоруссии (в сущности, единого народа) – и самой крупной славянской страны на Балканах – Югославии. Все чаще наши бойцы шли в атаку на фашистов с лозунгом «Вперед, славяне!» При всем моем атеистическом воспитании я с большим уважением относился к Русской православной церкви, прежде всего, потому, что она служила объединению славянских народов.

В 90-е годы прошлого века произошел разгром Югославии. Только слепая ненависть, умноженная на страх возрождения славянского единства (и кто знает, не приведет ли это к возрождению СССР!?), могла толкнуть политическое руководство США на варварские обстрелы югославских городов, включая Белград, к созданию атмосферы вражды между дружными до этого народами Югославии и в результате привести к ее развалу. В статье 1996 года Генри Киссинджер утверждает: «Ни в коем случае Россия, Украина и Белоруссия не должны быть вместе! Иначе возрождение СССР станет реальностью, а этого нельзя допустить!»

Украинские события последнего времени показали, что власти США на все готовы пойти, чтобы только не допустить этого. Каким ханжеством звучит речь президента США Б. Обамы, когда он утверждает, призывая оказывать военную помощь бандеровскому режиму Украины и учитывая при этом роль США в приходе этого режима к власти, о том, что несет демократию украинскому народу.

В свое время В.И. Ленин, прекрасно понимая, что двигателем всегда является борьба и соревнование систем, в очень тяжелых условиях по окончании Гражданской войны, поддержал создание и проведение новой экономической политики, допускавшей и частный капитал во владении орудиями и средствами производства, и аренду предприятий частником. В одном из последних своих выступлений он сказал, что мы перейдем от России нэповской к России социалистической. Ясное дело: создавая преимущества для государственного и социалистического сектора, мы вместе с тем заставляем государственный и социалистический сектор соревноваться, бороться с частным сектором. Затем в силу, прежде всего, внешней обстановки и неизбежности войны мы отказались от новой экономической политики и перешли к политике государственной индустриализации и коллективизации, тем самым создав реальные предпосылки для победы в войне.

Я отношусь с огромным уважением к США, к этой передовой в экономическом отношении стране. Соревнование СССР и США играло огромную роль для развития всей планеты, соревнование и сотрудничество американских и советских, а ныне американских и российских научных работников играет стимулирующую роль. И талантливый предприимчивый американский народ у меня всегда вызывал и вызывает огромные симпатии, это была действительно передовая демократическая страна на протяжении многих десятилетий.

В значительной степени благодаря созданным в СССР и в США основным принципам информационных технологий, позволяющих электронными средствами молниеносно проводить финансовые операции, главным источником развития США стали финансово-денежные спекуляции. Вследствие этого США стали утрачивать технологическое и в какой-то мере и научное лидерство.

***

У К. Маркса есть замечательное выражение, что насилие есть повивальная бабка истории. Этим выражением К. Маркс подчеркивает, что только политическая революция и насильственное свержение предыдущего правящего класса приводят к появлению нового социального строя. Так было во времена Великой французской революции, так было во время Великой Октябрьской социалистической революции.

Ведь что произошло с нашей страной за это время? Сам по себе развал СССР – это ужасная вещь, это подрыв всей экономической системы страны, независимо от ее политической и социальной структуры. Мы уничтожили высокотехнологичные отрасли промышленности, страна развивается за счет продажи естественных ресурсов, прежде всего нефти и газа. В каком-то отношении Россия стала страной рантье, когда миллионы людей живут за счет того, что мы продаем наши естественные ресурсы, не внося никакого реального вклада в развитие, в том числе и этих отраслей промышленности.

От ликвидации высокотехнологичных отраслей промышленности жестоко пострадал многомиллионный рабочий и инженерный класс России. Достижением, внушающим надежду на возрождение страны, явилось создание Г.А. Зюгановым и его соратниками Коммунистической партии Российской Федерации, борющейся за интересы трудящихся. Рабочий класс был и всегда остается тем слоем населения, который готов идти на защиту своих интересов наиболее решительным образом. Согласно новым российским законам, любые призывы к революции являются преступлением, и меня за такие призывы можно было бы по определенной статье судить и вынести приговор. Но я бы хотел сказать следующее: даже если бы мы сегодня решили, что так нужно делать, это не имело бы шансов на успех. Успех новой пролетарской революции в стране возможен, только если есть пролетариат и сложилась революционная ситуация.

Но, безусловно, мы должны создавать новую экономику. Как-то, обсуждая эти проблемы с президентом В.В. Путиным, с которым иногда удается встретиться и поговорить, я сказал ему, что выдвинутый им лозунг создания к 2020 году 25 миллионов рабочих мест в высокотехнологичном секторе экономики является не только, как он определил, задачей бизнеса, это одновременно задача науки и образования, потому что реальное создание многомиллионных рабочих мест требует другого отношения к развитию науки и образования в нашей стране. Развитие мировой цивилизации происходило благодаря развитию научных исследований и созданию новых технологий.

***

Современные информационные технологии базируются на двух материальных компонентах – кремниевых чипах и полупроводниковых гетероструктурах. Именно гетероструктуры – «кристаллы, сделанные человеком», по образному выражению японского физика Лео Эсаки, определили возникновение и прогресс сотовой телефонии и спутниковой связи, оптоволоконной связи и светодиодного освещения. Вся современная фотоника, быстрая электроника, в значительной степени «солнечная энергетика» и эффективное энергосбережение основаны на их использовании. В отличие от чипов, в этой области пионерами и создателями научного фундамента и основ технологии были прежде всего мы, а не американцы. Первое опытное промышленное производство лазеров, светодиодов, солнечных батарей на гетероструктурах у нас было раньше, чем за рубежом.

Основа этого безусловного успеха лежала в традициях нашей академической науки, в том, что Академия наук СССР – это была мощная организация с разветвленной сетью собственных лабораторий, в которых ученые имели свободу выбора и возможность вести фундаментальные работы независимо от временной конъюнктуры.

Однако расцвет практического и широкомасштабного промышленного применения гетероструктур пришелся уже на годы «реформ», то есть развала СССР и всех его высокотехнологичных отраслей экономики.

В новых условиях образование, конечно, нуждается в серьезных изменениях, и эти процессы идут в ведущих вузах страны, и задача бюрократов – вовремя их поддержать. Один из императивов современного образования состоит в том, что в своей учебной и научной деятельности университет должен ориентироваться на решение важнейших технологических задач и широко развивать междисциплинарные учебные и исследовательские программы. Для решения этих задач в мире возникли новые университеты, заметно изменились многие старые известные вузы. Первым в России стал Санкт-Петербургский академический университет Российской академии наук.

Успех может быть достигнут, если руководство страны осознает, что «наука необходима для страны. Каждая держава завоевывает свою независимость тем, что нового, своего приносит она в общую сокровищницу цивилизации. Если этого не происходит, она подвергается колонизации» – так сказал в своей юбилейной лекции в Коллеж де Франс 5 мая 1950 года великий ученый и гражданин коммунист Фредерик Жолио-Кюри. Успех может быть достигнут в результате самого тесного и, наверное, вначале весьма болезненного симбиоза науки и рождающихся высокотехнологичных бизнес-компаний. Современной научный молодежи, и не только ей, я хотел бы напомнить сказанные в той же лекции слова Фредерика Жолио-Кюри: «Ученый должен из чувства патриотизма развивать свои идеи и просвещать сограждан в отношении роли науки, которая должна служить освобождению человека, а не накоплению личных прибылей». Утрата этого великого принципа ведет к деградации науки и общества.

Важнейшая задача, которая стоит перед нами – сделать науку востребованной. Без этого ее не вывести из нынешнего бедственного положения. Когда наука востребована, всегда появляются средства на реализацию научных разработок. Такие условия и нужно создать в нашей стране сегодня. Одним из реальных инструментов решения этой задачи должна была быть Российская академия наук, конечно, нуждавшаяся в реорганизации и возрождении многих утраченных ею за годы перестройки и «реформ» качеств. Этот процесс должны были осуществлять сами ученые при поддержке власти. Вместо этого в 2013 году был принят новый закон, практически уничтоживший Российскую академию наук, превратив ее в клуб ученых. Настоящее возрождение Академии наук сегодня очень сложная, почти невыполнимая задача, но мы должны это делать, и для этого требуется совсем другой подход и власти, и Академии.

***

Министр энергетики Саудовской Аравии недавно сказал такие слова: «Каменный век закончился не потому, что наступил дефицит камня, и нефтяной век закончится не потому, что наступит дефицит нефти». Каменный век сменился бронзовым благодаря созданию новых технологий, и нефтяной век закончится – я в этом абсолютно уверен – благодаря развитию и успешному осуществлению новых технологий, в том числе фотоэлектрического метода преобразования солнечной энергии, который практически полностью решит все электроэнергетические проблемы человечества.

Мы на самом деле очень близки к решению этой проблемы, речь идет о 30-х годах нашего столетия, когда именно этот метод станет и экономически выгодным, и основным. Ведь он на многие столетия практически решает проблему электроэнергетики для всей нашей планеты. Если принять, что развитие человечества и развитие нашей цивилизации определяется прежде всего благодаря развитию науки и созданию новых технологий на основе научных исследований, то, я думаю, здесь появляется – можно меня упрекать в некоем политическом идеализме – мирный способ развития человечества и перехода к значительно более эффективному способу удовлетворения основных потребностей населения, которое живет на нашей планете. И прежде всего я говорю о нашей стране, потому что в этом случае мы развиваем новые высокие технологии. Развитие новых высоких технологий может происходить только при реализации стратегического планирования по основным направлениям производства. При этом частный сектор весьма ограниченно может существовать, но в области высоких технологий он в первую очередь будет участвовать в рождении стартап-компаний, основанных на новых научных исследованиях. Эффективное развитие крупной промышленности невозможно на основе частного сектора, поэтому на самом деле будет происходить постепенное изменение социальной структуры общества, ведущее к рождению квалифицированного рабочего класса и научно-технической интеллигенции. Что чрезвычайно важно, для нашей страны только реализация этого способа может привести к тому, что миллионы людей будут заниматься не просто работой, а будут заниматься интересной работой, которая будет приносить им и хороший заработок, и удовлетворение самим процессом своей работы. Эту идеологию Коммунистическая партия Российской Федерации и ее фракция в Государственной думе формулирует и развивает, основываясь все эти годы антисоветских «реформ» на формуле К. Маркса «Наука – производительная сила общества». Сегодня возрождение высокотехнологической промышленности необходимо для сохранения России, и это начинают понимать многие партии, но знамя и сила этого движения должны быть у КПРФ.

Жорес АЛФЕРОВ

Это статья Официальный сайт газеты Советская Россия
http://www.sovross.ru

URL этой статьи:
http://www.sovross.ru/modules.php?name= ... sid=602378

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср апр 06, 2016 8:21 pm

«Светя другим, сгораю сам»
Дата: 07/04/2016
Тема: ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ
К 180-летию со дня рождения Николая Васильевича Склифосовского

Талантливому студенту, грезившему о хирургии, доверили удалить аппендикс. В то время, в 1855 году, наркоз широко еще не применяли, и начинающий доктор, услышав крики пациента и увидев его бледное, перекошенное от боли лицо, упал в обморок. Профессора́, вызвавшиеся ассистировать своему ученику, грустно молвили: «Жаль, пропал хирург. Придется ему приобретать другую специальность». Но студент пришел в себя, снова взял скальпель и спросил: «Разрешите продолжить?» Это был Николай Склифосовский, впоследствии спасший тысячи жизней благодаря ювелирному мастерству своих рук.

Блаженны милостивые…

К скромности и трудолюбию он был приучен с детства. Родился Николай Васильевич на хуторе близ Дубоссар Херсонской губернии 6 апреля 1836 года. Его отец Василий Павлович Склифосовский, обедневший дворянин, служил письмоводителем в Дубоссарской карантинной конторе; душа его страдала оттого, что семья с 12 детьми (Николай был девятым) жила буквально впроголодь. Сам учил сыновей и дочерей грамоте, приобщал к чтению, но понимал, что дать им достойное образование не в состоянии.
Дубоссары отличались не только нищетой жителей, но и частыми вспышками эпидемий. Там, где они свирепствовали, выставляли караул. На заставе в такое время работали русские доктора, их самоотверженность поражала мальчика. Село Дзержинское рядом с Дубоссарами местные жители до сих пор называют «Карантин», как и сто с лишним лет назад.
Пример отца, наряду с докторами участвовавшего в борьбе с холерой и тифом, рассказы заезжих военных врачей, все наталкивало на мысль, что благороднее профессии нет. Николаю было страшно видеть, как умирали дети. По статистике, в то время из 178 родившихся 100 уходили в мир иной – от болезней – в возрасте до года.
Бедность прижала большую семью Склифосовских настолько, что пришлось отдать нескольких детей в одесский приют для сирот. Здесь Николай с первых дней осознает, что хорошая учеба – единственный шанс преодолеть тяжелые житейские обстоятельства и победить судьбу.
Он получает среднее образование в Одесской гимназии и как один из лучших учеников (с серебряной медалью) имеет льготу при поступлении в Московский университет. Совет университета принимает постановление «О помещении воспитанника Одесского приказа общественного призрения Николая Склифосовского на казенное содержание». Остается лишь сдать экзамены – он получает высокие оценки и становится студентом медицинского факультета.
Гениев всегда выделяют работоспособность, любознательность и интуиция. Хирург Федор Иноземцев, создатель известных «Иноземцевых капель» против холеры, вечный конкурент Николая Пирогова, сразу же отличает Склифосовского среди всех и берет в ученики. Кстати, именно Иноземцев в 1847 году провел первую в России операцию под наркозом.
Влияние видных ученых медицинского факультета, знаменитого хирурга В.А. Басова не прошло бесследно, Николай жадно тянется к знаниям, изучает труды Н.И. Пирогова и И.М. Сеченова. Блестяще окончив университет, новоиспеченный доктор возвращается в Одессу и работает в городской больнице 11 лет. Но свой первый 17-дневный самостоятельный опыт Склифосовский получил в Дубоссарах. В его послужном списке есть запись: «Проездом из Москвы через г. Дубоссары, по предложению начальника Херсонской губернии, по случаю болезни тамошнего врача, исполнял обязанности его по городской больнице и городу с 23 августа по 8 сентября 1859 г.».
Материально Николай по-прежнему зависел от Одесского приказа. В студенческие годы получал скудную стипендию, которая приходила с перебоями. Когда в числе немногих добился права держать экзамен на степень доктора медицины, последняя стипендия из Одессы задержалась, и деньги на дорогу пришлось просить у руководства университета.
Испытание нищетой считается одним из сильных в становлении характера, оно подталкивает Склифосовского двигаться к цели – стать хорошим хирургом.
В 23 года он уже ординатор хирургического отделения Одесской городской больницы, затем заведующий.
Одесский приказ неожиданно «прозрел», пожаловал Николаю Васильевичу профессорские деньги, чтобы удержать специалиста, который приносит такую пользу жителям города у моря. Вот только хотя и беден Николай, все же понимает, что достаток и должности профессионализма не добавят, нужна богатая практика. Добровольцем он едет на Франко-прусскую войну (1870–1871 гг.). Видит широкое применение в германской армии госпитальных палаток русского образца (еще недавно их так горячо рекомендовал Пирогов). Почему же на родине они не вводятся военным ведомством? Склифосовский развивает идею усовершенствования полевой медицины, говорит о максимальном приближении госпиталей к месту сражения: «При строго выжидательном лечении самое существенное требование должно состоять в том, чтобы эти раненые не транспортировались».
На войну он уезжал, уже защитив докторскую диссертацию на тему «О кровяной околоматочной опухоли». А через три года просится на стажировку за границу. Ему не отказывают. В Германии, Франции и Англии знакомится с хирургическими школами Европы. К слову, до конца дней он следил за европейской наукой, поддерживал связь с клиниками и, участвуя в международных съездах, посещал эти больницы.
В хирургическом отделении Одесской городской больницы Николаю Васильевичу уже тесно, а университеты наперебой приглашают поделиться знаниями – сначала в Киев, затем в Императорскую медико-хирургическую академию в Петербург. Через 10 лет Склифосовского ждет кафедра факультетской клиники в Московском университете. У него богатейший опыт, приобретенный еще в двух войнах – Славяно-турецкой 1876–1878 гг. и Русско-турецкой 1877–1878 гг.
Рядовой хирург и консультант госпиталей помощь раненым оказывал под неприятельскими пулями, перевязывал солдат при переправе через Дунай, под Плевной и на Шипке. Развивая взгляды Пирогова, максимально приближал медслужбу к месту боя, при ранениях конечностей применял гипсовые повязки.
О масштабах работы Склифосовского можно судить по безукоризненным отчетам, которые он вел даже в горячие часы сражений. Документы свидетельствуют: через его лазареты прошло около десяти тысяч раненых. На телегах и носилках доставляли изувеченных бойцов; он сортировал их, чтобы в первую очередь избавить от кровопотери, делал пометки в дневнике. Николай Васильевич оперировал сутками без перерыва. Медсестры поддерживали его силы глотком вина и куском хлеба. Морально помогала жена – Софья Александровна не боялась пуль и сопровождала Склифосовского во всех его фронтовых поездках.
Страшно уставал, но внешне оставался элегантным и выглядел как выхоленный статский генерал в безупречном кителе, заражал всех удивительным трудолюбием, бодростью и силой духа, убеждая безропотно переносить тяжести и лишения солдатской жизни. За «самоотвержение и мужество» в боях под Плевной Склифосовского наградили орденом Святого Владимира 3-й степени.
Пережитое на полях сражений (а для него война – несчастье в увеличенном масштабе) превратило Склифосовского в крупного военно-полевого ученого-хирурга, открыло талант организатора санитарного дела. Научные труды Склифосовского по военно-полевой хирургии, особенно «Из наблюдений во время Славянской войны 1876 года», где он анализировал проблемы организации транспортировки бойцов и лечения огнестрельных ран, – ценный вклад в сокровищницу мировой науки.

И недруги учат

Императорская медико-хирургическая академия в Петербурге (с 1881 года Военно-медицинская академия) была единственным в то время учебным заведением в России, где готовили военных врачей. Николай Васильевич старается преподавать курсантам новое, но профессура, не желающая ничего менять, относится к этому предвзято. Профессор Владимир Кованов пишет в книге о Склифосовском: «Плохо встретили его хирурги-клиницисты… увидевшие в молодом, растущем хирурге своего конкурента. Сторонники старых традиций вопреки здравому смыслу, идя наперекор новому, прогрессивному веянию в хирургии, открыто выступили против введения противогнилостного метода лечения ран».
Один из слушателей вспоминал, как профессор Ипполит Корженевский, хирург французской школы, иронически говорил на лекции четверокурсникам о листеровском методе обеззараживания: «Не смешно ли, что такой крупный человек, как Склифосовский, боится таких мелких творений, как бактерии, которых он даже не видит!».
Но все-таки «крупный человек»... Значит, недруги признавали его авторитет. В то время хирурги, которые одновременно были и анатомами, встречались редко.

Готовить виртуозов

Переход Склифосовского на кафедру академической хирургической клиники в Москве выглядел рискованным, поскольку больница была совершенно в запущенном состоянии. Доктор делает все, чтобы создать на Девичьем поле клинический городок, перед которым позднее возведут памятник Пирогову. Немецкий хирург Рудольф Вирхов, посетивший клинику в день ее открытия, сказал Склифосовскому: «Вы стоите во главе учреждения, которому другие народы Европы завидуют!». А своим европейским коллегам даже якобы завещал: «Учитесь у русских!». Блестящее владение скальпелем выводит Склифосовского в число лучших хирургов Европы. Он широко использует новинки хирургической техники, в частности, одним из первых в России применяет кишечный зажим.
В 1880 году Николая Васильевича избирают заведующим факультетской хирургической клиникой медицинского факультета Московского университета. Молодой Антон Чехов получает диплом врача из рук Склифосовского. Зная, какое талантливое перо у выпускника, Николай Васильевич приглашает его сотрудничать в «Хирургической летописи» (знаменитый врач издавал журнал за свой счет).
Как истинный ученый Н.В. Склифосовский придавал большое значение медицинской печати, обмену опытом и наблюдениям хирургов. Поэтому редактировал журналы, тратил на их издание значительные суммы, но не роптал, что терпит от этого одни убытки.
Прекрасно понимал, что съезды, заседания научных обществ развивают хирургическую мысль и помогают докторам совершенствоваться. Имея такие знания и опыт, ему бы и возглавить это дело. Что и происходит – приглашают в Петербург на должность ректора Клинического института Великой княгини Елены Павловны по усовершенствованию врачей. Он с жаром берется за организацию института.
Как из Одессы не хотели отпускать молодого хирурга Склифосовского, предлагая ему профессорское содержание «не в пример прочим», так не желает отпускать его и Москва. Искренние проводы, на которые пришли сотни учеников и почитателей, растрогали Николая Васильевича до слез, но он объяснил, что должен выполнять долг – учить других постигать дело врачевания.
Семь лет он хлопочет о выделении дополнительных средств, строительстве новых корпусов, их электрификации, перестраивает операционные, увеличивает штаты, оклады. Институт вырастает в учреждение, каким можно гордиться.
Склифосовский внедряет в хирургическую практику принципы антисептики (с помощью химических средств), а затем и асептики (обеззараживание физическими способами). Ценит искусство хирургов, которых отсутствие наркоза сделало виртуозами: продолжительность операции исчислялась минутами, а иногда даже секундами. Тщательно изучает анатомию, уделяя много времени вскрытию трупов. Его не смущало плохое оборудование секционной, отсутствие вентиляции. Однажды его нашли лежащим около покойника в состоянии глубокого обморока.
Благодаря ежедневной работе со скальпелем Склифосовский блестяще овладел оперативной техникой. Еще в доантисептическое время он с успехом проводил такие крупные операции, как удаление яичника – во многих ведущих клиниках Европы этого еще не делали. Одним из первых ввел лапаротомию – вскрытие брюшной полости.

«Русский замо¢́к»

Как ученый и хирург Николай Васильевич опережал время. Один из первых произвел гастростомию, применил «пуговку Мерфи» – прием, использующийся при искусственном соединении двух различных отделов кишечника; ввел глухой шов мочевого пузыря; операции при зобе, раке языка с предварительной лигатурой (перевязкой) язычной артерии; удаление гортани, мозговой грыжи и др. Проводя сложные оперативные вмешательства, Склифосовский заработал репутацию мастера техники и автора новых методик. Одно из таких вмешательств под названием «замка́ Склифосовского» или «русского замка́» (при лечении ложных суставов) вошло в наши и зарубежные учебники как образец хирургического искусства.
Николай Васильевич был человеком широких взглядов и большой эрудиции. В его доме бывали композитор Петр Чайковский, художник Василий Верещагин, известный юрист Анатолий Кони. Жена Николая Васильевича Софья Александровна прекрасно играла на фортепиано, была лауреатом международного музыкального конкурса Венской консерватории, а дочь Ольга училась у Николая Рубинштейна. Неудивительно, что дом, в котором звучала музыка и велись разговоры о поэзии и искусстве, посещали Александр Бородин, Алексей Толстой. День четко планировался; если не удавалось что-то завершить, Николай Васильевич прихватывал у ночи 2–3 часа, но на рабочем столе появлялось несколько страниц текста – ценнейших работ по хирургии он оставил свыше 70!
Продолжая анатомо-физиологическое направление Пирогова в хирургии, Склифосовский первым в России начинает проводить оперативное лечение грыж брюшной стенки, рака челюстей, желудка, удаляет камни из мочевого пузыря, разрабатывает показания к хирургическому лечению желчного пузыря, методику вмешательств.
Его выдающееся нововведение в русской хирургии – пузырчатый шов. Он внедряет в больничную практику истории болезней. Работы Склифосовского «Вырезывание зоба», «Резекция обеих челюстей», «Краткое руководство по хирургии» пользуются популярностью. На VI съезде русских естествоиспытателей и врачей ученый предлагает создать самостоятельные клинические доцентуры по зубным болезням. Блестящий теоретик и диагност, Николай Васильевич не боится оперировать при больших дефектах лица. Впервые в мире он применяет для этого местное обезболивание раствором кокаина, конструирует специальный аппарат для фиксации наркоза, разрабатывает ортопедическое лечение таких больных после вмешательства. Ведь вставал вопрос: как кормить прооперированного пациента и поддерживать морально тех, кто пал духом от одной только мысли, что он теперь некрасив или даже уродлив?..
Расширяя рамки хирургии, Склифосовский действовал как новатор, тесно связывающий теорию с практикой. Оценив преимущества антисептического метода, не ограничился применением карболовой кислоты, а менял средства после апробации их наукой.
Его энергии современники не переставали удивляться. Как и скромности – от всяких чествований и юбилеев Склифосовский отказывался.
Тем не менее к 60-летию люди присылали телеграммы. Вот только две из них: «Вы подняли знамя учителя хирургии из охладевшей руки великого Пирогова и высоко несете его впереди многочисленных учеников и соратников как достойный преемник знаменитого наставника», «Всей своей жизнью Вы доказали, что под врачебным работником разумеете не просто ремесленника врачевания и не спортсмена-биолога, а истинного служителя заповедей «матери всех наук», которая предписывает врачу быть помощником и утешителем страдающих, охранителем ближних от болезней. Другом человечества, исполняющим единственный в своем роде долг».
С огромным успехом в Москве в 1897 году проходит Международный съезд хирургов, который организовал Н. Склифосовский. Гость собрания немецкий патолог Рудольф Вирхов удивлен тем, что встретил здесь молодежь – умную, вполне подготовленную к будущему, надежду великой и доблестной нации.
Накануне съезда торжественно открыли первый памятник ученому в России – Пирогову. Деньги собирал народ. Если бы не авторитет Склифосовского, этого монумента могло не быть. К юбилею великого Пирогова ученые-медики подали прошение властям об увековечении памяти хирурга. Но получили отказ. И Николай Васильевич добился аудиенции у последнего российского императора, сумел убедить государя Николая II, что сделанное Пироговым войдет в историю медицины навсегда. Памятник ему – только маленькая дань России Доктору и Человеку.
Николай Васильевич выступил с речью: «Начала, внесенные в науку Пироговым, останутся вечным вкладом и не могут быть стерты со скрижалей ее, пока будет существовать европейская наука, пока не замрет на этом месте последний звук богатой русской речи...». Эти слова в полной мере можно отнести и к самому Николаю Васильевичу, который вывел русскую хирургию на путь массового развития, спас тысячи жизней и личным примером показывал, каким богатством внутреннего мира должен обладать человек. «Персональных отношений» в научных вопросах для него не существовало. Он мужественно отстоял на международном съезде хирургов приоритет авторства операции Владимирова–Микулича, которая до этого называлась только именем последнего.

Все остается людям

В 1900 году Склифосовского сразил инсульт. В 64 года он покидает Петербург и уезжает в свое имение Отрада в селе Яковцы Полтавской губернии, где прежде несколько лет отдыхал летом. На собственные деньги строит в селе школу и бесплатно лечит крестьян.
Только сад отвлекает его от физических неудобств, обусловленных рецидивами заболевания. Старшая дочь Ольга вспоминала: «Никогда ни на какие недомогания отец не жаловался. Но когда захворал, болезнь оказалась роковой. Нестерпимо тяжело было видеть его, всегда энергичного и бодрого, больным и беспомощным».
Из семерых детей Склифосовского остались трое. Николай погиб на русско-японской войне, Костя умер в студенческом возрасте, Володя покончил с собой; четвертого сына отнял туберкулез.
Весть о самоубийстве Володи окончательно подорвала здоровье знаменитого хирурга. Жители Яковцов говорили, что якобы Владимир был членом террористической организации и ему поручили убить полтавского губернатора, с которым дружила семья Склифосовских... Чтобы не пойти на это, он предпочел погибнуть сам.
30 ноября 1904 года в час ночи Николая Васильевича не стало. Похоронили его рядом с сыном Владимиром, недалеко от места, где когда-то гремела Полтавская битва.
В Москве начал работу V съезд российских хирургов, инициированный Склифосовским еще в 1900 году. Коллеги-медики писали в некрологе: «Сошел в могилу один из самых выдающихся хирургов нашего отечества, имя которого мы привыкли ставить тотчас после имени великого Пирогова». Лишь в 1971 году на могиле Склифосовского установили плиту из черного мрамора с надписью: «Светя другим, сгораю сам».
Работники музея-заповедника «Поле Полтавской битвы» хотели открыть в Яковцах музей Склифосовского. Но денег у них нет. В Дубоссарах, на родине великого ученого, одна из улиц названа его именем. Дом, где он родился, и здание первой городской больницы, которое упоминается в послужном списке Склифосовского, не сохранились. Срубили и посаженные в то время дубы. Все материальное пошло прахом. Но прошлое оставило не пепел, а огонь. Имя великого человека, всю жизнь чуравшегося почестей, сияет в науке и истории по-прежнему ярко. Научно-исследовательский институт скорой помощи в Москве, являющийся образцом постановки лечебного дела (за границей таких нет), назван в честь Н.В. Склифосовского. Это лучшая ему память.

Валентин КОРОВКИН,
доктор медицинских наук, профессор

А.И. Лактионов. ПОСЛЕ ОПЕРАЦИИ», 1965 г.
Крупнейшие ученые-хирурги, многие годы работавшие в НИИ им. Н.В. Склифосовского: в центре – основатель школы советских хирургов академик Сергей Сергеевич Юдин (он же инициатор создания Музея Склифосовского в 1948 году), ученики и товарищи его по работе в институте – профессора Д.А. Ара¬пов, А.А. Бочаров и Б.С. Розанов.

ОБ АВТОРЕ: Валентин Сергеевич КОРОВКИН, доктор медицинских наук, родился в Новосибирске. По месту службы отца жил в Сибири, на Дальнем Востоке. В 1948 году семья переезжает в Севастополь. После окончания Крымского медицинского института был направлен в Южно-Казахстанскую область. В овцеводческом совхозе 3 года работал врачом в местной больнице. По возвращению в Крым стал участковым фтизиатром, потом – врач в одном из санаториев Ялты, главный врач Крымского управления санаториями Минздрава УССР.
На кафедре фтизиопульмонологии Белорусской медицинской академии последипломного образования работает более 45 лет. Основное направление научных работ Валентина Сергеевича посвящено изучению диагностики и лечения сочетанных заболеваний туберкулезом легких и сахарным диабетом. На эту тему им была защищена докторская диссертация. Всего же профессор В.С. Коровкин опубликовал свыше 300 научных и научно-популярных работ.

Это статья Официальный сайт газеты Советская Россия
http://www.sovross.ru

URL этой статьи:
http://www.sovross.ru/modules.php?name= ... sid=602604

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср апр 13, 2016 9:02 pm

Изменение общественного строя не только возможно, но даже неизбежно
Дата: 14/04/2016
Тема: УЛИКИ
Александр УЛЬЯНОВ: Слово на процессе

Подвиг сына и сердце матери

Давно-давно, в молодости, я видела фильм «Сердце матери» из дилогии фильмов о семье Ульяновых. Роль Марии Александровны Ульяновой исполнила прекрасная актриса Елена Фадеева, светлая ей память.
В этом фильме была рассказана история расставания матери с ее старшим, любимым, сыном, 21-летним Александром Ульяновым. Я была молода, но у меня уже был сын, и когда я смотрела последнюю встречу Марии Александровны с Александром, а особенно когда конвойные уводили Александра от нее и из жизни навсегда, я плакала и думала: а смогла бы я проводить своего сына на смерть?!
Вопрос остается открытым: не привелось принимать такого страшного решения.
Несмотря на всю мерзость отношения казнокрадов и варваров-рыночников к истории моей Родины – СССР, я никогда не смогу изменить героям моей страны, в разные годы и столетия отдававшим свои жизни за ее народ, в общем-то, как оказалось, неблагодарный.
150 лет назад в уникальной семье благородных людей родился мальчик, который всего за 21 год своей жизни сумел многое понять и принять трудное решение о смысле своей жизни в условиях царского самодержавия!
И как же с помощью ельциноидной власти изничтожил себя народ России, если три недоноска убили двух пожилых медсестер, чтобы удрать за границу! И это всего лишь последний ужасающий случай из миллионов уголовных дел, связанных с убийствами и с разгулом вселенского воровства в стране!
Негодяи правят миром и через колено ломают мораль и нравственность народов.
Конечно, есть отделные герои и сейчас! Но если подумать, за что и за кого они гибнут, то становится жаль героев, чтобы мне ни рассказывали о «великой миссии рыночной России». Васса

Подсудимый Ульянов. Относительно своей защиты я нахожусь в таком же положении, как Генералов и Андреюшкин. Фактическая сторона установлена вполне верно и не отрицается мною. Поэтому право защиты сводится исключительно к праву изложить мотивы преступления, то есть рассказать о том умственном процессе, который привел меня к необходимости совершить это преступление. Я могу отнести к своей ранней молодости то смутное чувство недовольства общим строем, которое, все более и более проникая в сознание, привело меня к убеждениям, которые руководили мною в настоящем случае. Но только после изучения общественных и экономических наук это убеждение в ненормальности существующего строя вполне во мне укрепилось, и смутные мечтания о свободе, равенстве и братстве вылились для меня в строго научные и именно социалистические формы. Я понял, что изменение общественного строя не только возможно, но даже неизбежно. Каждая страна развивается стихийно по определенным законам, проходит через строго определенные фазы и неизбежно должна прийти к общественной организации. Это есть неизбежный результат существующего строя и тех противоречий, которые в нем заключаются. Но если развитие народной жизни совершается стихийно, то, следовательно, отдельные личности ничего не могут изменить в ней и только умственными силами они могут служить идеалу, внося свет в сознание того общества, которому суждено иметь влияние на изменение общественной жизни.
Есть только один правильный путь развития – это путь слова и печати, научной печатной пропаганды, потому что всякое изменение общественного строя является как результат изменения сознания в обществе. Это положение вполне ясно сформулировано в программе террористической фракции партии «Народная воля», как раз совершенно обратно тому, что говорил господин обвинитель. Объясняя перед судом тот ход мыслей, которыми приводятся люди к необходимости действовать террором, он говорит, что умозаключение это следующее: всякий имеет право высказывать свои убеждения, следовательно, имеет право добиваться осуществления их насильственно. Между этими двумя посылками нет никакой связи, и силлогизм этот так нелогичен, что едва ли можно на нем основываться. Из того, что я имею право высказывать свои убеждения, следует только то, что я имею право доказывать правильность их, то есть сделать истинами для других то, что истина для меня. Если эти истины воплотятся в них через силу, то это будет тогда, когда на стороне ее будет стоять большинство, и в таком случае это не будет навязывание, а будет тот обычный процесс, которым идеи обращаются в право.
Отдельные личности не только не могут насильственным образом добиваться изменения в общественном и политическом строе государства, но даже такое естественное право, как право свободы слова и мысли, может быть приобретено только тогда, когда существует известная определенная группа, в лице которой может вестись эта борьба. В таком случае это опять-таки не будет навязывание обществу, а будет приобретено по праву потому, что всякая общественная группа имеет право на удовлетворение потребностей постольку, поскольку это не противоречит праву. Таким образом, я убедился, что единственно правильный путь воздействовать на общественную жизнь есть путь пропаганды пером и словом. Но по мере того, как теоретические размышления приводили меня все к этому выводу, жизнь показывала самым наглядным образом, что при существующих условиях таким путем идти невозможно.
При отношении правительства к умственной жизни, которое у нас существует, невозможна не только социалистическая пропаганда, но даже общекультурная; даже научная разработка вопросов в высшей степени затруднительна. Правительство настолько могущественно, а интеллигенция настолько слаба и сгруппирована только в некоторых центрах, что правительство может отнять у нее единственную возможность – последний остаток свободного слова. Те попытки, которые я видел вокруг себя, идти по этому пути еще более убедили меня в том, что жертвы совершенно не окупят достигнутого результата. Убедившись в необходимости свободы мысли и слова с субъективной точки зрения, нужно было обсудить объективную возможность, то есть рассмотреть, существуют ли в русском обществе такие элементы, на которые могла бы опереться борьба.
Русское общество отличается от Западной Европы двумя существенными чертами. Оно уступает в интеллектуальном отношении, и у нас нет сильно сплоченных классов, которые могли бы сдерживать правительство, но есть слабая интеллигенция, весьма слабо проникнутая массовыми интересами; у нее нет определенных экономических требований, кроме требований, защитницей которых она является. Но ее ближайшее политическое требование – это есть требование свободы мысли, свободы слова. Для интеллигентного человека право свободно мыслить и делиться мыслями с теми, которые ниже его по развитию, есть не только неотъемлемое право, но даже потребность и обязанность...
Председатель. Потрудитесь объяснить, насколько это действовало на вас и касалось вас, а общих теорий нам не излагайте, потому что они более или менее нам уже известны.
Подсудимый Ульянов. Я не личные мотивы говорю, а основания общественного положения. На меня все это не действовало лично, так что с этой точки зрения я не могу приводить субъективных мотивов.
Председатель. А если не можете приводить субъективных мотивов, тогда нечего и возражать против обвинительной речи.
Подсудимый Ульянов. Я имел целью возразить против той части речи господина прокурора, где он, объясняя происхождение террора, говорил, что это отдельная кучка лиц, которая хочет навязать что-то обществу; я же хочу доказать, что это не отдельные кружки, а вполне естественная группа, созданная историею, которая предъявляет требования на свои естественные и насущные права...
Председатель. Под влиянием этих мыслей вы и приняли участие в злоумышлении?
Подсудимый Ульянов. Я хотел бы это пояснить...
Председатель. Будьте по возможности кратки в этом случае.
Подсудимый Ульянов. Хорошо. Я говорю, что эта потребность делиться мыслями с лицами, которые ниже по развитию, настолько насущна, что он (то есть интеллигентный человек. – Ред.) не может отказаться. Поэтому борьба, существенным требованием которой является свободное обсуждение общественных идеалов, то есть предоставление обществу права свободно обсуждать свою судьбу коллективно, – такая борьба не может быть ведена отдельными лицами, а всегда будет борьбой правительства со всей интеллигенцией. Если обратиться к другим отдельным классам или, иначе, подразделениям общества, то во всяком случае мы не можем найти той группы, которая могла бы противустать этим требованиям. Напротив того, везде, где есть сколько-нибудь сознательная жизнь, эти требования находят сочувствие. Поэтому правительство, игнорируя эти требования, не поддерживает интересов какого-либо другого класса, а совершенно произвольно отклоняется от той потребности, которой оно должно следовать для сохранения устойчивого равновесия общественной жизни. Нарушение же равновесия влечет разлад и столкновение. Вопрос может быть только в том, какую форму примет это столкновение, и этот вопрос разрешается. Наша интеллигенция настолько слаба физически и неорганизованна, что в настоящее время не может вступать в открытую борьбу, и только в террористической форме может защищать свое право на мысль и на интеллектуальное участие в общественной жизни.
Террор есть та форма борьбы, которая создана XIX столетием, есть та единственная форма защиты, к которой может прибегнуть меньшинство, сильное только духовной силой и сознанием своей правоты против сознания физической силы большинства. Русское общество как раз в таких условиях, что только в таких поединках с правительством оно может защищать свои права. Я много думал над тем возражением, что русское общество не проявляет, по-видимому, сочувствия к террору и отчасти даже враждебно относится. Но это есть недоразумение, потому что форма борьбы смешивается с ее содержанием. Общество может относиться несочувственно, но пока требование борьбы будет оставаться требованием всего русского образованного общества, его насущною потребностью, до тех пор эта борьба будет борьбой всей интеллигенции с правительством.
Конечно, террор не есть организованное орудие борьбы интеллигенции. Это есть лишь стихийная форма, происходящая оттого, что недовольство в отдельных личностях доходит до крайнего проявления. С этой точки зрения, это есть выражение народной борьбы, пока потребность не получила нравственного удовлетворения. Таким образом, эта борьба не только возможна, но она и не будет чем-нибудь новым, приносимым обществу извне: она будет выражать собою только тот разлад, который дает сама жизнь, реализируя ее в террористический акт. Те средства, которыми правительство борется, действуют не против него (террора), а за него. Сражаясь не с причиной, а с последствиями, правительство не только упускает из виду причину этого явления, но даже усиливает... Правда, реакция действует угнетающим образом на большинство; но меньшинству интеллигенции, отнимая у него последнюю возможность правильной деятельности, правительство указывает на тот единственный путь, который остается революционерам, и действует при этом не только на ум, но и на чувство.
Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь. Поэтому реакция ложится на самое общество. Но ни озлобление правительства, ни недовольство общества не могут возрастать беспредельно. Если мне удалось доказать, что террор есть естественный продукт существующего строя, то он будет продолжаться, а, следовательно, правительство будет вынуждено отнестись к нему более спокойно и более внимательно. Тогда оно поймет легко...
Председатель. Вы говорите о том, что было, а не о том, что будет.
Подсудимый Ульянов. Я не могу приступить к этому. Чтобы мое убеждение о необходимости террора было видно более полно, я должен сказать, может ли это привести к чему-нибудь или нет. Так что это составляет такую необходимую часть моих объяснений, что я прошу сказать несколько слов...
Председатель. Нет, этого достаточно, так как вы уже сказали о том, что привело вас к настоящему злоумышлению. Значит, под влиянием этих мыслей вы признали возможным принять в нем участие?
Подсудимый Ульянов. Да, под влиянием их. Я убедился, что террор может достигнуть цели, так как это не есть дело только личности. Все это я говорил не с целью оправдать свой поступок с нравственной точки зрения и доказать политическую его целесообразность. Я хотел доказать, что это неизбежный результат существующих условий, существующих противоречий жизни. Известно, что у нас дается возможность развивать умственные силы, но не дается возможности употреблять их на служение родине. Такое объективно научное рассмотрение причин, как оно ни кажется странным господину прокурору, будет гораздо полезнее, даже при отрицательном отношении к террору, чем одно только негодование. Вот все, что я хотел сказать.

Шлиссельбургская крепость

Древнейшая русская цитадель в истоке реки Невы, напротив города Шлиссельбург в Ленинградской области, была основана в 1323 году. В XV веке, после подчинения Новгородской республики Московскому княжеству, полностью перестроена и стала первым многобашенным сооружением на севере Руси.
С начала XVIII века крепость стала использоваться как политическая тюрьма. Здесь был убит охраной при попытке освобождения император Иван VI. Узниками крепости стали многие декабристы (Иван Пущин, Вильгельм Кюхельбекер, братья Бестужевы и др.).
В «народовольческой» тюрьме, построенной в крепости в конце ХIХ века, содержались знаменитые политические заключенные (особенно народники и эсеры). Здесь был казнен А.И. Ульянов.

Это статья Официальный сайт газеты Советская Россия
http://www.sovross.ru

URL этой статьи:
http://www.sovross.ru/modules.php?name= ... sid=602678

Изменение общественного строя не только возможно, но даже неизбежно
Дата: 14/04/2016
Тема: УЛИКИ
Александр УЛЬЯНОВ: Слово на процессе

Подвиг сына и сердце матери

Давно-давно, в молодости, я видела фильм «Сердце матери» из дилогии фильмов о семье Ульяновых. Роль Марии Александровны Ульяновой исполнила прекрасная актриса Елена Фадеева, светлая ей память.
В этом фильме была рассказана история расставания матери с ее старшим, любимым, сыном, 21-летним Александром Ульяновым. Я была молода, но у меня уже был сын, и когда я смотрела последнюю встречу Марии Александровны с Александром, а особенно когда конвойные уводили Александра от нее и из жизни навсегда, я плакала и думала: а смогла бы я проводить своего сына на смерть?!
Вопрос остается открытым: не привелось принимать такого страшного решения.
Несмотря на всю мерзость отношения казнокрадов и варваров-рыночников к истории моей Родины – СССР, я никогда не смогу изменить героям моей страны, в разные годы и столетия отдававшим свои жизни за ее народ, в общем-то, как оказалось, неблагодарный.
150 лет назад в уникальной семье благородных людей родился мальчик, который всего за 21 год своей жизни сумел многое понять и принять трудное решение о смысле своей жизни в условиях царского самодержавия!
И как же с помощью ельциноидной власти изничтожил себя народ России, если три недоноска убили двух пожилых медсестер, чтобы удрать за границу! И это всего лишь последний ужасающий случай из миллионов уголовных дел, связанных с убийствами и с разгулом вселенского воровства в стране!
Негодяи правят миром и через колено ломают мораль и нравственность народов.
Конечно, есть отделные герои и сейчас! Но если подумать, за что и за кого они гибнут, то становится жаль героев, чтобы мне ни рассказывали о «великой миссии рыночной России». Васса

Подсудимый Ульянов. Относительно своей защиты я нахожусь в таком же положении, как Генералов и Андреюшкин. Фактическая сторона установлена вполне верно и не отрицается мною. Поэтому право защиты сводится исключительно к праву изложить мотивы преступления, то есть рассказать о том умственном процессе, который привел меня к необходимости совершить это преступление. Я могу отнести к своей ранней молодости то смутное чувство недовольства общим строем, которое, все более и более проникая в сознание, привело меня к убеждениям, которые руководили мною в настоящем случае. Но только после изучения общественных и экономических наук это убеждение в ненормальности существующего строя вполне во мне укрепилось, и смутные мечтания о свободе, равенстве и братстве вылились для меня в строго научные и именно социалистические формы. Я понял, что изменение общественного строя не только возможно, но даже неизбежно. Каждая страна развивается стихийно по определенным законам, проходит через строго определенные фазы и неизбежно должна прийти к общественной организации. Это есть неизбежный результат существующего строя и тех противоречий, которые в нем заключаются. Но если развитие народной жизни совершается стихийно, то, следовательно, отдельные личности ничего не могут изменить в ней и только умственными силами они могут служить идеалу, внося свет в сознание того общества, которому суждено иметь влияние на изменение общественной жизни.
Есть только один правильный путь развития – это путь слова и печати, научной печатной пропаганды, потому что всякое изменение общественного строя является как результат изменения сознания в обществе. Это положение вполне ясно сформулировано в программе террористической фракции партии «Народная воля», как раз совершенно обратно тому, что говорил господин обвинитель. Объясняя перед судом тот ход мыслей, которыми приводятся люди к необходимости действовать террором, он говорит, что умозаключение это следующее: всякий имеет право высказывать свои убеждения, следовательно, имеет право добиваться осуществления их насильственно. Между этими двумя посылками нет никакой связи, и силлогизм этот так нелогичен, что едва ли можно на нем основываться. Из того, что я имею право высказывать свои убеждения, следует только то, что я имею право доказывать правильность их, то есть сделать истинами для других то, что истина для меня. Если эти истины воплотятся в них через силу, то это будет тогда, когда на стороне ее будет стоять большинство, и в таком случае это не будет навязывание, а будет тот обычный процесс, которым идеи обращаются в право.
Отдельные личности не только не могут насильственным образом добиваться изменения в общественном и политическом строе государства, но даже такое естественное право, как право свободы слова и мысли, может быть приобретено только тогда, когда существует известная определенная группа, в лице которой может вестись эта борьба. В таком случае это опять-таки не будет навязывание обществу, а будет приобретено по праву потому, что всякая общественная группа имеет право на удовлетворение потребностей постольку, поскольку это не противоречит праву. Таким образом, я убедился, что единственно правильный путь воздействовать на общественную жизнь есть путь пропаганды пером и словом. Но по мере того, как теоретические размышления приводили меня все к этому выводу, жизнь показывала самым наглядным образом, что при существующих условиях таким путем идти невозможно.
При отношении правительства к умственной жизни, которое у нас существует, невозможна не только социалистическая пропаганда, но даже общекультурная; даже научная разработка вопросов в высшей степени затруднительна. Правительство настолько могущественно, а интеллигенция настолько слаба и сгруппирована только в некоторых центрах, что правительство может отнять у нее единственную возможность – последний остаток свободного слова. Те попытки, которые я видел вокруг себя, идти по этому пути еще более убедили меня в том, что жертвы совершенно не окупят достигнутого результата. Убедившись в необходимости свободы мысли и слова с субъективной точки зрения, нужно было обсудить объективную возможность, то есть рассмотреть, существуют ли в русском обществе такие элементы, на которые могла бы опереться борьба.
Русское общество отличается от Западной Европы двумя существенными чертами. Оно уступает в интеллектуальном отношении, и у нас нет сильно сплоченных классов, которые могли бы сдерживать правительство, но есть слабая интеллигенция, весьма слабо проникнутая массовыми интересами; у нее нет определенных экономических требований, кроме требований, защитницей которых она является. Но ее ближайшее политическое требование – это есть требование свободы мысли, свободы слова. Для интеллигентного человека право свободно мыслить и делиться мыслями с теми, которые ниже его по развитию, есть не только неотъемлемое право, но даже потребность и обязанность...
Председатель. Потрудитесь объяснить, насколько это действовало на вас и касалось вас, а общих теорий нам не излагайте, потому что они более или менее нам уже известны.
Подсудимый Ульянов. Я не личные мотивы говорю, а основания общественного положения. На меня все это не действовало лично, так что с этой точки зрения я не могу приводить субъективных мотивов.
Председатель. А если не можете приводить субъективных мотивов, тогда нечего и возражать против обвинительной речи.
Подсудимый Ульянов. Я имел целью возразить против той части речи господина прокурора, где он, объясняя происхождение террора, говорил, что это отдельная кучка лиц, которая хочет навязать что-то обществу; я же хочу доказать, что это не отдельные кружки, а вполне естественная группа, созданная историею, которая предъявляет требования на свои естественные и насущные права...
Председатель. Под влиянием этих мыслей вы и приняли участие в злоумышлении?
Подсудимый Ульянов. Я хотел бы это пояснить...
Председатель. Будьте по возможности кратки в этом случае.
Подсудимый Ульянов. Хорошо. Я говорю, что эта потребность делиться мыслями с лицами, которые ниже по развитию, настолько насущна, что он (то есть интеллигентный человек. – Ред.) не может отказаться. Поэтому борьба, существенным требованием которой является свободное обсуждение общественных идеалов, то есть предоставление обществу права свободно обсуждать свою судьбу коллективно, – такая борьба не может быть ведена отдельными лицами, а всегда будет борьбой правительства со всей интеллигенцией. Если обратиться к другим отдельным классам или, иначе, подразделениям общества, то во всяком случае мы не можем найти той группы, которая могла бы противустать этим требованиям. Напротив того, везде, где есть сколько-нибудь сознательная жизнь, эти требования находят сочувствие. Поэтому правительство, игнорируя эти требования, не поддерживает интересов какого-либо другого класса, а совершенно произвольно отклоняется от той потребности, которой оно должно следовать для сохранения устойчивого равновесия общественной жизни. Нарушение же равновесия влечет разлад и столкновение. Вопрос может быть только в том, какую форму примет это столкновение, и этот вопрос разрешается. Наша интеллигенция настолько слаба физически и неорганизованна, что в настоящее время не может вступать в открытую борьбу, и только в террористической форме может защищать свое право на мысль и на интеллектуальное участие в общественной жизни.
Террор есть та форма борьбы, которая создана XIX столетием, есть та единственная форма защиты, к которой может прибегнуть меньшинство, сильное только духовной силой и сознанием своей правоты против сознания физической силы большинства. Русское общество как раз в таких условиях, что только в таких поединках с правительством оно может защищать свои права. Я много думал над тем возражением, что русское общество не проявляет, по-видимому, сочувствия к террору и отчасти даже враждебно относится. Но это есть недоразумение, потому что форма борьбы смешивается с ее содержанием. Общество может относиться несочувственно, но пока требование борьбы будет оставаться требованием всего русского образованного общества, его насущною потребностью, до тех пор эта борьба будет борьбой всей интеллигенции с правительством.
Конечно, террор не есть организованное орудие борьбы интеллигенции. Это есть лишь стихийная форма, происходящая оттого, что недовольство в отдельных личностях доходит до крайнего проявления. С этой точки зрения, это есть выражение народной борьбы, пока потребность не получила нравственного удовлетворения. Таким образом, эта борьба не только возможна, но она и не будет чем-нибудь новым, приносимым обществу извне: она будет выражать собою только тот разлад, который дает сама жизнь, реализируя ее в террористический акт. Те средства, которыми правительство борется, действуют не против него (террора), а за него. Сражаясь не с причиной, а с последствиями, правительство не только упускает из виду причину этого явления, но даже усиливает... Правда, реакция действует угнетающим образом на большинство; но меньшинству интеллигенции, отнимая у него последнюю возможность правильной деятельности, правительство указывает на тот единственный путь, который остается революционерам, и действует при этом не только на ум, но и на чувство.
Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь. Поэтому реакция ложится на самое общество. Но ни озлобление правительства, ни недовольство общества не могут возрастать беспредельно. Если мне удалось доказать, что террор есть естественный продукт существующего строя, то он будет продолжаться, а, следовательно, правительство будет вынуждено отнестись к нему более спокойно и более внимательно. Тогда оно поймет легко...
Председатель. Вы говорите о том, что было, а не о том, что будет.
Подсудимый Ульянов. Я не могу приступить к этому. Чтобы мое убеждение о необходимости террора было видно более полно, я должен сказать, может ли это привести к чему-нибудь или нет. Так что это составляет такую необходимую часть моих объяснений, что я прошу сказать несколько слов...
Председатель. Нет, этого достаточно, так как вы уже сказали о том, что привело вас к настоящему злоумышлению. Значит, под влиянием этих мыслей вы признали возможным принять в нем участие?
Подсудимый Ульянов. Да, под влиянием их. Я убедился, что террор может достигнуть цели, так как это не есть дело только личности. Все это я говорил не с целью оправдать свой поступок с нравственной точки зрения и доказать политическую его целесообразность. Я хотел доказать, что это неизбежный результат существующих условий, существующих противоречий жизни. Известно, что у нас дается возможность развивать умственные силы, но не дается возможности употреблять их на служение родине. Такое объективно научное рассмотрение причин, как оно ни кажется странным господину прокурору, будет гораздо полезнее, даже при отрицательном отношении к террору, чем одно только негодование. Вот все, что я хотел сказать.

Шлиссельбургская крепость

Древнейшая русская цитадель в истоке реки Невы, напротив города Шлиссельбург в Ленинградской области, была основана в 1323 году. В XV веке, после подчинения Новгородской республики Московскому княжеству, полностью перестроена и стала первым многобашенным сооружением на севере Руси.
С начала XVIII века крепость стала использоваться как политическая тюрьма. Здесь был убит охраной при попытке освобождения император Иван VI. Узниками крепости стали многие декабристы (Иван Пущин, Вильгельм Кюхельбекер, братья Бестужевы и др.).
В «народовольческой» тюрьме, построенной в крепости в конце ХIХ века, содержались знаменитые политические заключенные (особенно народники и эсеры). Здесь был казнен А.И. Ульянов.

Это статья Официальный сайт газеты Советская Россия
http://www.sovross.ru

URL этой статьи:
http://www.sovross.ru/modules.php?name= ... sid=602678

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Сб май 28, 2016 9:49 pm

Перестройка: замыслы, поражения, уроки
Дата: 26/05/2016
Тема:

По страницам лет. Советская Россия - 60

№8999–9000 (26 февраля 1986 г.)

Девятитысячный номер «Советской России» вышел в свет 26 февраля 1986 года, сразу после открытия в Москве XXVII съезда КПСС. Считается, что именно на этом съезде были сформулированы основные принципы перестройки – и в партии, и в государстве, намечены цели и задачи политического, экономического и социального развития СССР. Съезд, впервые прошедший под председательством Горбачева, часто называют знаковым и рубежным. Хотя в тот момент на волне начавшихся в обществе преобразований, как утверждалось, в духе обновленного социализма, невозможно было представить, что он станет предпоследним в истории КПСС и Советского Союза.

На страницах вышедшей в те дни газеты опубликованы отчетный доклад генерального секретаря ЦК КПСС, материалы развернувшейся по докладу широкой дискуссии, а также проекты редакций программы и устава партии, состав вновь избранных высших партийных органов, целый ряд постановлений и резолюций.

В рамках нашей юбилейной рубрики затруднительно подробно рассмотреть все эти документы. Однако мы обратились к Е.К. Лигачеву, участнику и одному из руководителей XXVII съезда КПСС, с просьбой оценить принятые тогда решения. Представляем его суждения.

Перестройка: замыслы, поражения, уроки

Прошли годы, десятилетия после завершения перестройки (1985–1991), а споры не утихают вокруг вопросов – необходима и возможна была перестройка, каковы ее цели, результаты, уроки.

Убежден – ныне и тогда, когда входил в состав политического руководства страны – Политбюро ЦК КПСС с апреля 1985-го по июнь 1990 года, что социалистическая перестройка была нужна и осуществима. Речь шла о реформировании советской системы, ее совершенствовании.

Другая точка зрения – «о невозможности» улучшения советской системы и необходимости ее изменения». Идея нереформируемости советской системы нужна была тем, кто расчленил Советский Союз, чтобы оправдать измену трудовому народу, КПСС, снять с себя ответственность за страдания и мучения народа.

Естественно, возникает вопрос: почему перестройка была необходима? Стали снижаться темпы роста производства, не обеспечивался платежеспособный спрос населения на качественные товары потребления, происходило отставание в развитии социалистической демократии, решение многих местных и республиканских проблем сосредоточилось в центральных общесоюзных органах. И, пожалуй, самый главный фактор – все возрастающий разрыв между СССР и развитыми странами Запада в области производительности труда, качестве произведенной гражданской продукции.

Зачастую звучат голоса о том, что якобы перестройка не имела конкретной программы и планов, целей и задач, все шло самотеком. На самом деле на ХХVII партийном съезде (1986 г.), пленумах ЦК КПСС и сессиях Верховного Совета СССР социалистическая перестройка получила теоретическое обоснование и конкретные программы, двенадцатый пятилетний план (1986–1990).

Теоретическое обоснование перестройки зиждилось на выводе В.И. Ленина о взаимодействии демократии и экономики, о том, что нельзя идти вперед, не идя к социализму.

Целью перестройки, обновления общества являлось создание высокоэффективной экономики, дальнейшее существенное улучшение жизни советского человека, расширение реального участия трудящихся в управлении государством.

Для достижения этих стратегических целей были определены направления перестройки. К примеру, в социально-экономической сфере – модернизация и опережающий рост машиностроительного комплекса и на этой основе в последующем реконструкция народного хозяйства и усиление социальной ориентации экономики. Основные цели и направления перестройки были воплощены в пятилетнем плане, для их достижения выделены большие финансово-материальные средства. В частности, на машиностроение 200 млрд рублей – в два раза больше, чем за предыдущие десять лет, для создания современной легкой и пищевой индустрии – 70 млрд рублей, больше, чем за весь послевоенный сорокалетний период.

Перестройка народного хозяйства как центрального звена всей политики обновления общества проходила в два этапа.

На первом этапе социалистической перестройки удалось положить начало новому подъему экономики на базе достижений науки и техники. Темпы промышленного производства в первые три года (1986–1988) составили 4%, в машиностроении – 7%, в сельском хозяйстве – 3%. Для развитых стран такие темпы считаются высокими. Весь прирост продукции в промышленности, сельском хозяйстве, строительстве был впервые получен только за счет роста производительности труда.

Крупные подвижки произошли в социальной сфере. Возьмем лишь жилье и соцкультбыт. К началу перестройки уже свыше 80% населения проживало в отдельных квартирах и домах. В 1986–1990 гг. ежегодно вводилось в эксплуатацию в Российской Федерации 70 тыс. кв. метров жилья, что на 20% больше, чем в предыдущие пятилетки, школ – на 38%, больниц – на 15%, клубов и библиотек – на 51%. За годы следования России по капиталистическому пути после перестройки закрыты тысячи образовательных, культурных и медицинских учреждений.

В советское время жилье граждане получали безвозмездно. Проживание в квартире, пользование больницами, детскими садами, спортивными сооружениями было либо бесплатное, либо по весьма низким ценам. Сейчас, чтобы приобрести квартиру, нужны годы, десятилетия. А крупные буржуа и чиновники, даже судя по декларациям доходов, имеют квартиры, особняки, дачи площадью в тысячи квадратных метров. В том числе и за границей.

Процесс вымирания населения после слома советской власти продолжается. Угроза исчезновения, порабощения страны возрастает…

***

Второй этап перестройки – дезорганизация экономики, потребительского рынка, разрушения КПСС и СССР.

Это стало возможным в результате ослабления роли Советского государства в экономике, вытеснения коммунистической партии из большой политики. Самым губительным было разрушение планового начала в развитии экономики вследствие введения свободных договорных цен, что привело к нарушению пропорции роста производительности труда и заработной платы, денежной и товарной массы, в конечном счете возрастающему дефициту товаров для населения, дезорганизации потребительского рынка. Денежные доходы возросли в 1990 г. по сравнению с 1985-м почти на 60%, а производство потребительских товаров – на 19%, что привело к опустошению магазинов.

Новый порядок установления цен на реализацию продукции, то есть часть продукции по договоренности производителя и потребителя, а другую по-прежнему по госзаказу, означал фактически начало перехода на рыночные отношения. Он был предложен Советом Министров СССР фактически без создания инфраструктуры рынка. Виню себя за то, что не занял решительную позицию. Может быть потому, что обвинения в мой адрес в консерватизме нарастали.

Каковы последствия экономического авантюризма? Учитывая, что многие предприятия были монополистами в производстве той или иной продукции (монополизм для плановой экономики не опасен) стали заламывать высокие цены, за счет этого получать большие прибыли. Причем полученная таким образом прибыль направлялась главным образом на увеличение зарплаты, почти ничего не оставлялось на разработку и освоение достижений науки и техники. Высокие договорные цены и без научно-технического прогресса приносили большие доходы. Таким образом, разрушение планового начала путем установления свободных договорных цен не стимулировало прогресс науки и производства.

В конце 1980-х гг. обстановка в стране накалялась. В ряде мест возникли антисоциалистические, национал-сепаратистские организации во главе с членами партии.

В Верховном Совете и на Съезде народных депутатов СССР фактически оформились антисоциалистические группировки.

Зачастую спрашивают, было ли организовано сопротивление подрывным силам, стремящимся развалить экономику, дискредитировать социализм, насадить капитализм. С целью отпора антисоциалистическим силам были созданы в 1989 г. – Крестьянский (Аграрный) Союз СССР, а в 1990 г. – Коммунистическая партия Российской Федерации.

В начале 1990 г., почти за два года до расчленения СССР, я направил два письма в Политбюро ЦК КПСС, где отметил следующее: «Обстановка требует неотложных действий. Партия, отечество в чрезвычайной опасности. Вопрос стоит так: или все, что достигнуто усилиями многих поколений, будет сохранено и развито, построено и обновлено на социалистической основе, или Советский Союз прекратит свое существование и на его базе образуются десятки государств с иным общественным строем». В письмах было выдвинуто требование о срочном созыве расширенного пленума ЦК КПСС с участием партийного актива для выработки мер по отпору антисоциалистическим, национал-сепаратистским силам, сплочению партийных рядов, сохранению целостности Советского Союза. Через два месяца автора писем уже не было в составе Политбюро и ЦК КПСС.

***

Главной причиной разрушения Советского Союза является «разрыхление» идейных и организационных основ Коммунистической партии, образование в ней фракций, группировок, платформ, а затем ликвидация руководящей, направляющей роли Компартии в обществе. В руководящем составе партии и государства, партийных и властных структурах оказались карьеристы, национал-сепаратисты, политические перерожденцы.

К сожалению, сказанные мною слова в адрес Б.Н. Ельцина : «Борис, ты не прав… ты обладаешь энергией. Но твоя энергия не созидательная, а разрушительная» – полностью оправдались.

Жажда обладания крупной частной собственностью, безраздельной властью над народом – вот что двигало ими. Компартия, советская власть не позволяли им ни того, ни другого. Многие из них и их семьи за счет грабежа народного добра, эксплуатации и обнищания миллионов людей труда стали миллионерами.

В годы перестройки партия не вела борьбу с национализмом, считалось, что с этим покончено. Эта одна из причин разрушения СССР.

Перестройка потерпела поражение, утратила социалистическую, подлинно демократическую направленность и завершилась в 1991 г. контрреволюционным государственным переворотом, расчленением Советского Союза. После 1991 г. – это уже другой период истории, а именно реставрация капитализма, установление власти крупной буржуазии и высшей госбюрократии, а равно борьба КПРФ в союзе с народно-патриотическими силами за возвращение страны на социалистический путь развития.

Основной урок перестройки состоит в том, чтобы не допустить в Коммунистической партии каких-либо фракций, в ее руководящем ядре – политических карьеристов, перерожденцев, всемерно идейно и организационно укреплять партийные ряды.

Усилиями коммунистов, руководящего ядра КПРФ сформировалась в мощную, влиятельную силу борьбы в защиту интересов трудящихся, за восстановление советского народовластия.

Для выхода страны из глубокого кризиса и устранения угрозы третьей мировой войны нужна смена социально-экономического курса. Напоминаю о выводе В.И. Ленина: нельзя идти вперед, не идя к социализму.

Е.К. ЛИГАЧЕВ

Это статья Официальный сайт газеты Советская Россия
http://www.sovross.ru

URL этой статьи:
http://www.sovross.ru/modules.php?name= ... sid=603040

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт июл 07, 2016 3:10 pm

И.С. Бортников. Кто виноват? Печать
Автор Редактор
07.07.2016 г.

Публика – дура, ею можно как угодно манипулировать.

Александр Кудряшов «Говорит Москва…»

Дав сему материалу такое название, автор ни в коем мере не собирается соперничать с одноимённым произведением А.И. Герцена.

Razval RossiiПросто мыслящего русского человека во все времена волновали два вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?» Вот уже почти четверть века нас мучает вопрос «По чьей вине случилась самая ужасная трагедия второй половины двадцатого столетия – уничтожение первого в мире социалистического государства – Советского Союза – прообраза Земной управляемой цивилизации?»

За прошедшее время было бесчисленное множество ответов на этот вопрос, они общеизвестны. Но на некоторых из них, всё же, остановлюсь ниже. Прежде всего, обращу внимание читателя на книгу профессора, доктора исторических наук И.Я. Фроянова «Погружение в бездну (Россия на исходе ХХ века)», изданную в 1999 году издательством Санкт-Петербургского университета тиражом аж в 3000 экземпляров и кое на чём заострю внимание читателя ниже. В ней автор с беспощадной прямотой на строго научной основе показал иудину роль высшего партийного и государственного руководства в гибели СССР. Но малый тираж книги не позволил ознакомиться с ней широким национально-патриотическим кругам.

Но, почему-то всегда в стороне оставался НАРОД, который согласно историческому материализму является ТВОРЦОМ истории. Здесь позволю себе замечание, что советский народ в отличие от народов прежних социально-экономических формаций, строил свою историю не стихийно, а СОЗНАТЕЛЬНО. Во всяком случае, так нас уверяли обществоведы и партийные идеологи. Так почему же от сознательного строительства социалистического общества, общества более прогрессивного, а главное более человечного, по сравнению с капиталистическим, советские люди бессознательно (?) перешли к восстановлению капиталистических общественных и производственных отношений.

Почему все эти изменения смиренно принял девятнадцати миллионный передовой отряд трудящихся Советского Союза – члены руководящей и направляющей КПСС. (Здесь и далее данные по состоянию на 01.01.1990 г. приводятся по книге «Материалы делегатуXXVIII съезда КПСС»). Коммунисты составляли около 7 процентов всего населения страны. {В момент проведения VI съезда РСДРП численность большевиков была менее 1 процента от населения России, но они смогли «убедить Россию» и «завоевать Россию» (В.И. Ленин)}. Не надо забывать, что в КПСС состояло 5.8 миллиона человек изучавших марксистско-ленинскую теорию - это руководители, инженерно-технические работники и работники науки и искусства, которые, по мнению В.И. Ленина, призваны вносить социалистическое сознание, причём выработанное на основе новейших достижений науки, в среду рабочего класса. В их числе и 102 тысячи профессиональных партийных работников.

Но ведь ещё была и 30-ти миллионная армия членов ВЛКСМ – молодых строителей коммунизма, резерва компартии. И партийное ядро в ней составляло более чем 600 тысяч членов КПСС. В руководстве первичных организаций профсоюзов – «приводном ремне партии», партийная прослойка составляла от 17 процентов среди профгруппоргов до 38 – председателей профсоюзных комитетов.

В составе Съезда народных депутатов СССР и Верховном Совете СССР членов и кандидатов в члены КПСС было по 87 процентов, что превышало партийное ядро народных избранников в предыдущих созывах. Аналогичная картина наблюдалась в высших законодательных органах союзных республик, в большинстве которых партийное ядро составляло от 78 до 94 процентов (исключением были Латвийская и Эстонская ССР, где коммунисты имели соответственно 20 и 51 процент мандатов, данные о количестве коммунистов в Литовской ССР не имелось, а в Грузинской и Азербайджанской СССР выборы проводились после XXVIII съезда КПСС). В Верховных Советах автономных республик, где выборы состоялись в марте 1990 года, коммунисты занимали от 79 до 94 процентов депутатских мест. Несколько иное положение сложилось на уровне местных Советов, где коммунисты получили незначительное большинство в Советах 6 союзных республик, в РСФСР, Узбекской, Таджикской, Латвийской ССР они составляли меньше половины депутатского корпуса. То есть там, где люди лучше всего знали кандидатов, постоянно с ними общались, они отказали в поддержке членам КПСС. Это был тревожный симптом. И он был не единственным.

Несмотря на то, что в стране формально был достаточно мощный социальный авангард, который по определению должен был твёрдо стоять на позициях продолжения социалистического строительства и вести за собой народ, в жизни всё произошло по иному. В советском обществе, в том числе и в его социальном авангарде всегда были инакомыслящие индивидуумы, но после разгрома перед войной всевозможных антисоветских блоков, до выборов народных депутатов СССР в 1989 году они не были организационно объединены.

Вскоре после начала работы Съезда народных депутатов СССР возникла Межрегиональная депутатская группа (МДГ). Она была немногочисленна, не более 12 процентов от общего числа депутатов, но о них вполне можно было говорить словами И. Дойчера о межрайонцах: «блестящее созвездие генералов без армии». МДГ удавалось навязывать свою волю съезду. Неплохие ораторы они активно и ярко выступали на заседаниях съездов, а радио и телевидение их речи доносили до самых дальних уголков Союза. Из их уст с трибуны съезда звучали те слова, которые хотели слышать советские обыватели: о необходимости демократизации общества и избирательного законодательства, слышались резкая критика партийной номенклатуры, призывы к борьбе с её привилегиями и т.д. Поскольку общество уже устало от бесконечной болтовни Горбачёва, которую вынуждены были повторять многочисленные партийные аппаратчики, люди начали возлагать на демократически настроенных депутатов свои надежды на улучшение жизненных условий. И вскоре МДГ получила довольно обширную социальную базу, состоящую из бывших «теневиков», новоиспечённых кооператоров, а также людей, поражённых мелкобуржуазной потребительской психологией.

Пишущий эти строки и тогда сомневался, и сейчас не верит в чистые помыслы новоявленных борцов за народ. Конечно, были среди них и те, кто искренне желал улучшения социалистических отношений, но в большинстве своём там преобладали, те которым важно было нанести удар по советскому строю, решить свои узкокорыстные задачи, а, возможно, и выполнить волю своих заокеанских благодетелей. Как указывают Орлов А.С., Георгиева Н.Г., Георгиев В.А. деятельность МДГ в 1990 г. финансовыми средствами поддерживал фонд Конгресса США(Исторический словарь. 2-е изд. М., 2012, с. 307Цит. по http://ponjatija.ru/node/3395).

Читая это утверждение, невольно всплывают в памяти слова из подготовленной в 1977 году внешней разведкой КГБ СССР записки, подписанной его председателем Ю.А. Андроповым и направленной в ЦК КПСС. Её текст был оглашён председателем КГБ В.А. Крючковым на закрытом заседании Верховного Совета СССР 17 июня 1991 года в Кремле. В ней говорилось: «ЦРУ (…) разрабатывает планы по активизации враждебной деятельности, направленной на разложение советского общества и дезорганизацию социалистической экономики. В этих целях американская разведка ставит задачу осуществлять вербовку агентуры влияния из числа советских граждан, проводить их обучение и в дальнейшем продвигать в сферу управления политикой, экономикой и наукой Советского Союза. (…) Руководство американской разведки планирует целенаправленно и настойчиво, не считаясь с затратами, вести поиск лиц, способных по своим личным и деловым качествам в перспективе занять административные должности в аппарате управления и выполнить сформулированные противником задачи. При этом ЦРУ исходит из того, что деятельность отдельных, не связанных между собой агентов влияния, проводящих в жизнь политику саботажа и искривления руководящих указаний, будет координироваться и направляться из единого центра, созданного в рамках американской разведки». Она заканчивается словами: «КГБ учитывает полученную информацию для организации мероприятий по вскрытию и пресечению планов американской разведки». (Цит. по И.Я. Фроянову «Погружение в бездну (Россия на исходе ХХ века)» СПб,1999 г. стр. 44-45).

Думается, следует согласиться с оценкой И.Я. Фроянова: «Вряд ли следует сомневаться, что КГБ «учитывает полученную информацию». Но вот то, что он сумел разработать и осуществить мероприятия «по вскрытию и пресечению планов американской разведки» верится с трудом» (Там же). Таким образом, КГБ не в полной мере выполнил задачу защиты государственных интересов СССР и не показал народу планы и действия американской разведки. И если обратиться к эпиграфу, то народ оказался публикой, поверившей заверениям Горбачева о дружеских намерениях Соединённых Штатов и других капиталистических стран.

Да роль дяди Сэма в гибели страны Советов весома, но не определяющая. «Крепости берутся легче всего изнутри»,- утверждалось в «Истории ВКП(б) Краткий курс. Заключение». Вот внутренний фактор и сыграл решающую роль во временном поражении социализма. Говоря языком математики, необходимым и достаточным условием гибели СССР стало то, что КПСС - руководящая и направляющая, утратила роль социального авангарда общества.

Одной из причин этого стало то, что КПСС не смогла выработать теорию дальнейшего строительства социалистического общества в соответствии с новыми реалиями, а также было предано забвению сталинское теоретическое наследие. В Заключении «Истории ВКП(б) Краткий курс» подчёркивалось: «Сила марксистско-ленинской теории состоит в том, что она дает партии возможность ориентироваться в обстановке, понять внутреннюю связь окружающих событий, предвидеть ход событий и распознать не только то, как и куда развиваются события в настоящем, но и то, как и куда они должны развиваться в будущем», - в противном случае«партия, не овладевшая марксистско-ленинской теорией, вынуждена бродить ощупью, теряет уверенность своих действиях, не способна вести вперед рабочий класс» (Цит. по

http://www.e-reading.club/chapter.php/9 ... 1938_.html).

Но с хрущёвских времён эти важнейшие положения были забыты. И уже в 1983 году Ю.В. Андропов вынужден был признать, что «…мы ещё до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живём и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок» (Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС 14-15 июля 1983 года. Стр. 19, М; Политиздат; 1983 г.).

Перемены настойчиво стучались в дверь советского общества. Но их надо проводить на основе укрепления и развития социалистических общественных и производственных отношений. Но теоретических разработок в этом направлении не было, как не было и обобщения ростков новых методов ведения хозяйства. Поэтому шли наугад, забывая, что «ходящий во тьме не знает, куда идёт» (Евангелие от Иоанна).

И в экономике стали внедрять элементы капиталистических производственных отношений: создали паразитические кооперативы, в которых возродилась эксплуатация человеком человека, разрешили коммерческие банки, ликвидировали монополию внешней торговли и т.д. В государственном строительстве начался дрейф от советского народовластия, пусть и не совсем совершенного, к буржуазной парламентской демократии, установили президентскую форму правления. И в возрождении элементов капитализма Съезд народных депутатов РСФСР был «впереди планеты всей». Своими действиями высшие законодательные органы и Союза, и союзных республик, в подавляющем своём большинстве состоящими из членов КПСС, «рыли могилу социализму».

Почему так произошло? Что стало с КПСС? Почему её члены не встали на защиту социалистических идеалов? Уже в советское время коммунистическое движение получило несколько ударов. В «ежовых рукавицах» по ложным обвинениям погибло немало честных коммунистов, глубоко преданных коммунистическим идеалам. В марте 1939 года в ВКП(б) членов было на 295236 меньше, чем в январе 1934 года. Здесь естественно сказались и результаты чистки 1935-36 годов и приостановление приёма в партию новых людей.

Более значительные потери коммунистическая партия понесла в годы Великой Отечественной войны. Выступая в 1946 году на встрече с творческой интеллигенцией, И.В. Сталин говорил: «Ведь только за первые шесть месяцев войны на фронтах в боях погибло более 500 тысяч коммунистов, а всего во время войны - более трех миллионов. Это были лучшие из нас, благородные и кристально чистые, самоотверженные и бескорыстные борцы за социализм, за счастье народа. Их нам сейчас не хватает... Если бы они были живы, многие наши сегодняшние трудности уже были бы позади". (Цит. поhttp://www.magister.msk.ru/library/stalin/16-4.htm).

В результате войны и в послевоенное время произошла серьёзная смена партийных кадров. Как указывалось в отчётном докладе XIX съезду партии несмотря на большие потери численность ВКП(б) увеличилась более чем на 1.600 тысяч человек. На 1 октября 1952 года в партии состоит 6.882.145 человек, в том числе 6.013.259 членов партии и 868.886 кандидатов в члены партии. Для сравнения XVIII съезду партия насчитывала в своих рядах 1.588.852 члена партии и 888.814 кандидатов в члены партии, а всего 2.477.666 человек.( цит. поhttp://stalinism.ru/dokumentyi/materialy-xix-s-ezda-vkp-b-kpss.html?start=7). Там же отмечалось, что«многие коммунисты не имеют необходимых знаний в области марксизма-ленинизма» (Г.М. Маленков). Ибо к моменту смерти Сталина в партии из 6 миллионов членов только 874 тысячи имели довоенный партийный стаж (А.П. Александров и В.М. Уралов).

Авторитет ВКП(б) у народа рос и на этом фоне позабылось предупреждение В.И. Ленина о том, что «к правящей партии стремятся примазаться разного рода карьеристы и проходимцы…» К тому же психологические изменения произошли в социальной базе партии. А.П. Александров и В.М. Уралов в книге «Россия и Сталин» показали, что к моменту смерти Сталина, доля бывших владельцев частной собственности и их потомков в городе увеличилась до 75 процентов. То есть, по их мнению, к этому времени большая часть городского населения страны, которое играло определяющую роль в реализации экономической и политической судьбы страны, не могла быть полностью свободна от мелкобуржуазной психологии.

Возможно, поэтому большинство членов КПСС молчаливо согласились с клеветническим докладом Н.С. Хрущёва о культе личности И.В. Сталина, а также с его дальнейшими непродуманными инициативами: вывод об окончательной и полной победе социализма в СССР; обещание, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме; кукурузонизация всей страны, целинная эпопея, которые привели страну к продовольственному кризису 1963 года; реорганизация управления промышленностью, ликвидация МТС, разделение краевых, областных и районных органов власти на сельские и городские и т.д. и т.п.

И вот партия десять лет всё это терпела и претворяла в жизнь, хотя «ни один враг не принёс столько бед, сколько принёс нам Хрущёв своей политикой в отношении прошлого нашей партии и государства, а также в отношении Сталина», утверждал Д.Ф. Устинов (цит. По Фроянову).

Ну, а заклятый враг коммунизма и русского народа У. Черчилль сказал о Хрущёве, что тот сделал для разрушения коммунизма значительно больше, чем сам английский премьер (цит. по А. Фурсову http://forum-ruslad.ru/index.php/9-unca ... rtirosyana).

Надо признать, что в послесталинское время началась перезагрузка сознания советских людей. После ХХ съезда КПСС произошёл незримый раскол в советском обществе. Об этом очень хорошо сказал Анатолий Софронов: «Так раздвоилось наше поколенье:// В одном дому мечта не об одном». А далее дал очень точную характеристику тех, кого впоследствии назвали «детьми ХХ съезда»: «Им надо жить, служить, кривя душою,// Кричать о стройке, стройку не любя.// Скрывать душонки, съеденные ржою,// И прятать и знакомых и себя».

Они, скрывая свои истинные цели, под видом борьбы с последствиями культа личности с остервенением поливали грязью весь путь социалистического строительства, с особым сладострастием смаковали неудачи вначале Великой Отечественной войне, раздували масштабы жертв при нарушениях социалистической законности в 30-40 годы. Их вдохновляли «хитроватые и злые Иваны Денисовичи» (Н.Н. Яковлев «ЦРУ против СССР). И средства массовой информации давали зелёный свет этой вакханалии. Всё это находило отклик в умах молодого поколения и порождало у них скептицизм, неуверенность в идеалах социализма, а, главное, побуждало к утрате доверия к власти и партии.

К тому же власть как бы сама подставлялась, совершая недопустимые в социалистическом обществе деяния. В.В. Кожинов пишет: «При Хрущёве палили из стрелкового и танкового оружия по группам, выражающим какое-то недовольство, людей в Тбилиси (1956 год), Темир-Тау (1959), Новочеркасске (1962) и т.д.» (В.В. Кожинов «Россия. Век XX-й», «Алгоритм», 2008, стр.961). Пресса об этом не писала, но земля слухом полнится. Слухи, часто преувеличенные, формировали недоверие к существующей власти.

В своё время И.В. Сталин так сформулировал основной закон социализма: ««обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества …» (И.В. Сталин Экономические проблемы социализма в СССР», Госполитиздат, 1952, стр.40). Но принятая XXII съездом КПСС Программа партии сместила акценты в сторону личных потребностей индивидуума, а именно: «Обеспечить непрерывный прогресс общества, предоставить каждому члену общества материальные и культурные блага по его растущим потребностям, индивидуальным запросам и вкусам…». Такая перемена приоритетов пришлась по душе советскому обывателю, в достаточной мере уже заражённому мещанской психологией. Надо смотреть правде в глаза, к концу 80-х годов прошлого столетия в советском обществе начало брать верх, говоря словами героя книги О. Куваева «Территория»: «Всеобщее забалдение (…) Приобретатели всерьёз собрались захватить мир. (…) Самое неумолимое и беспощадное завоевание».

По нраву советскому «мещанину», всегда жаждущему урвать от общественного пирога больше для себя любимого, пришлась и экономическая реформа 1965 года, в результате которой расчётная прибыль стала главным показателем экономической эффективности. Если снижения себестоимости можно достичь уменьшением затрат труда, экономией материальных ресурсов, внедрением новой техники и совершенствованием организации труда, то для получения прибыли, кроме указанных показателей, можно добиться необоснованного повышения цены изделия, в геологоразведке появилось понятие «творческая экономия», позволявшая за невыполненные объёмы получать оплату. В качестве одного из способов материального стимулирования появилась «тринадцатая зарплата», которая выплачивалась из прибыли предприятия, причём при её начислении нарушался принцип оплаты по труду, так как использовались повышающие коэффициенты за непрерывный стаж работы на данном предприятии. Вот и появилось множество людей живущих по принципу: «Были бы гроши, да харчи хороши!»

К сожалению, КПСС не удалось воспитать человека социалистического общества свободного от мелкособственнической психологии. То есть решить задачу, которую в наиболее общем виде сформулировал А.А. Зиновьев: «воспитание людей, выведение человека, который сам, без подсказки властей и без насилия становился носителем новых общественных отношений» (А.А. Зиновьев. «Русская трагедия. Конец утопии»). Но ещё ранее В.И. Ленин в работе «Великий почин» писал: «Коммунизм начинается там, где появляется самоотверженная, преодолевающая тяжелый труд, забота рядовых рабочих об увеличении производительности труда, об охране каждого пуда хлеба, угля, железа и других продуктов, достающихся не работающим лично и не их «ближним», а «дальним», т. е. всему обществу в целом…». Из слов классика вытекает, что все эти качества должен приобрести человек ещё в низшей фазе коммунизма на её заключительном этапе.

Очевидно, таковым должен быть этап развитого социализма, провозглашённый руководством КПСС в 60-е годы прошлого столетия. Думается, это была грубейшая теоретическая ошибка, ибо теория не соответствовала практике. И прежде всего, не был сформирован человек социалистического общества. Многие советские люди не только не избавились от пережитков капитализма и частнособственнической психологии, но и «заболели» стяжательством, именно в это время распространилось такое чуждое социалистическому духу явление как несуны. Человек воровал сам у себя, но он этого не осознавал, тем более, что в массовое сознание вбрасывалось: общее значит ничьё. Приписки, необоснованное завышение сложности выполненных работ, использование служебного положения в личных целях, расточительство, взяточничество и т.д. и т.п., отнюдь, не были исключением. Вопросы диалектики общественных и личных интересов не изучались партийными теоретиками, а ведь каждый человек постоянно был на распутье: каким интересам отдать предпочтение. Да считалось - и не без оснований, что нормой было: «Раньше думай о Родине, а потом о себе», но, к несчастью, очень живучим оказался взгляд: «своя рубашка ближе к телу».

К 1970 году резко выросли производительные силы страны, но в их структуре не всё было ровно. Ещё высока была доля ручного труда, большая материалоёмкость, недостаточная энерговооружённость, высока доля незавершённого строительства и неустановленного оборудования. Но, главное, производительность труда в СССР была ниже, чем в развитых капиталистических странах, а ведь В.И. Ленин в цитируемой выше работе утверждал: «Капитализм может быть окончательно побежден и будет окончательно побежден тем, что социализм создает новую, гораздо более высокую производительность труда».

Но «для жизни нужны прежде всего пища и питье, жилище, одежда и еще кое-что…»,- писали классики марксизма в одной из ранних своих работ «Немецкая идеология». В описываемые годы в СССР голода не было, и потребление основных продуктов питания было близко к медицински установленным нормам, но агропромышленный комплекс не мог полностью обеспечить страну продовольствием, поэтому не была исключением нехватка этих товаров.

А сколько было нерешённых проблем в социальной сфере. Несмотря на высокие объёмы и темпы жилищного строительства не удалось достичь, чтобы каждая семья имела отдельную квартиру, была низка доля полностью благоустроенного жилья, еще много семей проживало в коммуналках, бараках, аварийном и ветхом жилье и даже «засыпухах».

И вот человек, отработав свою смену на предприятии (в организации, учреждении), зайдя в магазин, и не найдя там необходимых продуктов (товаров) приходит в свое жильё, где нет никаких удобств. В однокомнатной квартире (комнате в общежитии) жена, двое детей, у каждого свои интересы и запросы, которые он не в состоянии выполнить. А телевизор им вещает о развитом социализме и росте благосостояния советских людей и, сравнивая эти вести со своим бытиём, его душит злость на власть предержащих. И он изливает своё негодование на власть, а дети слушают и не понимают: ведь в школе им говорили другое. У них начинается раздвоение понимания реальности. И ведь в таком положении было много советских семей в 70-80 годы прошлого века. Перефразируя слова из предсмертной записки В.В. Маяковского можно сказать: «…идейная лодка разбилась о быт». И какой же это этап развитого социализма?. Вероятно, прав ленинградский профессор М.В. Попов, выступая на КТВ Len.Ru, назвав концепцию развитого социализма «дурацкой и вредной».

Созерцаемое ежедневно несоответствие между официальной пропагандой и действительностью взращивало у трудящихся недоверие к власти и коммунистической идеологии, её замещала мещанская мелкособственническая идеология. Не в малой степени этому способствовала творческая интеллигенция, занимаясь критиканством советской реальности и зачастую низкопоклонствуя перед западными ценностями. Когда-то И.В. Сталин говорил: «Масса не может уважать партию, если партия бросает руководство, если она перестаёт руководить. Массы сами хотят, чтобы ими руководили, и массы ищут твёрдого руководства. Но массы хотят, чтобы руководство было не формальное, не бумажное, а действительное, понятное для них» (И.В. Сталин. Речь на XV Московской губернской партийной конференции 14 января 1927 г. Цит. по hrono.ru›libris/stalin/9-22.html).

КПСС всё больше обюрокрачивалась, почивала на лаврах достигнутых успехов и всё больше отдалялась от народа. Более того партийные теоретики считали необходимым расширить применение капиталистических отношений в экономике, туманно называя их рыночными, а в государственное строительство внести элемент буржуазной демократии. То есть КПСС скатывалась на оппортунистические позиции. А XXVIII съезд КПСС узаконил это, приняв резолюцию о переходе к рыночной экономике и программное заявления «К гуманному, демократическому социализму», к тому самому, который являлся мечтой западноевропейской социал-демократии. Коль КПСС не смогла на данном историческом этапе завладеть умами советских граждан - это место было занято деструктивными силами, тем более, что все средства массовой информации странным образом оказались в их руках, что позволило им умело манипулировать сознанием людей и стать новым поводырём масс.

А тем временем в стране обострялись кризисные явления, причём, не только в экономике, но и в духовной сфере и к лету 1991 года страна оказалась у края пропасти. Однако, вспомним советский народ переживал и более критические времена. Октябрь-ноябрь 1941 года – враг у ворот столицы государства, лето и осень 1942 года – враг у берегов Волги. Об этих периодах жизни СССР И.В. Сталин на приёме командующих 24 мая 1945 года говорил: «…были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города…» (Цит.pravda.ru›society/fashion…24-05-2013…stalin-0/).Но тогда партия и народ были едины не на словах, а на деле. Разгромив троцкистов и иже с ними, партия все силы бросила на укрепление дружбы между народами Союза и возрождение их национального самосознания и, прежде всего, русского народа. И монолитный советский народ, как один человек встал на защиту завоеваний Октября и одержал великую победу в самой кровопролитной войне за всю историю человечества.

В 70-80-е годы прошлого века идеологическое руководство ЦК КПСС вопреки здравому смыслу негласно поддерживало пропаганду западнистских нравственных ценностей, чем вносили сумятицу в сознание советских людей, кстати, об этом неоднократно писали В. Ганичев, С.Ю. Куняев и другие. И вполне закономерно, что ни члены партии, ни трудящиеся не поддержали действия ГКЧП в августе 1991 года, да и не воспротивились запрету деятельности КПСС. При восстановлении Компартии в 1993 году в качестве членов КПРФ зарегистрировалось чуть больше 500 тысяч из 11 миллионов членов КПСС (КП РСФСР) или 4.6 процента.

На сегодня КПРФ насчитывает чуть больше 150 тысяч своих членов, а на выборах, являющихся своеобразным социологическим опросом, за редким исключением, не набирает более четверти голосов от числа принявших участие в голосовании. И это несмотря на всё ухудшающееся социально-экономическое положение трудового народа и его незащищённых слоёв. В чём причина недостаточной популярности основной оппозиционной силы у трудящихся? Можно обвинять, и отчасти справедливо, КПРФ в недостаточной активности в деле защиты интересов трудового народа. Можно обвинять КПРФ в том, что она более чем за двадцатилетний период так и не представила теоретически обоснованный образ своей стратегической цели. Но не только в этом причина.

Убеждать же народ на практическом опыте советского социализма в его преимуществах, конечно, дело нужное. Но не надо забывать: «разочарованному чужды все обольщенья прежних дней». При всём при этом всё-таки главной причиной социальной и политической пассивности трудящихся в современной России является то, что либеральным реформаторам удалось переформатировать сознание бывших советских людей, навязать им чуждые русскому духу западнистские ценности индивидуализма. Народ не доволен нынешней жизнью, но он ждёт, чтобы за него кто-то боролся другой, ибо в большинстве своём нынешние россияне не творцы своей жизни, а потребители жизненных услуг. Таковыми они сформировались ещё в эпоху развитого социализма, с вожделением ждавшие «манны небесной» от Запада, и потому сдали и все социальные завоевания и Советскую Родину в начале 90-х годов прошлого столетия.

Сегодня, когда, практически весь считающий себя цивилизованным мир ополчился против России, против русского народа, патриотам следует вспомнить и убедить народ в правоте слов П.Я. Чаадаева: «…Мы не Запад… Россия…не имеет привязанностей, страстей, идей и интересов Европы… И не говорите, что мы молоды, что мы отстали от других народов, что мы нагоним их…у нас другое начало цивилизации, чем у этих народов. Поэтому нам нечего бежать за другими; нам следует откровенно оценить себя, понять, что мы такое… Придёт день, когда мы станем умственным средоточием Европы, как мы уже сейчас являемся её политическим средоточием, и наше грядущее могущество, основанное на разуме, превысит наше теперешнее могущество, опирающееся на материальную силу».

Только опираясь на свои исконные многовековые национальные ценности, Россия и русский народ смогут стать великими и заслужить уважение во всём мире. Так победим!

Иван Стефанович Бортников – первый заместитель председателя Красноярского регионального отделения ВСД «Русский Лад».

___________________________

См. также в нашей электронной библиотеке: Фроянов И. Погружение в бездну.doc
Последнее обновление ( 07.07.2016 г. )

http://www.za-nauku.ru/index.php?option ... &Itemid=35

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн окт 10, 2016 10:57 pm

Поэт рабочей Франции

Газета "Правда" №113 (30464) 11—12 октября 2016 года
4 полоса

Автор: К. ДЫМОВ.

К 200-летию со дня рождения автора «Интернационала»
Редко какому поэту выпадает такая честь, когда незадолго до 200-летия со дня рождения на знаменитое, во всём мире известное его произведение официальные власти одного из государств (увы, это нынешняя Украина) накладывают табу. За что? За то, что певец трудового народа набатно провозгласил:
Никто не даст нам избавленья —
Ни бог, ни царь и не герой,
Добьёмся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
СЫН РАБОЧЕГО и сам рабочий, Эжен Потье прожил долгую и бурную жизнь. Он принял личное участие во всех революциях, происходивших во Франции XIX века. Сражался на баррикадах в 1848 году и являлся членом Парижской коммуны, став одним из последних её защитников. После поражения Коммуны Потье вынужден был бежать в Англию, а оттуда перебрался в США. Только в 1880 году, после амнистии коммунаров, он смог вернуться на родину, чтобы прожить ещё семь лет, однако уже тяжело болея. Поразительное совпадение: ушёл из жизни Эжен Потье почти ровно за 30 лет до Октябрьской революции — 6 ноября 1887 года.
Умер он в нищете (как и создатель бессмертной «Марсельезы» Руже де Лиль), однако на похороны пролетарского поэта, гроб которого украсил красный шарф коммунара, пришли на знаменитое кладбище Пер-Лашез тысячи простых парижан. Прощание с покойным превратилось в грозную манифестацию. Дочь Карла Маркса Лаура Лафарг дала на похоронах клятвенное обещание сделать всё от неё зависящее для распространения поэтического наследия Эжена Потье среди рабочих всех стран мира. «Песни Потье, — писала она, — лучшие и даже единственные революционные песни, которыми могли бы похвалиться французы нашего поколения».
Сочинять стихи Э. Потье начал ещё в юности, учась у революционного поэта Пьера Жана Беранже (1780—1857). Свою первую песню «Да здравствует свобода!» он написал в 14 лет, откликнувшись на революцию 1830 года, и здесь, конечно, вспоминается «Свобода на баррикадах» живописца Эжена Делакруа, написанная по мотивам тех же событий. В 1840-е годы Потье выступил с боевой, остросоциальной поэзией, рисовавшей бедствия народных масс, бичевавшей язвы капитализма и призывавшей к революционной борьбе. Шансон он сделал мощным оружием революционной пропаганды. Находясь под влиянием идей утопического социализма и анархизма, в 1870 году Эжен Потье, тем не менее, присоединился к французской секции Первого Интернационала, в эмиграции сотрудничал с социалистами США, а на излёте жизни вступил в марксистскую Рабочую партию, основанную Жюлем Гедом (1845—1922).
Волны революции и реакции сменяли друг друга. И если, например, в начале 1848-го Потье воспевал революцию, энергию народного бунта, то после поражения Июньского восстания ему оставалось только лишь сокрушаться по поводу поражения борцов за справедливость, соединяя мрачный пессимизм с неугасаемой ненавистью к победившей буржуазии. Во времена правления Наполеона III поэт не избежал колебаний, порою допускал примирительное отношение к капиталистическим порядкам, но то были, скорее, лишь минуты слабости в обстановке экономического подъёма и под обманчивым впечатлением от социальной демагогии бонапартизма. Нужно иметь в виду и то обстоятельство, что Потье был ремесленником, а не рабочим крупного машинного, подлинно индустриального производства. Он всю жизнь без устали учился, читал книги, штудировал политэкономию и философию, однако так и не сумел полностью преодолеть мелкобуржуазные взгляды, чрезвычайно распространённые в среде французских трудящихся того времени и сильно мешавшие организации их борьбы.
ВЕРНОСТЬ Парижской коммуне Эжен Потье непоколебимо сохранил до последних дней жизни. Своё главное произведение, «Интернационал», он написал в июне 1871 года по горячим, так сказать, следам поражения восстания парижских рабочих и кровавой расправы «версальцев» над ними. Можно легко представить себе, какие чувства испытывал коммунар — поверженный, загнанный в глухое подполье, пребывавший под угрозой ареста и неминуемой в таком случае казни. В какой-то момент газеты даже сообщили, что «известный бунтовщик» Потье схвачен и расстрелян, и слух об этом прошёл среди брошенных в тюрьмы соратников певца рабочей Франции.
Сам он уже был немолод, и его к тому времени уже не слушалась одна рука, что, однако, не помешало Потье лично биться на баррикадах Парижа. Ещё в юности он дал клятву своему учителю и кумиру Беранже: как бы ни сложилась его судьба, он всегда будет бороться за дело трудящихся! И клятву свою Эжен Потье сдержал.
Он являлся одним из наиболее энергичных, деятельных и самоотверженных членов Коммуны. Потье, имевшего репутацию неподкупно честного и безупречно храброго человека, избрали в ЦК Национальной гвардии, он принял участие в организации Комитета общественного спасения. Вместе с выдающимся живописцем Гюставом Курбе (1819—77) Эжен Потье работал в Федерации художников.
Существуют подсчёты историков, что на 2,5 тысячи коммунаров, погибших в бою, пришлось, по меньшей мере, 30 тысяч человек, перебитых озверелыми врагами уже после подавления восстания. Кровь ручьями текла по мостовым, залила стену на кладбище Пер-Лашез, у которой палачи расстреливали последних бойцов Коммуны.
Не забыл Потье и того, как была потоплена в крови революция 1848 года, как убивали без суда и следствия всякого, у кого руки пахли порохом. А.И. Герцен, тоже очевидец тех событий, написал полные гнева слова: «За такие минуты ненавидят десять лет, мстят всю жизнь. Горе тем, кто прощает такие минуты!»
И вот в такой трагической ситуации Э. Потье, сменив штык на перо, написал стихотворение, пронизанное верой в неизбежность окончательной победы, зовущее в решительный бой. В 1871 году старика Потье почему-то не охватило то отчаяние, которое завладело им, молодым человеком, в 1848-м! Что-то изменилось в его душе за эти без малого четверть века! Появилась убеждённость, и основанная, очевидно, на опыте Парижской коммуны — этого «первого штурма неба», по выражению К. Маркса.
Самому Эжену Потье не суждено было услышать своё произведение облечённым в музыкальную форму — музыка к нему была написана уже после смерти автора текста. Изданный в 1887-м, незадолго до кончины поэта, сборник «Революционные песни» попал в руки к Пьеру Дегейтеру (1848—1932), рабочему-мебельщику родом из Бельгии, проживавшему в Лилле, музыканту-любителю.
В 1871 году П. Дегейтер, солдат французской армии, с отрядом товарищей пытался пробиться в осаждённый Париж на выручку коммунарам, но потерпел неудачу.
Потрясённый стихотворением Потье, рабочий-композитор сочинил к нему могучую мелодию, и созданное усилиями этих двух ярких представителей пролетариата произведение было впервые исполнено 23 июня 1888 года на рабочем празднике Союза газетчиков в Лилле.
ГЛАВНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ Потье переведено на все основные языки мира. Только на русском оно известно в нескольких вариантах. На украинский язык его перевёл в 1919 году Мыкола Вороной (1871—1938), поэт, между прочим, националистического толка, один из учредителей Центральной рады. Причислить этого человека, который был расстрелян НКВД в 1938 году, к сторонникам «тоталитарного режима» никак нельзя, но, тем не менее, его пламенные строки нынешней киевской властью отнесены к символам «пропаганды тоталитаризма»! Да уж, «декоммунизация» на Украине порою доходит до абсурда!
Среди переводчиков главного творения Потье немало выдающихся поэтов. Так, на абхазский язык его перевёл основоположник абхазской литературы и литературного языка, народный поэт Абхазии Дмитрий Гулиа (1874—1960).
Симфоническую разработку гимна выполнил в 1937-м Дмитрий Шостакович. Знаменитое произведение Эжена Потье вошло и в изобразительное искусство — к примеру, известный рисунок итальянца Ренато Гуттузо «Девушка, поющая «Интернационал». Или куда более известный в нашей стране триптих Гелия Коржева «Коммунисты».
Произведение Э. Потье — П. Дегейтера пытались запрещать с самого момента его появления. Сам Пьер Дегейтер опасался преследований и потому на титульном листе выпущенной брошюрки с текстом и нотами гимна попросил поставить лишь его фамилию — без имени. Из-за этого, к слову, впоследствии на авторские права пытался претендовать брат композитора Адольф, и только после долгих судебных тяжб в 1922 году автором музыки был официально признан Пьер Дегейтер.
Впрочем, «полуанонимность» его в 1888 году не спасла — он был уволен и попал в предпринимательские «чёрные списки». Как и Потье, Дегейтер бедствовал, и в последние годы жизни единственным средством существования для него стала особая пенсия, назначенная советским правительством. Именем Дегейтера названа ныне площадь в Лилле, а в его родном бельгийском Генте ему установлен памятник.
Французского учителя Армана Гослена за публикацию главного произведения Эжена Потье в своё время обвинили в «подстрекательстве к убийству» и посадили на один год в тюрьму. Известен и такой эпизод: в 1930-е годы в Румынии, в городе Плоешти, прошёл судебный процесс против рабочих-нефтяников, вся вина которых состояла лишь в том, что они пели пролетарский гимн, сочинённый Потье и Дегейтером.
«Марсельезу», впрочем, тоже запрещали и преследовали после Реставрации. Однако сегодня это государственный гимн Французской Республики. Исполинское Слово, ежели оно пошло в массы, овладело ими, запретить и заглушить невозможно.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт окт 13, 2016 7:28 pm

В терновом венце революции шёл 16-й год
Газета "Правда" №115 (30466) 14—17 октября 2016 года
3 полоса

Автор: Владислав ГРОСУЛ. Главный научный сотрудник Института российской истории РАН, доктор исторических наук, профессор.
24 октября 1957 года на расширенном заседании учёного совета Института истории АН СССР, в то время главного исторического центра страны, тогдашний директор института А.Л. Сидоров сделал большой доклад «Экономические предпосылки Великой Октябрьской социалистической революции», посвящённый 40-летию исторической даты. В нём, в частности, он подчеркнул, что крупные военные поражения лета 1915 года существенно обострили ситуацию в стране. Учёный утверждал: «Осенью 1916 года всё это привело к общенациональному политическому кризису, вызвавшему мощный революционный подъём, который привёл к свержению царизма в феврале 1917 года».
«Положение грознее грозного»
Многие работы по данной теме, вышедшие после появления исследования А.Л. Сидорова, подтверждали этот его вывод. Собственно, первый звонок прозвучал ещё в 1915 году, когда в результате военных поражений Россия лишилась 15 экономически развитых западных губерний, в которых проживали 23 миллиона человек (13% населения империи). Это более половины населения тогдашней Франции, или население средней европейской страны. Богатствами этих губерний стала пользоваться противная сторона. Германия и Австро-Венгрия только усилились, тогда как Россия заметно ослабела. Лишь в Варшавском округе, занятом неприятелем, насчитывалось 4189 предприятий с 353,4 тысячи рабочих.
Летом 1916 года в результате наступления Юго-Западного фронта (Брусиловского прорыва) русской армии удалось добиться существенных успехов. В обществе стал заметен оптимизм. Но продолжался он недолго. Западному и Северному фронту не удалось добиться успеха, и вскоре настроения в обществе стали вновь мрачными. По данным видного военного эксперта генерала Н.Н. Головина (в будущем эмигранта), потери 1916 года составляли более 2 миллионов убитых и раненых и 344 тысячи пленных. Он даже один из разделов своей книги о Первой мировой войне назвал «Надлом духа в стране». Действительно, это была одна из характерных черт разразившегося масштабного кризиса, охватившего экономику, социальные отношения, идеологию, политику.
Уже 15 (28) августа 1916 года один из лидеров октябристов, А.И. Гучков, возглавлявший Центральный военно-промышленный комитет, направил письмо начальнику штаба Ставки генералу В.М. Алексееву, где прямо писал: «Ведь в тылу идёт полный развал, ведь власть гниёт на корню». Далее он обрушивался на председателя правительства Штюрмера, у которого репутация если не готового предателя, то готового предать, и на некоторых членов правительства, отвечавших за развитие промышленности, транспорта, сельского хозяйства и продовольствия. Гучков предрекал, что события «при повышенном настроении народных масс, особенно рабочих масс, могут послужить первой искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализовать». Он также не видел радужных перспектив и после окончания войны, во всём обвиняя тогдашнюю власть. Примечательно, что это письмо было написано тогда, когда вся страна жила под впечатлением блестящих результатов Брусиловского прорыва.
С осени подобного рода тревожные письма стали типичными. Так, 4 октября 1916 года депутат IV Государственной думы В.В. Лашкевич писал из Петрограда: «Положение грознее грозного. Сейчас у нас нет хлеба, нет так называемых видимых запасов его… Сердце щемит. Общее положение грозит катастрофой в недалёком будущем».
На следующий день, 5 октября, князь Г.Н. Трубецкой, опытный дипломат, сообщал из Москвы в Кисловодск бывшему министру иностранных дел С.Д. Сазонову: «Одно несомненно — это общее недовольство, которое настолько велико, что стирает границы партий и дошло до острого напряжения… Всё это, а главное — обостряющаяся продовольственная неурядица, сгущает грозовые тучи. Избави Боже нас от потрясений».
Подтверждалось известное пророчество Владимира Маяковского: «В терновом венце революций грядёт шестнадцатый год».
Экономика не выдерживала нагрузок
Начиная с конца 1916 года хозяйственные трудности настолько обострились, что промышленность оказалась не только не в состоянии справиться с обеспечением потребностей гражданского населения, но не снабжала и фронта. Недостаток металла стал подрывать военную промышленность. Что касается текстильной промышленности, то её участие в поставках казне поднялось с 25% продукции в первый год войны до 85% в начале 1917 года. Текстильная промышленность, таким образом, также в основном работала на армию, создавая серьёзные проблемы для гражданского населения. Кризис затронул шерстяную и кожевенную отрасли.
Хорошо известна статистика о закрывшихся и открывшихся предприятиях с 1913 по 1917 год. Если в 1913 году прекратило свою деятельность 21 предприятие, в 1914-м — 356, а в 1915-м — 573, то в 1916 году таких предприятий было 298. Что касает-ся вновь открытых предприятий, то в 1913 году их было 31, в 1914-м — 215, в 1915-м — 187, а в 1916-м — 276. Современные исследователи считают, что в конце 1916 года экономика страны достигла предела мобилизации производственных мощностей и накапливание кризисных явлений в этой сфере во многом стало причиной политического кризиса в России.
Эти проблемы проявлялись в разных областях хозяйственной деятельности, в том числе на транспорте, прежде всего железнодорожном. Ещё накануне войны были отмечены немалые изъяны русских железных до-рог. С точки зрения интересов армии они заключались прежде всего в недостаточной пропускной способности, что заметно тормозило массовую мобилизацию. Железнодорожный транспорт перед войной не справлялся с ростом перевозок. С началом войны и проведением мобилизации произошло резкое сокращение перевозок коммерческих грузов, что сразу повли-яло на всю хозяйственную жизнь страны. Следствием стали рост дороговизны и развитие спекуляции.
Проблемы на железнодорожном транспорте усилились во второй половине 1914 года, сразу с началом войны. Ситуация продолжала ухудшаться в январе — феврале 1915 года. Осо-бенно остро ощущался недостаток вагонов и паровозов. Массовая эвакуация вызвала острый кризис осенью и зимой 1915 года на дорогах тыла. Несмотря на строительство новых путей, поставки новых паровозов и вагонов, ситуация на железнодорожном транспорте продолжала оставаться сложной. В 1916 году резко снизилось поступление новых и восстановленных вагонов и паровозов, свидетельствуя, по словам А.Л. Сидорова, «об ухудшении общей экономической конъюнктуры в стране». Если на 31 декабря 1915 года имелось 20,7 тысячи паровозов всех видов и около 576 тысяч вагонов, то на 31 декабря 1916-го осталось 16,8 тысячи паровозов и немногим более 463 тысяч вагонов. Следовательно, количество паровозов и вагонов за год сократилось на 20%.
На транспорте начиналась самая настоящая разруха, отражая общее положение всего хозяйства страны. Всё более ощущалась нехватка паровозов, вагонов и рельсов, всё больше становилось железнодорожных станций, закрытых для приёма грузов, что вело к заметному снижению производительности железных дорог. Со второй половины 1916 года появился постоянный недогруз угля и дров, ухудшился ремонт составов и путей, на железнодорожных станциях всё больше скапливалось залежей грузов. Подробно разобрав ситуацию на железнодорожном транспорте, А.Л. Сидоров пришёл к следующему выводу: «Кризис железных дорог в царской России являлся не только дискредитацией методов управления государственной машины помещичьего правительства, но и предвестником общего краха капиталистического хозяйства».
Проблемы железных дорог вызвали серьёзный топливный кризис. С осени 1916 года усиливается недогруз топлива. В августе он составлял 27%, в сентябре повысился до 32%, а в октябре достиг 37,4%. Особенно топливный кризис обострился в Москве и Петрограде. Недостаточной была заготовка дров, истощились запасы угля и нефти, хотя потребности в них колоссально возросли.
Обезлюдевшая деревня
Постоянные мобилизации резко сократили численность трудоспособного населения деревни. Данные по 50 губерниям и областям страны показывают: призванные в армию составили 47,4% всего трудоспособного мужского населения сельской местности. Причём число семейств без работников постоянно возрастало. Несмотря на широкое использование в сельском хозяйстве труда военнопленных, численность которых к осени 1916 года превысила 1 миллион 100 тысяч человек, восполнить недостаток рабочих рук не удавалось. Резко сократилось поступление сельскохозяйственной техники, значительная часть которой прежде ввозилась из-за рубежа. В самой же России её производство во время войны уменьшилось в два раза по сравнению с 1913 годом.
Деградация сельского хозяйства во время войны видна по всем основным показателям: сокращение рабочего скота, значительное уменьшение вносимых удобрений, значительное сокращение посевных площадей, снижение урожайности, катастрофическое падение экспорта хлеба. В 1914—1916 годах экспорт зерна в среднем составлял 26 миллионов пудов, тогда как до войны он доходил до 665 миллионов пудов, то есть упал почти в 26 раз. В крестьянских хозяйствах посевная площадь под зерново-бобовыми культурами сократилась с 1914 по 1916 год с 77,3 миллиона десятин до 62,28 миллиона, то есть на 11,7%, одновременно в помещичьих хозяйствах посевы сократились в это время на 22,3%. По данным А.М. Анфимова, автора специального исследования российской деревни во время Первой мировой войны, валовой сбор зерна в 1916 году сократился по сравнению с 1913 годом на 27,2%, а количество товарного хлеба уменьшилось даже на 32,6%.
Недостаток продовольствия, рост цен на продукты питания были постоянными спутниками всего периода войны. Только в 1915 году цена на хлеб подскочила в четыре раза. В 1916-м продовольственные волнения охватили буквально всю страну. В правительственных кругах даже появились планы назначения продовольственного диктатора, который бы руководил всеми вопросами продовольствия армии и тыла. В конце года дефицит хлеба приобрёл такие размеры, что вывести страну из этого кризиса уже не удавалось, хотя ряд специалистов утверждают, что запасов продовольствия в России было достаточно, но расстройство транспортной системы уже не позволяло доставлять хлеб в районы потребления. Введение же принудительных поставок привело к массовому сокрытию крестьянами своих хлебных запасов: они стремились реализовать их по свободным ценам. Но этому мешала деградация внутреннего рынка.
Банкиры и заводчики наживались на войне
Неурядицы не миновали и другие стороны экономической жизни страны. Прежде всего пострадал фондовый рынок. Паника охватила биржи уже в июле 1914 года. Сразу же возникло расстройство кредита в Петербурге и Москве. Значительно вздорожала иностранная валюта. 19 июля было решено приостановить работу Санкт-Петербургской биржи. В 1915 году ситуация несколько стабилизировалась: владельцы многих предприятий благодаря военным заказам получили заметную прибыль, на денежном рынке появился избыток свободных средств.
В 1916 году министерство финансов даже пришло к заключению о возможности открыть фондовую биржу, поскольку фондовый рынок достаточно окреп. Торжественное открытие Петроградской фондовой биржи состоялось 24 января 1917 года. Но к этому времени из обращения уже исчезли золотые, затем серебряные, а потом и медные монеты, произошла их замена бумажными деньгами. В экономике снова возник дефицит денежной наличности. Для укрепления финансового положения царское правительство прибегло к новым налогам, как косвенным, так и прямым, а также к внутренним займам. Было решено отказаться от продажи водки, что в области финансов имело больше негативных последствий, нежели положительных. Реальная покупательная способность рубля к 1917 году упала по сравнению с довоенным уровнем вчетверо.
Современные исследователи рассматривают экономический фактор как весьма важный в нарастании социального конфликта в России. Они отмечают ухудшение питания, конфликт между городом и деревней, рост цен, падение реальной заработной платы. Одновременно увеличивалась социальная поляризация. Большие военные заказы плюс сильнейший рост цен обеспечивали крупным капиталистам огромные прибыли. Увеличилось накопление капиталов. Усиление влияния банков позволяет исследователям говорить об их всевластии.
И это всё происходило на фоне массового обнищания большинства населения страны, что не могло не усилить социальную напряжённость. Как отмечают исследователи, «произошло переключение буржуазии с общегосударственных интересов на узкоклассовые и эгоистические, что привело к падению доверия к ней как со стороны властных структур, так и населения». Не случайно один из идеологов русского дворянства, видный психиатр П.И. Ковалевский оставил следующее свидетельство: «Прежние помещики, имея рабов, своею кровью защищали отечество, нынешние капиталисты не желают жертвовать своею кровью. Они не прочь на боевом поле видеть дворян и крестьян, но не для защиты нации, а для защиты своих капиталов».
Но и крупные финансисты предчувствовали серьёзные изменения в стране. В конце 1916 года один из самых влиятельных среди них, А.И. Путилов, в беседе с послом Франции в России М. Палеологом предсказывал «разрушительную революцию». Подобные же мысли характерны и для другого представителя российского капитала, М.П. Рябушинского: «Мы переживаем трагическое время, и декабрь 1916 года в истории России навсегда оставит память противоположности интересов родины и правительства. Темно будущее». Российская экономика оказалась неспособной выдержать перегрузки, связанные с войной и, как подчёркивал В.И. Бовыкин, «капитализм в России оказался… дискредитированным как экономическая система».
Вставал проклятьем заклеймённый
Настроения рабочей массы России эпохи Первой мировой войны хорошо изучены. Убедительно показаны их изменения от проявления веры в победу России до катастрофической потери доверия к государственной власти. Уже в 1915 году «народное потребление» сократилось на 25%, а в 1916-м — на 43%. Цены на продукты питания по сравнению с довоенным уровнем поднялись в стране в среднем в 3—4 раза. Особенно подорожали одежда и обувь. К февралю 1917 года стоимость жизни рабочей семьи в связи с дороговизной выросла в 4 раза по сравнению с довоенным временем. В промышленности, вопреки законодательству, рабочий день обычно составлял 12 часов, а нередко доходил до 14—16 часов. Перегрузка на производстве влекла за собой рост травматизма и заболеваний. В Петрограде заболеваемость рабочих возросла с 0,5% в 1915 году до 10% в 1917-м. В 1916 году заработок рабочих был в среднем в три раза ниже, чем у служащих на предприятиях, и в 15 раз меньше, чем у директоров и управляющих.
Ухудшение материального положения рабочих повлекло за собой значительный подъём рабочего движения. Если во второй половине 1914 года в стране отмечено лишь 170 стачек, то в 1915 году их количество возросло до 1928, то есть увеличилось более чем в 10 раз, а в 1916-м число стачек выросло до 2417, в них участвовали более 1 миллиона 558 тысяч наёмных работников. Стачечники выступали за повышение заработной платы, протестовали против дороговизны и продовольственных трудностей. Всё чаще забастовщики выдвигали откровенно политические требования, обращённые к властям. В военные месяцы 1914 года в таких стачках участвовали лишь 12 тысяч человек, в 1915-м — уже более 165 тысяч, а в 1916-м — более 273 тысяч человек. И это при том, что уже в начале войны был издан указ, ужесточавший наказания за стачки.
Интересно сравнить масштаб забастовочного движения в России и основных воюющих странах Европы: к концу 1916 года количество стачек в России было в 2,2 раза больше, чем в Англии, в 11,4 раза больше, чем в Германии, и в 70 раз больше, чем во Франции. Начались массовые выступления против дороговизны. Весной 1916 года в Петроградской городской думе прозвучали тревожные слова: «Мы накануне голодного дня, за которым последует голодный бунт». Против дефицита и дороговизны предметов первой необходимости были направлены не только стачки и демонстрации, но и столкновения населения с торговцами, хозяевами магазинов и складов. В них обычно активную роль играли женщины, такие протесты часто называли бабьими бунтами. Такие выступления были не только в столицах, но и во многих других городах и посёлках страны. В 1916 году, по официальным данным, их количество выросло в 13 раз (с 23 до 288).
Эти выступления заметно встревожили жандармских начальников. Не случайно 25 января 1917 года в агентурном донесении из Петрограда сообщалось: «Подобного рода стихийные выступления голодных масс явятся первым и последним этапом по пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех — анархической революции…» Эти слова были сказаны за месяц до Февральской революции.
Несмотря на то, что с 1913 по 1917 год численность рабочих в стране сократилась с 18,2 миллиона человек до 15,2 миллиона, пролетариат оставался мощной, достаточно организованной оппозиционной силой. Сокращение его общей численности произошло прежде всего за счёт сельскохозяйственных рабочих (с 6,5 до 4,5 миллиона человек) и чернорабочих (с 3,3 до 2,1 миллиона человек). Зато в крупной промышленности численность рабочих за это время возросла с 3,1 до почти 3,5 миллиона человек, а на транспорте — с 824 до 839 тысяч человек. Следовательно, число квалифицированных рабочих выросло.
В пролетарской среде заметно росло влияние революционных партий, особенно большевиков, постоянно занимавших антивоенные позиции и продвигавших идею пролетарской революции в России. С осени 1916 года забастовки в Петрограде приобрели отчётливо выраженный политический характер. 17—20 октября прошли забастовки на ряде крупных заводов города, в которых участвовали более 75 тысяч человек. Через десять дней организуется новая политическая забастовка, её участники протестовали против суда над балтийскими матросами-большевиками. В ней участвовали более 79 тысяч человек.
Однако не агитация была главным фактором усиления протеста, а реальное социально-экономическое положение. Центральный военно-промышленный комитет 28 июля 1916 года отмечал: «Настроения рабочих весьма далеки от разрушительных тенденций, что убедительно показала война, однако у них отмечается снижение патриотического духа, озлобление». Но через три месяца, в октябре 1916 года, из недр того же комитета вышла записка членов его Рабочей группы уже иного содержания: «Как бы те или иные течения в рабочей среде ни относились к войне, полнейшая неизвестность относительно её целей, опасения, что война ведётся во имя завоевательных задач, не встречающих никакого отклика в рабочей среде, — всё это вместе рождает естественную тревогу, что страшные жертвы народа идут на неправое дело, что народ подвергается истощению не во имя самозащиты, а во имя интересов, чуждых и враждебных народу».
Недовольство всё более охватывало и деревню. Полицейские власти сообщали, что крестьяне «всё ждут не дождутся, когда же, наконец, окончится эта проклятая война». В донесении Петроградского губернского жандармского управления за октябрь 1916 года сообщалось: «В деревнях наблюдается революционное брожение вроде того, которое имело место в 1905—1907 гг.».
Оппозиционные настроения, естественно, не могли не затронуть армию, причём как тыловые части, так и действующую армию, располагавшуюся на фронте. К 1917 году армия столкнулась с серьёзными проблемами пополнения живой силой. Это казалось удивительным, поскольку среди воюющих держав Россия занимала первое место по численности населения. Более того, за всю войну было мобилизовано 8,7% её населения, тогда как во Франции — 17%, в Германии — 20,7%, в Австро-Венгрии — 17,1%. Но в России, где 83% населения проживало в сельской местности, были большие семьи, где процент взрослых мужчин был меньшим, чем в указанных воюющих странах.
В декабре 1916 года отказались выехать на фронт и оказали вооружённое сопротивление солдаты 12-го Кавказского стрелкового полка, располагавшегося в Аккермане, а 21—23 февраля 1917 года вспыхнуло восстание на распределительном пункте бендеровского гарнизона. Восстания солдат вспыхнули также на распределительных пунктах в Гомеле и Кременчуге. Дело дошло до того, что во время декабрьских боёв 1916 года на Рижском плацдарме отказались наступать солдаты 2-го Сибирского корпуса. Целого корпуса! К концу 1916 года число дезертиров в армии достигло 1,5 миллиона человек. По наблюдениям военной цензуры, к октябрю 1916 года «произошёл какой-то перелом в настроениях армии в худшую сторону». Антивоенные настроения всё больше охватывали солдат петроградского гарнизона. По сведениям охранки, гарнизон столицы «не верит в успех русского оружия и находит, что продолжение войны бесполезно». А когда вспыхнула октябрьская стачка в Петрограде, то солдаты 181-го запасного полка поддержали рабочих во время столкновения с полицией на Выборгской стороне.
Вообще, смыкание армии и протестующего народа становилось всё более частым. О сочувствии солдат населению во время «продовольственных выступлений» 1916 года, вылившемся в неповиновение распоряжениям высших офицеров, говорится в документах о событиях в Канавине и Гордеевке Нижегородской губернии, на станции Тихорецкой Кубанской области, в Семипалатинске и в других местах. Нехватка продовольствия стала быстро расширять круг противников войны, приверженцами которой народ всё чаще стал называть купцов и торговцев, наживавшихся на постоянном вздутии цен. 3 ноября 1916 года начальник Московского жандармского управления в связи с нехваткой хлеба в текстильном селе Озерки Коломенского уезда доносил: «Сразу и очень резко послышалось недовольство войной».
Верхи не могли управлять по-старому
«Петроградский обыватель, — свидетельствовала охранка, — с восторгом приветствует всякое проявление оппозиции, будет ли она направлена на городское самоуправление или на кондукторшу трамвая, на министров, на правительство или на немцев — всё равно». Общественные настроения становились всё более и более оппозиционными. По свидетельству генерала Н.Н. Головина, «все представители русской интеллигенции были отброшены к концу 1916 года правительством в лагерь оппозиции. И в результате вместо того, чтобы слышать из уст представителей своих более образованных классов слова бодрости и разъяснения, народные массы слышали только критику, осуждение и предсказания неминуемой катастрофы».
29 октября 1916 года будущий председатель Временного правительства, а тогда главноуполномоченный Всероссийского земского союза князь Г.Е. Львов направил письмо председателю Государственной думы М.В. Родзянко. В нём он прежде всего сообщил о состоявшейся 26 октября в Москве встрече председателей губернских земских управ, посвящённой вопросам продовольственного дела, но во время которой было подвергнуто обсуждению «общее тревожное политическое положение страны». И далее Львов изложил итоги их «единодушного мнения», носившие антиправительственный характер до такой степени, что прямо говорилось: «правительственная политика дала свои роковые плоды». Правительству бросался упрёк в нежелании пойти на совместную работу с Государственной думой. Прямо писалось: «Разъединённые, противоречивые, лишённые определённого плана и мысли действия и распоряжения правительственной власти неуклонно увеличивают общую дезорганизацию всех сторон государственной жизни». Подчёркивалось, что все распоряжения высшей власти как бы направлены к особой цели: ещё больше запутать тяжёлое положение страны и привести к преступной растрате её людских и материальных сил.
Львов счёл необходимым сообщить председателю Думы о «мучительных и страшных подозрениях и зловещих слухах о предательстве и измене, о тайных силах, работающих в пользу Германии». Несколько далее он прямо писал о том, что «вражеская рука тайно влияет на направление хода наших государственных дел». В письме также сообщалось о слухах по поводу нежелания правительства продолжать дальнейшую борьбу, прекратить войну и заключить сепаратный мир. Львов довёл до сведения Родзянко мнение председателей губернских земских управ продолжать войну до конечной победы вместе с союзниками, заверял председателя Думы в их поддержке в деле создания правительства, способного объединить все живые народные силы и привести родину к победе.
Через два дня после написания этого письма, 1 ноября 1916 года, последовало нашумевшее выступление лидера кадетов П.Н. Милюкова на V сессии Государственной думы, задавшегося вопросом: «Глупость или измена?» — и прямо заявившего: «Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе». Во время этого выступления один из лидеров Союза русского народа Н.Е. Марков спросил оратора: «А ваша речь — глупость или измена?» Но эта речь мало отличалась от письма Г.Е. Львова. К тому же ею Милюков задал тон для думских выступлений ведущих лидеров либеральной оппозиции С.И. Шидловского, И.Н. Ефремова, В.А. Маклакова.
В ноябрьские дни 1916 года лозунг создания «ответственного министерства» стал общим лозунгом всей либеральной оппозиции. Конфликт между исполнительной и представительной ветвями власти достиг точки кипения. Но особенность момента состояла в том, что правительство не оправдало ожиданий и консервативного лагеря. Впрочем, консерваторы не могли предложить эффективных мер по выводу страны из системного кризиса и спасения самодержавия от краха. В те же дни произошло ещё одно важное событие: в открытую оппозицию к правительству перешёл Государственный совет. Между тем он был создан в качестве верхней палаты так называемого российского парламента для того, чтобы гасить инициативы Государственной думы. Но впервые обе палаты выступили вместе. Изоляция императорской власти становилась всё более ощутимой и не могла не отразиться на общих настроениях в стране.
Как писал генерал Н.Н. Головин, «выражение всеобщего недовольства, окончательное падение авторитета власти, предчувствие, даже уверенность в надвигающейся страшной катастрофе можно прочесть решительно во всех мемуарах, относящихся к этому времени. Во всех слоях общества и народа ползли слухи один мрачнее другого. Почти открыто говорили о необходимости династического переворота». Один из лидеров кадетов В.А. Маклаков 27 декабря писал о падении престижа династии и среди прочего отмечал: «Но бесспорно то, что сейчас в умах и душах русского народа происходит самая ужасная революция, какая когда-либо имела место в истории. Это не революция, это катастрофа, рушится целое вековое миросозерцание, вера народа в царя, в правду». Мрачные пророчества звучали и со стороны духовенства.
Подобные настроения сразу зафиксировали и за рубежом, прежде всего в странах союзной Антанты. 15 ноября 1916 года великий князь Михаил Михайлович, проживавший в Лондоне с 1891 года, направил письмо Николаю II: «Я только что возвратился из Букингемского дворца. Жоржи (английский король Георг. — В.Г.) очень огорчён политическим положением в России. Агенты Интеллидженс сервис, обычно очень хорошо осведомлённые, предсказывают в ближайшем будущем в России революцию. Я искренне надеюсь, Ники, что ты найдёшь возможным удовлетворить справедливые требования народа, пока ещё не поздно».
Приближение революции осенью 1916 года видели и члены императорской фамилии. 11 ноября великий князь Георгий Михайлович после посещения ставки генерала Брусилова в письме Николаю II писал: «Если в течение ближайших двух недель не будет создано новое правительство, ответственное в своих действиях перед Государственной думой, мы все погибнем…» Более того, великий князь Николай Михайлович, генерал и историк, который в литературе рассматривается как лидер великокняжеской фронды, 1 января 1917 года был выслан из Петрограда. Сложные были отношения императора с великим князем Николаем Николаевичем, бывшим верховным главнокомандующим русской армией. В литературе есть упоминания о том, что он поддерживал отношения с противниками Николая II. Обострение отношений внутри самой императорской фамилии стало отражением усиливавшегося политического кризиса в стране и всё большей изоляции, в которой оказался император.
Революционная ситуация
Всё более усиливавшийся кризис 1916 года повлиял на деятельность политических партий, в том числе и большевиков, ушедших с началом войны в глубокое подполье. Руководство партии находилось в эмиграции, а многие видные её члены — в тюрьмах и ссылке. В конце 1916 года оживляет свою деятельность Русское бюро партии во главе с А.Г. Шляпниковым, вернувшимся в Петроград и возглавившим работу большевиков внутри самой России. В Петрограде из известных большевиков в это время работают В.М. Молотов, М.И. Калинин, П.А. Залуцкий, В.Н. Залежский, Н.А. Угланов, В.Я. Чубарь и др.
Общенациональный политический кризис вскоре перерос в революцию, во вторую русскую революцию, приближение которой основательно ощущалось в канун 1917 года. Война, конечно, приблизила наступление революции. Не случайно В.И. Ленин называл её «могучим ускорителем». Но действовали и более долговременные факторы. Всё более обострялся аграрный вопрос, который нельзя сводить только к малоземелью. Увеличивалась плата за аренду (а к моменту начала войны до четверти помещичьей пашни сдавалось в аренду крестьянам), давили налоги, обострялись отношения внутри сельского общества, а города не могли поглощать излишки рабочих рук деревни.
Обострялся и рабочий вопрос, как и национальный. К ним добавлялись и другие сложные проблемы. Всё это в совокупности привело к двум революциям 1917 года.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср окт 26, 2016 7:31 pm

ПОСЕВЫ ХХ СЪЕЗДА
1956 год выдался урожайным. В советских газетах, в том числе на страницах выпущенной впервые 1 июля 1956 г. «Советской России», сообщалось о достижениях тружеников села. Особенно впечатляли успехи на целине. В отличие от 1955 г., когда посевы на целинно-залежных землях засыхали на корню, в 1956 году, по словам Л.И. Брежнева, «пробил звездный час целины.
Урожай в казахстанских степях был выращен богатейший, и вместо обещанных 600 миллионов республика сдала государству миллиард пудов зерна». Чтобы помочь целинникам убрать хлеб, из Москвы и других городов страны направлялись студенты. По радио передавали бодрые песни про «друзей-целинников».
Вряд ли тогда многие советские люди могли догадаться, что осенью нашей стране придется не только собирать небывалый урожай зерна, но и пожинать первые тяжелые последствия доклада Н.С. Хрущева, с которым он выступил на закрытом заседании ХХ съезда КПСС. Несмотря на то что доклад Хрущева не был опубликован, его содержание стало широко известно в стране и далеко за ее пределами. Многие коммунисты и другие друзья нашей страны были потрясены тем, что гнусная клевета против Сталина и политики Советского Союза, к которой постоянно прибегали антикоммунисты, теперь была объявлена правдой главным руководителем СССР. Враги же общественного строя в социалистических странах подняли голову и развернули активную антикоммунистическую и антисоветскую пропаганду. На волне этих настроений в конце июня 1956 года в Познани произошли антиправительственные выступления. Их участники обвиняли в нарушениях законности не только недавно скончавшегося первого секретаря ЦК ПОРП (Польской объединенной рабочей партии) Б. Берута, но и новое руководство страны во главе с первым секретарем ЦК Э. Охабом.
Лишь 12 июля члены Президиума ЦК КПСС в ходе заседания выразили беспокойство по поводу событий в Познани. Одновременно на заседании резко осудили антисоветские выступления в литературном кружке Петефи в Будапеште, которые получили широкую огласку. При этом ответственность за то, что такие выступления стали возможными, возложили на первого секретаря ЦК Венгерской партии трудящихся (ВПТ) Матьяша Ракоши, который возглавил венгерских коммунистов еще во время войны.
К лету 1956 г. скончались два верных сподвижника Сталина. Климент Готвальд скоропостижно умер в марте 1953 г., сразу после возвращения в Чехословакию со сталинских похорон. Болеслав Берут внезапно умер в марте 1956 г., вскоре после завершения ХХ съезда КПСС. На апрельском пленуме 1956 г. по обвинению в «создании культа своей личности» и нарушениях законности был снят руководитель болгарских коммунистов Вылко Червенков. Вероятно, Хрущев и его единомышленники считали, что чем быстрее вместо «сталинистов» в европейских социалистических странах к власти придут новые люди, тем будет лучше. Поэтому, скорее всего, командировка А.И. Микояна в Будапешт и последовавшая вскоре на пленуме ЦК ВПТ отставка Матьяша Ракоши 18 июля были вызваны стремлением Хрущева и его сторонников как можно быстрее «избавиться от «сталинистов». Однако, как всегда, Хрущев и его единомышленники не продумали последствий своих действий.
Заповедник феодализма и фашизма
Начало политической деятельности Ракоши было похожим на биографии других представителей старшего поколения венгерских коммунистов. Попав в русский плен в годы Первой мировой войны, Ракоши (настоящая фамилия – Розенфельд) после Октябрьской революции примкнул к большевикам, а вернувшись в Венгрию, вступил во вновь созданную Коммунистическую партию и принял активное участие в революции 1919 г., приведшей к созданию Советской республики – первого социалистического государства в Западной Европе. После поражения в Венгрии Советской власти, просуществовавшей 133 дня, М. Ракоши эмигрировал в Россию, где работал в Коминтерне, но в декабре 1924 г. он вернулся для организации нелегальной работы Компартии. В ноябре 1925 г. Ракоши был арестован, а затем приговорен к 8 годам тюремного заключения. Однако после того, как срок его пребывания в тюрьме истек, был организован новый процесс против Ракоши, на котором его приговорили к смертной казни. К тому времени немало коммунистов и деятелей с левыми взглядами стали жертвами беспощадных репрессий. Всего с 1919-го по начало 1945-го венгерские власти уничтожили в тюрьмах и лагерях 220 тысяч политических заключенных. Лишь протесты общественности различных стран мира, в которых принял участие знаменитый писатель Ромен Роллан, заставили венгерские власти заменить смертную казнь Ракоши пожизненными каторжными работами.
В 1940 г. Советское правительство обменяло Ракоши на взятые в качестве трофеев русскими войсками знамена, под которыми сражались участники венгерской революции 1848–49 гг. Когда Ракоши доставили в советское посольство, то он был в состоянии такого истощения, что его не могли сразу переправить в СССР. Постепенно восстанавливая свои силы, Ракоши подолгу беседовал с советским послом Шароновым. Ракоши сокрушался по поводу социально-экономической и политической отсталости Венгрии. «После поражения Советской власти, – говорил Ракоши, – в стране восторжествовала крайняя реакция, опирающаяся на помещиков. Венгрия – подлинный заповедник феодализма».
Для такой горькой оценки были основания. Крупные помещики владели 45% сельскохозяйственных угодий в стране. Значительная часть земель находилась в руках католической церкви. Господство помещичьего строя было закреплено в государственном устройстве страны. Венгрия была королевством без короля, которого с 1920 г. заменял регент Миклош Хорти. Ведущую политическую роль в стране играла опиравшаяся на помещиков «Партия единства» (затем была переименована в «Партию жизни»).
Приход к власти реакционных сил сопровождался разгулом реваншистских, шовинистических настроений, усиленных после поражения Австро-Венгрии в Первой мировой войне. В соответствии с Трианонским мирным договором 1920 г., Венгрия утратила свое положение гегемона в половине Австро-Венгерской империи. Территория венгерского королевства и ее население сократились на 2/3. Венгрия утратила 88% лесных ресурсов, 83% производства чугуна. 3 миллиона венгров оказались за пределами сокращенной в размерах страны. Нежелание примириться с этими потерями было выражено в истерическом возгласе: «Нет, нет, никогда!» (на венгерском языке это звучало так: «Нем, нем, шоха!»), который повторялся как заклинание на националистических собраниях.
Приход к власти в Германии нацистов, требовавших отказа от Версальского договора 1919 г., вдохновил венгерских националистов. В 1935 г. офицер Ференц Салаши провозгласил создание «Партии национальной воли», которая объявила своей идеологией «хунгаризм», то есть венгерский национализм. Правда, членам новой партии запретили использовать избранную ими свастику, указав на то, что она входит в герб иностранного государства. Тогда те придумали свой символ – скрещенные стрелы. На парламентских выборах в 1939 г. партия «Скрещённые стрелы» (по-венгерски – «Нилашкеретс парт»; поэтому членов партии называли нилашистами), насчитывавшая 250 тысяч членов, получила 18% голосов избирателей и 49 мест в парламенте. Однако нацистские идеи разделяли многие в Венгрии, помимо нилашистов. Об этом свидетельствовало принятие в 1938 и 1939 гг. двух законов о положении евреев, существенно ограничивших возможности для их трудоустройства.
О растущем сотрудничестве с Германией свидетельствовали подписание Венгрией в 1939 г. «Антикоминтерновского пакта», участие в разделе Чехословакии и в войне против Югославии в 1941 г. 27 июня 1941 г. Венгрия присоединилась к походу Германии против нашей страны. Демонстрируя свою солидарность с гитлеровцами, правительство Хорти в августе 1941 г. приняло третий закон о евреях, запретивший им вступать в брак или в половые связи с лицами других национальностей. Одновременно евреев стали загонять в «трудовые батальоны», которые направляли на минные поля. Из 50 тысяч солдат «трудовых батальонов» уцелело лишь 10 тысяч.
На советской земле венгерские оккупанты творили такие же злодеяния против мирного населения, как и гитлеровские захватчики. Об активном участии почти десятимиллионной Венгрии в войне против СССР свидетельствуют ее потери на фронте (свыше 180 тыс. убитых солдат и офицеров) и число пленных (свыше 500 тыс.).
Хотя в СССР предпринимались попытки создать воинские формирования из венгерских пленных, они не привели к существенным результатам. Лишь в конце 1944 г. из них были созданы две железнодорожные бригады, а также Будайский добровольческий полк из 2543 человек, принявший участие в боях за Будапешт. Сформированные к маю 1945 г. две дивизии из пленных венгров в боевых действиях участия не успели принять. Причиной трудностей в создании таких формирований считается прежде всего сопротивление этому пленных венгерских офицеров.
Кстати, значительно эффективнее проходила вербовка в ряды антифашистских сил среди румынских военнопленных, которых было около 200 тысяч, т.е. в 2,5 раза меньше, чем венгров. Уже в 1943 г. из пленных румын была создана 1-я добровольческая дивизия имени Тудора Владимиреску, которая приняла активное участие в Ясско-Кишиневской операции, а затем вступила вместе с частями Красной армии в Бухарест.
Как известно, после ареста румынского диктатора Иона Антонеску король Михай I объявил войну Германии. А вскоре полмиллиона румынских солдат и офицеров стали сражаться против вчерашних союзников. На последнем этапе войны против Германии вели боевые действия также дивизии Болгарии и Финляндии, бывшие недавно союзниками Гитлера. Венгрия оставалась последней союзницей Германии в Европе. В отличие же от Германии, Венгрия так и не капитулировала. Правда, в конце войны регент Хорти предпринимал попытки порвать с Гитлером и даже 15 октября 1944 г. объявил о перемирии с Советским Союзом, но почти все венгерские войска продолжали оказывать сопротивление Красной армии. К тому же сын регента Миклош был захвачен отрядом Отто Скорцени. Боясь за участь своего отпрыска, регент Хорти аннулировал перемирие. Вскоре Хорти был арестован немцами, а к власти в Будапеште пришли нилашисты во главе с Ференцем Салаши, провозгласившим себя «вождем венгерского народа».
Быстрое свержение Хорти объяснялось тем, что уже с 12 марта 1944 г. Венгрия была фактически оккупирована немецкими войсками. С этого времени из Венгрии стали направлять евреев в «лагеря смерти». В них погибли 565 тысяч из 800 тысяч венгерских евреев. Знаменательно, что после прихода к власти нилашисты значительно сократили отправку евреев в нацистские лагеря. Они предпочитали сами расправляться с евреями и захватывать их имущество.
Как и в гитлеровской Германии, геноциду подверглись и венгерские цыгане. Из 100 тысяч цыган, проживавших в Венгрии до начала войны, 28 тысяч были уничтожены.
Те обстоятельства, что по сравнению с другими странами Центральной и Юго-Восточной Европы Венгрия значительно упорнее сохраняла верность гитлеровской Германии, а местные носители фашистской идеологии были гораздо последовательнее в осуществлении бесчеловечной практики геноцида, проявились и в дальнейших событиях в жизни страны.
Венгрия – слабейшее звено мировой социалистической системы
В начале 1945 г. Матьяш Ракоши вернулся в Венгрию вместе со своей женой Феодорой Федоровной Корниловой, уроженкой Якутии, и был избран Генеральным секретарем ЦК Коммунистической партии Венгрии. (После присоединения к коммунистам левых социал-демократов была создана Венгерская партия трудящихся.) Однако, в отличие от ряда стран Центральной и Юго-Восточной Европы, которые возглавили руководители коммунистических партий, Ракоши не встал во главе правительства Венгрии. Между тем уже с 1944 г. один из руководителей польских коммунистов Болеслав Берут стал председателем высшего государственного органа новой Польши – Крайовой Рады Народовой. Поскольку на выборах в Учредительное собрание Чехословакии в мае 1946 г. Компартия вышла на первое место, получив 31% голосов, ее руководитель Климент Готвальд получил пост премьер-министра страны. На выборах в ноябре 1945 г. Отечественный фронт Болгарии, руководимый коммунистами, получил 88% голосов избирателей, а с 22 ноября 1946 г. правительство Болгарии возглавил руководитель Компартии Георгий Димитров.
В тех же странах, правительства которых не возглавляли руководители компартий, у власти оказались политические объединения, в составе которых коммунисты играли решающую роль. В марте 1945 г. Михай I поручил сформировать правительство Румынии Петру Грозе, руководителю Фронта земледельцев, который вместе с Компартией страны входил в Национально-демократический фронт. Даже в Финляндии, которая не пошла по пути социалистических преобразований, в марте 1946 г. во главе правительства встал Мауно Пеккала, член Демократического союза народа Финляндии, в состав которого входили коммунисты и левые социал-демократы.
По-иному развивались события в Венгрии, в которой сказывалось сильное влияние помещичьих порядков и фашистской идеологии. На первых послевоенных выборах в Венгрии в ноябре 1945 г. победу одержала Партия мелких сельских хозяев (ПМСХ), которой, вопреки самоназванию, руководили крупные помещики. За ПМСХ, выступавшей против аграрной реформы и других общественных преобразований, проголосовало 57% избирателей. За коммунистов отдали голоса лишь 17% избирателей.
Хотя коммунисты входили в коалиционные правительства послевоенной Венгрии, ведущие посты в них занимали деятели из ПМСХ. Лишь разоблачение заговора премьер-министра Ференца Надя и его бегство за границу в мае 1947 г. создали условия для поворота в политике страны. На парламентских выборах в августе 1947 г. ПМСХ потерпела поражение, а коммунисты получили 22% голосов избирателей и создали самую крупную фракцию в парламенте. Вскоре к руководству ПМСХ пришло левое крыло во главе с Иштваном Доби, которое взяло курс на сотрудничество с коммунистами. Однако противники коренных общественных перемен оказывали им упорное сопротивление. Активно атаковал нововведения венгерский кардинал Йожеф Миндсенти.
Преодолевая сопротивление внутренних врагов, коалиционное правительство Венгрии в ноябре 1947 г. осуществило национализацию крупных банков страны. Вскоре стали проводиться другие социально-экономические преобразования. В ходе выполнения сначала трехлетнего, а затем пятилетних планов в стране были построены десятки крупных промышленных предприятий. С 1948 г. развернулось кооперирование крестьянских хозяйств. В эти годы успешно ликвидировалась неграмотность населения.
Однако, стремясь как можно быстрее преодолеть экономическую отсталость страны, партийное руководство во главе с М. Ракоши (который с августа 1952 г. возглавил Совет министров) допустило чрезмерную спешку. В стране возникли перекосы в хозяйственном развитии и проблемы снабжения потребительскими товарами.
Одновременно Ракоши и другие руководители ВПТ стремились как можно быстрее покончить с проявлениями реакционной идеологии. Помимо политической пропаганды и воспитательной работы, борьба велась административными методами с помощью почти 30 тысяч сотрудников органов госбезопасности (АВО) и сотен тысяч помощников этой силовой структуры. Чтобы покончить с антиправительственной пропагандой католической церкви, кардинал Миндсенти был арестован в декабре 1948 г. и в феврале 1949 г. приговорен к пожизненному заключению. Репрессиям были подвергнуты и другие католические священники.
Хотя АВО разоблачило немало бывших нилашистов и других врагов социалистического строя, среди арестованных оказалось немало жертв ложных обвинений, рожденных нелепыми подозрениями, интригами и склоками. В 1949 г. был организован процесс над бывшим министром иностранных дел Ласло Райком, клеветнически обвиненным в заговорщической деятельности в пользу западных держав и Югославии. Вместе с ним к смертной казни были приговорены и другие участники этого процесса. В 1951 г. по схожим обвинениям был арестован бывший руководитель будапештских коммунистов, а затем министр внутренних дел Янош Кадар.
Между тем хозяйственные трудности страны, вызванные ошибками М. Ракоши и его окружения, потребовали внесения корректив в экономическую политику страны. Ракоши был снят с поста председателя Совета министров, а его место занял Имре Надь, который, как и Ракоши, был солдатом австро-венгерской армии, взят в русский плен, а после Октябрьской революции вступил в большевистскую партию. Возглавив правительство в 1953 г., И. Надь, следуя примеру недавно занявшего пост председателя Совета Министров СССР Г.М. Маленкова, приостановил строительство многих предприятий тяжелой промышленности и вместо них стал активно развивать легкую промышленность. Однако после отставки Маленкова в феврале 1955 г. в апреле этого же года Надя сняли с поста премьер-министра, а затем исключили из партии.
Доклад Хрущева на ХХ съезде нанес сильный удар по авторитету Ракоши, который ранее подчеркивал свою верность делу Сталина. Теперь в Венгрии заговорили о культе личности Ракоши. Его обвиняли в многочисленных ошибках, в том числе и в том, что он способствовал нарушениям законности. При этом в стране, в которой был так силен антисемитизм, немало венгров вспоминали национальность Ракоши, а также бывшего шефа АВО Петера Габора (настоящие имя и фамилия – Беньямин Айзенбергер). Поэтому избрание 18 июля 1956 г. пленумом ЦК при поддержке Микояна Эрнё Герё (настоящая фамилия Зингер) было встречено в штыки многочисленными антисемитами. Они уверяли, что Герё – такой же заклятый враг венгерского народа, как Ракоши, Габор и ряд других видных деятелей еврейской национальности.
Однако злобными разговорами дело не ограничивалось. Уже с середины лета 1956 г. через австро-венгерскую границу в Венгрию стали проникать вооруженные группы, в том числе и те, что были связаны с режимами Хорти и Салаши. В стране тайно развернулась подготовка к вооруженному восстанию.
Как в Кремле проглядели развитие контрреволюции в Венгрии
Руководители КПСС не обращали внимания на события, происходившие в Венгрии, которая, наверное, казалась им слишком маленькой страной. С конца лета 1956 г. Хрущев разъезжал по нашей необъятной державе, награждая области и республики за небывалые урожаи. Из всех же проблем внешней политики Хрущев продолжал заниматься отношениями с Югославией, так как с 1955 г. он упорно добивался возвращения этой страны в социалистический лагерь. Хотя Хрущев встречался не раз с Тито в ходе его месячного пребывания в СССР в июне 1956 г., в сентябре Никита Сергеевич вновь посетил эту самую большую балканскую страну. Встречи Хрущева с Тито были продолжены в Крыму до 5 октября. Югославский посол Мичунович записал в дневнике: «Хрущев и Тито имели возможность в течение более 10 дней непрерывно беседовать без посредников, что случилось впервые в истории югославско-советских отношений».
Лишь в середине октября внимание Хрущева привлекли события в другой стране – Польше. В это время в руководстве КПСС узнали, что на пленуме ЦК ПОРП собираются отправить в отставку Э. Охаба, а на его место избрать недавно реабилитированного бывшего руководителя польских коммунистов Владислава Гомулку. То обстоятельство, что эти перемены совершались без консультаций с Москвой, вызвало гнев Хрущева, и он срочно выехал 19 октября в Варшаву, захватив с собой В.М. Молотова, Л.М. Кагановича, А.И. Микояна, Маршала Советского Союза Г.К. Жукова, а также Главкома организации стран Варшавского договора Маршала Советского Союза И.С. Конева. Приезд в Варшаву влиятельных членов Президиума ЦК и видных военачальников СССР выглядел впечатляющей демонстрацией.
Когда Хрущев в своих воспоминаниях написал, что встреча в аэропорту «была очень холодной», он неточно ее охарактеризовал. По воспоминаниям польских участников встречи в аэропорту, Хрущев стал грозить им кулаком, едва сойдя с самолета. В ответ на приветствие Гомулки Хрущев рявкнул на него: «Предатель!» Гомулка вспоминал: «Даже водители слышали его».
Тем временем советские войска, размещенные в Польше, а также польские войска, находившиеся под командованием маршала Польши К.К. Рокоссовского, стали перемещаться к Варшаве. В ответ польское правительство привело в боевую готовность силы внутренней безопасности.
В ходе переговоров, которые, как позже признал Хрущев, шли «в резких, повышенных тонах», Гомулка постарался заверить Хрущева и других членов советской делегации в верности Польши дружбе с СССР. Он попросил Хрущева остановить передвижение советских войск. Очевидно, заверения Гомулки и других руководителей Польши подействовали на Хрущева и других членов советской делегации. Было сказано о приостановке движения войск. Тем временем Гомулка был избран первым секретарем ЦК ПОРП.
Однако, вернувшись в Москву, на другой день Хрущев вызвал к себе на дом Микояна и сообщил ему, что решил все же ввести советские войска в Варшаву. Микоян возражал и добился отсрочить решение вопроса до заседания Президиума ЦК. Тем временем в Польше продолжалось движение Северной группы советских войск в направлении Варшавы. Рокоссовский объяснял Гомулке это движение плановыми маневрами. В этот день на заседании Президиума ЦК было решено: «…покончить с тем, что есть в Польше. Если Рокоссовский будет оставлен, тогда по времени потерпеть. Пригласить в Москву представителей Компартий Чехословакии, Венгрии, Румынии, ГДР, Болгарии (очевидно, для обсуждения польского вопроса)». «В Китай может быть послан представитель от ЦК для информации».
Лишь 20 октября Хрущев и другие члены Президиума ЦК обратили внимание на нарастание антиправительственных настроений в Венгрии, о чем еще 12 и 14 октября сообщал посол СССР в Венгрии Ю.В. Андропов. На заседании Президиума было высказано мнение о необходимости опять направить в Венгрию Микояна, но никакого решения принято не было.
В центре внимания продолжала оставаться Польша. 21 октября, было получено сообщение о том, что Рокоссовский не был избран в состав нового Политбюро ПОРП. Тогда Хрущев резко изменил свою позицию. Он заявил: «Учитывая обстановку, следует отказаться от вооруженного вмешательства». На 23 октября было намечено совещание руководителей СССР, Китая, ГДР, Чехословакии, Болгарии, Румынии, Венгрии по польскому вопросу. Это свидетельствовало о том, что советское руководство наконец осознало необходимость принимать решения относительно политики в социалистических странах с учетом мнения их руководителей.
Контрреволюционный мятеж в Венгрии и растерянность в Кремле
23 октября стало ясно, что польские дела уже не являются первостепенными. На заседании Президиума ЦК вечером 23 октября Жуков сообщил о демонстрациях в Будапеште, которые переросли в восстание. В этот день на площадь имени героя революции 1848–49 гг. генерала Беллы пришло около 50 тысяч возбужденных молодых людей. Главным объектом их гневного выступления стал Сталин, статую которого на этой площади они свергли. (Стоявшую рядом статую Ленина оставили на прежнем месте.) Одновременно демонстранты требовали отставки Э. Герё с поста руководителя партии и возвращения Имре Надя на пост премьер-министра. Полиция не справлялась с демонстрантами. Тогда Э. Герё обратился за помощью к советскому правительству.
О растерянности советских руководителей свидетельствовало то, что на заседание Президиума ЦК был вызван находившийся в Москве опальный Ракоши. Когда тот прибыл в кремлевский кабинет, Хрущев сообщил ему, что на сторону восставших перешли части венгерской армии. Хрущев просил совета у Ракоши: «Есть ли необходимость во вмешательстве советских войск». Ракоши ответил: «Необходимость в этом, безусловно, есть и притом самая незамедлительная».
Судя по записям заседания 23 октября, за ввод советских войск выступили члены Президиума (Н.С. Хрущев, Н.А. Булганин, В.М. Молотов, Л.М. Каганович, М.Г. Первухин) и кандидаты в члены Президиума (министр обороны Г.К. Жуков, секретарь ЦК КПСС М.А. Суслов, министр иностранных дел СССР Д.Т. Шепилов, первый секретарь ЦК Компартии Украины А.И. Кириченко). Возражал лишь А.И. Микоян. Он заявлял: «Без Надя не овладеть движением... Руками венгров наведем порядок. Введем войска – попортим дело». В итоге было принято решение ввести советские войска в Будапешт, а в Венгрию направить Микояна и Суслова.
Тем временем в ночь с 23 на 24 октября на экстренном заседании ЦК ВПТ было принято решение назначить Имре Надя премьер-министром страны. 24 октября в Будапешт вошли советские танки. Правительство Надя заявило, что «вчерашняя молодежная демонстрация превратилась в контрреволюционную провокацию», что оно «просит советские войска в интересах безопасности поддержать меры по подавлению кровавого нападения. Советские бойцы рискуют жизнью, чтобы защитить жизнь мирного населения. После восстановления порядка советские войска вернутся в свои казармы. Рабочие Будапешта! Встречайте с любовью наших друзей и союзников!».
Однако советским войскам было оказано вооруженное сопротивление. В ходе боев было убито около 600 венгров и около 350 советских солдат. Прибывшие в Будапешт Микоян и Суслов сообщали в Москву, что правительство Венгрии не контролирует положение. Отовсюду стали поступать сообщения о расправах над членами правящей партии и работниками венгерской службы государственной безопасности (АВО). Разъяренные толпы хватали их на улице по одиночке, забивали до смерти, а затем вешали на деревьях.
25 октября Герё ушел в отставку с поста первого секретаря ВПТ. Его место занял недавно освобожденный из заключения и введенный в руководство партии Янош Кадар. В отличие от Ракоши, Герё и Надя, Кадар, родившийся в 1912 г., принадлежал к более молодому поколению партийных руководителей. Сын бедной словацкой служанки, он родился в Фиуме, население которого тогда составляли главным образом итальянцы. Поэтому ребенок получил итальянское имя – Джованни и словацкую фамилию Черманек. Обладая незаурядными способностями, выходец из бедноты, Джованни был в школе примерным учеником, и ему была предоставлена возможность учиться бесплатно. В 1931 г. Черманек вступил в венгерский комсомол, а затем, став членом партии, участвовал в подпольной работе под псевдонимом Кадар (Бондарь). После начала войны эта работа переросла в партизанскую деятельность Кадара в Венгрии, Югославии и Чехословакии. В 1944 г. Кадар был схвачен немцами, но сумел сбежать из железнодорожного вагона. (Оценив заслуги партизана Кадара через 20 лет, Советское правительство в 1964 г. присвоило ему звание Героя Советского Союза.)
В своем выступлении 25 октября новый первый секретарь партии Кадар призвал рабочих и коммунистов к защите государственного строя. Президиум Венгерской Народной Республики объявил амнистию тем, кто сложил оружие, но никто из повстанцев не стал этого делать. Рабочие Будапешта не спешили поддерживать правительство. Многие из них устраивали забастовки. Иные вступали в ряды повстанцев.
Дискуссии в Кремле продолжились 26 октября. На заседании Президиума ЦК председатель Совета Министров СССР Н.А. Булганин заявил, что «Микоян занимает неправильную позицию, неопределенную, не помогает руководителям (Венгрии) покончить с двойственностью». Его поддержали Молотов и Каганович. Последний предложил «создать Военно-Революционный комитет», который бы занял место правительства. Протокол заседания гласит: «Маленков: «Ввели войска, а противник начал оправляться». Жуков: «Т. Микоян неправильно действует, толкает на капитуляцию». Осудили поведение Микояна Д.Т. Шепилов и кандидат в члены Президиума Е.А. Фурцева. Хрущев присоединился к мнению большинства, заявив: «Т. Микоян занял позицию невмешательства, а там наши войска. Послать подкрепление – Молотова, Жукова, Маленкова. Лететь тт. Молотову, Маленкову, Жукову». Хотя это решение не было реализовано, оно свидетельствовало об отступлении Хрущева, который в своей борьбе за власть в течение двух лет доказывал некомпетентность Молотова и Маленкова в вопросах государственного управления. Теперь он был вынужден обратиться к ним за поддержкой и признать ненадежность своего главного союзника – Микояна.
Тем временем 27 октября Имре Надь ввел в состав правительства Золтана Тильди и Белу Ковача, руководителей еще недавно запрещенных партий. Вечером 28 октября Имре Надь заявил о переоценке характера восстания, объявив его не контрреволюционным, а народным. Надь заявил, что правительственные войска прекращают огонь против повстанцев, а правительство начинает вести переговоры с СССР о выводе советских войск. Толпы коленопреклоненных людей встречали на улицах Будапешта освобожденного повстанцами кардинала Миндсенти. Выступив по радио, кардинал призвал к выходу Венгрии из Варшавского договора. Нападения на коммунистов и сотрудников АВО учащались. На улицах звучали националистические лозунги, включая клич «Нет, нет, никогда!».
В этот день в Президиуме ЦК Хрущев признал: «Положение осложняется. Настроение Кадара – повести переговоры с очагами сопротивления». Молотов: «Дело идет к капитуляции. Микоян успокаивает». Каганович: «Активизируется контрреволюция». Ворошилов: «Американская агентура действует активнее, чем тт. Суслов и Микоян». Хрущев: «Говорить с Кадаром и Надем... Огонь прекращаем».
В этой обстановке было решено принять декларацию правительства СССР «Об основах развития и дальнейшего укрепления дружбы и сотрудничества между Советским Союзом и другими социалистическими государствами». Декларация была путаной и противоречивой. В конце декларации сообщалось, что «Советское правительство дало своему военному командованию указание вывести советские воинские части из города Будапешта, как только это будет признано необходимым Венгерским правительством».
На другой день, 30 октября, Жуков сообщал членам Президиума ЦК, что в районе Вены сосредоточены военно-транспортные самолеты, готовые лететь в Будапешт. «Надь ведет двойную игру, – предупреждал маршал. На заседании выступил член руководства Китайской коммунистической партии Лю Шаоци, призвавший СССР не выводить войска из Венгрии. Отвечая ему, Хрущев говорил: «Два пути. Военный – путь оккупации. Мирный – вывод войск». «Путь оккупации» представлялся Хрущеву и большинству членов Президиума невозможным, а поэтому было решено убрать советские войска из Будапешта.
Решение о выводе советских войск лишь вдохновило повстанцев и контрреволюционную эмиграцию. 30 октября австро-венгерскую границу стали переходить бывшие офицеры хортистской армии, члены партии «Скрещенные стрелы». 30 октября начались погромы партийных комитетов и правительственных учреждений. На страницах журнала «Лайф» корреспондент Джон Сэдови описал, как один за другим покидали государственное здание в центре Будапешта офицеры, которым, очевидно, была дана гарантия безопасности, а поэтому они, улыбаясь, выходили на улицу. Тогда, писал Сэдови, «с них сорвали погоны. Я был в трех футах от этой группы. Внезапно один начал медленно падать. Повстанцы стреляли в упор. Все офицеры упали как подкошенные… Вышли еще два человека, один из них старший офицер. Его окровавленное тело было повешено на дереве. Таким образом были повешены еще два или три человека, видимо, старшие офицеры».
В листовках, расклеенных на стенах домов, содержались призывы помечать квартиры коммунистов и работников АВО особыми знаками. Социал-демократическая газета ФРГ «Форвертс» писала: «Террористы уничтожали не только коммунистов, но и членов их семей – детей и женщин». Специальный корреспондент «Нью-Йорк геральд трибюн» сообщал из Будапешта: «Много невинных пало жертвами мятежников».
Румынский поэт Михай Бенюк рассказывал: «В городе творилось что-то уму непостижимое… Вооруженные группы подростков убивали людей, творили всевозможные бесчинства… Они обстреливали каждый автомобиль советской марки, независимо от того, кто там находился». Румынский транспортный рабочий стал свидетелем того, как повстанцы ворвались в магазин «Советская книга», «зверски расправились с продавцами, а из книг соорудили огромный костер».
Водитель автобуса газеты чехословацких коммунистов «Руде право» рассказывал: «В среду 31 октября я проходил по парку между площадью Маркса и парламентом. И здесь передо мной возникла ужасная картина. На одном дереве висело семь мертвецов, а немного дальше – еще один. У всех руки были связаны сзади, лица их были черны, видимо, они висели здесь уже несколько дней… На улице Ракоци… среди убитых на улице лежало тело советского лейтенанта. К его груди толстым длинным винтом, пригвоздившим тело к земле, была прибита пятиконечная картонная звезда… Уже на другой день я видел фотографию мертвого советского офицера, вывешенную на всеобщее обозрение у ресторана «Венгрия» – на стене кондитерской».
Румынский врач Николау вспоминал: «Мы видели множество отвратительных фотографий, расклеенных на стенах домов. На этих снимках были запечатлены сцены расправы над коммунистами, офицерами венгерской армии, активистами Венгерской партии трудящихся».
Эти свидетельства, выставленные на всеобщее обозрение, демонстрировали варварское нутро венгерского фашизма. Надо признать, что вопиющий разгул фашистской контрреволюции стал не только следствием внутриполитического кризиса страны. Венгрия, а вместе с ней и наша страна пожинали смертельно опасные плоды ХХ съезда КПСС и близорукой политики партийного руководства во главе с Н.С. Хрущевым.
Юрий Емельянов

Газета "Советская Россия" 27 октября 2016 г.
http://sovross.ru/articles/1473/27839

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Вт ноя 01, 2016 11:32 pm

ПОСЕВЫ ХХ СЪЕЗДА

После вывода советских войск из Будапешта 30 октября 1956 г. бесчинства на улицах венгерской столицы участились, а число человеческих жертв умножилось. Швейцарский коммерсант сообщал корреспонденту: «Сегодня, когда я уезжал из Будапешта, я видел повешенных рядами людей на столбах, стоящих на набережной Дуная. Я насчитал 20 казненных, которые висели на флагштоках и уличных фонарях».

Французская газета «Монд» писала, что «на улицах людей убивают как собак», и эти сцены напоминают возвращение «белых» в Венгрию в 1919 году. Агентство «Ассошиэйтед пресс» констатировало: «На улицах столицы Венгрии охота на коммунистов превратилась в развлечение, заменившее кино».
Особенно жестокие расправы чинили участники отрядов, которыми руководили генерал-майор Бела Кирай и штатский Йожеф Дудаш. Первый был бывшим офицером венгерской армии, сражавшимся на советско-германском фронте. В августе 1945 г. Б. Кирай вступил в Компартию и затем возглавил одну из военных академий Венгрии. Дудаш же во время войны участвовал в подпольной деятельности против режима Хорти. Общим у двух главарей мятежных формирований было то, что в 1951 г. они были арестованы. Поэтому первыми жертвами «национальной гвардии» Кирая и отряда Дудаша были сотрудники АВО.
В статье западногерманской газеты «Ди Вельт» говорилось: «На горе Геллерт были захвачены сотрудники службы безопасности. Сотни их были убиты в других районах города. Их топили десятками в подземных галереях, где они пытались спрятаться. В другом месте сорок сотрудников АВО были заживо замурованы в таких галереях». Газета «Нюрнбергер Нахрихтен» рассказывала о том, что повстанцы затопили подземные залы метро, где прятались преследуемые ими люди.
Склонный к авантюризму, Дудаш не гнушался откровенной уголовщиной. Его отряд совершил налет на Национальный банк Венгрии, похитив 1 миллион форинтов. Ограбления совершали и тысячи уголовников, которых мятежники освободили из тюрем вместе с политическими заключенными. Перепуганные блюстители порядка прятались по домам, и никто не мог обеспечить безопасность мирных граждан.
Советское посольство было окружено толпами разъяренных людей. Спасая советских людей от возможной расправы, китайские дипломаты вывезли из посольства СССР остававшихся там сотрудников и членов их семей на своих машинах под флагами КНР. Почему-то контрреволюционеры не трогали китайские дипломатические лимузины.
Постоянно получая эту информацию, члены Президиума ЦК (его заседания теперь проходили ежедневно) осознавали, что вывод советских войск отнюдь не успокоил страсти, а в Будапеште и других городах Венгрии царит произвол. Поэтому на заседании 31 октября Хрущев решил пересмотреть принятую два дня назад декларацию об отношениях между Советским Союзом и другими социалистическими государствами и содержащееся в ней решение о выводе советских войск. Судя по протоколу заседания, Хрущев говорил: «Проявить инициативу в наведении порядка в Венгрии. Если мы уйдем из Венгрии, это подбодрит американцев, англичан и французов. Они поймут нашу слабость и будут наступать... Нас не поймет наша партия. Выбора у нас другого нет».
Поддержав Хрущева, Молотов так оценил принятую накануне декларацию: «Вчера было половинчатое решение». За ввод войск выступили также Жуков, Булганин, Каганович, Ворошилов, Сабуров. Было решено создать «Временное революционное правительство». Руководителем правительства было решено поставить ветерана партии Ф. Мюнниха. (Как и Ракоши, он вступил в ряды коммунистов после пребывания в русском плену в годы Первой мировой войны.) В протоколе записано коллективное решение членов Президиума ЦК: «Если Надь согласится, делать его замом. Мюнних обращается к нам с просьбой о помощи, мы оказываем помощь и наводим порядок. Переговоры с Тито. Проинформировать китайских товарищей, чехов, румын, болгар. Большой войны не будет... Направить в Югославию Хрущева и Маленкова».
31 октября Хрущев и Маленков вылетели в Бухарест, чтобы проинформировать руководителей Румынии и прибывших туда руководителей Чехословакии. Затем они полетели в Софию для встречи с руководством Болгарии.
1 ноября состоялось заседание Президиума ЦК без участия Хрущева и Маленкова, но на нем присутствовали Микоян и Суслов, прибывшие из Венгрии. Микоян заявлял: «Требование вывода войск стало всеобщим. В нынешних условиях лучше теперь поддерживать существующее правительство. Силой сейчас ничего не поможет. Вступить в переговоры. Подождать 10–15 дней». Суслов сокрушался, что «только с помощью оккупации можно иметь правительство, поддерживающее нас». Им возражал Жуков: «Нет оснований, чтобы пересматривать решение от 31 октября. Не согласен с Микояном, что надо поддерживать нынешнее правительство». Его поддержал Шепилов: «Если не вступить на решительный путь, тогда распадется дело и в Чехословакии. Восстановить порядок силой».
В этот день в Будапеште Имре Надь объявил о том, что Венгрия скоро выйдет из Варшавского договора. От правительства страны Надь обратился к ООН с просьбой о военной помощи. Кадар, Мюнних, Бата и ряд других видных коммунистов тайно покинули Венгрию и прибыли в Москву. 2 ноября они приняли участие в заседании Президиума ЦК. Они возмущались бесчинствами контрреволюционеров, однако Кадар возражал против ввода советских войск: «Военными силами держать Венгрию? Но тогда будут стычки. Военной силой разгромить, пролить кровь? Моральное положение будет сведено к нулю. Социалистические страны понесут урон». Лишь Бата высказывался решительно: «Надо военной диктатурой навести порядок». На другой день 3 ноября Кадар по-прежнему был полон сомнений: «Отдать социалистическую страну контрреволюционным силам невозможно. Но... весь народ участвует в движении».
В эти же дни (2 и 3 ноября) в Венгрию из Австрии прибыло свыше 100 самолетов с вооружением и боеприпасами для восставших. Позже сообщали, что в Венгрию проникло около 60 тысяч сторонников Хорти и Салаши. В своем интервью «Джорнале д’Италиа» Имре Надь заявил, что Венгрия скоро «будет управляться как страна западной демократии». Выступая 3 ноября по радио, кардинал Миндсенти объявил: «Мы хотим быть нацией и страной, основанной на частной собственности».
Вечером 2 ноября Хрущев и Маленков прибыли инкогнито в резиденцию Тито на острове Бриони. Встреча с Тито происходила с 7 часов вечера 2 ноября до 5 часов утра 3 ноября. Хрущев был явно растерян. По свидетельству Мичуновича, он говорил: «Люди будут говорить, что пока был Сталин, все слушались, не было никаких потрясений, а сейчас, после того, как «они» пришли к власти, Россия потерпела поражение и потеряла Венгрию». Невольно Хрущев был вынужден признавать провал своей политики по мере того, как Советская страна и ее союзники в Европе пожинали последствия его «разоблачений» на ХХ съезде КПСС, а также невнимания к Венгрии и колебаний, проявленных им и его коллегами по Президиуму ЦК в конце октября – начале ноября 1956 года.

Разгром контрреволюции

Тем временем в соответствии с решением Президиума ЦК от 31 октября министр обороны маршал Г.К. Жуков приступил к разработке операции «Вихрь», в осуществлении которой должны были принять участие танковые, механизированные, стрелковые и авиационные дивизии. В их составе имелось 60 тысяч советских военнослужащих, более 3000 танков и другая боевая техника. Вместе с советскими войсками должны были выступить и части венгерской Народной армии.
В своем приказе от 4 ноября главнокомандующий Объединенными вооруженными силами государств – участников Варшавского договора маршал И.С. Конев объявил, что в Венгрии поднят мятеж «с целью уничтожить народно-демократический строй, ликвидировать революционные завоевания трудящихся и восстановить… помещичье-капиталистические порядки. События показали, что активное участие в этой авантюре бывших хортистов ведет к возрождению в Венгрии фашизма и создает прямую угрозу нашему Отечеству и всему социалистическому лагерю. Нельзя забывать, что в минувшей войне Венгрия выступала против нашей родины вместе с гитлеровской Германией». Маршал призывал военнослужащих выполнить свой воинский долг и разгромить контрреволюционный мятеж.
Около 6 часов утра 4 ноября 1956 года в Будапешт и другие крупные города Венгрии вступили советские войска. Чтобы избежать потерь среди мирного населения, было решено отменить назначенную планом операции бомбардировку Будапешта с воздуха. В это время по радио передавали обращение Венгерского революционного рабоче-крестьянского правительства во главе с Яношем Кадаром. В нем говорилось, что «социалистические силы народной Венгрии вместе с частями Советской армии, которое призвало на помощь Революционное рабоче-крестьянское правительство Венгрии, самоотверженно выполнили свою задачу».
Одновременно по радио выступил Имре Надь. Он говорил: «Сегодня рано утром советские войска атаковали нашу страну с целью свергнуть законное демократическое правительство Венгрии. Наша армия ведет бои. Все члены правительства остаются на своих местах». Однако подавляющая часть венгерских войск не подчинилась правительству Надя. Сопротивление частям Советской армии и Народной армии Венгрии оказали лишь три полка, 10 зенитных батарей и несколько строительных полков. Не соответствовали истине и слова Надя о готовности членов правительства оставаться на своих местах. Командующий «Национальной гвардией» генерал Бела Кирай сбежал в Австрию. Имре Надь укрылся в югославском посольстве.
Против советских и венгерских военнослужащих сражались главным образом формирования мятежников, включая членов отряда Дудаша. В ходе боев они сумели подбить 18 советских танков и САУ, 9 бронетранспортеров, 6 зенитных орудий и разбить другую технику. Людские потери Советской армии составили 669 убитыми, 1540 ранеными, а 51 человек пропал без вести. Потери Народной армии Венгрии составили: 51 убитый и 289 раненых.
В ходе боев, продолжавшихся до 7 ноября, 2652 повстанца были убиты. Советские и венгерские войска, подавлявшие мятеж, завладели большим количеством немецких штурмовых винтовок МП-44, немецких ручных пулеметов МГ-34 и МГ-42, американских пистолетов-пулеметов «Томпсон», американских кольтов, бельгийских браунингов, немецких вальтеров. Это вооружение применялось не только для уличных расправ, но и в боях против советских и венгерских войск.
Около 300 участников мятежа были казнены. Среди них был и Йожеф Дудаш. 22 ноября Имре Надя под предлогом переправки его в Румынии выманили из югославского посольства, а потом он был взят под стражу. 16 июня 1958 г. бывший премьер Венгрии был расстрелян. Кардинал Миндсенти, который 4 ноября спрятался в посольстве США, пробыл там до 1971 года. Когда кардиналу исполнилось 79 лет, ему разрешили выехать в Вену, где он прожил еще 4 года.
Несколько тысяч захваченных мятежников получили различные сроки, которые они отбывали в тюрьмах и лагерях. К 1963 г. они все были амнистированы. В то же время правительство Кадара временно открыло границу с Австрией для того, чтобы желающие могли покинуть Венгрию. Таких набралось более 200 тысяч.

Запад протестует и вновь готовит контрреволюционный переворот

Разгром венгерского восстания советскими войсками вызвал яростные протесты ведущих стран Запада. По их настоянию 4 ноября 1956 г. была созвана чрезвычайная сессия Генеральной ассамблеи ООН для обсуждения «венгерского вопроса». В тот же день президент США Д. Эйзенхауэр направил председателю Совета Министров СССР Н.А. Булганину послание, в котором выражал надежду, что представитель СССР «будет в состоянии объявить сегодня на этой сессии, что Советский Союз готовится вывести свои войска из этой страны и позволит венгерскому народу воспользоваться правом иметь правительство по своему выбору». Однако это ультимативное требование не было подкреплено последующими шагами американского правительства. Неизвестно, как бы развернулись дальше события, если бы США в это время не были заняты президентскими выборами.
Возможно, что реакция на действия СССР в Венгрии была бы более резкой, если бы в эти же дни не происходил другой международный кризис, вызвавший раскол среди ведущих стран Запада. 29 октября 1956 г. войска Израиля пересекли границу с Египтом, а 31 октября их поддержали Великобритания и Франция военно-воздушными и военно-морскими силами, которые захватили зону Суэцкого канала. Однако действия Великобритании, Франции и Израиля не были согласованы с США, которые в то время не были заинтересованы в разжигании войны на Ближнем Востоке. 7 ноября три страны прекратили военные действия в Египте. Генеральная ассамблея ООН в трех резолюциях осудила агрессию трех стран и потребовала вывода их войск. В этот же день последние очаги сопротивления венгерских мятежников были подавлены.
12 ноября сессия Генеральной Ассамблеи ООН приняла резолюцию, которая осудила СССР за «лишение Венгрии ее свободы и независимости». Резолюция потребовала от Советского Союза «принять незамедлительные меры к выводу из Венгрии своих вооруженных сил и позволить восстановить политическую независимость Венгрии». За резолюцию голосовали 55 делегаций членов ООН. Против выступили восемь делегаций (СССР и его союзники). 13 делегаций воздержались.
Тогда же впервые была предпринята попытка использовать Олимпийские игры для проведения недружественных акций против нашей страны. В знак протеста против ввода советских войск в Венгрию прозвучали требования устроить бойкот Олимпийских игр, которые должны были открыться в Мельбурне в ноябре 1956 года. Однако бойкотировали Игры лишь франкистская Испания, Нидерланды и Швейцария.
После 4 ноября 1956 г. на улицах и площадях городов в Западной Европе и Северной Америке часто проходили антисоветские демонстрации в поддержку венгерской контрреволюции. Журнал «Тайм» выбрал «венгерского борца за свободу» «Человеком года» и поместил изображение некоего мужчины на обложку новогоднего номера. «Венгерских борцов за свободу» постоянно приглашали на международные мероприятия, на которых они рассказывали душераздирающие истории о подавлении «народного восстания». Руководители мероприятий не давали слова тем, кто пытался поведать о бесчеловечных расправах контрреволюционеров с коммунистами и членами их семей.
В то же время в США постарались извлечь серьезные уроки из провала венгерской контрреволюции. Критике подверглись радиостанции «Свобода» и «Голос Америки», поскольку их передачи в дни восстания создавали впечатление, что западные державы непременно помогут мятежникам. Теперь была взята установка на долговременную подготовку к «ползучей» контрреволюции путем постепенного внедрения антисоциалистических установок в массовое сознание людей и проникновение антикоммунистов на ответственные посты в руководстве стран Центральной и Юго-Восточной Европы.
В июле 1959 г. конгресс США принял резолюцию о «порабощенных народах», в которой содержался призыв «освободить» Венгрию и другие социалистические страны мира, а также союзные республики СССР от «коммунистического рабства». С тех пор ежегодно принимавшаяся резолюция служила идейным обоснованием для выделения средств на подрывную работу против социалистических порядков. В течение тридцати с лишним лет конгресс США и государственные учреждения этой страны щедро выделяли средства для ведения пропаганды и финансовой поддержки контрреволюционных сил.
Эти средства передавались организаторам «Пражской весны» 1968 г., польского движения «Солидарность» с 1980 г. и антисоветских демонстраций в Прибалтике с 1987 года. В 1989–1990 гг. огромные деньги были потрачены на осуществление так называемых «бархатных революций» в Центральной и Юго-Восточной Европе, в том числе в Венгрии, а также на помощь национал-сепаратистам в союзных республиках СССР и так называемым «демократическим» силам России.
Почему советские руководители проморгали начало контрреволюции?
Опираясь на поддержку части венгерских коммунистов и военнослужащих, части Советской армии раздавили контрреволюционный мятеж. Тем самым сохранность основ социалистического строя в Венгрии и социалистического содружества была обеспечена на 30 с лишним лет. Однако, знакомясь с протоколами заседаний Президиума ЦК КПСС, которые происходили ежедневно в конце октября и в начале ноября 1956 г., нельзя не поразиться запоздалой реакции его членов, противоречивости принятых ими решений, в то время как на улицах Будапешта и других венгерских городов уже лилась кровь.
Разумеется, руководителям великой державы нелегко было принять решение о развязывании кровопролитных военных действий, учитывая также риск глобальной войны с применением термоядерного оружия. Подобные вопросы стали предметом дискуссии, происходившей примерно через шесть лет в правительстве США. 14 октября 1962 г. президент Джон Ф. Кеннеди получил данные аэрофотосъемки, свидетельствовавшие о размещении советских ракет с ядерными боеголовками на территории Кубы. Для того чтобы принять необходимое для США решение, был создан коллективный орган (Исполнительный комитет Национального совета безопасности), заседавший в обстановке полной секретности непрерывно с 16 по 21 октября 1962 года. Споры вокруг предлагавшихся альтернатив разделили членов Исполнительного комитета. Те, кого потом назвали «ястребами», включая государственного секретаря США Дина Раска, требовали немедленного вторжения на Кубу и бомбардировки советских ракетных установок. Им противостояли «голуби», среди которых был министр обороны США Роберт Макнамара. Они предлагали ограничиться блокадой Острова свободы, обращая внимание на то, что в случае вторжения в первые же часы могут погибнуть около 40 тысяч американских солдат. (О возможных потерях кубинцев в случае нападения на их родину ни Макнамара, ни другие члены американского кабинета не говорили.) Кеннеди и ряд других участников «Исполкома» долго занимали промежуточную позицию между «ястребами» и «голубями». Дискуссия завершилась принятием решения об установлении блокады вокруг Кубы, о которой Кеннеди объявил всему миру 22 октября 1962 года. Хотя в течение шести дней после установления блокады Кубы и объявления об этом Кеннеди всему миру ситуация развивалась драматично и порой возникали возможности вторжения американских войск на Кубу и обмен ракетно-ядерными ударами между СССР и США, 28 октября кризис был разрешен без пролития крови.
Разница между дискуссиями в американском «Исполкоме» и Президиуме ЦК состояла в том, что последняя началась лишь через несколько часов после начала восстания в Будапеште. Не исключено, что если бы члены Президиума высказали свои соображения и обсудили бы все возможные варианты действий в течение многодневной дискуссии, они смогли бы к 23 октября 1956 г. выработать наиболее приемлемое решение. А ведь за две недели до начала восстания посол СССР в Венгрии Ю.В. Андропов предупреждал о возможности такого развития событий. Судя по тому, что среди награжденных за разгром контрреволюционного мятежа в декабре 1956 г. был и председатель КГБ СССР И.С. Серов (ему вручили орден Кутузова 1-й степени), правительство высоко оценило работу советских разведчиков в Венгрии не только в ходе восстания, но и накануне его. Вероятно, предупреждения о возможности контрреволюционного выступления поступали от ГРУ министру обороны Жукову, который первым выступил на заседании Президиума ЦК 23 октября о начале роковых событий.
Винить в невнимании к Венгрии лишь одного Хрущева нельзя. Разведданные передавались всем членам и кандидатам в члены Президиума ЦК. Почему же все члены Президиума ЦК вели себя так, словно они долго не замечали Венгрии? А ведь одно из обвинений, выдвинутых Хрущевым против Сталина на ХХ съезде КПСС, гласило, что он якобы не реагировал на предупреждения о возможном нападении Германии на СССР. Хотя это обвинение не соответствовало действительности, оно служило для многих людей доказательством безответственного отношения к руководству страны.
Очевидно, что с донесениями разведки знакомились люди, которые исходили из невозможности вооруженного восстания в Венгрии. Как известно, в своем докладе на ХХ съезде Хрущев резко осудил тезис Сталина о неизбежности усиления сопротивления классовых врагов по мере движения общества к социализму. Это положение, выдвинутое Сталиным в 1928 г. и подтвержденное им в 1937 г., было вполне применимо к Венгрии 1956 года. Однако, в отличие от Сталина, Хрущев и его сторонники не допускали мысли о том, что дореволюционные порядки в социалистических странах могут быть реставрированы. Позже, в январе 1959 г., Хрущев объявил, что в СССР социализм победил полностью и окончательно, а, стало быть, реставрация капитализма в нашей стране невозможна. (Это положение было включено в программу КПСС, принятую на XXVII съезде партии в 1986 г.) Хотя в Венгрии строительство социализма только начиналось, очевидно, в советском руководстве исходили из того, что движения вспять стран, строящих социализм, быть не может, так как «не может быть никогда».
Тем более дикими казались предположения о поддержки частью венгерского населения попыток установить фашистские порядки. Между тем наша страна к тому времени уже имела горький опыт, поскольку на землях, оккупированных немецко-фашистскими войсками, им помогали сотни тысяч бывших советских граждан, превратившихся в полицаев и сотрудников гитлеровской администрации. Борьба против власовцев, бандеровцев, всевозможных эсэсовских формирований из представителей различных народов СССР и других пособников фашистов не была дополнена объективным анализом причин превращения бывших советских людей в соратников гитлеровских палачей.
Зачастую при перечислении тех, кто сотрудничал с гитлеровцами в нашей стране, называли выходцев из рядов мелкой буржуазии, но старались не замечать среди них представителей рабочего класса. А ведь последних было немало в нацистской партии Германии и фашистской партии Италии. Известно, что более 40% убитых венгерских повстанцев были рабочими. О том, что выступления представителей рабочего класса против социалистического строя в странах Центральной и Юго-Восточной Европы казались немыслимыми советским пропагандистам, свидетельствовали первые сообщения о забастовках в Восточном Берлине, которые переросли в восстание 17 июня 1953 года. Тогда в советских газетах написали о «волынках», которые имели место в столице ГДР. Очевидно, что такие слова, как «демонстрация протеста», «забастовка», «восстание», в нашей стране не могли употребить применительно к «первому рабоче-крестьянскому государству на немецкой земле». Не замечали советские СМИ и рабочих, принявших участие в волнениях в Познани 30 июня 1956 года.
Кроме того, после доклада Н.С. Хрущева на закрытом заседании ХХ съезда КПСС была взята на вооружение установка о недопустимости сомнений относительно идейно-политической и моральной стойкости ведущих деятелей Коммунистической партии. Перечисляя жертвы репрессий 1937–1938 гг., Хрущев доказывал абсурдность обвинений в их адрес прежде всего ссылками на их продолжительный стаж пребывания в партии и высокое положение в партийном руководстве. Получалось, что эти биографические данные обеспечивали их обладателям пожизненный иммунитет от воздействия буржуазной идеологии и предоставляли вечную гарантию от морального падения, идейного перерождения и предательства.
Следуя этой установке, руководители КПСС не высказывали сомнений в надежности Имре Надя, в послужном списке которого числились многолетнее пребывание в рядах коммунистических партий России и Венгрии, участие в Гражданской войне на стороне Красной армии (имелись сведения о том, что он был среди тех красноармейцев, которые расстреливали Николая Романова и его семью), работа в Коминтерне и сотрудничество с НКВД (позже были получены данные о том, что на основе информации Надя в 1937–1938 гг. были арестованы многие работники Коминтерна). Поэтому даже после того, как 28 октября Надь объявил, что контрреволюционный мятеж является народным восстанием, Хрущев 29 октября предлагал ориентироваться на венгерского премьера. Даже после того, как 1 ноября Надь заявил о намерении вывести Венгрию из Варшавского договора, Микоян настаивал на том, чтобы поддерживать правительство Надя.
О неумении Хрущева и его коллег разбираться в руководителях других социалистических стран свидетельствовало также их упорное сопротивление избранию Гомулки первым секретарем ЦК ПОРП. Между тем в течение последующих 14 лет пребывания на этом посту Гомулка неизменно был верен союзу с СССР. Это проявилось не только во время событий в Венгрии в 1956-м, но и в 1968 г., когда в Чехословакию были введены войска стран Варшавского договора, включая части польской армии.
В то же время стремление Хрущева всемерно ублажать Тито не привели к тому, что югославский руководитель безоговорочно поддерживал действия СССР. Комментируя только что завершившиеся события в Венгрии в своем выступлении 11 ноября в городе Пула, Тито заявил: «Мы никогда не советовали им (советским руководителям) прибегать к помощи армии». Более того, Тито выражал восхищение мятежниками: «Вот, посмотрите, – говорил президент Югославии, – как народ голыми руками, плохо вооруженный, оказывает сильнейшее сопротивление, если перед ним одна цель – освободиться и быть независимым».

Когда не извлекают уроки из горьких событий

Казалось бы, после разгрома венгерской контрреволюции руководство страны предприняло шаги, которые свидетельствовали о желании извлечь уроки из недавних событий. 19 декабря 1956 г. по партийным организациям распространялось письмо ЦК КПСС «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов». Однако письмо касалось текущей деятельности низовых партийных организаций, но не действий высшего партийного руководства в дни венгерского кризиса.
Нежелание выявить ошибки, допущенные руководством партии в те дни, привели к тому, что политика по отношению к социалистическим странам, разработанная на основе глубокого и всестороннего анализа, по-прежнему подменялась чрезвычайными мерами, к которым прибегали в последнюю минуту для преодоления критической ситуации. Так поступили советские руководители и в первые дни после разгрома венгерской контрреволюции.
В своем письме Яношу Кадару от 5 ноября председатель Совета Министров СССР Н.А. Булганин сообщал о решении «оказать безвозмездную братскую помощь трудящимся Венгрии и срочно направить в Венгрию» множество товаров. В первые же дни после разгрома мятежа в Венгрию направлялось 50 тысяч тонн зерна, 3 тысячи тонн мяса, 2 тысячи тонн сливочного масла и других продовольственных продуктов. Для восстановления разрушенных жилых домов и других построек в эту страну отгружались в значительных количествах цемент, пиломатериалы, стекло оконное и другие строительные материалы. В письме Булганина говорилось, что «для обеспечения бесперебойной работы промышленности и других отраслей народного хозяйства Венгрии» СССР досрочно посылал товары, намеченные к поставке в соответствии с торговыми соглашениями в 1957 году.
Такая обильная помощь стала лишь началом советских чрезвычайных поставок в Венгрию. По оценке советолога Э. Крэнкшоу, на помощь Венгрии было выделено не менее миллиарда долларов. Поскольку было нелегко немедленно получить финансовые и материальные средства для оказания такой срочной помощи, то было принято другое чрезвычайное решение: на такую же сумму сократить советские поставки в Китай. Внезапное уменьшение советской поддержки вынудило руководителей Китая объявить о необходимости «полагаться на собственные силы, не рассчитывая на помощь иностранных держав». В советско-китайских отношениях возникла весьма заметная трещина.
Еще более тяжелые последствия для советско-китайских отношений имел отзыв советским руководством в 1960 г. специалистов, работавших в различных отраслях экономики КНР. Хотя китайское руководство во главе с Мао Цзэдуном также несло свою ответственность за возникновение советско-китайских разногласий, нет сомнения в том, что импульсивные действия Хрущева, поддержанные другими членами Президиума ЦК, в конечном счете привели к фактическому расколу между СССР и Китаем, сотрудничество между которыми служило мощным фактором международной стабильности.
Авантюризм вместо продуманной политики, быстрая отмена только что принятых решений, что было характерно для действий руководства КПСС осенью 1956 г. в Венгрии, проявились и в ходе ракетного кризиса 1962 года. Летом того года Хрущев и его коллеги по Президиуму упорно убеждали руководителей Кубы разместить советские ракеты на Острове свободы для его защиты от посягательств США. Поэтому скоропалительное решение убрать советские ракеты, принятое без консультаций с Фиделем Кастро, вызвало его справедливое негодование.
Хрущев и его коллеги не сумели извлечь уроки из венгерских событий и дать им нелицеприятную оценку, прежде всего, потому, что они слепо следовали антисталинскому курсу ХХ съезда КПСС. Отрекаясь от теоретического наследия Сталина и перечеркивая значимость исторического опыта, обретенного партией и страной за предыдущие десятилетия, Хрущев и его последователи обезоружили Советский Союз в идейном и политическом отношении.
Хотя в 1964 г. ЦК КПСС сместил Хрущева, его волюнтаризм был осужден, а яростные нападки на Сталина прекратились, новое руководство не предпринимало попыток осудить хрущевский доклад и проанализировать грубые политические ошибки руководства страны, совершенные под его влиянием. Нежелание «копаться в прошлом» и объективно оценивать настоящее в значительной степени способствовало невниманию к разрушительным процессам в ряде социалистических стран. Это проявилось в политических кризисах в Чехословакии в 1968 г. и в Польше в 1980–1981 годах. Правда, в обоих случаях руководство КПСС старалось избегать повторения роковых последствий хрущевских ошибок. Хотя и с опозданием, руководители КПСС во главе с Л.И. Брежневым внимательно разбирали на совещаниях развертывавшиеся опасные процессы, привлекая к принятию решений руководителей других социалистических стран. Поэтому, несмотря на то, что кризисы приняли острый характер, в обоих случаях удалось сохранить единство социалистической системы без кровопролития, подобного тому, что имело место в Венгрии в 1956 году.
Однако горбачевская перестройка, сопровождавшаяся возрождением худших сторон хрущевского авантюристического курса, привела к фатальным последствиям для социалистической системы и нашей страны.

Юрий Емельянов
http://sovross.ru/articles/1475/27965

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср ноя 02, 2016 10:33 pm

Операция «Вихрь»: спасение Венгрии

Газета "Правда" №123 (30474) 3—7 ноября 2016 года
1 полоса

Автор: Иван РАССАДНИКОВ.

60 лет назад началась операция Советской Армии «Вихрь», имевшая целью очистить территорию Венгерской Народной Республики от фашистских мятежников, вдохновляемых и поддержанных западными спецслужбами.

СОБЫТИЯ, происходившие в конце октября — начале ноября 1956 года, представляются сейчас официальной пропагандой Венгрии и западных стран, а также некоторыми «деятелями» у нас в России как «народное восстание» против «коммунистической тирании». В действительности это была попытка США и их сателлитов, опиравшихся на фашистские и антикоммунистические силы в самой Венгрии, дестабилизировать обстановку и, свергнув власть Венгерской партии трудящихся (ВПТ), вырвать страну из сферы советского влияния, установить там прозападный режим. То есть осуществить схему, реализованную в странах Восточной Европы спустя три с лишним десятка лет.

А зимой 2013—2014 годов, наблюдая того же рода «народную революцию» на улицах Киева, невозможно было удержаться от сравнений с Будапештом 1956-го: слишком явным было сходство методов, которыми оперировали кукловоды «народного протеста» в том и другом случаях.

Истоки и предпосылки

Во Второй мировой войне Венгрия была союзником гитлеровской Германии. Фашистская идеология здесь пользовалась определённой популярностью. К середине 1950-х годов на территории страны оставалось немало её приверженцев: одни находились в тюрьмах, другие на свободе, затаившись, ждали своего часа.

Страна же, став на путь социалистического развития, переживала грандиозные социальные преобразования. «Низы» общества получили доступ к высшему образованию, уровень жизни рос, перед людьми открывались невиданные возможности. У народных масс не было объективных причин для недовольства, ведущего к революции. Основания быть недовольными имели крупные землевладельцы и буржуазия: в ходе национализации они потеряли собственность и жаждали реванша.

Ускоренная индустриализация по советскому образцу привела к тому, что многие крестьяне переезжали в города, меняя свой веками устроенный сельский быт на новый жизненный уклад. На какой-то момент, лишённые прежних устоев, люди «повисали» между старой жизнью и новой, оказывались как бы потерявшимися. И в состоянии этой потерянности могли стать лёгкой добычей разного рода краснобаев и политических авантюристов.

После выступления Хрущёва на XX съезде КПСС с разоблачением культа личности Сталина западные спецслужбы резко активизировали подрывную работу в Восточной Европе. Запад возлагал большие надежды на идеологический кризис и раскол в руководстве стран «народной демократии», спеша воспользоваться открывшимися возможностями.

В частности, военную подготовку будущие венгерские мятежники проходили под руководством инструкторов из британской разведки Ми-6 на секретных базах в Австрии. Одновременно с территории ФРГ запускались тысячи воздушных шаров с антикоммунистическими листовками. На территории Венгрии подпольно действовал ряд клерикальных организаций, окормляемых венгерской католической церковью. Возглавлял церковь кардинал Йожеф Миндсенти, ставший в октябре 1956-го одним из руководителей «восстания». Финансирование клерикалы получали от своих заокеанских покровителей.

Немалую роль в подготовке кровавой вакханалии сыграл комитет «Свободная Европа», исподволь через свои филиалы, дипломатические и разведслужбы, через трансляции по одноимённой радиостанции лживых пропагандистских программ готовивший почву для осенних событий.

«Мирные студенты» и обезображенные трупы

Подрывная работа «друзей венгерского народа» приносила свои плоды, особенно в молодёжной среде. Катализатором критических настроений стала отставка Первого секретаря ЦК ВПТ Матьяша Ракоши, «лучшего ученика Сталина», состоявшаяся 18 июля 1956 года. Партию возглавил Эрнё Герё, проявивший себя как разумный политик. Он не желал идти на поводу у деструктивных сил, плясавших под дудку своих заграничных хозяев, поэтому также был заклеймён «сталинистом».

Кумиром будапештской фронды стал Имре Надь — опальный функционер ВПТ, демагог и изменник. Впрочем, последнее его качество проявится позже, а пока Надь строил из себя горячего сторонника «демократического социализма с человеческим лицом», как позже его идейные потомки — Дубчек и Горбачёв.

Активная часть мятежа началась 23 октября с демонстрации — поначалу мирной, с красными флагами и лозунгами о советско-венгерской дружбе. Но по ходу движения к демонстрантам присоединялись группы, выкрикивавшие совсем другие лозунги. Они требовали отставки правительства и создания нового — во главе с Надем, вывода советских войск, отмены изучения русского языка в школах, отмены празднования Дня освобождения от фашизма.

По радио выступил Э. Герё, резко осудивший демонстрантов. В ответ «мирные студенты», внезапно оказавшиеся хорошо вооружёнными, пошли на штурм Дома радио. Появились убитые и раненые.

Толпа, собравшаяся перед главным управлением полиции, требовала снятия с фасада красных звёзд и освобождения заключённых. Эти требования были незамедлительно выполнены. Одновременно в районных полицейских управлениях мятежники захватили большое количество оружия: полицейским был отдан приказ не стрелять и не вмешиваться.

В ночь на 24 октября руководство ВПТ приняло решение о назначении Надя премьер-министром, выполнив основное требование мятежников. Вместо принятия мер по наведению порядка Надь ограничивался половинчатыми заявлениями, заняв позицию «и нашим, и вашим». В результате ситуация лишь усугублялась. В Будапеште шли уличные бои, а введённые в город части Советской Армии не могли начать операцию по ликвидации мятежа без санкции венгерского руководства. Для переговоров в Будапешт прибыли члены ЦК КПСС Микоян и Суслов, председатель КГБ Серов.

В эти же дни в страну с территории Австрии активно завозилось оружие, часто в машинах с опознавательными знаками Красного Креста.

25 октября во время митинга перед парламентом с чердаков близлежащих зданий был открыт огонь. Пострадали как демонстранты, так и охранявшие парламент советские солдаты. Как и зимой 2014 года в Киеве, личности стрелявших не были установлены, но разгорячённая толпа объявила виновными во всём сотрудников госбезопасности. С этого момента по всей Венгрии начались жестокие расправы над ними. Их обливали кислотой, вспарывали животы, вешали вниз головой, разрывали на части, кастрировали.

Выступая по радио тремя днями позже, Надь назвал происходившее в стране «революцией». Было объявлено о роспуске Венгерской народной армии, о прекращении деятельности ВПТ. Членам партии, оборонявшим общественные здания и райкомы, поступило предписание сдать находящееся на руках оружие. Сдавшие вскоре заплатили за это своими жизнями.

Советские войска по требованию Надя покинули Будапешт.

Из тюрем были выпущены фашисты, отбывавшие наказание за военные преступления, и уголовники. Боевики захватили будапештский горком ВПТ — несколько десятков коммунистов были повешены толпой после жесточайших пыток. По всей стране началась охота на «лиц, сотрудничавших с коммунистическим режимом», членов их семей, советских военнослужащих. Последним было запрещено покидать расположение части.

Правительство Надя, окончательно сбросившего личину «демократического коммуниста», объявило о выходе Венгрии из Организации Варшавского Договора. В этих условиях иностранные покровители «народной революции» почти торжествовали победу.

Однако в Москве уже понимали всю гибельность происходившего для системы народной демократии, равно как и для геополитических интересов СССР в целом. Назрела необходимость разрубить донельзя затянутый венгерский узел.

И грянул «Гром»

Гибельность пути, по которому с подачи западных кукловодов пошла страна, понимали многие и в самом Будапеште. Входивший в правительство Янош Кадар и ещё три министра 1 ноября покинули свои посты. Они заявили: «Мы… не можем далее безучастно относиться к тому, чтобы под прикрытием демократии контрреволюционные террористы и бандиты зверски убивали наших лучших братьев — рабочих и крестьян, держали в страхе наших мирных граждан, создавали в стране анархию и надолго отдали весь наш народ под иго контрреволюции».

Было объявлено о формировании венгерского революционного рабоче-крестьянского правительства, официально обратившегося к руководству СССР за помощью.

Разработкой плана военной операции руководил маршал Г.К. Жуков, на тот момент министр обороны СССР. Командование было поручено маршалу И.С. Коневу.

В 6 часов утра 4 ноября в эфир по радиосвязи был передан кодовый сигнал «Гром». Он означал начало операции «Вихрь» по подавлению контрреволюционного мятежа. Основные боевые задачи в Будапеште возлагались на Особый корпус в составе двух механизированных и стрелковой дивизий, которые должны были овладеть мостами через Дунай, зданиями парламента и ЦК ВПТ, вокзалами, другими важными объектами и не допустить подхода подкреплений противника к городу.

Для захвата важнейших объектов в каждой дивизии были созданы штурмовые отряды, усиленные десантниками на боевых машинах и танками.

Несмотря на упорное сопротивление мятежников, советское командование отказалось от идеи воздушной бомбардировки кварталов Будапешта: применение авиации неминуемо привело бы к значительным жертвам среди мирного населения.

В дополнение к войскам Особого корпуса на территорию Венгрии были введены 38-я и 8-я механизированная армии. Им поручалось взять под контроль основные объекты за пределами столицы. Всего в операции «Вихрь» участвовали более 15 танковых, механизированных, стрелковых и авиадивизий, две воздушно-десантные дивизии, железнодорожная бригада.

В течение первого дня операции основные цели были достигнуты: по большому счёту, боевикам, даже прошедшим обучение в заграничных тренировочных центрах под руководством опытных натовских инструкторов, нечего было противопоставить профессионализму и боевой выучке советских солдат и офицеров, многие из которых прошли Великую Отечественную. Не имея значительного численного перевеса, советские войска добивались успеха благодаря выверенной тактике уличного боя.

Поддержку частям Советской Армии оказывали «гусары Кадара» — добровольческие дружины коммунистов и Союза трудящейся молодёжи Венгрии.

Основным очагом сопротивления оставался кинотеатр «Корвин», укреплённый штаб мятежников с двумя артиллерийскими батареями, танками, зенитными установками. Многие улицы вокруг него были заминированы. Но к утру 7 ноября благодаря мужеству наших бойцов это осиное гнездо также было уничтожено.

В течение двух последующих дней центральные районы города были полностью очищены от боевиков. К 11 ноября по всей территории Венгрии вооружённое сопротивление прекратилось.

Государственный изменник Надь и несколько его подельников позднее были казнены по приговору суда.

Советский Союз своевременным вмешательством в венгерские события на стадии погружения страны в бездну хаоса не просто защитил своих партнёров по Восточному блоку. В той ситуации мы не просто действовали согласно духу и букве заключённого в 1955 году Варшавского Договора, подписанного в том числе и Венгрией (об этом «либералы», твердящие о «советской агрессии», стараются не вспоминать). Вмешавшись, СССР предотвратил гражданскую войну в центре Европы, ценой жизней своих солдат спас сотни тысяч жизней венгерских граждан. Людей, обречённых на заклание недрогнувшей рукой заокеанских кукловодов и их европейских подельников точно так же, как позднее были обречены на заклание сотни тысяч граждан Югославии, Ирака, Ливии, Сирии.

Но вместо благодарности за мир и процветание, которыми Венгрия 1960—1980-х годов обязана нашим воинам, остановившим захлестнувшее её безумие, мы в очередной раз слышим с высоких трибун дежурный бред о «советской агрессии» и «задавленной революции». Слышим и не реагируем. А реагировать надо — и предельно жёстко.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт дек 01, 2016 7:57 pm

Обрыв истории?

Газета "Правда", №135 (30486) 2—5 декабря 2016 года
3 полоса
Автор: Леонид ДОБРОХОТОВ. Доктор философских наук, профессор.

Новое исследование трагедии гибели СССР

Приближается страшная по своему всемирно-историческому значению дата — 25-летие подписания так называемых Беловежских соглашений, положивших конец существованию СССР. У любого патриота это преступление, его обстоятельства и люди, совершившие чёрное дело, вызывают одну, некрасовскую ассоциацию: «Бывали хуже времена, но не было подлей». Тем более что многие из тех негодяев по-прежнему живы-здоровы и не собираются каяться.

В НОЯБРЕ в Вашингтоне известная натовская структура — Атлантический совет — провела по поводу этой даты мемориальную сессию, на которой три «героя» Беловежья — Кравчук, Шушкевич и Бурбулис (Шахрая почему-то там не было) демонстрировали: эти люди или до сих пор ничего не поняли и ничему не научились, или и тогда сознательно действовали как орудия уничтожения великого государства, и сегодня этим гордятся.

Впрочем, не отрицая роль личностей — даже таких низменных — в истории, нам к подобным грандиозным событиям надо подходить с учётом всех исторических, экономических и геополитических обстоятельств. Этому поможет только что вышедшая из печати обстоятельная работа доктора юридических наук Зигмунда Станкевича «Советский Союз. Обрыв истории». — М., Книжный мир, 2016.

Как показывают все без исключения данные опросов, да и просто обыденные наблюдения, всё больше людей разных поколений задаются главными вопросами: что же случилось с нашей великой страной и кто в этом виноват? Ведь само по себе слово «развал», применимое к судьбе СССР, уже есть провокация, поскольку по правилам психолингвистики оно означает: что-то стояло-стояло, а потом вдруг само по себе рухнуло, развалилось. А значит, никто в этом не виноват. Автор выдвигает против этого ложного трафарета свою позицию: СССР был развален совместными усилиями его противников как внутри страны, так и за её пределами. А следовательно, история советского государства не закончилась сама по себе, как это утверждают его противники, а была искусственно и обдуманно оборвана.

Зигмунд Станкевич обращает внимание читателя ещё на одно важнейшее для всех нас обстоятельство: несмотря на все изменения в стране и в мире за прошедшие четверть века, Союз ССР продолжает незримо существовать как один из важнейших факторов, влияющих на содержание политической и идеологической борьбы, как фактор, в решающей степени влияющий на политику и само существование России и бывших союзных республик, бывших стран социалистического содружества, стран социалистической ориентации (той же Сирии) и неприсоединившихся государств. Да и на Запад, в декабре 1991 года чувствовавший себя абсолютным триумфатором, добравшимся якобы до самой вершины человеческой истории, а сегодня оказавшийся в условиях системного, глухого тупика и в развитии, и в ценностях.

Автор призывает постоянно помнить о том, что и сегодня Советский Союз продолжает активно присутствовать в сознании десятков миллионов сограждан вовсе не как «империя зла» (Рейган) или «тюрьма народов» (Кеннан—Солженицын), а как великая, могущественная держава, в которой кому-то из них жилось, может быть, и нелегко, но спокойно и безопасно, с уверенностью в завтрашнем дне.

Тем не менее, пытаясь понять, что же всё-таки случилось с СССР, автор в своей книге подробно прослеживает, как рождались и развивались дезинтеграционные процессы, в ничтожные по историческим меркам сроки разорвавшие некогда единую страну. Какую роль в этих гнилостных процессах сыграли те или иные решения её высшего руководства, практическая деятельность (или бездеятельность) центральных и республиканских партийных и государственных органов. При этом он справедливо замечает, что сами «главные действующие лица» этих процессов и лица из их ближайшего окружения в своих многочисленных заявлениях и публикациях за редкими исключениями упорно пытаются вывести себя из круга ответственных за историческую катастрофу. Более того, они ещё доказывают свою «правоту». И это в условиях, когда страшная вина лежит на всех — и на тех, кто активно разваливал Союз и добился своей цели, и на тех, кто мог и обязан был спасти партию и государство, но не сделал этого.

И тут автор даёт новую трактовку «послеавгустовских» 1991 года событий в СССР, которые, по его убеждению, с политико-правовой точки зрения вполне могут рассматриваться как ползучий государственный переворот, нацеленный на скорейший демонтаж и ликвидацию союзного государства. То есть, добавим от себя, как своего рода «цветную» революцию, совместно и скоординированно организованную внутренними и внешними врагами нашего Отечества (на той же сессии Атлантического совета Шушкевич с гордостью вспоминал, как, подписав подлые беловежские бумаги, Ельцин о факте фактической ликвидации СССР первому доложил президенту США Бушу, а уже потом об этом сам он — как подписант от Белоруссии — сообщил Горбачёву).

В своей работе автор предпринимает попытку анализа постсоветского периода жизни стран и народов СССР, включая наши дни. Так, по его словам, нынешняя Российская Федерация является лишь формальной правопреемницей Советского Союза, по существу, политически, идеологически и практически открещиваясь от советского наследства. Он называет современную Россию прямым антиподом СССР, отмечая, что «лишь политическая целесообразность заставляет российскую власть постоянно имитировать просоветскость», поскольку наш народ в большинстве своём ностальгирует по сверхдержаве.

Зигмунд Станкевич проводит исторические параллели между нынешней РФ и воспеваемой её государственными мужами и буржуазными СМИ царской империей, любая критика которой в официальной сфере ныне, по сути, исключена. Однако парадокс состоит в том, что опыт царской России, каким бы завораживающим он ни казался для тех, кто спит и видит себя новой аристократией при новом самодержавии, абсолютно не пригоден для решения тех сверхсложных проблем, с которыми Россия сталкивается в XXI веке. По убеждению автора, сегодня нашей стране может помочь, скорее, материальное и интеллектуальное (в том числе управленческое) наследие советской эпохи. Он уверен: именно советский период является вершиной русской цивилизации. В то же время нынешняя Россия всё дальше отходит от тех благородных целей и гуманистических идеалов, превращаясь в ординарное буржуазное государство со всеми присущими капитализму язвами и пороками (добавим от себя — погружаясь вместе со всем мировым капитализмом в тупиковый системный кризис).

Автор заканчивает своё исследование на трагической ноте, говоря: «Прощай, Союз!» Вряд ли все читатели склонны к такому пессимизму. История, разумеется, не знает повторного движения. Но великий опыт СССР может и наверняка будет использован при создании новой, социалистической России. А для этого необходимо тщательное объективное исследование всей советской истории, включая и её трагические страницы, с тем, чтобы не повторять старых ошибок. В этом смысле работа Зигмунда Станкевича очень полезна. Её стоит прочитать.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Вт янв 10, 2017 6:57 am

Революционные экзамены народ сдавал «экстерном». Социальная хроника 1917

Читатели, отслеживающие нашу постоянную социальную хронику, проявляют интерес к событиям столетней давности: как зарождался, из чего складывался революционный процесс, как проявлял себя главный герой истории – русский народ.

«Советская Россия» открывает новую рубрику: «Социальная хроника –1917». Она должна строиться на фактах и документах с лаконичными свидетельствами непосредственных участников событий, передавать само дыхание исторического 1917-го.

* * *
Накапливается «горючий материал»

День 1 января в 1917 году тоже выпал на воскресенье, но, судя по всему, не был радостно новогодним – во всяком случае, для огромного большинства подданных Российской империи. Пережив почти 900 дней бессмысленной для народа войны, страна была изнурена человеческими утратами, развалом экономики, падением производства, недородом и заброшенностью полей. Если до начала войны, в 1913-м, урожай достигал 6 млрд пудов (примерно 100 млн тонн), то за 1916 не собрали и половины того – 2950 млн пудов. День ото дня ужесточался продовольственный кризис. В столице в январе муки оставалось на 10 дней, мяса уже не было вовсе. Длинные «хвосты» у лавок, в глазах людей злое отчаяние.
Из январских донесений охранки: «Матери семей, изнуренные бесконечным стоянием в «хвостах» у лавок, исстрадавшиеся при виде своих полуголодных и больных детей, пожалуй, сейчас гораздо ближе к революции, чем господа Милюковы, Родичевы и Ко, и, конечно, они гораздо опаснее, так как представляют тот склад горючего материала, для которого достаточно одной искры, чтобы вспыхнул пожар».

«Новые дни» – газета правого толка, 3 января: «Никогда еще житейские события не заставляли так близко чувствовать что-то высшее… А кто чувствует это высшее, величественное и грозное, тот полон озабоченности, какого-то священного беспокойства, тот и пытливо всматривается в даль будущего, ощущаемого в тревожности и необыкновенности каждого переживаемого дня…»

Ну, а Запад поможет? Что же союзнички, «антантишки», ради которых Россия вляпалась в эту войну «воров за добычу» (ленинское выражение)? У союзников любовь – по расчету. Англия, например, подтвердила в январе, что готова поставить царской армии «на нужды обороны» 3,72 млн тонн грузов. Но не за просто так – обусловливает «барьер»: кроме оговоренных ранее 30 млн пудов пшеницы требует от России 100 тыс. тонн льна, до 300 тыс. гектолитров спирта, много-много леса, да еще марганец, асбест, поташ, яйцо, чечевицу и много чего другого. Не считая моря русской крови… Рынок, понимаешь!..
У читателей не возникает ассоциаций с нынешней эрэфией, которую Запад настолько любит, насколько может потребить?
«Отречемся от старого мира»

Мужественная песнь протестующих пролетариев зазвучала 9 января на улицах и площадях Москвы, в 12-ю годовщину Кровавого воскресенья – расстрела мирной демонстрации перед Зимним дворцом царя.

Из листовки московских большевиков: «Жива и не умрет среди рабочих память о царском преступлении 9 января 1905 года. Тысячи рабочих освятили этот день своей кровью, и стало 9 января днем трепета для убийц, днем борьбы и надежд для пролетариата».

Призыв большевиков был услышан – 30 тысяч рабочих покинули цеха и вышли на московские улицы. Первое столкновение с полицией произошло на Тверском бульваре. Двухтысячная демонстрация была разогнана. К трем часам, объединившись со студентами, рабочие с Театральной площади двинулись к Охотному Ряду под красными знаменами с революционными песнями. Произошли аресты. Рассредоточившись, демонстранты собрались вновь.

В Питере рабочие ознаменовали дату начала Первой русской революции массовой стачкой, в которой участвовало до 145 тысяч человек. Впервые за военное время в стачке участвовали рабочие «казенных предприятий» – арсенальцы и обуховцы. И тоже на улицах – столкновения с конными «стражами порядка».

Волна демонстраций 9 января прокатилась по другим городам: Баку, Нижний, Воронеж, Харьков, Ростов-на-Дону, в Донбассе, в ряде других городов и поселений.

Из сообщения владимирского губернатора: «Озлобление в некоторых, особенно фабричных, районах едва сдерживается. Забастовочное движение на фабриках приняло упорный характер и влечет за собой более чем тревожные настроения среди фабрикантов. Ореховские и ивановские фабриканты испытывают едва ли не панический страх за судьбу свою и своих предприятий».

Из записок Петроградского охранного отделения: «Идея всеобщей забастовки со дня на день приобретает новых сторонников и становится популярной, какой была и в 1905 году».

В тот же день, 9 января, Владимир Ильич Ленин в Цюрихе выступил в народном доме с докладом для рабочей молодежи о революции 1905 года. Это не был экспромт на немецком языке. Еще перед Новым годом Владимир Ильич продумал и прописал картину и характер ключевого исторического события не только для России. Выявил своеобразие Первой русской революции, которая по своему социальному содержанию была буржуазно-демократической, но по средствам борьбы – пролетарской. Из ленинского анализа четко проступал весь процесс вызревания революции, въяве показывалось, как в обостренно кризисной ситуации широкие массы стремительно вовлекаются в движение, «экстерном» проходят политические университеты. От горнила Пятого года «новый дух повеял во всей массе русского народа», и «пребывавшая в медвежьей спячке патриархальная, благочестивая и покорная Россия совлекла с себя ветхого Адама…» Русский народ получил «действительно демократическое, действительно революционное воспитание». Докладчик съязвил по адресу чопорного вождя реформистов, что «в России еще нет революционного народа», – причем это было сказано за два дня до Кровавого воскресенья.
Достойны осмеяния и нынешние толкователи истории, утверждающие, что в начале 1917-го Ленин был далек от представлений о надвигающихся революционных потрясениях.
«Насчет защиты Отечества»

Итак, позади 900 дней войны. Счет на миллионы – погибших, искалеченных, захваченных в плен, разбежавшихся по домам… За минувший год, к январю 17-го, из армии дезертировало около 1,5 миллиона человек.

В воинских частях участились волнения. Поступают сведения о жестоких расправах. В новогодний день – 1 января – на Северном фронте расстреляны 24 солдата 17-го Сибирского стрелкового полка, сам полк расформирован и послан на позиции Юго-Западного фронта. 3 января во всех частях 12-й армии был зачитан приказ генерала Радко-Дмитриева: за неповиновение, за отказ идти в атаку – смертная казнь.
Однако грозные приказы не устрашают.

Из письма солдата 78-го пехотного полка А. Бриловского: «Я с нетерпением ожидаю минуты, когда фронт повернется в обратную сторону лицом и потребует оплаты по счетам… Настроение у всех скверное, озлобленное».

В середине января В.И. Ленин встретился в Цюрихе с двумя военнопленными, бежавшими из немецкого лагеря. Вот как он сам рассказывает об этой встрече И.Ф. Арманд.
Из письма В.И. Ленина, январь 1917-го

«У нас было недавно двое бежавших пленных. Интересно было посмотреть «живых», эмиграцией не изъеденных, людей. Типики: один – еврей из Бессарабии, видавший виды, социал-демократ или почти социал-демократ, брат – бундовец и т.д. Понатерся, но лично неинтересен, ибо обычен. Другой – воронежский крестьянин, от земли, из старообрядческой семьи. Черноземная сила. Чрезвычайно интересно было посмотреть и послушать. Пробыл год в немецком плену (вообще там тьма ужасов) в лагере из 27 000 украинцев. Немцы составляют лагеря по нациям и всеми силами откалывают их от России; украинцам подослали ловких лекторов из Галиции. Результаты? Только-де 2000 были за «самостийность»…
После месячных усилий агитаторов!! Остальные-де впадали в ярость при мысли об отделении от России и переходе к немцам или австрийцам.
Факт знаменательный! Не верить нельзя. 27 000 – число большое. Год – срок большой. Условия для галицийской пропаганды – архиблагоприятные. И все же близость к великорусам брала верх! Отсюда не вытекает, конечно, нимало неверность «свободы отделения». Напротив. Но отсюда вытекает, что, авось, от «австрийского типа» развития судьба Россию избавит.
Насчет защиты Отечества наш воронежец – как Трояновский и Плеханов. Сочувствует социализму, но «ежели немец прет, как же не защищаться?» Не понимает. Обижен (и он и еврей!!) глубоко за то, как нещадно бьют немцы «наших». Насчет царя и бога все-де 27 000 вполне покончили, насчет крупных помещиков тоже. Озлобленные и просвещенные вернутся в Россию».

http://sovross.ru/articles/1500/29659

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср янв 11, 2017 7:30 pm

НЕ ДРЯХЛЕТЬ РЕВОЛЮЦИОННО

Главному редактору «Советской России»
В.В. ЧИКИНУ

Уважаемый Валентин Васильевич! Посылаю Вам очерк о В. Вересаеве, чье 150-летие исполняется 16 (4 по старому стилю) января 2017 года.

Его творчество и его биография, связывающие русскую литературу с литературой советской, интересны современному читателю и тем еще, что опровергают россказни буржуазной пропаганды, будто бы «коварные большевики», а не сам ход истории «отняли у царского правительства победу в Первой мировой войне», и Россия якобы, не будь революций, была бы трехсотмиллионной и процветающей, ну и, конечно, что «советская литература – голая идеология», а не художественное явление на пролетарском и социалистическом этапе, по В.И. Ленину, русского национально-освободительного движения. С добрыми пожеланиями – Эдуард Шевелёв.

* * *

РЕДКО услышишь нынче из официальных уст слово «русский». Все «российский» да «российский». Кто-то надумал даже издать «учебник российского языка», но не вышло. По причине изначальной глупости замысла. Ибо «российского языка» нет и не может быть. Есть русский язык, созданный самым большим в России народом – русскими. Тогда либералы пошли с другой стороны. Раз была «единая историческая общность – советский народ», рассуждают они, то почему бы не быть «российской нации», желая и закон такой провернуть через Госдуму с помощью медвежьего большинства – в порядке сплочения людей, независимо от национальности, взглядов и кошелька, вокруг того, что скажут сверху. Перенесли же музыку советского гимна и советский значок «Готов к труду и обороне» в дни сегодняшние и, мол, прекрасно: торжественная мелодия звучит поутру, словно в советские времена, «дорогие россияне» бегают и прыгают, правда, за личные уже деньги. И еще закавыка: советский народ – понятие политическое, а не биологическое и не антропологическое. Не скажешь ведь: «Читайте, завидуйте, я – гражданин... российской нации».
Да и родословная не у всякого человека может быть единокровной. Викентий Викентьевич Вересаев (настоящая фамилия Смидович) в «Воспоминаниях» пишет: «Я родился в Туле, 4/16 января 1867 года. Отец мой был поляк, мать – русская. Кровь во мне вообще в достаточной мере смешанная: мать отца была немка, дед моей матери был украинцем, его жена, моя прабабка, – гречанка». К тому же дед В. Вересаева по отцу исповедовал католичество и участвовал в польском восстании 1830–1831 годов против царя, за что лишен имущества и дворянских привилегий, умерев в бедности. Отца взял на воспитание его дядя – тульский помещик, штабс-капитан русской службы, православный. Связаны Смидовичи и с русским национально-освободительным движением. Двоюродным братом В. Вересаева был Петр Гермогенович Смидович, член РСДРП с 1898 года, агент «Искры», видный партийный и государственный деятель, скончавшийся в 1935 году и похороненный у Кремлевской стены. Женой П.Г. Смидовича была Софья Николаевна Черносвитова, тоже большевичка, вдова киевского врача Платона Васильевича Луначарского, родного брата Анатолия Васильевича Луначарского. Секретарем редакции газеты «Искры» работала двоюродная сестра писателя – Инна Гермогеновна Смидович, которую на этом посту сменила Надежда Константиновна Крупская...
В старинном городе Туле, где проходило детство писателя, в конце ХIХ века появились крупные предприятия металлургической, металлообрабатывающей, военной, сахарной промышленности, куда потянулись крестьяне и разорившиеся кустари, превращаясь в пролетариев, что привело к возникновению социал-демократических организаций. Уезжая летом в маленькое родительское имение Владычня, В. Вересаев видел, сколь трудно и бесправно жили «загорелые, пахнущие здоровым потом, исполненные величавой надменности и презрительности к неработающим крестьяне», и у него появлялась «неистовая ненависть к самодержавию, возмущение его угнетением и злодействами». Взросление шло быстро и благодаря тому, что отец, Викентий Игнатьевич, известный в городе врач и общественный деятель, неустанно прививал детям уважение к труду, видел в нем «цель и счастье в жизни». Труд физический заключался для мальчика в работах в поле, а труд умственный, духовный, нравственный – в чтении литературы, прежде всего произведений русских классиков. Рано пришлось вникать ему и в религиозные вопросы, выбирая между католицизмом отца и православием матери, склоняясь в конце концов к атеизму.
Как бы то ни было, атмосфера в семье была дружеской, теплой, но и строго взыскательной. Родители подавали примеры бескорыстного служения обществу. Мать, Елизавета Павловна, занятая дома с восьмерыми детьми своими, организовала общественный детский сад, а отец, наряду с врачебной практикой, был гласным городской думы, основал общество тульских врачей, горбольницу, санитарную комиссию, оказывая помощь любому и в любое время, нередко совсем бесплатно, снискав среди жителей исключительное уважение. «Когда приходилось с ним идти по бедняцким улицам – Серебрянке, Мотякинской и подобным, – ему радостно и низко кланялись у своих убогих домишек мастеровые с зелеными лицами и истощенные женщины, – вспоминал В. Вересаев. – Раз был такой случай. Поздней ночью отец ехал в санках глухою улицей от больного. Подскочили три молодца, один схватил под уздцы лошадь, другие двое стали сдирать с папиных плеч шубу. Вдруг державший лошадь закричал:
– Эй, ребята, назад! Это доктор Смидович! Его лошадь!
Те ахнули, низко поклонились отцу и стали извиняться. И проводили его для безопасности до самого дома. Папа, смеясь, говаривал:
– Мне по ночам ездить не опасно. Все тульские жулики мои приятели».

ОКОНЧИВ в 1884 году Тульскую гимназию с серебряной медалью, В. Вересаев поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета, выйдя со званием кандидата. К этому времени, под влиянием статей Д.И. Писарева и Н.К. Михайловского, с которым он потом познакомится, сложились у него народнические взгляды. Первой публикацией было стихотворение «Раздумье», но сам он началом своей литературной деятельности считал рассказ «Загадка», напечатанный в журнале «Всемирная иллюстрация» (1887, №971) с подзаголовком «Эскиз В. Викентьева». Псевдоним этот писатель использовал до 1892 года, пока не опубликовал в «Книжках недели» очерк «Подземное царство» за подписью В. Вересаева. Рассказ «Загадка» в 1895 году был переделан: герой из города переместился в дворянскую усадьбу, убраны эпизоды, выделявшие возвышенную личность автора простоватым горожанам, стиль принял более прозрачный и менее вычурный характер, гораздо отчетливее проявлялась мысль о высоком назначении Человека, одухотворяющего жизнь на земле. Размышляя данным образом, поступал В. Вересаев в 1888 году на медицинский факультет Дерптского университета, чтобы расширить знания человеческой природы, врачебная же практика, по его убеждению, «давала возможность близко сходиться с людьми самых разнообразных слоев и укладов». И вот от рассказа к рассказу крепнет перо писателя, правдивей и заостреннее получаются образы, укрупняется их общественное значение. В рассказе «Порыв» отстаивает он необходимость для истинного гражданина участвовать в политической борьбе, и – наоборот – с горечью осуждает в «Товарищах» забвение идейных помыслов, «омещанивание» некогда политически активных людей.
Перечитывать В. Вересаева сегодня интересно и потому еще, что писал он, основываясь на достоверных фактах, описывал людей, ему знакомых, и события, пережитые им самим, на протяжении 78 лет своих, в разные, причем переломные периоды российской истории. Заканчивался второй, народнический этап революционного движения, когда в журнале «Русское богатство» появляется вересаевская повесть «Без дороги» (1895). Написанная в форме дневника, она сразу же захватывает размышлениями о «силе времени», поиском ответов на жгучие вопросы: «Каким чудом могло случиться, что в такой короткий срок все так изменилось? – отмечает герой. – Самые светлые имена вдруг потускнели, слова самые великие стали пошлыми и смешными; на смену вчерашнему поколению явилось новое, и не верилось: неужели э т и – всего только младшие братья вчерашних? В литературе медленно, но непрерывно шло общее заворачивание фронта, и шло вовсе не во имя каких-либо новых начал, о нет! Дело было очень ясно: это было лишь ренегатство, – ренегатство общее, массовое и, что всего ужаснее, бессознательное. Литература тщательно оплевывала в прошлом все светлое и сильное, но оплевывала наивно, сама того не замечая, воображая, что поддерживает какие-то «заветы»; прежнее чистое знамя в ее руках давно уже обратилось в грязную тряпку, а она с гордостью несла эту опозоренную ею святыню и звала к ней читателя; с мертвым сердцем, без огня и без веры, говорила она что-то, чему никто не верил...»
Бросая вызов смирившимся с безыдейным существованием, герой – молодой врач Дмитрий Чеканов – отказывается от университетской карьеры, достатка и уюта, едет лечить людей в глубинку, где свирепствует холера, но его словно преследует «ужас и проклятие» поколения. Вопреки рассуждениям народников о революционных достоинствах «простого мужика», он сталкивается с темнотой, предрассудками, умирая после побоев пьяной толпы. Писатель, который и сам вел дневник, передает порой герою собственные строки, чтобы не впадать в пессимизм: «Нужно много и упорно работать, нужно искать дорогу, потому что работы страшно много». А дорога эта вела к «силе в виде фабричного рабочего». В письме к В.А. Поссе (31 августа 1900 г.), редактору журналов «Новое слово» и «Жизнь» легальных марксистов, В. Вересаев пишет, что «самым дорогим учением» для него стал марксизм, и позднее в «Автобиографии»: «Кипела подпольная работа, шла широкая агитация на заводах и фабриках, велись кружковые занятия с рабочими, яро дебатировались вопросы тактики». Но прежде он публикует рассказ «Поветрие» (1897), где показано зарождение марксизма в России и подчеркнуто: «Вырос и выступил на сцену новый, глубоко революционный класс», и рассказ «Лизар» (1899), замеченный В.И. Лениным при работе над книгой «Развитие капитализма в России» (1908).
Теперь прославляют ювенальную юстицию, устраивают взрывы, жгут дома посредством короткого замыкания, а в «Лизаре» «молчаливый, низенький старик» везет «дохтура», останавливаясь по пути в деревнях, и рассуждает про то, как трудно при малом клочке земли прокормить семью: «они нам ни к чему, ребята-то, ни к чему!.. Довольно, значит! Будет! И так полна изба... Уж наказываешь сынам своим: быдьте, ребятушки, посмирнее, – сами видите, дело наше маленькое, пустячное. И понимают, а глядишь, – то одна сноха неладивши породит, то другая...» Прочитав рассказ, Владимир Ильич выделяет общественно-политическую сущность художественного произведения: «В. Вересаев... рассказывает о мужике Псковской губернии Лизаре, проповедующем употребление капель и проч. для «сокращения человека». Впоследствии, отмечает автор, от многих земских врачей и особенно акушерок я не раз слышал, что им частенько приходится иметь дело с подобными просьбами деревенских мужей и жен». «Двигающаяся в известном направлении жизнь использовала все пути и в конце концов уперлась в слепой закоулок. Выхода из этого закоулка нет. И вот естественно намечается и все больше зреет новое решение вопроса». Подытоживая, Ленин замечает:
«Положение крестьянина в капиталистическом обществе, действительно, безвыходное и «естественно» приводит в общинной России, как и в парцелльной Франции, к неестественному... не «решению вопроса», конечно, а к неестественному средству отсрочить гибель мелкого хозяйства».

БОЛЬШОЙ общественный резонанс вызвали «Записки врача», выдержавшие четырнадцать прижизненных изданий и неоднократно выходившие как у нас в стране, так и за рубежом. Над «Записками» В. Вересаев работал с 1895 по 1900 год, отобразив «впечатления от теоретического и практического знакомства с медициной, от врачебной практики» в Туле и в петербургской Барачной больнице в память Боткина, вспоминая, что они «дали мне такую славу, которой без них я никогда бы не имел и которой никогда не имели многие писатели, гораздо более меня одаренные». На книгу эту ссылается и В.И. Ленин, сравнивая в статье «Пророческие слова» (29 июня 1918 г.), «рождение человека» у В. Вересаева с рождением революции и социалистического строя, когда «во всем мире для старого капиталистического общества, беременного социализмом, начались родовые схватки», и когда «на нашу страну, ходом событий выдвинутую временно в авангард социалистической революции, падают теперь особенно тяжелые муки первого периода начавшегося акта родов». Описывая условия жизни человека в неравноправном обществе, писатель показывает сближение представителей интеллигенции с пролетариатом в борьбе против условий, при которых «бедные болеют от нужды, богатые – от довольства». С горькой усмешкой врач-повествователь признается, что вынужден говорить, «чтобы прачка не мочила себе рук, ломовой извозчик не поднимал тяжестей, а прядильщик избегал пыльных помещений».
Но и после Октябрьской революции, которую писатель принял с энтузиазмом, многие морально-этические отношения в здравоохранении продолжают быть актуальными. В 1936 году в «Советском писателе» книга вышла в обновленном виде, без ряда глав, при советской власти утративших значение. «Я оставил, однако, главу, трактующую о частной практике врача, – отмечал В. Вересаев. – Проклятый рубль, непрестанно шелестевший в прежнее время между врачом и больным, в настоящее время все больше отходит в область темного прошлого». Увы, с реставрацией контрреволюционного капитализма «шелестение» рубля, доллара, евро превратилось в повседневную практику российской, якобы бесплатной медицины, подогреваемую неадекватными ставками врачей, странными сокращениями именно там, где они, врачи, больше всего нужны – на селе, в небольших городах.
В повести «На повороте» (1901) кризис народнических идей прослеживается через трагические судьбы героев, идеи эти исповедовавших. Побывав в царской ссылке, бывший революционер Владимир Токарев мечтает уже об уютном имении, личном кабинете, жене-красавице, но «чтобы все это покрывалось широким общественным делом», под которым он разумеет пустопорожние разглагольствования о народе и дозволенные реформы. Однако внутренне его все же мучают угрызения совести, выражаясь в попытке самоубийства, после – в мрачном недовольстве всем и всеми, а революционные настроения, считает он, удел и дань молодости. Душевная опустошенность убивает в нем былые чувства к медсестре Варваре Васильевне, тоже уже пережившей «революционный прилив». Под тяжестью жизни, без настоящих идей, без счастья борьбы она умирает, сознательно заразившись сапом. Выразителем же лучших гражданских устремлений является у автора отчасти юный Сергей, но больше – ищущая боевое дело Таня, сестра Токарева. «Я хочу идти полным шагом, – говорит она. – Кто отстанет, догоняй...»
Восторженное письмо прислал В. Вересаеву А.М. Горький: «Мне хочется сказать Вам, дорогой Викентий Викентьевич, кое-что о той радости, которую вызвало у меня начало Вашей новой повести. Славная вещь!.. Вы пишете о тех, о ком надо писать, для кого надо, и о том, о чем надо. Молодежь – боевая, верующая, работающая – наверное, сумеет оценить Вас. Таня у Вас – превосходна!» А вот Владимир Ильич, дочитав до конца, несколько скорректировал свое мнение. В письме от 24 марта 1902 года он пишет матери, Марии Александровне Ульяновой, из Мюнхена в Самару: «Видаю иногда русские журналы – далеко не все и далеко не правильно. Как у вас довольны новой вересаевской повестью в «Мире Божьем»? Я поначалу ждал большего, а продолжением не совсем доволен». Но В. Вересаев всегда создавал художественные образы в соотнесении с тем, что наблюдал в данный момент, оставляя будущее как бы подернутым исторической дымкой, которая должна рассеяться временем. И если в повести «На повороте» он, например, лишь наметил тему пролетариата, приближая размышления Тани к практической деятельности рабочего-революционера Балуева, в повести «Два конца» он создает галерею разноплановых портретов рабочих людей, соединяя в одно произведение «Конец Андрея Ивановича» (1899) и «Конец Александры Михайловны» (1903).
Читая «Два конца», где работники типографской мастерской делают вручную тимики Пушкина, «Божественную комедию», карту России, нет-нет и хочется взять с книжной полки какую-нибудь книгу тех лет – в кожаном переплете, с нитяным торцом, с виньетками, и будто вживе представятся переплетчики, клейщицы, фальцовщицы, брошюровщики, увидится, как взявший работу домой из-за приступа чахотки «переплетный подмастерье Андрей Иванович Колосов, в туфлях и без сюртука, сидел за столом и быстро шерфовал куски красного сафьяна. Его жена, Александра Михайловна, клеила на комоде гильзы для переплетов». А за стеной их комнаты, снимаемой на Васильевском острове, живет работница табачной фабрики Елизавета Алексеевна – она «читает книжки», знается с людьми «умными», вроде «токаря по металлу из большого пригородного завода» и его друга, «еще более умного» Щепотьева. Познакомившись с ними, Колосов пробует «учиться в школе», вдруг убеждаясь, что «в стороне от него шла особая неведомая жизнь, серьезная и труженическая, она не бежала сомнений и вопросов, не топила их в пьяном угаре; она сама шла им навстречу и упорно добивалась разрешения». Чувство «товарищества», показывает писатель, свойственно рабочему люду, напоминая сценами посещения избитого в драке Колосова теми, кто на работе рвет себе наиболее выгодный заказ, но благое чувство глохнет в условиях мрачного быта, а тот умирает в сорок лет, так и не познав ничего путного. Удачливей «конец» его жены, старающейся идти по жизни «честным путем», что автор вынес в само название второй части повести. Александра Михайловна, красивая двадцатишестилетняя женщина, преодолевает искус пойти на панель ради прокормления шестилетней дочки, выходя замуж за нелюбимого «чухонца» Лестмана, давно в нее влюбленного...

И СЛОВОМ, и действием помогает В. Вересаев так желаемой им революции, видя в ней избавление от самодержавного гнета, социальной несправедливости. Он помогает ленинскому «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса, предоставляет свою квартиру для подпольных совещаний, хранит в больничной библиотеке нелегальную литературу, а открыто – подписывает протест министру юстиции против подавления студенческой демонстрации, за что его высылают в июне 1901 года в Тулу с запретом въезда в столичные города. Через год он добивается разрешения на выезд за границу, побывав в Германии, Италии, Швейцарии, Франции, живет в Крыму, подружившись с А.П. Чеховым и Л.Н. Андреевым, посещает в Ясной Поляне Л.Н. Толстого. А в Туле он установил контакты с местным комитетом РСДРП, организует литературные вечера, выручка же от них идет на революционную работу, просто помогает комитету собственными деньгами, пишет взволнованную прокламацию «Овцы и люди» с призывом: «Долой самодержавие! Да здравствует Социал-Демократическая Республика!» – ее распространяли в ходе рабочей демонстрации 14 сентября 1903 года, разбрасывали по всему городу.
Переехав в Москву, В. Вересаев в июне 1904 года был мобилизован в действующую армию. Врач военно-полевого госпиталя, он и участвует в боях на реке Шахе, в Мукдене, в Маньчжурии. Свои впечатления о героизме русских солдат и офицеров, а вместе с тем воровство и произвол «наверху», донесения о мнимых победах, «опустошенность русской военно-врачебной совести» писатель передал в «Рассказах о войне» и очерках «На войне (Записки)», утверждая, что истинное поле боя находится «внутри России – на работе революционной». Поэтому-то так сильно переживал он поражение революции 1905–1907 годов, что выразилось в повести «К жизни» (1908), где действуют ренегаты, унылые и безвольные, зациклившиеся на сугубо личных переживаниях, предавшие интересы русского народа, вечно оглядывающиеся на Запад и пресловутые «общеевропейские ценности».
Любопытно письмо к нему в апреле 1906 года от Леонида Андреева из Швейцарии: «Либо победит революция и социалы, либо квашеная конституционная капуста, – с пониманием цитирует он близкого товарища, – и тогда в Европе прибавится одной дрянной конституцией больше, новым рассадником мещан. Наступит история длинная и скучная. Власть укрепится, из кожной болезни станет болезнью органов и крови, и мой ближайший идеал анархо-коммунара – уйдет далеко. Здесь, в Европе, я понял, что значит уважение к закону, болезнь ужасная, почти такая же, как уважение к собственности». В 1909–1914 годах В. Вересаев пишет «Живую жизнь»: в первой части анализируется творчество Ф.М. Достоевского («Человек проклят») и Л.Н. Толстого («Да здравствует весь мир!»); вторая – «Аполлон и Дионис»– посвящена критике философских воззрений Ф. Ницше. Исследование нынче представляет немалый интерес в связи с различными спорами вокруг этих имен, нередко в угоду сиюсекундным политическим предпочтениям, искажающим их реальное значение и оценки.
В августе 1914 года писателя снова мобилизуют в армию. На сей раз он сначала служит в Коломне полковым врачом, затем командует военно-санитарным отрядом Московского железнодорожного узла, а после Февральской революции работает председателем комиссии Московского Совета рабочих депутатов, пока не переезжает в Крым, где у него в Коктебеле под Феодосией была в свое время куплена дача. Там он становится заведующим отделом литературы и искусства, членом коллегии Феодосийского наробраза. Власть в тех местах менялась быстро. После красных с их принципами равноправия, прямолинейно подчас трактуемыми, приходили махновцы со знаменами «Бей жидов! Спасай Россию!», их сменяли белогвардейцы, расстреливавшие коммунистов и всех им сочувствовавших, а далее многое повторялось опять, отчего в первую очередь страдали простые люди. Только мировая известность спасла В. Вересаева от смерти в 1918 году, о чем он кратко записывает: «Шесть раз был обворован; больной, с температурой в 40 градусов, полчаса лежал под револьвером пьяного красноармейца, через два дня расстрелянного; арестовывался белыми; болел цынгой». Ту трагическую вакханалию В. Вересаев отобразил на страницах романа «В тупике» (1919–1923).
Главная героиня романа Катя Сартанова позднее «часто припоминала тот кровавый хмель, который гудел в эти годы во всех головах и, казалось, вдруг обнаружил звериную сущность человека. И спрашивала себя через несколько лет: куда же девались эти миллионы звероподобных существ, захлебывавшихся от бурной злобы и жажды крови?» Ответом могли бы быть отчасти слова деревенского парня, насильно мобилизованного в армию Врангеля: «Через месяц придем к вам с красными флагами... И будет спокойствие». Страшным, но обреченным выглядит старый мир и его защитники: «У них была только неистовая злоба к большевикам, сквозь которую откровенно пробивалась ненависть к пробудившемуся народу и страх за потерю привычных удобств и выгод». Однако и большевик Корсаков признает «невозможность справиться с чудовищными злоупотреблениями и некультурностью носителей власти», подчеркивая также: «Сановничества много стало. Удивительно, как портит людей положение... пять минут ему ходьбы до ревкома, ни за что не пойдет пешком, обязательно вызовет машину. Уже ниже его достоинства. Нет каких-то устоев».
Вопрос о выходе романа отдельной книгой вызвал у некоторых р-р-революционеров сомнения и даже обсуждался на встрече В. Вересаева с критиками и руководителями партии и государства. «Раскатывали жестко», вспоминал он. За «сгущение красок» критиковал Л.Б. Каменев, а И.В. Сталин, наоборот, издание книги поддержал, отметив ее правдивость. Ф.Э. Дзержинский говорил об определенных «ошибках ЧК», выступив в защиту автора и его произведения: «Вересаев – признанный бытописатель русской интеллигенции. И в этом новом своем романе он очень точно, правдиво и объективно рисует интеллигенцию как ту, которая пошла с нами, так и ту, которая пошла против нас». Продолжением станет роман «Сестры» (1928–1931), где в центре вновь окажутся полнокровные женские образы, созданные согласно афоризму, высказанному в последнем произведении «Записи для себя», вобравшем отрывки из дневников, короткие рассказы, мемуары: «Скажи мне, как ты относишься к женщине, и я скажу кто ты».
В стремлении всегда идти в ногу с жизнью, В. Вересаев, наряду с «Невыдуманными рассказами о прошлом» (1941), пишет рассказы о советской молодежи – «Исанка» (1927), «Мимоходом» (1929), «Болезнь Марины» (1930), для чего селится вблизи завода «Красный богатырь», бывает в цехах, подолгу разговаривает с молодыми рабочими, инженерами, командирами производства. Его статья «Разрушение идолов» – о мужском эгоизме и женской гордости – была напечатана в 1940 году в «Известиях» и вызвала горячее обсуждение буквально во всей стране. Попеременно с этим он, лауреат Пушкинской премии 1919 года, создает художественно-исследовательские работы «Пушкин в жизни» (1926), «Жизнь Пушкина» (1933), «Спутники Пушкина», а с началом Великой Отечественной войны – «Пушкин в борьбе за родину». Пишет он и «Гоголь в жизни», переводит «Илиаду» и «Одиссею» Гомера, древнегреческих поэтов.
За свою многоплановую и многотрудную деятельность Викентий Викентьевич Вересаев в 1939 году награждается орденом Трудового Красного Знамени. В 1943 году ему была присуждена Сталинская премия первой степени – «За многолетние выдающиеся достижения». После Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941–1943 годов он получил медаль «За оборону Кавказа». В советские времена именем Вересаева были названы улицы в Москве, Туле, Богородицке, Ростове-на-Дону, Донецке (Сталино), Запорожье, Новосибирске, Феодосии, Коктебеле. В Москве, на Новодевичьем кладбище, где он похоронен, на черного мрамора скромном памятнике В. Вересаеву – слова из его рассказа «Легенда»: «...Да, в жизнь нужно входить не веселым гулякою, как в приятную рощу, а с благоговейным трепетом, как в священный лес, полный жизни и тайны».

В ЗАКЛЮЧЕНИЕ рассказа о своем с детства любимом писателе, не могу не сказать и вот что. Наблюдая, как терял авторитет его старший товарищ по борьбе, В. Вересаев говорит, что тот «одряхлел революционно», думая больше о собственных заслугах, нежели о бедах и чаяниях народа. Вывод писателя «не дряхлеть революционно» годен во все времена. Для коммуниста же это значит думать сначала об общем деле, а лишь потом о себе. И никак не наоборот.

Эдуард ШЕВЕЛЁВ

http://sovross.ru/articles/1501/29709

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср янв 18, 2017 12:18 pm

Еще раз о 1920 годах. Часть первая.

О 1920 годах

12 января, 9:29

... в свое время большевики получили страну не просто в кризисе, а в Суперкризисе – т.е., в ситуации, когда выйти из создавшегося положения невозможно иначе, как через разрушение системы и «откат» ее на более «низкий уровень». (Применительно к России – через развал, и, скорее всего, через полную утрату независимости.) Однако в итоге произошло все совершенно иначе – страна не только сохранила свою целостность и суверенитет, но и сумела стать мировой сверхдержавой. Собственно, само по себе разрешение подобной неразрешимой задачи является достаточноым для того, чтобы обратить на нее внимание. А с учетом того, что в настоящее время мы, похоже, переживаем похожий Суперкризис, данный опыт становится поистине бесценным.

Поэтому попытка обрести свой идеал именно в 1920 годах выглядит абсолютно логичной. Поскольку, ИМХО, брать более позднее время – те же 1930, не говоря уж о «Золотом веке» человечества (1950-1970 годах) – сейчас нет смысла. И не потому, что «Сталина у нас нет», а потому, что весь последующий взлет СССР (и всего человечества) основывался именно на том выборе пути, что был сделан в 1920 годы.

И не только в политическом плане – достаточно вспомнить «Общество изучения межпланетных сообщений», основанное в 1924 году. Собственно, я уже несколько раз приводил этот факт, как, наверное, самый яркий символ эпохи: в голодной и холодной Москве 1924 года собираются люди, которые хотят… лететь на другие планеты. И, что самое главное – им это удается. Нет, не сразу, конечно, и не «первым составом» - но именно ученик Цандера (основателя «Общества»), и поклонник Циолковского (другой основатель «Общества»), Сергей Павлович Королев оказался первым в истории, кто смог построить аппарат, покинувший Землю.

То есть, можно сказать, что в данный период закладывались проекты, принесшие свои плоды спустя десятилетия! Впрочем, можно вспомнить о еще более глобальных задумках, через два-три десятка лет претворившихся в силы мирового значения. К примеру, проект электрификации страна – ГОЭЛРО - был представлен Лениным в 1920 году на VIII Всероссийском Съезде Советов. Страна лежала в руинах, электричества не было даже в крупных городах. (Да что электричество, банально есть было нечего.) А председатель Совнаркома давал задание на разработку проекта обеспечения самым передовым видом энергии самых отдаленных городов и поселков. Эта мысль казалась настолько странной, что даже Герберт Уэллс, симпатизирующий Советской России, посчитал ее бессмысленной. Уэллс назвал Владимира Ильича «Кремлевским мечтателем» - в хорошем смысле слова – но при он этом даже не мог допустить, что все задуманное будет выполнено. Электрифицировать Россию тогда, когда электричества нет у многих жителей развитых стран – что может быть абсурднее? Тем не менее, данный проект оказался не просто выполнен – но перевыполнен: уже к концу 1930 годов мест, где бы не светила «лампочка Ильича», почти не осталось.

Или, к примеру, в это же самое время был заложен «хребет» советского авиастроения. Еще в 1918 году по распоряжению Ленина был создан Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ), ставший базой для указанной отрасли. И остающийся ей до сих пор! А уже в 1923 году работник данного института, Андрей Николаевич Туполев, строит первый в стране цельнометаллический самолет АНТ-1. Еще раз напомню – Гражданская война только закончилась, большая часть заводов стоит а большая часть городского населения живет своими огородами или перепродажей того, что еще осталось. И в этих условиях строят передовой - даже по мировым стандартам - самолет. Причем, что еще интереснее – из отечественного материала «кольчугалюминий» (по названию поселка Кольчугино, где его производили). Последний являлся аналогом знаменитого «дюраля», сплава из немецкого города Дюрен, полученного в 1917 году. «Дюраль», как известно, открыл дорогу практического использования алюминия в авиации – да и вообще, дорогу к самолетам в современном смысле слова. А сплав из Кольчугино сделал то же самое для Страны Советов. И выплавлен данный "кольчугалюминий" был в том же 1922 году.

* * *

И таких примеров – масса. Удивительным образом, разоренная и «расколотая» - по мнению наших современников - страна занималась такими делами, которые еще недавно нельзя было представить. Это, удивительным образом, позволяет пересмотреть саму идею «расколотой нации», и однозначно негативное восприятие подобного состояния, являющееся в настоящее время непререкаемой истиной. Еще больше «масла в огонь» может подлить та широко известная информация, что огромное количество раннесоветских достижений, на самом деле, имеют более давнюю историю. К примеру, упомянутый выше план ГОЭЛРО начал разрабатываться еще в рамках знаменитой «Комиссии по изучению естественных производительных сил», созданной в 1915 году. А по факту работать над идеей электрификации страны начали еще раньше. Так же, например, еще до революции российскими учеными была поставлена задача изучения радия – перспективного элемента, открытого в 1898 году супругами Кюри. Однако Радиевый Институт – главный научный центр изучения радиоактивных веществ – был создан только в 1922 году.

Самое интересное тут то, что у руля созданного учреждения встал Владимир Иванович Вернадский – человек, отношения которого с Советской Властью были, мягко сказать, не блестящими. Кадет, профессор и приват-доцент – в общем, человек весьма успешный в «прошлой жизни». Жил в прекрасной квартире с необходимым числом комнат (привет Булгакову!), преподавал в университете, мог спокойно выезжать в Париж или Вену. Правда, при этом любое начинание Вернадскому приходилось буквально «выдирать» у царского правительства. Сколько сил было положено им и другими русскими учеными, к примеру, на организацию той же КЕПС. А ведь о том, что Россию надо изучать, более того, что Россию надо преобразовывать, большинству образованных людей было ясно еще с середины XIX века! (А Михаил Васильевич Ломоносов говорил об этом еще раньше.) Но – глухо!

Удивительно, но "царский режим" (несмотря на постоянную смену монархов), относился к любым инициативам интеллигенции одинаково: самих интеллигентов кормил и лелеял - даже при учете их вечного либерализма (если они, конечно, не заходили слишком далеко). (Что поделаешь – профессоров мало, поэтому особой возможности гнобить их не было.) Но вот любая инициатива, выходящая за пределы штатных затрат, воспринималась в штыки. Причем, что самое удивительное, не только финансовыми органами.

На самом деле, российское общество периода «Заката Империи» оказывалось в этом плане довольно неоднородно. Точнее, оно буквально раскалывалось на два «лагеря». (Вот он, упомянутый выше «раскол».) Одна его часть желала преображения страны. Причем очень часто желало активно. Эти люди готовы были срываться с мест, как упомянутый выше Вернадский. Из теплых «приват-доцентьих» квартир они по доброй воле пересаживались на телеги, ночевали в избах, а то – и под открытым небом. И все это ради того, чтобы дать России возможность использовать свои богатства. Они готовы были годами ходить по кабинетам, просить, упрашивать, стиснув зубы от омерзения, объяснять бюрократам и чинушам, в чем суть предлагаемых проектов. Они ехали в глубины страны, чтобы лечить детей - и через трубочку ртом отсасывали дифтерийные пленки, ежесекундно рискую самим заболеть и умереть. (И умирали.) Они шли в Сибирь, на поиски месторождений природных ископаемых – вместо того, чтобы честно и добросовестно прожить свою жизнь в теплых кабинетах. Они на свои деньги строили разнообразные машины, довольствуясь при это самым простым бытом – в то время, когда их образование и ум могли позволить прожить если не в роскоши, то в высоком достатке.

Наконец, многие из людей «этой стороны» шли по самому рискованному пути – по пути борьбы с режимом. При этом следует понимать, что "путь революционера" состоят даже не столько в выборе постоянной опасности с риском потери жизни. Но в выборе непрерывной, тяжелой работы, выборе потери постоянного места в жизни, что реально как бы не более тяжелым, нежели указанный выше риск. И, что самое главное, это был выбор практически без надежды увидеть плоды рук своих – поскольку уже после неудач народовольцев стало понятно, что скорой революции в России не ожидается. (Да, в реальности это представление оказывалось неверным – но послезнания у русских революционеров не было.) Впрочем, я бы не выделял особо эту разновидность «служения народу» - поскольку, как сказано выше, положение революционеров не особенно разнилось по сравнению с положением основной части «новаторов». (Скорее можно сказать, что психологически им было легче, нежели остальным – поскольку они уж точно знали, как к ним будет относится и государство, и обыватель.) Для тех же, кто делал своей целью преображение страны в научной, медицинской, технической или, к примеру, педагогической сфере, очень часто было непонятно то отношение, которое заявляла к ним «вторая часть» общества.
* * *

В смысле, тот самый «второй лагерь» указанного раскола, который считал своим долгом не просто не интересоваться проектами «первых», но и всячески им препятствовать. И тут стоит сказать две важных вещи. Во-первых, как уже говорилось, к этому «лагерю» относились не только люди, непосредственно имевшие отношение к выделению средств. Если бы речь шла только об этом, то вряд ли можно было говорить о расколе общества – деньги на новые проекты практически всегда и везде дают очень неохотно. (Правда, есть исключения, но о них надо говорить отдельно.) А, во-вторых, стоит понять, что подобное деление вовсе не являлось полным аналогом довольно универсальной дихотомии: «новаторы-консерваторы». Т.е., противниками указанной выше категории людей зачастую оказывались граждане, достаточно прогрессивно настроенные – бизнесмены (купцы), государственные служащие, люди искусства. Более того, часто это были люди, реально любящие свою Родину и заботящиеся о ее процветании.

И поэтому –не желавшие ей перемен. Причем, не только политических – что было бы понятным. Однако «консерватизм» охватывал и иные области – к примеру, группе педагогов, желающих установить в стране всеобщую систему образования (то, что впоследствии сделали большевики) противостояло множество людей, уверенных, что для мужика знание будет не просто лишним – но вредным, ухудшающим качество его жизни. И что гораздо лучше – и для мужика, и для государства – было бы развитие православия, дающего необходимые нравственные скрепы. Еще раз – так думали не только замшелые консерваторы, так считали многие популярные мыслители. Сам расцвет «русской религиозной мысли», случившийся в начале XX века, был, во многом, и построен на указанной максиме: на том, что «плоды Просвещения» оказались не столь уж сладкими, как могло показать ранее. Все эти Флоренские, Бердяевы, Булгаковы или Соловьевы не были какими-то средневековыми фанатиками – напротив, эти люди имели прекрасное образование европейского уровня, обладали знанием о передовых достижениях науки. И – вели речь, к примеру, о «Софии – премудрости Божьей». Или – о Катехоне, и о России в данном качестве.

Еще раз – большинство людей, противившихся развертыванию инноваций в стране, знали про атомарную теорию и про открытия Пастера. Они изучали в гимназиях астрономию. Вполне возможно, что они могли читать о моделях атома Резерфорда и об открытиях Кюри. Они пользовались трамваем и телеграфом, знали об изобретении Попова, и в случае болезни вызывали к себе врача, а не священника. И, тем не менее, они желали остановить распространение просвещения в стране. Причина была проста – они так же знали (быть может не явно) о том, на чем же основывается их довольно приемлемое положение. А основывалось оно исключительно на нищете и бесправии основной массы населения. На разделении «мужики-баре». Поскольку Российская Империя, при всем своем внешнем богатстве, была страной бедной – с низким уровнем прибавочного продукта на одного человека. И обеспечить всех хоть каким-то подобием европейского уровня жизни она не могла.

А значит – единственный шанс «русским европейцам» выжить состоял в том, что делать это он должен был за счет нищеты всех остальных. Разумеется, признаться в этом был тяжело – но неявно подобное представление прекрасно чувствовалось. Например, это проявлялось в убежденности о «душевности» и «духовности» русского общества – раз там существует почтительное отношение к «старшим», т.е., к господам, то значит, оно лучше «бездуховного Запада». Ну, а «нигилисты» - т.е., все противники подобного почтения, разумеется, воспринимались, как посягатели на эту нравственность. Впрочем, указанная бедность и возможность поддержания сколь либо приличного уровня развития лишь за счет запредельного неравенства проявлялась и в иных формах. К примеру, если брать ту же электрификацию, то до Революции значительной проблемой для нее выступала частная собственность. А точнее – дороговизна отчуждения земель для тех же электрических линий: дело в том, что большинству землевладельцев электричество было банально не нужно. Ни помещики, ни кулаки просто не имели достаточно средств для того, чтобы преобразовать свое хозяйство под новые технологии. А значит, к электричеству они относились, как к чисто «внешнему фактору», не «срубить бабла» под которое было бы грехом.

Примерно то же самое можно сказать про любые иные инновации. Слишком велика была бедность России для того, чтобы развертывать в ней систему современной агрономии, строить элеваторы, развивать землеустроительство, и заниматься прочими подобными вещами. Слишком мал был бы доход от подобных титанических затрат. Поэтому большинство жителей Империи – от местных «купчин» до высших чиновников, считало своим долгом блокировать все проекты изменения жизни. (При этом, к примеру, «на искусство», «на роскошь» или «на религию» денег не считали – поскольку от этого всего можно было получить практически немедленную отдачу. Хотя бы и в символическом плане – как в случае с Церковью.)
* * *

В общем, можно сказать, что основной водораздел в стране пролегал между теми, кто желал бы развертывания изменений, которые, в будущем, могли бы решить большинство проблем. И теми, кто не желал терять существующее положение, кто желал бы сохранить текущее положение – как основу для существования. Причем, еще раз отмечу, в последнюю категорию попадали не только махровые консерваторы – но и многие «передовые люди»: поэты, писатели, художники, мыслители и т.д., чья деятельность была возможна только благодаря указанному выше «обдиранию мужика». И, если честно, странно было бы от них чего-то иного – если ты не мужик, конечно. Проблема была только в том, что в условиях Суперкризиса сохранение подобного положения было невозможным. Поэтому указанный скрытый «раскол», рано или поздно, но должен был перейти в открытый. Что и случилось. Но об этом будет сказано несколько позднее…

Еще раз о 1920 годах. Продолжение.

14 января, 9:27
Итак – раскол России произошел отнюдь не во время Гражданской войны. И даже не во время Революции 1917 года – в это время он лишь оформился окончательно. А вызревать он начал гораздо раньше – еще с момента Первой Русской Революции, когда русская интеллигенция оказалась перед выбором: или продолжать поддерживать борьбу за улучшение жизни народа, при этом опасаясь потерять свое преимущественное положение. Или поддержать правительство – как «единственного европейца», и позволить существующему режиму продержаться как можно дальше. Выбравшая последний путь часть «мыслящего слоя» общества выразила свою позицию в известном сборнике «Вехи». Именно там было положено начало новому направлению в жизни общества – «антинародному», если так можно выразиться, либерализму. Не консерватизму в привычном, «черносотенном» представлении, но признания того, что лучше государственный деспотизм, нежели обретение массами своих прав. Разумеется, указанная «демофобия» до определенного времени открыто не декларировалась: российский либерализм –по историческим причинам – был либерализмом демократическим. Однако стоило стране вступить на путь Суперкризиса, как то, что до этого скрывалось под «туманом обыденности», неожиданно стало явным.

Именно в указанном расколе общества – причем, расколе сформировавшемся – и лежит основная причина трагедии того исторического события, которое принято именовать Гражданской войной. Именно раскол российского «образованного класса» стал главным источником жестокостей, порой доходящих до абсурда – при том, что основная масса населения являлась довольно однородной. (Крестьяне составляли 86% населения страны, к ним можно прибавить 10% мещан, являющихся такими же мелкими хозяевами.) Поэтому неудивительно, что первоначальное установление Советской Власти было воспринято довольно благосклонно – недаром подобный процесс впоследствии называли «Триумфальным шествием». Например, в период первой же недели после событий 25 октября, Советская Власть была установлена в 28 крупнейших городах страны. Причем бои местного значения были лишь в Москве, на большей же части России власть перешла в руки Советов практически бескровно. Несколько сложнее была ситуация на Юге, где в связи с особенностями местного устройства поддержка большевиков была минимальной. Но и тут Советы оказались победителями где-то к январю 1918 года, так же без большого кровопролития.

Более того, «Красные» сумели получить поддержку и на «национальных окраинах». 12 декабря Всеукраинский Съезд Советов объявил Киевскую Раду вне закона, а уже к январю Украина полностью стала советской. Основная масса ее жителей – селян и мещан, не говоря уж о рабочих – охотно предпочла «Советы» местным националистам. Примерно то же самое можно сказать и о белорусах. Единственная территория, где националистические силы оказались сильнее – это Закавказье, что так же связано с местными особенностями. (Тут Советская Власть была установлена лишь в 1920-1921 годах) А так даже Средняя Азия, в целом, признала произошедшую революцию. Да что Средняя Азия – та же Латвия в 1918 году объявила себя Латвийской Советской Республикой. И лишь в 1920 году, при поддержке Германии и Польши, буржуазным силам тут удалось взять верх.
* * *

Впрочем, подробно расписывать процесс признания Советской Власти в данной теме нет смысла. Достаточно указать лишь на то, что по сравнению с последующими событиями, он происходил поразительно легко – что могло значить только одно. То, что «большевистская диктатура» действительно соответствует народным нуждам. Данный момент обыкновенно упускается нашими современникам, сводящими весь процесс установления Советской Власти исключительно с последующей Гражданской войной, и тем самым, предписывая большевикам ее начало. В то время, как в реальности все происходило ровным образом наоборот. Сейчас это странно звучит – но в том же 1918 году Советская власть занимается… открытием научных институтов, включая уже упомянутый ЦАГИ, Государственный оптический институт (известный нам по пасте ГОИ), Институт изучения мозга и т.д. В общей сложности было создано 33 крупных научных центра. Или проводит реформу системы образования, делая то, о чем российские педагоги (и не педагоги) буквально молили прежнее правительство последние два десятилетия – а именно, вводит обязательное начальное образование для всех детей. Или занимается развертыванием массового здравоохранения, создав для этого особый Народный Комиссариат. Или решает «жилищный вопрос» (реальный, а не мифический, о котором писал Булгаков) - переселяет рабочих из подвалов, чердаков и землянок в «буржуйские квартиры», зачастую простаивающие. Сейчас это кажется жестоким по отношению к прежним хозяевам – но разве не жестоким было проживание людей в условиях, не соответствующих элементарным нормам?

Или решает проблему обеспечения едой голодающих городов – пускай по карточкам, но дает рабочим минимальный паек, не позволяющий умереть с голоду.Вводит самое современное в мире трудовое законодательство с 8 часовым рабочим днем, борется за равноправие женщин, рассматривает идею всеобщей электрификации, впоследствии выразившуюся в плане ГОЭЛРО и т.д. и т.п. Наконец, пытается выбраться из ведущейся кровопролитной бойни путем заключения мира. Да, мира сепаратного, «похабного» - но не надо забывать, что это происходит в условиях фактического развала прежней армии. Да, кстати, и новую, Красную армию Советская Власть так же начинает отстраивать – и как бы не оценивать ее силу, нельзя не сказать, что по сравнению с тем, что было «до» (а была неорганизованная толпа людей, желающих любыми силами свалить с фронта – в лучшем случае) – само ее появление выглядит успехом.

В общем, можно сказать, что с самого начала своей деятельности большевики приступили к усмирению Хаоса, к структурированию распадающейся русской реальности. И большинством населения были восприняты именно так. Большевики дали землю и мир, хлеб и защиту – пускай и небезпроблемно, пускай с огромными перекосами – а это было именно то, чего ждал русский (и нерусский) народ. Поэтому можно было бы надеяться, что особой крови Русская Революция не принесет – как не принесла, к примеру, Кубинская Революция. Но в реальности получилось иначе. Нет, конечно, можно «свалить все» исключительно на неблагоприятные «внешние факторы» - на иностранную агрессию, к примеру, со стороны Германии. Которая не удовлетворилась заключенным миром и оккупировала Украину с Прибалтикой, вызвав опаснейший кризис в стране. (Достаточно сказать, что были утеряны наиболее плодородные земли, дававшие наибольшее число хлеба – что привело к ужесточению продовольственной политики.)

Или со стороны Антанты – недаром, пресловутое «Сердечное согласие» на долгие годы стало для нашей страны обозначением агрессора. К примеру, одним из ключевых моментов в запуске полноценной Гражданской войны стал мятеж Чехословацкого корпуса, поднятый по приказу Союзного командования. (Интересно, что сами чехи, в общем-то, были настроены довольно лояльно к Советской власти, поэтому попытки доказать, что их мятеж был вызван исключительно «внутренними» причинами, выглядят довольно странно.) Именно этот мятеж, по сути, и привел в движение механизм новой хаотизации России на большей части ее территории. Начавшееся движение к упорядочиванию было сломано – и потребовалось еще два года и усиление на порядки уровня эскалации, прежде чем народ и Советская власть сумели снова выйти на уровень 1918 года. Впрочем, только чехословацким мятежом действия Антанты не ограничились – ее интервенции подверглись ключевые порты и территории страны. Что так же не способствовало ее развитию.
* * *

Однако, говоря о внешнем воздействии, не стоит забывать о главном факторе, приведшем к эскалации конфликта – а именно, об упомянутом расколе. Катализатором к нему выступило – как это не странно – уже указанное выше начало позитивных изменений в обществе, начало отстраивания новой, низкоэнтропийной социосистемы. Собственно, указанную особенность следует рассматривать отдельно и очень подробно – поскольку речь идет о важном законе социодинамики – но мы тут это делать не будем. Просто отметим, что как только стало ясно, что большевики реально собрались вытаскивать страну из кризиса - вместо того, чтобы как все прошлые силы, заниматься «дележом портфелей» - то сразу же стал вопрос: за счет чего это будет делаться. Ответ был единственно возможным и неоспоримым: за счет тех, чей уровень жизни многократно превышал общенациональный. Собственно, иного пути быть не могло – поскольку хаотизация в 1917 году вышла на такие значения, что получить «энергию» для отстройки новой социосистемы с простого народа было невозможно. Просто потому, что пошло уже разрушение глубинных структур общества – и единственный шанс оставался лишь в том, чтобы позволить новому локусу развернуться в общество ранее, нежели все окончательно рухнет

И нужно было или принять предложенный выход, понимая, что это единственный путь сохранить страну. И что единственный вариант выживания личного и государственного – это работа с полной отдачей без ожидания какого либо вознаграждения. Поскольку вознаграждением будет само существование России. Или же принять за норму возможность уничтожения последней, ликвидацию социосистемы и «пожирание» ее кусков соседями – с попыткой удержания своего привилегированного положения. И вот тут указанное разделение «образованных сословий» и сыграло роковую роль. Это очень хорошо видно, например, при разборе воспоминаний людей, прошедших через указанные события. Одни однозначно выбирали Россию – в смысле, готовы были идти на любые лишения, лишь бы позволить стране выйти из кризиса.

Другие же… Ну, другие восприняли случившееся несколько по иному. К примеру, так, как почти «эталонный» белогвардеец Турбин из булгаковской «Белой гвардии»:
«…Вот что нужно было сказать немцам: вам нужен сахар, хлеб?
- Берите, лопайте, кормите солдат. Подавитесь, но только помогите. Дайте
формироваться, ведь это вам же лучше, мы вам поможем удержать порядок на
Украине, чтобы наши богоносцы не заболели московской болезнью. И будь
сейчас русская армия в Городе, мы бы железной стеной были отгорожены от
Москвы…»
Тут самое интересное даже не то, что Турбин (а по сути, он излагает мысли самого Булгакова времен Гражданской войны) предлагает союз с иностранными захватчиками, с которыми еще недавно сам воевал. А то, что указанные ценности, которыми Турбин собирается расплачиваться с немцами за поддержку, в реальности ему не принадлежат. Т.е., пусть немцы отбирают хлеб у крестьян – но только помогут в войне с большевиками. А ведь речь идет даже не об оккупации – а об откровенном отделении Украины и превращении ее в германскую колонию, причем на откровенно антирусской основе – вот чем была Украина «геттьманская». Казалось бы – для русского патриота это самое худшее, что может произойти – какими бы извергами не были большевики, они все равно «свои», русские. Именно поэтому они откровенно поддерживались большинством населения Украины – которое еще не забыло свои исторические корни. А вот для многих представителей «образованных сословий» дело обстояло наоборот: они были готовы пожертвовать страной, лишь бы их спасли от «грядущего хама».
* * *

Постоянно ссылаясь на «похабный» Брестский мир, противники большевиков, тем не менее, постоянно старались заручится поддержкой любых националистических или оккупационных сил. Сам успех Белого Движения, по сути, был связан исключительно с поддержкой «союзников». Достаточно вспомнить катастрофический «Ледяной поход» 1918 года, когда Белые пытались вести борьбу, опираясь на свои собственные силы. И совершенно иные результаты после начала интервенции, когда «борцы с большевиками», получив иностранное снабжение, сумели дойти чуть ли не до самой Москвы. (Правда, до самого конца костеря союзников за то, что последние не оказывали прямую военную поддержку.) Ну, или взять известный «фейл» Колчака, произошедший с ним после завершения чехословацкого мятежа – включая позорную выдачу последнего большевикам чехами. А ведь казалось, что вот-вот, и Колчак размажет «большевистскую сволочь» по стенке. Впрочем, и сам «Адмиралъ» - английский офицер, ставший главой «русского правительства» - так же прекрасно символизирует парадоксальность Белого Движения. Как говориться, мундир английский, табак японский…

Но даже обращение к иностранным державам за «помощью», причем, разумеется, на условиях этих самых иностранных держав (а как еще могло быть в подобной ситуации?) – это еще не все. Не менее интересна та политика, которую вели Белые в то время, когда им удавалось получить контроль над той или иной территорией. Выше уже сказано, что большевики, получив власть, начали организовывать научные центры, вводить всеобщее образование и обеспечивать население гарантированными пайками. Их противники же, в первую очередь, приступали к расправе над лицами, замешанными в связях с «красными». А затем – к установлению жесткого «полицейского режима», как главной опоры своей власти. Впрочем, самое удивительное тут то, что ведя достаточно жестокую борьбу с инакомыслием и расстреливая даже в случае малейшего подозрения в «большевизме», они умудрялись при этом полностью «прошляпить» экономику, отдавая ее на откуп всевозможным спекулянтам и жуликам. Об этой особенности «мучеников за Россию» постоянно писали сами же белогвардейцы и лица, им сочувствующие – справедливо видя в этом одну из причин своего поражения. Но безрезультатно – белая контрразведка оказывалась поразительно беспомощной при малейшем столкновении со случаями коррупции. (Причина, думается, очевидна. Впрочем, разве не так же было в период «гибели Империи» - когда вся полицейская машина была занята борьбой с революционерами – а воровство в высших кругах при этом цвело ярким цветом.)

Итог всего этого был один – однозначное и неизбежное банкротство «Белой идеи», от чего не спасло ни иностранная поддержка, ни ошибки самих большевиков. Собственно, и прекращение интервенции (т.е. открытого вмешательства иностранных держав в дела России), как таковой, было, во многом связано, как раз с появлением понимания бесперспективности Белых. Постоянные «фейлы» «спасителей России», основанные на потрясающей неспособности их к борьбе с Хаосом (а точнее – наоборот) – к 1920 году очевидным далеко практически всем. На этом фоне никакие военные успехи, боевая выучка и реальная страсть к борьбе уже не могла помочь – победа Красных оказалась предопределена. А Белым оставалось лишь жалкое существование изгнанников со своей земли – как закономерный итог неверного выбора. С этой точки зрения судьба белогвардейцев действительно является трагедией – трагедией в классическом смысле, как невозможности покорить Судьбу при изначально неверном понимании реальности.
* * *

Впрочем, не нам писать о трагедии непонимания реальности. Единственное, что стоит отметить тут – так это то, что в итоге Хаос все равно проиграл. Страна все равно встала на тот самый путь, который был выбран в 1917-1918 годах - на путь построения нового социума. Однако за указанный «зигзаг истории» пришлось заплатить миллионами жизней и колоссальным разрушением страны. Но одновременно это же принесло и определенное понимание – понимание того, насколько важно стремление к развитию, и насколько ценно умение совместной работы. Не взирая на сословную принадлежность. Гражданская война оказалась катализатором не только раскола общества, но и консолидации его «созидающей части». На какое-то время «пелена» обыденности была буквально сброшена, и внутренние, фундаментальные механизмы общественного развития обнажились в своей пугающей ясности. Разумеется, это был всего лишь миг – и чем дальше уходило строительство «новой жизни», тем сильнее сгущался новый «туман». Однако кто мог – тот понял. Собственно, это и есть главный исторический итог указанных событий – Революция показала, каким образом «правильный», т.е., совпадающее с направлением «исторического потока», выбор стратегии поведения может помочь выбраться из самых катастрофических положений. Русский Суперкризис – а по сути, Суперкризис мировой – был разрешен, несмотря на полную невозможность подобного разрешения. И хотя последующую историю трудно назвать «спокойной», она, тем не менее, является однозначно восходящей – с чем и можно поздравить человечество.

Впрочем, важнее поздравлений для нас является «возращение понимания» указанного явления, введением в оборот найденных тогда механизмов социодинамики. С учетом текущего положения вещей – данное действие есть жизненная необходимость…

Еще к пониманию ситуации в 1920 годах.

15 января, 10:15
Попался интересный материал как раз на тему раскола в России начала XX века.

Оригинал взят у d_clarence в Откуда фингал на последнем фото Николая Гумилева.
Существует известная фотография Николая Гумилева, приговоренного к расстрелу:

На ее основании выводятся утверждения, что озверевшие чекисты побоями выбивали из безобидного поэта нужные показания.
Про выбивание показаний вранье - все необходимые показания были получены задолго до. Вот остальное - правда. Гумилев огреб при задержании.
Чекисты были действительно очень и очень злые и принимали его максимально жестко, в лучших традициях "маски-шоу". И понять их очень даже можно - чтобы выйти на него и его "друзей", Петроградская ЧК потеряла 5 (пять) агентов убитыми! Напомните: в какой операции за последние годы, даже на Северном Кавказе, ФСБ несла подобные потери в кадровых офицерах?
За что арестовали и расстреляли Гумилева.

После ликвидации Кронштадтского мятежа, многие его организаторы бежали в Финляндию, где был организован "Временный Ревком". В конце мая 1921 года Петроградская ЧК получила агентурные сведения, что в город по поддельным паспортам направлены боевики этой организации. В июне чекисты напали на след и смогли арестовать матроса М.А. Комарова, исполнявшего во время мятежа обязанности коменданта Кронштадтского Ревкома. Взяли его так аккуратно, что замести следы он не успел - на его квартире нашли динамит, типографский станок, фальшивые деньги и, главное, документы других боевиков. Без пыли и шума взяли остальных.
Группа носила название "Объединенная организация кронштадтских моряков". Каждый ее участник назначался главой районных подпольных ячеек, которые предстояло создать из контрреволюционных элементов.
На допросах быстро выяснилось, что эта группа входит в другую, более крупную - "Петроградскую боевую организацию" (ПБО), целью которой является вооруженный переворот в Петрограде и организация иностранной интервенции. О ПБО в ЧК знали из эмигрантских агентурных донесений, но на след ее выйти не могли. А тут один из задержанных назвал фамилию профессора В.Н. Таганцева

Таганцев проходил ранее по делу ликвидированного "Национального центра", но за отсутствием достаточных улик остался на свободе.
Таганцева тут же арестовали, но давать показания он наотрез отказался. Чекисты его не били, а стали искать другие ниточки через арестованных боевиков. Выяснили, что деньги на организацию пересылаются из Финляндии курьерами. На границе были устроены засады и удвоена бдительность. Вскоре, при пересечении границы, в перестрелке, был убит курьер- служащий разведотдела финского генштаба Герман. При нем найдена крупная сумма денег.
Чекистом стало ясно следующее:
1. В Европе сейчас начнут искать другие пути финансирования.
2. Участники ПБО в Петрограде непременно должны занервничать из-за отсутствия Таганцева и финансирования.
Зарубежным агентам поручили вовсю следить за Врангелем и его организацией "Союз освобождения России". И правда: почти сразу, на одном из заседаний, агенты срисовали бежавшего из Петрограда участника Кронштадтского мятежа, бывшего артиллерийского полковника В.Г. Шведова. Установив за ним слежку выяснили, что он получил бабло, фальшивые паспорта и задание выехать в Петроград для активизации работы "ПБО". Параллельно с ним, для усиления, в Петроград был направлен лично Врангелем поручик П.В. Лебедев.
Петроградская ЧК приготовилась к встрече. Было усиленно наблюдение за всеми подозреваемыми в контактах с белой эмиграцией. На явочных квартирах, указанных арестованными боевиками, были устроены засады.
Первым попался Лебедев. Комиссар эсминца "Азард" не понял, с чего это комендор Золотухин, бывший офицер, будучи с виду здоровым, просит увольнительную по причине болезни и сообщил куда следует. Чекисты навестили его дома, где он бодрый и здоровый чистил револьвер. На квартире устроили засаду. Вечером в дверь постучал сам поручик Лебедев. Золотухин открыл дверь не подав условный сигнал. Поручик стал сразу шмалять в дверной проём во все, что движется. Его скрутили, когда он поднес пистолет к виску, оставив последний патрон для себя. Один чекист был убит на месте. Первый.
На следующий день в засаду на квартире дворянки Т.Н. Арнгольд попал Шведов, который при аресте бросил револьвер на пол, выхватил браунинг и убил двух чекистов, прежде чем потерял сознание. Два и Три.
Вот этих двоих на допросах били. Заодно арестовали владельцев явочных квартир: дочку генерала Рафаиловича Е.Г. Манухину, купца И.Д. Калачева, помещицу О.С. Лунд, дворянку М.В. Карлович, контрабандистов В.П. Матвеева и К.М. Зубер.
Таганцеву устроили очную ставку со всей этой шоблой и популярно объяснили, что ЧК несколько выбешивает терять людей из-за подобных м..даков. Таганцев стал давать показания.
Он сознался, что является главой ПБО. Своими замами назвал задержанного Шведова и убитого Германа (кличка "Голубь").
Стало известно, что ПБО имела два крыла: "профессорское" и "офицерское".
Профессорское крыло готовило воззвания и агитацию, осуществляло шпионаж в госорганах, готовило различные проекты на случай переворота и должно было сформировать первое переходное правительство Петрограда. В него входили: князь Шаховской (смог удрать) и профессор М. Тихвинский - бухгалтерия организации и создание подставных контор для отмыва денег; профессор Н.Лазаревский и бывший сенатор Манухин - идеология, контакты с зарубежьем (они сдадут Гумилева). Кроме них, в крыло входили князья Туманов и Ухтомский, которые хранили и распространяли контрреволюционную литературу, и геолог Козловский, на квартире которого хранился динамит и собирались ручные бомбы.
Офицерское крыло возглавлял сподвижник Юденича П.Иванов и его задачей была подготовка вооруженного восстания и вербовка сторонников из числа бывших офицеров, служивших в Красной Армии. Боевики крыла уже успели потренироваться "на кошках" - взорвали памятник Володарскому и подожгли трибуны на первомайской демонстрации.
В Петрограде пошли повальные аресты.
Арестованный бывший офицер Г.Рооп дал показания, что на квартире флотского офицера Г. Дмитриева происходят встречи с агентом английской разведки Старком. На квартиру отправилась группа захвата. Когда группа зашла в квартиру, в ней действительно находился Старк, который застрелил двух чекистов, выпрыгнул в окно и скрылся. Его не поймали! Ушел! Четыре и Пять!
А на следующий день люди из той группы брали Гумилева. Немного по-другому теперь смотрится его фотография из начала поста, правда?
Всего по делу было арестовано 200 человек. Вопреки Википедии, которую петроградские чекисты и ревтрибунал почему-то не читали, расстреляли не всех, только 61 человека. Большинство получили и отбыли различные сроки в исправительно-трудовых лагерях. А некоторые даже были помилованы, прощены и восстановлены на работе. Например Михаил Названов, который свел Таганцева с меньшевиком Богомилом, а через него и с подпольной меньшевистской сетью. Названов написал покаянное письмо, просил прощения у советской власти и обещал честно служить народу. Дзержинский переслал его письмо Ленину. Ленин изучил не только его письмо, но и биографию. В результате Названов был помилован и взят на работу в Госплан.
Расстреливали только за конкретные дела с отягчающими. Конкретно Гумилева приговорили к расстрелу за сочинение и изготовления лозунгов и воззваний кронштадстких мятежников ("За Советы без большевиков!" - это его) и прокламаций будущего восстания. Все листовки и черновики были найдены на его квартире.

Более подробно про дело ПБО можно почитать у следователя по особо важным делам Прокуратуры СССР Д.Л. Голинкова в книге "Крушение антисоветского подполья в СССР" М., 1975, где он разбирает следственные дела. Конкретно про ПБО - с.499 "Раскрытие "Петроградской боевой организации".
Кроме того, есть серия его статей в "Вопросах истории" #12 за 1967 и ##1-2 за 1968-й. Про Гумилева в #1.

http://anlazz.livejournal.com/ 15 января 2017 г.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн янв 23, 2017 7:24 pm

«Со дня на день может вспыхнуть революционный ураган»

Социальная хроника 1917

Начинался февраль 1917-го – последний месяц существования Российской империи, которая стремительно разрушалась. Сегодня так называемые охранители, которые в любых социальных протестах и революционных событиях видят исключительно «внешний заговор», твердят: мол, никаких объективных причин для свержения царской власти не было.

Но так ли это? Обратимся к историческим свидетельствам тех дней.
«Приближение конца измеряется неделями...»

«В Твери, как сообщает наш корреспондент, уже нет ни белого, ни черного хлеба. Нижегородские мельницы стоят. Даже Сибири, которая, казалось бы, должна задохнуться в невывезенной пшенице, коснулось тлетворное дыхание петроградской анемии. В Томске уже вводят хлебные карточки, и слышатся толки о том, что деревня скупает в городах муку, угрожая голодом горожанам. Приближение конца измеряется теперь уже не месяцами, а неделями, может быть, днями. Не сегодня завтра мы станем лицом к лицу с всеобщим и повсеместным кризисом всего: хлеба, мяса, рыбы, овощей...» – писала отнюдь не социал-демократическая газета «Русское слово».
В прессе появилось такое понятие, как «кризисы». Кризисы эти были повсеместны и разнообразны.
– «Угольный кризис в Киеве. В виду полного отсутствия в Киеве твердого минерального топлива город испытывает острое общественное бедствие».
– «В Тамбове мясной кризис. Говядины на рынке почти нет. Продается она в 1–2 лавках в ограниченном количестве и весьма плохого качества. В Козлове, за отсутствием пшеничной муки, булочные совершенно прекратили выпечку белого хлеба».
– «Чита. Биржевой комитет единогласно признал необходимым созвать в самом ближайшем времени чрезвычайный всероссийский съезд по продовольственному делу».
– «Чернигов. Реквизиция одеял (для госпиталей, где содержатся больные и раненые с фронтов) в городе производится «упрощенным» порядком. Жители о предстоящей реквизиции одеял не были извещены. Чины полиции являются в дома обывателей, как богатых, так и бедных, и отбирают 1–2 одеяла. Там, где одеял не оказывается, производится тщательный обыск во всей квартире. Указания обывателей, что отбирается последнее одеяло, во внимание не принимаются. От реквизиции избавлены лишь влиятельные лица, а также представители высшей администрации».

Между тем охранители столетней давности уверяли и общество, и государя императора, что все обстоит благополучно.
«Весьма утешительное, в сущности, состояние нашего народного хозяйства и обилие продовольственных запасов – это такой козырь в борьбе с доедающим свои запасы врагом, при котором на Руси должно наблюдаться очень крепкое настроение общества и народа. Народное настроение, и на самом деле, у нас твердое», – утверждали 23 января 1917 года «Петроградские ведомости».
Революционная ситуация

Однако на деле настроение общества и народа было абсолютно иное. Прежде всего, народа рабочего.
«...Товарищи, довольно цепи для себя ковать. Мы не можем ждать, пока умрем от голода и холода; мы не будем баранами и не пойдем в царскую бойню ради прихоти кучки паразитов... Если нам суждено умереть прежде времени, то лучше умрем в честном бою в борьбе за свободу, а не в позорной братоубийственной войне. Долой самодержавие! Да здравствует демократическая республика!» – из прокламации Ростово-Нахичеванского-на-Дону комитета РСДРП.
Никакого «затишья перед бурей»! И после многочисленных стачек и демонстраций памяти событий Кровавого воскресенья борьба не утихала ни на один день. Только в Петрограде произошли следующие крупные акции:
11 января – забастовка рабочих завода Коппеля.
12 января – забастовка рабочих завода Русско-Балтийского общества и ситценабивной фабрики братьев Леонтьевых с требованием увеличения заработной платы.
14 января – забастовка рабочих завода Северного акционерного общества железных конструкций с требованием повышения заработной платы.
16 января – забастовка рабочих завода Барановского.
17 января – забастовка рабочих завода Северного акционерного общества железных конструкций и рабочих наждачной фабрики Струна с экономическими требованиями.
17–18 января – забастовка рабочих инструментальной и ремонтной мастерских завода «Айваз» с требованием повышения заработной платы.
18 января – двухтысячный митинг рабочих Петроградского металлического завода, посвященный обсуждению текущего политического момента.
26 января – забастовка рабочих Александровского механического завода в знак протеста против штрафов за отказ работать в сверхурочные часы.
31 января – забастовка рабочих Обуховского завода с экономическими требованиями.
Монархия «без руля и без ветрил»

Очевидно, что жить по-старому низы не могли и не хотели. Как не могли по-старому больше управлять верхи. Все государственные структуры (железнодорожное сообщение, снабжение страны продуктами, доставка на фронт боеприпасов и т.п.) стремительно деградировали. При этом официальные власти пытались не допустить любой самоорганизации граждан. Но когда протестами кипит вся страна, делать это было все сложнее.
В январе 1917 года в Министерстве внутренних дел было получено донесение пензенского губернатора о деятельности возникающих в селах и городах местных продовольственных организаций. Губернатор указывает, что в большинстве случаев деятельность комитета «не укладывается в установленные и предусмотренные законом рамки». Комитетами руководят преимущественно выборные лица, и в делах их фактически принимает участие все сельское население. Деятельность сельских продовольственных организаций оказалась гораздо успешнее, нежели работа официальных органов. И губернатору непонятно, что делать: то ли поддержать народную инициативу, то ли строго наказать активистов.

«Без портфеля, без программы, без реформ, без доверия, без плана действия и вообще без руля и ветрил», таков был единственный отзыв о назначенном в последние дни 1916 года Николаем II премьер-министре Николае Голицыне. Совсем скоро он станет последним премьером Российской империи».

А Николай II тем временем полагает, что вполне достаточно репрессий, а также сворачивания тех минимальных демократических институтов, которые имеются в РИ. Известно о его намерениях в очередной раз разогнать Государственную думу. Но сначала он ограничивается лишь отсрочкой начала ее работы:
«На основании статьи 99-й основных государственных законов, повелеваем предопределенный указом Нашим, данным Правительствующему Сенату 15-го декабря 1916 года, срок возобновления занятий Государственного Совета отложить, назначив таковым сроком
14-е февраля 1916 года».
Вскоре после этого, в первые дни февраля, между царем и председателем Думы Михаилом Родзянко состоялся такой разговор:
«Я Вас предупреждаю, я убежден, что не пройдет и трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет и Вас, и Вы уже не будете царствовать», – заявил Родзянко. «Откуда Вы это берете?» – спросил царь. «Из всех обстоятельств, как они складываются», – ответил Родзянко. «Ну, Бог даст...» – промолвил царь. «Бог ничего не даст. Революция неминуема, – ответил председатель Думы».

«Есть такая партия!»

Эти слова В.И. Ленин произнесет несколькими месяцами позже. Однако миф, что значение РСДРП в февральских событиях 1917-го было минимальным, а для коммунистов эти события оказались полной неожиданностью, столь же не соответствует действительности, как и утверждения, что-де и сама революция-то произошла «на пустом месте».
Вот что, в частности, писал в конце января 1917-го член Русского бюро ЦК Александр Шляпников в ЦК РСДРП – Ленину и другим товарищам, находившимся в эмиграции и еще не имевшим возможности вернуться в Россию:
«Организационные дела у нас неплохи, но могли быть куда лучше, если бы были люди. Теперь успешно организуем Юг, Поволжье, Урал. Основано Московское Областное Бюро. Ждем известий с Кавказа. Требуют людей и литературы. Постановка производства последней внутри России – очередная задача Бюро ЦК. Публику удалось подобрать хорошую, твердую и способную. По сравнению с тем, как обстоят дела у других, – у нас блестяще. Можно сказать, что Всероссийская организация в данное время есть только у нас… Меньшевики, объединенцы и прочие отколовшиеся вновь поступают в ряды партии… Политическая борьба с каждым днем обостряется. Недовольство бушует по всей стране. Со дня на день может вспыхнуть революционный ураган».

* * *
Из почты рубрики

Очень важную и нужную рубрику открывает газета. Важную и нужную не только для того, чтобы освежить в памяти своих читателей основные события того поворотного для нашей истории года, но и для того, чтобы провести исторические параллели и, возможно, «перпендикуляры» между тем и этим временем. Евгений_111

В 1917 году в России победил ограбленный, униженный постоянной несправедливостью, беспросветной нуждой и отчаянием народ, объединенный услышанной от коммунистов правдой.
За прошедшие после этого 70 лет народы СССР, преодолевая неимоверные трудности, связанные с войной, санкциями и блокадами, собственными промахами и ошибками, построили передовое по всем меркам государство, к которому были устремлены взоры и стремления всех простых людей на планете.
Но за эти 70 лет и мировой капитал въяве увидел своего могильщика – солидарность людей и народов. И нанес сокрушительный, тщательно подготовленный победный удар.
Наши сегодняшние правители делают всё для решения в первую очередь этой главной для себя задачи – не допустить единения народа!
Инструменты самые благородные: полная свобода, возможности для всех, посулы всем, поблажки – даже криминалу, культура – как из золушки проскочить в принцессы, наш президент – самый лучший и самый умный, через пять лет всем – самые высокоинтеллектуальные рабочие места, еще через пару лет – обгоним США по производительности труда, а дальше, как говаривал А. Райкин, «такое будет, такое будет...»
А за всем этим – банальное «человек человеку волк», и на этом группка людишек строит свое верное и прочное благополучие!
И даже вся брань и вопли в адрес КПРФ (которая, конечно же, не без греха) умело планируются, режиссируются и используются всё для той же цели – продлить свою безмятежную паразитическую жизнь.
«Возьмемся за руки, друзья...» Vach

Говорят, теперь в России нельзя народу выходить с протестами. Почему же нельзя, выходи, протестуй. Только надо знать, против чего протестуешь. Одни протестуют против алкоголя, другие против табака, третьи против однополых браков и т.п. Когда нет общей объединяющей идеи, получается не организованное протестное движение, а просто сброд. Чтобы этого не получилось, и нужна направляющая сила.
В последнее время на массовые акции редко зовут. Сколько было для этого поводов: закрытие предприятий, повышение тарифов, невыплата зарплат и т.п. В лучшем случае мелкие митинги, да еще голодовки, на которые никто внимания не обращает.
А если нет направляющей силы, то результатами протеста может воспользоваться кто угодно. Что и получилось на Украине. Эту роль на себя взяли те же «Ротшильды и Шиффы». И у них прекрасно получилось: некогда единый славянский народ разодрали на составляющие. И бремя этого разлада целиком и полностью легло на плечи простого народа. Кто жирел, тот стал еще жирнее.
...Срабатывает такой фактор, как разобщенность народа. Нас разодрали по многим составляющим: экономическим, социальным, религиозным, территориальным и т.д. Принцип «разделяй и властвуй» с успехом был воплощен в нашей стране. То, что одному плохо, другому хорошо. В свою очередь тоже привожу пример. Закрытие химзавода. Одни теряют работу, а другие рады, что «вонючку» закрыли. Таких фактов полно...
Поэтому единого «хора» вряд ли мы получим. Gudwin

Народ безмолвствует
А.С.Пушкин

«Вставай, страна огромная…» –
Мне слышится вдали.
Но вижу – сила темная
Растет из-под земли.

«Идет война народная…» –
Я слышу вдалеке.
А девочка голодная
Стоит с флажком в руке.

Нет Хора Александрова!..
Хоть песня и живет,
Под взглядом питекантропа
Безмолвствует народ.

– Да, обстановка сложная,
Но нет зато пальбы! –
Гундосит власть безбожная
И крестит свои лбы.

Все куплено, все схвачено,
Над всем довлеет враг…
Но над страной утраченной
Все реет красный флаг.

Эпоха судьболомная
Нам жилы рвет… Но вот
Поет девчонка скромная:
«Вставай, страна огромная…»
И вторит ей народ.

Евгений ГУСЕВ

http://sovross.ru/articles/1506/30003

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср янв 25, 2017 7:41 pm

«Нам здорово, ребята, повезло»

Газета "Правда" №8 (30505) 26 января 2017 года
4 полоса

Автор: Беседу вёл Александр ПЕТРОВ. (Соб. корр. «Правды»). г. Тольятти.

В январе 1967 года, 50 лет назад, был вынут первый ковш грунта под фундамент корпуса вспомогательных цехов ВАЗа. Началось строительство предприятия, которое стоит в одном ряду с Днепрогэсом и Магниткой, Сталинградским тракторным и великими сибирскими стройками. Волжский автомобильный завод вскоре прогремел по всему миру короткой, но ёмкой аббревиатурой — ВАЗ. Около миллиона машин в год выпускал стодвадцатитысячный коллектив автогиганта в лучший советский период своей работы. А комплектующие детали и узлы для него производили сотни различных предприятий нашей страны. Недаром ВАЗ называли локомотивом экономики СССР.

В числе тех строителей, кто первым пришёл на площадку будущего завода и работал до начала монтажа оборудования в производственных корпусах, был и кавалер ордена «Знак Почёта» бригадир комплексной комсомольско-молодёжной бригады Юрий Стадников. «Нам здорово, ребята, повезло», — написал он в своей книге «Записки бригадира», изданной в Тольятти накануне юбилея автогиганта.

Сегодня Юрий СТАДНИКОВ делится своими воспоминаниями, отвечая на вопросы корреспондента «Правды».

Здесь была степь

— Юрий Алексеевич, я бывал на многих крупных предприятиях нашей страны, но такого размаха, как на ВАЗе, нигде не встречал. Даже сегодня, когда «реформаторы» уничтожили целый ряд производств, а коллектив сократили в три раза, автогигант поражает воображение. Десятки огромных корпусов, свой внутризаводской транспорт, бесконечные улицы — словом, это целый промышленный город. А что было раньше на этой огромной территории?

— Раньше была степь. Приехал я в Тольятти после службы в армии где-то в конце 1966 года. Строительная площадка находилась невдалеке от города. Уже лежал снег. Кое-где были видны чёрные квадраты очищенной от снега земли и техника — грузовые машины, бульдозеры, экскаваторы. Отдел кадров направил меня и другого «дембеля» — десантника Василия Трубчанинова в только что созданное СУ-11 треста Автозаводстрой. Приехали на площадку, нашли вагончик, где начальник участка №1 Василий Иосифович Кокин определял задачи бригадам. Когда совещание закончилось, он спросил бригадира Алексеенко.

— Тимофеевич, сколько у тебя орлов в бригаде?

— Двадцать три.

— Вот тебе новое пополнение.

— Да куда ещё, ведь фронты работ не открылись, землю не угрызёшь…

— Возьми, не пожалеешь. Ребята после службы в армии по комсомольским путёвкам приехали…

Так я стал плотником третьего разряда.

Зима 1966/1967 года была снежная, с морозами до тридцати градусов. Спецодежду первое время не выдавали, работал я в армейском бушлате, солдатской шапке и кирзачах. От ветра спрятаться негде — степь вокруг. Вагончик для обогрева и столовая появились позднее. Разжигали костёр из строительных отходов. Как задубеешь — так быстрее к огню. Землеройная техника едва справлялась с твёрдой, как бетон, промёрзшей землёй. Выходили из строя так называемые ямобуры, ломались зубья экскаваторов при копке котлована для будущего здания. Нередко использовали динамит, чтобы прорваться через полутораметровый пласт замёрзшей земли.

Жили кто где. Я сначала кантовался у своего армейского друга, который имел однокомнатную квартиру в так называемом Старом городе. Жил он с ребёнком и женой. Конечно, я их стеснял, но другого выхода не было. Весной ко мне приехала жена Людмила. Нашли ещё одно временное пристанище — барак в Комсомольском районе. Нас приняла знакомая родителей тётя Тая. Она нас просто пожалела, ведь сама жила в тесноте с тремя детьми. К майским праздникам перебрались в квартиру Николая и Веры Мосиных — они нам выделили небольшую комнатёнку и стол. Стульями поначалу служили чемодан и кровать. Позднее мы получили комнату в общежитии.

Мы работали до мозолей…

— Юрий Алексеевич, а у вас сейчас, полвека спустя, нет ощущения досады, что многих трудностей можно было избежать, если бы начало работ отодвинули на весну? Сперва построить общежития, столовые, дороги к будущим заводским корпусам…

— Ощущения досады нет. Есть чувство гордости, что был причастен к великому делу. Невольно вспоминается классик: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Но я был участником этого «боя» с холодами, бытовым неустройством и прочими трудностями. И хорошо знаю, что такая громадная стройка не могла начаться в один день. Чтобы работы развернулись летом — в самое благоприятное время, готовиться надо с предыдущей осени. Так оно и было. Дорогу к строительной площадке сделали до начала зимы. Сняли со всей площади строительства и вывезли за её пределы пласт чернозёма толщиной до метра. Потом его использовали при благоустройстве территории ВАЗа и города Тольятти. Подготовили подъездные пути к некоторым строительным объектам. Чтобы не сдерживало весеннее бездорожье, тяжёлую технику завозили по зимникам.

Сразу же началось возведение столовых и других объектов соцкультбыта. Но размах работ пришёлся на лето 1967 года. Если бы мы не сделали зимой базу своего управления, не обнесли её забором, не подготовили площадки для материалов и техники, на всё это пришлось бы терять драгоценное летнее время, когда легче рыть котлованы для основных цехов, днём и ночью укладывать бетон, не беспокоясь о том, что его прихватит морозом.

Антисоветчики разных мастей на протяжении последних десятилетий старательно вбивают в головы молодых людей лживое утверждение, что в годы Советской власти строить не умели, решения принимались годами, проекты создавались десятилетиями, использовался рабский труд безропотных «совков».

Отвечу всем клеветникам строчками из своего стихотворения тех лет:

Мы работали до мозолей,

Поклоняясь своей звезде.

Нас никто к тому не неволил,

Не держал ни в какой узде.

Всего полгода прошло с принятия решения о строительстве завода на заседании Политбюро ЦК КПСС 19 июля 1966 года до начала выемки грунта под первый котлован. А с наступлением весны 1967 года всюду ревела тяжёлая техника. Но природа продолжала жить своей жизнью. Как-то мы вернулись с обеда из бригадного вагончика и вдруг услышали крики Николая Спирина, нашего бульдозериста.

— Ребята, пчёлы!

Николай сидел, согнувшись, невдалеке от своего трактора, голова была накрыта спецовкой. Как выяснилось, с пасеки, что находилась невдалеке на краю поля подсолнухов, к нам прилетел целый рой пчёл и уселся на дверцу бульдозера. Николай хотел тихонечко открыть дверь, чтобы сесть в кабину, ну они и дали ему жару. Хорошо, что нашёлся в бригаде опытный человек — Сашка Мезенцев, помощник крановщика. Он притащил зажжённую на конце проволоки ветошь, которая немилосердно дымила и воняла. И так отогнал от Спирина разозлившихся насекомых. Отличился и Петя Николаенко, агроном по образованию. Он уже имел опыт общения с пчёлами и вскоре усадил рой в ящик из-под столярного инструмента. Накрыл его курткой и унёс в тёмное место.

После работы пошли менять рой на медовуху. Пасечник нам дал целое ведро. На бригаду в двадцать с лишним молодых, здоровых парней это было только для аппетита...

Вы можете спросить, а где же героика трудовых будней? Повышенные социалистические обязательства, борьба за их выполнение и перевыполнение? Всё это, конечно, было. И высокие обязательства, и красочные плакаты, на которых крепкие ребята звали нас к трудовым подвигам. Проходили шумные собрания с «пропесочкой» нерадивых и награждением добросовестных. Но у меня нет никакого желания представлять нас кристальными чудо-богатырями Всесоюзной ударной комсомольской стройки — именно такой высокий статус получило возведение производственных корпусов и объектов соцкультбыта будущего ВАЗа. Мы были самыми обыкновенными парнями. Стеснялись произносить высокие слова о долге и чести. В свободное время пили пиво, а порой и кое-что покрепче. Травили анекдоты, влюблялись и разлюблялись. Ведь на стройке было немало девушек.

В те далёкие дни жилось просто —

Никакого в стране дележа.

Наших душ не касалась короста,

Никакая не трогала ржа.

К маю 1967 года наш трест уже насчитывал четыре строительных управления и расширялся на глазах. Бригада выросла до 30 человек. Люди прибывали с каждым днём и после демобилизации из армии, и с других строек страны. Огромную роль, конечно, играла пропаганда. О нас трубили в полный голос радио и телевидение, газеты и журналы. Постаралась и народная молва: якобы строители получают заработную плату, как в Италии, а к обеду каждому выдают по стакану сухого вина, изготовленного из итальянского винограда. И ещё кто-то распустил слух, что каждому строителю по себестоимости будет продан автомобиль. Денег на сберкнижках у советских людей было много. Это подтверждали огромные очереди желавших приобрести «Жигули», которые сохранялись до развала СССР, а затем и самого завода. А купить автомобиль по себестоимости хотел чуть ли не каждый строитель. К апрелю 1970 года в Совмин было отправлено письмо с такой просьбой, но никто из официальных лиц не обещал, что будет продажа по сниженным ценам. И надежды не оправдались.

Кадры решают всё

С начальниками высшего звена мне общаться не приходилось. Но общее впечатление о тех, кто работал со мной рядом или руководил участками и бригадами, сформировалось в первые же месяцы работы. Верхоглядов и пустозвонов среди моих руководителей, начиная с бригадира, не было. Мой первый «бугор» Владимир Алексеенко стал главным героем повести «Рабочая карьера» писателя Валерия Романюка. Мне повезло, что попал именно в этот коллектив. Бригадир организовал работу так, что она стала школой для каждого. Мы учились друг у друга. В итоге где-то через год все стали плотниками, бетонщиками, сварщиками, монтажниками и так далее. Алексеенко создал совет бригады, который и решал все важные вопросы. Строгая производственная дисциплина у нас сочеталась с самой широкой демократией. Конечно, использовались всякие поощрительные меры, тот же коэффициент трудового участия, который ежемесячно определял совет бригады.

Помню, как весной 1967 года затопило паводком котлован, где мы укладывали бетон. Алексеенко первым полез в воду и подавал пример всем нам. Две недели мы то откачивали воду, то укрепляли земляные валы и дежурили около своего объекта. И вовсе не потому, что хотели заработать высокий КТУ, а значит, и прибавку к зарплате. Были у каждого твёрдая уверенность, что иначе просто нельзя, чувство ответственности за судьбу огромной стройки.

Алексеенко смело выдвигал своих ребят на повышение, хотя прекрасно понимал, что с новичками ему будет непросто. Именно Владимир Тимофеевич рекомендовал комитету комсомола направить меня бригадиром в комсомольско-молодёжную бригаду 16-го стройуправления. Я потом с большой радостью узнал, что Алексеенко наградили вторым орденом Ленина. И до сих пор с чувством огромного уважения и благодарности вспоминаю своего бригадира.

А как не вспомнить начальника моего участка Василия Иосифовича Кокина, который и рекомендовал меня в бригаду Алексеенко, и начальника стройуправления Алексея Александровича Улесова.

Как-то во время разгрузки пиломатериалов мы обратили внимание на коренастого мужчину лет пятидесяти. Нам он не представился, но всё в нём выдавало руководителя. Одет был в овчинный полушубок, такую же шапку-ушанку, на ногах — бурки белого цвета. Была в те времена такая обувь, похожая на валенки. Голос у мужчины оказался громким, интонации повелительные:

— Эй, народ, — скомандовал он, — помогите снять вон ту балку…

Мы тут же подскочили и сняли с машины тяжеленный брус. Обращение к нам, как к «народу», показалось необычным, но подкупало своей простотой. Мы и сами порой употребляли это слово, когда обращались ко всей бригаде. В общем, все сразу признали в Алексее Александровиче начальника, как вскоре выяснилось, всего нашего СУ-11. А когда узнали, что он дважды Герой Социалистического Труда, строил Асуанский гидроузел и вообще прошёл, как принято говорить, все огни и воды, то уважению к нему уже не было предела. В меру строгий, требовательный, но в то же время внимательный и заботливый руководитель — вот таким он остался навсегда в моей памяти.

Несмотря на то, что прошло полвека, хорошо помню Ивана Липатова, Александра Капленкова, Владимира Рожкова, Татьяну Сипер и многих других товарищей по бригаде. К сожалению, нельзя назвать поимённо всех, с кем плечом к плечу я отработал не один год. А разве забудешь Фёдора Шульгу, руководителя объединённого студенческого отряда, созданного по решению ЦК ВЛКСМ. Во время так называемых трудовых семестров рабочую закалку получили свыше 11 тысяч бойцов. Это были посланцы высших учебных заведений и техникумов из 60 городов страны. Они выполнили строительно-монтажные работы на 12 миллионов рублей, прочитали множество лекций, дали более ста концертов. А возглавлял студенческую комсомолию Фёдор Шульга.

Он прибыл на строительство автограда после окончания Одесского инженерно- строительного института. Сначала работал мастером в СУ-15, проявил себя умелым организатором, а затем стал руководителем студенческих отрядов. Человек очень яркий, самобытный, преданный делу партии, он не затерялся и после окончания строительства завода. Был заместителем главного инженера и главным специалистом российско-итальянского предприятия «Лада-Итал», избирался секретарём горкома по идеологии. В последний путь мы его проводили 12 января 2015 года.

Но вернёмся из наших действительно тревожных дней во времена строительства завода.

К осени 1967 года предприятие приобрело уже конкретные очертания. По целому ряду цехов нулевые работы были закончены. Часть нашей бригады перебросили на корпус будущего цеха оснастки, где наметилось отставание от графика. Фамилии бригадира, который тогда нами временно руководил, уже не помню. Вот здесь и случилось ЧП, которое и хотел бы забыть, но не получается. Рассказать о нём нужно, дабы не сложилось впечатление, будто на такой огромной стройке всё шло как по писаному. Так не бывает, когда одновременно работают десятки тысяч людей и тысячи единиц техники.

Мы работали в котловане, на дне которого лежала бетонная плита метровой толщины. На ней был смонтирован каркас для опалубки под бетон. Кран нам почему-то не дали, и бригадир решил выставить каркас вручную по осям. По его команде мы начали двигать это довольно тяжёлое сооружение. А вокруг котлована работали крановые трамбовки, сотрясая землю. Никто не заметил, что часть стены котлована стала наклоняться в нашу сторону и затем рухнула, сметая на своём пути и людей, и опалубку. Я только услышал крик: «Берегись!» — и тут же от удара потерял сознание. Очнулся, когда меня уже вытащили из завала. Следом за мной откопали Диму Марычева, едва живого. У него оказался повреждённым позвоночник. В больнице пролежал полгода. А Виктору Сухову уже ничем нельзя было помочь, так его искалечило. Я травмы и ушибы лечил целый месяц. После того ЧП нашу бригаду в полном составе перевели на главный корпус.

Сооружение оказалось гигантское. Длина около двух километров при ширине 500 метров. Здесь работали 165 экскаваторов, около 280 бульдозеров и скреперов, сотни гусеничных и башенных кранов. Начался монтаж железобетонных конструкций: колонн, балок, ферм. Параллельно прокладывались инженерные сети, велось строительство внутризаводских дорог. Стройка шумела на разные голоса. Чем выше поднимались корпуса, тем мощнее и выше были краны. По утрам, особенно в пасмурные дни, нам казалось, что высоко над землёй летают какие-то гигантские птицы. Впечатление было потрясающее.

В нашей бригаде работа велась уже в три смены. Днём устанавливали арматуру, крепёж, во вторую и третью смены бетонировали. В 1968 году за границу стали отправлять будущих работников ВАЗа в зависимости от профессии и стран-поставщиков. Это тоже говорит о том, что всё продумывалось заранее. А из-за границы стали прибывать монтажники — из Италии, Германии, Англии, откуда поступало оборудование для монтажа.

Новички становились мастерами

— А как шли дела у бригады, которую поручили вам возглавить, когда набрались опыта под руководством Владимира Алексеенко?

— Бригаду пришлось формировать из новичков, которые приехали со всех концов страны на строительство ВАЗа по комсомольским путёвкам. Как учил меня Алексеенко, так и мне пришлось учить ребят азам строительного дела. Тем более что квалификация уже требовалась высокая. Ведь бетон укладывали порой на значительной высоте. Опалубка подвергалась огромным нагрузкам. И если где-то не выдерживала сварка или крепёжная проволока, то ситуация возникала просто катастрофическая.

Как-то мы в ночную смену заливали бетон. Краном подавали его наверх, как обычно, утрамбовывали. Вдруг опалубка не выдержала, и чуть ли не на наши головы обрушился поток бетона. Пройдёт несколько часов, и он начнёт схватываться, а потом его динамитом не возьмёшь. Сразу же доложили прорабу, чтобы направил людей на помощь. И начали укреплять опалубку. Затем лопатами накладывали бетон в корыто и снова поднимали наверх. Вина в том ЧП не моя и не моих товарищей, но от этого было не легче.

Обучение новичков в бригаде шло как во время работы, так и после неё — в городе действовали различные курсы по подготовке строителей разных профессий. Если сегодня молодой человек занимался монтажом, то завтра я старался его поставить уже помощником к сварщику или на кирпичную кладку. Поочерёдно назначал звеньевым то одного, то другого парня. Так они учились организаторскому искусству. Если делали что-то не так, тут же исправляли. Не успевали выполнить задание в смену, оставались после неё. Я один не мог стоять около каждого и объяснять, что надо делать и как. И вскоре из наиболее умелых и боевых подобрал постоянных звеньевых. Ими стали Витольд Ланцевич, Иван Фалюшин, Виктор Тюленев…

Нужно было учиться и самому. Поступил на рабочий факультет местного политехнического института. К тому времени я уже стал коммунистом, избрали кандидатом в члены Центрального райкома КПСС Тольятти. По поручению райкома был ответственным за состояние воспитательной работы в общежитиях. Постепенно набирался опыта партийной работы. А моя бригада набиралась мастерства и считалась одной из лучших. Мы первыми среди строителей стали использовать возможности так называемой малой механизации: сами изготавливали различные приспособления, чтобы ускорить производственный процесс. К примеру, сделали передвижные леса и устанавливали их не с помощью крана — это была бы длинная история! — а своей же лебёдкой. Темпы работ ускорились почти в два раза. У нас сложилась своя технология укладки войлочных матов, чтобы в холодное время уберечь бетон от мороза. В итоге вместо одного-двух раз мы каждый мат использовали раз по десять, а то и больше. А ведь это тоже большая экономия рабочего времени. Да и сами маты стоили недёшево.

Подобных примеров творческого отношения к делу можно привести немало.

Атмосфера в бригаде была доверительной, дружеской, весёлой. И приколы были, и подначки, как в бригаде Алексеенко, — его школа. Однажды и я стал, вовсе не желая того, «героем» дня. Иду как-то в прорабский вагончик и вижу, что метрах в пятнадцати от него стоит на бетонной плите прилично одетый незнакомый мужчина в туфельках. А вокруг грязища, весенняя распутица. Подошёл и говорю:

— Давайте я вас до вагончика подвезу?

А он мне в ответ:

— Да вы что, неудобно…

Сгрёб его без лишних слов и донёс до вагончика. Оказалось, это корреспондент областной партийной газеты. К вагончику подъезда не было, ну его и высадили из машины на плиту, так что я вовремя оказался рядом. Журналист спрашивает у прораба, как найти Стадникова. А тот кивнул в мою сторону:

— Да вот он, Стадников!

И добавил с улыбкой:

— Носильщиком подрабатывает…

Вскоре в газете вышла о нашей бригаде большая и хорошая статья. И начиналась она с того, как я доставил корреспондента к вагончику. Повод для шуток был просто замечательный. Ребята мне пожимали руку и приговаривали:

— Молодец, Юра! Так на собственном горбу ты нас и вывезешь к славе…

Благодаря самоотверженному труду всего коллектива известность к нам действительно пришла. Бригаду ставили в пример, отмечали в приказах.

1 марта 1970 года первые 10 кузовов будущих автомобилей выдал цех сварки, а 19 апреля того же года с главного конвейера завода сошли первые шесть автомобилей

ВАЗ-2101 «Жигули», по конструкции повторявших итальянскую модель «FIAT-124», но собранных в значительной мере из наших комплектующих. 28 октября 1970 года в Москву был отправлен первый эшелон с автомобилями «Жигули». При расчётном сроке строительства в шесть лет завод был пущен в эксплуатацию досрочно на три года, что позволило СССР сэкономить более 1 млрд. советских рублей. За эту трудовую победу многие строители были отмечены высокими правительственными наградами. Я получил в апреле 1971 года за строительство первой очереди ВАЗа орден «Знак Почёта». А ещё знак «Отличник Минэнерго СССР». Бережно храню Почётную грамоту ЦК ВЛКСМ, которую мне вручил в Москве первый секретарь Евгений Тяжельников.

В декабре 1972 года Госкомиссия приняла завершающую, третью, очередь автозавода. Мощность предприятия была доведена до проектной — 660 тысяч легковых автомобилей в год. В последующие годы, в ходе технического обновления оборудования, эта цифра возросла. В стране действовало множество отечественных предприятий, изготавливавших комплектующие детали. Потребность в строителях уже не была острой, и бригады порой в полном составе разъезжались по другим объектам. После окончания политеха я работал на возведении Чилисайского фосфоритного рудника, который тоже был Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. А потом, после окончания строительства, вернулся в город своей юности — Тольятти. И с 1986 года работал здесь до выхода на пенсию.

Я очень часто вспоминаю то счастливое незабываемое время. А потом началась так называемая перестройка, разрушение автогиганта…

Уничтожить завод не позволим

— Как вы оцениваете перспективы борьбы за сохранение трудового коллектива и роль в этой борьбе коммунистов Тольятти?

— Большая часть акций уже принадлежит зарубежным «коллегам» важных российских начальников. У нас за рубежом тоже есть товарищи по борьбе с современными буржуями, но «коллег» по развалу отечественной промышленности нет и не будет.

Недавно один из них, бывший президент АвтоВАЗа — так теперь называется предприятие, — уже отбыл в дальние края в соответствии с требованиями многочисленных митингов протеста. Увольнения шведа Андерссона добились общими силами члены фракции КПРФ в Госдуме, наш депутат Леонид Калашников, тольяттинские коммунисты и работники автогиганта. Это они скандировали на митингах: «Чемодан, вокзал, Стокгольм!» — рекомендуя в качестве конечного пункта маршрута родную Андерссону столицу Швеции.

Новый руководитель АвтоВАЗа Николя Мор во время встречи с Калашниковым обещал не сокращать больше трудовой коллектив. Но это слова. А что будет на деле, мы увидим. Завод уже доведён до ручки. Уничтожены научно-технический центр, другие подразделения автогиганта, потому что теперешним хозяевам завода не нужны новые российские модели. Все комплектующие идут из-за рубежа. Отечественные смежники бывшего ВАЗа и его дочерние предприятия остались без заказов. Они обречены на банкротство.

Но главное нам всё-таки удалось сохранить. Невзирая на многочисленные сокращения, уцелел костяк трудового коллектива, в котором есть и строители ВАЗа. Мы сохранили память о тех героических днях и решимость бороться несмотря ни на что. В городской Думе Тольятти действует фракция КПРФ. Есть она и в губернской Думе, в состав которой вошли три коммуниста из нашего города. Активно действует местное партийное отделение. Недавние выборы в Госдуму и областной парламент показали высокий уровень доверия к коммунистам со стороны жителей Тольятти. А на предыдущих выборах в Госдуму коммунисты вышли на первое место в городе.

В общем, протестный электорат у нас достаточно многочисленный, поддержка коммунистов активная. Так что уничтожить АвтоВАЗ не удастся. Мы не позволим.

— Спасибо за интервью.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср фев 01, 2017 7:56 pm

«ГРЯЗЬ» и «ЗИМА» – великие и ужасные генералы

В мемуарах генералов вермахта и работах ряда западных исследователей провал операции «Тайфун» и последующее отступление войск группы армий «Центр» от Москвы объясняется главным образом внешними неблагоприятными для вермахта климатическими условиями: осенней распутицей и морозами.

«Наступление на Москву завязло в грязи…»

Практически во всех воспоминаниях генералов и офицеров вермахта, участвовавших в операции «Тайфун», и в публикациях ряда немецких историков значительное место отведено описанию трудностей, с которыми столкнулись войска группы армий «Центр» с началом в Подмосковье осенней распутицы.
Командующий 2-й немецкой танковой армии генерал-полковник Гейнц Гудериан в книге «Воспоминания солдата» пишет: «…В ночь с 6 на 7 октября выпал первый снег. Он быстро растаял, но дороги превратились в сплошное месиво, и наши танки двигались по ним с черепашьей скоростью, причем очень быстро изнашивалась материальная часть… продвигаться вперед войска не могли из-за плохого состояния дорог… Распутица задержала действия всей группы армий…»
Генерал пехоты Курт Типпельскирх в книге «История Второй мировой войны» о боях во второй половине октября 1941 года под Москвой сообщает: «…наступил период полной распутицы. Двигаться по дорогам стало невозможно… Даже так называемые шоссе стали непроезжими. Наступление остановилось…»
Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок, подводя итоги операции «Тайфун», записал в дневнике в начале декабря 1941 года: «…На мой взгляд, к сегодняшнему тяжелому кризису привели три фактора. Первым стал дождливый осенний сезон. Мы не смогли использовать победы под Вязьмой и Брянском, потому что продвижение войск и колонны снабжения серьезно задержалось из-за распутицы…»
Пауль Карелл (псевдоним оберштурмбанфюрера СС Пауля Шмидта – исполнительного директора Службы новостей Третьего рейха и руководителя пресс-департамента министерства иностранных дел Германии) в книге «Восточный фронт. Книга первая. Гитлер идет на Восток. 1941–1943» пишет о последствиях распутицы: «…Дороги превратились в непролазные болота… Командование принял «генерал грязь» …грязь остановила продвижение…»
Бывший офицер вермахта Вернер Хаупт в книге «Битва за Москву. Первое решающее сражение Второй мировой. 1941–1942» описывает ситуацию во второй половине октября 1941 года в более драматических тонах. Вот какую живописную картину тяжелых испытаний, которым подвергла природа войска вермахта, он рисует: «…солдатам было трудно представить себе погоду, которая может превратиться в неукротимого врага. Ничего подобного они и вообразить себе не могли. В России началось пятое время года – грязь. В ней увязла группа армий «Центр»…То, что земля схватила, она обратно уже не отдавала. Танки и тягачи безнадежно застряли… Около четырех суток немецкие танковые дивизии не могли двинуться с места из-за грязи. Только пехотные дивизии с большим трудом двигались вперед… Наступление группы армий «Центр» в первые дни ноября окончательно остановилось. Русская грязь «поставила на колени» оснащенные по последнему слову техники немецкие войска. Танки и тягачи, грузовики и мотоциклы, орудия и повозки, санитарные машины и самолеты – все застряли в русских степях. Только солдаты-пехотинцы, усталые, голодные, завшивевшие и апатичные, еще двигались вперед, но выиграть сражение они уже не могли…»
Вернер Хаупт фактически пытается доказать, что якобы главной причиной провала немецкого наступления на Москву была непредвиденная распутица небывалых масштабов. Но это не соответствует реалиям Московской оборонительной операции.

Во-первых, распутица не была непредвиденной, немецкое командование знало о том, что осенью в СССР идут сильные дожди и наступает распутица. Генерал-фельдмаршал Федор фон Бок 3 сентября 1941 года приказал войскам группы армий «Центр» принять все меры, чтобы будущее наступление началось и успешно завершилось даже при тяжелейших погодных и дорожных условиях (выделено мной. – В.Л.)…» Но реально действенных мер в немецких войсках для обеспечения успешного наступления проведено не было. Немецкий историк Клаус Рейнгардт в книге «Поворот под Москвой» об этом пишет: «Начиная с 6 октября на южном участке группы войск, а с 7 и 8 октября на остальных ее участках пошли осенние дожди, в результате чего дороги, особенно проселочные, стали труднопроходимы, что ощутимо замедлило наступление… Немецкое командование знало о тех трудностях, которые могли возникнуть в период распутицы. Но оно полагало, что в расчет это принимать не следует, так как битву за Москву намечалось выиграть до наступления распутицы, то есть до середины октября (выделено мной. – В.Л.). Консультироваться по этому вопросу со специалистами немецкое руководство не считало нужным. Заключение метеорологов, находившихся в распоряжении ОКХ (Генеральный штаб сухопутных войск вермахта. – В.Л.), не запрашивалось. …Не приняв соответствующих мер и не подготовившись должным образом к распутице, ОКХ осенью 1941 года утверждало, что немцев постигло невероятное стихийное бедствие и что «распутица оказалась небывало сильной и затянулась на необычайно долгое время». Таким образом, немецкое командование свою вину готово было переложить на некую высшую силу, от него не зависящую…»

Во-вторых, осенняя распутица 1941 года не была из ряда вон выходящей, ее масштабы не были «небывалыми», скорее наоборот. Клаус Рейнгардт сообщает следующее: «…факты говорят, что количество атмосферных осадков в октябре и ноябре 1941 года было ниже обычной нормы. Весь период распутицы был, следовательно, суше, чем обычно. Даже если средняя температура воздуха в октябре и ноябре 1941 года была ниже, чем в прежние годы, то это тоже не повлияло ни на продолжительность периода распутицы, ни на ее интенсивность, скорей наоборот. Относительно рано наступившие в 1941 году морозы позволили уже в начале ноября использовать шоссейные и проселочные дороги, а также и местность в стороне от них. Таким образом, сопоставляя данные о температуре и количестве осадков, можно констатировать, что распутица осенью 1941 года была слабее и менее продолжительна, чем в другие годы…»

В-третьих, на тех участках фронта, где степень упорства и ожесточения сопротивления советских войск была недостаточно высокой, влияние распутицы как-то не сказывалось на продвижении немецких войск. Так, например, Пауль Карелл пишет: «…Что же, сама природа выступила против немецких войск? И нигде нельзя было добиться успеха? О нет, кое-где все же можно. 258-й пехотной и 3-й моторизованной дивизиям повезло больше других... 258-й дивизии 22 октября удалось овладеть Наро-Фоминском… 22 октября к югу от Наро-Фоминска 29-й мотопехотный полк 3-й моторизованной дивизии форсировал Нару, создав плацдарм шириной одиннадцать километров…»

В-четвертых, распутица, начавшаяся 6 октября 1941 года, оказывала негативное влияние на обе противоборствующие стороны. Конечно, из-за нее темп наступления немецких войск снизился, но для советских войск распутица принесла гораздо больше бед: огромное количество боевой техники (танков, орудий, минометов), автомобильного транспорта, боеприпасов и военного снаряжения пришлось из-за распутицы уничтожить или бросить в ходе отступления или прорыва из окружения. В приказе генерал-фельдмаршала Федора фон Бока от 19 октября 1941 года по случаю завершения боев под Вязьмой и Брянском указывалось, что войска группы армий «Центр» захватили в качестве трофеев «4378 тяжелых орудий, 1277 танков, 1009 противотанковых и противовоздушных орудий, 187 самолетов, неисчислимое количество легкого вооружения, боеприпасов, всех видов техники и военного снаряжения». Большая часть перечисленного вооружения и имущества была брошена советскими войсками из-за распутицы.

В-пятых, значительно большее, чем природная причина (распутица), влияние на снижение темпа наступления немецких войск, а затем и их остановку во второй половине октября оказала рукотворная причина – слабая организация материально-технического обеспечения группы армий «Центр». Это подтверждается тем фактом, что после окончания распутицы (мороз ударил в Подмосковье в ночь с 6 на 7 ноября 1941 года) прошло еще десять дней, прежде чем началось новое немецкое наступление на Москву. Это время было затрачено на приведение в порядок боевой техники и вооружения, пополнение войск боеприпасами, горючим и снаряжением. Система снабжения группы армий «Центр» в условиях распутицы работала неэффективно. В журнале боевых действий группы 19 октября 1941 года было записано: «…наступил тяжелый кризис в снабжении войск продовольствием, боеприпасами и особенно горючим... Главную заботу всех соединений составляет подвоз материально-технических средств и продовольствия». Пауль Карелл пишет о недостатках снабжения немецких войск в конце октября 1941 года: «…В баках танков не осталось горючего. Артиллеристы получали всего по дюжине снарядов на орудие в день…» Вернер Хаупт приводит сведения из донесения одной из немецких пехотных дивизий от 7 ноября 1941 года: «…корпус вышел в район юго-восточнее и восточнее Рузы. Ощутимо похолодало. Зимнего снаряжения не было. Имелись разве что напульсники, перчатки и шлемы, крайне ограниченное количество шинелей. Не хватало всего. Войска нуждались в срочном пополнении материальной базы…»
Командующий 2-й немецкой танковой армией генерал-полковник Гейнц Гудериан в своих воспоминаниях писал: «…Обеспечение снабжением сотен застрявших машин и их личного состава должно было отныне в течение многих недель производиться самолетами… Боеспособность наступающих частей зависела не столько от численности личного состава, сколько от возможности обеспечения их горючим. Поэтому все имевшиеся в наличии танки 24-го танкового корпуса были объединены под командованием полковника Эбербаха и вместе с полком «Великая Германия» образовали авангард, который был направлен на Тулу… Ввиду недостатка горючего Эбербах посадил на танки один батальон полка «Великая Германия»… Продвигаться вперед можно было только очень медленно и ценой больших потерь в материальной части…»
Клаус Рейнгардт добавляет: «…В донесениях дивизий 2-й армии указывалось, что с 7 октября полностью прекратилось регулярное снабжение соединений, что дивизии растянулись на 240 км и более и вынуждены перейти на снабжение за счет местных ресурсов, ввиду чего их главные силы не способны ни к маршу, ни к боевому использованию… На участке фронта 9-й армии и 3-й танковой группы трудности со снабжением были настолько велики, что продвижение их соединений значительно задержалось… Чтобы обеспечить создание необходимых запасов горюче-смазочных материалов для операции «Тайфун», Восточная армия должна была в течение всего сентября получать ежедневно 27 составов с горючим, а в октябре даже 29. В действительности же ОКВ смогло …обеспечивать поступление в октябре… только по 22 состава, а в ноябре по 3 состава с горючим в день, в то время как дневная потребность в ноябре составляла 20 составов…»
Генерал-фельдмаршал Федор фон Бок в своем дневнике тоже отметил низкую эффективность системы материально-технического обеспечения войск группы армий «Центр» в октябре–ноябре 1941 года: «…Вторым фактором стал сбой всей системы снабжения. Плохо развитая сеть автомобильных дорог и проблемы на железных дорогах в России не дали должным образом использовать наши моторизованные соединения. Результатом стали нехватка горючего, недостаток вагонов и локомотивов, невозможность достаточно быстро приспособить их под русскую колею, механические поломки тысяч транспортных средств, которые были сделаны с учетом использования на хороших дорогах… Также следует учесть факт того, что наша техника не была сконструирована, чтобы выдерживать испытания суровой русской погоды...»
Нужно сказать, что из-за распутицы давала сбои и система материально-технического-обеспечения советских войск. Начальник тыла Красной армии генерал А.В. Хрулев считал, что именно катастрофическое состояние дорог в октябре 1941 года привело к тому, что «весь Калининский фронт постигла «роковая неудача» и нарушилось снабжение войск материальными ресурсами. Трудности доставки боеприпасов, продовольствия, горючего и различных предметов снаряжения автомобильным транспортом привели к тому, что по инициативе генерала А.В. Хрулева для материально-технического обеспечения советских войск в массовых масштабах стал использоваться гужевой транспорт.

В-шестых, и распутица, и недостатки материально-технического снабжения лишь усложнили боевые действия немецких войск, но главной причиной провала операции «Тайфун» и поражения группы армий «Центр» в Московской битве явилась недооценка командованием группы армий и руководством вермахта сил советских войск, степени их сопротивления натиску немецких армий. Это признали генерал-полковник Гейнц Гудериан и генерал-фельдмаршал Федор фон Бок, который записал в дневнике: «…мы недооценили силы противника, его возможность восстановиться после тяжелых потерь, которые сваливали с ног любые другие нации, и его огромные резервы людей и ресурсов...» То, что главной причиной провала операции «Тайфун» явилось упорное и ожесточенное сопротивление защитников Москвы, подтверждает неудачная попытка Гейнца Гудериана захватить Тулу. Пауль Карелл пишет о действиях Гейнца Гудериана: «…Гудериан не мог допустить поражения от сил природы и принял вполне характерное для него решение: он объединил бронетехнику 24-го корпуса, части 75-го артиллерийского полка и 3-й стрелковый полк, а также пехотный полк «Великая Германия» в авангардное соединение под началом энергичного полковника Эбербаха и приказал им забыть обо всем, нигде не останавливаться и взять Тулу…» Но как ни старалось это сводное соединение, ничего у него не получилось. И не дали ему захватить Тулу советские войска: «…Атака на Тулу застопорилась, – пишет Пауль Карелл. – Наступление на Москву потеряло темп. Не хватало бронетехники, не хватало артиллерии, не хватало гренадерских батальонов… Поредевшие немецкие части оказались просто не в состоянии продолжать наступление…» Вернер Хоуп констатировал: «…С фанатичным сопротивлением столкнулись все немецкие дивизии и боевые группы, которые 18 ноября начали наступление на Москву…» М.Ю. Мягков в книге «Вермахт у ворот Москвы, 1941–1942» сообщает, что в сводках ОКХ и донесениях войск основное внимание уделялось не погодным условиям, а упорному сопротивлению и высокой боеспособности советских войск, применению ими новых высокоэффективных образцов боевой техники, в частности танков Т-34. А Клаус Рейнгардт сделал вывод: «…сильнее распутицы сказывалось стремление противника, используя местные и климатические условия, все сильнее тормозить немецкое наступление, наносить все более значительные потери немцам, выиграть время для того, чтобы построить в тылу новые оборонительные рубежи, подтянуть резервы и подготовить свои войска к новым боям».
Важно отметить, что действия советских войск были направлены не только на нанесение как можно больших потерь наступающим немецким войскам, но и на нарушение их системы материально-технического снабжения. По этому поводу генерал-фельдмаршал Федор фон Бок в своем дневнике с досадой отмечал: «…Русские прекрасно поняли, какие трудности возникли у нас с транспортом и снабжением. Они приложили большие усилия для того, чтобы нарушать и уничтожать наши линии снабжения. Они преуспели, так что все необходимое для ведения боевой операции так и не достигало фронта...»
Не распутица, а возрастающее сопротивление, мужество, упорство и воинское мастерство советских войск в октябре–ноябре 1941 года – вот что обескровило группу армий «Центр» и остановило ее на пороге Москвы.

«В прекращении наступления вермахта на Москву виновата холодная зима»

Этими словами Гитлер 8 декабря 1941 года объяснил прекращение операции «Тайфун». Его тезис затем повторялся неоднократно в различных вариациях немецкими официальными лицами, генералами вермахта и историками. Например, бывший начальник организационного отдела Генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал-майор Буркхарт Мюллер-Гиллебранд в книге «Сухопутная армия Германии. 1939–1945. Т. 3» писал о негативном влиянии на немецкие войска рано наступивших под Москвой морозов: «…внезапно наступившие сильные морозы поставили недостаточно тепло обмундированные немецкие войска перед новыми серьезными трудностями, когда за ночь вязкая, грязная почва превращалась в крепкий, как железо, монолит, когда накануне завязшие в грязи автомашины уже не могли освободиться от ледяных оков, когда не хватало различных средств защиты от морозов, и оружие отказывалось действовать…»
Вернер Хаупт красочно описывает лишения немецких войск после начала заморозков (6–7 ноября 1941 года): «…Пришла зима. Наступило время года, о котором было осведомлено германское высшее командование еще летом и к которому армия была совершенно не готова. По ночам царила «вечная мерзлота» …Движение снова стало возможным. Ледяной восточный ветер нес мелкие кристаллы льда, которые за считаные минуты покрывали людей, лошадей, транспортные средства и оружие тонким ледяным слоем. Люди коченели, теряли чувствительность... Продолжать войну при таких условиях было невозможно… Отдельные дивизии принимали, независимо друг от друга, меры по защите от этого нового, доселе неведомого противника, позднее получившего имя «генерал Зима». Стальные шлемы следовало покрыть мелом или приспособить поверх них белые платки. Людям выдавались маскировочные халаты или белая ткань, чтобы закрыть плечи. Танки тоже следовало покрыть мелом, сначала отдельными полосами – больше краски не было…»
В апреле 1942 года официальный радиокомментатор вермахта генерал-лейтенант Курт Дитмар, выступая по Берлинскому радио, заявил: «Ранняя и суровая зима остановила немецкое наступление на востоке. Это снизило эффективность нашего оружия, увеличило наши потери за счет обмороженных, поставило наши войска в невероятно сложные условия. Наше лучшее оружие, мобильность, было выбито из наших рук…»
26 апреля 1942 года в обращении к рейхстагу Адольф Гитлер объявил о новом немецком успехе – победе в «зимнем сражении», причем представил эту «новую победу» как триумф, одержанный над таким опасным и коварным противником, как «генерал Зима». Этот «генерал», появившись на месяц раньше срока, якобы чрезвычайно крепкими морозами поставил немецкие армии на грань катастрофы.

Но, во-первых, никакой такой особой суровостью зима 1941 году не отличалась. Хотя она пришла в Подмосковье рано, морозы в ноябре 1941 года не были из ряда вон выходящими: по ежедневным оперативным сводкам группы армий «Центр», в ноябре температура колебалась от –4 до –6 градусов Цельсия, и только три дня в декабре (с 5 по 7 декабря) были очень холодными – от –30 до –38 градусов Цельсия.

Во-вторых, негативное влияние морозов на действия немецких войск Гитлер и генералы вермахта сильно преувеличивали. Об этом вполне убедительно писали английские журналисты военного времени У.Э.Д. Аллен и П.П. Муратов в вышедшей еще в 1946 году книге «Русские кампании германского вермахта. 1941–1945» (на русском языке книга издана в 2005 году издательством «Айрис-пресс»): «…Есть фактически вполне достаточные основания считать, что поведение «генерала Зимы» не оказало того вредного воздействия на немецкие армии, о которых заявлял фюрер. Ранний и внезапный мороз в ноябре только помог, например, немецкой мотопехоте быстро продвинуться в наиболее труднодоступные районы древней Тверской земли. Немцы захватили Калинин (прежнюю Тверь) и Клин, пересекли магистраль Москва–Ленинград, подошли к Дмитрову и собирались перерезать железную дорогу на Ярославль. Все это стало возможным только тогда, когда мороз сковал болотистые почвы этих районов и толстый лед на многочисленных реках стал заменой отсутствовавших там надежных мостов. Ранняя зима «проложила путь» немцам до самой Москвы, и если они потерпели неудачу в этом наступлении, то на это были совсем другие, вовсе не климатические причины…»

В-третьих, лишения, которые испытывали немецкие войска зимой 1941/1942 годов, имели в большей части не природное происхождение, а рукотворное – слабое обеспечение войск необходимыми для ведения боевых действий зимой имуществом. Командующий 2-й немецкой танковой армии генерал-полковник Гейнц Гудериан в своих воспоминаниях пишет: «…В Верховном командовании Вооруженных сил и в Главном командовании Сухопутных сил так уверенно рассчитывали закончить кампанию к началу зимы, что в сухопутных войсках зимнее обмундирование было предусмотрено только для каждого пятого солдата. Только 30 августа 1941 г. главное командование сухопутных сил серьезно занялось вопросом снабжения зимним обмундированием крупных соединений Сухопутных сил… Я не могу согласиться с распространенным мнением, что только один Гитлер виноват в отсутствии зимнего обмундирования осенью 1941 г. Военно-воздушные силы и войска СС были снабжены им своевременно и в достаточном количестве. Но Верховное командование думало сломить военную мощь России в течение 8–10 недель, вызвав этим и ее политический крах. Оно было так уверено в успехе своей безумной затеи, что важнейшие отрасли военной промышленности уже осенью 1941 г. были переключены на производство другой продукции. Думали даже с началом зимы вывести из России 60–80 дивизий, решив, что оставшихся дивизий будет достаточно для того, чтобы в течение зимы подавить Россию. Эти дивизии, остающиеся на востоке, после окончания осенью военных действий предполагалось разместить на зиму в хорошо оборудованных помещениях на какой-нибудь линии опорных пунктов. Казалось, что все урегулировано и все очень просто. Всякие сомнения встречались оптимистическими утверждениями. Описание дальнейших событий покажет, насколько не соответствовали эти замыслы суровой действительности…» Далее Гейнц Гудериан сообщает, что еще в октябре «…Мы повторно обратились с просьбой о доставке зимнего обмундирования, но нам ответили, что оно будет получено своевременно и нечего об этом излишне напоминать. После этого я неоднократно напоминал о необходимости прислать зимнее обмундирование, но в этом году оно так и не было мне доставлено. Подготовка к зиме находилась в плачевном состоянии. Затребованный нами еще 8 недель тому назад глизантин доставлялся в незначительных количествах, так же, как и зимнее обмундирование для личного состава. Последнее обстоятельство явилось в течение последующих тяжелых месяцев причиной больших затруднений и лишений, которые легко могли бы быть устранены…» (выделено мной. – В.Л.).
Вернер Хаупт сообщает, что в донесении 87-й пехотной дивизии о подготовке к наступлению 18 ноября 1941 года обращалось внимание на то, что: «…физическое состояние войск, по причине нехватки продовольствия и помещений для расквартирования оставляет желать лучшего. Больше всего тревожит недостаток нашего обмундирования и оснащения для условий суровой русской зимы. Катастрофически не хватает теплого белья, теплых сапог, теплых рукавиц и шапок. В своих тонких темных одеждах при температуре ниже 20 градусов мороза противостоят немецкие пехотинцы одетым в меха и имеющим белые маскхалаты русским дивизиям…»
Буркхарт Мюллер-Гиллебранд об обеспеченности войск вермахта зимним обмундированием и эксплуатационными материалами зимой 1941/1942 года пишет: «...В связи с плохим состоянием железных дорог и выходом из строя паровозного парка обычное зимнее обмундирование поступило на фронт частично только в течение декабря. Специальное зимнее обмундирование могло быть доставлено в полосы боевых действий армий лишь в течение января 1942 г. Еще в середине декабря… часто не хватало специальных морозозащитных материалов для обеспечения эксплуатации автомашин. В результате этого вышло из строя большое число автомашин...»

В-четвертых, мороз не выбирал, на кого обрушиться. Он был одинаков как для немецких, так и для советских войск. Ссылки генералов вермахта и различных историков на то, что с советской стороны воевали сибирские дивизии, привыкшие к морозам, несостоятельны. Численность 34 сибирских дивизий составляла менее 13% от численности советских войск, участвовавших в Московской битве, а в ее ходе были введены 9 дивизий, сформированных в Средней Азии из местного населения, не знавшего никогда морозов. Кроме того, нужно иметь в виду известную среди сибиряков поговорку: «Сибиряк – не тот, кто не боится мороза, а тот, кто тепло одевается». Если немецкие войска не сумели тепло одеться, то в этом виноваты они сами, а не суровая природа.

В-пятых, не мороз, а советские войска нанесли поражение и отбросили армии группы «Центр» от Москвы, умелое и мощное наступление Красной армии зимой 1941/42 годов надломило хребет вермахта под Москвой.
В целом в провале операции «Тайфун» и последующем отступлении немецких войск на московском направлении ни осенняя распутица, ни морозы не сыграли той роковой роли, которую им приписывали генералы и офицеры вермахта, а также до сих пор приписывают некоторые историки. Гораздо большее влияние на неудачи войск группы армий «Центр» под Москвой оказали тактические и оперативные ошибки командования вермахта, недостаточность выделенных для операции войск, плохая организация их материально-технического снабжения. Но главными причинами поражения вермахта в Московской битве стали стойкость, мужество и боевое мастерство советских войск. Это был вынужден признать Пауль Карелл в книге «Восточный фронт. Книга первая. Гитлер идет на Восток. 1941–1943»: «…Адольф Гитлер и ключевые фигуры его Генштаба недооценили неприятеля главным образом в том, что касается людских ресурсов, боевых качеств военнослужащих Красной армии и их морального духа…»

Владимир ЛИТВИНЕНКО

http://sovross.ru/articles/1510/30210

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Сб фев 11, 2017 4:55 pm

Масонский след в Февральской революции
2017-02-11 10:16
d-zykin.livejournal.com

Когда обсуждают события Февральской революции, время от времени всплывает тема масонства. Писать об этом вопросе очень сложно, причем сразу по нескольким причинам. Еще совсем недавно все, что касалось масонства, воспринималось в маргинальном контексте. Если кто-то начинал рассказывать о ложах, обрядах посвящения, великих мастерах и так далее, то стандартной реакцией слушателей был смех, а то и совет обратиться к психиатру.

... Серьезных исторических работ по русскому масонству до сих пор очень немного, зато всякой мистической чепухи вокруг этой темы, хоть отбавляй. На сегодняшний момент одним из самых авторитетных специалистов по отечественному масонству заслуженно считается А.И. Серков, поэтому воспользуемся его трудами «История русского масонства XX века» и справочником «Русское масонство. 1731-2000», в котором приведены биографии более двенадцати тысяч масонов.

Ранее мы отмечали, что до Февраля 1917 оппозиционно настроенные силы наладили тесное взаимодействие между собой. Для этого использовались общественные организации, которые имели выход на политические партии, видных промышленников и крупных военных. Однако помимо уже перечисленных структур существовал еще один контур неформальных связей, так сказать, по масонской линии.

Задолго до Февральской революции в августе 1915 и апреля 1916 года на квартирах П.П. Рябушинского, С.Н. Прокоповича и Е.Д. Кусковой (все перечисленные лица - масоны) состоялись два совещания оппозиционеров. Решался важнейший вопрос: как распределить министерские посты после свержения царя. Практически все министры Временного правительства были предварительно утверждены именно на этих двух совещаниях, хотя это не значит, что все они принадлежали масонским ложам. В первом составе Временного правительства масонами были пять из двенадцати министров: Н.В. Некрасов, М.И. Терещенко, А.И. Коновалов, А.И. Шингарев, А.Ф. Керенский. Кроме них, на пост министра труда выдвигался масон Н.С. Чхеидзе, но он отказался от этого назначения. Заместителями министров (как тогда говорили, товарищами министров) также стали несколько масонов: Н.К. Волков, С.Д. Урусов, В.А. Виноградов, А. В. Ливеровский.

Известно, что помимо Временного правительства, в России после революции возник еще один центр власти: Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов. Период сосуществования Временного правительства и Петросовета называют двоевластием, однако оба органа проводили консультации между собой, создали контактную комиссию, в которой с обеих сторон в качестве переговорщиков были члены масонских лож. От Временного правительства – Некрасов и Терещенко, от Петросовета – Чхеидзе, Суханов и Скобелев. Как отмечает Серков, особенно сильным было влияние масонов при подборе кадров в прокуратуру. Комиссарами Временного комитета Государственной думы тоже стал целый ряд масонов.

В дальнейшем роль масонов только повышалась. В новом составе Временного правительства вольным каменщикам достались такие важные должности, как военный и морской министр (Керенский), министр финансов (Шингарев), министр труда (Скобелев), министр юстиции (Переверзев), министр иностранных дел (Терещенко), министр путей сообщения (Некрасов), министр торговли и промышленности (Коновалов).

В третьем составе Временного правительства из восемнадцати министров уже десять были масонами. Если исходить из количества вольных каменщиков и важности тех постов, которые они занимали, то это был пик масонского влияния на управление страной в первые послереволюционные месяцы.

Давайте теперь пройдемся по биографиям известных масонов-министров.

Некрасов Николай Виссарионович. В 1906 году делегат 1 съезда Партии народной свободы, депутат III и IV Думы, товарищ председателя IV Думы. Во время Первой мировой был одним из руководителей Земгора, член Особого совещания по обороне государства. 27 февраля 1917 года стал членом Временного комитета Государственной Думы, участвовал в Первом Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов. После прихода к власти большевиков работал в Петроградском отделении Московского народного банка. Некоторое время жил под фамилией Голгофский, но был опознан и арестован. Однако ему удалось встретиться с Лениным, после чего Некрасова освободили. В 1931 году приговорен к десяти годам заключения, в 1933 году освобожден, однако вновь арестован в 1939 году по обвинению в покушении на жизнь Ленина и расстрелян.

Терещенко Михаил Иванович. Промышленник, миллионер, совладелец издательства «Сирин», депутат IV Думы, во время Первой мировой возглавлял киевский областной Военно-промышленный комитет, товарищ Председателя Всероссийского Военно-промышленного комитета. В 1916 году вступил в Русско-Английское общество, возглавил группу революционеров, готовивших свержение Николая II. В этой же группе состоял Некрасов. Терещенко участвовал в Первом Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов. После прихода к власти большевиков эмигрировал, жил во Франции, Англии.

Коновалов Александр Иванович. Промышленник, проходил стажировку на текстильных предприятиях Германии, долгое время жил в Англии, был одним из учредителей банка Рябушинских, финансировал газету «Утро России». В 1912 году вошел в ЦК Партии прогрессистов, депутат IV Думы, в 1915 году товарищ председателя Центрального Военно-промышленного комитета, в 1916 году член совета и комитета русско-английской торговой палаты, член комитета Общества Английского флага в России. Член Временного комитета Государственно Думы. В 1918 году уехал во Францию.

Шингарев Андрей Иванович. Гласный Усманского уездного и Тамбовского (Воронежского) губернского собраний. Председатель воронежского комитета Союза освобождения, редактор газеты «Воронежское слово», сотрудничал с рядом других изданий, был членом Партии народной свободы, депутат II-IV Дум. Во время Первой мировой – член Главного комитета Союза городов, с 1915 года председатель военно-морской комиссии Думы, 28 февраля 1917 года возглавил Продовольственную комиссию, в которую вошли представители Временного комитета Государственной Думы и Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Участник Первого Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. Член Временного совета Российской Республики, 28 ноября 1917 года арестован, заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, убит матросами и красногвардейцами.

Кокошкин Федор Федорович. Принадлежал к руководству земского движения в 1904-05 гг. Один из создателей Партии народной свободы, член ее ЦК, депутат I Государственной Думы, сотрудничал с кадетской газетой «Новь», а также с «Русскими ведомостями», «Речью» и др. В мае 1917 года назначен Временным правительством председателем особого совещания по созданию проекта положения о выборах в Учредительное собрание. Заключен большевиками в Петропавловскую крепость. Убит вместе с Шингаревым.

Керенский Александр Федорович. Во время революции 1905-07 гг. был членом Комитета по оказанию помощи жертвам «Кровавого воскресенья», состоял в Санкт-Петербургском объединении политических адвокатов, выступал защитником на многих процессах, включая дела радикально-революционной партии «Дашнакцутюн» (обвинение в террористической деятельности) и большевистской фракции IV Думы. В 1912 году по списку Трудовой партии избран депутатом Думы, сотрудничал с журналом «Северные записки», 27 февраля 1917 года вошел в состав Временного комитета Государственной Думы, в Военную комиссию Думы, а кроме того избран товарищем председателя исполкома Петроградского совета рабочих депутатов. После прихода к власти большевиков уехал в Англию, жил в Лондоне, Берлине, Париже, Брайтоне, посещал собрания Русско-Британского 1917 года Братства.

Скобелев Матвей Иванович. В 1905-1906 гг. руководил рядом стачек, с 1907 года жил в Австро-Венгрии, в 1908-12 член редакции газеты «Правда» Троцкого, сотрудничал с меньшивистскими изданиями, во время Февральской революции организатор восстаний в Кронштадте и Свеаборге. Товарищ председателя Петроградского совета, в августе 1917 года на Объединительном съезде РСДРП избран кандидатом в члены ЦК. В 1922 вступил в РКП (б), в 1924 году входил в состав советской делегации на переговорах с Британией о торговом соглашении. В 1938 году приговорен к расстрелу.

Прокопович Сергей Николаевич. Член Союза русской социал-демократии за границей, в 1905 году был членом ЦК Партии народной свободы, сотрудничал с газетой «Товарищ», был редактором-издателем журнала «Без заглавия», в 1914-17 гг. работал в Московском областном Военно-промышленном комитете, входил в партию меньшевиков, министр во Временном правительстве. В 1922 году выслан из России.

Авксентьев Николай Дмитриевич. Участник революции 1905-07 гг. Один из основателей Партии социалистов-революционеров, сотрудничал с изданиями «Сын Отечества», «Знамя труда», «Северные записки», «За свободу», «Дело народа» и др. В 1915 году в Лозанне руководил совещанием меньшевиков и эсеров. Член Исполкома Петроградского совета депутатов. На Первом Всероссийском съезде совете крестьянских депутатов избран председателем его Исполкома. В июле 1917 года назначен на должность министра внутренних дел Временного правительства. В 1918 году эмигрировал.

Анализ биографий показывает, что масонские узы связывали людей, представлявших различные политические течения. Эта надпартийная особенность идеологии масонства сыграла заметную роль в объединении целого спектра оппозиционных групп. Кроме того мы вновь убедились в том, что революция зрела в недрах общественных организаций, ведь многие из перечисленных министров были также деятелями земского движения и членами военно-промышленных комитетов.

Между прочим, задолго до 1917 года российские масоны Бе**тов, Маргулиес и Урусов посетили Константинополь и ознакомились с тем, как масоны Турции ведут пропаганду в войсках. Более того, им удалось познакомиться с министром иностранных дел Норадунгианом и руководителями революционного младотурецкого движения: Ахмедом Ризой, Энвер-пашой и Талаат-пашой. Кстати, в России существовали военные масонские ложи. К сожалению, об их деятельности и составе участников практически ничего не известно.

А где же наш старый знакомый, неугомонный оппозиционер Гучков? Неужели он не был масоном? Гучков тоже ездил в Константинополь, чтобы на месте изучить методы младотурок. По какой-то причине перед ним открывались многие двери, и, находясь в Турции, он посетил немало политических кружков. Надо сказать, что список масонов-министров, составленный по работам Серкова, отличается от аналогичных списков других исследователей. Серков не считает Гучкова вольным каменщиком, хотя ряд иных авторов убеждены, что Гучков – масон. То есть это до сих пор дискуссионная тема, есть аргументы за и против. Возможно, будущие историки дадут окончательный ответ на данный вопрос, однако уже сейчас можно твердо сказать, что Гучков поддерживал теснейшие связи с людьми, чья принадлежность к масонству доказана.

https://kprf.ru/history/soviet/162354.html/print

Андрей Басов · **Добавлено:** Вт фев 14, 2017 8:31 am

Проф.А.И.Орлов писал(а):

О прошлом для будущего
Дата: 12/03/2016
Сегодня наступило необычайно черное время для всей нашей планеты. Сегодня на нашей планете – к сожалению, об этом можно говорить с очень большой долей достоверности – наступило время фашизма в самых разных формах. С моей точки зрения, это происходит потому, что нет такого могучего сдерживающего фактора, каким был Советский Союз.

Не только это. Основная причина перманентного "чёрного времени" в, мягко говоря, странных традициях, установлениях международных отношений в обществе: http://www.andrey-basov.net/paradoks.html Я бы назвал их преступными, античеловеческими по существу.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср фев 22, 2017 7:24 pm

Оруженосец победы Б.Л. ВАННИКОВ

– Здравствуйте, земляки! – воскликнул подошедший к нашему столу Левон Степанович Шаумян, сын одного из 26 бакинских комиссаров.
– Мы-тo с тобой земляки, а он какой же земляк? – заметил Ванников, кивая с мою сторону.
– Он тоже наш, бакинский, – сказал Шаумян.
– А когда выехал из Баку? – спросил меня Ванников.

– В двадцать первом.
– В девятнадцатом был в партии?

– Был.
– А в какой организации состоял?
– В ячейке союза металлистов.
– Ну, знаешь, я сам в этой ячейке состоял, у нас таких не было.
– А я секретарем ячейки был и тоже не знаю такого члена организации.
Тут только я заметил, как смеялся над нашим разговором Шаумян – он знал нас обоих. В моей памяти постепенно вставал энергичный молодой мастеровой с доков – Борис Львович Ванников работал тогда на ремонте судов.
Эта встреча произошла в советском торгпредстве в Берлине в конце ноября 1934 года. Я работал в Германии, занимался изучением организации производства на металлургических заводах Круппа, а Борис Львович, директор Тульского машиностроительного завода, возвращался из Англии с выставки промышленного оборудования. Встретились два старых знакомых, два земляка, два давних товарища по партии и не узнали друг друга. Вот как бывает.
Познакомились мы с Борисом Львовичем еще до Октября, в 1914 году. В ту пору семнадцатилетний Борис Ванников работал слесарем на одном из бакинских предприятий, после работы играл на кларнете в кинематографе и потому имел возможность провести меня иной раз на сеанс.
Тогда я не предполагал, естественно, что судьба не раз еще сведет нас: и в бакинском подполье в период гражданской войны, и в годы уже другой войны – Великой Отечественной – в наркомате оборонной промышленности, и потом, уже после Победы, на ответственных участках работы по укреплению оборонной мощи нашей Родины. Словом, всюду, куда каждого из нас, коммунистов, посылала партия.
Членом партии большевиков Борис Львович стал в 1919 году. К тому времени он был уже вполне сформировавшимся, закаленным бойцом. За его плечами была служба в рядах Красной Армии, в которую Ванников вступил добровольцем в 1918 году, борьба в подполье на территории оккупированного интервентами Закавказья.
Демобилизовавшись в 1920 году из армии, Борис Львович приезжает в Москву. Здесь он работает в Наркомате рабоче-крестьянской инспекции и одновременно учится в МВТУ им. Н.Э. Баумана. Кипучей энергии Ванникова хватает на все.
С такой же энергией, с замечательной рабочей хваткой, умением на каждом этапе выделить из массы задач главную, от решения которой зависит успех дела в целом, руководил Ванников после окончания Бауманского училища в 1926 году Тульским и Пермским машиностроительными заводами. В эти годы в полной мере раскрылись его качества как организатора и руководителя. Бескомпромиссность в решении государственных вопросов, нетерпимость к любым проявлениям расхлябанности, неисполнительности счастливо соединялись в молодом директоре с чутким, внимательным отношением к людям, постоянной заботой об их нуждах...
И глубоко закономерно, что он был в числе тех талантливых организаторов производства, которым в сложные предвоенные годы партия доверила руководство промышленностью страны. В 1937 году Ванников становится заместителем наркома, а в 1939 году – наркомом вооружения СССР. В этот период, период перевооружения нашей армии и флота, Борис Львович внес большой вклад в развертывание оборонной промышленности и организацию производства новых образцов артиллерийских орудий, минометов, боеприпасов.
В период Великой Отечественной войны Ванников активно участвует в разработке предложений по развитию и производству вооружения в условиях военного времени. С 1942 года и до самого конца войны Борис Львович возглавлял наркомат боеприпасов СССР. «Все для фронта, все для победы!» – с этим призывом партии коммунист Ванников сверял каждый свой шаг; этим призывом определялась та мера требовательности, которую предъявлял он прежде всего к себе самому и ко всем, кому была доверена ответственнейшая миссия – обеспечивать Вооруженные силы страны боеприпасами. И эта миссия была выполнена с честью.
Завершилась война. Еще не смолкли отголоски салюта нашей Великой Победы, а силы реакции и агрессии на Западе снова начали бряцать оружием, вынашивать планы новой агрессии против родины Октября. Обстановка требовала оперативного решения целого комплекса вопросов совершенствования обороноспособности страны. Работу на одном из главных направлений партия поручила возглавить Борису Львовичу Ванникову.
В сентябре сорок пятого Борис Львович пригласил меня к себе:
– Может, ко мне работать перейдешь?
Не успел я ответить, как присутствовавший здесь Вячеслав Александрович Малышев, нарком танковой промышленности, спросил:
– Ты знаешь, чем занимается Ванников?
Я знал.
– Разрабатывает атомную бомбу, – безучастным тоном произнес я.
У собеседников моя осведомленность вызвала замешательство. Но на самом деле все обстояло именно так.
Вскоре мы стали работать, как говорится, бок о бок. Ванников сумел в кратчайшие сроки установить тесные деловые контакты с виднейшими советскими учеными, завоевать их доверие и любовь, зажечь их своим неукротимым энтузиазмом, непоколебимой верой в успех. Результаты возглавленной Борисом Львовичем титанической работы имели огромное значение для сдерживания агрессивных амбиций империализма.

В.С. ЕМЕЛЬЯНОВ,
член-корреспондент АН СССР, 1997 г.

* * *

События и обстановка накануне и в годы Великой Отечественной войны представляют большой интерес не только для историков и экономистов, но и для широкой советской общественности. Однако некоторые события и отдельные ситуации того периода освещены недостаточно, и поэтому объяснение их порой составляет большие трудности. В известной мере это является результатом нередко практиковавшегося тогда обсуждения и решения тех или иных важных государственных вопросов без протокольных записей. В результате освещение многих событий только по документам оказывается недостаточным, неполным.
Вот почему немаловажное значение приобретают свидетельства очевидцев обсуждения, подготовки и принятия окончательных решений по важнейшим вопросам жизни страны. К сожалению, со временем уходят люди и теряются нити, необходимые для правильного освещения исторических событий. Но пока еще живы многие, кто может и должен своей памятью оказать такую помощь во всем том, что касается периода Великой Отечественной войны и предшествовавших ей лет.
В первых числах июня 1941 года, за две с половиной недели до начала Великой Отечественной войны, я был отстранен с поста наркома вооружения СССР и арестован. А спустя менее месяца после нападения гитлеровской Германии на нашу страну мне в тюремную одиночку было передано указание И.В. Сталина письменно изложить свои соображения относительно мер по развитию производства вооружения в условиях начавшихся военных действий.
Обстановка на фронте мне была неизвестна. Не имея представления о сложившемся тогда опасном положении, я допускал, что в худшем случае у наших войск могли быть небольшие местные неудачи и что поставленный передо мной вопрос носит чисто профилактический характер. Кроме того, в моем положении можно было лишь строить догадки о том, подтвердило или опровергло начало войны те ранее принятые установки в области производства вооружения, с которыми я не соглашался. Поэтому оставалось исходить из того, что они, возможно, не оказались грубыми ошибками, какими я их считал.
Конечно, составленную мною при таких обстоятельствах записку нельзя считать полноценной. Она могла быть значительно лучше, если бы я располагал нужной информацией.
Так или иначе, записка, над которой я работал несколько дней, была передана И.В. Сталину. Я увидел ее у него в руках, когда меня привезли к нему прямо из тюрьмы. Многие места оказались подчеркнутыми красным карандашом, и это показало мне, что записка была внимательно прочитана. В присутствии В.М. Молотова и Г.М. Маленкова Сталин сказал мне:
– Ваша записка – прекрасный документ для работы Наркомата вооружения. Мы передадим ее для руководства наркому вооружения. В ходе дальнейшей беседы он заметил:
– Вы во многом были правы. Мы ошиблись... А подлецы вас оклеветали...
После описанного события прошло несколько месяцев. В течение этого времени я работал сначала в Наркомате вооружения, потом выполнял задания Государственного Комитета Обороны, касавшиеся производства боеприпасов к зенитным орудиям и восстановления эвакуированных в глубь страны артиллерийских заводов, а в начале февраля 1942 года был назначен наркомом боеприпасов. С первых же месяцев войны стала как никогда ранее очевидной огромная работа, проделанная в предвоенный период в нашей промышленности вооружения. Это обстоятельство нашло отражение, в частности, в том, что группе руководителей этой промышленности летом 1942 года было присвоено звание Героев Социалистического Труда.
В связи с подготовкой Указа о награждении И.В. Сталин предложил мне, как бывшему наркому вооружения, дать характеристики директорам лучших орудийных и оружейных заводов. В списке, показанном мне Сталиным, были А.И. Быховский, Л.Р. Гонор, А.С. Елян, а также тогдашний нарком вооружения Д.Ф. Устинов и его заместитель В.Н. Новиков, ранее руководившие крупнейшими предприятиями. Это были те, под чьим руководством в предвоенный период реконструировались и увеличивались мощности главных заводов промышленности вооружения, осваивались образцы артиллерийских систем и стрелкового оружия для Красной Армии. Глубоко ценя их заслуги, известные мне по совместной довоенной работе, я сказал, что, по моему мнению, каждый из них заслужил почетное звание Героя Социалистического Труда. Поскольку же в списке было и мое имя, то я позволил себе замечание, что меня еще рано награждать за работу в Наркомате боеприпасов, куда я был назначен совсем недавно. На это И.В. Сталин ответил:
– Вам присваивается звание Героя Социалистического Труда как оценка вашего руководства промышленностью вооружения…

* * *

После окончания Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. перед советским народом встала задача – покончить без единой капли крови с атомной монополией США. На мою долю, как и на долю многих советских специалистов, ученых, руководителей и рабочих, выпала большая честь принять участие в этом большом патриотическом деле. Нам было оказано большое доверие партии и правительства, совершенно новое трудное дело – овладеть атомной энергией.
Августовские дни 1945 г. (17–20 августа) стали знаменательной датой в моей жизни: в эти дни И.В. Сталин привлек меня в качестве активного работника к организации работ в области использования атомной энергии. 17 или 18 августа, точно не помню, меня вызвал И.В. Сталин. Разговор со мною он начал с вопросов об атомной бомбе, причем сказал, что мне как наркому боеприпасов, вероятно, об атомной бомбе известно больше других наркомов. К сожалению, я был очень мало сведущ как в конструкции атомной бомбы, так и в технике и производстве ядерных материалов, тем более в атомной (ядерной) физике. Мне было известно только то, что попадало на страницы советской печати. Об этом я и сказал товарищу Сталину…
И.В. Сталин на несколько минут остановился на атомной политике США и затем перевел разговор на организацию работ по использованию атомной энергии и созданию атомной бомбы у нас в СССР. Он подчеркнул новизну этого дела, заметив, что на пути его осуществления встретятся очень большие трудности и препятствия, однако все преодолимо, раз цель ясна – атомный взрыв осуществлен, и поэтому атомная бомба является уже не проблемой, а практической задачей. Должен сказать, что эти дни были настолько для меня важны, что до сего времени в моей памяти сохранились подробности содержания наиболее важных высказываний И.В. Сталина и других лиц, причастных к созданию первых сугубо практических организационных форм по руководству работами по использованию атомной энергии.
Далее он сказал, что наши ученые располагают значительными литературными материалами по атомной энергии, но используются они бессистемно и малоэффективно. Тем не менее надо не увлекаться этими материалами, а проявлять «здравую осторожность» (это его дословное выражение). После небольшой паузы И.В. Сталин сказал: «Я хотел с Вами посоветоваться, как организовать работы по созданию атомной бомбы. Берия предлагает все руководство возложить на НКВД, создать в НКВД специальное Главное управление, в качестве начальника этого Главного управления назначить своего заместителя товарища Завенягина, а заместителем к товарищу Завенягину – тоже своего заместителя в НКВД товарища Чернышева. Такое предложение, – продолжал товарищ Сталин, – заслуживает внимания. В НКВД имеются крупные строительные и монтажные организации, которые располагают значительной армией строительных рабочих, хорошими квалифицированными специалистами, руководителями, например, Главпромстрой. НКВД также располагает разветвленной сетью местных органов, а также сетью организаций на железной дороге и на водном транспорте. При недостатке материалов и оборудования своевременная доставка будет иметь важное значение. «Как вы оцениваете такое предложение?» – закончил вопросом товарищ Сталин.
Отвечая на вопрос Сталина, мне хотелось, прежде всего, подчеркнуть, что для меня этот разговор явился неожиданным, и потому я не имел возможности продумать, какая форма организации работ представляется наиболее приемлемой. Кроме того, что важно во всех случаях, я не имел возможности ознакомиться более менее подробно с опытом организации работ в США, а учет опыта других лично для меня всегда был главным при решении того или иного вопроса. Но некоторые сомнительные моменты в таком варианте были очевидны, на них я указал, и заключались они в следующем: работы по использованию атомной энергии и созданию атомной бомбы настолько трудные, сложные, разносторонние по содержанию и большие по масштабам, что их значение выходит за рамки одного какого-либо ведомства, даже такого, как НКВД. Эту работу надо организовать, как я тогда сказал, в национальном масштабе. На последнем выражении И.В. Сталин меня прервал вопросом: «Что Вы понимаете под национальным масштабом?» Я ответил, что в это дело должны быть включены все требуемые национальные, значит, общегосударственные силы и возможности. На это Сталин заметил что-то вроде того, что аналогия не всегда подходит. Далее мною было высказано сомнение в том, удобно ли будет руководить огромным коллективом ученых и специалистов организациям НКВД, даже если это будет специально созданное для этих целей Главное управление НКВД. В.И. Сталин спросил: «Что Вы рекомендуете?»… Некоторые соображения мною были высказаны.
В качестве примера участия надведомственных организаций в решении подобных задач, к которым широко должны быть привлечены наркоматы, ведомства и организации, я привел организованные перед этим особые комитеты – Комитет по использованию репарационного оборудования и Комитет по радиолокации. Эти комитеты возглавлял секретарь ЦK ВКП(б), а в их состав входили члены Политбюро, наркомы и другие крупные государственные деятели и специалисты.
Затем мною было высказано соображение, что очень полезно было бы получить возможность подробнее ознакомиться с формой организации руководства атомными работами в США. На этом закончилась эта предварительная беседа.

<p>l Руководитель Лаборатории №2 И.В. Курчатов, заместитель председателя Спецкомитета по атомной бомбе Б.Л. Ванников и осуществлявший подготовку взрывного устройства первой ядерной бомбы К.И. Щелкин.</p>l Руководитель Лаборатории №2 И.В. Курчатов, заместитель председателя Спецкомитета по атомной бомбе Б.Л. Ванников и осуществлявший подготовку взрывного устройства первой ядерной бомбы К.И. Щелкин.

И.В. Сталин подошел к телефону и, мне думается, позвонил Берии, но его не застал – как видно, тот выехал к нему. Действительно, через короткий промежуток времени приехал Берия и с ним А.П. Завенягин. Сталин спросил их: «Где ваши предложения?» Берия ответил, что над предложениями работают Завенягин и Чернышев, но они полностью не закончены, однако, если требуется, товарищ Завенягин может доложить, в каком виде готовятся предложения. «Что вы там замышляете?» (это выражение мне тоже запомнилось) – спросил И.В. Сталин. На что Берия ответил, что при НКВД предполагается создать Главное управление, ему непосредственно подчиненное, которое будет возглавлять Завенягин, и к нему заместителем намечен Чернышев, при этом оба они останутся заместителями наркома НКВД. Товарищ Сталин сказал: «Это не подойдет. Нужно создать специальный комитет, как его назвать, вы подумайте потом. (В дальнейшем название так и было оставлено – Специальный комитет.) Такой комитет должен находиться под контролем ЦK и работа его строго засекречена. Нужно будет, – продолжал товарищ Сталин, – тщательно продумать, как обеспечить секретность при большом размахе работ и при вовлечении в эту работу много народу и множества организаций. Комитет должен быть наделен особыми полномочиями. Председателем комитета надо назначить Вас (обращаясь к Берии). Кого назначить заместителем председателя?»
Берия предложил в качестве первого заместителя товарища Завенягина, а в качестве заместителя – товарища Чернышева. И.В. Сталин сказал, что товарищи Завенягин и Чернышев как заместители наркома внутренних дел нужны будут в НКВД, так как на НКВД ляжет значительная часть работ, и это потребует повседневного руководства. Сталин высказал мнение, что нужно иметь одного заместителя, никаких ни первых, ни вторых, и этим заместителем председателя Комитета назначить товарища Ванникова.
По ходу предварительной беседы, до прихода Берии и Завенягина, я был подготовлен к тому, что меня привлекут к этой работе, чтобы использовать большие возможности боеприпасов, освобождавшихся с окончанием войны, но назначение заместителем председателя было полной неожиданностью. Должность наркома боеприпасов в такую войну, какой была Великая Отечественная, была очень муторной и сильно отразилась на моей нервной системе. При этом надо учитывать и все пережитое до войны. Вновь включаться в работу и принимать на себя ответственность за трудное, сложное и неизвестное для меня дело вызывало у меня большое опасение – справлюсь ли я, оправдаю ли доверие, в этом смысле я и высказался, да и нечего греха таить, в условиях того времени это было и небезопасно. Понятно, что я просил не назначать меня на этот пост. Меня поддержал, хотя и не очень решительно, Берия, который был моим шефом по Наркомату боеприпасов; он только сказал, что предстоит большая, серьезная работа по реконверсии оборонной промышленности и, может быть, не следует меня в этот период отвлекать от оборонной промышленности.
И.В. Сталин не принял моего самоотвода и отказался освободить от должности наркома боеприпасов, обещав вернуться к этому вопросу позднее. Он придавал большое значение опыту Наркомата боеприпасов, о чем примерно так высказался в качестве доводов по моей кандидатуре: работа Наркомата боеприпасов состоит не только в руководстве своими предприятиями и организациями, но и в координации всех работ в области производства боеприпасов, отдельных комплектующих элементов и материалов для боеприпасов на предприятиях других наркоматов, ведомств и организаций. «Самая широкая кооперация и самая гибкая координация, – сказал И.В. Сталин, – была осуществлена по боеприпасам, и Ваш опыт поможет в этом новом деле».
Покончив с кандидатами в председатели и заместители председателя, перешли к составу членов Специального комитета. Товарищ Сталин назвал Г.М. Маленкова. Берия начал было возражать против ввода Маленкова в Комитет, говоря, что он очень загружен. Как я полагаю, он ревниво отнесся к включению в Комитет авторитетного члена Политбюро ЦК, каким являлся тогда Маленков, не хотел делить будущие лавры, а отыграться в случае неудач, конечно, скорее имел возможность Маленков на Берии, нежели наоборот. Но, видно, Сталин не хотел отдавать решение атомной проблемы всецело в монополию Берии, поэтому он резко прервал его, сказав, что это дело должна поднимать вся партия, Маленков – секретарь ЦK, он подключит местные партийные организации. «А Вы (обращаясь к Берии) что думаете – тюрьмами решить такие проблемы? Это не получится». (Изложено по памяти, но очень близко к подлинным формулировкам.)
Далее И.В. Сталин назвал Н.А. Вознесенского как члена Политбюро, председателя Госплана, участие которого необходимо. Берия промолчал, хотя всем нам известно было неприязненное отношение Берии к Вознесенскому, видно, он почувствовал сильное недовольство Сталина его отрицательным отношением к кандидатуре Маленкова. Затем были названы товарищи А.П. Завенягин, М.Г. Первухин, академики А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, И.В. Курчатов и В.А. Махнев – в качестве секретаря, члена Комитета.
Закончив с составом Специального комитета, Сталин дал задание подготовить Положение о комитете с учетом состоявшегося обмена мнениями. Берия предложил создать Ученый совет по атомной энергии. (Постановлением ГКО от 20 августа 1945 г. №9887 был организован Технический совет при Специальном комитете СНК СССР. – Прим. ред.) Тов. Сталин согласился с этим предложением, но сопроводил его репликой, что надо, чтобы это был настоящий Ученый совет, работоспособный и полезный, а не говорильня. Совет должен быть высокоавторитетным по составу и быть при Специальном комитете СНК СССР.
Началось обсуждение состава Совета. Вначале И.В. Сталин предложил самому Комитету обсудить и представить кандидатов. Но обсуждение состава все же состоялось на этом же совещании. У Берии, видно, уже был намечен состав, он некоторых назвал: академики А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, И.В. Курчатов, А.И. Алиханов, член-корреспонденты А.Н. Кикоин, Ю.Б. Харитон. Тут же список был дополнен Б.Л. Ванниковым, А.П. Завенягиным и В.А. Махневым.
Поскольку втянулись в обсуждение состава Ученого совета, перешли к обсуждению, кого назначить его председателем. На заданный Сталиным вопрос, кого поставить председателем Ученого совета, Берия предложил акад. А.Ф. Иоффе. Товарищ Сталин высказал одобрение, но затем усомнился, хватит ли сил у А.Ф. Иоффе на такую нагрузку и, кроме того, если он не переедет в Москву, а это будет связано с уходом с поста директора ленинградского Физико-технического института, на что он вряд ли пойдет, то председательство будет формальное. «Придется от товарища Иоффе отказаться», – заключил он. А.П. Завенягин назвал акад. П.Л. Капицу, но тут же сам высказал сомнение, будет ли Иоффе считаться с Капицей. И.В. Сталин сказал на это: «Так же, как Капица не будет считаться с Иоффе». Затем Берия назвал акад. И.В. Курчатова, на что Сталин ответил, что в будущем это возможно, но сейчас ему будет трудно, так как надо будет сосредоточиться на работах по созданию бомбы. И совершенно неожиданно для всех присутствующих (об этом они мне после сказали) Сталин предложил: «Давайте назначим председателем Ученого совета товарища Ванникова, у него получится хорошо, его будут слушаться и Иоффе, и Капица, а если не будут, – у него рука крепкая, к тому же он известен в нашей стране, его знают специалисты промышленности и военные». На такое предложение ни с чьей стороны положительного мнения высказано не было. Я все время молчал, так как мне до того дня не были известны ни акад. Иоффе, ни акад. Капица, ни акад. Курчатов и вообще я был очень далек от академиков-физиков всех направлений. Предложение Сталиным моей кандидатуры, да еще с такой характеристикой, меня ошеломило. Я заявил, что абсолютно не подготовлен к занятию этого поста. Иосиф Виссарионович сказал: «Мы уверены, что Вы справитесь, – и, обращаясь к присутствующим, спросил: – Правильно я говорю?» Тогда я услышал: «Да, конечно». И на мой последний аргумент, который, я думал, решит вопрос в желаемом для меня направлении, – что я не ученый, И.В. Сталин засмеялся и сказал: «Вот новость, а мы и не знали! Что же Вы так долго не раскрывались в этом?» Прошло много времени с тех пор, а А.П. Завенягин иногда шутил: «Расскажи, как тебе удавалось скрывать, что ты не ученый?» Но тогда мне было не до шуток, я не мог представить себя председателем Ученого совета по атомной проблеме. Тов. Сталин, видя мою растерянность, подбодрил меня, обещал, что будет оказана всяческая помощь.
Я попросил назначить заместителем председателя Ученого совета из числа крупных ученых-физиков, но это было признано нецелесообразным и было сказано, что в мое отсутствие меня будет заменять по моему указанию, а может быть и в порядке очереди, один из членов Совета.
Вместо заместителя председателя было решено утвердить ученого секретаря Совета. В качестве ученого секретаря остановились на акад. А.И. Алиханове, о котором Сталин отозвался как о молодом, но очень крупном и способном ученом.

В заключение было сказано, что о составе Совета еще надо подумать, не спешить с утверждением и, если найдем нужным, можно включить и дополнительных кандидатов, но, по возможности, количество не раздувать.
Мы думали, что Специальным комитетом и Ученым советом будет исчерпана повестка дня, и я с А.П. Завенягиным собрались уходить, но Сталин нас задержал и спросил Берию: «Все?» Берия высказался о необходимости создать оперативный орган для руководства научными исследовательскими организациями, конструкторскими бюро, проектными институтами и создаваемой атомной промышленностью. Им предложено было создать организацию типа наркомата, но с большими правами в самостоятельной деятельности, контролируемой только Комитетом. И.В. Сталин согласился и, вероятно, желая закончить дальнейшие разговоры, предложил: «Наркомом, или как он будет называться иначе, назначить товарища Ванникова, заместителем ему – товарища Завенягина. Состав коллегии и положение составьте, представьте на утверждение».
Это был для меня поистине урожайный назначениями день – сразу три должности. Пытаясь и в этом случае отвести свою кандидатуру, я сказал, что такие назначения на должности, по которым мне придется самому себе подчиняться и самого себя контролировать, противоречат Конституции. Сталин отделался шуткой типа, что Конституцию составляли мы для пользы дела, и она не может быть помехой (эту фразу я запомнил слабо).
Итак, в течение двух часов в дополнение к должности наркома боеприпасов я получил назначение заместителя председателя Специального комитета, председателя Ученого совета по атомной энергии и нечто вроде наркома по атомной энергии. Конечно, такой день стал для меня памятным на всю мою жизнь.
В тот же день в кабинете у Берии были собраны ученые-физики, о которых шла речь у И.В. Сталина, и немецкие ученые, которых Берия наметил использовать на работах, связанных с проблемой использования атомной энергии.
Советским ученым Берия рассказал о намеченной организационной структуре и о назначениях и представил им меня с характеристикой, которую давал И.В. Сталин. К моему удовлетворению, наши ученые приняли меня во всех должностях благожелательно, во всяком случае высказывавшиеся. Не знаю, все ли были довольны моими назначениями.
Немецкие ученые тоже приняли меня с удовлетворением, и мне кажется, многое значило для них то, что я был в форме генерал-полковника и со Звездой Героя Социалистического Труда. Впоследствии, соприкасаясь с немецкими учеными, мне показалось, что для большинства из них звание, чин и награды высоко поднимают человека в их глазах…»

Б.Л. ВАННИКОВ

Из воспоминаний

http://sovross.ru/articles/1518/30693

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср апр 05, 2017 8:28 pm

НЕМЫСЛИМАЯ СКАЗКА
В числе самых известных участников гидротехнического строительства на Волге всегда называют Героя Социалистического Труда Сергея Яковлевича Жука. Именно он представил правительству окончательный проект Куйбышевского гидроузла. А вскоре после этого начались работы по возведению самой большой в СССР гидроэлектростанции.
Из колчаковцев – в краскомы
Сергей Яковлевич Жук родился 4 апреля 1892 года в Киеве. Там же он окончил Вторую городскую гимназию, а после смерти отца был зачислен в Орловский кадетский корпус. Говорят, в эти годы он познакомился с будущим классиком русской литературы Михаилом Афанасьевичем Булгаковым, который учился в Первой киевской гимназии. Незадолго до начала Первой мировой войны Сергей Жук поступил в Петербургский институт гражданских инженеров, но вскоре перевелся в Институт инженеров путей сообщения.
После начала боевых действий в 1914 году Жука мобилизовали для дальнейшего обучения в Алексеевском военно-инженерном училище, которое он окончил в ноябре 1916 года. После этого продолжил учебу в Институте инженеров путей сообщения и в 1917 году, незадолго до Октябрьской революции, экстерном сдал экзамены, получив диплом инженера-путейца. Свое участие в Гражданской войне Сергей Жук начал на стороне Белой армии в колчаковских войсках. Будучи офицером саперного батальона, в 1919 году вместе с остатками войск Колчака попал в плен. По некоторым данным, несколько недель инженер Жук вместе с другими пленными находился в одном из сел Ставропольского уезда. Здесь под влиянием агитаторов он перешел на службу в Красную армию и сразу же стал командовать саперным батальоном.
После окончания Гражданской войны Сергей Яковлевич был направлен преподавателем военной школы имени Каменева и вел саперные дисциплины в Сумской артиллерийской и Полтавской пехотной школах. По версии некоторых историков, в январе 1931 года Жук был обвинен в связях с контрреволюционной организацией бывших царских офицеров и уволен из рядов Красной армии. Опытных инженеров не хватало, и его принимают на работу помощником главного инженера Москаналстроя. Правда, проработал он там всего два месяца. Говорят, чекисты снова привлекли его по делу офицерской организации.
На этот раз он был осужден судебной коллегией ОГПУ и направлен на строительство Беломорско-Балтийского канала. В этот период было арестовано и направлено работать в Беломорстрой много инженеров-строителей, которые во время Гражданской войны служили у белых. Стоит отметить, что в дальнейшем многие из них сделали успешную карьеру. С.Я. Жук уже через четыре месяца после прибытия на строительство был условно-досрочно освобожден. Как написано в характеристике, «для более эффективного использования на строительстве».
За несколько месяцев Жук продвинулся по служебной лестнице до поста заместителя главного инженера Беломорстроя. Он активно участвовал в строительстве, вел научно-техническое руководство проектированием гидротехнических сооружений на трассе канала. В августе 1933 года Сергей Яковлевич был награжден орденом Ленина.
После Беломорстроя его откомандировали на прокладку следующего важного объекта – канала Москва–Волга. Здесь Жук был сначала заместителем главного инженера, а затем главным инженером этого строительства. Одновременно он руководил возведением Рыбинского и Угличского гидроузлов. В мае 1937 года, после сдачи канала Москва–Волга в эксплуатацию, С.Я. Жук за исключительные заслуги в его строительстве был награжден легковой автомашиной ЗиС. Вскоре он был восстановлен в рядах Красной армии в звании дивизионного инженера.
Первое строительство
В сентябре 1937-го С.Я. Жук назначен врио начальника строительства и главным инженером Управления строительства Куйбышевского гидроузла. Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) о его строительстве вышло в свет 10 августа 1937 года и положило начало практическим работам по возведению ГЭС у Самарской Луки. В нем, в частности, говорилось следующее: «В целях дальнейшей электрификации центральных районов Европейской части СССР, осуществления широкого орошения Заволжья и улучшения судоходных условий на р. Волге осуществить строительство плотин, гидростанций и шлюзов на Самарской Луке у г. Куйбышева и строительство оросительных сооружений».
Куйбышевский гидроузел собирались построить в третьей пятилетке (1937–1942). Однако лишь в июне 1939 года правительством было утверждено проектное задание, а срок сдачи технического проекта был перенесен на 1 июня 1940 года. Впрочем, и к этому дню документы тоже не были готовы.
Нужно сказать, что с множеством трудностей правительство СССР столкнулось почти сразу же после принятия решения о строительстве ГЭС на Самарской Луке. Так, смета строительства на 1938 год была утверждена лишь в мае того же года в размере 270 миллионов рублей, но уже в августе оказалась урезанной на 56 миллионов. Поэтому на ряд работ средств не хватало и возникал простой, что вызывало недовольство в Наркомате внутренних дел. Например, в июне 1939 года все руководство СКГУ во главе с С.Я. Жуком было вызвано в Москву на ковер. Новый нарком Л.П. Берия дал резко отрицательную оценку строительных работ в районе гидроузла, а Жук получил строгий выговор, но все же остался в должности главного инженера СКГУ.
А в начале 1940 года при Совете Народных Комиссаров РСФСР была образована комиссия по вопросам строительства Куйбышевского гидроузла. Итогом ее работы стало постановление СНК от 11 октября 1940 года о свертывании всех работ на Самарской Луке.
В начале Великой Отечественной он – главный инженер и заместитель начальника Главного управления оборонительных работ. А сразу после окончания Сталинградской битвы начались проектно-изыскательские работы по строительству канала Волга–Дон, которые велись под непосредственным руководством Жука.
До открытия не дожил
В конце 40-х годов под его же руководством сотрудники института «Гидропроект» начинают изыскательские и проектные работы в Ставропольском и Сызранском районах Куйбышевской области. Благодаря этим изысканиям правительство СССР отказалось от довоенного проекта возведения ГЭС в Жигулевских воротах, и строительство перенесли на 80 километров выше по течению Волги – в район Ставрополя. Здесь в 1950 году и началось сооружение гидроузла, в то время крупнейшего в мире. За разработку проектного задания Куйбышевской ГЭС он становится лауреатом Сталинской премии.
В это же время он работал главным инженером Главгидроволгодонстроя и руководил строительством Волго-Донского канала. Канал был построен всего за 4,5 года, что является уникальным сроком в мировой истории гидростроительства. После ввода новой водной трассы в эксплуатацию Жуку было присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина.
В марте 1953 года Сергей Яковлевич становится начальником Гидропроекта Министерства электростанций и электропромышленности СССР и избирается академиком по направлению «гидротехника».
На открытии гидроэлектростанции Сергею Яковлевичу побывать не удалось. Он скончался 1 марта 1957 года. Его тело было кремировано, а прах помещен в урну, которая находится в Кремлевской стене на Красной площади. Коллеги Жука отмечали, что до последних дней он осуществлял руководство проектными, изыскательскими и исследовательскими работами по Куйбышевской, Сталинградской, Саратовской гидроэлектростанциям на Волге, Боткинской и Нижне-Камской на Каме и другим гидротехническим сооружениям.
Имя ученого присвоили институту «Гидропроект» (ныне – Всероссийский проектно-изыскательский и научно-исследовательский институт «Гидропроект» имени С.Я. Жука). В его честь был назван теплоход.
(«Волжская Коммуна»)

Валерий ЕРОФЕЕВ

http://sovross.ru/articles/1534/31739

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср апр 12, 2017 7:26 pm

Время, книги и судьбы
Газета "Правда" №38 (30535) 13 апреля 2017 года
4 полоса
Автор: Алексей ПАРФЁНОВ. Рабочий, кандидат в члены ЦК КПРФ. г. Дмитров, Московская область.
Юрий Емельянов в своей статье «Откройте для себя неведомые богатства. Заметки внимательного читателя» («Правда» от 23—26 сентября 2016 г.) пишет о том, что зачастую многие книги, которые покупали для своих личных библиотек советские люди (а в конце 80-х годов минувшего века 80 процентов населения СССР имело свои библиотеки), оставались непрочитанными. «Книги, — отмечает автор, — в том числе написанные лучшими русскими писателями, нередко собирались ради моды и служили украшением дома или свидетельством приобщения их обладателей к высокой культуре».
ЭТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ТАК, но, во-первых, личные библиотеки с многотомными и нетронутыми произведениями русских классиков начали становиться модой относительно поздно, к годам, наверное, 70-м — 80-м. А вот мои родители начали собирать библиотеку во второй половине 50-х. Жили они тогда, как и большинство населения, относительно бедно, откладывали на книги буквально по 5—10 копеек. И библиотека для них, конечно, была не модой! Если и сами какую-то книгу не прочитывали, то надеялись, что прочитают их дети.
А во-вторых, Советская страна и в 60-е, и в 80-е годы действительно была самой читающей страной в мире. Читателями только массовых библиотек (ведь были ещё технические, детские и т.д.) в начале 80-х являлись более половины граждан страны, и каждый ежегодно брал в среднем 19—21 книгу.
Я хочу продолжить этот разговор о личных библиотеках. И начну с книг, находившихся в некоторых из них, но которых не было в библиотеках общественных. Я имею в виду книги, из общественных библиотек по тем или иным причинам изъятые.
Так, значительное количество изданий — и не только общественно-политических, но и художественных — было изъято в конце 50-х: в связи с так называемым преодолением последствий культа личности Сталина.
И одна такая книга в моей библиотеке осталась. Это роман Петра Андреевича Павленко «Счастье», начатый автором сразу после войны, в июне 1945-го, и законченный в апреле 1947-го.
* * *
Чем сейчас, через 70 лет после издания, в 2017 году, интересна эта книга?
Она разоблачает ложь, что советская литература, особенно сталинского времени, показывала исключительно положительные, светлые моменты жизни, а, например, о том, как тяжело народ жил после войны, умалчивала.
Павленко показал тяготы жизни в разрушенном и разорённом фашистами Крыму, показал людей, которые не могут выйти из дома, так как единственные их штаны в стирке, и которые едят раз в день. «Солнце, воздух и вода — наша лучшая еда», — шутит один из героев романа.
Наконец, Павленко коснулся темы, якобы замалчиваемой в то время, — темы инвалидов войны. Герой романа — одноногий полковник Алексей Воропаев, к тому же тяжело больной туберкулёзом. Это не помешало Петру Павленко в апреле 1948 года получить за роман «Счастье» Сталинскую премию. Более того, роман даже породил целое движение «воропаевцев» — движение людей, физически пострадавших от войны и ищущих своё место в новой, мирной жизни, стремящихся быть максимально полезными стране.
Книга нам сейчас, в 2017 году, интересна и тем, что показывает восстановление и вторичное заселение Крыма.
Ведь Крым в войну обезлюдел: многих уничтожили и угнали немцы, а с приходом Советской власти крымско-татарское население — чего греха таить — было выселено. Конечно, не без оснований, весьма жгучих тогда. И вот Крым вновь был заселён, причём заселён организованно — во многом людьми, потерявшими в войну семью, имущество, зачастую и здоровье. Переселялись демобилизованные, а в основном с Кубани и Дона, тоже ведь разорённых войной. Теперешние крымчане — потомки тех русских людей, глядя на которых вот какие вопросы задаёт себе Воропаев:
«Откуда такая живучесть и такая неиссякаемая детскость души, такая готовность к подвигу, откуда такая живительная беспокойность? Откуда мы принесли их? И как сумели сохранить в себе?»
Роман «Счастье» во многом автобиографический. Писатель Пётр Андреевич Павленко (1899—1951), участник Советско-Финляндской и Великой Отечественной войн, тяжело раненный, больной туберкулёзом, в июне 1945 года поселился в Крыму. Активно участвовал в партийной и хозяйственной жизни области, руководил Крымской писательской организацией.
Но главное в его книге — не судьба участников Великой Отечественной войны и не восстановление Крыма. Это книга о Счастье.
Может ли быть счастливым человек, четырежды раненный, без ноги, больной туберкулёзом, одинокий: с любимой женщиной Воропаев порвал, не желая быть ей в тягость.
Книга говорит: может!
Может, если не замкнут на себе, если живёт интересами страны, народа. А в то время, когда жил Воропаев, страна, советский народ, Коммунистическая партия, Сталин были неразрывно связаны. Воропаев, сойдя на крымский берег, идёт в первую очередь в райком партии. И получает партийную работу — работу лектора.
И совершенно органично вошла в книгу сталинская тема — отношение простых людей к Сталину и встреча Воропаева со Сталиным и Молотовым в Крыму...
* * *
Однако в основном в моей библиотеке представлены книги более позднего времени — начиная с конца 1950-х и до 1985—1991 годов. Русская классическая литература, которую отец и мать хорошо знали, но не помню, чтобы они когда-либо её перечитывали. Покупали и читали в первую очередь советскую литературу. Особенно любили Михаила Александровича Шолохова — действительно народного писателя. Читали, обсуждали и других советских писателей. Талантливых хвалили, некоторых поругивали.
Очень много книг о войне — и художественные, и воспоминания. Настолько грандиозным было событие, что и через 20, и 30, и 40 лет оставалось стремление глубокое осознать, что же это — Великая Отечественная война.
И вот теперь я хочу остановиться на том, в чём не согласен с Юрием Емельяновым.
В своей статье Юрий Васильевич пишет: «В последние десятилетия Советской власти бурно росло увлечение читателей книгами, которые не обладали психологической глубиной и другими достоинствами классической русской литературы, но зато могли с первых страниц всецело завладеть вниманием читателей». Автор статьи имеет в виду историко-приключенческую, детективную и научно-фантастическую литературу.
Не спорю, произведения Александра Дюма, Сабатини, Луи Буссенара и других авторов приключенческих книг по своим художественным качествам уступают произведениям как русской, так и европейской классической литературы.
Но давайте вспомним, что читал в юности любимый герой многих поколений советских людей Павел Корчагин.
«Павел… вытащил из стола шестьдесят второй выпуск «Джузеппе Гарибальди», углубился в чтение захватывающего романа о бесконечных приключениях легендарного вождя неаполитанских «краснорубашечников» Гарибальди».
Я не думаю, что этот гарибальдийский приключенческий «сериал» отличался столь уж высокими художественными достоинствами. Но, наверное, не случайно Николай Островский именно этот роман о приключениях вождя итальянских повстанцев сделал любимым чтением юного Павки.
Влияние книги на читателя не всегда зависит от её художественных достоинств. Роман Чернышевского «Что делать?» в художественном отношении стоит ниже, чем романы Достоевского и Толстого, но известно, какое огромное значение он имел в жизни молодого Владимира Ульянова. И далеко не только его!
Юноша, молодой человек ищет в книгах героя, который, может быть, и не обладает психологической глубиной героев классической литературы, но которому хочется подражать.
Как Павел Корчагин хотел походить на Гарибальди.
«Вот человек был Гарибальди! — с восхищением произнёс Павел. — Вот герой! Это я понимаю! Сколько ему приходилось биться с врагами, а всегда его верх был. По всем странам плавал! Эх, если бы он теперь был, я к нему пристал бы. Он себе мастеровых набирал в компанию и всё за бедных бился».
Я очень благодарен своим родителям, которые в своё время приобрели шесть томов произведений Майн Рида, двенадцать — Жюль Верна, десять — Джека Лондона. И тома «Библиотеки приключений», с первого по четырнадцатый, издававшейся тогда Государственным издательством детской литературы.
Начав работать, я сам подписался на Собрание сочинений Александра Грина в шести томах. Когда «Комсомольская правда» была настоящей, органом ЦК ВЛКСМ, в ней была чудесная страница — «Алый парус», предназначенная для старшеклассников. Получила она название от романа А. Грина «Алые паруса», написанного в революционном, «красном» 1919 году.
В «Правде» на той же тематической странице «А вы что читаете?», где опубликован Юрий Емельянов, белгородский публицист Виктор Василенко пишет, что, как это сейчас странно ни звучит, но «… братья Стругацкие сделали коммунистическую идеологию одним из устоев моего сознания».
Я тоже под влиянием произведений научной фантастики стал сознательным коммунистом лет в 16—17. Но не братьев Стругацких, а книг Лема, Ефремова и ещё одного советского писателя-фантаста — Георгия Мартынова.
Так вот, теперь мы перейдём ко второй книге, которая была изъята из общественных библиотек, но осталась в личной моей — это «Час Быка» Ивана Антоновича Ефремова.
* * *
Почему же из книжных магазинов и библиотек был изъят роман всемирно известного советского писателя и учёного, члена Союза писателей СССР с 1944 года, лауреата Сталинской премии в области геологии, награждённого двумя орденами Трудового Красного Знамени? Вторым, замечу, в 1968 году: «за заслуги в развитии советской литературы и активное участие в коммунистическом воспитании трудящихся».
Очень интересна история, связанная с романом «Час Быка», его публикацией в 1970 году и дальнейшей судьбой. Подробно об этой истории рассказали Ольга Ерёмина и Николай Смирнов в книге «Иван Ефремов» (серия «Жизнь замечательных людей», 2013 год).
Остросоциальный роман «Час Быка», соединяющий в себе утопию и антиутопию, был закончен автором в марте 1968-го. Иван Антонович, как обещано, отдал рукопись в журнал «Октябрь», но главный редактор Всеволод Кочетов болел, а его заместитель убоялся и отверг роман.
И тут пришёл август 1968 года — ввод советских войск в Чехословакию. В той острой общественно-политической обстановке журналы «Москва», «Знамя» не рискуют взяться за публикацию.
Самым отважным из журналов оказался верный Ефремову «Техника — молодёжи». Договорились, что роман с некоторыми сокращениями будет печататься, начиная с десятого номера 1968 года.
Ну и, наконец, ныне здравствующий Валерий Николаевич Ганичев, назначенный в 1968 году главным редактором издательства «Молодая гвардия», сказал, будучи в гостях у Ефремова: «Час Быка» — это «настольная книга для государственных деятелей». И принял решение издать отдельную книгу.
Из типографии роман вышел в июле 1970 года.
Сейчас он лежит передо мной, с иллюстрациями Г. Бойко и И. Шалито, изданный тиражом 200 тысяч экземпляров, ценой 98 копеек.
У этой книги оказалась драматическая судьба.
В начале декабря 1970 года в ЦК КПСС поступила записка из КГБ: «В романе «Час Быка» Ефремов под видом критики общественного строя на фантастической планете Торманс по существу клевещет на советскую действительность…»
На записке стояла резолюция члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС М.А. Суслова.
12 декабря состоялось специальное заседание Секретариата ЦК, постановившее запретить роман, изъять его из библиотек и магазинов.
Ефремов обратился к Петру Ниловичу Демичеву, секретарю ЦК КПСС, ведавшему вопросами культуры.
Состоялась встреча советского писателя и секретаря ЦК. Оказывается, Пётр Нилович читал книги Ефремова, в том числе и «Час Быка», и был о них самого высокого мнения.
Иван Антонович остался доволен беседой. Запрет на «Час Быка» был снят. Он должен был войти в пятитомное издание сочинений писателя — в третий том. В первый и второй тома должны были войти рассказы, в четвёртый — «Дорога ветров», в пятый — «Лезвие бритвы».
Иван Ефремов умер пятого октября 1972 года. Перед этим вместе с женой и секретарём Таисией Иосифовной Ефремовой он готовил «Час Быка» для издания в третьем томе Собрания сочинений.
И вот сразу после смерти стали происходить странные события. Четвёртого ноября работники КГБ СССР произвели в квартире Ефремовых обыск, изъяли некоторые письма, документы.
По городу поползли подлые слухи, что Ефремов — английский шпион. Имя Ефремова стали изымать из всех печатных работ, вообще упоминать где-либо. Было запрещено к выходу собрание сочинений писателя и прекращена подписка на него. Вот тогда другой знаменитый писатель-фантаст — Александр Казанцев 17 ноября того же 1972 года обратился в Политбюро ЦК КПСС.
Таисия Иосифовна тоже начала борьбу за честное имя мужа. Звонила и писала в Совет Министров А.Н. Косыгину, в Московское управление КГБ.
Наконец, написала она и Л.И. Брежневу. На письмо пришёл ответ из Центрального Комитета: всё разобрано, все недоразумения будут сняты.
Буквально на следующий день позвонил директор «Молодой гвардии» В.Н. Ганичев — запускают издание трёхтомника Сочинений И.А. Ефремова.
В 1975—1976 годах такой трёхтомник вышел в свет! Прекратилось замалчивание имени учёного и писателя Ивана Ефремова.
Только вот запрет на «Час Быка», оказывается, остался. И если бы мои родители в своё время не купили книгу Ефремова, я, поклонник творчества этого писателя, и не знал бы, что у него есть такой роман.
* * *
Так что же это было?
Что стояло за преследованием Ивана Ефремова при жизни и попытками вычеркнуть его имя и творчество из науки и литературы?
Ну, наверное, всё-таки постарались «заклятые друзья» писателя. Имея огромный авторитет учёного внутри страны и за рубежом и писателя, любимого миллионами, Ефремов наверняка вызывал зависть посредственностей.
Но главное скорее всего в другом. Предпосылки буржуазного переворота 1990-х годов начали созревать ещё в 1960-е. Ефремов, при его негативном отношении к некоторым сторонам советской жизни, был твёрдым сторонником коммунистического мироустройства. Он был антибуржуазен, как, впрочем, и большинство русских писателей. Такая крупная фигура в литературе и обществе мешала силам, исподволь готовившим буржуазный контрреволюционный переворот.
Мы обычно говорим о творчестве какого-либо писателя, когда приближается его юбилей. Так, 22 апреля 2018 года исполнится 110 лет со дня рождения Ивана Антоновича Ефремова. Вроде ещё не скоро. Но начали же (причём давно!) апологеты буржуазного мира, враги коммунистических идей подготовку к 100-летию со дня рождения Солженицына задолго до 2018 года.
Надеюсь, если позволит время, написать более подробные заметки о творчестве Ефремова и его книге с такой странной судьбой — «Час Быка».

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн апр 17, 2017 7:51 pm

Первый шаг в пролетарскую революцию

Газета "Правда" №40 (30537) 18–19 апреля 2017 года
4 полоса
Автор: Виктор ТРУШКОВ.

Более 140 лет назад в России впервые начала выходить газета для рабочих «Работник»

«Правда» справедливо вошла в историю как первая в России рабочая газета. За 37 лет до «Правды» впервые увидела свет первая «газета для русских рабочих». Чувствуете разницу? С изданием «Правды» отечественный пролетарий сам начал обсуждать публично в своей газете свои проблемы, заговорил во всеуслышание о том, чем он живёт, к чему стремится, что ненавидит. «Правда» ещё в дооктябрьскую пору помогала понять каждому своему читателю, что у рабочего класса есть мощный революционный заряд, что он готов учиться революции, чтобы начать торить дорогу к социализму. Увидевшие свет в 1875—1876 годах 15 номеров газеты «Работник» примеривались к первым шагам, направленным на внесение классового сознания в трудовой люд. Кто-то даже, возможно, скажет, что «Работник» начал выходить, когда в России не настало ещё его время. Ведь даже Георгий Валентинович Плеханов, которого справедливо принято считать первым русским марксистом, делал лишь первые шаги в революцию, причём совершал их в рядах народников, в организации «Земля и воля». А Володя Ульянов в это время не достиг даже школьного возраста. И всё же, чтобы лучше понять стартовые условия пролетарского революционного движения в России, есть смысл приглядеться к «Работнику» — к первой «газете для русских рабочих».

Как нашли друг друга «Земля и воля» и рабочий

В 1875—1876 годах революционную роль в России играло народничество. О нём В.И. Ленин писал, что для нашей страны оно — «целое миросозерцание… Громадная полоса в общественной жизни». И это при том, что теоретическая деятельность Владимира Ильича, как и ранее многие труды Г.В. Плеханова, начиналась с беспощадной критики идеологии и тактики «друзей народа». От этой позиции Ленин ни в какие годы не отказывался, так как их идеология была ошибочной, несостоятельной ни теоретически, ни практически. Но от народничества нельзя отмахнуться: оно было сплавом радикальной антифеодальной буржуазно-демократической программы и утопического крестьянского социализма.

Марксизм приходит в любую страну, как правило, тогда, когда в ней капитализм не только пустил корни, но и пророс пролетариатом, когда рабочий класс уже начал осознавать свои особые общественно-политические интересы. А пока общество не достигло этой стадии, в нём мечта о справедливости была неизбежно буржуазно-демократического покроя.

Под названием «Земля и воля» в России существовали две разные организации народников на разных исторических этапах. Первая была создана идейными соратниками А.И. Герцена и Н.Г. Чернышевского как тайное революционное общество перед отменой крепостного права, когда в стране была революционная ситуация. Но в 1863 году революционная ситуация фактически исчерпала себя, и немудрено, что уже на следующий год «Земля и воля» самоликвидировалась.

Второй раз тайное революционное общество народников вернуло себе знакомое название, когда начало издавать газету «Земля и воля», хотя подчёркивало свою преемственность с предшественницей и тогда, когда именовалось Российской революционно-народнической партией. В середине 1870-х революционной ситуации не было. Более того, одна из прежних ключевых идей народничества — «хождение в народ» (впервые была выдвинута во время студенческих волнений 1861 года родоначальником «русского социализма» А.И. Герценом) — продемонстрировала свою нежизненность. В 1874 году «летучей пропагандой» крестьянского социализма были охвачены, по официальным данным, 37 губерний. В «хождении» участвовали и сторонники П.Л. Лаврова, выступавшие за постепенную подготовку крестьянской революции путём пропаганды «русского социализма», и приверженцы М.А. Бакунина, стремившиеся в немедленному бунту. Но мужик не поддержал ни тех, ни других. К концу года большинство пропагандистов было арестовано. По делу о революционной пропаганде было привлечено 2564 участника «хождения в народ». Поражение объяснялось утопизмом народнической идеи о возможности победы крестьянской революции в России.

Однако «Земля и воля» оставалась на прежних идеологических позициях. Позже Ленин, характеризуя народников, писал: «Вера в особый уклад, в общинный строй русской жизни; отсюда — вера в возможность крестьянской социалистической революции, — вот что одушевляло их, поднимало десятки и сотни людей на геройскую борьбу с правительством». Позже он указывал, что народники, с одной стороны, «суживали политику до одной только заговорщической борьбы», с другой — стремились «привлечь к своей организации всех недовольных и направить эту организацию на решительную борьбу с самодержавием».

Среди самых разных групп недовольных революционеры впервые в России выделили рабочих. Стремясь вписать их в свои идеологические постулаты, они рассматривали рабочих как составную часть крестьянства.

Не закрывать глаза на растущие в стране пролетарские ряды лидеров народничества побуждало и хорошее знание европейской действительности. Тот же Бакунин был активным участником революции 1848 года, в которой уже заявил о себе рабочий класс. 1871 год открыл Парижской коммуной мировую эпоху пролетарских революций. Видные народники, включая идеолога анархистов Бакунина, участвовали в работе I Интернационала. Правда, при этом они (прежде всего Бакунин) вели постоянную борьбу с К. Марксом и Ф. Энгельсом, которые доказывали, что неизбежным гегемоном грядущих социалистических революций будет пролетариат. Поражение Парижской коммуны идеолог анархистов посчитал за поражение марксизма и начал борьбу за захват руководства в Интернационале. Но даже такая позиция всё равно не позволяла не замечать рабочих. Да и негативный результат «хождения в народ» резко ослабил авторитет бакунинского постулата о возможности немедленной победы крестьянской революции.

Но, вероятно, самым сильным основанием для того, чтобы «вторая» «Земля и воля» стала всерьёз приглядываться к рабочим, было их реальное поведение в неутихающем противостоянии трудовых масс с эксплуататорами.

В сдвоенном выпуске «Работника» (№11 и 12) за ноябрь—декабрь 1875 года был опубликован беллетристический очерк «Внушителя словили». Он был написан А.И. Иванчин-Писаревым, который в том же году, скрываясь от ареста, эмигрировал из России в Женеву, где печаталась эта газета. Примечательно, что очерк потом многократно переиздавался народниками. Мы предлагаем фрагменты из него.

Внушителя словили

Расскажу я вам, братцы, случай, какой у нас в деревне вышел... После Преображения было... Сажусь это я с женой ужинать... На улице таково тихо... Вдруг слышим...

— Робята! Робята! Внушителя словили!..

Высунулся я в окошко, глядь — бежит парень... Выбежал и я на улицу.

— Что ты? Чаво бежишь?

А он знай дует по деревне.

— Внушителя!.. Староста...

А староста навстречу... Кричит:

— Чей черёд?.. Подводу под арестанта!.. Запрягай!

«Штоб те издохнуть!..» Мой черёд выходил тогда ехать. Подошли мы к нему.

— Кто, мол, залез к тебе? — спрашиваем.

— Арестант!.. Внушителем их прозывают…

— Стянул што?

— Нету! — говорит. — Воровать они не воруют.

Идём эдак к его избе.

— Чего ж он?

— Да сам зашёл... Переночевать просился...

— Арестант?..

— Арестант.

— Убивство?

— Нету!.. Тут статья особа... Государственный!

— Против царя?.. Заприметили?

— Да, на заводе в Озерном проживал... Промежду рабочими, вишь, учил, чтобы царя извести...

— Так где он у тебя?

— В чулане запер... Я припёр... А на заводе, слышь... (остановились мы на улице)...

Пришли в избу... А старостиха уже котомку его развязала...

— Глядико-сь, — говорит, — у него-то што?.. Книжки!

Стали мы рыться... «Хитрая механика», «Песенник», «Мудрица»... Много книжек... Староста взял одну... Читает... Перво-наперво царю по 9000000 рублей каждогодно отпускается... Смекаешь, каково жалованьице-то?

— Ведь это, почитай, по двадцать пять тысяч на день выходит!

— Неужели, — говорю, — правда, робята?

— Будет рыться-то!.. — ввязался староста. — Видно, што запретные...

— Постой! Лошадь-то у меня не больно исправна.

— А тебе везти? (Староста-то мне свояк будет.)

— То-то мне... Умаялась шибко...

— Ты вот што, Павел Кузьмич, — говорит ему Егор. — Повремени до утра... А теперича... сами... допросить?

— Его-то?

— Да. Больно уж любо: эких людей отродясь не видывали.

Один да другой, и все заохотились... Староста наш (на што уж кряж!) и тот сдался...

— Смотри только, робята, — говорит, — молчок!.. Чего б опосля не вышло!

— Эва! Знамо, ни гу-гу!

Отпёрли мы чулан. Ввалились.

— Ну, что ж, ваше благородие, едем! — говорит ему староста. — Теперь уж не отвертишься: книжки-то у тебя какие?

Молчит. Высокий такой, чёрный... плотный мужчина будет.

— Чего же молчишь?

— Вези! — говорит.

Встал.

— Дураки вы, дураки — вот што!

Махнул рукой. И куда робость ушла. Нас индо жаром обдало…

— Чем был? Барин — слышишь, чай!

— Барин! Не больно барин... Мой отец поп...

— А чем же кормишься?

— Слышал: на заводе жил.

— Рабочим, стало быть?

— Работал.

— Так!.. А как же теперича? Народ, вишь, смущал!

— Смущал! Что же мне болванить тебя надоть, что ль?.. И без меня охотников не перечтёшь!.. Не один я, — говорит. — Ты не знаешь, а нас много было...

— Эдаких же?

— Эдаких же!.. Тысши полторы было...

— Тысши полторы!..

— Да... Коли не больше...

Вот, думаю, в деревне живём — и не чуть ничего!

— Где же они теперича?

— Там же, куды меня везти хотите...

— Перехватали?

— Да, по острогам сидят, в крепости...

— За что же? — говорю.

— А всё за речи наши, за слова...

— Какие же такие слова?

— Ну, разве не правда, что бедность вас заела... Мужиков?.. Всякому, чай, видать!..

— Што правда, то правда, — говорю я.

— Жизнь ваша каторга: работаете без устали, а перекусить нечего...

— И это правда: живём не больно весело!..

— Дело говорит! — шепчет мне на ухо дядя Егор.

— Мы и учим: кто пашет, того земля пусть и будет.

— Эдак бы не худо, по-ихнему, — опять мне Егор.

— Вот и учим! (А сам всё к нам, да к нам, ближе... Глаза блестят.) Вот и учим, — говорит. — В деревне-то ты маешься, маешься... Што делать? Дай, думаешь, на сторону, на заработки ударюсь: казны поприбудет... И пошёл колесить: на чугунки, на фабрики, в Питер, по заводам раскинулся... Пошла жизнь — позавидуешь! Кормят впроголодь, без сна живёшь, в духоте, и жар, и холод... а денег, денег!.. не с чем домой съехать!.. Заработаешь, думал, копейку, другую, жена вздохнёт, деток утешить... Утешил! Пришёл без гроша... да ты ли ещё, аль чужой, признать не могут: здоровье-то твоё — ух! иди да лови!.. Утеха! А трудился тоже!.. За труды, сказывают, деньги платят... Заплатили!..

— Верно, верно! — говорю я.

Разошёлся, братцы мои, как по писаному.

— Куды ни обернись, — говорит, — везде мужик стонет, надрывается! Кормишь ты и барина, и чиновника; купец, поп, свой кулак деревенский — все чрез тебя сыты, всем мужик служит! Смотри, — говорит, — тут дом кто строил? Мужик! Там чугунка — чья работа? Опять мужика! Барин вон едет, в карете развалился. Барыня выряжена… И шёлк, и бархат, и срядья разные кто делал? Всё мужик! Мужик в поле, мужик на заводах, мужик на фабрике! Всех он кормит, одевает, обувает, а сам… сам голый! Разве это по правде? А там — горсточка, бездельничают. Им еда не еда, шуба не шуба. Жрут в три глотки, бесстыдства устраивают…

Рабочие глазами народников

Несколько слов об издании. Недавно правдисты обратили внимание на ветхий сборник, который был выпущен в 1933 году издательством Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев. В нём были собраны все номера «Работника». Их предваряла обстоятельная вступительная статья В.И. Невского «Первая русская революционная газета для рабочих».

Кто интересовался историей ленинской «Правды», тот знает, что Владимир Иванович Невский (настоящие имя и фамилия — Феодосий Иванович Кривобоков) был постоянным её автором ещё в 1912—1914 годах. В большевистскую партию он вступил в 1897 году. Участвовал в работе многих съездов и конференций большевистской партии, в 1920—1922 годах работал заместителем Председателя ВЦИК РСФСР, заведовал отделом ЦК РКП(б), был ректором Коммунистической академии. С 1924 года до конца жизни возглавлял Библиотеку имени В.И. Ленина.

Во вступлении к сборнику Невский обращает внимание на то, что царская власть раньше, чем народники, разглядела революционный потенциал рабочего класса. Ещё в 1850-е годы «правительство увидело, что те самые ремесленники, подмастерья и работники, которые с таким успехом бунтовали во Франции и которых правительство не пускало в Россию, начали бунтовать и у нас». С другой стороны, замечает автор, «даже знаменитая книга Н. Флеровского «Положение рабочего класса в России», вышедшая в 1869 году в Петербурге, на девять десятых, если не больше, посвящена жизни крестьян, а не рабочих. Словом «работник» в 60-е и 70-е годы покрывалось более широкое понятие вообще человека, зарабатывающего кусок хлеба физическим трудом, главным образом крестьянина, и в очень малой степени речь шла о действительном пролетарии».

Ситуация начинает меняться в 1870-е годы: «народники-революционеры, вопреки старым взглядам… оценили, до известной степени, то значение, какое может иметь в революции пролетариат». А вот подтверждение этого тезиса: «Не случаен тот факт, что газета «Работник» возникла в 1875 г., когда рабочее движение шло по восходящей кривой: в 1870 г. было 18 стачек, в 1871 г. — 17, в 1872 г. — 25, в 1873 г. — 16, в 1874 г. — 37… Газета «Работник»… является первой попыткой выпускать для трудящихся газету».

Историки отмечают, что в 1870-е годы отдельные направления народников развернули активную пропаганду среди пролетариата. Так, «чайковцы» (одна из групп народников) создали сеть просветительских рабочих кружков в Петербурге, Киеве, Одессе. В целом, несмотря на ряд идейных разногласий, революционные народники и передовые рабочие выступали как союзники. Но, как отмечал Ленин, «в общем потоке народничества пролетарски-демократическая струя не могла выделиться».

«Несмотря на это, — указывал В.И. Невский, подводя итог деятельности первой в России «газеты для рабочих», — «Работник» — замечательное явление русской революционной истории. И не только потому, как мы это хорошо знаем по отчётам о процессах 70-х годов и по другим данным, что он довольно широко распространялся среди рабочих и в Москве, и в Петербурге, и в Одессе, и в других городах, но главным образом потому, что это была первая русская газета для трудящихся, издаваемая русскими революционерами». А ещё он отмечал: «Правительство достойно оценило этот первый опыт русских революционеров: его агенты в противовес «Работнику» тотчас же стали издавать черносотенно-религиозную газету под названием «Русский рабочий» (с 1875 г.)».

Невский перечисляет редакторов «Работника»: народники, последователи Бакунина З.К. Аброре-Ралли, В.А. Гольдштейн, Н.И. Жуковский, Н.А. Морозов, Н.А. Саблин и А.Л. Эльсниц.

Рабочий вопрос на страницах «Работника»

Первый номер «газеты для русских рабочих» открывался редакционной статьёй «Почему мы печатаем газету». В этой передовой провозглашалось: «Мы хотим по мере сил и возможностей познакомить русский рабочий люд… с тем, что думают работники о своём горьком положении и какими средствами хотят выйти из него. Мы пишем газету для работающего народа русского. Вот почему она и называется «Работник». Работники русские, как всякому известно, делятся на сельских и городских; сельские — земледельцы, городские — всякие мастеровые…

У городского рабочего свой помещик, свой барин, ни дать, ни взять, такой же, как помещик сельский.

Городской человек работает в мастерской, на фабрике или на заводе. Хозяин, фабрикант, заводчик, подрядчик — те же помещики.

У городского фабричного или заводского работника совсем нет ничего; работает он на хозяина день-деньской за самую малую плату, хозяин богатеет и жиреет, а работник голодает. Как же ему быть? Дело простое. Откуда заводчик взял завод? Сам он, что ли, его выстроил? Нет. На рабочие деньги все мастерские, все фабрики и заводы заведены; работают на них крестьянские сыновья да дочери, за недостатком земли из деревень ушедшие. Как землю надо крестьянам у помещиков в общину отобрать, так и городским заводским и фабричным работникам надо все мастерские, фабрики и заводы в рабочие артели отобрать, а господа хозяева пусть подобру да поздорову убираются, пусть сами работают, потому что дармоедов кормить никто не станет. Вот чего хотят городские работники во всех землях и государствах».

Привлекает рабочей тематикой газетный раздел «Письма». Вот письмо из Данилова Ярославской губернии с рассказом о нескольких рабочих агитаторах. Например, «в деревне Коптеве кузнец Морозов объясняет крестьянам и товарищам, как их обирают помещики да начальство». В селе Потапове «есть столярная мастерская, в которой ведутся речи о том, отчего плохо живётся рабочему человеку; что много разных людей туда наезжает; что толкуют эти люди всё о том, как бы плохое житьё мужицкое да на хорошее переменить…»

Второй номер «Работника» открывался статьёй «Слесарь Марк Прохоров Малиновский». Это очерк о народном заступнике. Читаем:

«Месяц тому назад судили в Петербурге слесаря Малиновского… Малиновский работал на заводе Русского общества металлических и горных заводов, известного больше под именем Семянниковского.

Беззубые судьи стали спрашивать Малиновского:

— Правда ли, что ты хотел убить царя?

— Неправда, — отвечает Малиновский, — незачем мне было убивать царя. Не один царь причина народных страданий; не было бы царя, баре да купцы всё же продолжали бы властвовать над рабочим народом; работникам надо, стало быть, вести борьбу против всех своих ворогов — бар, купцов и кулаков-мироедов. А теперь, — говорит Малиновский, — не царя убивать надо, а идти всякому умному да правдивому человеку на заводы, на фабрики, в деревни, сёла и города сговаривать народ на общее дело, надо думать с рабочим народом общую думу, надо думать о том, что надо делать, чтобы освободиться от сытых; как вести дело… Судите меня по вашим законам; но куда бы вы меня ни сослали, везде и всегда я стану сговаривать голодных на борьбу с барами, царём и купцами».

Рабочая тема остаётся главной и в письмах, опубликованных во втором и в третьем номерах газеты. Всюду нечеловеческие условия труда, отсутствие элементарной техники безопасности, хозяйский обман да подзатыльники и крайне низкая оплата труда.

В четвёртом номере, безусловно, привлекает статья «Стачки». Это рассказ о забастовке на московской суконной фабрике купца Лазарева. При этом «Работник» обращает внимание своих читателей на то, что за границей «рабочие всего охотней делают стачки не для того, чтобы им прибавили платы, а для уменьшения часов работы, и во многих местах им удалось так устроиться, что они работают только 10, 9 и 8 часов в сутки. Пора и русским рабочим за ум взяться; пора им сплотиться между собою на борьбу против общего врага; пора и им начать делать стачки, настоящие, серьёзные».

Газета много места уделяла информации о классовой борьбе рабочих Европы. Она публиковала статьи о восстании парижских рабочих в 1848 году, серию статей о «Международном товариществе работников» (I Интернационале), о борцах за народное дело (выше мы приводили фрагменты из очерка о «внушителе»). В последнем выпуске (№ 14—15) обращает на себя внимание призыв противостоять подмене классовой борьбы национальными разборками.

Истоки союза рабочего класса и крестьянства

В 1880-е годы Россия, выстрадав, приняла марксизм. В 1883 году Г.В. Плеханов создал в Женеве первую русскую марксистскую организацию — группу «Освобождение труда». Это тоже был ответ на социальный запрос дня: в России рабочий класс начал осознавать специфику своего социального положения и отличие интересов не только от желаний хозяев, но и от потребностей крестьянства. Иначе говоря, пролетариат вышел на сцену российской истории. В стране завершался разночинный, народнический этап революционного движения, его заменял, его вытеснял пролетарский этап борьбы.

В два последних десятилетия XIX века схватка за умы и сердца людей труда в нашей стране приобрела особенно острый характер. Выполнившее свою историческую роль народничество всячески стремилось сохранить ведущие позиции в противостоянии эксплуатируемых масс с эксплуататорами. При этом революционный пафос из него выветривался, заменяясь либеральным реформаторством. В результате, писал Ленин, «из Политической программы, рассчитанной на то, чтобы поднять крестьянство на социалистическую революцию против основ современного общества — выросла программа, рассчитанная на то, чтобы заштопать, «улучшить» положение крестьянства при сохранении основ современного общества».

Народничество было тем более далеко от интересов рабочего класса, так как всё активнее защищало в крестьянстве не столько труженика, сколько собственника. Его сущностью становился мещанский радикализм. У пролетариата не было никакого резона поддерживать такую идеологию, ибо у него в собственности были прежде всего (и, как правило, только) рабочие руки. Следовательно, при всевластии частной собственности у рабочих как класса не было шанса занять в обществе определяющее положение. Он был обречён в таком обществе на положение наёмного, эксплуатируемого работника.

Между тем численность российского рабочего класса росла невиданными темпами, он становился самостоятельным классом общества. За период с 1865 по 1890 год его численность с 706 тысяч поднялась до 1433 тысяч человек. При этом быстрее всего росли индустриальные отряды отечественного пролетариата. Если в фабрично-заводской промышленности в пореформенном 1865 году было занято 509 тысяч рабочих, то через 15 лет их было уже 840 тысяч человек (прирост — 63%). В горнозаводской и горной промышленности за эти годы численность рабочих увеличилась со 165 тысяч до 340 тысяч рабочих (на 106%). Но особенно значительным был рост числа железнодорожных рабочих — в 7,9 раза (с 32 тысяч до 253 тысяч рабочих).

Уникальность рабочего класса России состояла в том, что он очень быстро начал борьбу за свои интересы. По данным историков, за 15 лет, с 1870 по 1884 год, в стране произошло 318 стачек (а это сугубо пролетарский метод борьбы с капиталом) и 153 случая рабочих волнений (предъявлялись требования без прекращения работы). Такой активности молодого рабочего класса не было ни в одной стране. Но это не национальная особенность, а стечение исторических обстоятельств.

Бурный рост численности городского рабочего класса в России имел в основном единственный источник — малоземельное крестьянство. При этом надо заметить, что прежде всего срывались с места молодые, энергичные, социально активные люди. Они, конечно, вносили в рабочий класс мелкобуржуазные привычки, присущие крестьянству. Но ещё больше они приносили с собой на заводы и фабрики бунтарский дух, широко распространённый в предреформенной и пореформенной русской деревне. Вот приведённые в «Работнике» данные о крестьянских волнениях в европейской части России в 1860-е годы (см. таблицу).

Крестьянское движение в европейской части России в 1860-е годы

Годы Всего Вызывались Приговорено Сослано Наказано

бунтов войска к тюрьме в Сибирь розгами

1861 1176 337 490 147 1807

1862 400 193 510 47 1546

1863 386 128 223 26 1280

1864 75 31 126 32 230

1865 95 42 80 — 262

1866 70 20 100 44 340

Социальный опыт вчерашних участников крестьянских волнений быстро переплавлялся в пролетарский протест против капитала. А высокая концентрация рабочих в промышленности России способствовала умножению их протестных настроений. Пролетариат, подвергавшийся беспощадной эксплуатации капиталистов, проходил школу классовой борьбы.

Посев революционного народничества 1870-х годов дал в условиях укреплявшегося капитализма мощные всходы. Было бы непростительным высокомерием отрицать роль первой «газеты для русских рабочих» «Работник» в становлении пролетарского сознания. Спустя несколько десятилетий, в принципиально новых условиях Советской власти, связь крестьян и рабочих оформилась в прочный союз рабочего класса и крестьянства.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср апр 26, 2017 9:14 pm

«НИ ПЫЛИНКИ!»

На обложке сегодняшних «Отечественных записок» помещен портрет легендарного хирурга архиепископа Луки (в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий (1877–1961), которому 27 апреля исполнилось 140 лет со дня рождения. Российский и советский ученый, автор трудов по анестезиологии, доктор медицинских наук, профессор, духовный писатель, доктор богословия, лауреат Сталинской премии первой степени был человеком несгибаемой воли, искренне верным идеалам служения народу, настоящим патриотом России.

«Ни пылинки!» – так сказал один музыкальный критик об исполнении Владимиром Софроницким гениального Шопена. Это можно было бы сказать и об «исполнительском искусстве» хирурга В.Ф. Войно-Ясенецкого. Такую необычную характеристику приводит в своих воспоминаниях академик И.А. Кассирский о человеке, с которым его связывали многолетние дружеские отношения и совместная работа в Туркестанском университете.

Об авторе

Немногим сегодня известно имя советского терапевта и гематолога И.А. Кассирского (1898–1971). Между тем в 40–60-х годах прошлого века попасть на прием к Кассирскому было весьма непросто. Дело в том, что Иосиф Абрамович был одним из лучших диагностов страны. Немало жизней спасла созданная врачом «игла Кассирского». Он был человеком с глубокими знаниями и разносторонними интересами, крупным специалистом в области медицинских наук. Также он автор научных, научно-популярных работ и книги очерков «Всадники из легенды (зарисовки полкового врача Первой конной)», где описал увиденное и пережитое во времена Гражданской войны, когда сам служил врачом в Красной армии.
Медицинское образование завершил в Саратовском университете. Работал в терапевтической клинике Туркестанского университета. С 1934-го – в Москве, научный руководитель терапевтического отделения железнодорожной Центральной клинической больницы имени Н.А. Семашко, на базе которого организовал кафедру терапии Центрального института усовершенствования врачей, которой руководил до конца жизни.

* * *

"НИ ПЫЛИНКИ"

Сколько раз я давал себе слово наконец-то сесть и записать все, что я помню, знаю, думаю о большом ученом и блистательном хирурге, который вдруг ушел в религию и посвятил весь строй своей жизни апостольскому служению богу и страданиям за веру.
Среди очень и очень многих интересных людей, с которыми приходилось сталкиваться на протяжении моей почти 60-летней врачебной жизни, фигура Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого едва ли не самая яркая. Стоит назвать его имя, и сразу же передо мною вырастает образ человека могучего, высокого, с величественной осанкой, с красивой окладистой бородой, человека значительного, сложного и чрезвычайно необычного. В нем угадывались духовная мощь ученого, достоинство и сложность трагической судьбы. И все это удивительно гармонировало с его тихой, спокойной речью, которую слушали всегда с затаенным волнением – будь это просто собеседники или огромные аудитории студентов и врачей.
Я много раз рассказывал друзьям о своих встречах, беседах с Валентином Феликсовичем до его ухода в религию и после рукоположения (хиротонии) в высокий сан архиепископа... Драматические события его жизни, свидетелем и даже участником которых мне довелось быть, неизменно вызывали интерес, внимание.
Чему может научить, задавал я себе вопрос, описание жизни профессора-хирурга Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого (в миру) и архиепископа Луки Туркестанского, потом Красноярского, затем Тамбовского и Мичуринского и – в конце жизни – Симферопольского и Таврического?
Войно-Ясенецкий всю свою жизнь работал в небольших городах, земствах, селах России, в Туркестане, в Сибири, на Дальнем Востоке. Как врач он столкнулся с беспросветной нищетой, постоянным голодом народа, с ужасающей детской смертностью от дифтерии, кори, скарлатины. Борьба с эпидемиями тифа, малярии, холеры, чумы, оспы, косившими целые губернии, была его постоянной работой.
Войно-Ясенецкий был свидетелем двух мировых войн, уничтоживших десятки миллионов людей. Он видел и сам испытал нечеловеческие страдания людей нашего поколения: разруху, голод, смертоносные эпидемии, различные перегибы и репрессии. Он был свидетелем страшных злодеяний гитлеровцев, видел разбомбленные и выжженные селения и города, знал о задушенных в газовых камерах миллионах беззащитных людей, пытках, геноциде, ограблении народов... Кровь, слезы, горе народное проходили через его сердце. Он никогда не стоял в стороне от общей борьбы, от общего дела, от всего того, чем жила наша страна. Его вклад как врача, хирурга, ученого огромен. При этом в науке он всегда стоял на позициях материализма и в то же время был религиозен.
Деятельность врача принесла Войно-Ясенецкому славу выдающегося ученого и хирурга. От жизни архиепископа Луки тоже осталось немало – одиннадцать томов проповедей. Все близко знавшие Войно-Ясенецкого каждый по-своему решал для себя загадку: как могло случиться, что одной и той же рукой написаны глубоко научные «Очерки гнойной хирургии», «Регионарная анестезия» и книга «О духе, душе и теле». Мне представляется, что разгадка этой тайны лежит в истории всей его жизни, в «биографии» тех идей и раздумий, которые определили своеобразие и необычность его человеческой личности.
Жизнь его полна нераскрытых тайн. Но твердо могу сказать, что он был человеком чистой души и честности. Он верил в религиозный гуманизм и был убежден, что этот гуманизм способен победить трагические противоречия и социальные катаклизмы, свидетелем которых являлся. Эту свою религиозную веру он пронес через всю жизнь. Никогда Войно-Ясенецкий не ревизовал своего мировоззрения. И даже трудные испытания, в которые ввергла его религиозность (несколько лет он провел в лагерях и ссылке), не сломили, не поколебали его веры.
Целитель души и тела – что может быть выше! Об этом страстно говорил в своих проповедях Валентин Феликсович – архиепископ Лука, рассказывая о святом Пантелеимоне, который был и врачом, и священнослужителем. А в православных церквах в Лондоне, Париже, Нью-Йорке священнослужители даже называли своего брата во Христе Луку святым Пантелеимоном нашего времени.
Я думаю, что органически сочетать в себе такое мог только человек тончайшей гуманистической душевной структуры. Жизнь Войно-Ясенецкого волнует нас не потому, что его путь не был свободен от заблуждений (от них в той или иной степени никто не застрахован), – она поучительна, потому что, несмотря на противоречия и заблуждения, безграничная преданность долгу врача и ученого брала в нем верх и религиозность никогда не заглушала в нем великий голос совести врача, ученого и гуманиста.
Войно-Ясенецкий родился в семье фармацевта 27 апреля 1877 года в городе Керчи. Род Войно-Ясенецких происходил из обедневших дворян. Дед Валентина Феликсовича жил совсем в бедности, его семья ютилась в курной избе. Первым из оскудевшего рода, кто сумел опять встать на ноги и получить образование, был отец, выучившийся на фармацевта. Владея аптекарским магазином, постепенно выбился в люди, сумел дать хорошее образование своим детям.
Валентин сначала учился в Кишиневской, а затем в Киевской гимназиях. Мальчик отличался ярким художественным дарованием, прекрасно рисовал и прошел курс рисовальной школы.
В 19 лет он окончил гимназию и Киевское художественное училище, мечтал посвятить себя искусству, гуманитарным наукам и выбрал юридический факультет Киевского университета. Проучившись там год, перешел на медицинский факультет, потому что понял, что именно медицина более всего соответствует его жизненным устремлениям.
Уже на первом курсе его увлекла анатомия. Он вспоминает: «Моя любовь к форме и тонкое понимание ее вылилось в любовь к анатомии, в художественно-анатомическую препаровку, а затем в увлечение техникой хирургических операций на трупах... Мои товарищи единогласно решили, что я буду профессором анатомии, и оказались правы, хотя я и протестовал против их предсказаний». На четвертом и пятом курсах он увлекся глазными болезнями. В 1903 году Войно-Ясенецкий окончил университет с отличием.
Годы его учения совпали с революционным предгрозьем 1905 года, с русско-японской войной. Но революционная буря прошла мимо него. Он, безусловно, ощущал несовершенство окружающего мира, видел в нем много несправедливого, понимал отсталость и нищету огромной и потенциально богатой страны, но оставался как бы в замкнутом пространстве уже тогда создавшегося в его сознании и сердце миропонимания. Он был убежден: победу над стихией зла – социальной несправедливостью, угнетением, разрушительными войнами может одержать только религиозный гуманизм, христианство, которому все люди должны отдаться беззаветно.
По окончании медицинского факультета он мог бы претендовать на то, чтобы остаться при университете, готовиться к научной карьере, но выбирает иной путь в жизни. Он едет с Киевским лазаретом Красного Креста добровольцем на Русско-японскую войну.
В Чите в лазарете на двести коек Войно-Ясенецкого назначили заведующим хирургическим бараком. Работал он самозабвенно, с утра и до поздней ночи каждый день делал сложные и очень разные операции – на конечностях, на черепе.
Там же в госпитале произошло его знакомство с сестрой милосердия Анной Васильевной Ланской. Девушка из скромной мещанской семьи, очень красивая, с чистой душой и кротким характером – она пришлась по душе Валентину Феликсовичу, всему настрою его натуры. Раненые солдаты, за которыми Анна Ланская ухаживала в госпитале, называли ее «святой сестричкой». Они поженились и безоблачно прожили четырнадцать лет.
В апреле 1905 года Войно-Ясенецкий принял решение уехать на работу в земство. «Хочу быть врачом для народа», – говорил он домашним и друзьям. Там началась его работа земского врача, сначала в Ардатовском уездном земстве (в Симбирской губернии), затем – в Фатежском и Балашовском уездах. В 1910 году Войно-Ясенецкий переехал в Переславль-Залесский, где занял должность заведующего земской больницей.
В земских больницах в те годы, как правило, работал один врач. Он был хирургом и акушером, терапевтом и педиатром, гигиенистом и стоматологом. Хирургическая деятельность в основном ограничивалась вскрытием абсцессов, флегмон, удалением зубов, кожных опухолей, инородных тел в наиболее доступных местах. Появление крупного хирурга в земстве было весьма редкой счастливой случайностью.
Он с высоким мастерством оперировал на желчном пузыре и головном мозге, кишечнике и на желудке, на почках и позвоночнике, на суставах и нервах, производил гинекологические и глазные операции. Особо его внимание привлекала гнойная хирургия. Гнойные процессы были самыми распространенными. Войно-Ясенецкий нашел способ лечить этих больных с помощью хирургии. Опыт этой его работы отражен в «Очерках гнойной хирургии».
Много занимаясь практической медициной, земский врач Войно-Ясенецкий увлекся еще и научной работой – бактериологией, патологической анатомией, гистологией. Он организовал специальную лабораторию при больнице, на собственные деньги купил микроскоп и другое необходимое оборудование. Он стал разрабатывать новый метод местного обезболивания – регионарную анестезию.
В 1915 году монография «Регионарная анестезия» под фамилией Ясенецкого-Войно вышла в свет, в 1916 году автор защитил ее как диссертацию на степень доктора медицины.
В 1916 году Валентин Феликсович переехал в Ташкент, куда был приглашен на должность главного врача городской больницы. Ташкентская городская больница тех лет очень напоминала Валентину Феликсовичу земскую: такая же бедность во всем, плохие железные кровати, забитые больными палаты и коридоры.
Он работал без устали – днем и ночью. А кроме того, как и в земстве, помимо практической работы, занимался научной. Он никогда не отдыхал – всегда чем-то был занят. Даже по дороге к больному, сидя рядом с кучером в плетеной двуколке, заучивал французские слова и фразы, повторял их вслух; таким же способом он изучил и английский язык (немецким владел хорошо). Периодически, как рассказывали дети Валентина Феликсовича, у него появлялось такое сильное переутомление, что он не мог ни писать, ни читать. В этих случаях переключался на переплетное дело. Все книги в его библиотеке были переплетены его руками, с большим вкусом и изяществом.
Личная жизнь его сложилась очень счастливо. У него было четверо детей, которыми он имел все основания гордиться. Все четверо впоследствии стали хорошими врачами. Династия медиков этой семьи продолжается и поныне, теперь уже в третьем и четвертом поколениях. Добрая, заботливая мать Анна Васильевна всю себя отдала воспитанию детей и заботам о муже, но, к сожалению, еще в Переславле она заболела туберкулезом. Ее здоровье быстро сдавало – туберкулез прогрессировал. 13 ноября 1919 года она умерла.
Это была огромная трагедия для Валентина Феликсовича. Некоторые даже считали, что именно смерть жены послужила толчком к его уходу в религию. Вскоре после смерти жены он принял решение постричься.
Когда профессор Войно-Ясенецкий стал церковным деятелем – архиепископом Лукой, перед администрацией больницы и особенно университета, медицинского факультета и перед партийными органами возникли довольно сложные задачи. Как быть с новоявленным «протопопом Аввакумом» и одновременно профессором недавно открывшегося, первого в Средней Азии вуза, воспитателем советской молодежи и крупнейшим специалистом, блестящим хирургом?
О его искусстве хирурга ходили легенды. Я видел его у операционного стола. Он оперировал без какой-либо нервозности. Чувствовался спокойный, ровный ритм работы. Его пальцы нежно и в то же время властно управляли движением скальпеля в живой ткани. Один музыкальный критик об исполнении В.В. Софроницким Шопена как-то сказал: «Ни пылинки!» Это можно было бы сказать и об «исполнительском искусстве» хирурга Войно-Ясенецкого.
Нас, коллег, поражал широкий диапазон его оперативного умения. Он не терялся ни перед какой новой и случайной операцией, умел сразу находить творческое решение по ходу операции. Ему, конечно, очень помогало абсолютно безошибочное стереоскопическое представление любой области тела, куда вторгался скальпель. Самую сложную операцию он вел, казалось, без всякого напряжения. В полной тишине, спокойно, время от времени он предупреждал ассистента: «Сейчас, под этой фасцией сосуд (следует название) зажмите...» Это его в результате блестящего знания анатомии заранее сказанное «зажмите» помогало делать операции почти бескровными...
Войно-Ясенецкий был очень требователен и к себе и к своим сотрудникам в каждом деле. «Работа должна выглядеть, как бриллиант, – говорил он, – куда его ни повернешь, он блестит». Хорошую работу он считал явлением нормальным, не заслуживающим похвалы, поэтому практически никогда никого не хвалил, но ошибки не прощал.
Еще одна черта характера Войно-Ясенецкого. Будучи одним из высокопоставленных иерархов ортодоксальной старозаветной православной церкви, которая нетерпимо относилась к иноверцам, Валентин Феликсович никогда не испытывал националистических чувств к людям иной национальности. Среди его сотрудников и ближайших помощников были люди разных национальностей, атеисты, но на его отношении к ним это никогда ни в чем не отражалось. В университете, в больнице Войно-Ясенецкий всегда оставался профессором, коллегой, старшим товарищем.
Валентин Феликсович был кристально честным человеком и никогда не поступался своими взглядами, если даже знал, что какие-то его высказывания и поступки будут иметь неблагоприятные последствия. Был бескорыстен, вел очень скромный образ жизни. Все в этом человеке было прозрачно чисто, светло. Тем более оставалось непостижимым, как в нем уживаются две личности – ученый-естествоиспытатель, активный хирург, борец против болезней и смерти, «посылаемых людям по воле божьей», и... служитель бога, веры, строжайше соблюдающий все догматы религии. Он выполнял все ритуалы богослужения, произносил проповеди и посещал... заседания медицинского общества, на которых делал глубокие научные доклады.
В догматике православия и в выполнении всех деталей ее ритуала он был так же тверд и неумолим, как и в борьбе за научные истины. За букву догмы и детали ритуала он, несомненно, готов был принять «венец мученический», как приняли его когда-то за «двуперстное сложение» протопоп Аввакум и боярыня Морозова.
Еще не будучи священником, Войно-Ясенецкий повесил в операционной икону. Перед операцией крестился. На это смотрели сквозь пальцы. Но одна из очередных комиссий приказала убрать икону, сказав, что операционная – учреждение государственное, а у нас церковь отделена от государства. Тогда Войно-Ясенецкий «забастовал», ушел из больницы, заявил, что не выйдет на работу, пока не повесят икону обратно.
Случилось так, что именно в это время один ответственный работник привез для неотложной операции свою жену, которая категорически заявила, что она ни у кого, кроме Войно-Ясенецкого, оперироваться не будет. Обратились к Войно-Ясенецкому. Он ответил, что очень сожалеет, но согласно своим религиозным убеждениям не пойдет в операционную, пока икону не повесят обратно. Ему пообещали, что икона завтра же будет на месте. И он прооперировал больную.
Его трагическая жизнь, если исключить все случайное, наносное, полна подлинной гражданственности, честного труда, выполнения долга врача, огромной человечности, удивительных проявлений светлого таланта в науке, в которой он оставил глубокий след, а его практическая хирургическая деятельность принесла тысячам людей реальное исцеление от тяжелых болезней.
Но чтобы правдиво воспроизвести жизнь этого необычайно многогранного, сложного человека, приходится вспоминать о некоторых вроде бы случайных эпизодах его биографии, иначе образ будет неполным. Архиепископская деятельность и различные связанные с этим жизненные перипетии забирали у него массу времени и энергии, «урезали» от науки то, что он мог бы ей еще дать.
Я жил недалеко от Сергиевского собора, в котором служил архиепископ Лука... И часто видел, каким пиететом окружали верующие своего архипастыря. Особенно красочными были вечерние зрелища, когда по окончании богослужения архиепископ в полном облачении, в высоком черном клобуке, на котором светился белый крест, шествовал к себе домой, торжественно отстукивая большой палицей по тротуару. Верующие, «жаждущие» и «алчущие» обычно стояли по обеим сторонам улицы и припадали к его одежде, целовали руку, а он осенял их крестным знамением...
Надо сказать, что профессура, врачи и вообще интеллигенция Ташкента смотрели на религиозность Войно-Ясенецкого как на своеобразное чудачество. Не придавали этому особого значения.
И все же Войно-Ясенецкий был репрессирован. Потом мы узнали, что его отправили в Архангельск, что правительственные органы вели с ним переговоры, предлагали ему создать хорошие условия для работы в Ташкенте и даже в центре, если он согласится порвать с религией. Он отказался. В дальнейшем, с 1938 года, он находился вблизи Красноярска (село Большая Мурта) и в сане архиепископа Красноярского выполнял все церковные обязанности. В 1939 году его освободили. Когда началась Великая Отечественная война, его назначили главным хирургом большого Красноярского эвакогоспиталя. Он сутками не выходил из госпиталя, часами простаивал у операционного стола, лечил огнестрельные ранения, гнойные раны. Был неутомим в практической работе и занимался научной.
В результате была написана монография «Поздние резекции при инфицированных огнестрельных ранениях суставов». За эту работу и за фундаментальный труд «Очерки гнойной хирургии» Войно-Ясенецкий был удостоен Сталинской премии I степени. Узнав из газеты об этой высокой награде, он тут же послал правительству телеграмму с просьбой принять 130 тысяч рублей из присужденной ему премии в 200 тысяч рублей «на помощь сиротам – жертвам фашистских извергов». (И впервые за долгие годы смог что-то послать своим собственным детям.)
В последний раз я видел его в 1944 году в Москве. Перед отъездом в Тамбов он участвовал в церковных совещаниях в патриархии.
Мы встретились в холле пятого этажа гостиницы «Москва». Он только что прибыл с поезда. Здесь было много священников. Служки, монахи в длинных рясах несли какие-то узлы, чемоданы, кадила – а впереди них высилась внушительная фигура архиепископа Луки.
Разговаривая, мы продвигались к отведенному ему номеру, а между тем вокруг него все увеличивалась толпа встречавших и просто любопытных.
Возле самого его номера из соседней двери вышел пожилой генерал, Герой Советского Союза, вся грудь в орденах. На него все это зрелище и величественная фигура архиепископа, очевидно, произвели какое-то особое впечатление. И генерал тут же предложил Войно-Ясенецкому поменяться номерами, отдавал свой гораздо больший номер. Архиепископ отказывался, но генерал убедил его принять предложение тем, что столько провожатых и вещи просто не поместятся в маленьком номере.
Когда все утряслось, Валентин Феликсович остался со мной наедине, чтобы посоветоваться насчет своего здоровья, поговорить о детях, об издании книги. Последнее время он болел расстройством кишечника. Он просто, спокойно, без брюзжания, без жалоб рассказал о болезни, полученной в ссылке, в годы тяжких испытаний. Охотно согласился исследоваться у меня в клинике.
– Завидую я вам, – сказал он, – вы можете заниматься только медициной, а у меня рядом с нею дела духовные. Со мною говорили об избрании в Академию медицинских наук, но поставили условием прекратить церковную деятельность. Не могу это сделать.
Потом заговорили о детях. Валентин Феликсович с благодарностью вспомнил всех, кто с вниманием отнесся к его детям в те годы, когда он сам ничем не мог им помочь.
Спустя двадцать пять лет после нашей встречи, когда я готовил материал к этим воспоминаниям, то переписывался с сыном Валентина Феликсовича – Валентином. И вот что он мне написал:
«Может быть, главу, в которой вы затронете вопрос об уходе отца в религию, надо озаглавить «Не трогай ты ее». Эту фразу Валентин Феликсович сказал сыну, когда тот вступил в полемику с больной женщиной, примитивно говорившей о загробной жизни. Очевидно, Валентин Феликсович думал о том, что вера облегчает физические страдания и вселяет дух уверенности.
В Тамбове, куда Войно-Ясенецкий был назначен Московской патриархией на должность архиепископа Тамбовского и Мичуринского, он прожил около двух лет. Он еще и оперировал, и посещал научные заседания.
В конце мая 1946 года Войно-Ясенецкий переехал в Симферополь, где выполнял церковную должность архиепископа Симферопольского и Таврического. Здесь он опубликовал три работы по хирургии. Но... здоровье его становилось все хуже и хуже. Умер Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий 11 июня 1961 года в возрасте 84 лет, проработав врачом 58 лет.

И.А. Кассирский

http://sovross.ru/articles/1543/32228

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср июн 14, 2017 10:14 pm

Ковпак – будущий герой Украины
Сидор Артемьевич Ковпак до недавнего времени – это эпический герой украинского народа, украинский Ахилл или Прометей, человек, который вобрал в себя все лучшие качества жителя этих земель. Ковпак – воин. Георгиевский крест ему – солдату Первой мировой и участнику Брусиловского прорыва – вручает сам император Николай II. Возвратившись с фронта домой в Путивль, Ковпак принимает участие в освобождении страны от немецких и польских оккупантов, сначала в составе легендарного и ныне забытого луганского полководца Пархоменко, а также в Чапаевской дивизии.
Организовывает уже тогда партизанские отряды.
Отметившись как выдающийся боец и руководитель, Ковпак переходит на мирную службу и всю свою основную жизнь проводит в труде и сборе народного хозяйства.
Воевать он не хочет, ему хочется строить, выращивать хлеб, а главное – садить лес. Возвратившись со своих войн, он становится настоящим украинцем-землеробом, до боли, до сокрушения любящим всё живое, что произрастает на этой земле, как любила всё живое, описанная другим выдающимся украинцем Довженко, каждая украинская душа. Тем Довженко, который воспоет подвиги богунцев Щорса и других освободителей украинской земли от немецкой оккупации и петлюровских банд.
Ковпак – хозяйственник и организатор производства, как большинство украинцев. Он любит и умеет делать всё, что касается быта и тыловой части. У него всё на месте и всегда лишние запасы припрятаны. Это потом его очень выручит в момент начала партизанской войны. Сидор Артемьевич, к примеру, уделял значительное внимание не только военной подготовке в отряде партизан, а таким, казалось бы, малозначительным вещам, как баня и помывка. Это было у него поставлено на высшем уровне среди других партизанских отрядов Украины и Белоруссии. Это и позволяло партизанам не скатиться в сброд. Партизанское дело, по убеждению Ковпака, сложнее военно-строевого, так как требует большей сноровки, умения и ловкости.
Ковпак – хитрец и битый человек. Он не вступает в горячий спор с противником и не спешит высказывать свои мысли, присматриваясь к ближнему. Эта психологическая сноровка, эта мягкость позволила ему в будущем не только выжить в самом начале войны, но потом сформировать целую партизанскую армию на основе первых отрядов. Этот подход играл удивительную роль в столкновении с националистическими партизанами. Мало кто знает, но Ковпак особо не старался с ними воевать. После некоторого общения часть мельниковцев или бульбовцев бросали своих главарей и переходили на сторону ковпаковцев. Но никогда не было наоборот.
При этом Ковпак чисто по-украински, по-народному смачно характеризовал главарей националистов-партизан.
Народная украинская смекалка помогала и против немцев: взорвав очередной ж/д переезд, отряд ковпаковцев не смог уничтожить важный узловой пункт рядом, по которому нужно было остановить движение, – закончился тол. Тогда Сидор Артемьевич, знакомый с психологией немцев еще с Первой мировой, приказал выставить на пиках в районе этого пункта прямо над ж/д полотном, тыквы, по-украински гарбузы… Целую неделю особая комиссия немцев исследовала это оружие Ковпака, боясь его расстрелять издалека и боясь подойти, так как взрыв мог разрушить ж/д полотно.
И вот когда Ковпак на границе трех республик – в Сумской области – вырастил тонны хлеба, засадил гектары леса, построил дома и школы и уже собирался на пенсию, снова пришли оккупанты и решили отобрать всё, что он сделал своим трудом.
Тогда пожилой и нездоровый Ковпак ушел в лес. Там он на основе созданных припасов и заготовок молча создал партизанский отряд из потерянных красноармейцев и нескольких земляков, в тот момент, когда, казалось, что сокрушившая всю Европу армия Гитлера уничтожит и СССР. Вскоре благодаря его дару хозяйственника и военачальника отряд разросся, к нему стали проситься другие мелкие отряды партизан. Ковпак был неуязвим для немцев и венгров, которые стояли в Сумской области.
В первый год войны 90% советских диверсионных и партизанских групп на оккупированной противником территории были полностью уничтожены. Свою первую Звезду Героя Советского Союза Ковпак получил только за то, что в такое время, без поддержки и связи с центром, не только не потерял свой отряд, а сберег и увеличил его.
Вторую Звезду он получит за один из самых выдающихся рейдовых партизанских походов, совершенных в истории военного искусства, – легендарный поход от Путивля до Карпат. В этом походе не отряд, не батальон, а целая партизанская армия прошлась по тылам немцев, прямо у них под носом, сковывая на себя отборные эсэсовские полки и уничтожив при этом нефтепромыслы Западной Украины, которыми пользовались оккупанты.
Ковпак провел сотни рейдов, уничтожил тысячи оккупантов и огромное количество техники. Этот человек – один из участников победы на Курской дуге, так как его рейд сковывали значительные подкрепления, которые так и не добрались под Курск. И этот человек – настоящий украинец, умелый, тонкий, умный, прижимистый, но хозяйственный, любящий мир и мирную жизнь больше всяких побед, беззаветный труженик и умница.
Когда Ковпак воевал – народ слагал о нем легенды. Селами ходил слух, прямо в духе произведений Гоголя, будто Ковпак знает такой заговор, что может проводить отряды прямо по воде, что пули его не берут. За его голову была назначена баснословная сумма выкупа, но народ не сдавал своего истинного героя. Эти легенды, подробно описанные в книгах воспоминаний, свидетельство только одного: Ковпак был плоть от полоти украинского народа, как и Щорс, как и генерал Деревянко, подписавший капитуляцию Японии, как и Кожедуб, как и 6 миллионов украинцев, сражавшихся на фронтах Великой Отечественной в составе Красной Армии.
Есть одна распространенная иллюзия, которая преследовала всех, кто участвовал в движении левых сил в Украине или тех, кто пытался возродить Советский Союз. Это представление о народе, который жив и до сих пор есть.
Социологические исследования, проводимые Институтом социологии Украины, регулярно на протяжении десятков лет с 70-х постепенно фиксировали одну тенденцию. Эта тенденция – смена ценностей у широких групп населения Украины. Эти процессы с еще большей силой проходили и в России, и в других советских республиках.
В итоге, когда мы говорим «народ не позволит» или «народ этого не допустит», находясь в советской парадигме народности, нужно спросить, какой народ? Те же социологические исследования украинского общества говорят о том, что люди в основном остались те же, ходят по тем же улицам, даже празднуют те же праздники, говорят на том же языке – но это ДРУГОЙ народ.
И глубокое горе в том, что Ковпак – мифический и народный герой ТОЙ Украины, от которой сейчас остались только невидимые глазу остатки. Он герой ТОГО украинского народа, которого сейчас уже нет.
Нет – это не значит, что не будет…
Василий МУР

http://sovross.ru/articles/1561/33285

С.А. КОВПАК: "От Путивля до Карпат"
30 июня 1943 г. Сегодня очень опасный переход. Железная дорога Ровно – Львов – Перемышль, а над ней 2 шоссейных и до 16 населенных пунктов.
Предыдущий марш был до 40 км, а сегодняшний – 57 км. Народ плохо отдохнул. Но настроение хорошее. Дорога скользкая, глинистая, бесконечные подъемы и спуски по холмам, по долинам, но никто не жалуется. Сегодня особенно идут хорошо.
Мычка, командир взвода разведчиков, только что пришел с разведки.
Был на ж дороге, считал поезда, рассказывает, когда поезд проходит, я ховаюсь за тополю, а, вызырая, подсчитываю, сколько вагонов и что в них наложено.
В деревнях Красильно, Фальковщина, Корыты, Городище живет польское население. Со слезами на глазах встречают они нас. Целыми толпами собираются они на перекрестках, площадях и выносят табак, воду, хлеб, чтобы показать хоть чем-нибудь свою любовь к Советской армии.
Я стал расспрашивать у стариков: как они живут, как думают собирать такой большой урожай?
Старик ответил: «Да, теперь что, армия прошла, дак мы теперь спокойно уберем урожай».
Движение нашего соединения не только поднимает веру в советскую власть, но и подхлестывает совесть в засевших военнопленных, которые десятками идут к нам. Идут поляки, идут евреи. 70% населения симпатизирует нам. И только часть кулачья да репрессированных советскими органами недовольны, идут в бульбовцы и баламутят других...
Вечером подполковник вел переговоры с националистами примерно в таком духе...
– Хотим не проливать зря кровь невинных людей, вы скрываетесь, хотим, чтобы вы не мешали нашему движению, мы едем своим путем, постоим и уйдем. Мы проходим ваши села, из окон по нашим бойцам вы открываете огонь, как и сегодня случилось. И мы только после пятого вашего выступа, когда ранили нашего бойца, открыли автоматный огонь и убили вашего сотника.
– Ну, добре, – сказал бульбовец, – а яки у вас мрii, идеi'?
– Об идеях давайте не говорить, – ответил подполковник, – потому что дело дойдет до автоматов. Мы интернационалисты, а вы – националисты – уже не можем найти общего языка. Так что лучше об этом не будем говорить.
Договорились не трогать друг друга.
2 июля 1943 г. За мародерство в селах по пути движения 1 июля 1943 г. подписал приказ расстрелять Алексеева В. и Чибисова С., бойцов артбатареи. Учитывая их просьбу и раскаяние и их семейное и социальное положение, а также заслуги, приказ заменил – условным, если они кровью смоют свой позор.
2 июля мы уже вошли в район Западной Украины, село Любомирка, лес района Шерны, где встречались с отрядом Одухи. 4 июля был построен мост на реке Вилия, у села Кодаки. В районе Матвеевцы вели бой с националистами...
Ответы пленных мельниковцев. Как образовалась банда мельниковцев? С приходом немцев все кулачье вступило в украинскую полицию, потому что можно было грабить евреев. Награбленное у евреев барахло было продано и пропито.
Время идет, евреи перебиты, жрать, пить надо, но за что?
Немцы посадили полицию на паек – 500 гр хлеба, прижали, стали бить. Полиции это не понравилось. Она бежит в лес, организуется в банды (рой, чета, сотня, курень, полк) – и нападают на невооруженных поляков. Жгут села, убивают и режут народ, забирают хлеб, мясо, сало и все имеющиеся продукты и тикают в курень (в лес). Нажрутся и спят. Ходят панами, чего еще?..
Веду переговоры с мельниковцами. Переговоры начались после того, как мельниковцы открыли огонь. 7 чел убито, и 4 тяжело ранено, в том числе ранен и командир сотни Часнык.
Огонь мельниковцы открыли потому, что думали, что это идут фольксдойчи; однако, если бы они знали, что это советская партизанка (как они зовут нас), – то тоже стреляли бы.
Интересно то, что после короткого боя, как говорит заместитель кра Часныка, от 160 человек можно было собрать человек 30, а остальные разбежались.
Договаривались забрать русских впленных, которые сейчас стали мельниковцами.
Националисты-мельниковцы, когда мы им написали, чтобы они вернули военнопленных бойцов и командиров РККА, – вернули 8 человек, изъявивших желание уйти из группы националистов. Эти 8 человек зачислены в наше подразделение.
6 июля немецкие гарнизоны по 20–30 человек. Когда мы проезжали, они, видимо, разбежались, стрельбы не было.
9 июля 1943 г. После разгрома м Лыса Гора на дневку. По дороге встречались села украинско-польские.
Население приветствовало нас. Они уже слышали, что Скалат разгромлен и что хлеб роздан населению, которое уже голодало.
Националистов в селах нет. Появились кооперативы, где можно найти товары местпрома.
12 июля 1943 г. Лыса Гора.
Третий день идет дождь. Не имею возможности выехать. Горные дороги совсем раскисли. Глина размокла, дорога стала скользкая. Задерживаемся до 12 июля. Настроение бойцов хорошее.
12 июля 1943 г. продолжаем движение. Впереди населенный пункт Раков Конт. В нем прк, человек 150 немцев.
В 21.00 разведкой было установлено, что в Раков Конт и прилегающие к лесу села с западной стороны прибыло до 60 автомашин с прком и несколько бронемашин.
Видимо, продолжительная стоянка наша в районе Лысой Горы повлекла беду. Противник разведал, где мы, и подтянул силы, чтобы уничтожить нашу в.
Посоветовавшись с комиссаром, решил обойти эти села справа, в с. Раштовцы 1-м и 4-м батальонами дал бой, загорелись несколько машин и хат. Немцы открыли огонь по колонне. Огонь продолжался 20 минут. Немцы бежали. Убит пом[ощник] кра 4-го [батальо]на Подоляко...
14 июля 1943 г. Еще 3–4 перехода, и мы попадем в лесной массив. Открытые места, пересеченный рельеф, 45–60-километровые переходы измучили народ, но партизаны осведомлены, что уже через несколько переходов и мы попадем в лесной массив, и поэтому полные решимости и отваги выполнить любую поставленную задачу. Вчерашний марш был 53 км. Утром в 3.30 начался проливной дождь, и дороги были абсолютно испорчены.
Грязь липкая, скользкая, не давала возможности двигаться, а проливной дождь до костей промочил каждого.
К 9.00 прибыли в маленький лесок, но костры разжигать было нельзя, потому что нас уже с неделю «прикрывают» 3 мессершмитта и 1 «стрекоза». К 20.00 14 июля ветер разогнал тучи, погода прояснилась, но авиация не обнаружила нас. Бомбила наши отдельные стоянки. Обстреливала все лесочки и села позади нас.
В 20.00 продолжали движение, имея целью форсировать ж Галич...
В народе по всей Галиции разнесся слух, что мы советский десант и что мы только авангард, а главные силы идут сзади нас. И что все города – Львов, Тернополь – уже заняты советами.
Народ с радостью рассказывает, как в местечке Скалат советы разгромили панов, немцев и все раздали населению. Из уст в уста несется весть по всей Галиции о том, что движется большая Советская армия и вся немецкая сволочь бежит в рны, местечки, а оттуда в Станислав и Львов.
15 июля 1943 г. ...Местечко заняли без боя. Красивые улицы, 3–5-этажные дома, парки, магазины, освещенные лунным светом, были пустынны. Противник бежал за реку Днестр.
Колонна проходила, никто не заходил в дома, магазины, в этот переход не было ни одного случая мародерства. Форсированным маршем мы продвигались к реке. В 5.00 16 июля мы должны были захватить мост в с.
Спешившись и оставив лошадей в селе, командир конного эскадрона Ленкин решил силами 2-х взводов и частью 3-й роты захватить мост к приходу колонны.
Подойдя незамеченными к мосту, конники бросились с криками «Ура!» на мост.... На мосту в упор с той стороны заработали автоматы и станкачи, установленные прямо на мосту.
Достигнув под сильным огнем середины, Ленкин встретил препятствие – проволочное заграждение (рогатки) и несколько подвод. Под ураганным огнем препятствие было сброшено в воду, отодвинуто, и атака продолжалась. Немцы бежали. Мост в 3.00 был занят. Убит замечательный, смелый конник Парчин, ранен Новиков.
Дороги были заминированы так, чтобы проходящие поезда утром взорвались, а мост через р части взорван и сожжен. Мы остановились в лесу вблизи Седлиски.
16 июля 1943 г. Обстановка усложнилась. Весь день авиация бомбила лес, где расположилась в[оинская] ч[асть], а прк, видимо, решил преградить нам путь по р[еке] Ломница и занял села Пшевозец, Медыня, Тетерница, Блудники, Пукасовце. Шосс[ейный] мост в взорван 3[-м] с[трелковым] б[атальоном]...
Решено прорвать блокаду прка.
4 Медыня.
Прошел час, второй, третий, противник ведет артиллерийский огонь по колонне, обстреливает из миномета, пулеметов. 2.00.
2 ведет нерешительный огонь. Скоро начнет рассветать, появится авиация, будут потери, а за рекой открытое место.
Решаю ударить в лоб по с Тетерница силами разведки...
Ставлю на огневые позиции батарею. Батарея открывает огонь по батарее прка и по расположению живой силы.
Разведка, 3-я и 6-я роты, 9-я р форсируют реку по шею в воде. Развернутой цепью переходят вброд и вплавь быструю горную реку. Вода сбивает с ног, люди падают, и вода их несет под ноги другим, сбивает других.
Ураганный огонь прка, трассирующие нити станкачей, разрывы снарядов 76-мм пушек, разрывы полковых пудовых мин не страшат героев, они форсируют реку, помогая друг другу; Ольга Медведь из 9-й роты утонула так, что видно было только ствол винтовки. Огня никто не открывал, но ночь лунная и прк отлично видит цель.
Перейдя реку под прикрытием артиллерии, герои открыли такой ураганный огонь, с такими криками бросились на врага, что и команд не слышно было.
Народ, наши герои-партизаны отлично знают, что если поставлена задача взять – значит, надо взять! Нам отступать некуда. Прк бежал, оставив машину, и пулеметы, и раненых.
Герои 3-й роты, разведки, 6-й и 9-й рот, которыми командуют Карпенко, Бережной, Дягтев и Давид Бакрадзе, блестяще выполнили задачу. Слава героям!..
Остановились в лесу вблизи лес Завуп.
19 июля 1943 г. Противник опять пересек нам дорогу, установив свои заставы на шоссейной дороге.
Это последняя поперечная дорога перед Карпатами. Далее все шоссейные дороги идут в горы и там у вершин их кончаются. Нам нужно прорвать эту линию.
В с[еле] Россульна прк сосредоточил до б[атальо]на солдат и офицеров. И там же находится штаб полка...
9–8–6-я роты, подойдя к селу незамеченными, ворвались в село и, прочесывая дома и улицы ураганным огнем, с криками «Ура!» быстро продвигались вперед к центру села.
Фрицы в одном исподнем белье выскакивали из окон и, на ходу отстреливаясь, покидали село. Но в центре была построена оборона, и здесь роты встретили сильный контрудар. Оказалось, что там у них была вкопана батарея 75-мм пушек и батарея полковых минометов. Прк открыл артиллерийский огонь прямой наводкой. Тогда кр этих трех рот Давид Бакрадзе приказал двум ротам идти направо и [на]лево, а одной [роте] – бить в лоб. В результате 2,5-часового боя противник бежал, оставив штаб полка с документами и много машин и убитых солдат и офицеров.
Были взяты трофеи: четыре 75-мм пушки, около 40 автомашин, 5 легковых автомашин, 1 штабной автобус, минометы, пулеметы и много другого вооружения...
19 июля 1943 г. воинская часть подверглась сильной бомбежке самолетами прка. Мы вынуждены были преодолеть горные перевалы, подъемы на горы, обоз проходил по крутым горным дорогам; свернуть в сторону на таких дорогах невозможно; справа горы; слева обрыв; захватив обоз в таком положении, самолеты прка принесли нам большие жертвы. До 160 лошадей было убито. Потери живой силы – 23 человека ранено и 5 убито.
21 июля 1943 г. Спрятались в горы и леса. Самолеты кладут все силы, [чтобы] нас разыскать, но никак [им это] не удается. Но за день нашумели так, что голова превратилась в чурку. Ничего не соображаю. При подъеме на первую из крупных высот много бойцов и кров отстали. Только за ночь, к утру подтянулись. Необходимо перестроить стиль движения, иначе [воинскую] часть можно растерять. Тяжелое вооружение явилось полной обузой, часть приказал уничтожить. А в горах хлеба нет, перешли на одно мясо.
23 июля 1943 г. Опять бой, наступают три венгерских полка (горных). А мы не умеем еще воевать в горах – разрывы на подкрепление и восстановление положения. К вечеру все в порядке. Ночью дождь, бойцы еще ничего не кушали, запасы истекли, в горах ничего не достать (переход постепенно от хлеба исключительно к одному мясу, бульон без крупы и картофеля).
29 июля 1943 г. Противник повел наступление, закрыл по нашей неопытности все ходы и выходы отрядов, нас от базы питания. В наступлении участвовали против нас три мадьярских полка, 13, 14, 23-й полки немцев, один батальон бельгийцев и один батальон из военнопленных кавказцев. Поддерживали наступление десять самолетов. На протяжении 30 км противник занял господствующие высоты и дороги. Бой закончился в нашу пользу, и противник, имеющий с нами соприкосновение, под натиском пехоты и артиллерии бежал. Приказал артиллерию взорвать и сделать выход по горам без дорог. При выходе по бездорожью потеряли до 100 лошадей.
1–4 августа Бои, отрыв от противника и выход окончательно из окружения, потери убитыми по соединению до 40 человек.
5 августа Разгром Делятина, уничтожены 4 шоссей[ных] и 3 ж[елезно]д[орожных] моста и 40 автомашин с живой силой и боеприпасами. После вступления в Карпаты в Делятине в первый раз бойцы, командиры и политработники покушали хлеба. Настроение приподнялось. После выхода из окружения принял решение разбить соединение на 7 групп, из которых 6 групп боевых и одна пассивная, с ранеными, которую направил в глубь крупного леса...
24 шинели ни у кого нет. Сегодня первая партия агентурной разведки ушла в разведку. Населенные пункты большие и чистые. Население Прикарпатья начинает оказывать помощь не только питанием, но и разными сообщениями о противнике и о сволочи, находящейся в населенных пунктах, чего не было при проходе в Карпаты...
11 сентября Вырвались в Карпатах от сволочей. Думал, что бойцы хоть немного отдохнут в Шумских лесах, а здесь националистов развелось столько, что кинь [камень] в собаку, а попадешь в националиста. Приходится лавировать по лесу. Но, правда, нам немного помогают немцы своей прочисткой леса, и мы плывем лесом как корабль в океане, между немцами и националистами...

http://sovross.ru/articles/1561/33284

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср июн 21, 2017 5:11 pm

Колчак без дамской романтики и киноретуши Печать
Автор - публикатор
21.06.2017 г.
"Да, был адмирал-полярник, был адмирал – новатор минного дела, но был и неудавшийся командующий Черноморским флотом, адмирал – каратель на просторах Сибири, позорный наймит Антанты и марионетка в их руках"

Помните, как шумно прошел у нас в прокате фильм «Адмирал» ? В средствах массовой информации громко и шумно звучало имя адмирала Колчака. Он и красавец, он и талант, и новатор, и герой войн, и завидный любовник… Да, был адмирал-полярник, был адмирал – новатор минного дела, но был и неудавшийся командующий Черноморским флотом, адмирал – каратель на просторах Сибири, позорный наймит Антанты и марионетка в их руках. Но о том создатели книг, фильма и многосерийного телефильма умалчивают, будто бы и не знают.
kolchakk_admiral_3.jpg

Весной 1917 года вице-адмирал Александр Колчак – командующий Черноморским флотом – сбросил погоны царских времен и надел новую форму, только что установленную Временным правительством России. Но это не спасло его от постановления Севастопольского Совдепа об отрешении от должности. 6 июня того же года он оказался не у дел, в июле уехал в Америку, оттуда – в Японию. Там решил вопрос о приеме на службу в Британский флот и в начале января 1918 года отправился на Месопотамский фронт. Но уже из Сингапура его вернул Разведывательный отдел английского Генерального штаба, его направили в зону отчуждения Китайско-Восточной железной дороги. Там находилось управление дороги, туда сбежались неудавшееся правительство автономной Сибири, казаки атаманов Семёнова и Калмыкова, многочисленные белогвардейские офицерские отряды, никому не подчиняющиеся и никого не признающие. Колчак был введен в состав правления КВЖД, назначен начальником охранной стражи, а задача его состояла в том, чтобы объединить разрозненные воинские формирования и ринуться в «оккупированную» большевиками Россию. Как и прежде, он пришил погоны адмирала, но ходил в сапогах, галифе и армейского кроя френче.

Ничего не получилось у Александра Васильевича, не выполнил он поставленной задачи. В начале июля 1918 года со своей возлюбленной Анной Тимирёвой он уехал в Японию якобы для переговоров с начальником японского Генерального штаба о совместных действиях. Жил в небольшом городке, «поправлял здоровье» в курортном местечке. Но недолго. Его нашел английский генерал А.Нокс, возглавлявший Русский отдел британского военного министерства. Их встреча закончилась тем, что адмирал согласился с помощью Англии «воссоздать русскую армию в Сибири». Генерал радостно рапортовал в Лондон: «…нет никакого сомнения в том, что он является лучшим русским для осуществления наших целей на Дальнем Востоке». Обрати внимание, читатель, не целей государства Российского, не его народа, а их целей, английских! Антанты!

kolchak_i_interventy.jpg В середине сентября адмирал в сопровождении генерала А.Нокса и французского посла Реньо прибыл во Владивосток.

К тому времени Советская власть от Волги до Тихого океана была свергнута корпусом чехословаков и местными белогвардейскими формированиями. 14 октября Александр Колчак прибыл в Омск, его тут же ввели в состав правительства П.В.Вологодского в качестве военного и морского министра. 8 ноября в сопровождении английского батальона под командованием пол ковника Дж.Уорда он выехал на фронт, побывал в Екатеринбурге, под Уфой. 17 ноября адмирал вернулся в Омск, а в ночь на 18 ноября военные свергли власть Директории, при этом, как писал в своих парижских мемуарах эсер Д.Раков, страшная оргия разыгралась на берегу Иртыша – депутатов били прикладами, кололи штыками, рубили шашками. Верховным правителем России и Верховным главнокомандующим был провозглашен Александр Колчак, в тот же день ему было присвоено звание адмирала. За полтора года это уже четвертый раз он сменил форму одежды

Свергнув Советскую власть, белая рать развязала небывалый террор и издевательства над населением. Судов люди не знали. Белогвардейцы казнили сотни человек в Барнауле, ими были расстреляны 50 человек в селе Карабинка Бийского уезда, 24 крестьянина села Шадрино, 13 фронтовиков в селе Корнилово… Начальник Барнаульской сначала городской, затем уездной милиции поручик Леонид Ракин – младший брат коменданта Барнаула Авенира Ракина, прославился тем, что мог за несколько ударов превращать тело жертвы в кусок разбитого мяса. Поручик Гольдович и атаман Бессмертный, действовавшие в Каменском уезде, заставляли свои жертвы перед расстрелом, стоя на коленях, петь себе отходную, а девушек и женщин насиловали. Строптивых и непокорных живыми закапывали в землю. Поручик Носковский был известен тем, что умел одним выстрелом убивать нескольких человек. Пьяные «их благородия» вывели из Барнаульской тюрьмы руководителей первой Советской власти М.К.Цаплина, И.В.Присягина, М.К.Казакова и М.А.Фомина и казнили без суда и следствия. Их тела так и не были обнаружены, скорее всего, их изрубили шашками и выбросили с железнодорожного моста в Обь.

kolchakovshchina_zhertvy.jpg Зверские и бессмысленные расправы над людьми кратно возросли с приходом к власти Колчака, с установлением им военной диктатуры. Только за первую половину 1919 года в Екатеринбургской губернии было расстреляно более 25 тысяч человек, в Енисейской губернии по приказу генерала С.Н.Розанова было расстреляно около 10 тысяч человек, 14 тысяч человек выпороли плетьми, сожжено и разграблено 12 тысяч крестьянских хозяйств. За два дня – 31 июля и 1 августа 1919 года – в г. Камне расстреляно свыше 300 человек, еще раньше – 48 человек в арестном доме того же города.

В начале 1919 года правительством адмирала Колчака было принято решение о создании отрядов милиции особого назначения в губерниях и областях Сибири. Роты Алтайского отряда вместе с ротами полка «Голубых улан» и 3-го Барнаульского полка с карательными функциями рыскали по всей губернии. Они не щадили ни женщин, ни стариков, не знали ни жалости, ни сострадания.

Уже после разгрома колчаковцев в Следственную комиссию в г. Бийске поступили страшные свидетельские показания о бесчинствах: прапорщик Мамаев в селе Быстрый Исток «замучил мученической смертью больше 20 семей», старший надзиратель Лебедев открыто бахвалился, что лично расстрелял больше 10 человек», «отряд милиции числом в 100 человек при пяти офицерах проводил экзекуции, расстрелы и насильственные грабежи» в селах Ново-Тырышкино, Сычевка и Камышенка Сычевской волости и в селах Берёзовка и Михайловка Михайловской волости». В одном из документов названо 20 стражников отряда особого назначения и против каждой фамилии стоят слова «порол», «истязал», «расстреливал», «много расстреливал крестьян», «вешал», «драл», «грабил». Весной 2000 года 100-летний майор милиции П.Е.Архипов, вспоминая юность, рассказывал журналисту «Свободного курса», что когда в село Чеканиха Усть-Пристанского района Алтайской губернии пришли белогвардейцы, то расстреляли сразу 13 человек. Ни за что ни про что. Вытаскивали прячущихся в погребах да сараях людей и стре ляли.

Таков уж был портрет эпохи, такова была действительность тех дней. У писателя Владимира Свинцова вышла очередная книга – «На острие атаки», он тоже рассказывал о Петре Архипове, но у него в селе Чеканиха 13 человек расстреляли не белогвардейцы, а красные партизаны! Мало того, фальсификатор еще и философствует о жестокости партизан! А это уж реальность наших дней – переписывать историю, искажать ее, замалчивать либо лгать о советском прошлом.

Зверские расправы санкционировались самим адмиралом. В одной из директив того времени говорилось: «Верховный правитель повелел решительно покончить с енисейским восстанием, не останавливаясь перед самыми строгими, даже жестокими, мерами в отношении не только восставших, но и населения, поддерживающего их… Руководителей деревень предавать полевому суду, для разведки и связи пользоваться местными жителями, беря заложников. В случае неверных сведений заложников казнить, а дома, им принадлежащие, сжигать… Всех способных к бою мужчин собирать в большие здания и содержать их под охраной, а в случае измены – беспощадно расстреливать».

Жертвы «возрождения России» на Алтае так и не подсчитаны, никто из тогдашней власти документов не вел, а те, что появлялись, уничтожили при бегстве

Американский генерал У.Гревс, опекавший Верховного правителя, признавался потом: «Я сомневаюсь, чтобы можно было указать за последнее пятидесятилетие какую-либо страну в мире, где бы убийство могло бы совершаться с такой легкостью и с наименьшей боязнью ответственности, как в Сибири во время правления Колчака». И еще он писал:
«Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами».
Американские офицеры разведки М.Сейерс и А.Канн в своей книге «Тайная война против Советской России» писали:
«Тюрьмы и концентрационные лагеря были набиты до отказа. Сотни русских, осмелившихся не подчиниться новому диктатору, висели на деревьях и телеграфных столбах вдоль Сибирской железной дороги. Многие покоились в общих могилах, которые им приказывали копать перед тем, как колчаковские палачи уничтожали их пулеметным огнем. Убийства и грабежи стали повседневным явлением».
Упоминавшийся генерал У.Гревс предсказывал:
«Жестокости были такого рода, что они, несомненно, будут вспоминаться и пересказываться среди русского народа и через 50 лет после их совершения». (У.Гревс. «Американская авантюра в Сибири. (1918–1920 гг.)». Москва, 1932, стр. 238).
Ошибся генерал! Жестокости колчаковщины народ помнит и сейчас, через 90 лет, хотя новая власть и ее средства массовой информации старательно обходят эту тему.
Произвол, беззакония и жестокость властей, расстрелы и порки, отмена рабочего законодательства, постоянные реквизиции в пользу армии, разгул преступности, воровство, фальшивомонетничество, жульничество, аферизм, взятничество, безудержный рост цен на все и вся быстро оттолкнули народ Сибири от новоявленных властителей. Ярмо колчаковщины люди не хотели тащить и потому целыми семьями с кольем и дубьем уходили в партизаны. На территории Алтайской губернии осенью 1919 года действовали 25-тысячная армия Ефима Мамонтова, 20-тысячная дивизия Ивана Третьяка и 10-тысячный отряд во главе с Григорием Роговым. В освобожденных партизанами районах восстанавливалась власть Советов, существовали даже партизанские республики.
Чтоб подавить только партизанскую армию Ефима Мамонтова, колчаковская власть перебросила на Алтай под командованием генерала Евтина 18 тысяч штыков и сабель, 18 орудий и 100 пулеметов. В их числе были 43-й Омский и 46-й Томский стрелковые полки, казачий полк «Голубых улан», полк «Черных гусар». Сюда же пришли бронепоезда «Сокол», «Степняк» и «Туркестан». Но в сражениях побеждали партизаны, обуреваемые ненавистью к господам-поработителям и их хозяевам из заморских стран.

В конце 1918 года армии Колчака удалось одержать ряд побед над частями Красной Армии, они захватили Пермь и ряд других городов Западного Урала, намереваясь выйти к Вятке, на Котлас и соединиться с белогвардейскими и англо-американскими войсками на оккупированном Севере. Но тем планам не суждено было сбыться. Решения VIII съезда РКП(б) по военным вопросам позволили быстро укрепить Красную Армию, поднять дисциплину и повысить боеспособность ее частей, мобилизовать все силы и средства для победы на Восточном фронте.
Летом 1919 года началось наступление войск Красной Армии, 1 июля была освобождена Пермь, потом колчаковцы бежали со Среднего Урала, а далее… 25 октября части Красной Армии заняли Тобольск, 30 октября – Петропавловск. 10 ноября Верховный правитель и его правительство бежали из Сибирской столицы – Омска. С этого времени армия Колчака практически не сопротивлялась, она, деморализованная, гибнущая без славы и ратных подвигов, безостановочно сплошной лавиной катилась вдоль Транссибирской магистрали, теряя тысячи людей убитыми, ранеными и больными. Дезертирство, переход на сторону партизан стали повседневными и будничными явлениями.
Еще когда только нависла угроза сдачи Новониколаевска (Новосибирска), восстали 46-й Томский и 43-й Омский стрелковые полки, перебили своих офицеров и перешли на сторону красных партизан Алтая. Вслед тому же примеру последовали команды бронепоездов «Сокол», «Туркестан» и «Степняк». 9 декабря 1919 года весь Барнаульский гарнизон – 3-й Барнаульский полк, полк «Голубых улан», 15-й запасной Воткинский полк, дивизион артиллерии Морских стрелков, отряд милиции особого назначения, органы милиции – бежал из города, ибо с трех сторон к нему подступили партизанские полки. Бежал, несмотря на приказ генерала В.О.Каппеля удерживать Барнаульско-Бийский район во что бы то ни стало. Попытку взорвать железнодорожный мост через Обь пресекли подпольщики Барнаула во главе с Павлом Канцелярским, к которым уже перешла вся рота по охране моста.
В районах Томск – Красноярск не стало Сибирской армии генерал-лейтенанта Анатолия Пепеляева – частью она была уничтожена партизанами А.Д.Кравченко и П.Е.Щетинкина, большая же часть разложилась и «растаяла». Красноярская губерния и часть Иркутской, как выразился один из офицеров, «буквально горели в огне партизанщины». Не столько Красная Армия, сколько народ в звании партизан долбил Белую гвардию, как говорится, в хвост и гриву. Остатки пепеляевцев в 500–600 человек присоединили ко 2-й армии, но и та была разгромлена. По заснеженной и морозной Сибири до Забайкалья добежало не более 40 тысяч белогвардейцев из огромного войска.
Из-за угрозы наступления германских войск, в целях концентрации и более надежной охраны, в мае 1918 года Советское правительство распорядилось перевезти в Казань золото, серебро, платину и иные ценности из Москвы, Петрограда, Тамбова, Нижнего Новгорода и Самары. А 7 августа того же года Казань неожиданно для Советской власти захватили чехословацкие войска, поддержанные белогвардейцами. Весь золотой запас РСФСР оказался в их руках. Хотя 18 ноября власть в Сибири перешла к Верховному правителю адмиралу Колчаку, но золото оставалось в ведении Совета управляющих ведомствами – он не доверял адмиралу. Но так продолжалось недолго. 3 декабря все члены Совета были арестованы генералом В.О.Каппелем, часть из них расстреляли. Единоличным распорядителем и попечителем золотого запаса России стал адмирал А.В.Колчак. Однако о полной инвентаризации доставшихся богатств Верхов ный правитель распорядился лишь в мае 1919 года. С того месяца и до конца года он из расходовал 11,5 тысячи пудов золота (37 процентов от омской ревизии). А сколько он израсходовал до ревизии, до сих пор остается неведомым.

США направили армии адмирала Колчака 600 тысяч винтовок, сотни орудий и тысячи пулеметов. Англия поставила две тысячи пулеметов, 500 миллионов патронов. Франция передала 30 самолетов, более 200 автомобилей, а Япония – 70 тысяч винтовок, 30 орудий и 100 пулеметов. Вся армия правителя Сибири была одета и обута с чужого плеча. Вначале все и списывалось на траты по закупке оружия, боеприпасов, военного снаряжения у интервентов, на содержание армии, чиновников и репрессивного аппарата. Но это оказалось далеко не так.

Англичанам было передано 2883 пуда золота, французам – 1225, японцам – 2672 пуда золота. Неизвестно, сколько пудов увезли к себе янки, но зато недавно стало известно, что золото переправлялось и в иностранные банки. Создавалась, так сказать, подушка безопасности. В этом еще одна сущность подлости власти, возглавляемой адмиралом. Уже потом, после бегства за пределы России, белоэмигранты, чтоб Советское правительство не наложило арест в банках, перевели деньги на счета частных лиц. В Лондоне около 3 миллионов фунтов стерлингов зачислено на имя К.Е. фон Замена, в Нью-Йорке 22,5 миллиона дол ларов – на счет С.А.Угета, в Токио свыше 6 миллионов иен – на счет К.К.Миллера.

Александр Колчак щедро одаривал своих иностранных покровителей и союзников. Когда за рубеж особым поездом отбывал командующий Чехословацким корпусом Радола Гайда, то он получил от адмирала 70 тысяч франков золотом! Не из своего же кармана адмирал вытащил эти франки!
9 ноября 1919 года из Омска литером «Д» отошел и поезд с золотым запасом, он шел вслед за поездом адмирала А.В.Колчака. Но в пути его преследовали сплошные происшествия: то в него врезался другой поезд, да еще при этом гремели взрывы, то неожиданно отцеплялась часть вагонов, то он делал «вынужденные» остановки в безлюдных местах. Атаман Г.С.Семёнов останавливал «золотой эшелон» на несколько часов, и несмотря на грозные требования адмирала дать объяснение, не представил его. Между тем он похитил 711 ящиков с ценностями на сумму 70–90 миллионов рублей золотом. Атаман Уссурийского казачества есаул И.М.Калмыков увез в Маньчжурию 36 пудов золота. Братья Виктор и Анатолий Пепеляевы загрузили пароход «Пермяк» золотом и направили в родной Томск, но до места назначения он не дошел. До сих пор появляются документы и свидетельские показания, что на просторах Сибири частями спрятаны «клады Колчака». Их ищут в Кемеровской, Томской и Иркутской областях, на севере Казахстана и Тюменской области, на севере Красноярского края, в Забайкалье и на дне озера Байкал, в пещерах Сихотэ-Алиня, ищут и в зарубежных странах. Однако…
Белая рать разворовала, растащила, раздарила, попрятала, вывезла за рубеж миллиарды золотых рублей российской казны, в то время как в стране царили разруха, голод и нищета. Они бы утащили с собой и оставшуюся казну, но им не позволили партизаны Прибайкалья. В марте 1920 года в Москву вернулось 18 вагонов «золотого эшелона», в ящиках и мешках находилось золото и иные ценности на сумму 409 625 870 рублей 86 копеек.
В Нижнеудинске поезд Верховного правителя был надолго задержан. Несмотря на возмущения адмирала, союзники обещали отправить состав лишь после того, как пройдет основной поток чехословацких эшелонов. Поезда же с белочехами растянулись от самого Красноярска. Они захватили 20 тысяч вагонов, особо охранялись 600 вагонов с «военной добычей», и белое правительство Сибири не знало, что в них находится. Для продвижения своих составов нередко чехи отбирали паровозы у санитарных эшелонов, у поездов с беженцами. Власть Колчака на них не распространялась. Как и на советников – французского генерала М.Жаннена, американских генерала У.Гревса и адмирала О.Найта, генералов-англичан А.Нокса и Д.Уорда.
21 декабря вспыхнуло антибелогвардейское восстание в Черемхово, на следующую ночь – в пригороде Иркутска… Вскоре белогвардейская власть была свергнута в населенных пунктах Зима, Тулун, Нижнеудинск… 5 января 1920 года подпольный Политцентр объявил о переходе к нему всей полноты власти. Власть диктатора Сибири приказала долго жить.
Адмирал согласился ехать в отдельном вагоне эшелона чехословацких войск. Охрана в 500 человек тут же большей частью ушла к большевикам. Неожиданная измена ее так потрясла адмирала, что он в одну ночь поседел. Вагон Верховного правителя, где ему было отведено лишь одно маленькое купе, позорно прицепили в хвост состава первого батальона 6-го чешского полка.
Иркутский губернский комитет большевиков начал вести переговоры с Политцентром о предъявлении командованию интервентов требования выдать адмирала Колчака, его председателя правительства В.Н.Пепеляева и золотой запас республики. В противном случае партизаны грозили взорвать Кругбайкальские железнодорожные туннели, а рабочие – не давать ни угля, ни дров, ни воды. У интервентов выбора не оказалось, подставлять свои спины воинам Красной Армией в их планы не входило.
15 января 1920 года на станции Иннокентьевская в вагон вошел помощник чешского коменданта и заявил, что адмирал выдается иркутским властям. Верховный правитель схватился руками за голову.
– Жаннен знает об этом? – спросил он, быстро овладев собой. А когда получил утвердительный ответ, заключил: – Значит, союзники меня предают.
Да, они сдали его, что называется с потрохами, дабы спасти свои шкуры.
Диктатора всея Сибири, председателя его правительства и нескольких приближенных к ним лиц доставили в тюрьму. С 21 января начала допросы Следственная комиссия, главарей белой Сибири ждал суд. 6 февраля допрос продолжался, а на окраинах города рабочие дружины вели упорный и неравный бой с передовым отрядом самых отчаянных офицеров, требовавших выдачи адмирала.
Учитывая сложность обстановки, Губревком, не закончив следствия, вынес постановление: «Бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и бывшего председателя Совета министров Пепеляева – расстрелять. Лучше казнить двух преступников, давно достойных смерти, чем сотни невинных жертв».
Их расстреляли в 5 часов утра 7 января 1920 года на берегу реки Ушаковки – притока Ангары. Трупы спустили в прорубь.
Адмиралу Колчаку власть преподнесли, как в народе говорят, «на блюдечке с синенькой каемочкой». Случайно он получил в свое распоряжение весь золотой запас России. Ему помогали все страны Антанты, и не только оружием, боеприпасами и снаряжением. В Сибири кроме Белой армии и чехословацкого корпуса действовали американский корпус, три японские дивизии числом в 120 тысяч человек, польская дивизия, два английских батальона, канадская бригада, французские части, легион румын в 4500 человек, несколько тысяч итальянцев, полк хорватов, словенов и сербов, батальон латышей числом в 1300 человек. Тьма! Орда!

Но всего лишь за один год своего правления адмирал сумел поднять против себя большинство населения Сибири. Повальными казнями и беспределом, нашествием чужестранцев толкнул добродушных и миролюбивых крестьян от Урала до Дальнего Востока взяться за топоры и вилы и податься в партизаны. Довел многосоттысячную армию до деморализации, разложения, массового дезертирства и перехода на сторону партизан и Красной Армии.
Это ж, какой надо иметь «талант», чтоб с небывалой скоростью растерять и армию, и территорию, и казну государства? Таких горе-полководцев вообще-то свои усаживают на скамью подсудимых!
Но судьба к нему повернулась иначе.
Адмирал Колчак слыл опытным минером, а минер, как известно, ошибается один раз. Свою ошибку адмирал совершил в предосенние дни 1918 года в Японии, когда дал согласие начальнику Русского отдела британского военного министерства генералу А.Ноксу возглавить «воссоздание» русской армии в Сибири. Выстрелы 7 февраля 1920 года – это был неминуемый взрыв мины замедленного действия, отсроченный взрыв, стоивший ему жизни.

Ставить сегодня ему памятники, вешать мемориальные доски – это величайшее преступление перед людьми, прошлыми, живущими и будущими. Памятники ему уже стоят 90 лет от Волги до Тихоокеанского побережья в виде тысяч могильных крестов и пирамид с красными звездами, скромными сооружениями над братскими могилами.

http://www.yaplakal.com/forum7/topic1609469.html

______________________________

Заметки академика В.П.Маслова о колчаковщине

А.Н.Самарин. Либеральные реформаторы и жертвы гражданской войны

Владимир Бушин. Отравители колодцев

Февраль 1917-го – это заговор против русской истории, который сорвали большевики

Сколько денег украли у России Англия, Франция, США и Скандинавия

В.В. Кожинов. Власть и народ после Октября

http://www.za-nauku.ru/index.php?option ... &Itemid=35

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн июл 03, 2017 9:44 pm

16.06.2017 00:01:00
О маршалах Ворошилове, Буденном, Тимошенко – без предвзятости
Первые главкомы Великой Отечественной были не так уж и "неграмотны"
Об авторе: Сергей Тарасович Брезкун – профессор Академии военных наук, член-корреспондент Академии геополитических проблем.

________________________________________
Герои Советского Союза командармы 1-го ранга С.К. Тимошенко и Г.И. Кулик. Фото 1940 года
Известный последователь Виктора Суворова-Резуна Марк Солонин в своей книге о 1941 годе утверждает, что маршалы, расстрелянные в 1937 году, – это «люди того же поколения, той же политической и жизненной «школы», что и провалившиеся-де в Великую Отечественную войну маршалы Тимошенко, Буденный и Кулик, генерал армии Тюленев, главком кавалерии Городовиков. Мол, через полгода-год Сталину пришлось отправить всех их от греха подальше в глубокий тыл, а «на завершающем этапе войны этих горе-командиров в действующей армии уже мало кто и помнил...»
ДОСТАЛОСЬ ВСЕМ – ВИНОВАТЫМ И НЕВИННЫМ
В этом духе Солонин продолжает и дальше. Он клевещет на командиров РККА, взятых как профессиональный корпус в целом, и заявляет, например, что «в Военную академию им. Фрунзе принимали командиров с двумя классами церковно-приходской школы», облыжно зачисляя в число выпускников «ЦПШ» маршалов Ворошилова, Тимошенко, Жукова, генерала армии Кирпоноса. Последний, к слову, благодаря способностям получил неплохое для сына бедняка начальное образование в земской школе, где большинство учеников было детьми сельских богатеев и служащих из помещичьей экономии. Кирпонос не смог продолжать учебу лишь из-за бедности.
Солонин утверждает также, что «привлечение полуграмотных, зато «социально близких» кадров было основой кадровой политики (имеется в виду вся кадровая политика, не только в РККА. – С.Б.) и в 20-х, и в 30-х, и в 40-х годах». А отсюда вывод: уровень командного состава РККА вообще был крайне низок.
Ну что тут сказать?
Ставить на одну доску кадровую политику в какой бы то ни было сфере жизни советского общества в 20-е и в 30-е годы можно, лишь плохо зная историю собственной Родины. На деле нельзя равнять под одну гребенку даже кадры, характерные для 1935 года и для 1941 года, – рост профессионального уровня всего за шесть лет был качественным, разительным – в промышленности, в науке, в оборонной сфере! Бездарей и «балласта» хватало, но его хватает всегда и везде, во всех обществах, иначе не были бы разработаны на «просвещенном Западе» лишь внешне шутливые законы Паркинсона и Мэрфи и знаменитая «иерархология» с ее «принципом Питера».
Вопрос в том, что доминирует!
В Советском же Союзе Сталина доминанта была такова, что кадровая политика обеспечила успехи РККА, советской экономики и культуры в Великой Отечественной войне! Отсылаю читателя к, например, оценкам немецкого генерала фон Меллентина на сей счет. И даже в отношении старых командных кадров, кроме маршала Кулика, можно сказать добрые, а точнее – справедливые слова.
Так, 62-летний генерал-полковник Ока Иванович Городовиков, герой гражданской войны, к началу новой войны, конечно, устарел. Однако его никто и не ставил в «первую линию». С июня 1941 года он был генерал-инспектором и командующим кавалерией РККА, но последний пост был, по сути, номинальным. Во время войны Городовиков руководил формированием кавалерийских частей, являлся представителем Ставки ВГК по использованию кавалерии. И со своими обязанностями справлялся неплохо. Да и не был он таким уж конником-ретроградом. Например, его речь на совещании высшего начальствующего состава в декабре 1940 года хотя и не выдавала в старом кавалеристе нового Шлиффена, была вполне неглупа, реалистична, содержала здравые мысли при здравой же констатации, что в современной войне, да еще при наличии воздушного превосходства противника, «крупные силы конницы при всем своем желании, хоть семь звезд во лбу, ничего не смогут сделать».
Или – маршал Ворошилов... Константин Залесский в своем биографическом справочнике «Империя Сталина» утверждает, что он «показал полную неприспособленность к руководству войсками в современной войне» и «лично попытался вести войска в атаку», что и стало одной из причин немедленного отзыва Ворошилова из Ленинграда и замены его Жуковым.
Справочник К. Залесского, при всех его недостатках, – ценное издание... Но если его автор желает пользоваться высосанными из пальца «подробностями» биографий деятелей сталинской эпохи, могу порекомендовать ему обратиться к книге американского «историка» Гаррисона Солсбери «900 дней. Блокада Ленинграда». Там можно найти следующий текст: «... Сталин не шутил. Через три дня он прислал особую комиссию в штаб Мерецкова. Ее возглавил ужаснейший бандит из НКВД, помощник Берия Г.И. Кулик».
Григорий Иванович Кулик, соратник Сталина по обороне Царицына, за свою бурную жизнь имел немало грехов и в 1950 году, «вдрызг обиженный» на Сталина, был расстрелян «по заслугам». Лишь Хрущев и хрущевцы полностью оправдали и реабилитировали Кулика в 1957 году, посмертно восстановив его даже в воинском звании Маршала Советского Союза и звании Героя Советского Союза. Однако Григорий Иванович ни одного дня не служил в советских спецслужбах и никогда соответственно не был помощником Л.П. Берии.
Кулик оказался единственным из четырех Маршалов Советского Союза, имевшихся в СССР к началу войны, который действительно провалился полностью, провалился бездарно и, с учетом его натуры, – логично... Поэтому его и реабилитировал Хрущев – он ведь и сам был бездарен, зато амбициозен сверх меры. Но можно ли мазать только черной краской и чернить генерала армии Ивана Владимировича Тюленева?
Тюленев не был неучем в военном деле. Придя в армию в 1913 году, храбро воевал, получил полный «бант» Георгиевских крестов, в 1917 году окончил школу прапорщиков, а после Гражданской войны – Военную академию РККА в 1922 году и Курсы усовершенствования высшего начсостава в 1929 году. Начав войну в должности командующего Южным фронтом (его основу составил Московский военный округ, которым Тюленев командовал с 1940 года), он воевал действительно неудачно и в 1941 году был назначен командующим войсками «невоюющего» Закавказского военного округа. Но с мая 1942 года округ стал очень даже воюющим и был преобразован в Закавказский фронт, которым Тюленев худо ли, бедно ли командовал до конца войны.

Генерал армии Иван Тюленев ведет наблюдение за противником. Фото РИА Новости
МАХАЛ ЛИ ШАШКОЙ ВОРОШИЛОВ
Вернемся, однако, к Ворошилову, в представлении «демократов» с шашкой наперевес противостоящему гренадерам Риттера фон Лееба... В 1982 году в серии «Военные мемуары» Воениздат выпустил в свет воспоминания Михаила Ивановича Петрова. Работая с 1937 года в Комитете обороны при Совнаркоме СССР, автор занимал должность адъютанта и офицера связи при главнокомандующем Северо-Западным направлением К.Е. Ворошилове.
Петров-то и разъяснил – что и к чему, начав с опровержения лжи о Ворошилове в романе А. Чаковского «Блокада» и в одноименном фильме. И поскольку эта ложь давно укоренилась, приведу ниже две обширные цитаты из воспоминаний фронтового помощника маршала:
«...в кинокартине «Блокада»... К.Е. Ворошилов показан в маршальской форме мирного времени (которой, по свидетельству М.И. Петрова, как и пистолета, и сабли, на фронте никогда не имел. – С.Б.) и с пистолетом в руке, держащим пространную речь перед шеренгой моряков. Ну, а затем... затем, подав команду «Пошли», он якобы идет в атаку впереди цепи. Утверждаю со всей ответственностью: это голый вымысел, ничего подобного не было и быть не могло! К великому сожалению, этот надуманный факт упоминается и в некоторых других изданиях...»
В качестве примеров М.И. Петров упоминает небылицу англичанина Верта о Ворошилове, «ищущем смерти на передовой» «приблизительно 10 сентября» 1941 года; описание «молодо шагающего в сторону грохотавшего боя» командующего фронтом уже не с пистолетом, а с фуражкой в руке в книге «Город-фронт»; сцену из романа «Крещение», где маршал штурмует Красное Село во главе бригады морской пехоты «с саблей наголо»...
И далее М.И. Петров пишет: «А теперь о том, как все было на самом деле. С утра 11 сентября 1941 года противник силами до четырех дивизий, поддержанных более чем двумя сотнями танков, продолжил наступление в полосе обороны 42-й армии в общем направлении на Красное Село. В 14 часов К.Е. Ворошилов и я с Л.А. Щербаковым, тогда еще полковником, выехали из Смольного в Пулково на КП этой армии. Там пробыли недолго, отправились осматривать Красногвардейский УР. И наконец прибыли в район деревни Кемпелево. Здесь командующий 42-й армией генерал Ф.С. Иванов доложил маршалу, что морская бригада с шестью танками КВ уже перешла в атаку с задачей перерезать шоссе Ропша – Красное Село.
К.Е. Ворошилов с небольшой возвышенности стал наблюдать за действиями этой бригады. Обратил внимание командарма на скученность боевых порядков моряков, а также на то, что второй эшелон бригады расположен слишком близко, в зоне досягаемости артогня противника. Эти замечания маршала были тут же учтены, что сыграло положительную роль. Бригада выполнила боевую задачу без неоправданных потерь.
Вот как все было на самом деле...»
Что же до общей оценки действий Ворошилова, то на него было вылито после его смерти столько грязи, что оскорбился даже Маршал Советского Союза К.С. Москаленко и в одном из номеров «Правды» за 1981 год написал: «Климент Ефремович... был одним из организаторов обороны Ленинграда, Мурманска, Карелии, Прибалтики. Как главнокомандующий направлением, а затем командующий Ленинградским фронтом, он вместе с А.А. Ждановым возглавлял оборону Ленинграда. И мне представляется несправедливой оценка, которая дается в некоторых литературных произведениях этому периоду его деятельности...»
Ворошилов действительно был неплох там, где был неплох. Он был прежде всего политиком, но и в военном деле разбирался, хотя яркого полководческого таланта не имел. Так или иначе, в первый период войны он упорно сдерживал фон Лееба, командуя войсками Северо-Западного направления, а потом – Ленинградским фронтом, и, вопреки возводимой на него напраслине, в августе-сентябре 1941 года сделал для обороны Ленинграда немало.
Впрочем, уже с 10 июля 1941 года для дневника генерала Гальдера характерны такие вот записи по группе армий «Север»: «Сопротивление противника... усилилось» (10 июля); «...сильные арьергарды противника при поддержке танков и авиации оказывают упорное сопротивление танковой группе Гепнера» (11 июля) и т.д.
И как раз 10 июля были созданы три главных направления, в том числе – Северо-Западное (Северный и Северо-Западный фронты, Северный и Балтийский флоты). Причем Ворошилову досталось нелегкое направление (хотя какое тогда было легким?) после первых неудач Северо-Западного фронта...
Позднее Ворошилов был заменен Жуковым, и в целом эта замена была оправдана. Однако надо знать, что Жукову крупно повезло, хотя о том тогда не знали ни он, ни Сталин, ни Ворошилов... Повезло в том, что назначение Жукова совпало с решением Гитлера в начале октября 1941 года прекратить штурм русской Северной столицы и перейти к ее блокаде. То есть войска истощили немцев под руководством – как ни крути – Ворошилова. А Жуков во многом лишь пожал плоды коллективных усилий двух месяцев.
На это обстоятельство указывает в своей книге «Беру свои слова обратно (ага, как же! – С.Б.)» даже Суворов-Резун. Он, правда, при этом очень уж мажет грязью Г.К. Жукова, но даже Резун не смог умолчать о том, что Жуков тоже оскорбился за Ворошилова.
Да, такое было. И в сборнике документов «Георгий Жуков» издания 2001 года приведено письмо Георгия Константиновича секретарю ЦК КПСС Демичеву от 27 июля 1971 года, где маршал писал:
«...В романе Чаковского, посвященной (так в тексте. – С.Б.) Ленинградской блокаде, имеется ряд прямых нарушений в описании действительности, искажений фактов и передержек, которые могут создать у читателя ложные представления об этом важнейшем этапе Великой Отечественной войны. Небрежно оперируя фактологическим материалом, А. Чаковский, например, рисует картину заседания Военного совета фронта. Только в угоду дешевой сенсации, желанием произвести внешний эффект я могу объяснить это вымышленное, несоответствующее действительности описание сцены отстранения от должности Маршала К.Е. Ворошилова и мое вступление в должность командующего Ленинградским фронтом. В действительности не было ничего похожего и подобного! Передача эта происходила лично с глазу на глаз. На заседании Военного совета секретари райкомов не присутствовали. Маршал К.Е. Ворошилов уехал из Ленинграда через двое суток, подробно введя меня в курс дел. Никаких переговоров со Ставкой не велось, так как не было проводной связи. Все, что пишет по этому поводу А. Чаковский, является его вредной выдумкой...»
Увы, и это авторитетное заявление не смогло исключить уже кинематографическую клевету на Ворошилова в «киноэпопее» «Блокада», из которой, возможно, Марк Солонин и почерпнул свое «понимание» роли маршала Ворошилова в Великой Отечественной войне.
Но ведь и это не все! Основная причина отзыва Ворошилова крылась отнюдь не в такой уж его полководческой бездарности, а напротив – в его несомненном дипломатическом таланте, превосходившем более скромные таланты военные. Известный уже нам М.И. Петров свидетельствует: «По возвращении (из Ленинграда. – С.Б.) Климент Ефремович принял участие в работе конференции представителей СССР, Англии и США, обсуждавшей вопрос о взаимной военно-экономической помощи в системе антифашистской коалиции».
Тогда это было важнейшее для СССР событие! Советскую делегацию возглавляли Сталин и Ворошилов, английскую – лорд Бивербрук, американскую – Аверелл Гарриман. Ворошилов здесь был более чем нужен и полезен – он бывал в Англии, имел опыт переговоров с западными переговорщиками. В августе 1939 года он блестяще вел военные англо-франко-советские переговоры в Москве, весело и точно вскрывая несостоятельность позиции западных «коллег».
Так что основная причина отзыва Ворошилова из Ленинграда – не мифическое махание шашкой на передовой, и не полная его несостоятельность как полководца! Напротив, для сдерживания натиска группы армий «Север» маршал сделал, повторяю, немало. Основная причина – потребность в Ворошилове на другом, дипломатическом, фронте. Но поскольку смена Ворошилова Жуковым происходила в драматических обстоятельствах, да и объективно она была целесообразна в силу действительно лучшей подготовленности Жукова к современной войне и его качественно большей жесткости и жестокости, чем у Ворошилова, все главные «действующие лица», включая Ворошилова, понимали, что этой смене в интересах дела лучше придать характер снятия Ворошилова. В этом случае у Жукова полностью развязывались руки для максимально жестких действий.
Однако в народе о Ворошилове в Ленинграде осталось хорошее мнение. Подтверждение этому я неожиданно нашел, знакомясь с докладной запиской заместителя начальника Особого отдела НКВД Юго-Западного фронта старшего майора госбезопасности В.М. Косолапова от 6 августа 1942 года «Об антисоветских и пораженческих высказываниях отдельных военнослужащих 21-й армии» на имя заместителя народного комиссара внутренних дел Абакумова. Кроме прочего, там имелось и такое место:
«Среди личного состава частей 21 армии отмечено несколько фактов высказываний с оценкой деятельности командования армий и фронта следующего содержания.
Лейтенант 278 СД Легкодымов, 27.7.42 г., среди красноармейцев говорил:
«... Тов. Ворошилов спас и отстоял Ленинград, который был в тягчайшем положении. Весь народ говорит о Ворошилове, и если бы ему поручили командовать Южным фронтом, то он разбил бы южную группировку противника и отбросил бы противника назад...»
Командир 855 СП, 278 СД майор Федоров среди командного состава полка высказался о том, что Тимошенко плохой вояка и он гробит армию...» и т.д.
КАКИМ БЫЛ «КОННЫЙ» ПОДХОД К ТАНКАМ
Лейтенант Легкодымов, да и майор Федоров, стратегами, конечно, не были, но их мнения интересны уже тем, что это были мнения рядовых советских людей, к тому же – людей военных, фронтовиков.
Что же до оценки роли маршала Тимошенко (он в то время был командующим войсками Сталинградского фронта), то, скажем, генерал Гальдер оценивал Тимошенко и его коллег не так уж и низко. Так, 11 июля 1941 года генерал Гальдер записал в дневнике: «...Русское командование поставило во главе фронтов (в действительности – стратегических направлений. – С.К.) своих лучших людей: Северо-Западный фронт возглавляет Ворошилов, Западный фронт – Тимошенко, Юго-Западный фронт – Буденный».
А через два дня, 13 июля 1941 года, прибавил: «...Теперь, после того как командование перешло в руки новых людей, противник наверняка не думает об отступлении...»
В марте 1964 года Г.К. Жуков в письме писателю В.Д. Соколову высказался о создании стратегических направлений отрицательно, но в реальном масштабе времени они, судя по всему, сыграли положительную – для того периода войны – роль, и управляли войной три главкома направлений не так уж бездарно. А их провалы тогда были почти неизбежны при любом уровне полководческого таланта. Слишком многочисленными были предыдущие провалы на более низких уровнях войны – при всей многочисленности обратных ситуаций на тех же низших уровнях.
Заканчивая разговор о Тимошенко, скажу, что именно в деятельности Семена Константиновича для меня есть несколько темных моментов. Однако и у него в Великую Отечественную войну был ряд успехов – тот же разгром немцев под Ростовом-на-Дону в ноябре 1941 года.
А вот тезка Тимошенко – знаменитый командарм Первой конной армии в гражданскую войну Семен Михайлович Буденный… Уже давно стандартным «клише» его облика стала следующая оценка: «противник танков и апологет конницы». Но вот что говорил Буденный в декабре 1940 года на совещании высшего руководящего состава РККА: «Дебаты с точки зрения применения подвижных родов войск как в тактике, так и в оперативном искусстве новых и уже массированных родов войск – танков, авиации и мотопехоты – всегда упирались в однобокость. Рассуждали абстрактно...»
Маршал Буденный был, конечно, прав... «Великие военные теоретики» типа Тухачевского в 30-е годы выдвигали самые различные «блестящие» общие доктрины во всех областях военного дела, «разбираясь» даже в авиации – есть на сей счет любопытные примеры. А Буденный танки, напротив, весьма последовательно и весьма конкретно защищал, заявляя:
«Оперативная мысль о применении танков гнездилась в армии в свое время таким образом, что танки могут действовать в оперативном масштабе без всякой поддержки конницы, мотопехоты и вообще пехоты.
Потом пришли опять к другому заключению, что танки не могут действовать самостоятельно... И вот последовал Хасан (неудачные бои у дальневосточного озера Хасан с японцами. – С.Б.). Мы в танках там понесли лишние потери, и поэтому некоторые сделали выводы, что танки сейчас отжили свой век. Танки, конечно, в горах действовать успешно не могут.
На финском театре так же, не зная условий театра, применяли танки неудачно. После этого вновь раздаются голоса, что танки не оправдали надежд. Так огульно подходить к оценке родов войск и к их использованию было бы неправильно... Решение сейчас вопросов, связанных с организацией наступательной операции... использование танковых соединений играет исключительно огромную роль для нашей армии...»
Вот как оценивал значение танков маршал-«конник» накануне Большой войны. А «теоретики» шарахались то к ним, то от них, чтобы потом – после смерти Сталина – все свалить на него, да еще на «тормозившего» развитие танкового дела Буденного.
И вот еще что... Те же Буденный и Кирпонос на Украине оказались в тяжелейшей ситуации вследствие провалов в Белоруссии командующего Западным особым военным округом, а с началом войны – командующего Западным фронтом Павлова. Попробуй удержи фронт, когда у тебя на западном фланге образовался прорыв противника в десятки километров, и в эту стратегическую «дыру» потоком вливаются механизированные соединения вермахта...
ВСПОМНИМ О РАССТРЕЛЯННЫХ МАРШАЛАХ
Не исключено, что «провал» Павлова объясняется некой «отрыжкой» заговора Тухачевского. А уж негативная роль Тухачевского и его подельников в подготовке армии – налицо. Если бы в 1941 году Красной армией командовали Тухачевские, и если бы они не «сдали» Россию своим коллегам – германским генералам сознательно, то они «сдали» бы ее в силу очевидного военного прожектерства. Тухачевский одно время требовал для РККА 100 тыс. легких танков, проявляя склонность к доктринальным «играм в солдатики» вместо серьезной практической работы.
Скажем, по уставам, которые разрабатывали «военные гении» Тухачевский, Уборевич и Якир, из дивизии в 17 тыс. человек в атаку на передний край должны были выходить в первом эшелоне 640 бойцов, и еще 2740 бойцов ждали прорыва обороны, чтобы «развить успех».
Я тут ничего не придумываю – это данные из основного доклада начальника Генерального штаба РККА генерала армии Мерецкова на все том же знаменитом декабрьском совещании высшего начальствующего состава в конце 1940 года.
Вот почему выступавший уже в конце совещания начальник штаба Ленинградского военного округа генерал-лейтенант П.Г. Понеделин сетовал, что «в дивизии штыков 3 тыс. с небольшим» при общем составе «около 17 тыс. человек» и что «достаточно потерять 1500–2000 штыков, как всякая наступательная способность дивизии пропадает, иссякает... дивизия может только обороняться...».
Есть русская пословица «Один с сошкой, семеро – с ложкой». В РККА образца Тухачевского–Якира был реализован, надо признать, менее впечатляющий вариант – в «тухачевской» пехоте на один штык приходилось «всего» 5,666 «ложки».
А вот образцы «авиационного мышления уничтоженных гениев», зафиксированные в стенограммах заседаний Военного совета при наркоме обороны СССР в декабре 1935 года. Начальник Управления воздушных сил РККА Я.И. Алкснис (Астров): «Я убежден, что в действиях в воздухе будет много похожего на действия на воде морского флота и на суше земных (так в стенограмме. – С.Б.) войск, только с той разницей, что воздушные силы имеют третье измерение, в котором можно также маневрировать, и это несколько усложняет дело...»
23 ноября 1937 года Алкснис-Астров был арестован, 28 июля 1938 года Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к расстрелу, а в 1956 году реабилитирован – хрущевцами.
Заместитель Алксниса В.В. Хрипин (тоже через три года репрессированный): «Оказалось, что истребители должны атаковать не сверху, а вести атаку в горизонтальной плоскости или находясь ниже ее».
Жаль, что этого не слышал автор знаменитой формулы времен войны «Высота – скорость – маневр – огонь!» трижды Герой Советского Союза Покрышкин... Вот уж он посмеялся бы, слушая, как Хрипин вещает: «...Я считаю, что в последнее время... значение воздушного боя несколько падает, и оно будет падать еще больше, поскольку встреча с воздушным противником будет еще больше затруднена (якобы из-за роста скоростей полета. – С.Б.)...»
Хрипин же намеревался требовать от бомбардировщиков, чтобы они маневрировали «зигзагообразно», а «если нужно» – разворачивались по команде «все вдруг», как в морской, мол, тактике. Не менее смехотворно и самоуверенно, зато пространно, рассуждали о тактике, приемах и дистанциях воздушного боя «всезнайки» Тухачевский и Якир. И уже этим – непрофессионализмом на фоне амбиций – они заслужили то, что заслужили, – не говоря уже о том заговоре маршалов, который, конечно же, был.
Предвоенная история РККА и история 1941 года непросты и неоднозначны объективно, и допустимо ли недостойно извращать и так непростые, многослойные реалии тех дней?

http://nvo.ng.ru/polemic/2017-06-16/12_ ... e=infox.sg

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт июл 27, 2017 6:09 pm

Когда страна быть прикажет героем…

Газета "Правда" №78 (30575) 21—24 июля 2017 года
3 полоса
Автор: Николай КОЖАНОВ.

80 лет исполнилось подвигу советских авиаторов, впервые в истории проложивших маршрут Москва — Северный полюс — Америка

День 26 июля 1937 года стал поистине незабываемым для жителей нашей столицы. Уже с утра рабочие делегации московских заводов и фабрик подтягивались к перрону Белорусского вокзала. Тем временем десятки тысяч москвичей до отказа заполнили привокзальную площадь и прилегающие улицы. Главная магистраль города — улица Горького (Тверская) на всём протяжении кипела алыми знамёнами и транспарантами. Так Москва встречала героический экипаж лётчиков — Валерия Чкалова, Георгия Байдукова и Александра Белякова, впервые в мире освоивших в тяжелейших условиях воздушный путь через верхушку планеты — Северный полюс и магнитный полюс недоступности к американскому континенту.

НАУКА И ТЕХНИКА XXI века ушли с той поры, конечно, несоизмеримо далеко вперёд. Но и сегодня свершившийся тогда беспосадочный перелёт через полюс в Америку кажется чудом. Правда, ему предшествовала, так сказать, генеральная проба — совершённый тем же экипажем по личному совету Сталина перелёт по маршруту Москва — Петропавловск-на-Камчатке, завершившийся посадкой на острове Удд вблизи Николаевска-на-Амуре и также с восторгом встреченный в Стране Советов и за её пределами. Но то было на своей земле, а тут… Америка! И вот снова прыжок в неизвестность…

Итак, 18 июня 1937 года советский самолёт конструкции Туполева АНТ-25 поднялся в воздух с подмосковного аэродрома и направился по никем не изведанному маршруту. И затем — 63 часа в воздухе, днём и ночью в холодной и тесной кабине одномоторного самолёта над льдами и океанами, в постоянной изнурительной борьбе с циклонами, кислородным голоданием, с постоянно грозящим катастрофой обледенением. Миновали полюс, где месяц назад начала работу дрейфующая полярная станция Ивана Дмитриевича Папанина. Около полюса недоступности в самолёте отказали магнитные компасы, молчали радиомаяки, и единственная надежда оставалась на всегда выручавший моряков и авиаторов секстант с ориентировкой по небесным светилам.

И тем не менее 20 июня 1937 года краснокрылый АНТ-215, оставив позади пространства Чукотки и Канады, приблизился к территории США и, пройдя бреющим полётом над рекой Колумбия, благополучно приземлился на военном аэродроме Ванкувера. Жители города изумлённо и восторженно встречали этих удивительных «рашен флайерс». Начальник местного гарнизона генерал Джордж Маршалл приютил их на ночь в своём особняке, а уже на другой день в честь героев был устроен военный парад и прогремели 19 традиционных выстрелов из старинных пушек.

Ванкувер и соседний Портленд ликовали, а бывалый генерал Маршалл по поводу высказанных гостями извинений за беспокойство, вызванное «вторжением с воздуха», высказался, как вспоминал Георгий Байдуков, со всей откровенностью:

— Какое беспокойство! Вы не представляете, как мне повезло: я, старый вояка, уже давно сижу в этой дыре. А ведь в прошлую войну командовал дивизией в Европе! С вами я приобретаю популярность, а это в Америке бывает дороже денег.

(И в самом деле, в последующие годы генерал Джордж Маршалл сделал блистательную карьеру, вплоть до высших постов на административно-государственной и военной службе).

После торжественных приёмов у мэра и губернатора на встрече с жителями Ванкувера Валерий Чкалов выступил с речью, которую потом не раз цитировала американская пресса. Есть, говорил он, на Земле такие реки, как Колумбия и его родная Волга. Они находятся на разных континентах, имеют различный нрав и характер, их берега окружают разные горы и леса, но они текут на одной планете, не мешая друг другу, и, в конечном счёте, являются элементами одного и того же Мирового океана. Так и народы Советского Союза и США должны жить на земном шаре и совместной работой украшать океан жизни человечества…

— Мы, — продолжал командир экипажа АНТ-25, — летели на север через полюс, над льдами Центральной Арктики, над тундрой и горными хребтами Канады не для личной славы. Мы хотели показать миру возможности и силы советской авиации, мощь и технику Советской страны. Мы хотели умножить славу социалистической Родины, хотели сделать новый вклад в дело дружбы двух великих народов.

Так началось триумфальное шествие чкаловского экипажа по американской земле. Достижения молодой Страны Советов и в самом деле стали открытием для простых американцев, которых буржуазная пресса досыта закормила побасёнками о непроходимой отсталости России, о «зверствах и репрессиях» правящих там большевиков. Не случайно встречавшие АНТ-25 репортёры первым делом настоятельно просили гостей показать, какой же мотор — американский, английский или немецкий — смог выдержать такие перегрузки, и были просто шокированы, когда лётчики, открыв капот, с гордостью продемонстрировали им эмблему мотора АМ-34Р, серийно изготовленного на московском заводе.

Мифы об отсталости Советской России рушились после встреч с Чкаловым и его соратниками. Портленд, Окленд, Сан-Франциско, Чикаго, Вашингтон… Отважных авиаторов повсеместно встречали овациями, звучал гимн Страны Советов «Интернационал», гремели салюты. В книге о Чкалове Георгий Байдуков вспоминает о встрече в Белом доме с президентом США Франклином Рузвельтом:

«Запомнилась большая поседевшая голова, приветливая улыбка. Когда мы подошли к президенту, чтобы пожать ему руку, Рузвельта за руки приподняли над креслом двое мужчин: у него были парализованы ноги. Заметив, что мы внимательно рассматриваем картины в его кабинете, президент сказал:

— Вы — лётчики, я — моряк, поэтому у меня множество всякой всячины, связанной с морской службой.

Валерий непринуждённо ответил Рузвельту:

— Вам не хватает здесь нашего Айвазовского...

Трояновский (в те годы посол СССР в США. — Н.К.), улыбаясь, перевёл его слова президенту, который оживился и сказал:

— Я очень, очень люблю Айвазовского.

В заключение президент пожелал нам дальнейших успехов и просил быть гостями Америки. Чкалов поблагодарил за тёплое гостеприимство, пожелал президенту и народам США счастья, процветания и дружбы. Рузвельту очень понравились эти слова. При прощании он долго пожимал руку Чкалова».

Вот читаешь эти строки сегодня, спустя 80 лет, в мире, раздираемом враждой и взаимными склоками, и с трудом представляешь картину, когда президента самой мощной страны капиталистического мира поднимают с кресла, чтобы он мог на равных пожать руки и высказать уважение посланцам страны с полярной идеологией и взглядами на будущее, этой удивительной страны, в которой пели и твёрдо верили, что, «когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой».

...И вот Нью-Йорк. Встречи со знаменитыми путешественниками, военными и гражданскими лётчиками — исследователями Арктики. И самая многолюдная — в огромном зале манежа, где собралось более 10 тысяч человек, большей частью рабочий люд. И вновь под бурные аплодисменты зала звучат проникновенные слова Валерия Чкалова:

— Не стремление к наживе, не честолюбие и тщеславие побуждают советских людей к героическим подвигам. Народ, уничтоживший эксплуатацию и построивший социализм, движим чувствами, выше и благороднее которых нет у человека. Любовь к Советской Родине, преданность идеям коммунизма, стремление к общечеловеческому счастью — вот что делает наш народ непобедимым!

Чкалов и его товарищи покидали Америку на пароходе «Нормандия» в тот день, когда на её западном побережье уже готовился к посадке второй краснокрылый советский АНТ-25, пилотируемый отважным лётчиком Михаилом Громовым, обучавшим когда-то юного Валерия лётному мастерству, и его товарищами Андреем Юмашевым и Сергеем Данилиным. Маршрут Москва — Северный полюс — Америка обретал зримые очертания.

А в салоне «Нормандии» Чкалова по-прежнему донимали вопросами, в том числе и личного характера.

— Вы очень богаты, мистер Чкалов? — спросил его один из назойливых пассажиров.

Как рассказывал Георгий Байдуков, «Валерий, чуть подумав, оглядел всю окружающую нас публику и серьёзно сказал:

— Да, я очень богат!

— Сколько же миллионов имеете? — не унимался американец...

— Сто семьдесят миллионов! — уже с хитринкой во взоре ответил Валерий.

— Чего? Рублей, долларов?

— Сто семьдесят миллионов человек! — разъяснил Чкалов ошарашенному собеседнику. — Все они работают на меня, а я на них...

Вроде бы шутка, а в ней сама формула жизни по-новому: «Один за всех — и все за одного».

Можно представить, как все эти встречи мысленно промелькнули перед Чкаловым и его товарищами, когда они стояли на трибуне перед тысячами людей, приветствовавших их на площади Белорусского вокзала. Голос командира чуть дрожал от волнения:

— Здравствуй, родная страна! Здравствуй, Москва! Мы снова на Родине. Нам устраивали шумные овации в Вашингтоне, Нью-Йорке, Париже, но встреча на родной земле самая дорогая... Мы выполнили задание Родины, но уже думаем о новых, ещё более грандиозных маршрутах...

Да, теперь их знал весь мир, и особенно дороги стали они простым людям, трудовому народу Америки, Англии, Франции и других стран, поскольку сами вышли из этой среды и представляли рабочих и крестьян единственного государства, где у власти стоял народ. По свидетельствам современников, героический перелёт чкаловцев через Северный полюс, их последующее путешествие по городам Америки удвоили, если не утроили, число тех, кто относился к Советской стране с симпатией и поддержкой.

И это закономерно. Ведь, восхищаясь подвигами советских авиаторов, мир начинал глубже осознавать величие подвига воспитавшего их народа. Народа, который, сбросив в Октябре 1917 года иго капитала, буквально за два десятилетия, половину из которых отняли Гражданская война, иностранная интервенция и борьба с послевоенной разрухой, титаническими усилиями вывел свою молодую страну под названием СССР в число передовых держав планеты.

А спустя ещё четверть века мир с не меньшим изумлением смотрел, как после тяжелейших военных потерь и разрушений стремительно возрождалась, обретала мощь страна, сломавшая хребет фашистскому зверю в Великой Отечественной войне, и с ликованием встречал и чествовал первого в истории человека, преодолевшего земное притяжение и вырвавшегося на космическую орбиту.

Это тоже был советский человек — Юрий Гагарин.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пт сен 01, 2017 9:07 pm

В ПОИСКАХ ПРАВДЫ И КРАСОТЫ

Сколь бы громко нынешние агитаторы ни призывали восхищаться царскими временными, восхищение оными как-то не шибко широко распространяется. У каждого народа, большой он или малый, память долгая. Из поколения в поколение передаются рассказы о тяжком труде крепостных на барина, о наказании на конюшне, о двадцатипятилетней солдатчине, о походах за пушниной со спаиванием местного населения, о пресловутой черте оседлости для евреев. Да и в царских чертогах жилось не особо-то привольно.

То тебе яду в бокал с вином сыпанут, то табакеркой серебряной в висок заедут, то стрельнут по экипажу средь бела дня. Так что завидовать нечему. Лучше обратиться к тем, кто жил при царской власти, книги их почитать…
Вспомним, к примеру, песню: Колокольчики мои, / Цветики степные! Что глядите на меня, / Темно-голубые?» Или романс: «То было раннею весной...» А то пойти на спектакль, русофобами не испорченный, где герой говорит: «Не нужно много слов – наружу ложь!» – и вновь убедиться в непреходящей значимости и актуальности того, что писал как-никак граф ...

Граф Алексей Константинович Толстой, впрочем, привилегии дворянские мало ценил, ставя впереди всего литературное творчество. «Простым рожден я быть певцом, глаголом вольным славить Бога!» – читаем в его «Иоанне Дамаскине».
Трудно представить русскую классическую литературу, золотой век ее, без А.К. Толстого. А это бы могло случиться, пойди он больше по службистской стезе. Родовые связи в высшем свете, с юных лет товарищество с царским наследником, высокая придворная должность, казалось бы, с неотвратимостью отодвигали талантливого юношу от творческой работы. В семнадцать лет он окончил Московский университет и в 1836 году, по настоянию матери, причислен к русской миссии при германском посольстве во Франкфурте-на-Майне. Потом перешел в императорскую канцелярию, а в 1857 году назначен «Егермейстером Двора Его Величества», однако при случае манкируя хлопотливыми обязанностями. Ему свойственна была этакая неуемная русская удаль, о чем он славно скажет: «Коль любить, так без рассудку, / Коль грозить, так не на шутку, / Коль ругнуть, так сгоряча, / Коль рубить, так уж сплеча». По свидетельству И.С Тургенева: «Он остался верен своему призванию – поэзии, литературе; он не мог быть никем иным, как только тем, чем сделала его природа; он имел все качества, свойства, весь пошиб литератора в лучшем значении этого слова».
Родился Толстой 5 сентября (24 августа) 1817 года в Петербурге. Со стороны матери происходил из рода Разумовских, а министр народного просвещения при Александре I – граф А.К. Разумовский – его дед. Граф жил с мещанкой Марией Михайловной Соболевской, как говорят нынче, гражданским браком, а в ту пору говорили «незаконно». Но в 1807 году их дети были узаконены, получили дворянство и фамилию от подмосковного графского имения Перово – Перовские. Мать – Анна Алексеевна Перовская, внебрачная дочь министра, и отец – К.П. Толстой, старший брат художника Ф.П. Толстого, по неясным причинам развелись после рождения сына, и Анна Алексеевна увезла его в Черниговскую губернию (ныне Брянская область), где в имениях ее и ее брата, Алексея Алексеевича Перовского, проходили детские годы поэта, рано обнаружившего свои способности.
Когда Толстой впервые выступит в печати с фантастической повестью «Упырь» (1841), то возьмет себе псевдоним Краснорогский – по названию родового имения Красный Рог. В повести, отразившей впечатления от поездки с будущим императором на озеро Комо в Италии в 1838 году, В.Г. Белинский увидел «все признаки еще слишком малого, но тем не менее замечательного дарования». Показывал Перовский стихи юного Толстого В.А. Жуковскому и есть сведения – А.С. Пушкину, которые их одобрили. Однако в сороковые годы Толстой печатался почему-то мало, но и в тех немногочисленных стихах его наряду с описаниями природы проскальзывают и социальные мотивы.
Еще десятилетним мальчиком ездил Толстой с матерью и дядей за границу. Они побывали в Веймаре, встречались с И.В. Гете, долго путешествовали по Италии. Алексей Константинович и потом, в 1860–1870 годах, время от времени живет в Италии, Германии, Франции, Англии, но где бы он ни был, темы текущей российской действительности, темы прошлого России, неизменно волновали его, и он облекал их в разнообразные жанровые формы вдохновенно, будто под стать собственным строкам: «Гой ты, родина моя! / Гой ты, бор дремучий! / Свист полночный соловья, Ветер, степь да тучи!» Лирика и эпос, роман и драма, песня и сатира – не было жанра, в котором бы не проявил Толстой талант свой. Природу же творчества, назначение и обязанности творца он понимал так: «Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков, / Много чудесных в нем есть сочетаний и слова и света, / Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть и слышать, / Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово, / Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивленный. / О, окружи себя мраком, поэт, окружися молчаньем, / Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух как Бетховен, / Слух же душевный сильней напрягай и душевное зренье...»
Многомерности отображения бытия, пусть не без идеализации возможностей дворянско-монархического строя, глубине проникновения в исторические процессы, изяществу и красоте слога учился он у любимых поэтов – Гомера, Данте, Пушкина, Гете, Гейне и, конечно, Лермонтова, влияние которого чувствуется особенно. Это влияние, однако, не было слишком подражательным, и с выходом в свет романа «Князь Серебряный» перед читателями предстает литератор самобытный, с ярким и сочным языком, прорисовывающий героев с тончайшей художественной выразительностью, но и – что тем более важно – следуя за подлинными фактами, в данном случае имевшими место в период царствования Ивана IV (Грозного) и опричнины, мастерски преображая эти факты согласно поставленным перед собой творческими задачами. Показывая бесчинства слуг царевых в деревне Медведевка, вынужденное замужество Елены Дмитриевны, не дождавшейся любимого – князя Никиту Романовича Серебряного, пять лет находившегося в Литве, безуспешно пытаясь заключить договор о замирении, Толстой развертывает широкомасштабную панораму русской жизни, причем помечая легкими акцентами лучшие качества героини, уходящей в монастырь, дабы сохранить нравственную чистоплотность, и князя Серебряного, гибнущего во имя Отечества.
Вот и царь Иван Васильевич, сколь бы жестокими ни были его решения, вовсе не изображается неким патологическим изувером, как хотят представить самодержца современные либералы, устроив в своей прессе недавно злобно-пропагандистский шабаш в связи с установкой ему памятника в Орле. В романе «Князь Серебряный» и позднее в драме «Смерть Иоанна Грозного» А.К. Толстой, детально изучивший «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина, взяв оттуда фактический материал, но повинуясь внутреннему писательскому слуху, изображает царя достаточно объективно, хоть в отношении окружения его нет-нет и сказываются наивно-морализаторские взгляды автора, противопоставляющего интригам сановной бюрократии некую якобы высокоморальную борьбу «благородной» аристократии.
Воззрения Алексея Константиновича пусть и ограничивались классовыми, сословными пределами, но неизменно проявлялись – в разных произведениях по-разному.
В балладе «Василий Шибанов», повествующей о бежавшем от царя Иоанна князе Курбском со своим стремянным Василием, за видимым повиновением простого человека господину показано настоящее чувство его в предсмертный час, когда молится он «За нашу святую, великую Русь...», а в балладе «Ночь перед приступом» подчеркивается готовность постоять «с верой пламенной» за родную обитель, дать решительный отпор врагу.
Толстовские баллады написаны на основе русского фольклора, летописей, легенд, действительных случаев, совмещаемых воедино рукой художественно свободной и уверенной. Тут и реальное происшествие времен Крымской войны 1853–1856 годов, когда Алексей Константинович поступил в стрелковый полк майором: «В колокол, мирно дремавший, с полета тяжелая бомба / Грянула; с треском кругом от нее разлетелись осколки; / Он же вздрогну¢л, и к народу могучие медные звуки / Вдаль потекли, негодуя, гудя и на бой созывая». И чуть стилизованная песня: «Ой, каб Волга-матушка да вспять побежала! / Кабы можно, братцы, начать жить с начала!» И побасенка: «Ходит Спесь, надуваючись, / С боку на бок переваливаясь. / Ростом-то Спесь аршин с четвертью, / Шапка-то на нем во целу¢ сажень...» И бытовая зарисовка: «У приказных ворот собрался народ Густо; / Говорит в простоте, что в его животе Пусто!» И сказ «Правда»: «Ах ты гой еси, правда-матушка! / Велика ты, правда, широко стоишь!» А в «Змее Тугарине», которую Толстой считал лучшей из своих баллад, князь Владимир, вопреки предрекаемым певцом-оборотнем невзгодам на «русской Руси», со спокойной смелостью поднимает «чару, добытую в сече» с «ханом хазарским», провозглашая тост: За вольный, за честный славянский народ.
История не была для Толстого лишь литературной темой, чем-то отдаленным, не связанным с современностью, хотя минувшее он никогда не подгонял под нее. Духовная жизнь его, человека высокообразованного, охватывала далекие исторические горизонты, обозреваемые взглядом пытливым, творческим, создавая иную, уже художественную действительность, вбирающую в себя разные времена, когда черты современников проступают словно бы в ретроспективе, отчего все творчество поэта с большим интересом воспринимается и в наши дни.

Воссоздавая прошлое в картинах достаточно реалистичных, Толстой смотрел на текущую действительность, однако куда более романтически, восходя от непосредственного изображения жизненных проблем в «царство вечных идей». Ему и любовь представлялась чувством пусть и земным, ясно ощущаемым, но все же иррациональным, пониманию недоступным, отчего даже Дон Жуан в одноименной драматической поэме выглядит романтиком, пытающимся войти в «чудесный строй законов бытия, явлений всех сокрытое начало». Поэт выступал против «тенденциозного искусства», утверждая прямо: «Назначение поэта – не приносить людям непосредственно выгоду или пользу, но поднимать их нравственный уровень, внушая им любовь, которая сумеет найти себе применение без той или иной пропаганды».
Заметим в скобках, что нынешняя либеральная пропаганда не оставляет людям даже такой эфемерной возможности, воздвигнув на пути к прекрасному труднопроходимую стену из всевозможных запретов, ограничений, оговорок и низменных соблазнов. Просто тогда, в монархические-то времена, свободомыслие пресекалось более открыто, и как раз подобные «романтизированные» взгляды, а вовсе не аристократическое происхождение, мешали Толстому сблизиться с демократическими силами, да и вообще со сколько-нибудь идеологически определенными кругами.
Познакомившись с Н.В. Гоголем, И.С. Тургеневым, Н.А. Некрасовым, И.И. Панаевым, а также с В.П. Боткиным и П.В. Анненковым, которые были знакомы с К. Марксом, напечатав в 1854 году в «Современнике» ряд стихотворений и сатирических вещей Козьмы Пруткова, он спустя три года начал печататься в славянофильско-патриотической «Русской беседе», опубликовав там «Князя Серебряного», другие сочинения, но через несколько лет ушел и оттуда.
Произведенный в чин флигель-адъютанта, то есть находясь в свите императора, Толстой должен был регулярно бывать при дворе. По молодости жизнь светская его увлекала, но постепенно начала тяготить, став помехой литературным занятиям. А еще: «Средь шумного бала, случайно, / В тревоге мирской суеты, / Тебя я увидел, но тайна, / Твои покрывала черты» – это стихотворение 1851 года посвящено Софье Андреевне Миллер (урожденной Бахметьевой), в которую он влюбился, и она взаимностью ответила, но совместная жизнь их складывалась нелегко – муж ее, конногвардейский полковник, не давал развода, да и мать Алексея Константиновича к ней относилась более чем прохладно, так что брак они оформили лишь в 1863 году. Не станем вдаваться в личную жизнь творца, чего и поныне требуют от авторов либеральные издания, тем самым принижая его творчество.
Как бы ни пытался Алексей Константинович уйти в мир «чистого искусства», реальные задачи и проблемы настойчиво требовали внимания, пробиваясь через любовно описываемые картины родной природы, возникая вторым планом в исторических произведениях, будучи отправными точками и в перипетиях личной судьбы. «Острою секирой ранена береза, / По коре сребристой покатились слезы; / Ты не плачь, береза, бедная, не сетуй! / Рана не смертельна, вылечится к лету, / Будешь красоваться, листьями убрана... / Лишь больное сердце не залечит раны!» – это ведь аллегория прозрачная, толкуемая широко и многозначно.
В цикле «Крымские очерки», передавая впечатления от поездки с Софьей Андреевной в мае-июне 1856 года по Крыму, поэт противопоставляет природу, даже тронутую недавней войной, и «весь мир с его волненьем ложным», а год спустя напишет: «Господь, меня готовя к бою, / Любовь и гнев вложил мне в грудь», и «Одушевил могучим словом, / Вдохнул мне в сердце много сил», сожалеет, что «вышел в поле без кольчуги», и поэтому гибнет «раненный в бою». Но он сохраняет «святые убежденья», видит «всё, что любил, и всё, что ненавидел», говоря о том, что так близко и многим из нас, ныне живущих.
Вот с подобным воодушевлением, надо думать, работал Алексей Константинович и над трилогией «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович» и «Царь Борис», рассказывая о событиях в русской истории конца ХVI – начала XVII века. Взаимоотношения монарха с боярами, как выразился один критик уже тогда, «олигархами», влияние сих взаимоотношений на судьбы России, народа, государства волновали его всегда, но изобразить это столь широкоохватно, в образах правдивых, живых, полнокровных, удалось ему лучше всего в тех трех драмах, во второй особенно.
В «Смерти Иоанна Грозного» показаны последствия – «кара», «распаденья нашего исход!» – крайнего «самовластья», поначалу необходимого, однако своевременно не измененного на более действенную политику, требуемую новыми историческими условиями. В «Царе Федоре Иоанновиче», самой художественно совершенной части трилогии, отчего ее регулярно ставят на столичных и периферийных сценах, попытки самодержца «всех согласить, всё сгладить», несмотря на его высокие нравственные качества, оборачиваются для страны многими бедами. А в «Царе Борисе» стремление Годунова навести в государстве порядок, пусть и ценой тяжких преступлений, обречено на провал, ибо: «От зла лишь зло родится – все едино: / Себе ль мы им служить хотим иль царству – / Оно ни нам, ни царству впрок нейдет!» – говорит сам Борис, сказав еще ранее, что «народ докучлив». Поэтому ему, народу, отведено в трилогии не очень значимое место по сравнению с боярами – и «плохими», и «хорошими».
Схожие типы изобразил Толстой в своих популярнейших сатирических и юмористических произведениях, подаваемых в образе Козьмы Пруткова. Этот литературный персонаж родился у жизнерадостных и умных родителей – самого Алексея Константиновича и двоюродных братьев Алексея и Владимира Жемчужниковых.
В шестидесятые–семидесятые годы ХIХ века в обществе шла борьба за освобождение крестьян от крепостной зависимости, за демократические свободы, и, наоборот, за сохранение старых порядков, за дворянские привилегии. Толстой не примкнул ни к тем, ни к другим, стараясь оставаться в творческом своем одиночестве: «Двух станов не боец, / Но только гость случайный, / За правду бы я рад поднять мой гордый меч,/ Но спор с обоими – досель мой жребий тайный, / И к клятве ни один не мог меня привлечь!» Но что бы ни говорил про себя он сам, творчество его имеет великое и непреходящее значение в русской литературе, в российском обществе. Его пьесы как ставили, так и ставят, песни как пели, так и поют, стихи как читали, так и читают – и не в интернете, не в цифре, а взяв в руки том или томик толстовских сочинений. Сгибающийся под тяжестью неизлечимой болезни, которой не помогли ни свои, ни заграничные врачи, Алексей Константинович Толстой, поселился окончательно в имении Красный Рог, где накануне смерти 10 октября (28 сентября) 1975 года с мужественной грустью писал: «Всему настал конец, прими ж его и ты, / Певец, державший стяг во имя красоты!»
Правда и красота необходимы сегодня как, может быть, никогда прежде.
Красота истинная, а не подкрашенная. Правда настоящая, а не поддельная.

Эдуард ШЕВЕЛЁВ

http://sovross.ru/articles/1595/35065

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср сен 06, 2017 9:27 pm

«Не умею отдать лишь половину души»

На столетие Октября символично наложилась родственная юбилейная дата – в эти дни исполняется 140 лет со дня рождения Феликса Дзержинского. Если хотите понять истинный социальный смысл великой революции, осознать ее высокую нравственность, ощутить романтизм и подвижничество ее творцов, тогда вы должны услышать и воспринять голос рыцарской души одного из командоров социалистического Октября. Ленин опирался на его суждения в момент жесткой напряженности двоевластия.

Он встречался с вождем в Разливе. Перед штурмом Зимнего входил в главную пятерку ВРК. Ему поручалось обеспечить охрану Смольного, когда там обосновался штаб революции. Словом, прошел через пекло 17-го победно, по-рыцарски.
Я отношусь к тому советскому подросту, которого Маяковский учил: «обдумывающему житье» делать жизнь с товарища Дзержинского. И я до сих пор с трогательностью воспринимаю мелькающий на экране – даже в нынешних, «полицейских фильмах» – четкий профиль Железного Феликса. В журналистской практике у меня был такой момент, когда я по-фанатски искал духовного общения со своим кумиром. Получилась документальная фантазия – разговор начистоту. Хочу познакомить с этим нашего сегодняшнего читателя.

У всякой великой революции есть сердце, мозг, знамя – это ее вождь. Таким у Октября был Ленин. У всякой великой революции есть эталон воплощенного действия, мера человеческого подвижничества. Таким у Октября был Дзержинский.
С гимназических лет, открыв в марксизме свой революционный идеал, Феликс Дзержинский приходит к убеждению, что «за верой должны следовать дела», и три десятилетия – всю сознательную, зрелую жизнь – посвящает борьбе за народное счастье как профессиональный революционер. Девять десятых краткой автобиографии, написанной сорокачетырехлетним Феликсом Эдмундовичем, занимает суровая одиссея подполья: рабочие кружки, нелегальные явки, организация стачек, аресты, ссылки, побеги, каторга и снова побеги. Октябрьские же страницы один из организаторов вооруженного восстания – председатель ВЧК, народный комиссар, уложил всего в несколько строк. Но именно в эти огневые дни он вынужден признаться в письме: «Все мое время – это одно непрерывное действие». В последний свой день, перед трагическими минутами, вдруг вырвавшимся в полемике восклицанием он суммирует сущее в своем характере: «Вы знаете отлично, моя сила заключается в чем? Я не щажу себя... никогда».
Люди, обладавшие богатейшим революционным опытом, политической зоркостью, тончайшим знанием человеческой натуры, говорили о Дзержинском: в этом революционере все настоящее – и стремились понять и определить его личные достоинства, духовные ценности.
Впрочем, сделать это нетрудно, достаточно обратиться к творческому наследию Феликса Эдмундовича. Есть его избранные сочинения. Есть популярное молодогвардейское издание «Феликс Дзержинский. Дневник заключенного. Письма». Здесь – самые сокровенные мысли и чувства замечательного революционера, которые он доверял только письмам к родным и страницам дневника. Дата первого письма – январь 1898 года: двадцатилетний Феликс пишет сестре из Ковенской тюрьмы; дата последнего – май 1926-го. Оно послано жене за два месяца до смерти из последней командировки Феликса Эдмундовича. Три десятилетия – вся зрелая жизнь.
Погружаясь в эти сокровенные страницы, не замечаешь сам, как становишься заинтересованным участником доверительной беседы с автором. Размышляешь вслух, сопоставляешь его мысли и взгляды разных лет, что-то уточняешь. И складывается диалог...

_______________
Суровая статистика биографии – шесть арестов, одиннадцать лег тюрьмы, три ссылки. Пройти через такое бесконечно трудно. Точнее, трудно всякий раз после поражения вновь поднимать себя из окопа. Каков первоначальный мотив этой неукротимости?
– Я возненавидел богатство... Люди поклоняются золотому тельцу, который превратил человеческие души в скотские... Я видел и вижу, что почти все рабочие страдают, и эти страдания находят во мне отклик, они принудили меня отбросить все, что было для меня помехой, и бороться вместе с рабочими за их освобождение... Чтобы не было на свете несправедливости, преступления, пьянства, разврата, излишеств...

_______________
Восхищает в Дзержинском человеческая цельность. Но на пути к ней столько преград: противоречие желаемого и реального, разноплановость отношений с людьми... как удается это преодолеть?
– Не умею наполовину ненавидеть или наполовину любить... Не умею отдать лишь половину души. Я могу отдать всю душу или не дам ничего... Где есть вера в свое дело, там и сила и резкость, а не размазня.

_______________
Не приходилось ли Феликсу Эдмундовичу жалеть о чем-либо? Смотришь на поздние фотографии, они заставляют сострадать: резкие борозды на лбу, усталый взгляд...
– Много борозд – и не только на лбу – вспахала жизнь... Я ни о чем не жалею, кроме чужой муки: желая жить сам в правде, я должен был причинять боль любимым. Такова жизнь – без показной сентиментальности, без уныния... Я весь сросся... с массами... Вместе с ними я должен пережить всю борьбу, муки и надежды. Я не жил никогда с закрытыми глазами... Никогда не был идеалистом.

_______________
Желая жить в правде, должен был причинять боль любимым... Надо выделить эту фразу. В ней кульминация одного из сложных жизненных противоречий. И решение его: жил в правде! Даже причиняя боль любимым! Страдая от сознания этой чужой муки!
А что он считает самым большим несчастьем для человека?
– Настоящее несчастье – это эгоизм... Якутские морозы мне не так страшны, как холод эгоистических душ, поэтому я предпочитаю Сибирь рабству души.

_______________
Существует распространенное объяснение характера, как и поступков Дзержинского: природный (или привитый) аскетизм. Признает ли он это?
– Я – не аскет... Я... так хотел бы жить по-человечески, широко и всесторонне. Я так хотел бы познать красоту в природе, в людях, в их творениях, восхищаться ими, совершенствоваться самому, потому что красота и добро – это две родные сестры. Аскетизм, который выпал на мою долю, так мне чужд...

_______________
В самом деле, аскетизмом не объяснишь многого в характере революционера. Аскетизм – не потребность большевистской натуры, а необходимость. «Отказываться от жизненных благ, чтобы бороться за них вместе с теми, которые их лишены».
Это говорит человек, поставивший койку за ширмой в наркомовском кабинете, чтобы продлить свой рабочий день до бесконечности. Именно тогда, в наркомовские годы, он дополнил свои рассуждения об аскетизме.
– Жить так, чтобы широчайшие массы трудящихся видели, что мы не дорвавшаяся к власти ради личных интересов каста, не новая аристократия, а слуги народа.

_______________
Широко известно: Дзержинский очень любил детей и очень много сделал для них как председатель Комиссии ВЦИК по улучшению жизни детей.
– Я страстно люблю детей... Не поверите, но эти чумазые – мои лучшие друзья. Среди них я нахожу отдых. Сколько бы талантов погибло, если бы мы их не подобрали! Всему их надо учить: и рожицу вымыть, и из карманов не тянуть, и книжку полюбить; а вот общественной организованности, мужеству, выдержке – этому они нас поучить могут.

_______________
Уточним представление о воспитании. Что Дзержинский ставит во главу угла всей системы воспитания? Что, на его взгляд, закладывает Человека в ребенке?
– Он должен в душе обладать святыней более широкой и более сильной, чем святое чувство к матери или к любимым, близким, дорогим людям. Он должен суметь полюбить идею – то, что объединит его с массами... Он должен понять, что и у тебя, и у всех окружающих его, к которым он привязан, которых он любит, есть возлюбленная святыня... Это святое чувство сильнее всех других чувств, сильнее своим моральным наказом: «Так тебе следует жить, и таким ты должен быть»...

_______________
От чего хотелось бы больше всего предостеречь?
– Чрезмерная строгость и слепая дисциплина – это проклятые учителя для детей... Запугиванием можно вырастить в ребенке только низость, испорченность, лицемерие, подлую трусость, карьеризм.
Заметим, это говорит председатель ВЧК!

_______________
На посту председателя ВЧК–ОГПУ Ф.Э. Дзержинский находился бессменно с первого момента ее возникновения и до последнего своего вздоха. Он учил чекистов верности партийному делу, соблюдению законности, непримиримости к врагам и вместе с тем – большому гуманизму, чуткости к людям, работе во имя интересов трудящегося человека.
– Только доверие рабочих и крестьян дало силу ВЧК и затем ГПУ выполнить возложенную революцией на них задачу – сокрушить внутреннюю контрреволюцию, раскрыть все заговоры низверженных помещиков, капиталистов... Это доверие пришлось завоевывать долгой, упорной, самоотверженной, полной жертв борьбой, в результате которой ВЧК стала грозной защитницей рабоче-крестьянской власти.

_______________
Хочется уточнить еще один мировоззренческий момент. Большевик Дзержинский – интеллигент, что называется, с головы до пят: по происхождению – сын учителя, по профессии – профессиональный агитатор, учитель рабочей массы, по всему духу своей натуры... Он, конечно, и сына хотел бы воспитать интеллигентным человеком...
Интеллигентным, но без «интеллигентщины»...
А где проходит водораздел?

_______________
Подлинная интеллигентность кончается там, где начинается комедиантство, ложь, декорация, ничего общего не имеющая с действительностью. Интеллигентщина убийственна для души.
– Она влечет и опьяняет, как водка, своим мнимым блеском, мишурой, поэзией формы, слов, своим личным чувством какого-то превосходства. Она так привязывает к внешним проявлениям «культуры», к определенному «культурному уровню», что, когда наступает столкновение между уровнем материальной жизни и уровнем духовной жизни, потребности первой побеждают, и человек сам потом плюет на себя, становится циником, пьяницей или лицемером... Мне кажется, что жизнь рабочих – мыслящих рабочих – является средой, где меньше всего этого яду, где легче всего сохранить и обогатить душу.

_______________
Старые революционеры с чувством доброй зависти рассказывают, что Владимир Ильич Ленин в затруднительных случаях, когда какое-нибудь дело не клеилось, замечал: «Ну, надо, значит, поручать Дзержинскому – он сделает». В чем секрет этой безоговорочной уверенности?
– Я не щажу себя... Никогда... Готов с отчаянной энергией работать, чтобы наладить дело, за которое остаюсь ответственным... Сосредоточить всю свою силу воли, чтобы не отступить... и не обмануть ожиданий Республики.

_______________
Но одной железной воли здесь мало.
– Я имел смелость учиться... Смотреть глазами своего аппарата – это гибель для руководителя.

_______________
Весной, в четвертый год революции Феликс Эдмундович получает назначение в Наркомпуть – возглавить вконец расстроенное хозяйство. Шутили: в его железнодорожном стаже не значится ничего, кроме печального знакомства с великой Сибирской магистралью «по обстоятельствам каторги и ссылки». Враги толкуют однозначно: чекиста послали «навести порядок». И друзья не все убеждены в успехе. Да, Феликс умеет поражать мечом революции. «Сумеет ли та же рука верно направить рычаги полусокрушенного и такого сложного транспортного аппарата?» А как сам Дзержинский понимает свою миссию?
– Это может позволить себе только пролетарская Советская республика – назначать наркомами... людей, которые имеют твердую железную волю учиться и побеждать...

_______________
Начать можно и так: пойти самому в железнодорожную кассу и встать в хвост очереди... И затем – строгую записку ответственному лицу о необходимости упорядочить дело продажи билетов.
Он делает другое. Для основательного изучения предпринимается многонедельная экспедиция в Сибирь. ЦК посылает его на хлебный фронт. Он сражается, как «хлебный маршал», и учится, как начинающий нарком.
Будто желая предметно научить методам Дзержинского, одна из архивных папок открывает настоящее сокровище – личную записную книжку Дзержинского, с которой он работал в начале 1923 года. Красная тетрадочка, эдак 10 на 20 сантиметров, наверное, для глубокого кармана его длиннополой шинели. Тонкие тетрадные листки, разлинованные красными жилками, сохранили именно фотографию дела – копию наркомовских просьб, заданий, запросов, распоряжений...
Товарищ имярек... и далее несколько лаконичных фраз:
– Вчерашняя статья Владимира Ильича накладывает на нас обязательство и дает нам право добиваться средств просветительской работы на транспорте... Кто займется?
– Необходимо поручить кому следует составить указания для дорог, как высчитывать себестоимость перевозок.
– У Вас должен быть большой опыт, и поэтому очень ценны Ваши указания о тарификации...

_______________
Каждый адресат, получив это крохотное письмецо (какое все-таки обаяние, доверительность и обязательность несут лично написанные строки), знал, что он должен досконально изучить дело и дать ему реальный ход. Никакое «на глазок» не пройдет. Дзержинский лично проверит. На хозяйственной работе в особенности раскрылся наконец секрет разящей решительности Дзержинского, его смелости в действии. Он все заранее изучал и выверял и дважды и трижды. Он должен был знать, чтобы действовать.
Начав с азов: транспортной терминологии, двухсуточного наблюдения за маневровым паровозом, экономившим топливо, он через два года был уже «транспортным академиком». Он изучил дело настолько, что мог провести коренную реформу организации железных дорог. Уже к осени 23-го транспорт стал давать прибыль. А через несколько месяцев Дзержинский получает новое назначение – председателем ВСНХ. Становится во главе всей промышленности страны. И первая его забота:
– Я сейчас должен учиться... В смысле хозяйствования мы молодежь, зеленая еще, совершенно зеленая молодежь.

_______________
Уже после сибирской экспедиции, после изучения дел в Наркомпути Феликс Эдмундович видел, что с бесхозяйственностью можно покончить, лишь научившись хозяйствовать, что общественным интересам отвечают не произвольные действия военного времени, а экономическая целесообразность. На съезде транспортников он вышучивает горе-плановиков, определивших «с потолка», что, например, Севзапвод за поставку топлива Петрограду должен получить от государства 16 триллионов рублей.
– У нас развивается фетишизм... печатного станка. Но это – иллюзия... Необходимо создать листовое железо, отлить чугун, необходимо возделать поля, посеять и смолоть хлеб, для того чтобы печатный станок мог выполнить свою миссию.

_______________
...Вот видится Феликс Эдмундович на большой партийной трибуне. Энергичный, прямой, как натянутая струна. Скорая речь, рубящие жесты:
– Мы ни одной проблемы, которая стоит перед нами в развитии революции, не сможем разрешить без разрешения основной проблемы, проблемы результата труда рабочих – вопроса производительности труда в первую очередь.
Сказано категорично, заостренно. И тут же доказательства:
– Рабочий день сплошь и рядом загружен... наполовину или того меньше. Хронометраж на Московском машиностроительном заводе дал следующие данные для рабочего в день: 52 процента полезной работы, 22 процента вспомогательной работы и 26 процентов простоев.

_______________
Но ведь социалистическое предприятие может, как бы это выразиться, и сознательно спланировать избыток рабочих рук. Республика борется с безработицей...
– Лишняя рабочая сила в производстве превращает фабрику в собес. Это неправильная точка зрения борьбы с безработицей. Мы знаем, что при налаженности организации производства это производство может успешно развиваться, а при успешном развитии оно, расширяясь, вовлекает новые слои рабочих.
Однако перераспределение рабочей силы не решает еще проблемы...
– Пока у нас не будет наших стальных машин по последнему слову науки, нам придется перебиваться с капусты на квас.

_______________
Это заветное «последнее слово» Дзержинский понимает как трамплин к мировому уровню. Он буквально со страданием говорит своим коллегам:
– Если бы вы ознакомились с положением нашей русской науки в области техники, то вы поразились бы успехам и... Но, к сожалению, работы наших ученых кто читает? – Не мы. Кто их издает? – Не мы. А ими пользуются и их издают англичане, немцы, французы, которые поддерживают и используют ту науку, которую мы не умеем использовать...

_______________
И вот уже строгий, наступательный тон, сознание полной ответственности.
– Надо покончить с остатками комчванства, будто бы нам, коммунистам, море по колено... Я должен сказать, что без знаний, без учебы нашей собственной, без уважения к людям, которые знают... без поддержки науки, которая именно имеет целью поднять нашу промышленность и подвести научную базу под производственные процессы, мы без этого не сможем выполнить той задачи по поднятию производительности труда...

_______________
Если еще представить мысленно, что за любой из приведенных выше фраз – дни и ночи раздумий, исследований, настойчивые изо дня в день драки за каждое дело, станет понятно, как решал для себя Дзержинский проблему «главного звена».
Чем глубже проникаешь в мастерскую мысли Дзержинского-строителя, тем больше обращаешь внимание на педагогический смысл и его сугубо деловых рассуждений, и метких афоризмов. Видно, это очень серьезно заботит Феликса Эдмундовича, воспитание настоящего советского хозяйственника – «красного директора», как он его любовно называет. Десятки и десятки страниц рукописных листочков хранят следы его раздумий об этом. Какой силой, по его мнению, наделен советский руководитель хозяйства?
– Красный директор имеет на своей стороне моральную поддержку рабочих масс, и это избавляет его от многих ошибок и неудач, которые были бы неизбежны, если бы он был совершенно одинок...

_______________
Но где провести грань между коллективным творчеством, коллективным управлением и единоначалием?
– Участие в работах комиссий или производственно-технических совещаний или в организациях другой формы не означает отнюдь, что с вас, как с хозяйственника, снимается единоличная ответственность или что эти комиссии приобретают административные или какие-либо распорядительные функции. Вся ответственность и дальше лежит на вас, и только вы имеете право распоряжаться. Но вы приобретаете при этом условии увязки всех вопросов производства с рабочими массами не только огромный опыт, увеличенный опытом тех, кто работает у станка, но и колоссальную силу, потому что ваши распоряжения не будут только голыми, бюрократическими приказами, а будут поддержаны и проведены в жизнь всеми участниками производства.

_______________
Какие личные достоинства Дзержинский больше всего ценит в «красном директоре»?
– Знание дела. Тот, кто желает достигнуть действительных результатов, должен все дело сам знать и изучать и не скрывать недостатков и теневых сторон, не закрывать на них глаза. Инициативу. Не понимаю людей, у которых инициативы столько, сколько у ножки письменного стола.

_______________
Самый трудный для молодого руководителя вопрос – как завоевать авторитет? От чего здесь важно предостеречь?
– Каждый хозяйственник должен вести борьбу за завоевание авторитета и доверия рабочих масс, но борьба за это доверие никоим образом не должна пользоваться орудием демагогии, подлаживания к массам, удовлетворения их в ущерб и за счет государства... Чтобы выявить сознательную активность рабочих масс, не надо бояться критики, не надо затушевывать недостатки – наоборот, надо облегчить их выявление...

_______________
Но тут возникает опасность дискредитирования.
– Дискредитирован может быть только тот, кто скрывает свои недостатки, кто со злом не желает бороться, то есть тот, кто и должен быть дискредитирован...

_______________
В архиве (бывшего Института марксизма-ленинизма) хранится документ, принадлежащий перу Дзержинского, с длинным и интригующим заглавием: «Каким должен быть и что помнить, и знать должен каждый хозяйственный работник Советского государства, коммунист в особенности». Есть немало и других свидетельств того, что Феликс Эдмундович глубоко размышлял над совершенствованием работы аппарата, над его, если так можно выразиться, моральным совершенствованием.
Какая система работы наиболее эффективна?
– Система доверия и личной ответственности...

В свой последний выходной день (как и в последний отпуск, как и много раз перед этим) он не отдохнул. Сразу после обеда уехал с дачи на работу и до полуночи готовился к ответственному выступлению на партийном пленуме – надо было задать основательную трепку политическим комбинаторам и путаникам. А в понедельник, как всегда, с девяти – в ВСНХ. Был очень тяжелый день. Рассматривались задания промышленности на следующий год. Накопился ворох других дел. Опять добрался домой к трем часам ночи.
И вот пришел этот роковой вторник. Феликс Эдмундович поднялся с постели окончательно разбитым, как будто еще больше устал от четырехчасового неглубокого сна. Есть не хотелось. Даже не глотнув чая, вышел из дому. Обеспокоенная Софья Сигизмундовна позвонила к мужу на работу, попросила товарищей организовать ему завтрак. Но Дзержинский отказался есть – он чувствовал себя еще хуже.
В двенадцать часов он вышел на трибуну Пленума, чтобы сказать свою последнюю речь. По стенограмме видишь, что это было не просто выступление, а настоящая «большая драка», как выражался Дзержинский, драка с оппозиционерами за ленинский социалистический курс. Именно в те минуты, будто предчувствуя, что говорит в последний раз, застенчивый, щепетильный Феликс Дзержинский произнес эти трудные для него слова:
– Вы знаете отлично, моя сила заключается в чем? Я не щажу себя... никогда. (Голоса с мест: «Правильно!») И поэтому вы здесь все меня любите, потому что вы мне верите. Я никогда не кривлю своей душой...
Через несколько часов его не стало...
Столь же искренне и сокровенно, с полной мерой достоинства прозвучало признание партии в Обращении ЦК и ЦКК ВКП(б) по случаю кончины Феликса Дзержинского:
«Его рыцарская фигура, его личная отвага, его глубочайшая принципиальность, его прямота, его исключительное благородство создали ему громадный авторитет. Его заслуги громадны. Переоценить их нельзя».
– Все еще не верится, – говорил на другой день один из ближайших сотрудников Дзержинского, – что снова не придут от него маленькие записочки на листках из блокнота и большие горячие письма, где мысли, как слова в речи, напирают одна на другую, где целые проблемы означаются одним-двумя словами; не зазвонит телефон и не спросит такой знакомый голос, чтобы узнать, что нового создано, подсчитано, исправлено, чтобы дать новое направление, новые задания. Прервалась на время огромная работа, которая завтра начнется по его методам, наметкам, планам, директивам...
Да, гигантская работа будет продолжена. И могучие токи, идущие от сердца пламенного ленинца Феликса Дзержинского, будут вновь и вновь облагораживать и обновлять нас.

Валентин ЧИКИН

http://sovross.ru/articles/1597/35162

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пн окт 16, 2017 10:59 pm

Это был воистину съезд победителей

Газета "Правдвв" №115 (30612) 17—18 октября 2017 года
4 полоса
Автор: Виктор ТРУШКОВ.

20 августа 1952 года «Правда» напечатала Постановление ЦК ВКП(б) о созыве 5 октября 1952 года очередного, XIX съезда ВКП(б), а также проект ЦК ВКП(б) «Директивы XIX съезда партии по пятому пятилетнему плану развития СССР на 1951—1955 годы (3-й пункт порядка дня съезда)» и проект ЦК ВКП(б) «Текст изменённого Устава партии (4-й пункт порядка дня съезда)». На следующий день в центральном органе была опубликована передовая, посвящённая предстоявшему событию. Её пафос обращал на себя внимание и 65 лет назад, и сохраняет свою значимость и сегодня.

СТАТЬЯ НАЗЫВАЛАСЬ «Под знаменем партии Ленина — Сталина к победе коммунизма!». Строгой определённостью дышали её заключительные абзацы: «Под руководством партии Ленина — Сталина трудящиеся Советского Союза активно участвуют в социалистическом соревновании за успешное выполнение народно-хозяйственных планов, воздвигают величественное здание коммунизма». (Выделено мной. — В.Т.).

«Ныне главные задачи Коммунистической партии Советского Союза, — говорится в проекте текста изменённого Устава партии, — состоят в том, чтобы построить коммунистическое общество путём постепенного перехода от социализма к коммунизму, непрерывно повышать материальный и культурный уровень общества, воспитывать членов общества в духе интернационализма и установления братских связей с трудящимися всех стран, всемерно укреплять активную оборону Советской Родины от агрессивных действий её врагов…

Под знаменем Ленина, под водительством Сталина вперёд к победе коммунизма!»

Итак, «Правда», отражая позицию сталинского руководства ЦК ВКП(б), уже на следующий день после того, как стало известно о созыве XIX партсъезда, по-большевистски чётко и ясно сформулировала задачу очередного исторического периода развития партии и всего советского общества. Этот вывод газеты звучал тем более убедительно, оттого что она напоминала: «XVIII съезд партии проходил в условиях, когда СССР вступил в новую полосу развития, в полосу завершения строительства социалистического общества и постепенного перехода к коммунистическому обществу».

Действительно, этот мотив в марте 1939 года звучал уже во вступительном слове открывавшего XVIII съезд ВКП(б) Председателя Совета Народных Комиссаров СССР В.М. Молотова. Он говорил: «Мы закончили ещё один исторический этап коммунистической революции в СССР. Мы завершили в основном целую эпоху строительной работы, чтобы вступить в новую эпоху, в эпоху постепенного перехода от социализма к коммунизму». И эта установка доминировала в ходе всего XVIII партсъезда.

5 октября 1952 года, возможно, для того, чтобы подчеркнуть обычный, очередной характер XIX съезда ВКП(б) (съездом КПСС он стал называться уже после своего завершения), Политбюро ЦК партии поручило открывать его снова Вячеславу Михайловичу Молотову (эту высокую роль он выполнял уже третий раз подряд; практику открытия съездов первым лицом партии внедрил позже без меры честолюбивый Н.С. Хрущёв). Бурные аплодисменты делегатов вызвали слова Молотова о том, что, «осуществляя [пятую] пятилетку, советский народ добьётся новых важных успехов на пути постепенного перехода от социализма к коммунизму».

В ряду партийных съездов XIX был, конечно же, необычным. И даже не потому, что его отделяли от предыдущего тринадцать с половиной лет (с лёгкой руки Хрущёва обычно указывают на этот временной разрыв как на главную его особенность). Его выделяли куда более серьёзные признаки.

Во-первых, это был съезд, который подводил итог сразу трёх исторических периодов в жизни партии и страны: довоенного социалистического строительства (три с половиной года третьей пятилетки), Великой Отечественной войны, завершившейся Великой Победой, и послевоенного восстановления народного хозяйства.

Во-вторых, съезд проходил на новом историческом этапе в мировой расстановке классовых сил, когда сложились два альтернативных общественно-политических и социально-экономических лагеря — капитализм и социализм.

В-третьих, съезду предстояло определить исторический этап, на котором находился СССР, и сформулировать стратегические задачи партии и общества на предстоящий исторический период.

Такого уникального сочетания задач в истории большевистской партии ещё не бывало.

ОДНИМ ИЗ КЛЮЧЕВЫХ моментов каждого партийного съезда является, безусловно, доклад Мандатной комиссии. На XIX съезде ВКП(б) его делал Н.М. Пегов. Данные, которые он приводил, убеждали, что в Большом Кремлёвском дворце собрались посланцы поколения героев и победителей. Из 1192 делегатов с решающим голосом 88 человек вступили в большевистскую партию, когда она была либо ещё в подполье, либо сражалась на фронтах Гражданской войны. Это были активные, действующие борцы за воплощение в жизнь идей Великой Октябрьской социалистической революции, социальных ценностей, в сражениях за которые они участвовали. Но абсолютное большинство делегатов были воспитанниками и мастерами эпохи довоенного этапа строительства социализма, в том числе третьей пятилетки, прерванной фашистским нашествием.

В Отчётном докладе Центрального Комитета ВКП(б), с которым выступал секретарь ЦК Г.М. Маленков, отмечалось: «За годы предвоенных пятилеток в СССР была осуществлена социалистическая индустриализация. Мощная промышленность явилась основой роста всего народного хозяйства и подготовки страны к её активной обороне. Годы войны с особой силой подтвердили правильность генеральной линии нашей партии на индустриализацию страны. Осуществление политики индустриализации СССР имело решающее значение для судеб советского народа и спасло нашу Родину от порабощения».

О героизме советского народа и его авангарда — ВКП(б) в докладе говорилось точно, но скупо: Великая Победа (кстати, в 1950-е годы эти высокие слова писались только с маленькой буквы) была очевидной и признанной всей планетой, поэтому не требовала звонких эпитетов. Маленков в докладе сказал: «В ходе этой войны рабочий класс, колхозное крестьянство, советская интеллигенция как на фронте, так и в тылу показали высокую сознательность и преданность своей Родине».

Но сегодня полезно напомнить, что 95,9% делегатов съезда в годы Великой Отечественной войны были членами воюющей партии. ВКП(б) была воистину героически сражающейся партией. Если в предвоенный период члены и кандидаты в члены большевистской партии составляли менее 15% бойцов и командиров Рабоче-Крестьянской Красной Армии (на 1 января 1941 года их насчитывалось 14,4%), то к 1 января 1943-го каждый второй воин Действующей армии был партийцем, к началу 1944 года 55% коммунистов воевали в рядах Красной Армии и Военно-Морского Флота, а к концу войны на фронтах сражались 60% членов ВКП(б). Во время войны в ряды ленинской партии вступили более 5 миллионов советских людей. Более 3 миллионов коммунистов отдали свои жизни за нашу Советскую Родину. Это 77% численности всей партии в начале 1941 года.

ВКП(б) на XIX съезд пришла 6-миллионной. На съезде она докладывала 200-миллионному советскому народу о результатах восстановления разрушенного войной народного хозяйства: «Уровень довоенного, 1940 года по общему годовому объёму промышленной продукции был достигнут и превзойдён в 1948 году, по размерам добычи угля — в 1947 году, по производству стали и цемента — в 1948 году, по производству чугуна и добыче нефти — в 1949 году, по производству обуви — в 1950 году, по производству хлопчатобумажных тканей — в 1951 году. Это значит, что война задержала развитие нашей промышленности на 8—9 лет, т.е. примерно на две пятилетки». Как тут не напомнить, что продолжающаяся война отечественных нуворишей с советским социализмом, возглавляемая «полководцами разрухи» советоненавистниками Б. Ельциным, В. Путиным и «Единой Россией», отбросила страну назад более чем на четверть века. Но эта рать клятвопреступников нагло выдаёт подлые деяния за крупные успехи.

Однако вернёмся к съезду тех, кто одерживал истинные победы. Сталинский ЦК, отчитываясь перед съездом, всей партией и советским народом, считал нужным указать: «В 1945-м и 1946 году имело место снижение уровня промышленного производства. Это связано с тем, что производство военной техники после войны было резко сокращено, а перестройка промышленности на мирные рельсы требовала известного времени». Дорогой читатель, обрати внимание: на XIX съезде ВКП(б) речь шла тоже о перестройке. Но большевики не допустили превращения её в «катастройку». «Послевоенная перестройка промышленного производства, — говорилось в докладе ЦК съезду, — в основном была завершена на протяжении 1946 года, после чего продукция нашей промышленности стала расти быстрыми темпами и в 1951 году общий объём её превзошёл уровень 1940 года в 2 с лишним раза». За семь послевоенных лет «в СССР было восстановлено, построено и введено в действие около 7 тысяч крупных государственных промышленных предприятий. Основные производственные фонды промышленности возросли к 1952 году по сравнению с 1940 годом на 77 процентов».

И ещё: в послевоенный период советские учёные, отмечалось в докладе, успешно решили ряд проблем, имеющих народнохозяйственное значение. А благодаря «открытию методов производства атомной энергии… наша наука и техника ликвидировали монопольное положение США в этой области и нанесли серьёзный удар поджигателям войны, пытавшимся использовать секрет производства атомной энергии и овладение атомным оружием как средство шантажа и запугивания других народов».

А к этому надо обязательно добавить: СССР первым в послевоенном мире отказался от карточной системы, начал ежегодное снижение цен на товары массового спроса, о чём, естественно, тоже говорилось в докладе ЦК ВКП(б). Теперь как-то не принято вспоминать, что в 1950 году курс рубля был переведён на золотую базу и повышен в отношении иностранных валют. С тех пор надёжность советской валюты не вызывала сомнений ни у одного иностранца.

Да, у XIX съезда ВКП(б) было больше оснований называться съездом победителей, чем у любого другого партийного съезда.

Однако судьба первого послевоенного, последнего сталинского партийного съезда оказалась тяжёлой. На него было налеплено столько грязи и лжи! В роли первого клеветника выступил его активный участник, член президиума съезда и один из четырёх основных докладчиков. Да, это был Н.С. Хрущёв.

ВЫСТУПАЯ 25 февраля 1956 года на закрытом заседании ХХ съезда КПСС, Первый секретарь ЦК партии говорил: «Разве можно считать нормальным тот факт, что между XVIII и XIX съездами партии прошло более тринадцати лет, в течение которых наша партия и страна пережили столько событий? Эти события настоятельно требовали принятия партией решений по вопросам обороны страны в условиях Отечественной войны и по вопросам мирного строительства в послевоенные годы. Даже после окончания войны съезд не собирался более семи лет».

К сожалению, никто — ни Молотов, ни Каганович, ни Маленков, ни Куусинен, Шепилов или Ворошилов, ни другие цекисты первых послевоенных лет — ему не возразил. Поступи они тогда принципиально, может, в 1957 году не было бы никакого «дела об антипартийной группе Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова». Получив таким образом позволение передёргивать факты, Хрущёв пять лет спустя в Отчёте ЦК КПСС XXII съезду Коммунистической партии Советского Союза снова повторял: «Известно, как регулярно проводились съезды партии при жизни В.И. Ленина: в первые трудные семь лет Советской власти они созывались ежегодно, и на них обсуждались главные задачи партии и молодого Советского государства. В период культа личности этот порядок был грубо нарушен: после XVIII съезда на протяжении почти 14 лет не созывались съезды, несмотря на то, что страна пережила Великую Отечественную войну и полосу большой и трудной работы по восстановлению народного хозяйства».

И снова Куусинен льстиво подсюсюкнул, а Поспелов, Суслов, Микоян промолчали. А ведь они могли напомнить, что в начале третьего послевоенного года из аппарата ЦК ВКП(б) было направлено письмо всем «членам и кандидатам ЦК ВКП(б)», в котором они извещались:

«Решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 7 января 1947 г.

О Пленуме ЦК ВКП(б)

Созвать Пленум ЦК ВКП(б) 21 февраля 1947 года.

Порядок дня:

1. О Программной комиссии ВКП(б).

2. Об изменениях Устава ВКП(б).

3. О созыве XIX съезда ВКП(б).

4. Вопросы подъёма сельского хозяйства (докладчик т. Андреев).

Секретарь ЦК И. СТАЛИН».

А затем с 21 по 26 февраля 1947 года проходил пленум ЦК ВКП(б), в котором Никита Сергеевич участвовал, выступал, входил в редакционную комиссию пленума. Не мог он и забыть о докладе А.А. Жданова, который, как свидетельствует стенограмма, начинался так:

«Товарищи. Вопрос о программной и уставной комиссиях поставлен на обсуждение пленума Центрального Комитета в связи с тем, что в конце 1947 года или, во всяком случае, в 1948 году наверняка предстоит созыв XIX съезда нашей партии».

Этой фразой фактически были определены не только скорый созыв съезда, но и его повестка дня. Кроме отчётов Центрального Комитета и Центральной ревизионной комиссии и выборов руководящих органов партии, съезд будет рассматривать проекты новой Программы ВКП(б) и нового партийного Устава.

Почему Хрущёв должен был помнить о докладе тогдашнего второго секретаря ЦК? Во-первых, потому, что тот докладывал о созыве предстоящего партийного съезда, во-вторых, потому, что на этот съезд предлагались новые Программа и Устав партии. При этом было подтверждено членство Хрущёва в программной комиссии, и он был включён во вновь образованную уставную комиссию (в 1952 году именно ему довелось делать доклад на XIX съезде об Уставе КПСС).

НО НАС в данном случае интересует не поведение Хрущёва (его доклад на закрытом заседании ХХ партсъезда изобиловал не только передёргиванием фактов, но и откровенными фальсификациями, направленными объективно против партии). Нас интересует решение февральского (1947 года) пленума ЦК ВКП(б) о проведении XIX съезда ВКП(б) в 1947-м или 1948 году, то есть через два, максимум три года после победы в Великой Отечественной войне. Это решение выполнялось. В июле — октябре прошлого года «Правда» опубликовала с небольшими комментариями последнюю редакцию проекта Программы ВКП(б), в которую после рабочей группы программной комиссии (её возглавлял А.А. Жданов, в её работе участвовали член Политбюро ЦК ВКП(б) Н.А. Вознесенский, секретарь ЦК М.А. Суслов и группа учёных) вносил поправки И.В. Сталин. Под руководством А.А. Жданова был подготовлен и проект Устава партии, в который были внесены предложения, высказанные Андреем Александровичем в его докладе на февральском пленуме 1947 года (текст доклада был впервые опубликован в «Правде» 26 февраля 2016 года).

Надо отметить, что в проекте Устава, представленного Н.С. Хрущёвым XIX съезду ВКП(б), наиболее существенные предложения Жданова были забыты. Более того, нормы Устава ВКП(б), принятые XVIII партсъездом (на нём докладчиком по этому вопросу был секретарь ЦК А.А. Жданов) и направленные на демократизацию деятельности партии, были пересмотрены. Исчезло предложение о регулярном проведении (не реже одного раза в год в межсъездовский период) Всесоюзных партийных конференций, которым предоставлялось право вносить изменения в состав ЦК партии (в соответствии с этой нормой Устава прошла XVIII Всесоюзная конференция ВКП(б) в феврале 1941 года). Созывать партийные съезды было решено тоже реже: раз в четыре, а не в три года.

Судьба последней редакции проекта Программы ВКП(б), подготовленного в 1947 году, оказалась более причудливой. О существовании этого документа в 1952 году на съезде мимоходом упомянул Л.М. Каганович, выступление которого было посвящено новой Программе партии и избранию новой программной комиссии. Вот как он обрисовал ситуацию:

«Товарищи! Центральный Комитет партии поручил мне внести XIX съезду предложение о переработке Программы нашей партии.

На XVIII съезде была избрана комиссия по изменению Программы ВКП(б). Как известно, партия потеряла видных товарищей, которые состояли членами комиссии, — товарищей Калинина, Жданова, Щербакова, Ярославского. Комиссия лишена была возможности выполнить данное ей поручение. Великая Отечественная война и работа по ликвидации последствий войны, большая работа по восстановлению народного хозяйства помешали комиссии закончить свою работу.

В настоящее время, после XIX съезда партии, условия будут наиболее благоприятными для выполнения этой сложной работы…»

Таким образом, выражая позицию ЦК, Лазарь Моисеевич назвал две причины невыполнения решения XVIII партсъезда: в первую очередь субъективную, а затем и объективную. Обе причины существенные. Но… Объективные проблемы, трудности, противоречия — фактор постоянный, вторая Программа большевистской партии разрабатывалась и принималась во время Гражданской войны. Видно, поэтому Каганович и назвал первым субъективный фактор. Тут выяснилось, что дело объясняется смертью… только А.А. Жданова. Другие названные Кагановичем товарищи умерли до февральского (1947 года) пленума ЦК ВКП(б), пленум их заменил в составе программной комиссии.

Но особенно важным представляется другое положение, высказанное Кагановичем по поручению ЦК: обстоятельства «помешали комиссии закончить (выделено мной. — В.Т.) свою работу». Выходит, ни сталинский ЦК ВКП(б), ни XIX съезд не отвергли подготовленную под руководством И.В. Сталина и А.А. Жданова в 1947 году последнюю редакцию проекта Программы ВКП(б). Об этом же косвенно свидетельствует и то, что из десяти членов рабочей группы, непосредственно готовивших в 1947 году варианты проекта Программы ВКП(б), а потом отрабатывавших последнюю редакцию документа, пять были избраны XIX партсъездом членами ЦК (О.В. Куусинен, М.Б. Митин, П.Н. Поспелов, Д.Т. Шепилов, П.Ф. Юдин) и два — кандидатами в члены ЦК КПСС (Г.Ф. Александров и К.В. Островитянов).

СКАЖЕМ БОЛЬШЕ: этот документ незримо присутствовал на XIX съезде ВКП(б). Этому немало способствовали сталинские «Экономические проблемы социализма в СССР», на которые если не ссылались, то хотя бы упоминали их все ораторы. Вот типичный пример обращения выступавших к сталинскому труду: заместитель председателя КПК при ЦК ВКП(б) М.Ф. Шкирятов, как и многие другие выступавшие, отмечал: «Поставленные товарищем Сталиным задачи постепенного перехода от социализма к коммунизму предъявляют коммунистам новые, более высокие требования». Сталинские положения, содержавшиеся в его работе, опубликованной в «Правде» 3 и 4 октября 1952 года, более серьёзно были изложены в докладе Г.М. Маленкова, где обращалось внимание на «программные положения об основных предварительных условиях подготовки перехода к коммунизму». Далее докладчик полностью процитировал «три основных предварительных условия».

В устах второго секретаря ЦК фраза о «программных положениях… перехода к коммунизму» звучит двояко: она, конечно же, подчёркивала масштаб сталинской работы, но одновременно, возможно, напоминала о её связи с последней редакцией проекта программы ВКП(б), подготовленного в 1947 году. Маленков был знаком с этим документом. В его выступлении на совещании представителей некоторых компартий в Польше осенью 1947 года из проекта воспроизводились целые фрагменты. Более того, именно он, а не руководитель делегации ВКП(б) на том совещании А.А. Жданов сообщил представителям братских партий: «В настоящее время Центральный Комитет ведёт работу по подготовке новой программы ВКП(б). Действующая сейчас программа ВКП(б) устарела и должна быть заменена». Он же сообщил и её ключевые позиции: «Задача построения коммунизма в нашей стране неразрывно связана с задачей коммунистического воспитания трудящихся. В условиях постепенного перехода от социализма к коммунизму (выделено мной. — В.Т.) решающее значение приобретает коммунистическое воспитание трудящихся, преодоление пережитков капитализма в сознании людей».

Если официальных сообщений о работе ЦК над новой Программой партии не было, то пропаганда её отдельных конкретных положений была широко развёрнута. На съезде нередко звучали отчёты о выполнении ряда положений готовившейся Программы партии. Так, заместитель Председателя Совета Министров СССР В.А. Малышев серьёзное внимание уделил успехам и проблемам автоматизации. Первый секретарь ЦК Компартии Молдавии Л.И. Брежнев подчёркивал: развитие государственных МТС — это главное средство для достижения высоких темпов развития сельского хозяйства. Министр нефтяной промышленности СССР Н.К. Байбаков ставил вопрос о развитии нефтедобычи в восточных районах страны. Говоря о противоречиях постепенного перехода от социализма к коммунизму, секретарь ЦК ВКП(б) М.А. Суслов, ближайший помощник Сталина А.Н. Поскрёбышев указывали на важность формирования социалистического отношения к труду. Этот перечень можно продолжать долго.

Но если докладчик и делегаты съезда обсуждали задачи, которые предстояло решить, в целом в русле положений последней редакции проекта программы ВКП(б) 1947 года, если, как утверждал Л.М. Каганович, ЦК ставил задачу закончить работу над ним, то почему она не была завершена за пятилетие после того, как А.А. Жданов разослал подготовленный проект членам Политбюро? Может, коренным образом изменил свою позицию Сталин? Для такой оценки нет никаких оснований.

Да, в «Экономических проблемах социализма в СССР» И.В. Сталин в жёсткой дискуссии с Л.Д. Ярошенко утверждал, что «раньше, чем перейти к формуле «каждому по потребностям», нужно пройти ряд этапов экономического и культурного перевоспитания общества, в течение которых труд из средства только лишь поддержания жизни будет превращён в глазах общества в первую жизненную потребность, а общественная собственность – в незыблемую и неприкосновенную основу существования общества». Но этот тезис не противоречит последней редакции проекта программы ВКП(б) 1947 года. То была программа завершения социалистического строительства и насыщения общественных отношений чертами коммунизма. Не случайно и Сталин, и Жданов решительно вычёркивали всякие предложения о «полном» коммунизме.

XIX съезд выявил другую проблему: размытость у ряда руководящих товарищей представлений о состоянии советского общества. Она присутствовала даже в докладе Г.М. Маленкова. Повосхищавшись сталинской идеей постепенного перехода от товарообмена к продуктообмену, то есть к постепенному отказу от товарных отношений, докладчик решительно заявил: «Товарное обращение несовместимо с перспективой перехода от социализма к коммунизму», то есть поставленная задача поэтапного перехода преждевременная. Но через несколько минут он столь же решительно утверждал: «У нас имеется всё необходимое для построения полного (?!) коммунистического общества».

Ясно, что такие логические противоречия были достоянием не только Георгия Максимилиановича, иначе он не вынес бы их на главную трибуну партии. Наверно, здесь таится один из ответов на вопрос, почему сталинско-ждановский проект программы ВКП(б) оказался замороженным.

В этой ситуации крайне важно обратить внимание на первый параграф Устава КПСС, принятого XIX партсъездом. Он, заменив преамбулу предыдущего Устава, давал характеристику партии. В нём подчёркивалось, что советская компартия является партией Великой Октябрьской социалистической революции, в ходе которой рабочий класс и трудовое крестьянство добились «свержения власти помещиков и капиталистов». Поскольку принятие Программы партии было отложено до следующего съезда, то в первом параграфе Устава была сформулирована актуальная стратегическая задача КПСС:

«Ныне главные задачи Коммунистической партии Советского Союза состоят в том, чтобы построить коммунистическое общество путём постепенного перехода от социализма к коммунизму, непрерывно повышать материальный и культурный уровень общества, воспитывать членов общества в духе интернационализма и установления братских связей с трудящимися всех стран, всемерно укреплять активную оборону Советской Родины от агрессивных действий её врагов».

Этот абзац Устава КПСС в сжатом виде повторяет главные задачи партии, определённые в последней редакции проекта Программы ВКП(б), подготовленного в 1947 году. В ней указывалось:

«Переход от социализма к коммунизму может быть осуществлён лишь через ряд переходных ступеней, в порядке дальнейшего развития материальных основ и общественных отношений социалистического общества. Только полное и всестороннее проведение социалистического принципа равной обязанности всех трудиться по своим способностям и равного права всех трудящихся получать за это по их труду позволит постепенно осуществить переход к коммунистическому принципу получения за труд продуктов по потребностям. Только всемерное укрепление и развитие социалистического государства, как основного орудия построения коммунистического общества, обеспечивает постепенный переход от социализма к коммунизму».

Полезно отметить, что в параграфе 1 Устава КПСС, принятого XIX партсъездом, чётко фиксировалась социальная база партии: рабочий класс, трудящиеся крестьяне и трудовая интеллигенция. В параграфе 2, определявшем, кто может быть членом КПСС, содержалось важное уточнение, касающееся социального состава Компартии: «Членом Коммунистической партии Советского Союза может быть любой трудящийся, не эксплуатирующий чужого труда (выделено мной. — В.Т.) гражданин…» Многие партийцы, в том числе делегаты съезда, считали, что выделенные слова из Устава надо исключить, так как в СССР ликвидирована эксплуатация человека человеком. Второй секретарь ЦК КП Белоруссии М.В. Зимянин (позже, в 1965—1976 годах, — главный редактор газеты «Правда») отвечал со съездовской трибуны:

«Мне хотелось бы выразить своё отношение к замечаниям товарищей, считающих, что эта формулировка излишня. В условиях нашего социалистического общества само собой разумеется, что человек, эксплуатирующий чужой труд, не может быть коммунистом. Но это отнюдь не означает, что такая формулировка может быть исключена из Устава. Величайшая победа нашей партии и советского общества состоит в том, что в Советском Союзе ликвидирована эксплуатация человека человеком. Это завоевание отражено в проекте Устава партии. На примере нашей партии учатся коммунистические партии, рабочие, трудящиеся всего мира. Обращаясь к Уставу нашей партии и находя в нём это положение, они постигают суть борьбы и достижений нашей партии. Эта формулировка глубоко революционна по своему существу и должна быть сохранена в Уставе».

Съезд проголосовал за её сохранение. Тем самым нам, сегодняшним коммунистам, он настойчиво рекомендовал включить эту формулировку в современный Устав КПРФ.

XIX съезд КПСС явно заслуживает того, чтобы к нему обращались сегодняшние коммунисты. Ряд его положений сохраняет актуальность в современной борьбе труда против всевластия капитала. Многие положения того съезда учат большевизму.

Мы попытались указать только на некоторые черты и чёрточки съезда, состоявшегося 65 лет назад, чтобы отметить, что мы не имеем права быть Иванами, не помнящими родства. Тем более — манкуртами.

Ещё одним событием огромной важности была речь И.В. Сталина на XIX партийном съезде. Но эта тема достойна отдельного разговора.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Пт окт 20, 2017 11:42 am

СВЯТОЙ АДМИРАЛ ФЕОДОР УШАКОВ,
ВЫПУСКНИК МОРСКОГО КАДЕТСКОГО КОРПУСА

15 октября (2 октября по ст.ст.) 1817 года отошел ко Господу великий флотоводец, адмирал Флота Российского Феодор Ушаков. Выпускник Морского кадетского корпуса одержал 43 победы, не понес ни одного поражения в боях и не отдал ни одного воина в плен. Его именем освящаются Храмы и Часовни, названы корабли, учебные заведения и предприятия, улицы и мосты, установлено множество памятников. Святого адмирала Феодора почитают не только в России, но и во многих странах мира...

Святой адмирал Феодор Ушаков.jpg

Адмирал российского флота Феодор Ушаков родился 13 февраля 1745 года в сельце Бурнаково Романовского уезда Ярославской провинции и происходил из небогатого, но древнего дворянского рода. Родителей его звали Феодор Игнатьевич и Параскева Никитична, и были они людьми благочестивыми и глубоко верующими.

В послепетровские времена дворянских юношей обыкновенно определяли в гвардию, служил в ней и отец будущего адмирала Феодор Игнатьевич, и даже пришлось ему повоевать с турками в войну 1735–1739 годов, но после рождения третьего сына Феодора он был уволен от службы с пожалованием сержантского чина лейб-гвардии Преображенского полка. Вернувшись в родное сельцо, он сменил царскую службу на хозяйственные хлопоты и воспитание детей.

День рождения будущего адмирала Российского флота – 13 февраля – приходится между празднованием памяти двух воинов-великомучеников: Феодора Стратилата и Феодора Тирона (память 8 и 17 февраля), – а вся жизнь российского флотоводца, от младенчества до дня кончины, прошла под благотворным влиянием его родного дяди, преподобного Феодора Санаксарского – великого воина в духовной брани. Преподобный Феодор родился и вырос в том же сельце Бурнаково, отсюда ушел в юности служить в столичную гвардию, но затем, стремясь душою к иному служению, желая стяжать звание воина Царя Небесного, бежал из столицы в пустынные двинские леса, чтобы одному Богу работать, укрепляясь в подвиге поста и молитвы; был сыскан, доставлен к императрице, которая, вняв Промыслу Божиему о молодом подвижнике, благоволила оставить его в Александро-Невском монастыре, где он принял монашеский постриг в 1748 году, – и это исключительное для дворянского семейства Ушаковых событие, вкупе с последующими известиями о его монашеском служении Богу, было постоянным предметом бесед среди родственников и служило им назидательным примером.

Большое семейство Ушаковых состояло в приходе храма Богоявления-на-Острову, находившегося в трех верстах от Бурнаково на левом берегу Волги. В этом храме Феодора крестили, здесь же была школа для дворянских детей, где он обучался грамоте и счету. Феодор Игнатьевич и Параскева Никитична, будучи очень набожны, почитали главным условием воспитания детей развитие высоких религиозных чувств и строгой нравственности. Эти чувства, возбужденные примерами семейства и особенно родного дяди-монаха, глубоко запечатлелись в сердце возраставшего отрока, сохранились и стали господствующими во всю его последующую жизнь. В глуши деревенского поместья было много простора для физического развития; отрок Феодор, обладая врожденным безстрашием характера, нередко, в сопровождении таких же смельчаков, отваживался, как отмечают биографы, на подвиги не по летам – так, например, со старостою деревни своей он хаживал на медведя. Эти качества – безстрашие и пренебрежение опасностью – также укрепились в характере Феодора. Скромный и уступчивый в обычных условиях, Феодор Ушаков как бы перерождался в минуты опасности и без страха смотрел ей прямо в лицо.

В возрасте шестнадцати лет Феодор был представлен в герольдмейстерскую контору для смотра, где и показал, что «российской грамоте и писать обучен... желает-де он, Феодор, в Морской кадетский корпус в кадеты».

Морской кадетский корпус располагался в Санкт-Петербурге, на углу набережной Большой Невы и 12-й линии Васильевского острова. В феврале 1761 года туда был зачислен Феодор Ушаков, но дяди своего в Александро-Невском монастыре уже не застал – монах Феодор был в Санаксаре, на берегу Мокши, в Тамбовской провинции.

Ко времени поступления Феодора Ушакова Морской корпус представлял собою еще не настроившееся для правильной учебной жизни заведение. Науки преподавались достаточно хорошо, чтобы образовать исправного морского офицера, но внутреннего порядка, должного наблюдения за нравственностью юношей не было. Кадеты были предоставлены самим себе, и при склонности подростков к подражанию и молодечеству дурные товарищи могли иметь большее влияние, чем хорошие. Кроме того, много надежд в деле воспитания возлагалось на розгу. Но неблагоприятные школьные условия не отразились на юноше Феодоре; добрые свойства его характера, принесенные им в корпус из родной семьи, оградили его от порчи. Будущий адмирал, отличаясь хорошей учебой и доброй нравственностью, прилежно постигал преподаваемые ему науки, особую склонность проявляя к арифметике, навигации и истории, и через пять лет успешно, одним из лучших, окончил Морской корпус, получил офицерский чин и был приведен к присяге:

«Аз, Феодор Ушаков, обещаюся и клянуся Всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием в том, что хощу и должен ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ моей всемилостивейшей Государыне ИМПЕРАТРИЦЕ ЕКАТЕРИНЕ АЛЕКСЕЕВНЕ САМОДЕРЖИЦЕ и ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА любезнейшему Сыну Государю Цезаревичу и Великому Князю Павлу Петровичу, законному всероссийскаго престола Наследнику, верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови... В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий!».

Вся последующая жизнь Феодора Феодоровича стала подтверждением того, что он ни в чем не изменил данной им присяге.

После выпуска из Морского корпуса Феодора Ушакова направили на флот Балтийского моря. Северные моря редко бывают спокойными, и для молодого офицера это была хорошая морская школа. Первые годы службы на флоте прошли в интенсивной учебе под руководством опытных моряков. Благодаря своему усердию, пытливости ума, ревностному отношению к делу и высоким душевным качествам, молодой мичман Феодор Ушаков успешно прошел эту первую школу морской практики и был переведен на юг, в Азовскую флотилию.

В конце ХVII – начале ХVIII века выдвинулась государственная задача возвращения России побережья Черного моря. В 1775 году, при императрице Екатерине II, было принято решение о создании на Черном море регулярного линейного флота. В 1778 году, в тридцати верстах выше устья Днепра, недалеко от урочища Глубокая пристань было устроено адмиралтейство, основаны порт и город Херсон. Началась работа по сооружению эллингов под корабли, однако из-за больших трудностей с доставкой леса из глубинных районов России строительство затянулось. Дело начало поправляться лишь с прибытием офицеров и команд на строившиеся корабли. В августе 1783 года в Херсон прибыл и капитан второго ранга Феодор Ушаков.

В это же время в городе началась эпидемия чумы. В Херсоне был установлен карантин. В то время считалось, что чума распространяется по воздуху. Для отгнания морового поветрия на улицах разводили костры, окуривали жилища, но эпидемия усиливалась. Несмотря на сложную военную обстановку, требовавшую продолжения строительства кораблей, был дан приказ полностью прекратить работы и все силы направить на борьбу с чумой.

Все команды были выведены в степь. Не хватало лекарей, их обязанности принимали на себя командиры. Капитан Феодор Ушаков стал твердо устанавливать особый карантинный режим. Всю свою команду он разделил на артели. У каждой имелась своя палатка из камыша, по сторонам которой были установлены козлы для проветривания белья. На значительном удалении располагалась больничная палатка. Если в артели появлялся заболевший, его немедленно отправляли в отдельную палатку, а старую вместе со всеми вещами сжигали. Остальные артельщики переводились на карантин. Общение одной артели с другой было строго запрещено. Ушаков сам неустанно за всем этим следил. В результате энергичных действий Феодора Ушакова в его команде чума исчезла на четыре месяца раньше, чем в других. В самое тяжелое по напряженности время эпидемии он никого не посылал в госпиталь, переполненный больными, и спас от смерти многих, пользуя их при команде. Здесь проявились, конечно, его исключительные способности решать самые трудные и неожиданные задачи; но, главным образом, здесь сказалась великая любовь Феодора Ушакова к ближним своим, любовь милующая, сострадательная, подсказывавшая ему наиболее верные решения.

За умелые действия и проявленные при этом старания Феодор Ушаков был произведен в капитаны первого ранга и награжден своим первым орденом святого Владимира четвертой степени.

Трактатом между Россией и Турцией от 28 декабря 1783 года Крым был окончательно присоединен к России. И тогда же Екатериной II был издан указ об устройстве на южных рубежах новых укреплений, среди которых необходимо было выстроить и «крепость большую Севастополь, где ныне Ахтияр и где должны быть Адмиралтейство, верфь для первого ранга кораблей, порт и военное селение». В августе 1785 года в Севастополь из Херсона на 66-пушечном линейном корабле «Святой Павел» прибыл капитан первого ранга Феодор Ушаков.

11 августа 1787 года Турция объявила войну России. Для ведения боевых действий были развернуты две армии: Екатеринославская под предводительством генерал-фельдмаршала Г. А. Потемкина-Таврического и Украинская генерал-фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского. На первое время им предписывалось лишь охранять российские границы, и только Севастопольскому флоту было велено действовать решительно. Вскоре произошла первая генеральная баталия. Турецкий флот насчитывал семнадцать линейных кораблей и восемь фрегатов, а в русской эскадре, авангардом которой командовал капитан бригадирского ранга Феодор Ушаков, было всего два линейных корабля и десять фрегатов. 29 июня 1788 года противники обнаружили друг друга и, находясь во взаимной близости, старались занять выгодную позицию и сохранить линию баталии. Но 3 июля у острова Фидониси бой стал неизбежен. Турецкий флот всей мощью своей линии стал спускаться на русские корабли. И тут авангардный отряд Ушакова, «употребив старание и искусство», прибавил парусов и решительным маневром лишил возможности командующего турецким флотом Эски-Гассана охватить русские корабли и взять их на абордаж. Вместе с тем Ушаков отрезал от основных сил два передовых турецких корабля. Те, в свою очередь, обнаружив свое гибельное положение, не дожидаясь никакого сигнала, бросились спасаться бегством «с великой поспешностью». Эски-Гассан вынужден был пуститься вдогонку своим кораблям. Победа была за русской эскадрой.

Это сражение хоть и не имело существенного влияния на дела всей кампании, но было примечательно в другом. Впервые в открытом бою малочисленный русский флот одержал победу над превосходящими силами противника. Начальствуя только авангардом, Феодор Ушаков в действительности руководил боем всей эскадры, и его личная храбрость, искусное владение тактикой, выдающиеся качества командира и высокий духовный облик решили сражение в нашу пользу. Это была прежде всего духовная победа, в которой христианское самоотвержение исполнило силой воинское искусство. Вера в вечную жизнь, несомненное упование на помощь Божию и, следовательно, неустрашимость перед неприятелем – вот что было решающим во флотоводческом таланте Феодора Ушакова. По своему смирению и отсутствию тщеславия Феодор Ушаков в донесении не себе приписал успех, но отдал должное мужеству и стремлению к победе своих подчиненных: «Все находящиеся в команде вверенного мне корабля «Святого Павла» господа обер-офицеры и нижних чинов служители каждый по своему званию определенные от меня им должности исполняли с таким отменным старанием и храбрым духом, что за необходимый долг почитаю отнесть им всякую за то достойную похвалу...»

Закончился первый год войны, в который сокрушились турецкие морские силы, а молодой Черноморский флот одержал решительную победу, приведя Оттоманскую Порту «в чрезвычайный страх и ужас». Феодор Ушаков, получив чин контр-адмирала, был назначен в начале 1790 года командующим Черноморским флотом. Князь Потемкин писал Императрице: «Благодаря Бога, и флот и флотилия наши сильней уже турецких. Есть во флоте Севастопольском контр-адмирал Ушаков. Отлично знающ, предприимчив и охотник к службе. Он мой будет помощник». А в боевой инструкции князя Потемкина Феодору Ушакову говорилось: «Требуйте от всякого, чтоб дрались мужественно или, лучше скажу, по-черноморски; чтоб были внимательны к исполнению повелений и не упускали полезных случаев... Бог с вами! Возлагайте твердую на Него надежду. Ополчась Верою, конечно победим. Молю Создателя и поручаю вас ходатайству Господа нашего Иисуса Христа!».

С таковым напутствием служил православный воин Феодор Ушаков, умножая славу любезного Отечества.

В начале июля 1790 года, недалеко от Керченского пролива, произошло очередное сражение, в котором эскадра Ушакова вновь одержала блистательную победу. «Я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей, – писал Ушаков. – Они стреляли в неприятельский корабль не часто и с такою сноровкою, что, казалось, каждый учится стрелять по цели». Конечно, такая неустрашимость и спокойствие духа, проявленные участниками боя, говорят о великом примере их предводителя. Екатерина II писала князю Потемкину: «Победу Черноморского флота над Турецким мы праздновали вчера молебствием у Казанской... Контр-адмиралу Ушакову великое спасибо прошу от меня сказать и всем его подчиненным».

После поражения при Керчи разбросанный по всему морю турецкий флот вновь стал собираться в единую эскадру. Султан Селим III для верности дал в помощь командующему турецким флотом Гуссейн-паше опытного адмирала Саид-бея, намереваясь переломить ход событий в пользу Турции. Но одно дело намерения, а другое – встреча лицом к лицу с русским православным воинством. Утром 28 августа турецкий флот стоял на якоре между Гаджибеем (впоследствии Одессой) и островом Тендра. И вдруг со стороны Севастополя Гуссейн обнаружил идущий под всеми парусами российский флот. Появление русской эскадры Ушакова привело турок в чрезвычайное замешательство. Несмотря на превосходство в силах, они спешно стали рубить канаты и в безпорядке отходить к Дунаю. Ушаков, справедливо полагая, что в нравственном отношении половина победы на его стороне, приказал нести все паруса и, подойдя к противнику на дистанцию картечного выстрела, обрушил всю мощь бортовой артиллерии на передовую часть турецкого флота. Флагманский корабль Ушакова «Рождество Христово» вел бой с тремя кораблями противника, заставив их выйти из линии. Российские суда храбро следовали примеру своего предводителя. Замешательство турок возрастало с каждой минутой. Теснимые русскими судами передовые неприятельские корабли принуждены были пуститься в бегство. Флагманский корабль Саид-бея 74-пушечный «Капудания», будучи сильно поврежденным, отстал от турецкого флота. Русские корабли окружили его, но он продолжал храбро защищаться. Тогда Ушаков, видя безполезное упорство неприятеля, направил к нему «Рождество Христово», подошел на расстояние тридцати сажен и сбил с него все мачты; затем встал бортом против носа турецкого флагмана, готовясь к очередному залпу. В это время «Капудания» спустил флаг.

«Люди неприятельского корабля, – докладывал впоследствии Ушаков, – выбежав все наверх, на бак и на борта, и поднимая руки кверху, кричали на мой корабль и просили пощады и своего спасения. Заметя оное, данным сигналом приказал я бой прекратить и послать вооруженные шлюпки для спасения командира и служителей, ибо во время бою храбрость и отчаянность турецкого адмирала трехбунчужного паши Саид-бея были столь безпредельны, что он не сдавал своего корабля до тех пор, пока не был весь разбит до крайности». Когда русские моряки с объятого пламенем «Капудании» сняли капитана, его офицеров и самого Саид-бея, корабль взлетел на воздух вместе с оставшимся экипажем и казной турецкого флота. Взрыв огромного флагманского корабля на глазах у всего флота произвел на турок сильнейшее впечатление и довершил победу, добытую Ушаковым при Тендре.

Cам же Феодор Феодорович ясно понимал: победы нашему воинству дарует Господь, и без помощи Божией все умение человеческое «ничтоже есть». Знал, что в России, на берегу реки Мокши, в Санаксарской святой обители возносит молитвы о нем старец Феодор, в этот год приблизившийся к исходу от земного своего бытия. По возвращении в Севастополь командующим флотом Феодором Ушаковым был дан приказ, в котором говорилось: «Выражаю мою наипризнательнейшую благодарность и рекомендую завтрашний день для принесения Всевышнему моления за столь счастливо дарованную победу; всем, кому возможно с судов, и священникам со всего флота быть в церкви Св. Николая Чудотворца в 10 часов пополуночи и по отшествии благодарственного молебна выпалить с корабля «Рождества Христова» из 51 пушки».

В 1791 году русско-турецкая война завершилась блистательной победой контр-адмирала Феодора Ушакова у мыса Калиакрия. Турция намеревалась нанести решительный удар России, чтобы принудить ее к заключению выгодного для Турции мира. Султан призвал на помощь флот из африканских владений, прославившийся под предводительством алжирца Сеит-Али. Сеит-Али хвастливо пообещал виновника недавних поражений Турции контр-адмирала Ушакова привести в Константинополь в цепях. Предстояло генеральное сражение; это сознавалось всем нашим флотом. «Молитесь Богу! – писал князь Потемкин Ушакову. – Господь нам поможет, положитесь на Него; ободрите команду и произведите в ней желание к сражению. Милость Божия с вами!». 31 июля на подходах к мысу Калиакрия Ушаков обнаружил турецкий флот, стоявший в линии на якоре под прикрытием береговых батарей. Появление русской эскадры было для турок полной неожиданностью – их охватила паника. Турки в спешке стали рубить канаты и ставить паруса. При этом несколько кораблей, не справившись с управлением на крутой волне при порывистом ветре, столкнулись друг с другом и получили повреждения. Ушаков, будучи на ветре и пользуясь неразберихой в стане неприятеля, принял изумительное по находчивости решение и повел свой флот между турецкими кораблями и безпрестанно палящей береговой батареей, отрезая корабли от берега. Бой разгорелся с потрясающей силою. Боевая линия турок была разбита, их корабли были настолько стеснены, что били друг в друга, укрываясь один за другого. Ушаков на флагманском корабле «Рождество Христово» погнался за пытавшимся уйти Сеит-Али и, сблизившись с ним, атаковал его. Первым же ядром с русского флагмана на алжирском корабле вдребезги разнесло фор-стеньгу, щепа от которой отлетела в Сеит-Али, тяжело ранив его в подбородок. Окровавленный алжирский предводитель, не так давно похвалявшийся пленением Ушакова, был унесен с палубы в каюту. Русские корабли, окружив противника, буквально осыпали его ядрами. Турецкий флот был «совершенно уже разбит до крайности» и в очередной раз бежал с поля боя. Наступившая темнота, пороховой дым и перемена ветра спасли его от полного разгрома и пленения. Весь турецкий флот, лишившийся двадцати восьми судов, разбросало по морю. Большая часть экипажей была перебита, в то время как на русских кораблях потери были незначительны. А в Константинополе, не имея известий о происшедшем морском сражении, праздновали курбан-байрам и радовались; но вскоре «сверх чаяния сия радость обратилась в печаль и страх», вызванные появлением у крепостей Босфора остатков эскадры «славного алжирца» Сеит-Али: вид пришедших пяти его линейных кораблей и пяти других малых судов был ужасен, «некоторые из оных без мачт и так повреждены, что впредь служить на море не могут»; палубы были завалены трупами и умирающими от ран; в довершение всего корабль самого Сеит-Али, войдя на рейд, стал на виду у всех тонуть и пушечными залпами просить о помощи...

«Великий! Твоего флота больше нет», – доложили турецкому султану. Тот был настолько напуган увиденным зрелищем и известием о сокрушительном поражении своего флота, что немедленно поспешил заключить мир с Россией.

29 декабря 1791 года в Яссах был подписан мирный договор. Российское государство, укрепив свои позиции на юге, «твердою ногою встало на завоеванных им берегах Черного моря».

За столь знаменитую победу контр-адмиралу Феодору Ушакову пожалован был орден святого Александра Невского.

Еще в начале войны Феодор Ушаков принял главное начальство над портом и городом Севастополем. По заключении мира с Турцией он немедленно приступил к починке кораблей, постройке разных мелких судов; по его распоряжениям и при неустанном личном участии на берегах бухт строились пристани. Трудно было с размещением на берегу матросов и прочих нижних чинов: они жили в хижинах и казармах, находившихся в низменных местах бухты, где от гнилого воздуха, исходящего от болот Инкермана, люди часто болели и умирали. Феодор Феодорович, как и в период борьбы с чумой в Херсоне, стал принимать самые решительные меры к прекращению болезней. В удобных, возвышенных и наиболее здоровых местах им были построены казармы, госпиталь. Он заботился и об устройстве дорог, рынков, колодцев и вообще снабжении города пресной водою и жизненными припасами... Небольшая соборная церковь Святителя Николая, покровителя в море плавающих, была им перестроена и значительно увеличена. Бывало, что из казенных сумм, определяемых на содержание Черноморского флота, те или иные поставлялись несвоевременно – тогда Ушаков выдавал из собственных денег по несколько тысяч в контору Севастопольского порта, чтобы не останавливать производства работ; «он чрезвычайно дорожил казенным интересом, утверждая, что в собственных деньгах должно быть щедрым, а в казенных скупым, – и правило сие доказывал на деле».

Освободясь на время от ратных дел, прославленный адмирал, который «к вере отцов своих оказывал чрезвычайную приверженность», имел теперь возможность более предаваться молитве: сохранилось драгоценное свидетельство о его жизни в Севастополе, когда он «каждый день слушал заутреню, обедню, вечерню и перед молитвами никогда не занимался рассматриванием дел военно-судных; а произнося приговор, щадил мужа, отца семейства многочисленного; и был исполненный доброты необыкновенной...» В начале 1793 года он призван был императрицею в Петербург. Екатерина II пожелала видеть героя, стяжавшего такую громкую славу, и «встретила в нем человека прямодушного, скромного, мало знакомого с требованиями светской жизни». За заслуги перед престолом и Отечеством Екатерина II поднесла ему в дар необыкновенной красоты золотой складень-крест с мощами святых угодников. В том же году Феодору Ушакову был пожалован чин вице-адмирала.

В 1796 г. на российский престол вступил император Павел I.

Это было время, когда революционная Франция, поправ законы Божеские и человеческие и умертвив монарха, «обратилась к завоеванию и порабощению соседних держав». Вице-адмирал Ушаков получил приказ привести в боевую готовность Черноморский флот. Сложность обстановки для России заключалась в том, что не было никакой ясности, от какого противника – Турции или Франции – защищать южные рубежи. Франция подстрекала Турцию к войне с Россией, и туркам, конечно же, хотелось возвратить отторгнутые Россией земли; но, с другой стороны, соседство на Балканах с французами становилось для Оттоманской Порты куда более опасным, чем потеря Крыма. Вскоре султан Селим III принял предложение российского императора о союзе против Франции и обратился к Павлу I с просьбой о присылке вспомогательной эскадры. В связи с этим вице-адмиралу Ушакову был доставлен высочайший рескрипт: «Коль скоро получите известие, что французская эскадра покусится войти в Черное море, то немедленно, сыскав оную, дать решительное сражение, и МЫ надеемся на ваше мужество, храбрость и искусство, что честь НАШЕГО флага соблюдена будет...» В начале августа 1798 года, находясь вблизи Севастопольского рейда с вверенной ему эскадрой, Феодор Ушаков получил высочайшее повеление «тотчас следовать и содействовать с турецким флотом противу зловредных намерений Франции, яко буйнаго народа, истребившего не токмо в пределах своих веру и Богом установленное правительство и законы... но и у соседственных народов, которые по несчастию были им побеждены или обмануты вероломническими их внушениями...» Взяв курс на Константинополь, российская эскадра скоро приблизилась к Босфору, и этого оказалось достаточным, чтобы Порта немедленно объявила войну республиканской Франции.

Турция встречала русские суда на удивление дружелюбно. Поразила турок опрятность, строгий порядок на русских судах. Один из влиятельных вельмож на встрече у визиря заметил, что «двенадцать кораблей российских менее шуму делают, нежели одна турецкая лодка; а матросы столь кротки, что не причиняют жителям никаких по улицам обид». И облик, и весь дух русских моряков были удивительны туркам. Российская эскадра пробыла в Константинополе две недели; 8 сентября, «дав туркам опыт неслыханного порядка и дисциплины», она снялась с якоря и при благополучном ветре направила свой путь к Дарданеллам, к месту соединения с турецким флотом. Командующим объединенными силами назначен был вице-адмирал Ушаков. Турки, на собственном опыте зная его искусство и храбрость, полностью доверили ему свой флот, а капудан-паша Кадыр-бей именем султана обязан был почитать российского вице-адмирала «яко учителя».

Так началась знаменитая средиземноморская кампания вице-адмирала Феодора Ушакова, в которой он показал себя не только как великий флотоводец, но и как мудрый государственный деятель, милосердный христианин и благодетель освобожденных им народов.

Первой задачей эскадры было взятие Ионических островов, расположенных вдоль юго-западного побережья Греции, главный из которых – Корфу, имея и без того мощнейшие в Европе бастионы, был еще значительно укреплен французами и считался неприступным. Коренные жители занятых французами островов были православными греками, а на Корфу находилась (пребывающая и доныне) великая христианская святыня – мощи святителя Спиридона Тримифунтского. Феодор Ушаков поступил премудро: он, прежде всего, обратился с письменным воззванием к жителям островов, призывая их содействовать в «низвержении несносного ига» безбожников-французов. Ответом была повсеместная вооруженная помощь населения, воодушевленного прибытием русской православной эскадры. Как ни сопротивлялись французы, наш десант решительными действиями освободил остров Цериго, затем Занте...

Когда французский гарнизон на острове Занте сдался, то «на другой день главнокомандующий вице-адмирал Ушаков, вместе с капитанами и офицерами эскадры, съехал на берег для слушания благодарственного молебна в церкви св. чудотворца Дионисия. Звоном колоколов и ружейной пальбой приветствованы были шлюпки, когда приближались к берегу; все улицы украсились выставленными в окнах русскими флагами – белыми с синим Андреевским крестом, и почти все жители имели такие же флаги в руках, безпрестанно восклицая: «Да здравствует государь наш Павел Петрович! Да здравствует избавитель и восстановитель православной веры в нашем Отечестве!» На пристани вице-адмирал принят был духовенством и старейшинами; он последовал в соборную церковь, а после богослужения прикладывался к мощам святого Дионисия, покровителя острова Занте; жители повсюду встречали его с особенными почестями и радостными криками; по следам его бросали цветы; матери, в слезах радости, выносили детей, заставляя их целовать руки наших офицеров и герб российский на солдатских сумках. Женщины, а особливо старые, протягивали из окон руки, крестились и плакали», – так записывал очевидец.

То же было и при острове Кефалония: «...жители везде поднимали русские флаги и способствовали десантным войскам отыскивать французов, скрывшихся в горах и ущельях; а когда остров был взят, местный архиерей и духовенство с крестами, все дворянство и жители, при колокольном звоне и пальбе из пушек и ружей, встретили начальника русского отряда и командиров судов, когда они съехали на берег».

Но между тем с самого начала совместной кампании, особенно когда перешли к военным действиям, выяснилось, что от турецкой вспомогательной эскадры помощи было менее, чем неприятностей и хлопот. Турки при всех льстивых заверениях и готовности сотрудничать были настолько неорганизованны и дики, что вице-адмирал должен был держать их позади своей эскадры, стараясь не подпускать к делу. Это была обуза, о которой, впрочем, будучи главнокомандующим, он обязан был заботиться, то есть кормить, одевать, обучать воинскому ремеслу, чтоб использовать хотя бы отчасти. Местное население открывало двери русским – и захлопывало их перед турками. Феодору Феодоровичу приходилось непросто, и он проявил много рассудительности, терпения, политического такта, чтобы соблюсти союзные договоренности и удержать турок от присущих им безобразий – главным образом, от необузданного варварства и жестокости. Особенно не нравилось туркам милостивое обращение русских с пленными французами. Когда Феодор Ушаков принял первых пленных на острове Цериго, турецкий адмирал Кадыр-бей просил его о позволении употребить против них военную хитрость. «Какую?» – спросил Ушаков. Кадыр-бей отвечал: «По обещанию Вашему, французы надеются отправиться в отечество и лежат теперь спокойно в нашем лагере. Позвольте мне подойти к ним ночью тихо и всех вырезать». Сострадательное сердце Феодора Ушакова, конечно же, отвергло сию ужасающую жестокость, – чему турецкий адмирал крайне дивился... Но особенно много хлопот доставлял Ушакову хитрый и коварный Али-паша, командовавший сухопутными турецкими войсками и привыкший безнаказанно безчинствовать на греческом и албанском побережьях.

10 ноября 1798 года Феодор Ушаков в донесении писал: «Благодарение Всевышнему Богу, мы с соединенными эскадрами, кроме Корфу, все прочие острова от рук зловредных французов освободили». Собрав все силы при Корфу, главнокомандующий начал осуществлять блокаду острова и подготовку к штурму этой мощнейшей в Европе крепости. Блокада, вся тягота которой пала на одну русскую эскадру, проходила в условиях для наших моряков самых неблагоприятных. Прежде всего, последовали значительные перебои с поставкой продовольствия и амуниции, а также и материалов, необходимых для текущего ремонта судов, – все это по договору обязана была делать турецкая сторона, однако сплошь и рядом возникали несоответствия, происходившие от злоупотреблений и нерадения турецких чиновников. Эскадра была «в крайне бедственном состоянии». Турецкие должностные лица, которые обязаны были предоставить в срок десантные войска с албанского берега общим числом до четырнадцати тысяч человек и даже «столько, сколько главнокомандующий от них потребует», в действительности собрали лишь треть обещанного, так что в донесении государю вице-адмирал Ушаков писал: «Если бы я имел один только полк российского сухопутного войска для десанта, непременно надеялся бы я Корфу взять совокупно вместе с жителями, которые одной только милости просят, чтобы ничьих других войск, кроме наших, к тому не допускать». Помимо неурядиц с союзниками, блокада осложнялась также и упорным сопротивлением французов, да еще и зима в тот год была необыкновенно сурова на юге Европы. «Наши служители, – писал в донесении Ушаков, – от ревности своей и желая угодить мне, оказывали на батареях необыкновенную деятельность: они работали и в дождь, и в мокроту, или же обмороженные в грязи, но все терпеливо сносили и с великой ревностию старались». Сам адмирал, поддерживая дух своих моряков, подавал пример неутомимой деятельности. «День и ночь пребывал он на корабле своем в трудах, обучая матросов к высадке, к стрельбе и ко всем действиям сухопутного воина», – писал участник тех событий капитан-лейтенант Егор Метакса. Наконец, все было готово для штурма, и на общем совете положено было исполнить это при первом удобном ветре. Войскам дана была боевая инструкция, которую вице-адмирал Феодор Ушаков закончил словами: «...поступать с храбростию, благоразумно и сообразно с законами. Прошу благословения Всевышняго и надеюсь на ревность и усердие господ командующих».

Благоприятный ветер подул 18 февраля, и в семь часов пополуночи начался штурм. Первоначально удар был обрушен на остров Видо, с моря прикрывавший главную крепость. В описании Егора Метаксы читаем: «Безпрерывная страшная стрельба и гром больших орудий приводили в трепет все окрестности. Остров Видо был весь взорван картечами, и не только окопы, не осталось дерева, которое не было бы повреждено сим ужасным железным градом». В решительных случаях Феодор Ушаков подавал собою пример: так и теперь, сигналом приказавши всем судам продолжать свои действия несмотря на движение флагмана, сам подошел вплотную к берегу против сильнейшей батареи французов и через короткое время сбил эту батарею, у которой «в печах было множество приготовленных каленых ядер», и она ими палила. «Турецкие же корабли и фрегаты – все были позади нас и не близко к острову; если они и стреляли на оный, то чрез нас, и два ядра в бок моего корабля посадили...» – писал впоследствии адмирал. «Остров усеян был нашими ядрами, сильною канонадою все почти батареи его истреблены и обращены в прах». В то же время на флагманском корабле «Святой Павел» был поднят сигнал к высадке десанта, заблаговременно посаженного на гребные суда. Под прикрытием корабельной артиллерии десант утвердился между вражескими батареями и пошел к середине острова. Турки, входившие в состав десанта, озлобленные упорным сопротивлением французов, принялись резать головы всем пленным, попавшимся в их руки. Происходили жестокие сцены, подобные следующей, описанной очевидцем: «Наши офицеры и матросы кинулись вслед за турками, и так как мусульманам за каждую голову выдавалось по червонцу, то наши, видя все свои убеждения не действительными, начали собственными деньгами выкупать пленных. Заметив, что несколько турок окружили молодого француза, один из наших офицеров поспешил к нему в то самое время, когда несчастный развязывал уже галстух, имея перед глазами открытый мешок с отрезанными головами соотечественников. Узнав, что за выкуп требовалось несколько червонцев, но не имея столько при себе, наш офицер отдает туркам свои часы – и голова француза осталась на плечах...» Увещания и угрозы не могли привести турок к послушанию; тогда командир русских десантников составил каре из людей своего отряда, чтобы в середине его укрывать пленных, и тем спасена была жизнь весьма многих. Впоследствии Егор Метакса писал: «Русские и здесь доказали, что истинная храбрость сопряжена всегда с человеколюбием, что победа венчается великодушием, а не жестокостью, и что звание воина и христианина должны быть неразлучны».

К двум часам пополудни остров Видо был взят. На следующий день, 19 февраля 1799 года, пала и крепость Корфу. Это был день великого торжества адмирала Феодора Ушакова, торжества его военного таланта и твердой воли, поддержанных храбростью и искусством его подчиненных, их доверием к своему победоносному предводителю и его уверенностью в их непоколебимое мужество. Это был день торжества русского православного духа и преданности своему отечеству. Взятый в плен «генерал Пиврон был объят таким ужасом, что за обедом у адмирала не мог удержать ложки от дрожания рук и признавался, что во всю свою жизнь не видал ужаснейшего дела». Узнав о победе при Корфу, великий русский полководец Суворов воскликнул: «Ура! Русскому флоту! Я теперь говорю сам себе: зачем не был я при Корфу хотя мичманом?».

На другой день после сдачи крепости, когда главнокомандующему привезены были на корабль «Святой Павел» французские флаги, ключи и знамя гарнизона, он сошел на берег, «торжественно встреченный народом, не знавшим границ своей радости и восторга, и отправился в церковь для принесения Господу Богу благодарственного молебствия... А 27 марта, в первый день Святой Пасхи, адмирал назначил большое торжество, пригласивши духовенство сделать вынос мощей угодника Божиего Спиридона Тримифунтского. Народ собрался со всех деревень и с ближних островов. При выносе из церкви святых мощей расставлены были по обеим сторонам пути, по которому пошла процессия, русские войска; гробницу поддерживали сам адмирал, его офицеры и первые чиновные архонты острова; святые мощи обнесены были вокруг крепостных строений, и в это время отовсюду производилась ружейная и пушечная пальба... Всю ночь народ ликовал».

Император Павел I за победу при Корфу произвел Феодора Ушакова в адмиралы. Это была последняя награда, полученная им от своих государей.

Воздав благодарение Богу, Феодор Феодорович продолжил выполнение возложенных на него задач. Требовалось образовать на освобожденных островах новую государственность, и адмирал Ушаков, как полномочный представитель России, не поступаясь своими христианскими убеждениями, сумел создать на Ионических островах такую форму правления, которая обезпечила всему народу «мир, тишину и спокойствие». «Люди всех сословий и наций, – обращался он к жителям островов, – чтите властное предназначение человечности. Да прекратятся раздоры, да умолкнет дух вендетты, да воцарится мир, добрый порядок и общее согласие!..». Феодор Ушаков, будучи верным слугой Царю и Отечеству, ревностно отстаивал интересы России и в то же время как христианин, как человек «доброты необыкновенной», он движим был искренним желанием дать греческому населению – друзьям России, единоверцам, недавним соратникам в освобождении островов «от зловредных и безбожных французов» – спокойствие и благополучие. Так образовалась Республика Семи Соединенных Островов – первое греческое национальное государство Нового времени. Феодор Ушаков, показавший здесь себя великим сыном России, говорил впоследствии, что «имел счастие освобождать оные острова от неприятелей, установлять правительства и содержать в них мир, согласие, тишину и спокойствие...».

В то же время попущением Божиим пришлось Феодору Феодоровичу претерпеть великие нравственные страдания. Прежде всего некоторые турецкие военачальники, разгневанные строгими мерами русского адмирала, решительно пресекавшего жестокости и кощунства турок, грабивших церкви и разорявших иконостасы, начали клеветать на Феодора Ушакова, обвиняя его перед русским посланником в Константинополе Томарой в том, что адмирал-де неправильно распределяет между союзными эскадрами призовые, полученные за победу, к тому же присваивая их себе... Честный и нестяжательный Феодор Феодорович должен был объясняться. Со скорбью писал он посланнику: «Я не интересовался нигде ни одной полушкою и не имею надобности; Всемилостивейший Государь мой Император и Его Султанское Величество снабдили меня достаточно на малые мои издержки. Я не живу роскошно, потому и не имею ни в чем нужды, и еще уделяю бедным, и для привлечения разных людей, которые помогают нам усердием своим в военных делах. Я не имею этой низости, как злословит меня капудан-паша...». И в другом письме: «Все сокровища в свете меня не обольстят, и я ничего не желаю и ничего не ищу от моего малолетства; верен Государю и Отечеству, и один рубль, от Монаршей руки полученный, почитаю превосходнейше всякой драгоценности, неправильно нажитой».

Было и другое: лучшие качества Феодора Ушакова как воина-христианина, например, его милосердие к пленным, входили в конфликт с интересами государственной власти; сколько сердечной боли должен был испытывать адмирал, которому вышеупомянутый В.С. Томара, называя его «наш добрый и честный Феодор Феодорович», препровождал секретное распоряжение, в коем, «при изъявлении душевного почтения к полезным и славным трудам» адмирала, ему разъяснялось, «что намерение Высочайшего Двора есть стараться чем можно более раздражить взаимно Порту и Францию; следственно, соблюдая... в рассуждении французов правила войны, вообще принятые, не должно понуждать турков к наблюдению их. Пущай они что хотят делают с французами... а [русским] обременяться пленными не следует и невозможно». И сколько было случаев, подобных этому!

И наконец, положение самой русской эскадры, которой необходимо было продолжать военные действия против французов, оставалось во многих отношениях тяжелым. Прежде всего, продовольствие, поставляемое турками из Константинополя, было весьма нехорошего качества, да и поставлялось не вовремя; эти «и прочие разные обстоятельства, – писал адмирал, – повергают меня в великое уныние и даже в совершенную болезнь. Изо всей древней истории не знаю и не нахожу я примеров, чтобы когда какой флот мог находиться в отдаленности без всяких снабжений и в такой крайности, в какой мы теперь находимся... Мы не желаем никакого награждения, лишь бы только служители наши, столь верно и ревностно служащие, не были бы больны и не умирали с голоду». Эти его слова, полные скорби и недоумения от происходящего, многого стоят. Что же помогло устоять русским морякам против стольких испытаний? Несомненно, их православный дух, их верность Царю и Отечеству, великий пример главнокомандующего и их всеобщая любовь к нему – «батюшке нашему Феодору Феодоровичу». Он всегда учил своих офицеров: «Запомните непреложное правило, что командир над кораблем почитается защитителем других и отцом всего экипажа».

А между тем миссия его в Средиземном море еще не закончилась. В Северной Италии русские под предводительством славного Суворова громили «непобедимую» армию французов. Суворов просил адмирала Ушакова с юга оказывать ему всемерную поддержку. И вот, находясь в теснейшем взаимодействии, они били французских республиканцев на суше и на море. Два великих сына России – они показали всему миру, что такое русское воинство. Отряды кораблей с десантом стремительными передвижениями по Адриатике и вдоль юго-западных берегов Италии наводили панику на французские гарнизоны. Но и тут не обошлось без козней: интриговали англичане, а их знаменитый контр-адмирал Горацио Нельсон всячески пытался досаждать Ушакову; слава русского флотоводца не давала покоя Нельсону. В переписке с своими друзьями он заявлял, что Ушаков «держит себя так высоко, что это отвратительно». Спокойная учтивость русского адмирала раздражала Нельсона: «Под его вежливой наружностью скрывается медведь...». И наконец, уже с полной откровенностью: «Я ненавижу русских...». Это чувствовал и сам Феодор Феодорович: «Зависть, быть может, против меня действует за Корфу... Что сему причиною? не знаю...». Тем временем русские моряки и десантники взяли город Бари, где отслужили благодарственный молебен у мощей Святителя Николая Чудотворца, затем Неаполь и 30 сентября 1799 года вошли в Рим.

Неаполитанский министр Мишуру, бывший при нашем отряде, с изумлением писал адмиралу Ушакову: «В промежуток 20 дней небольшой русский отряд возвратил моему государству две трети королевства. Это еще не всё, войска заставили население обожать их... Вы могли бы их видеть осыпанными ласками и благословениями посреди тысяч жителей, которые назвали их своими благодетелями и братьями... Конечно, не было другого примера подобного события: одни лишь русские войска могли совершить такое чудо. Какая храбрость! Какая дисциплина! Какие кроткие, любезные нравы! Здесь боготворят их, и память о русских останется в нашем отечестве на вечные времена».

Предстояло еще взятие Мальты, но тут на исходе 1799 года адмирал Феодор Ушаков получил приказ императора Павла I о возвращении вверенной ему эскадры на родину, в Севастополь...

Он еще несколько времени провел на Корфу, готовя эскадру к длительному пути, занимаясь делами местного управления, прощаясь с Островами. Он полюбил греков, и они сторицею платили ему тем же; они видели в нем друга и освободителя. «Безпрестанно слышу я просьбы и жалобы народные, и большей частью от бедных людей, не имеющих пропитания...» – и адмирал, будучи печальником народных нужд, старался с помощью Божией, насколько мог, способствовать улучшению их жизни. Жители Республики Семи Соединенных Островов прощались с адмиралом Феодором Ушаковым и его моряками, не скрывая слез, благодаря их и благословляя. Сенат острова Корфу назвал его «освободителем и отцом своим». «Адмирал Ушаков, освободя сии острова геройственною своею рукою, учредив отеческими своими благорасположениями соединение их, образовав нынешнее временное правление, обратил яко знаменитый освободитель все свое попечение на пользу и благоденствие искупленных им народов». На золотом, осыпанном алмазами мече, поднесенном ему, была надпись: «Остров Корфу – адмиралу Ушакову». На золотой медали от жителей острова Итака – «Феодору Ушакову, российских морских сил главному начальнику, мужественному освободителю Итаки». Столь же памятные и дорогие награды были и от других островов. Но адмирал, слишком хорошо уже узнавший превратности высшей политической жизни, покидал Ионические острова с чувством тревоги за их дальнейшую судьбу. На душе его было скорбно...

26 октября 1800 года эскадра адмирала Феодора Ушакова вошла в Севастопольскую бухту.

В ночь на 11 марта 1801 года заговорщиками был убит император Павел I. На российский престол взошел его сын Александр I. Политика России менялась. Вскоре адмирал Феодор Ушаков был переведен в Санкт-Петербург. При дворе возобладало мнение о ненужности большого флота для «сухопутной» России. Тогдашний морской министр высказывался о флоте, что «он есть обременительная роскошь», а другой деятель морского ведомства писал: «России нельзя быть в числе первенствующих морских держав, да в том и не представляется ни пользы, ни надобности». В 1804 году Феодор Феодорович составил подробнейшую записку о своем служении российскому флоту, в которой подытоживал свою деятельность: «Благодарение Богу, при всех означенных боях с неприятелем и во всю бытность онаго флота под моим начальством на море, сохранением Всевысочайшей Благости ни одно судно из онаго не потеряно и пленными ни один человек из наших служителей неприятелю не достался».

Обострялись болезни, усиливались душевные скорби. Но не забывал адмирал заботиться о ближних своих: в его дом в Петербурге часто приходили за помощью. Одних он снабжал деньгами, одеждой, за других, особо нуждающихся, ходатайствовал перед более имущими господами. Например, переписываясь с известным благотворителем графом Н.П. Шереметевым, построившим в Москве в память своей умершей жены Странноприимный дом, Феодор Феодорович не однажды обращался к нему с просьбами подобного характера: «Зная доброе расположение Ваше к спасительным делам и благодеянию, посылаю к Вашему Сиятельству двух странниц, пришедших из отдаленного края просить позволения о построении храма Божиего и устроении жилищ в пользу увечных и больных. По их бедности я содержу их в своем доме и одел их». Кроме того, он взял на себя покровительство и заботу об осиротевших племянниках.

Продолжая нести службу в должности главного командира Балтийского гребного флота, а кроме того, еще и начальника Петербургских флотских команд и председателя квалификационной комиссии «по производству в классные чины шкиперов, подшкиперов, унтер-офицеров и клерков Балтийских и Черноморских портов», образованной при Морском кадетском корпусе, Феодор Ушаков старался и эти обязанности исполнять с ревностью и усердием, как это вообще было ему свойственно в любом деле. С болью следил он за происходившим в Европе: близился к завершению один из этапов франко-русской войны, готовился мир в Тильзите; император Александр I сделается союзником Наполеона Бонапарта, а Ионические острова будут переданы «зловредным» французам. Феодору Феодоровичу предстояло пережить и это.

19 декабря 1806 года он подал императору прошение об отставке: «Душевные чувства и скорбь моя, истощившие крепость сил, здоровья, Богу известны – да будет воля Его святая. Все случившееся со мною приемлю с глубочайшим благоговением...». Эти слова, венчающие ратный подвиг, славное и многотрудное служение родному Отечеству, свидетельствуют, что непобедимый адмирал исполнен был смирения и покорности воле Божией, и благодарения Богу за все, – это были чувства истинно христианские.

Отойдя от служебных дел, он некоторое время жил в Санкт-Петербурге, продолжая покровительствовать племянникам, и готовился к переезду на постоянное и уже последнее место своей земной жизни. У него было несколько небольших деревень на родине в Ярославской губернии, был участок земли вблизи Севастополя... Душа адмирала, от младенчества взыскавшая Господа, просила покоя, уединения, молитвы. Он принял решение, исполненное глубокого смысла: он избрал для жительства тихую деревню Алексеевку, в Темниковском уезде, вблизи Санаксарского Рождество-Богородичного монастыря, где в годы его ратных подвигов молился о нем его родной дядя – преподобный Феодор. Несомненно, что молитвенное их общение никогда не прерывалось. Потому и устремилась сюда, к святой обители душа адмирала, что здесь подвизался о Господе и упокоился самый духовно близкий ему человек на земле. Монах и моряк – они оба были воинами Христовыми, оба делали одно дело: ревностно служили Господу – на том поприще, на которое Он их призвал.

Перед тем, как окончательно в 1810 году покинуть столицу, Феодор Феодорович, «памятуя час смертный с каковою незапностью оный приключается», написал завещание. Никогда не имевший своей семьи и своих детей, он все небогатые владения передал в собственность племянникам, «которых почитаю я вместо детей моих и о благе их стараюсь как собственный их отец». Сохранилось свидетельство тогдашнего настоятеля монастыря иеромонаха Нафанаила о завершающем периоде земной жизни Феодора Феодоровича: «Адмирал Ушаков, сосед и знаменитый благотворитель Санаксарской обители, по прибытии своем из Санкт-Петербурга, вел жизнь уединенную в собственном своем доме, в деревне Алексеевке, расстоянием от монастыря через лес версты три, который по воскресным и праздничным дням приезжал для богомолья в монастырь к службам Божиим во всякое время. В Великий пост живал в монастыре, в келлии, для своего пощения и приготовления к Св. Тайнам по целой седмице и всякую продолжительную службу с братией в церкви выстаивал неопустительно и слушал благоговейно; по временам жертвовал от усердия своего обители значительные благотворения; также бедным и нищим творил всегдашние милостивые подаяния и вспоможения».

Началась Отечественная война 1812 года. На борьбу с французами поднялся весь народ. В Тамбовской губернии, как и по всей России, создавались ополчения для защиты Отечества. На губернском собрании дворянства, в котором Феодор Феодорович не смог принять участия по болезни, он был избран большинством голосов начальником внутреннего тамбовского ополчения. Предводитель дворянства писал ему: «Долговременная опытность службы Вашей и отличное усердие перед Престолом Российской державы, Вами доказанные, да подадут дворянству твердые способы к ревностным подвигам на пользу общую, да подвигнут всех к благодетельным пожертвованиям и да вдохнут готовность в сердце каждого принять участие к спасению Отечества...» «За благосклонное, доброе обо мне мнение и за честь сделанную приношу всепокорнейшую мою благодарность, – отвечал адмирал. – С отличным усердием и ревностию желал бы я принять на себя сию должность и служить Отечеству, но с крайним сожалением за болезнью и великой слабостью здоровья принять ее на себя и исполнить никак не в состоянии и не могу». Но, между тем, вместе с темниковским соборным протоиереем Асинкритом Ивановым он устроил госпиталь для раненых, дав деньги на его содержание. Две тысячи рублей им было внесено на формирование 1-го Тамбовского пехотного полка. Все, что имел, отдавал он «на воспомоществование ближним, страждущим от разорения злобствующего врага...». Еще в 1803 году им были внесены двадцать тысяч рублей в Опекунский совет Санкт-Петербургского воспитательного дома; теперь он всю сумму с причитающимися на нее процентами передал в пользу разоренных войной: «Я давно имел желание все сии деньги без изъятия раздать бедствующим и странствующим, не имеющим жилищ, одежды и пропитания». Не только крестьяне окрестных деревень и жители города Темникова, но и из отдаленных мест приезжали к нему многие. С страдальцами, лишившимися имуществ, делился он тем, что имел; обремененных скорбию и унынием утешал непоколебимою надеждой на благость Небесного Промысла. «Не отчаивайтесь! – говорил он. – Сии грозные бури обратятся к славе России. Вера, любовь к Отечеству и приверженность к Престолу восторжествуют. Мне немного остается жить; не страшусь смерти, желаю только увидеть новую славу любезного Отечества!».

Остаток дней своих, по словам того же иеромонаха Нафанаила, адмирал провел «крайне воздержанно и окончил жизнь свою как следует истинному христианину и верному сыну Святой Церкви 1817 года октября 2-го дня и погребен по желанию его в монастыре подле сродника его из дворян, первоначальника обители сия иеромонаха Феодора по фамилии Ушакова же».

Отпевал Феодора Феодоровича в Спасо-Преображенской церкви города Темникова протоиерей Асинкрит Иванов, который за день до кончины праведника, в праздник Покрова Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, принимал его последнюю исповедь и причащал Святых Таин; когда гроб с телом усопшего адмирала при большом стечении народа был вынесен на руках из города, его хотели положить на подводу, но народ продолжал нести его до самой Санаксарской обители. Там встретила благоверного боярина Феодора монастырская братия. Феодор Феодорович был погребен у стены соборного храма, рядом с родным ему преподобным старцем, чтобы быть им отныне вместе навеки.

После праведной кончины Феодора Феодоровича прошло почти два столетия. Его подвижническая и высокодуховная жизнь, его добродетели не были забыты в родном отечестве. Его заветами жили русские воины и флотоводцы, православная русская армия.

Когда наступили времена гонений на Русскую Православную Церковь, Санаксарский монастырь, где упокоился Феодор Феодорович, был закрыт. Часовня, выстроенная над могилой адмирала, была до основания разрушена, честные его останки в 1930-е годы были осквернены безбожниками.

В годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов воинская слава Феодора Феодоровича Ушакова была вспомянута, его имя, наряду с именами святых благоверных князей-воинов Александра Невского и Димитрия Донского, вдохновляло к подвигу защитников Родины. Был учрежден боевой орден адмирала Ушакова, который стал высшей наградой для воинов-моряков.

Тогда же, в 1944 году, возник вопрос о месте погребения адмирала Ушакова. Была создана государственная комиссия, которая произвела раскопки на территории Санаксарского монастыря и вскрытие могилы адмирала Ушакова у стены соборного храма. Честные останки Феодора Феодоровича оказались нетленны, что было отмечено в соответствующем документе комиссии.

С этого времени могила Феодора Ушакова и, как следствие, весь Санаксарский монастырь находились под присмотром государственной власти, что предотвратило разрушение чтимой праведником обители.

В 1991 году Санаксарский монастырь был возвращен Русской Православной Церкви. К могиле праведника потянулись паломники и почитатели его памяти. В 2000 г. Патриарх Алексей II Благословил прославить его как местночтимого святого. Прославление состоялось 5 августа 2001 года в Санаксарском монастыре при участии православных иерархов, представителей государственной власти и высшего командования Военно-морского флота России и Украины.

Российский Флот приобрел своего небесного покровителя перед Богом о многострадальном Отечестве нашем.

В 2004 году на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви принято решение об общецерковном почитании праведного воина Феодора, непобедимого адмирала Российского флота.

По материалам "Азбука Веры"

:<?Ie ??G?? ce: normal; widows: 2; word-spacing: 0px; -webkit-text-stroke-width: 0px; text-decoration-style: initial; text-decoration-color: initial; margin-bottom: 6pt; text-align: justify;">В годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов воинская слава Феодора Феодоровича Ушакова была вспомянута, его имя, наряду с именами святых благоверных князей-воинов Александра Невского и Димитрия Донского, вдохновляло к подвигу защитников Родины. Был учрежден боевой орден адмирала Ушакова, который стал высшей наградой для воинов-моряков.

Тогда же, в 1944 году, возник вопрос о месте погребения адмирала Ушакова. Была создана государственная комиссия, которая произвела раскопки на территории Санаксарского монастыря и вскрытие могилы адмирала Ушакова у стены соборного храма. Честные останки Феодора Феодоровича оказались нетленны, что было отмечено в соответствующем документе комиссии.

С этого времени могила Феодора Ушакова и, как следствие, весь Санаксарский монастырь находились под присмотром государственной власти, что предотвратило разрушение чтимой праведником обители.

В 1991 году Санаксарский монастырь был возвращен Русской Православной Церкви. К могиле праведника потянулись паломники и почитатели его памяти. В 2000 г. Патриарх Алексей II Благословил прославить его как местночтимого святого. Прославление состоялось 5 августа 2001 года в Санаксарском монастыре при участии православных иерархов, представителей государственной власти и высшего командования Военно-морского флота России и Украины.

Российский Флот приобрел своего небесного покровителя перед Богом о многострадальном Отечестве нашем.

В 2004 году на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви принято решение об общецерковном почитании праведного воина Феодора, непобедимого адмирала Российского флота.

По материалам "Азбука Веры" https://azbyka.ru/

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Вт ноя 28, 2017 11:57 am

РУССКИЙ АРХИСТРАТИГ А.В.СУВОРОВ, 24.11.1730 - 18.05.1800
Государь Император Павел I, присваивая Суворову после Итальянской компании высшее воинское звание «генералиссимус», произнес удивительные слова: «Для других это много, для Суворова - мало. Ему быть ангелом!». В день торжественного празднования 100-летия памяти Александра Васильевича Суворова, великого полководца назвали Русским Архистратигом...
Архистратигом Воинств Небесных именуют Архангела Михаила. Ангельским чином православные называют чин иноческий. Монахи, подвигами поста и непрестанной молитвы стремятся уподобиться ангелам, достичь святости. Но Государь, считая, что Суворову - быть ангелом, подразумевал не известное ему желание Александра Васильевича уйти в Нило-Столобенскую пустынь, принять монашеский постриг. Император Павел I говорил о душе, о духовном устроении своего славного полководца. Суворов сумел за десятилетия непрерывных войн и походов, наполненных яростными сражениями и кровопролитными битвами, стяжать такую же молитву и смирение, что и монахи-молитвенники, которые долгие годы несут свой подвиг в иноческих обителях.
В том, что Александр Васильевич Суворов - величайший из русских полководцев, не сомневается ни один человек. Но, утверждение о том, что Суворов достоин прославления в лике святых Русской Православной Церковью, вызывает иногда недоумение. Да, говорят, Суворов великий полководец, но - святой?
Всем хорошо известно, что Александр Васильевич Суворов был глубоко верующим православным христианином. Никто не спорит и с тем, что победы, одержанные Суворовым, часто кажутся небывалыми, чудесными, что многое, совершенное суворовскими чудо-богатырями, явно превосходит человеческие силы. Благочестивый полководец, с молитвой побеждавший врагов - с этим, пожалуй, согласны все.
Но, услышав о возможности прославления Суворова, нам часто возражают: не всех же православных христиан, даже известных своей горячей и искренней верой, необходимо причислять к лику святых. И напоминают о том, что даже самые знаменитые полководцы, одержавшие величайшие победы во славу Отечества, никогда не прославлялись Церковью за подвиги на поле брани.
Так почему же в наши дни мы все же считаем возможным надеяться на прославление в лике святых Александра Васильевича Суворова? И есть ли основание для того, чтобы Александр Суворов был изображен на иконах рядом с небесными покровителями Русского воинства благоверными князьями Александром Невским, Димитрием Донским, Довмонтом Псковским, преподобным Ильей Муромцем и другими святыми витязями Руси?

«СУВОРОВ - ХРИСТОВ ВОИН»
Хорошо известно, что среди Русских святых, после преподобных и святителей, больше всего прославлено благоверных князей-воинов, с мечом в руке защищавших Русскую землю. Среди угодивших Богу и прославленных Церковью мирян, святых воинов - подавляющее большинство. Для русских защищать Отечество означало защищать и Веру Православную. Благоверные князья сражались с врагами с Запада - тевтонами, шведами, ляхами, - за которыми стоял латинский Рим. Сражались с врагами с Востока - агарянами. Отбивали натиск кочевников: от печенегов и половцев до монголо-татар, чьи нашествия из глубины азиатских степей постоянно накатывались на Русь. Затем отражали натиск Османской империи. Сражаясь с врагом, русские князья бились «За Землю Святорусскую, за Святые храмы Божии».
Не все храбрые и знаменитые русские князья, побеждавшие врагов на поле брани, причислены к лику святых. Но среди благоверных князей есть и князья-мученики: Василько Ростовский, Михаил Черниговский, Михаил Тверской, пострадавшие за Христа. Сегодня, к сожалению, имена многих русских князей, прославленных Церковью, не известны большинству наших соотечественников. Но двух святых князей - Александра Невского и Димитрия Донского знает каждый русский человек, даже далекий от Церкви. И во времена государственного атеизма было невозможно преподавать Русская историю, не называя эти имена.
Немыслима история России и без величайшего русского полководца Александра Васильевича Суворова, которому пришлось громить врагов и с Запада, и с Востока. Имена Суворова и святого Александра Невского воплощают не только память о великих победах и славе нашего Отечества. «Не в силе Бог, а в Правде» - с этими словами Александра Невского русские люди веками поднимались на защиту родной земли от нашествий. Отношение народа к войне было глубоко христианским, евангельским. Русскую Армию не случайно именовали христолюбивым воинством. Генералиссимус Александр Васильевич Суворов, как единодушно признают все военные историки и мыслители, своей жизнью и своими победами явил дух русского воина. Христолюбивого русского воина.
Нередко, вспоминая Александра Сергеевича Пушкина, произносят: «Пушкин - наше все», подразумевая значение великого поэта для Русской культуры. Говоря о Русской Армии, о ее воинском духе и традициях можно с полным правом произнести слова «Суворов - наше все». Не случайно о наших лучших военачальниках принято говорить: «полководец суворовской школы». Один из русских военных мыслителей в начале ХХ века, знаменитые слова «На призыв Петра к просвещению Россия ответила Пушкиным», продолжил « На призыв Петра Русская Армия ответила Суворовым». Суворов - не только великий полководец славной Русской военной истории. Суворов - имя, без которого немыслима и Русская культура. Без Суворова невозможно представить во всей полноте и народный русский характер. Без гения Суворова немыслима сама Россия.
В ХХI столетии причислен к лику святых непобедимый адмирал Федор Федорович Ушаков. В послании Священного Патриарха Алексия II к прославлению праведного воина Федора Ушакова сказано: «Феодор Феодорович Ушаков, прославленный воинскими доблестями и не побежденный ни в одном сражении адмирал великого Российского флота, ныне ублажается Святой Церковью, как муж праведный и благоверный, как один из примеров для подражания верующим, как угодник Божий... Феодор Ушаков, как хорошо всем вам известно, был выдающимся государственным деятелем. Вся его жизнь была отдана России. Он преданно служил благу своего народа, державному достоинству своей Родины. И вместе с тем он всегда оставался человеком глубокой веры во Христа Спасителя, строго приверженным православным нравственным началам, человеком великого милосердия и жертвенности, верным сыном Святой Церкви». Наверное, все согласятся, что эти слова, сказанные о святом флотоводце, с полным правом можно отнести и к Александру Васильевичу Суворову.
В «Трех разговорах о войне, прогрессе и конце всемирной истории» В.С. Соловьев рассуждает о том, почему прославлен Александр Невский, бивший ливонцев и шведов в тринадцатом веке, но не прославлен Александр Суворов, бивший турок и французов в веке восемнадцатом. Отмечая искреннее благочестие и безупречную жизнь Суворова, отсутствие каких-либо препятствий для канонизации, Соловьев приходит к выводу, что Александр Невский сражался за будущее нашегос Отечества, которое лежало в руинах и пожарищах после страшного монгольского нашествия. Суворову же, совершившему великие подвиги, спасать Россию не приходилось и, потому он остался только «военной знаменитостью». Действительно, Александр Невский доблестным мечом и смиренной мудростью, спас Русскую землю в страшные времена Батыева разорения. Александр Суворов одерживал победы в то время, когда Российская империя возвращалась на берега Черного моря, сокрушая Османскую Порту, громил французов в долинах Италии и швейцарских Альпах. Но все же с Соловьевым полностью согласится невозможно. Думается, главная причина заключается в том, как понимал значение подвига благоверных князей русский народ в ХV - ХVI веках, и в состоянии религиозности русского общества в ХVIII- ХIХ столетиях.
В царствование Царя-Мученика Николая II святых было прославленно больше, чем за ХVIII и ХIХ века. Благочестивый Государь предлагал Синоду прославить угодников Божиих. Нередко Царю приходилось даже настаивать на канонизации святых в то время, когда многие церковные иерархи поддавались давлению так называемого «прогрессивного» русского общества, которое постепенно теряло веру и отдалялось от Церкви. Естественно, если это «общество» с трудом понимало прославление Царем-мучеником преподобного Серафима Саровского, то о канонизации Суворова не могло быть и речи.
Благоверные князья Древней Руси, защищая Отечество, бились с латинянами и магометанами за «Веру Христианскую, за святые храмы Божии, за землю Святорусскую». За что же сражался Суворов? Неужели только за расширение пределов Российской Империи в «век золотой Екатерины»?
Ответ нам оставил сам Александр Васильевич в своей «Науке побеждать»: «Стой за Дом Богородицы! Стой за Матушку-Царицу! Убьют - Царствие Небесное, Церковь Бога молит. Жив - честь и хвала!».
Простой народ, в отличие от «прогрессивного» общества, всегда ясно понимал, за что сражался Суворов. В народных песнях и сказаниях, посвященных Александру Васильевичу, полководца именуют «Суворов - Христов воин».
В русском народе сохранялось немало преданий, в которых говорится о том, что при рождении Александра Суворова, ангел в виде странника посетил дом его родителей. Известно пророчество одного юродивого Христа ради, который возвестил о рождении Суворова: «В эту ночь родился человек необыкновенный - знаменитый и нехристям страшный». Несомненно, такие предания могли возникнуть только при почитании Суворова народом как «Христова воина», защитника Веры Православной от разных «нехристей».
Народное почитание является одним из условий, важных для прославления угодника Божия. Но разве все эти 250 лет мы не видим в России всенародную любовь к Александру Васильевичу? При жизни полководца весь народ не только радовался славным победам, но и по-настоящему любил Суворова. Герой войны 12-го года Денис Давыдов, сын русского офицера, рассказывает о том, что полюбил Суворова с раннего детства: « ...Как резвому ребенку не полюбить всего военного при всечастном зрелище солдат и лагеря? А тип всего военного, русского, родного военного, не был ли тогда Суворов? Не он ли был предметом восхищений и благословений, заочно и лично, всех и каждого?».
И все последующие два с половиной столетия Суворов останется воплощением всего «русского, родного, военного» для тех, кому дорога Русская воинская слава, для тех, кто любит Русскую армию. Но, к сожалению, до сих пор эта народная любовь и почитание не рассматривалось с религиозной точки зрения. Хотя песни и предания, все наше народное творчество ясно говорит о том, что Суворов для русских - «христолюбивый воин». Русский народ до начала страшного ХХ века был не только народом христианским, но и удивлял иноземцев своей глубокой верой.
В солдатской песне, посвященной взятию Измаила, рассказывается о том, как ворон видел чудо:
Диво дивное, диво чудное,
Как наш батюшка Суворов-граф
С малой силою соколов своих
Разбивал полки тьмучисленные
Полонил пашей и визирей
Далее в песне говорится о том, за что сражались русские воины во главе с Суворовым:
За Святую Русь-Отечество
И за Веру Христианскую
Надо сказать о том, что Александр Васильевич и сам хорошо знал и любил русские песни и былины. После победного сражения Суворов хвалит героя донского генерала Денисова: «Вот донец, он - Русский, он - Илья Муромец, он - Еруслан Лазаревич, он - Добрыня Никитич! Победа, слава, честь Русским!».
Появляясь при Императорском Дворе, где в то время большое внимание уделяли «галантным» и «изящным» манерам, Суворов стремился свидетельствовать, именно свидетельствовать свою веру перед высшим светом. Например, при аудиенции у Государыни, войдя во дворец, Александр Васильевич на глазах у всех направлялся к иконе Пресвятой Богородицы, благоговейно клал три земных поклона, а затем, резко повернувшись, показывая этим, что хорошо видел Императрицу, печатая шаг, шел кланяться Государыне. Суворов всем показывал - вначале поклонение Царице Небесной, а затем Царице Русской земли.
Все знаменитые «чудачества» Александра Васильевича при внимательном рассмотрении являются свидетельством веры, юродством глубоко верующего человека, обличающего грехи, отступление от веры современного ему общества. Суворов своими «чудачествами» говорит миру правду, обличая лицемерие, гордость, пустословие, стремление к земной славе. Хотя, надо заметить, Александр Васильевич не страдал показным смирением. На вопрос всесильного Потемкина «Чем я могу Вас наградить?» Суворов ответил с достоинством: «Я не купец. Наградить меня может только Бог и Государыня». Григорий Алексеевич Потемкин очень высоко ценил и всегда в превосходной степени отзывался о Суворове в письмах к Императрице.
При всех своих «чудачествах» Александр Васильевич поражал Государыню, Потемкина и многих других достойных собеседников глубоким умом, серьезными размышлениями и красноречием, когда речь шла о государственных делах. Суворов был человеком глубоко образованным, знал несколько языков. Однажды англичанин лорд Клинтон беседовал с Суворовым во время обеда в доме полководца. Британец, пораженный умом и образованностью Александра Васильевича, написал полное восхищения письмо, называя Суворова не только величайшим полководцем, но и великим человеком. «Не помню, ел ли я что, но помню с восторгом каждое его слово» - писал лорд Клинтон. Когда Суворову доложили о письме Клинтона, он сказал с сожалением: «Сам виноват, слишком раскрылся; не было пуговиц».
Александр Васильевич Суворов одержал множество славных побед, выиграл десятки сражений, в которых силы противника обычно значительно превосходили силы русских. За много лет непрерывных военных компаний ни одного проигранного, неудачного сражения. Но две победы Суворова особенно прославили имя русского полководца.
«НЕИЗЪЯСНИМОЕ ЧУДО»
После взятия Измаила Байрон в своей поэме «ДонЖуан» назвал Суворова «неизъяснимым чудом». Вся Европа была поражена успехом Русского оружия. Измаил был крепостью с мощнейшими укреплениями, которые туркам помогали возводить немецкие и французские инженеры. Крепостью «без слабых мест», как трезво определил укрепления Измаила Суворов. У русских - 28 тысяч, из них всего 14 тысяч регулярной пехоты, 11 эскадронов конницы и спешенные для штурма казаки. В Измаиле - 35 тысяч турок, среди которых 17 тысяч отборных янычар, 250 орудий. При штурме такой крепости нападающие должны обладать хотя бы троекратным преимуществом. На ультиматум Суворова турецкий командующий сераскир Айдос-Мехмет-паша, уверенный в неприступности Измаила и хорошо зная о своем численном превосходстве, самоуверенно ответил: «Скорее остановится течение Дуная, и небо упадет на землю, чем русские возьмут Измаил». Но Суворов тщательно готовит войска, а затем дает знаменитый приказ: «День поститься, день молиться, на следующий - штурм, или смерть, или победа!».
Под жесточайшим огнем преодолены штурмовыми колоннами неприступные стены и глубокие рвы. Турки, сбитые со стен в ожесточенном рукопашном бою, сражаются с невероятным упорством и ожесточением, бьются в городе, превращая в крепость каждый дом. Но к 16 часам бой закончен. 27 тысяч турок убито, 9 тысяч взято в плен. Наши потери - 1879 убитыми (64 офицера и 1815 нижних чинов), 2 702 раненными. Как это возможно при штурме такой крепости, с таким упорным противником? Но это правда. Суворов не случайно признался после победы: «На такой штурм можно решиться только раз в жизни». Велико же было упование Александра Васильевича на помощь Божию, велика сила молитвы русского полководца!
Но главный свой подвиг совершил Александр Васильевич, завершая свою жизнь небывалым, чудесным Швейцарским походом. Переход Суворова через Альпы - настоящее чудо военной истории. То, что совершили русские чудо-богатыри под командованием Суворова в Альпах, одними человеческими силами выполнить невозможно. После блестящих побед Итальянской компании, в которых русскими были разгромлены в 10 сражениях Макдональд, Моро, Жуберт, освобождены 25 крепостей, - измена и сознательное предательство вероломных австрийцев, заманивших Суворова в ловушку. Австрийцы не оставили обещанные склады, обманули, намеренно передав неправильные карты. оказались без боеприпасов, продовольствия и зимней одежды в горах. Многие горные перевалы в Альпах непроходимы в зимнюю пору даже для туристов с современным альпинистским снаряжениям. В горах в таком месте как знаменитый «Чертов мост» - на выходе из узкого тоннеля, пробитого в скале - узкая каменная арка над бездонной пропастью, на дне которой грохочет бурный поток, одна рота солдат без труда может сдерживать целую армию. Все позиции на неприступных перевалах были заняты французами. Силы французов втрое превышали численность русской армии. У Суворова нет и 20 тысяч, у французов - 60 тысяч. Французы - лучшие солдаты Европы. Бригады республиканской Франции с пением «Марсельезы» наголову громили австрийские и прусские армии, итальянцев, англичан, голландцев. Французы - храбрые, отважные воины, уверенные в своей непобедимости. Французские войска не испытывают недостатка в боеприпасах и продовольствии. Во главе республиканской армии лучшие генералы Наполеона - прославленные Моро, Лекурб, «любимец побед» Массена. Ловушка в непроходимых горах захлопнулась. Генерал Лекурб, злорадствуя, писал Массене о том, что русским пришел конец и «Суворову осталось лишь околеть в горах от голода и мороза».
И, действительно, надежды на спасение из ловушки, в которую русскую армию завело вероломство и измена австрийцев, не было. По всем законам военного искусства русские были обречены. Оставалось или сложить оружие, либо умереть от голода и холода в зимних горах. Или же со славой погибнуть, в заведомо безнадежной схватке с превосходящим противником.
Но, это были русские чудо-богатыри, и вел их «Христов воин - Суворов»...
....В сражении у Швица 4-тысячный русский отряд должен был сдерживать всю армию Массены. Французы надвигались огромными многотысячными плотными колоннами, с развернутыми знаменами, уверенные в победе. Но всего два русских полка, с безумной дерзостью бросились в штыки. Шесть раз чудо-богатыри ходили в штыковые атаки, сдерживая врага, но слишком мало было героев. И генерал Ребиндер приказал отступать. Русские отходили тихо, в полном порядке со штыками наперевес. Огромные французские колонны остановились, и храбрые французы, при виде такого мужества горсти русских героев разразились аплодисментами.
Но, внезапно, перед русским строем появляется генерал Ребиндер и громовым голосом возглашает: «Ребята! Наша пушка осталась у французов... Выручай царское добро!»
И русские вновь бросаются на врага в штыки! Французы смешались, дрогнули. В это время с небольшим отрядом подоспел Милорадович, его люди, по свидетельству очевидцев, бросаясь в бой, в нетерпении, буквально расталкивают утомленных солдат Ребиндера.
Французов, гнали толпой по ущелью до Швица четыре версты...
Но ночью к Массене подошли подкрепления. И утром огромная французская армия, желая смыть позор и покончить с горстью русских, вновь грозными колоннами надвигается на небольшой русский отряд.
У русских солдат в сумках - по одному заряду. Офицеры говорят: «Братцы! Покажем, что мы русские. Работать по-суворовски, штыком!». Французы подходят все ближе, русский строй молчит. Массена, возможно, решил, что русские, понимая бессмысленность сопротивления, отсалютовав французам, сложат оружие. И можно будет, после победы, по-рыцарски выразить уважение доблестному противнику.
Но, когда французы подошли совсем близко, раздался залп, а вслед за ним загремело русское «Ура!», и чудо-богатыри бросились в штыки!
Русские, сломив неудержимым штыковым ударом гнали неприятеля, вновь превратив его огромные стройные и грозные колонны в беспорядочную толпу. Унтер офицер Махотин схватил, свалив ударом кулака с лошади самого Массену, но на выручку маршалу бросился французский офицер. Махотин, одной рукой, придерживая Массену, в рукопашной схватке сразил француза, но Массена вырвался и, вскочив на лошадь, сумел убежать, оставив в руках русского унтер-офицера свой золотой эполет...
Французов гонят по ущелью. Захватив неприятельскую батарею, поворачивают орудия и громят врага из французских пушек...
В этом сражении русские взяли в плен генерала Лекурба, мечтавшего о гибели Суворова в альпийской ловушке.
Перед перевалом Росшток горцы уверяют Суворова, что в это время года Росшток не проходим.
Суворов отвечает: «Мы пройдем - мы Русские! С нами Бог!». Швейцарцы говорят, что в это время года в горах никто не ходит, там властвует грозный дух Рюбецаль. Суворов смеется. «Я - Рюбецаль!» - кричит он испуганным горцам.
Русские прошли и Росшток, и еще более страшный Рингенкопф. С тех пор остались в памяти на века слова Суворова: «Где олень не пройдет, там русский солдат пройдет!». Проходили по обледенелым скалам и карнизам, над бездонными пропастями, в снег и дождь, поднимались там, где сегодня с трудом проходят альпинисты. Шли среди облаков, по горным перевалам, ночевали на ледниках.
Французов с неприступных позиций сбивали одними штыками. До сих пор непонятно, как удалось русским пройти занятый французами «Чертов мост»! Французы, отступая под натиском русских, взорвали каменный мост. Под жесточайшим огнем, перебросив несколько бревен и связав их офицерскими шарфами, перебежали через бездонную пропасть и штыками опрокинули устрашенного врага.
... Всех разгромить, сбить превосходящего противника с неприступных «чертовых мостов», перейти зимой непроходимые Альпы, где в это время только «горный дух Рюбецаль» по представлениям швейцарских горцев обитает, да еще привести с собой полторы тысячи взятых в плен французов, - это действительно было «неизъяснимое чудо»! И изъяснить его до сих пор не может никто.
В наши дни принято говорить о морально-волевых качествах, о морально-психологической подготовке подразделений спецназа. То, что совершили в Альпах суворовские чудо-богатыри, (не горнострелковое спецподразделение, а вся армия!), - настоящее чудо. Русское чудо.
«БОГ НАШ ГЕНЕРАЛ. ОН НАС ВОДИТ. ОТ НЕГО ПОБЕДА!»
В военной науке все серьезные ученные большое значение придают духу армий, много внимания уделяют духовной составляющей побед. Действительно, лучшие армии военной мировой истории отличались всегда высоким боевым духом, верой в свое предназначение и в своих вождей. Такими были и фанатичные «воины ислама» арабских завоевателей и янычары Османской империи, шведы-лютеране Густава-Адольфа и Карла ХII, и Старая гвардия Наполеона, да и железные солдаты вермахта, сокрушившие всю Европу.
Так каким же духом ведомы были к своим славным победам суворовские чудо-богатыри? Конечно же, Духом Святым, призываемым в своих молитвах. «Царю Небесный, Утешителю, Душе истины ...» с глубокой верой, вместе со своим полководцем пели у походных алтарей, суворовские солдаты, совершая молебен перед каждым сражением. Слова Суворова: «Пресвятая Богородице спаси нас! Святителю отче Николае Чудотворче моли Бога о нас! Без сей молитвы оружия не обнажай, ружья не заряжай!» - принимались сердцем каждым русским солдатом. Суворов говорил: «Молись Богу; от Него победа!» - и солдаты ему верили и горячо молились вместе со своим вождем. А ведь каждый понимает, чтобы вдохнуть такую веру в сердца солдат одних поучений и слов мало. Подобные слова в России в то время знал и слышал с детства каждый православный. Для того чтобы вдохнуть в сердца солдат такую горячую веру, сам полководец должен был в своем сердце иметь живое упование на Бога, должен был являть его своей жизнью. Не случайно Денис Давыдов, сам в «грозу двенадцатого года» хорошо узнавший русского солдата написал точные слова: «Суворов положил руку на сердце русского солдата и изучил его биение».
У русского христолюбивого воина и русского христолюбивого полководца сердца бились одинаково. В сердцах была любовь ко Христу Спасителю, Царице Небесной и Русской земле. Суворов с полным правом говорил своим богатырям: «Бог наш генерал. Он нас водит. От него победа!».
Кстати, первый из русских полковых священников, награжденный за воинский подвиг был о.Тимофей Куцинский, который после того, как были выбиты все офицеры, подняв крест повел колонну егерей под шквальным огнем на штурм измаильских стен. Крест священника был пробит двумя пулями. Царские награды за храбрость солдатам и офицерам, Суворов возлагал на отличившихся в церкви. Сам вносил их в алтарь на блюде, священник кропил ордена и медали святой водой, а затем, каждый из героев осенял себя крестным знамением, преклонив колени, целовал знак отличия.
И суворовские чудо-богатыри и матросы Ушакова, по отзывам даже неприятелей, отличались милосердием, великодушием к побежденным. «Просящего пощады - помилуй. Он - такой же человек. Лежачего не бьют» - учил Суворов. Честные, необычайно дисциплинированные русские солдаты и матросы поразили «добрыми нравами» жителей Италии и Ионических островов. Суворов учил: «Обывателя не обижай, солдат не разбойник». И подчеркивал - «разбойнику Бог не помощник». Суворов, как и Ушаков, считали основой воинского духа и доблести веру в Бога, чистую совесть и высокую нравственность. И русский флотоводец, и русский военачальник известны были своим бескорыстием, разительно отличаясь в то время от английских адмиралов и генералов, для которых, как для знаменитого Нельсона, война была способом разбогатеть. И, конечно же, от генералов республиканской Франции, вслед за Бонапартом прославившихся невиданными грабежами Италии. Хотя, надо заметить, что при взятии вражеского лагеря, или штурма города добыча солдат считалась законной. Но не в правилах русских военачальников было участвовать вместе с солдатами в дележе этой добычи. Таковы были традиции Русской Армии.
Суворов, считал важным знать нравственный облик своих противников. И противостоящих ему французских генералов разделил на два списка: Моро, Макдональд, Жубер, Сюрье - честные, но несчастные республиканцы, Бонапарт, Массена, Лемож и другие - разбойники.
О Массене, известном своей алчностью, Суворов сказал: «Ужели не вспомнит он, что в тесном гробе его не поместятся все награбленные им и кровью обагренные миллионы?».
В Европе, одновременно и восхищенной и напуганной Русскими победами, распускали слухи о кровожадности великого полководца. Все же, кто был свидетелем его побед, даже иностранцы рассказывают о необыкновенном великодушии и милосердии Суворова к врагам. Но, к врагам побежденным. Хорошо укрепленное предместье Варшавы, Прага была взята яростным штурмом, в ожесточенном бою перебито большинство из тридцати тысяч поляков, упорно оборонявших предместье. Но, принимая ключи от устрашенной штурмом предместья Варшавы, Суворов поцеловал ключи города и, подняв их к небу, произнес: «Благодарю Господа, что они достались не так дорого, как...» и посмотрел на разрушенное предместье. Его первыми словами, обращенными к делегации покоренной Варшавы, были: «Мир, тишина и спокойствие. Жизнь, собственность, забвение прошедшего. Всемилостивейшая Государыня дарует вам мир и тишину!». Суворов, вступая в Варшаву, отдал приказ не отвечать на возможные выстрелы из домов. 25 тысяч сложивших оружие повстанцев отпустил по домам с паспортами. И, свидетельство мудрости и человеколюбия Александра Васильевича - его приказ не входить в Варшаву полкам, чьи команды стояли в польской столице во время восстания. Поляки в пятницу Страстной седмицы, подняв восстание, подло перебили разбросанные по городу русские команды. Лишь немногим с генералом Игельстромом удалось пробиться к своим. Поляки гордо именовали эту вероломную резню, учиненную в Страстную седмицу «Варшавской заутренней». Суворов понимал, что русские солдаты могут не удержаться от желания отомстить за погибших однополчан, и пожалел поляков. Но боевые действия Суворов вел всегда с необычайной решительностью и молниеносностью. «Лучше - затянуть войну и положить 100 тысяч?» - спрашивал он у тех, кто упрекал его в стремлении решить компанию решительным, хоть и ожесточенным сражением. Польша была усмирена в необыкновенно короткий срок.
Польшу же Суворов считал, совершенно справедливо, гнездом якобинства в Восточной Европе, союзницей республиканской Франции. И здесь, для нас очень важно понять, чем же для Александра Васильевича была война с Францией.
«ЗА СВЯТЫЕ АЛТАРИ И ПРЕСТОЛЫ»
Суворов говорил, что сражается за «Святые Алтари и Престолы». За алтари христианских храмов и за престолы христианских государей. Суворовские чудо-богатыри знали, что воюют с «безбожными» французами, которые « убили своего царя и разрушают храмы Божии». Вспомним, что принесла миру «великая» Французская революция, что несли Европе бригады Французской революционной армии под лозунгами «свобода, равенство, братство». Франция до сих пор празднует день взятия Бастилии и поет «Марсельезу». Мало кто помнит и том, как проходила в прекрасной Франции эта революция - детище энциклопедистов и антиклерикалов. Кровавые вакханалии, постоянно работающая гильотина, низость и подлость и невероятная жестокость якобинцев, действительно кровожадных чудовищ Маратов, Дантонов, Робеспьеров. В парижском соборе Богоматери - храм «Богини Разума», осквернение святынь, убийства священников. Суворов ясно понимал, что это дух богоборческий, дух антихристов, чувствовал во французской революции «дыхание ада». «Париж - корень зла. Париж - беда всей Европе» - пророчески предупреждал Суворов. Французские войска громили армии соседних государств, и наблюдая за тем, что творилось в Европе, Суворов свои письма к Императрице Екатерине II, заканчивал словами: «Матушка, прикажи мне идти на французов!». Воистину пророчески предсказал Александр Васильевич и ту опасность, угрожающую на России, когда Бонапарт с войсками будет в Польше. Даже точно предвидел, какие из европейских стран отдадут свои полки в армию Наполеона. Точно назвал и количество войск - более полумиллиона. Кстати, во время вторжения полчищ «двунадесять языков» в Россию, осквернения иноземцами соборов Кремля, многие православные не без оснований считали Наполеона «предтечей антихриста».
Суворов стремился уничтожить страшную опасность в зародыше - «Я бил французов, но не добил. Париж - мой пункт, беда Европе». «Широко шагает молодец, далеко пойдет, если не унять» - говорил о Наполеоне. И, если бы не вероломная измена Австрии, заставившая Государя Императора Павла I отозвать русские войска, Суворов, можно не сомневаться сокрушил бы Корсиканца.
Наполеона пришлось бить и гнать прочь с Русской земли любимому ученику Суворова, Михаилу Илларионовичу Кутузову. И закончилось противостояние «безбожной» Франции и Русского Царства в Париже, в 1814 году. На Пасху 14-го года, на площади, где французы убили своего короля, стояли в парадном строю русские полки. Полковые священники, в красном пасхальном облачении, совершали у походных алтарей торжественное богослужение. И на возгласы священников «Христос Воскресе!» вместе со своим Русским Царем, Государем Императором Александром I, отвечали тысячи русских воинов, с боями, от Бородино и Малоярославца дошедшие до Парижа. «Воистину Воскресе!» - громовой победный возглас «христолюбивого воинства» разносился над Европой.
Суворов учил своих солдат перед сражениями с французскими войсками: «Французы - нарушители общей тишины и враги общего спокойствия. Французы отвергли Христа Спасителя! Страшитесь их разврата! Вы были счастливы верою - храните ее. Дорожите совестью своей; да не упрекнет она вас в том, что вы были спутниками утеснителей веры и прав народных. Бегите лжеучителей!». Завет Русского Архистратига своим чудо-богатырям.
В Италии, в освобожденном Милане, жители усыпают его путь цветами, ветвями деревьев, становятся на колени, целуют руки, полы платья. Суворов осеняют себя крестным знамением и повторяет: «Бог помог!.. Слава Богу!.. Молитесь Богу больше!».
В Швейцарии, на самой вершине Сент-Готарда монахи-капуцины с трепетом ждут появления «северных варваров». Появляются русские войска. Одежда и обувь превратилась в лохмотья, почти босые русские солдаты, совершили тяжелейшие переходы по горным ледникам и снежным перевалам, давно закончились последние сухари. Наконец, русские достигли вершины Сент-Готарда. В Готсписе, в странноприимном доме монахи привыкли спасать путников попавших в беду в зимних горах. Приготовлены заранее еда и пить. Но, русский старец-полководец приветствует приора и просит всех, прежде всего, пройти в церковь - отслужить благодарственный молебен Богу. Монахи-капуцины с изумлением смотрят, как знаменитый Суворов сам зажигает свечи, истово крестится, поет со всеми благодарственные молитвы.
Наконец, перешли и Паникс. Непроходимые зимой Альпы преодолены, французы разбиты, и русская армия одолела последний перевал. Суворов перед строем своих чудо-богатырей срывает с головы шляпу и воздев руки к небу громко запевает: «Тебе, Бога хвалим!».
Суворов сражался, защищая не только алтари христианских храмов от поругания безбожниками, но и престолы христианских государей. Вся жизнь Александра Васильевича - пример верности Царскому престолу. Одним из «чудачеств» Суворова при Дворе был обычай полководца не только класть три земных поклона перед иконой Царицы Небесной, но и приветствовать земным поклоном Государыню Императрицу. В то время, когда придворные изящно и галантно склонялись в поклонах перед Императрицей, прославленный полководец клал земной поклон перед Государыней. Суворов подчеркивал свое христианское благоговение перед самодержавной Царицей.
Суворов говорил: «Помилуй Бог! Мы Русские Богу молимся; Он нам помощник; Царю служим - он на нас надеется и нас любит». Верную службу Царю, Суворов считал не только христианским долгом, но и великой добродетелью. «Русские на все способны, и Богу молиться и Царю служить!» - с восхищением произнес Александр Васильевич, радуясь подвигам своих чудо-богатырей.
Старательно и умело, враги Императора Павла I, пользуясь тем, что Суворов был далеко от столицы, в войсках, долго пытались поссорить Государя и полководца. Несмотря на благоговейное отношение к Царскому престолу, Александр Васильевич, как и при Императрице Екатерине II, всегда говорил правду, смело обличая недостатки гатчинских нововведений в армии. Его слова: «Букли не пушки, пудра - не порох, коса - не тесак, а я не немец, а коренной русак!», «Русские прусских всегда бивали!» - разносились по армии. Но, зная непоколебимую верность Суворова Царю, заговорщики даже не помышляли склонить знаменитого полководца к измене. Удалось лишь интригами добиться опалы и ссылки Суворова.
Кстати, Александр Васильевич говорил о том, что у него семь ран; две получены на войне, а пять при Дворе. Но эти пять, по его словам были мучительнее первых.
Ссылка в Кончанском, для Суворова была молитвенным затвором. Суворов не только поет на клиросе в сельской церкви. В опале, в смирении и терпении душа великого полководца собирает силы, готовится к подвигу Швейцарского похода. Суворов просил Государя о разрешении отбыть в Нилову Новгородскую пустынь, чтобы закончить дни службой Богу в монашеской обители. В письме Суворов пишет: «Спаситель наш один безгрешен. Неумышленности мои прости милосердный Государь». Но Господь готовил Александра Васильевича к последнему великому подвигу во славу Бога, Царя и Отечества.
Необыкновенным было примирение благородного Государя Павла Петровича и Суворова. В письме Императора полководцу признание Государем и своей вины:
«Граф Александр Васильевич! Теперь не время рассчитываться. Виноватого Бог простит. Римский император требует вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело - на сие согласится, а ваше - спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы вашей время, а у меня удовольствие видеть вас. Пребываю вам благосклонный. Павел.»
Суворов целует письмо и отдает приказ: «Час собираться, другой - отправляться. Служил в деревне за дьячка; пел басом, а теперь поеду петь Марсом»
В Санкт-Петербурге, подходя к Царю, Суворов читает вслух молитву Господню «Отче наш», и при словах «И не введи нас во искушение», - преклоняет колено. Государь, поднимает Александра Васильевича с колена, завершая молитву: «Но избави нас от лукавого!».
Величественное и достойное примирение Русского полководца-христианина и Русского Царя. Стремясь наградить Суворова за терпение и верность, Император Павел I возлагает на Суворова цепь ордена св. Иоанна Иерусалимского Большого Креста. Суворов воскликнул: «Боже, спаси Царя!». «Тебе спасать царей!» - отвечает Государь.
После великого Швейцарского похода Император Павел I, присвоив Александру Васильевичу звание генералиссимуса, повелел, чтобы армия отдавала Суворову военные почести подобные особе Государя, причем даже в присутствии самого Царя.
Суворов сражался, «спасая престолы», стремясь защитить от «гиены», как называл полководец Французскую революцию, христианскую государственность европейских держав. Православные Русские Цари сдерживали «дух антихристов», «дыхание ада». Тютчев в середине ХIХ века пророчески скажет в мире есть две силы - революция и православная Россия. И, как же не хватало русским генералам, изменившим в марте 17 -го года Царю-Мученику Николаю Александровичу, этой простой, святорусской верности Царю великого полководца и великого христианина. Верность Суворова Царю, Помазаннику Божию основывалась на его твердой, православной, святоотеческой вере. Исполнили бы генералы Суворовский завет «Вы были счастливы верой, - храните ее! Бегите лжеучителей!» - сохранили бы верность Царю, иной бы была судьба России и всего мира в ХХ веке.
Мы сегодня видим, куда движется современный мир, построенный на «гуманных идеалах Великой Французской революции», провозгласившей - «свобода, равенство, братство». Христу в этом безбожном мире места нет. Суворов в ХVIII веке ясно понимал, что людям несет этот «дух антихристов», и сражался с ним именно, как «Христов Воин». Когда Александра Васильевича поздравляли с переходом через Альпы, полководец произнес, воистину пророческие слова: «Бог помог нам одолеть их и пройти сквозь громовые тучи. Но поможет ли нам отвести громовые удары, устремленные на Престолы?.. Его Святая воля!».
В 1812 году нашествие «предтечи антихриста» Наполеона было разгромлено Русским христолюбивым воинством. В 1917 году Россия потерпела поражение, но сохранена молитвами Святых Царственных Мучеников, всех Новомучеников Российских, под Покровом Державной Матери Божией. В мире, по прежнему противоборствуют две силы - революция и Россия, все же сохранившая православную веру. В наши дни «дух антихристов», в виде «глобальных структур», уже овладевших миром, стремится окончательно сокрушить Россиею. И речь идет не только о наших энергоресурсах и территории необходимой «мировому правительству». Мы сталкиваемся с той же ненависть ко Христу и Его Церкви, которой были одержимы и французские якобинцы и те, кто захватил власть в России в 17 году. Россия, которая может возродиться как Православная Русская держава, - последнее препятствие на пути этих богоборцев. И вновь России угрожает опасность; и с Запада - НАТО (нынешние полчище «двунадесят языков»), и с Востока и Юга - нашествие иноплеменных орд. Противники превосходят сегодня Россию и в материальных и людских ресурсах. Но, несмотря на то, что разрабатываются все новые и новые виды вооружений, несмотря на существование ядерных сил, высокоточного оружия, несмотря на то, что противоборство переходит и в космическую сферу, решающим в этом противостоянии с врагом, по-прежнему, будет дух Армии и дух Народа. Суворов говорил: «Один десятерых не одолеешь. Помощь Божия нужна». Отступившая от веры и Христа Спасителя «постхристианские» Европа и США, набирающие силу фанатичные полчища «воинов Ислама» под зеленым знаменем, миллиардный языческий Китай...
Задумаемся, необходимы ли сегодня Русской Армии, суворовские заветы и молитвенная помощь Русского Архистратига?
ХРАМОЗДАТЕЛЬ, ЦЕРКОВНЫЙ ПЕВЧИЙ, ЗВОНАРЬ, БЛАГОТВОРИТЕЛЬ...
Говоря о возможном прославлении Александра Васильевича Суворова, нельзя не вспомнить о том, что великий полководец был и храмоздателем. В Новой Ладоге, будучи командиром Суздальского полка, Суворов построил храм Петра и Павла. Вместе с солдатами носил бревна, собственноручно вырезал крест установленный на куполе церкви. Отправляясь с полком на войну, послал протоиерею Антонию письмо с просьбой: «Прошу вашего благословения, чтобы доколе полк не возвратится, ежедневно совершалась служба» и пожертвование на храм. Построил церковь Св. Александра Невского в Кончанском, и несмотря на занятость прибыл в далекое имение, чтобы помолиться на освящении храма. В Кистыше, на месте построенной отцом полководца Василием Иванычем, деревянной церкви святителя Василия Великого, Суворов воздвиг каменный храм, с пределами пророку Илье и Св. Александру Невскому. Заботился и украшал храм в Ундоле. В Турецкую компанию прислал письмо с приказом продать в Ундоле имение, лошадей, сбрую, посуду, и все деньги отдать на церковную утварь.
Церковный хор, набранный из крестьян, был лучшим в губернии. Сам Александр Васильевич очень любил, ценил и понимал церковное пение. Пел Суворов на клиросе и в своем родном московском храме святого Феодора Студита. В Кончанском, Суворов задолго до начала службы поднимался на колокольню, и поджидал, пока на зеленном пригорке появится фигура деревенского священника, идущего на службу. Тогда Суворов начинал звонить в колокола. Звонил искусно. Во время богослужения прислуживал в алтаре, подавал кадило, читал записки. Любил читать на клиросе, особенно часы и Апостол.
Суворов был и просветителем, заботился о том, чтобы звучало Слово Божие. Не только открывал воскресные школы при храмах, но и сам написал детский катехизис. Будучи командиром Астраханского полка, занимается образованием офицеров и солдат, строит на свои средства при храме школу для солдатских детей, где преподает и детям и взрослым арифметику, набрасывает основы новых учебников.
Александр Васильевич любил жизнь в деревне. Однажды, когда доктор советовал заболевшему полководцу отправиться на теплые воды, Суворов ответил: «Помилуй Бог! Что тебе вздумалось? Туда посылай здоровых богачей, прихрамывающих игроков, интриганов. Там пусть они купаются в грязи. А я истинно болен. Мне нужна молитва в деревне, изба, баня, кашица и квас».
Много можно говорить и о том, на каких прочных христианских началах строилась хозяйственная жизнь в имениях Суворова. Кстати, в его имениях хозяйства были намного эффективнее, чем у соседних помещиков. Александр Васильевич был не только «отец солдатам», но и отец для своих крестьян. Всегда помогал неимущим встать на ноги, поднять хозяйство. Окружал заботой вдов, убогих, инвалидов. Как отец, Суворов особенно заботился не только благополучие и достатке, но и о здоровье и нравственности крестьян. Старался, чтобы в его владениях не было бобылей и бесприданниц. Как мог, поощрял деторождение, на рождение ребенка всегда жаловал семье серебряный рубль. «Крестьянин богатеет не деньгами, а детьми» - был убежден Суворов.
Известно множество свидетельств о том, как Суворов оказывал различную помощь нуждающимся, но о тайных пожертвованиях крупных сумм на богоугодные заведения стало известно только после смерти полководца. «От неизвестного», Александр Васильевич переводил ежегодно 10 тысяч рублей в Петербургскую тюрьму на выкуп должников.
Великий полководец обладал необыкновенно добрым и милующим сердцем. Великим Постом, в лютые морозы в доме Суворова была устроена «птичья горница» - лесных птиц спасали от голода и холода - «мороз рано, - погибнут». Пытаясь помочь матери капитана Синицкого вернуть сына из ссылки в Сибирь, Суворов пишет старушке-матери: «Я молится Богу буду, молись и ты, оба молиться мы будем!». Удалось добиться помилования и вернуть Синицкого из ссылки.
Денис Давыдов замечает, что Суворов « пятьдесят пять лет командуя русскими армиями, не сделал несчастным ни одного человека, ни одного чиновника и рядового, он не ударив ни разу солдата, карал виновных лишь насмешками в народном духе, которые врезались в них как клейма». Многие считали Суворова, даже чересчур мягким. На представления строго наказать виновного Суворов отвечал: «Я не палач». И при этом, дисциплина в его войсках была железная.
Узнав, что за всю Итальянскую компанию и Швейцарский поход не было ни одного случая неповиновения, Суворов воскликнул: «Я узнаю наше русское войска. Ноша службы легка, когда ее дружно поднимают многие. Нет! Греки и римляне с нами не равняются!»
Необыкновенное великодушие проявлял Суворов к побежденному врагу. Отпуская из плена генерала Лекурба, Суворов, узнав, что француз недавно женился, передал молодой жене генерала цветок. Этот цветок, как величайшая святыня хранился в доме Лекурба в Париже. В 1814 году Лекурб показывал его русским офицерам.
Суворов был несчастлив в семейной жизни. Но это не его вина, а беда «галантного века». И упрекать Александра Васильевича за то, что не смог простить супругу невозможно. Суворов был строг, прежде всего, и к себе. Полководец превыше всего ценил чистоту и спокойную совесть. Суворов не стал более искать семейного счастья, а всю оставшуюся жизнь, все силы полностью отдал Отечеству. Но, как трогательна его любовь к дочери Наталье, «милой Суворочке». Александр Васильевич со всей искренностью говорил: «Жизнь моя для Отечества, смерть моя для Наташи». Письма к дочери исполнены не только нежной отцовской любви, но огромной заботы о нравственной чистоте дочери, укреплении ее в благочестии.
Суворов в письмах своему крестнику Александру Карачаю и молодому офицеру П.Н.Скрипицину оставил необыкновенно глубокое и лаконичное наставление, объясняя каким необходимо быть истинному герою. Александр Васильевич предостерегает молодых людей от опасности превращения добродетелей в недостатки. Например, советует быть: «Отважным, но без запальчивости. Скорым без опрометчивости. Подчиненным, но без унижения. Начальником, но без кичливости. Победителем, но без тщеславия. Благородным, но без гордости... - и много других не менее точных советов оставил великий полководец... Суворов просит быть: «Врагом зависти, ненависти и мщения. Противников низлагать снисхождением. Владычествовать над друзьями верностью. Гнушаться лжи. Быть врожденно прямодушным. Быть чистосердечным с друзьями. Прощать погрешности ближнего. Никогда не прощать их в себе. Не унывать в несчастьи... Почтение Бога, Богоматери и святых состоит в избежании греха. Источник греха - ложь, сей товарищи - лесть и обман» - пишет Суворов. Все наставления Суворова проникнуты глубоким христианским духом и не менее поучительны для каждого из нас. И, главное, все к чему советует стремиться молодым людям, Александр Васильевич, он сам сумел воплотить в своей жизни.
Суворов не был ханжей и, считая веру и нравственность основой доблести войск, всегда находил время для добрых шуток. Александр Васильевич был человеком радостного, светлого христианского духа. Двумя, тремя словами мог поднять настроение войск. Известно, как видя неимоверную усталость солдат запевал шутливую песню:
Что с девицей сделалось,
Что с красной случилось!
И у измученных солдат появлялись силы.
Австрийцы, после битвы с турками, в которой вроде бы принимали участие, но не сражались, потребовали себе часть взятых русскими у разгромленного врага орудий. Суворов велел: «Помилуй Бог! Отдать им все! Мы себе еще добудем, а им бедным, где взять!». Придворные острословы в Петербурге старались не задевать Александра Васильевича, зная его находчивость и меткое, точное слово.
Как препятствие к канонизации Суворова вспоминали о его, якобы причастности к масонам. В ХVIII веке, действительно, некоторые и добронамеренные православные русские люди, не понимая с кем имеют дело, попадали в масонские ложи. Но, известны высказывания Александра Васильевича, предостерегавшего офицеров от общения с этими врагами Христовыми. Историки давно опровергли басни масонов, желающих приписать к себе многих великих русских людей о мнимом «масонстве» Суворова.
Суворов сражаясь в Италии, уважением относился к католическим священникам и храмам Божиим, но никогда не сомневался, что истиной является лишь Церковь Православная.
Суворов в Праге, в Богемии, столкнувшись с сектой «богемских братьев», услышав предание о сожжении Яна Гуса, говорит: «Я благодарю Бога, что никогда реформационная горячка не посещала нашего Отечества: всегда религия была у нас во всей чистоте. И кто не знает, что сын Божий никогда не повелевал мечом или огнем крестить жидов и язычников?»
«НО МЫ - РУССКИЕ! С НАМИ БОГ!»
Прославляя святых угодников, Божиих Церковь призывает нас стараться подражать им в своей жизни. И очень важно именно сегодня, усвоить еще один завет оставленный нам Русским Архистратигом.
Суворов часто восклицал: «Мы Русские с нами Бог!», «Мы Русские - какой восторг!». «Мы Русские - враг пред нами дрожит!» - обращался к своим чудо-богатырям. Эти слова полководец произносил не только для того, чтобы поднять боевой дух своих войск, но от переполненного сердца. Восторг Суворова был духовной радостью, благодарностью Богу православного русского человека, любящего свое Отечество. Слова Александра Васильевича удивительно перекликаются со словами святого праведного Иоанна Кронштадского: «Русский человек - гордись, что ты русский! Россия - подножие Престола Божия на земле».
При этом у Суворова не было не малейшего намека на ксенофобию, которую сегодня так опасаются увидеть в русском патриотическом движении. Александр Васильевич дружит с принцем Кобургским, французом Ламетом. Пишет знаменитое, исполненное глубокого уважения письмо к «благородному рыцарю Вандеи» монархисту Шаретту, призывая «Восстановить Храм Господень и престол Государей ваших». Об одном знатном русском офицере, плохо писавшем на русском языке, Суворов сказал: «Стыдно, но пусть он пишет по-французски, лишь бы думал по-русски». Со всеми русскими Александр Васильевич говорил исключительно по-русски, те же из офицеров, кто следуя моде, стремился изъясняться на французском получали у Суворова насмешливое прозвище «мусье».
Во время знаменитого военного совета в Альпах, когда было ясно, что надежды на спасение нет, Суворов, подробно описав безвыходность положения, помолчав, внезапно окидывает всех взглядом и выкрикивает: «Но мы - Русские! С нами Бог!». И от всех генералов говорит старейший, Вилим Христофорович Дерфельден: «Веди нас, мы твои отец, мы - Русские!». Все генералы хором произносят: «Клянемся в том Всемогущим Богом!». Суворов слушает с закрытыми глазами клятву русских генералов. Затем с радостью говорит: «Надеюсь! Рад! Помилуй Бог! Мы - Русские! Благодарю! Спасибо! Разобьем врага, и победа над ним - победа над коварством... Будет победа!».
Петр Иванович Багратион рассказывал: «Мы вышли от Александра Васильевича с восторженным чувством, с самоотвержением, с силой воли духа; победить или умереть, но умереть со славою, закрыть знамена наших полков телами своими...».
И Багратион и Дерфельден были для Суворова русскими, и сами они себя считали русскими и гордились этим. Горячий Багратион во время отступления 1812 года будет писать с негодованием Барклай - де Толли : «Какие же мы Русские, если отдаем врагу Отечество наше?».
Суворов спрашивает у Милорадовича: «Миша, ты знаешь трех сестер?». Милорадович, догадавшись, отвечает: «Знаю! Вера, Надежда, Любовь!». Суворов радостно подхватывает слова молодого генерала-героя: «Да, ты знаешь. Ты - Русский Ты знаешь трех сестер: Веру, Надежду, Любовь. С ними слава и победа, с ними Бог!».
Кстати, когда кто-либо, будь то солдат, офицер или генерал плохо исполнял свою службу, Суворов одинаково укорял их: «Ты не русский; это не по-русски». Желающим исправиться говорил: «Покажи на деле, что ты русский».
Много лет СМИ с методичность и упорством, вбивают нам в головы, что Россия - вечная неудачница, что у нас только «дураки и дороги», русские - пьяницы и лентяи и прочий «джентльменский набор» русофобов. Убеждают что, оказывается, и русских то уже нет, а лишь «русскоязычные россияне». Русскими остались для них лишь «русская» мафия да ужасный «русский фашизм».
Суворов же, узнав о взятии русским флотом Ф.Ф.Ушакова Корфу, воскликнул: «Великий Петр наш жив!» и вспомнил слова Императора Петра Великого после победы над шведским флотом при Аландских островах: «Природа произвела Россию только одну; соперницы она не имеет! - и то теперь мы видим. Ура Русскому флоту!».
Как важно именно сегодня для нас услышать, отгоняющие уныние слова Русского Архистратига: «Мы Русские - какой восторг!».
«НЕПОБЕДИМ ПОБЕДИВШИЙ СЕБЯ»
В последнее время, когда на наших глазах в СМИ и «соросовских» учебниках происходит, казалось бы, немыслимое искажение Русской истории, не будем унывать, вспомним слова Александра Васильевича сказанные об одном современном полководцу французском писателе: «У этого историка два зеркала. Одно увеличительное для своих, второе уменьшительное для нас. Но история разобьет оба, и поставит свое, в котором мы не будем пигмеями.»
В ХХ веке уже однажды пытались переписать историю России. Но, когда враг стоял под Москвой, Сталин обратился к именам святых благоверных князей Александра Невского и Дмитрия Донского, Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, Александра Суворова и Михаила Кутузова. Не случайно, и в Великую Отечественную войну, наших лучших военачальников называли полководцами «суворовской школы». Возвращаясь к традициям славной Русской Армии, создавая в 1944 году училища по подобию кадетских корпусов Императорской России, им присвоили именование суворовских.
После погрома учиненного в 90-е годы Советской Армии, новые реформы постепенно добивают Вооруженные Силы оставшиеся у современной России. Разрушают военную науку, военное образование, военную медицину. Пытаются прервать и исторические традиции нашей Армии. «Реформа» Суворовских училищ - одно из свидетельств этих попыток уничтожить «связь времен».
Но Россия не может существовать без сильной Армии и Флота. Когда закончится нынешнее Русское лихолетье, нам придется, напрягая все силы, всем миром восстанавливать Вооруженные Силы Русского государства. Они должны стать вновь великой Русской Армией. Возможно это совершить, только основываясь на заветах Русского Архистратига. В «Науке побеждать» Суворов оставил нам главный совет на все времена: «Молись Богу; от Него победа!». И твердое убеждение великого полководца: «Неверующие войско учить - что ржавое железо точить». Суворов, не знавший ни одного поражения, своей жизнью доказал христианскую истину - «непобедим победивший себя».
Суворовские чудо-богатыри были твердо уверенны в том, что их любимый полководец способен вымолить победу. Верили в его слова: «Бог наш воевода! Он нас водит!». Солдаты видели, как перед каждой битвой Суворов усердно молится Богу. В войсках ходил рассказ о том, как однажды, Александр Васильевич, сидя на коне, подолгу молился, по своему обычаю перед сражением, безмолвно вглядываясь в небо. На вопрос одного солдата о том, что он видит в небе, полководец велел воину привстать в свое стремя. И, показал Суворов солдату в небесах ангелов поющих славу. И, небесные венцы над русскими колоннами сходящие на головы тех, кому суждено погибнуть в бою. «О них и молюсь» - сказал Суворов воину. После сражения Суворов всегда присутствовал на отпевании и панихиде, провожая молитвой убиенных солдат и офицеров.
Известно, как перед началом тяжелейшего и упорного сражения на Кинбургской косе, Суворов не прервал богослужение в полковом храме, несмотря на тревожные сообщения о том, что турки уже высаживают многочисленный десант. Пока не завершилась Божественная литургия, Суворов не прекращал молитву и не отдавал приказа вступить в бой. В сражении османы были наголову разгромлены.
Суворов в начале общей молитвы сам читал перед строем полков молитву Господню «Отче наш». Солдаты чувствовали молитву Суворова. И вся армия стремилась подражать любимому полководцу. Предместье Варшавы Прага было укреплено и ограждалось волчьими ямами. Штурм начался ночью. Перед боем, в полночь все солдаты во главе с офицерами, собрались у ротных икон, перед которыми затеплили лампады и коленопреклоненно молились. «Все мы как под венец» - рассказывает, старый гренадер, участник сражения «надели на себя чистое белье и ждали исполнить волю А.В.Суворова». Ротный командир обратился к солдатам суворовскими словами: «Слушайте дети, надобно нам как христианам, как русским, помолиться Господу Богу, о победе над врагами. Да помириться со всеми. Это по-нашему будет, по-русски». После молитвы старый суворовский офицер дает последние наставления: «Слышите дети, в драке помнить Бога. Напрасно неприятеля не убивать. Они такие же люди». Вся русская армия в эту ночь молилась вместе со своим полководцем. Суворовский гренадер рассказывал, как утром после победы, солдаты осторожно пробирались между шестью рядами страшных волчьих ям и не могли понять, как ночью, во время стремительной атаки никто не упал в ловушки.
Солдаты верили в прозорливость Суворова, в то, что любимому полководцу «планида Божия открыта». Во время тяжелейшего, самого упорного сражения с французами на реке Требии, в решительный момент, Суворов спрыгнув с лошади, повергнулся ниц на землю и молился Богу. Через несколько минут, встав, отдал распоряжения, после которых русские сломили врага.
Среди солдат ходили рассказы о том, как Силы Небесные хранили Суворова от покушений подосланных врагами убийц. Достоверно известно, как в Швейцарии, подкупленный французами повар несколько раз за обедом подносил Суворову отравленное кушанье, но Александр Васильевич молча, долго и пристально смотрел ему в глаза, пока повар не убирал это блюдо.
Рассказывали о том, что в самые тяжелые моменты сражений, рядом с Суворовым появлялся таинственный всадник в светлых ризах и красном плаще, силы русские удваивались, и враг был сломлен. Кто был этот таинственный всадник, ангел Божий, или святой воин-мученик в красном плаще? А, может быть, плащ всадника был княжеским корзном благоверного князя Александра Невского, святого покровителя Александра Суворова?
В Германскую войну, батальон любимого Суворовым Фанагорийского полка попал в окружение. Погибли все офицеры, командование принял молодой поручик. С батальоном было полковое знамя славного Фанагорийского полка. Перед тем, как пойти в последний бой, фанагорийцы усердно молились, и у развернутого знамени многие сподобились увидеть Суворова. Германцы не выдержали яростного русского штыкового удара, батальон пробился из окружения и спас знамя полка. Часовые свидетельствовали, что ночью у гроба погибшего поручика дважды видели Суворова. Стихотворение этому чудесному явлению полководца, «Суворовское знамя» посвятил русский офицер, участник войны с германцами, Арсений Иванович Несмелов.
На Руси принято говорить «конец - делу венец». Святые отцы считали: «Как живет человек важно, но и важно как умирать будет». Великий полководец, любимый всей Россией, с величайшим терпением и смирением переносит опалу. Не помня обиды, как Илья Муромец в былинах, вновь идет по призыву Царя сражаться за Отечество. Увенчивает свою жизнь подвигом Итальянской компании, в которой на одного убитого русского солдата приходилось 75 убитых французов, и великим Швейцарский походом. Завершает земной путь Александр Васильевич, изливая все, что собрал в своем сердце за многие десятилетия войн и сражений, славных побед и любви народной, царских опал и царской милости, в составленном «Каноне покаянном Спасителю и Господу нашему Иисусу Христу». Несмотря на протесты врачей Суворов со сей строгостью проходит свой последний Великий Пост, не пропускает службы, поет на клиросе, читает в храме, кладет бесчисленные земные поклоны. Перед смертью, исповедавшись и причастившись Святых Христовых Таин, Суворов, простившись со всеми, произносит: «Долго гонялся я за славой - все мечта, покой души у престола Всевышнего».
Провожал Суворова в последний путь весь Санкт-Петербург. Когда катафалк приблизился к вратам Александро-Невской Лавры, возникло замешательство, катафалк был большим, а ворота невысокими, решили, что катафалк с балдахином не пройдет. Но, старый суворовский солдат, гренадерский унтер-офицер вскричал: «Суворов не пройдет? Суворов везде проходил, пройдет и здесь! А ну братцы, берись!». И катафалк с телом любимого полководца, поддерживаемый руками народа, необъяснимым образом прошел через врата Лавры.
Заупокойную литургию совершал владыка Амвросий. Никто не говорил надгробных слов во время прощания. Лишь хор придворных певчих пел 90-й псалом «Живый в помощи Вышнего, в крове Бога Небесного водворится...», и когда опускали гроб, раздался гром орудийных залпов - русские пушки прощались с великим полководцам.
В Благовещенской церкви Александро-Невской лавры, у левого клироса на могильной плите выбиты слова, к которым ничего не надо добавлять - «Здесь лежит Суворов».
«И теперь когда на битву Русские полки идут - он о них творит молитву, про него они поют»
Почитание и любовь к Суворову сохранялись в сердцах у всех, кто любил Россию и кому дорога слава Русского оружия. Не только простой народ понимал, что Александр Васильевич «Христов воин». Архимандрит Леонид (Кавелин), настоятель Ново-Иерусалимского монастыря, любил стихотворение А.С.Цурикова «Дедушка Суворов». В стихотворении есть удивительно точные строки:
Дар победы - Божий дар!
Надо Богу помолиться,
Надо сердцем отрезвиться
Чтоб врагу нанесть удар.
...... ...... ...... .....
Сила войска не в громадах
Не в воинственных нарядах,
Сила в духе и сердцах!
....... ...... ........
Чудотворец-воевода
Не рассчитывал похода, -
Брал победу в небесах.
Правды муж творил без шуму
В Бога думал крепко думу -
И прославлен в чудесах.
.... ...... ..... ......
Жизнию монах примерный,
Духом чист от всякой скверны,
Потому непобедим!
Он из храма шел на битву,
С боя снова на молитву,
Словно Божий херувим.
...... ....... ...... .....
В 1840 году, в «Отечественных записках» было опубликовано стихотворение И.П.Клюшникова о Суворове, которое завершается уверенностью в том, что Александр Васильевич и после конца своего земного пути продолжает молиться о Русской Армии:
И теперь, когда на битву
Русские полки идут,
Он о них творит молитву -
Про него они поют.
Биограф Суворова А.Ф.Петрушевский записал народную легенду, в которой повествуется о том, что Суворов подобно святорусским богатырям спит в дремучем лесу, в каменной пещере, склонив седую голову на уступ камня. Через малое отверстие виден в пещере свет неугасимой лампады, доносится молитвенное поминовение князю рабу Божию Александру. В сказании говорится, что в страшное время для Русской земли, проснется великий русский витязь, выйдет из своей усыпальницы и избавит Отечество от невзгоды.
На иконе святого праведного воина непобедимого адмирала Феодора Ушакова на свитке надпись: «Не отчаивайтесь, сии грозные бури послужат к славе России». Для надписи на иконе святого праведного воина непобедимого генералиссимуса Александра Суворова могут быть избраны многие слова великого полководца: «За Пречистую Владычицу Богородицу! За Дом Богоматери!», «Мы Русские - с нами Бог!», «Молись Богу; от Него победа! Чудо -богатыри, Бог нас водит - Он нам генерал!». Подходит и надпись из предсмертного наставления Суворова: «Будь христианином; Бог знает, что и когда дать».
В Суворовских училищах с 1944 года под портретами Суворова принято было писать слова его завещания: «Потомство мое прошу брать мой пример». Но полностью слова Александра Васильевича звучат так:
«Потомство мое прошу брать мой пример; всякое дело начинать с благословения Божия; до издыхания быть верным Государю и Отечеству; избегать роскоши, праздности, корыстолюбия, и искать славу через истину и добродетель, которые суть мои символы».
Конечно, в советское время не могли позволить учить будущих офицеров «всякое дело начинать с благословения Божия» и вспоминать о верности «Государю и Отечеству».
У Русской Армии много небесных покровителей - святых воинов. Но духовное наследие Суворова в ХХI веке не менее дорого и важно для нас, чем в ХIХ и ХХ столетиях. А, возможно, учитывая нынешнее положение России в мире, становится жизненно необходимым.
Но, в наши дни все наставления Суворова необыкновенно важны не только для офицеров и солдат Российской армии, но и для каждого православного христианина. Русским воинам необходимы твердая вера и упования на Бога суворовских чудо-богатырей. А разве все мы не должны подражать стремлению Александра Васильевича к нравственной чистоте и деятельному, самоотверженному служению Богу, Царю и Отечеству? Разве не все мы должны прилагать усилия, чтобы восстановить в России христианскую государственность, которую защищал Суворов? Для Суворова верность Царю, Помазаннику Божию, была неотделима от верности Христу Спасителю.
Суворов писал: «Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека, но я заключил доброе имя в славе моего Отечества, и все мои деяния клонились к его благоденствию. Никогда самолюбие, часто послушное порывам скоропреходящих страстей, не управляло моими деяниями. Я забывал себя там, где надлежало мыслить о пользе общей».
Разве суворовский пример деятельного служения Отечеству не нужен сегодня России? Ведь, что скрывать, часто и мы, православные христиане живем лишь для себя и своих близких. Обличением не только иным из современников Суворова звучит упрек Александра Васильевича: «Позабудем об общем деле, станем думать о себе самих - в этом вся добродетель светского человека».
В последнее время православным христианам часто внушается образ ложного покаяния и, какого-то унылого «смирения». Некоторые «богословы» утверждают, что Россия «перед всеми виновата»,т нам необходимо «перед всеми каяться и у всех просить прощения» - это и будет, оказывается «подлинное христианство». Другие призывают, в «последние времена», уже наступившие по их мнению, спасаться «остатку верных» в лесах.
Для нас же очень важно сегодня, вместо ложного смирения и толстовского непротивления злу, стяжать боевой и победоносный дух великого русского полководца «Христова воина - Суворова».
Вся Россия должна услышать сердцем и поверить словам Суворова, сказанным, когда армия оказалась в ловушке в непроходимых горах, кругом многочисленные и сильные враги, и выхода, казалось, не могло быть: «Помилуй Бог! Мы Русские! Разобьем врага! И победа над ним, и победа над коварством; будет победа!»
«Канон Спасителю и Господу нашему Иисусу Христу» составленный Александром Васильевичем Суворовым заканчивается словами:
«Се на умоление предлагаю Тебе, Господи, Матерь Твою Пречистую и всех от века Тебе угодивших. Молитвами их у тебе может. Прими ходатайство их за мене недостойнаго. Не веем уже, что более Тебе изрещи: Твой есмь аз и спаси мя»
Многие пастыри и православные христиане не сомневаются, что написавший эти строки великий полководец и христианин, вместе с угодившими Богу имеет дерзновении ходатайствовать о Отечестве нашем и о нас грешных, и молится усердно о любимой им Русской Армии.
Не случайно, первым в III тысячелетие нашей Церковью был причислен к лику святых славный флотоводец, праведный воин, непобедимый адмирал Феодор Ушаков. Русский Флот получил небесного покровителя. Мы надеемся, что и Русская Армия среди сонма святых воинов и благоверных князей сможет молитвенно призывать и святого праведного воина, непобедимого полководца Александра Суворова.
И, возможно, мы увидим, как в Александро-Невской Лавре, в храм, где пребывают святые мощи благоверного князя Александра Невского, будут перенесены торжественно и святые мощи праведного воина, нареченного именем святого князя, угодника Божия Александра Васильевича Суворова, - Русского Архистратига.
Виктор Саулкин, руководитель информационно-аналитического центра общественной организации «Московские Суворовцы»

P.S. Если наше доброе послание попало к Вам в неурочный час, не торопитесь удалить его. Ведь у Вас есть друзья или знакомые, для которых эта информация будет интересна и значима. Передайте его им. И Вы сделаете доброе дело.
Мир Вашему дому!

С уважением,
Московские Суворовцы
www.mccvu.ru
mccvu@mccvu.ru
+7(909)9620363

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Чт дек 07, 2017 6:26 pm

Революционер из княжеского рода

Газета "Правда" №137 (30634) 8—11 декабря 2017 года
6 полоса
Автор: Николай МУСИЕНКО.

В погожий день седобородый старец в длинной блузе и валенках вышел прогуляться по тихой дмитровской улице, но через некоторое время, подустав от ходьбы, присел на скамейку возле одноэтажного деревянного домика и задумался о пережитом.
ПРЕЖДЕ ВСЕГО, НАВЕРНО, он вспомнил своего отца — князя из древнейшего на Руси рода Рюриковичей, генерал-майора в отставке, потом — как учился в Пажеском корпусе, блистал на парадах, но после его окончания предпочёл не при царском дворе служить, а в Сибири, в Амурском казачьем войске. Всплыли отчётливо в его памяти, конечно, и путешествия по неизведанным местам Забайкалья, Северной Маньчжурии, Западного Саяна, экспедиции по рекам Лене, Амуру, Сунгари и Уссури. И если бы не поездка в Швейцарию, не случайное знакомство с членами русской секции Интернационала, увлёкшими его революционной романтикой, не вступление в кружок «чайковцев», он прославил бы своё имя как выдающийся географ, геолог и естествоиспытатель.
А вместо этого — арест, два года в одиночной камере печально знаменитого Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, дерзкий побег, до него никому не удававшийся, и больше сорока лет в эмиграции, заполненных напряжённейшим научным трудом. Из-под его пера выходят книги по биологии («Взаимная помощь как фактор эволюции»), социальным наукам («Поля, фабрики, мастерские»), истории («Великая французская революция»), а также получившие широкую известность «Записки революционера» и монография «Идеалы и действительность в русской литературе», представляющая собой обзор развития российской словесности от народных преданий и «Слова о полку Игореве» до Л. Толстого и Горького. А ещё он стал известен в Европе и на родине, в России, как крупный философ, теоретик анархизма.
Бронзовая фигура князя Петра Алексеевича Кропоткина, созданная современным скульптором Александром Рукавишниковым, установлена здесь, в подмосковном Дмитрове, не просто так. В этом старинном городке «дедушка русской революции», как его все называли, после возвращения из-за границы провёл последние два с половиной года своей жизни. И в доме, где он в студёном феврале 1921 года скончался, наконец-то вновь открыт музей. Я говорю «вновь» потому, что музей, посвящённый Кропоткину, в деревянном особнячке, помнящем звуки его шагов, его приглушённый голос, в своё время уже был: вдова Кропоткина Софья Григорьевна, после смерти Петра Алексеевича продолжавшая жить в опустевшем доме, сохранила в неприкосновенности обстановку двух мемориальных комнат —кабинета и спальни. После принятия пленумом Московского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов 15 февраля 1921 года постановления «Об увековечении памяти товарища Петра Алексеевича Кропоткина» на фасаде дома появилась памятная доска с барельефным портретом революционера, выполненная известным советским скульптором-монументалистом Сергеем Меркуровым. Увы, в 1942 году местные власти посчитали, что целесообразнее вместо мемориального музея разместить в просторном особняке детский сад...
...Жизнь в Москве, после Великого Октября опять ставшей столичным городом, в разгар Гражданской войны ни для кого не была сладкой: голод, холод, отсутствие воды... И Пётр Алексеевич принимает предложение друга Льва Толстого — графа М. Олсуфьева пожить за символическую плату в его дмитровском доме. Весной 1918 года Кропоткин с семьёй переезжает в графские «хоромы», имея на руках «охранное» удостоверение, подписанное Председателем Совнаркома В.И. Ульяновым-Лениным: «дано сие удостоверение... известнейшему русскому революционеру в том, что советские власти в тех местах... где будет проживать Пётр Алексеевич Кропоткин, обязаны оказывать ему всяческое и всемерное содействие... Представителям Советской власти в этом городе необходимо принять все меры к тому, чтобы жизнь Петра Алексеевича была бы облегчена возможно более...»
Местные власти разрешили Кропоткину возделывать огород на двух сотках приусадебного участка, отвели кусок луга для покоса (сено нужно было для коровы Бурки, доставшейся Кропоткиным от Олсуфьева вместе с домом), обеспечили дровами. В распоряжении Петра Алексеевича оказался и большой рояль, на котором он любил наигрывать произведения Скрябина и других композиторов. На полках, сколоченных собственноручно, на крышке рояля, на столе, на подоконнике и даже на стульях — всюду лежали книги...
Вот что рассказывал Кропоткин о жизни в Дмитрове в письме своему другу Александру Атабекяну в феврале 1919 года: «Мы живём понемногу. Здоровы. Воздух здесь чудный зимой. Небо подчас чисто итальянское, в безветренные морозные дни — просто восхитительные прогулки, особенно с тех пор, как ношу валенки, в которых нога не скользит. Каждый день выходим часа на полтора... Работаю недурно — два с половиной часа утром и столько же после обеда. Больше не могу...» Кстати, для сведения: в это время Кропоткин трудился над вторым томом своей «Этики», которую ему так и не суждено было завершить.
Но не только кабинетной работой занимался Пётр Алексеевич в Дмитрове — его очень заинтересовала деятельность местных активистов по созданию краеведческого музея. «Третьего дня я осматривал зачаточный музей в нашем Дмитрове, — говорил он 30 августа 1918 года на съезде учителей Дмитровского уезда, — и радовался, видя, как разумно отнеслись к своему делу наши три молодые сотрудницы музея: геолог, ботаник и зоолог, в какой интересной и поучительной форме сумели они представить собранный материал... И я порадовался за новое поколение... Пусть только будет у нас несколько лет свободы, и во множестве городов у нас вырастут такие же и ещё лучшие музеи...»
«Посещение Петра Алексеевича останется навсегда светлым воспоминанием в нашей работе, — рассказывала потом одна из музейных сотрудниц. — С живейшим интересом рассматривал он все экспонаты музея, особенно в отделе геологии, и тут же вспоминал свои путешествия и говорил о своих научных исследованиях. Его слова «Хорошее, полезное дело вы тут делаете» как-то особенно ободряли нас в нашей работе, и создавалась уверенность, что Пётр Алексеевич всегда придёт на помощь музею своими ценными советами и указаниями».
И он действительно помогал музейщикам: обсуждал с ними такие темы, как, например, «Болота Дмитровского уезда» и «Следы языческих верований», прочитал им доклад «О ледниковом и озёрном периодах», в котором обобщил новые факты, касающиеся пределов распространения былого оледенения и объясняющие причины колебания климата на Земле.
А ещё его волнуют вопросы перестройки народного образования — о её необходимости он также говорил на съезде дмитровских учителей: «Задача это громадная и трудная... но неотложная... Совершится эта перемена не в один день и не по указам свыше, а только посредством работы десятков тысяч учителей и учительниц в свободной школе, где есть место личному творчеству».
Живо интересовался Кропоткин и работой объединения дмитровских кооперативов, называя его «зачатком нового строительства». Кооператоры подвергались всякого рода притеснениям со стороны местных бюрократов, и, чтобы защитить их, Пётр Алексеевич в начале мая 1919 года даже встречался в Кремле с Владимиром Ильичом Лениным. По свидетельству присутствовавшего при встрече В.Д. Бонч-Бруевича, Владимир Ильич, уже проводив гостя, отозвался о нём так: «И всё-таки он для нас ценен и дорог всем своим прекрасным прошлым и теми работами, которые он сделал... Вы, пожалуйста, не оставляйте его, смотрите за ним и его семьёй, и обо всём, что только для него нужно, сейчас же сообщайте мне...»
...Через много лет после кончины Пётр Алексеевич Кропоткин снова в своём дмитровском доме. Он — на старых фотографиях, в написанных им и изданных при его жизни книгах, в воспоминаниях людей, лично знавших этого выдающегося учёного-революционера. А прикосновения его рук помнят удобное кресло-качалка, ломберный столик, за которым он работал, резной шкаф-буфет из красного дерева, изразцовая печь, керосиновая лампа, громоздкая кровать с железными спинками. И, конечно, огромный, занимающий полкомнаты старый рояль...

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср мар 07, 2018 11:33 pm

«ДОРОГОЙ А.М.! ......... ВАШ ЛЕНИН»

В марте 1868 года родился Максим ГОРЬКИЙ, великий русский писатель, родоначальник социалистического реализма. Его усилиями создавалась литература молодого Советского государства. Сегодняшний очерк посвящен теме: Ленин и Горький.
Как бы ни были удобны теперешние электронные письма, ими все-таки нельзя заменить те, что написаны от руки. Они словно бы хранят тепло человеческой души, передают ее мельчайшие движения, отображают штрихи к портрету самого человека. А из переписки великих людей можно узнать многое не только о них, но и об эпохе, в которую они жили, причем нередко куда больше, нежели из многотомных исторических описаний, зачастую и подправляемых авторами в угоду политической конъюнктуре. Письма Ленина к Горькому дают пример заботы политика о писателе, не лишенной, однако, требовательности, непримиримости даже, если речь идет об идейной позиции в революционной борьбе. Тем более что встречались они нечасто...
Первая встреча Горького с Владимиром Ильичом произошла 27 ноября 1905 года в редакции газеты «Новая жизнь». Редакция размещалась в Литературном доме на углу Невского проспекта и набережной Фонтанки №68/40, где жил некогда В.Г. Белинский, у которого встречались Н.А. Некрасов, И.С. Тургенев, Ф.М. Достоевский, И.А. Гончаров, и позже жили И.И. Панаев, Д.И. Писарев, А.Ф. Кони, другие известные литераторы. Здание было повреждено в блокаду фашистской фугасной бомбой, потом восстановлено, но было бы снесено небезызвестным Анатолием Сердюковым, бывшим министром обороны, выступившим вдруг в роли «застройщика», не вступись за памятник общественность. Но чур, забудем. Лучше вспомним, как описывает встречу Мария Федоровна Андреева, вторая жена Горького, артистка Художественного театра, член большевистской партии, издававшая газету, ставшую, говорил Ленин, фактически центральным органом РСДРП, где печатался и Горький: «Ленин вышел к нам навстречу из каких-то задних комнат и быстро подошел к Алексею Максимовичу. Они долго жали друг другу руки. Ленин радостно смеялся, а Горький, сильно смущаясь и, как всегда при этом, стараясь говорить особенно солидно, басистым голосом все повторял подряд:
« – Ага, так вот вы какой... Хорошо, хорошо! Я очень рад, очень рад!»
Сближение Горького с большевиками началось в 1902–1904 годы, когда он почувствовал «подлинную революционность» именно в них, «в статьях Ленина, в речах и в работах интеллигентов, которые шли за ними». Переписка же между Горьким и В.И. Лениным началась в 1907 году и длилась пятнадцать лет, вплоть до болезни Владимира Ильича, отражая разные стороны революционной обстановки в России. Но еще раньше – в 1901 году – Ленин, живший в Германии, в Мюнхене, куда вынужден был уехать, чтобы не попасть в руки царской охранки, в «Искре», издаваемой с Г.В. Плехановым, написал статью «Начало демонстраций» (№13 от 20 декабря), где отмечал: «Возбуждение повсюду растет, и необходимость объединить его в один поток против самодержавия, сеющего везде произвол, угнетение и насилие, становится настоятельнее», приводя такой факт: «В Нижнем небольшая, но удачно сошедшая демонстрация 7-го ноября была вызвана проводами Максима Горького. Европейски знаменитого писателя, все оружие которого состояло – как справедливо выразился оратор нижегородской демонстрации – в свободном слове, самодержавное правительство высылает без суда и следствия из родного города». Далее он пишет: «В Москве Горького ждали на вокзале сотни учащихся, и перепуганная полиция арестовала его среди пути в вагоне, запретила ему (несмотря на особо данное прежде разрешение) въезд в Москву», подчеркнув: «Представитель самодержавной власти в Москве был освистан людьми, которым, как и всей образованной и мыслящей России, дорог писатель, страстно ненавидевший произвол и страстно ждавший народного восстания против «внутренних турок» – против самодержавного правительства».
***
К своим 33 годам Горький был автором многих рассказов и повестей, «Песни о Соколе» и «Песни о Буревестнике», и Владимир Ильич хотел, чтобы он, высоко ценимый в литературных и читательских кругах, помогал бы партии не одними деньгами, как было при издании «Искры», «Вперед», «Пролетария», но и писал для них, а по возможности и участвовал в партийной работе. В 1907 году в Штутгарте (18–24 августа) проходил VII Международный социалистический конгресс, и Ленин, будучи его делегатом, звал туда Горького: «Если только здоровы, – право, приезжайте. Не упускайте случая посмотреть за работой международных социалистов, – это совсем, совсем не то, что общее знакомство и каляканье. Следующий конгресс только через три года. Да и об наших всяческих делишках никогда не списаться толком, если не увидимся. Одним словом, приезжайте непременно. До свиданья! Большой привет Марии Федоровне. Ваш Н. Ленин». Хотя Алексей Максимович не смог побывать там, но ленинское внимание и прежде, и потом явно не прошло даром. Он закончил «Мать», повесть, так важную и для него самого, и для революционного дела.
Владимир Ильич прочитал ее в рукописи и, встретившись с Горьким в 1907 году на V съезде РСДРП в Лондоне, сказал: «Книга – нужная, много рабочих участвовало в революционном движении несознательно, стихийно, и теперь они прочитают «Мать» с большой пользой для себя». Алексей Максимович, передавая эти слова в очерке «В.И. Ленин» и зная критику повести со стороны писателей и даже рабочих за «приукрашивание», заметил: «Очень своевременная книга». Это был единственный, но крайне ценный для меня его комплимент. Затем он деловито осведомился, переводится ли «Мать» на иностранные языки, насколько испортила книгу русская и американская цензура, а узнав, что автора решено привлечь к суду, сначала поморщился, а затем, вскинув голову, закрыв глаза, засмеялся каким-то необыкновенным смехом...» Против А.М. Горького прокуратура возбудила уголовное дело за «ясно выраженное сочувствие автора идеям социалистического учения и выведенным в повести пропагандистам этого учения», а закончилось оно арестом сборников «Знание», в которых печаталась повесть, автору же обратный путь из Нью-Йорка в Россию, по сути, был закрыт. Пришлось ему и Марии Федоровне поселиться в Италии, на острове Капри, где они пробыли до 1913 года...
Побывать у Горького на Капри Ленин собирался вскоре, как тот здесь поселился. «Дорогой Ал.М.!.. – пишет он из Женевы 9 января 1908 года. – Очень обрадовало меня Ваше письмо: действительно, важно было бы закатиться на Капри! Непременно как-нибудь улучу время, чтобы съездить к Вам. Но теперь, к сожалению, невозможно. Приехали мы сюда с поручением поставить газету: перенести сюда «Пролетарий» из Финляндии. Еще не решено окончательно, Женеву ли мы выберем или другой город. Во всяком случае надо спешить и возни с новым устройством масса. Вот летом бы или весной собраться к Вам погостить, когда дело будет уже в ходу! Когда у Вас особенно хорошо на Капри? Как здоровье? Как себя чувствуете? Хорошо ли работается? Слыхал проездом в Берлине, что Вы с Луначарским совершили турне по Италии и, в частности, в Риме. Довольны ли Италией? Много ли русских видаете? К Вам приехать, я думаю, лучше тогда, когда у Вас не будет большой работы, чтобы можно было шляться и болтать вместе. Получили ли мою книгу (первый том собрания статей за 12 лет)?» И – спустя неделю – новое письмо: «Дорогие А.М. и М.Ф.! Получил сегодня Ваш экспресс. Удивительно соблазнительно, черт побери, забраться к Вам на Капри! Так Вы это хорошо расписали, что, ей-богу, соберусь непременно и жену постараюсь с собой вытащить. Только вот насчет срока еще не знаю: теперь нельзя не заняться «Пролетарием» и надо поставить его, наладить работу во что бы то ни стало. Это возьмет месяц-другой, minimum. А сделать это необходимо. К весне же закатимся пить белое каприйское вино и смотреть Неаполь и болтать с Вами. Я кстати по-итальянски начал учиться и, как учащийся, сразу набросился на написанный М.Ф-ной адрес: expresso вместо espresso! Давать сюда словарь!»
***
Но на Капри, где Ленин впервые гостил у Горького в 1908 году между 10 и 17 апреля, лингвистическая тематика уступила место философской, хоть Владимир Ильич и старался обойти споры, чтобы не портить настроение Алексею Максимовичу, на которого сильно влияли тогда махисты – А.А. Богданов, В.А. Суханов, А.В. Луначарский, проповедовавшие «богостроительство», подменяя научный социализм религиозными взглядами. Идеи эти выразились в повести «Исповедь», резко раскритикованную Лениным в письме к нему, ведь главный ее герой – послушник Матвей, разочаровавшись в религии, видит новое божество в слиянии с рабочим коллективом. На Капри Горький и Ленин подолгу гуляли одни, и все же дискуссий из-
бежать не удалось. Горький писал: «А.А. Богданов, человек удивительно симпатичный, мягкий и влюбленный в Ленина, но немножко самолюбивый, принужден был выслушивать весьма острые и тяжелые слова:
– Шопенгауэр говорит: «Кто ясно мыслит – ясно излагает», я думаю лучше этого он ничего не сказал. Вы, товарищ Богданов, излагаете неясно. Вы мне объясните в двух-трех фразах, что дает рабочему классу ваша «подстановка» и почему махизм – революционнее марксизма?
Богданов пробовал объяснить, но он говорил действительно неясно и многословно.
– Бросьте, – советовал Владимир Ильич. – Кто-то, кажется – Жорес, сказал: «Лучше говорить правду, чем быть министром», я бы добавил: и махистом».
То было время, когда после поражения первой русской революции 1905–1907 годов отход от революционного марксизма, по словам Ленина, «происходил в двух направлениях: ликвидаторства и отзовизма». В роли «ликвидаторов» выступали меньшевики, звавшие к примирению с буржуазией, в роли «отзовистов» же – группа Богданова: те предлагали отозвать рабочих-большевиков из Думы и немедля начать новую революцию. И те и другие начали еще и ревизовать философские основы марксизма, используя работы австрийского врача и философа Э. Маха, о чем наиболее ясно было заявлено В. Базаровым, Я. Берманом, А. Луначарским, П. Юшкевичем, А. Богдановым, О. Гельфондом, С. уворовым в сборнике «Очерки по философии марксизма» (СПб., 1908), прочитав который Ленин писал Горькому, что «прямо бесновался от негодования. Нет, это не марксизм! И лезут наши эмпириокритики, эмпириомонисты и эмпириосимволисты в болото». Отпор эти авторы получали в нелегальной ленинской газете «Пролетарий», куда Владимир Ильич звал сотрудничать Горького, и вскоре он начнет работать над основополагающей в теории марксизма-ленинизма книгой «Материализм и эмпириокритицизм», изданной в 1909 году, а тогда он напишет Горькому, призывавшему к мировой с ними: «Какое же тут «примирение» может быть, милый А.М.? Помилуйте, об этом смешно и заикаться. Бой абсолютно неизбежен. И партийные люди должны направить свои усилия не на то, чтобы замазывать или откладывать или увертываться, а на то, чтобы практически необходимая партийная работа не страдала».
Оберегая Алексея Максимовича от политических интриг, идейных заблуждений, Ленин нацеливал его на сотрудничество с большевиками и их печатью, но которое бы не отвлекало от художественного творчества, и радовался, когда в 1909–1912 годах – вслед за пьесой «Враги» о неизбежной победе рабочих над капиталом – были созданы и опубликованы повести «Лето», «Городок Окуров», «Жизнь Матвея Кожемякина», ряд рассказов о революционном влиянии в российской провинции, начаты «Сказки об Италии», названные «великолепными» и, кстати сказать, печатавшиеся в «Звезде», газете большевиков. В письме 7 февраля 1908 года Владимир Ильич писал Горькому: «Если лучше чувствуете себя за большой работой, – уж, конечно, я не посоветую прерывать ее. Она больше пользы принесет!» И чуть позже, 25 февраля, оговаривался: «Я считаю, что художник может почерпнуть для себя много полезного во всякой философии. Наконец, я вполне и безусловно согласен с тем, что в вопросах художественного творчества Вам все книги в руки и что, извлекая этого рода воззрения и из своего художественного опыта и из философии хотя бы идеалистической, Вы можете прийти к выводам, которые рабочей партии принесут огромную пользу». А 16 ноября 1909 года подчеркивал: «Своим талантом художника Вы принесли рабочему движению России – да и не одной России – такую громадную пользу. Вы принесете еще столько пользы, что ни в каком случае непозволительно для Вас давать себя во власть тяжелым настроениям, вызванным эпизодами заграничной борьбы».
Это письмо придет уже из Парижа, с улицы Мари-Роз, где поселились Ленин и Надежда Константиновна Крупская, переехав из нанятой поначалу дорогой и холодной квартиры на улице Бонье, 24, в сравнительно богатом доме, пускай и более удобном в смысле конспирации. Мне довелось в 1970 году побывать в ленинской квартире на Мари-Роз, 4, познакомиться с хранителем ее Антуаном Лежандром, и потому с личным отношением воспринимаю слова побывавшего там в 1911 году Горького, что квартира эта «студенческая», впрочем: «Студенческой она была только по размерам, но не по чистоте и строгому порядку в ней». Нынче, пишут, ленинская квартира-музей закрыта, не работает, но все же хочется верить в лучшее, и французские коммунисты отстоят ее, в чем могли бы, думаю, помочь как-то и члены КПРФ, пусть даже просто более тесными связями. Неподалеку, в Лонжюмо, находилась и ленинская школа, в которой готовились кадры революционеров-большевиков, будущих вершителей Великого Октября. Здесь побывали советские люди разных поколений, а советский поэт Андрей Вознесенский написал поэму «Лонжюмо», образно и верно заметив: Врут, что Ленин был в эмиграции. (Кто вне родины – эмигрант.) Всю Россию, речную, горячую, он носил в себе, как талант!» Отсюда вышли написанные Горькому строки, так важные и для сегодняшних коммунистов: «Прав был философ Гегель, ей-богу: жизнь идет вперед противоречиями, и живые противоречия во много раз богаче, разностороннее, содержательнее, чем уму человека спервоначалу кажется».
***
После второго посещения Лениным Капри в июле 1910 года его борьба «за Горького» шла с переменным успехом, уклоняясь то в одну, то в другую сторону, и нагляднее всего выраженная в ленинских «Письмах из далека» (письмо 4, 12/25/ марта 1917 года): «Пишущему эти строки случалось, при свиданиях на острове Капри с Горьким, преду¬преждать его и упрекать за его политические ошибки. Горький парировал эти упреки своей неподражаемо-милой улыбкой и прямодушным заявлением: «Я знаю, что я плохой марксист. И потом, все мы, художники, немного невменяемые люди». Нелегко спорить против этого». Вновь подчеркивая: «Нет сомнения, что Горький – громадный художественный талант, который принес и принесет много пользы всемирному пролетарскому движению», Владимир Ильич осуждает его за одно письмо в ура-патриотическом и классово-примиренческом духе: «На мой взгляд, письмо Горького выражает чрезвычайно распространенные предрассудки не только мелкой буржуазии, но и части находящихся под ее влиянием рабочих. Все силы нашей партии, все усилия сознательных рабочих должны быть направлены на упорную, настойчивую, всестороннюю борьбу с этими предрассудками».
Вследствие подобных воззрений А.М. Горький и не понял сразу своевременность Октябрьской революции, опасаясь, что «на сей раз события примут еще более кровавый и погромный характер, нанесут еще более тяжкий удар революции». Ошибочность своей позиции Алексей Максимович позже признал: «В 17–18 годах мои отношения с Лениным были далеко не таковы, какими я хотел бы их видеть, но они и не могли быть иными», объясняя это так: «Он – политик. Он в совершенстве обладал тою четко выработанной прямолинейностью взгляда, которая необходима рулевому столь огромного, тяжелого корабля, каким является свинцовая крестьянская Россия» – и самокритично добавляя: «У меня же органическое отвращение к политике, и я плохо верю в разум масс вообще, в разум же крестьянской массы – в особенности. Разум, не организованный идеей, – еще не та сила, которая входит в жизнь творчески. В разуме массы – нет идеи до поры, пока в ней нет сознания общности интересов всех ее единиц». И, наконец, признавал, говоря о массе: «Тысячелетия живет она стремлением к лучшему, но это стремление создает из плоти ее хищников, которые ее же порабощают, ее кровью живут, и так будет до той поры, пока она не осознает, что в мире есть только одна сила, способная освободить ее из плена хищников, – сила правды Ленина».
Но в годы реакции Алексей Максимович к таким выводам еще не пришел. Вся обстановка тогда к этому мало располагала. Неважно шли дела в созданном в далеком 1898 году издательстве «Знание». Директор К.П. Пятницкий перестает считаться с его мнением, среди казалось бы сплоченных «знаньевцев» Л. Андреева, Е. Чирикова, А. Куприна начинается разброд, зато лица из декадентского лагеря, раздраженные его статьями «О цинизме», «Разрушение личности, «О современности», «О «карамазовщине», «Еще раз о «карамазовщине», проявляют к нему свое внимание, и он замечает: «Время – трудное, со всех сторон. Люди – ужасны. Всего хуже – литераторы. Одинок я в конце концов как дьявол». Ленин же, чувствуя горьковскую ностальгию, осторожно советует ему вернуться в Россию, что стало возможно после царского манифеста по случаю 300-летия дома Романовых. 31 декабря 1913 года Горький приезжает в Петербург, помня ленинское напутствие: «А революционному писателю возможность пошляться по России (по новой России) означает возможность во сто раз больше ударить потом Романовых и К°», но слежка охранки не дает работать по своему желанию. И все-таки он встречается с группой пролетарских писателей, составляет сборник их произведений, который выходит в июне 1914 года с его предисловием. «Бодрые силы пролетариата, возрастая количественно, становятся и качеством своим все более культурными; мы уже можем сказать, что, несмотря на ужасные условия жизни русского рабочего, он постепенно создает свою интеллигенцию...»
***
Три года жил Горький под Петроградом в деревнях Кирьявала и Нейвола, нет-нет и наведываясь в городскую квартиру на Кронверкском проспекте, 23, где в 1960 году возобновлена мемориальная доска с надписью: «В этом доме жил с 1914 по 1921 год Алексей Максимович Горький», и 27 марта 1968 года на углу с Кировским (Каменноостровским) проспектом открыт памятник ему. А тогда, в начале развязанной империалистами Первой мировой войны, он все же поддался ура-патриотическим настроениям и поставил свою подпись под соответствующим письмом, о чем Ленин из-за границы гневно писал: «Бедный Горький! Как жаль, что он осрамился, подписав поганую бумажонку российских либералишек». А выходившая в Женеве центральная большевистская газета «Социал-демократ» (главный редактор – В.И. Ленин) напечатала 3 декабря 1914 года статью Владимира Ильича «Автору «Песни о Соколе», где подчеркнуто: «Горького рабочие привыкли считать своим... Потому и пишут Горькому приветствия, потому и дорого им его имя. И это доверие сознательных рабочих налагает на Горького известную обязанность – беречь свое доброе имя». Эту статью Алексей Максимович прочтет позже, чем поймет свою ошибку, обратившись с «Воззванием к населению», в котором написал, что будет бороться и против самодержавия, и против либеральствующей интеллигенции. И это тоже Ленин заметит и напишет 19 сентября 1915 года, в самый разгар войны: «Мы должны использовать всякий протест (даже робкий и путаный, a la Горький), используем и революционную работу шовинистов, от случая к случаю не откажемся от «совместных действий» <...>, но не далее...»
Расхождения по поводу развития революции после Октября 1917 года не могли, однако, прекратить напрочь отношения Ленина и Горького, хоть писатель в газете «Новая жизнь» и напечатал «Несвоевременные мысли», не во всем точные и пессимистичные. В Ленинградском архиве Октябрьской революции и социалистического строительства (так назывался он до ельцинского переворота) я обнаружил список депутатов Петросовета, датированный 1917–1918 годами, где под №3 – после В.И. Ленина и Г.Е.Зиновьева, тогдашнего питерского руководителя, назван А.М. Горький. А 27 июня 1920 года он был избран в горсовет под №1 по списку коммунистической фракции профсоюза работников просвещения и социальной культуры, что было признанием его больших заслуг в общественной работе. Вместе с А.А. Блоком и М.Ф. Андреевой он сделал из частного театра А.С. Суворина Театр романтической драмы, позже ставший знаменитым БДТ. Он возглавлял Комиссию по улучшению быта ученых, добиваясь в голодные месяцы увеличенных пайков для людей выдающихся, организовал Дом искусств в бывшем особняке купца Елисеева на углу Невского и Мойки, Дом ученых в великокняжеском дворце на Дворцовой набережной, 26, издательство «Всемирная литература», был членом экспертного совета Эрмитажа, оценивавшего и собиравшего в государственное хранилище различные ценности, конфискованные у богатеев. К числу депутатских дел Горького относится участие в сбережении найденных во дворце князя Феликса Юсупова на Мойке, 94, в тайниках, разнообразных, как записано в документах, «исторических и художественных сокровищ».
Историю эту рассказал мне, когда я работал в 1961 году в газете «Смена», бывший красногвардеец Захар Ильич Быняев, в той операции участвовавший, а потом документально подтвердил историк-архивист Иван Мартынов. Там оказались полотна русских и западноевропейских художников, редкие экземпляры музыкальных инструментов, фарфоровые и бронзовые статуэтки, золотая и серебряная посуда, и книги, книги, книги – с автографами Державина, Пушкина, Жуковского, Вяземского, Гоголя, Сен-Симона, Гюго, Шиллера, Беранже и даже Наполеона. Узнав о находках, Горький как председатель оценочно-антикварной комиссии написал письмо (запрос, сказали бы мы сейчас) наркому А.В. Луначарскому о необходимости немедленной передачи их специалистам для оценки и сохранения «для нужд республики», что и было сделано. И вот уже «непременный секретарь» Российской Академии наук С.Ф. Ольденбург «с живейшей радостью» пишет о целости пушкинских рукописей, давно разыскиваемых учеными, о возможности их «издания в собрании сочинений Пушкина, выпускаемом Академией наук, и о передаче затем на вечное хранение в Пушкинский Дом». Вот вам и «варвары-большевики», о чем толкуют нынешние антисоветчики, прикрывая хищническое разбазаривание того, что было народным достоянием, но вдруг стало обнаруживаться у частных «антикварщиков», сделавших раритеты доходным бизнесом для «избранных» жуликов.
Зная, как важен для полноценной работы систематический, пусть короткий отдых, Ленин зовет Горького отправиться на агитационно-инструкторском пароходе «Красная Звезда» по Волге и Каме. «Дорогой Алексей Максимович! – пишет он 5 июля 1919 года. – Ей-ей. Вы, видимо, засиделись в Питере. Нехорошо на одном месте. Устаешь и надоедает. Согласитесь прокатиться, а? Мы это устроим». Через три дня шлет телеграмму в Нижний Новгород: «Телеграфируйте, где пароход ВсеЦИКа «Красная звезда». Запросите его, не может ли он подождать в Казани Горького и дать ему каюту. Очень прошу об этом. Предсовнаркома Ленин», а в письме Н.К. Крупской относительно Горького поясняет: «Я очень хотел бы вытащить его из Питера, где он изнервничался и раскис. Надеюсь, ты и другие товарищи будете рады ехать с Горьким. Он – парень очень милый, капризничает немного, но это ведь мелочь...» Но Алексей Максимович все же отдыхать не поехал. Об этом Владимир Ильич с большим сожалением сообщает жене 10 июля 1919-го: «Видел Горького, убеждал его поехать на вашем пароходе, о чем я уже послал одну телеграмму в Нижний, но Горький категорически отказался...» И 15 июля: «...Горького не уговорил поехать, хотя уговаривал усердно...» 18 июля Ленин зовет его уже в Подмосковье: «Дорогой А.М.! Приезжайте отдохнуть сюда – я на два дня часто уезжаю в деревню, где великолепно могу Вас устроить и на короткое и на более долгое время. Приезжайте, право! Телеграфируйте, когда; мы Вам устроим купе, чтобы удобнее доехать. Немножечко переменить воздух, ей-ей. Вам надо. Жду ответа! Ваш Ленин».
***
Однако Горький продолжал жить и работать в Петрограде, терпя лишения и голод вместе со всеми. Руководивший продовольственными делами А.Е. Бадаев вспоминал: «Как и все петроградцы, сам Горький в это время жестоко голодал. Лишняя пара селедок или два-три фунта пшена, которыми мы время от времени старались поддержать Алексея Максимовича, конечно не могли заменить питания, необходимого для истощенного болезнью организма нашего великого писателя». Было и небезопасно, особенно когда к городу подошли войска Юденича. Чтобы отчетливее ощутить атмосферу тех дней, приведу запись моей беседы с писателем Михаилом Леонидовичем Слонимским, работавшим в издательстве «Всемирная литература» секретарем: «Мы привыкли к тому, что приемная всегда полна народу. Чем ближе подходил Юденич к Петрограду, тем меньше становилось посетителей у Алексея Максимовича. Почтительные визитеры, еще недавно приходившие к нему со своими рукописями, один за другим исчезали. Все чаще приходили письма с площадными ругательствами, а то и с... петлями. Он невозмутимо вынимал эти петли и складывал на столе причудливыми башенками. Поговаривали, что составлен список тех, кто подлежит немедленному повешению, и список этот открывался именем Горького. Неожиданно обнаружившееся одиночество Горького цинично, но точно объяснил наш юрисконсульт: «В очередь к новым властям выстраиваются. Им теперь Горький не нужен. Зачем им Горький с его независимостью? Еще под виселицу подведет. А каждому ведь жить хочется»
Владимир Ильич как мог убеждал Горького оставить на время дела и поменять обстановку. «Дорогой Алексей Максимович! – пишет Ленин 31 июля 1919 года, отвечая на его мрачное письмо. – Вы вынуждены наблюдать обрывки жизни бывшей столицы, из коей цвет рабочих ушел на фронты и в деревню и где осталось непропорционально много безместной и безработной интеллигенции, специально Вас «осаждающей». Советы уехать Вы упорно отвергаете... Вы отняли у себя возможность то делать, что удовлетворило бы художника, – в Питере можно работать политику, но Вы не политик. Сегодня – зря разбитые стекла, завтра – выстрелы и вопли из тюрьмы, потом обрывки речей самых усталых из оставшихся в Питере нерабочих, затем миллион впечатлений от интеллигенции, столичной интеллигенции без столицы, потом сотни жалоб от обиженных. В свободное от редакторства время никакого строительства жизни видеть нельзя (оно идет по-особому и меньше всего в Питере), – как тут не довести себя до того, что жить весьма противно». А в письме от 15 сентября Ленин говорит совсем резко, но нынешние либералы слова его клеветнически перевирают – они же таковы: «Интеллектуальные силы рабочих и крестьян крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а г...» Далее: «Интеллектуальным силам», желающим нести науку народу (а не прислужничать капиталу), мы платим жалованье выше среднего. Это факт. Мы их бережем. Это факт. Десятки тысяч офицеров у нас служат Красной Армии и побеждают вопреки сотням изменников. Это факт».
В конце концов ленинские уговоры уехать Горькому лечиться и отдохнуть за границу возымели действие. Не сразу, конечно. Он думал и думал, продолжал заступаться за обиженных, помогать нуждающимся, беспокоя совесть свою и совесть других. Лишь 16 октября 1921 года он отбыл в Хельсинки, а оттуда – дальше, вняв словам Ленина: «Тратить себя на хныканье сгнивших интеллигентов и не писать – для художника разве не гибель, разве не срам?» – и помня, что сделанные им в Петрограде нужные и добрые дела не обходились без помощи Владимира Ильича. Размышляя о роли Ленина в своей судьбе, во всей нашей жизни, А.М. Горький писал после кончины его: «Он был русский человек, который долго жил вне России, внимательно разглядывая свою страну, – издали она кажется красочнее и ярче. Он правильно оценил потенциальную силу ее – исключительную талантливость народа, еще слабо выраженную, не возбужденную историей, тяжелой и нудной, но талантливость всюду, на темном фоне фантастической русской жизни блестящую золотыми звездами... И если б туча ненависти к нему, туча лжи и клеветы вокруг имени его была еще более густа – все равно: нет сил, которые могли бы затемнить факел, поднятый Лениным в душной тьме обезумевшего мира».

Эдуард ШЕВЕЛЁВ

http://sovross.ru/articles/1668/38387

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Ср мар 07, 2018 11:35 pm

«ДВЕНАДЦАТЬ» 100

Вслушиваясь в революционную бурю, как он понимал ее, восторгаясь ее размахом и ожидая от нее каких-то метафизических сдвигов, которые изменят все корни бытия, Блок, однако, продолжает испытывать перед ней тот же интеллигентский страх.
19 июня 1917 года Блок пишет:
«...я нисколько не удивлюсь, если (хотя и не очень скоро) народ, умный, спокойный и понимающий то, чего интеллигенции не понять (а именно – с социалистической психологией, совершенно, диаметрально другой), начнет так же спокойно и величаво вешать и грабить интеллигентов (для водворения порядка, для того, чтобы очистить от мусора мозг страны)».
А 30 июня он прибавляет к этому:
«Если пролетариат будет иметь власть, то нам придется долго ждать «порядка», а может быть, нам и не дождаться; но пусть будет у пролетариата власть, потому что сделать эту старую игрушку новой и занимательной могут только дети».
Итак, пролетариат – несмышленыш, дитя, иррациональная сила, порядка он создать не может; но тем лучше: может быть, ему – играючи – удастся создать новый мир.
Между тем революция шла своими путями. Очень хорошо охарактеризовал отношение к ней Блока проф. А.Я. Цинговатов в своей ценной книге «А.А. Блок». Он пишет:
«Октябрьскую революцию принял Блок как желанный исход из тупика – личного, общественного, европейского и мирового, но принял в определенном аспекте: в свете левонароднических утопий и мистико-апокалиптических бредней. Исход совершенно реальный, будучи воспринят так субъективно, оказывался безнадежно мнимым – христианско-коммунистическим плюс скифско-монгольским. Многое увидел в Октябрьской революции неисправимый поэт-символист: и Христа с двенадцатью апостолами, и скифов с азиатскими ордами, и апельсинные рощи – и Катилина предстал пред ним как «римский большевик». И только одного не увидел, да и не мог увидеть сквозь свое романтическое стекло Блок – реального Октября, подлинной рабоче-крестьянской революции, движимой непреложными законами классовой борьбы, возникшей в процессе развития производительных сил и социально-экономических отношений».
Между тем революция стала принимать черты этого самого порядка, в возможность создания которого рабочими руками Блок не верил. Правда, Блоку как раз пришлось жить в такие годы (и до лучших он не дожил), когда пролетариату надо было биться с самой свирепой нуждой, нахлынувшей на него со всех сторон в результате разорительных войн. Блок поэтому прежде всего испытывал эту огромную разоренность, которая разрушила и его собственный быт. Правда, Блок довольно геройски переносил все эти необходимости: таскать дрова на верхний этаж, думать о скудном заработке, о том, откуда получить реальную пищу, но в течение более долгого периода все эти лишения, вся эта неустроенность, казавшаяся Блоку беспросветной, конечно, должны были создавать в нем склонность к пессимизму. Главное же заключалось в том, что Блок абсолютно и никак не понимал хозяйственной стороны революции. Несмотря на то что он мечтал о русской Америке, начинал писать что-то, вращающееся вокруг угля и т.д., он все же был настолько чужд вопросов экономики, что задача строительства социализма как новой системы хозяйства казалась ему чем-то далеким, холодным – словом, нисколько ему не импонировала.
Блок проходит мимо Ленина. Он не слышит «музыки» в речах Ленина. Ему, напротив, кажется, что и большевики-то – это какой-то поплавок на поверхности разбушевавшихся народных масс, а Ленин и его разумность, очевидно, казались Блоку лишь порождением того же интеллигентского разума, который хочет сделать прививку своих программных затей к великому, внезапно выросшему, таинственному дереву, родившемуся из недр народа.
Вот почему последние годы жизни Блока проходили под знаком огромной растерянности. Ему казалось, что музыка опять уходит из революции, что она звучит разве только дикими аккордами неустроенности жизни, отдельными проявлениями обнаженного бунтарства, что ее постепенно начинает преодолевать какая-то чуть не бюрократическая, чуть не буржуазная, только с другой стороны, стихия советской государственности, партийности, где Блок музыки уже не слышал.
Вся натура Блока, все то, что сделало из него желанного и любимого певца обреченных, все то, что позволяло ему видеть и изображать горечь жизни и указывать пути утешения в неясных символических гаданиях, – все стало ему поперек дороги, на которую он должен был бы вступить для того, чтобы понять революцию.
Революция, конечно, требует страсти и энтузиазма, но она требует их в каком-то особенном, охлажденном виде, который ни на минуту не затмевает разума научного социализма, под знаменем которого развернулась эта самая стихия, обожаемая Блоком. Это – доктрина, которая требует величайшего усилия разума для того, чтобы быть постигнутой. И вся подлинно мощная большевистская революция заключалась именно в том, что, огромно посодействовав размаху стихийной революции, она в то же самое время влила ее в стройные творческие каналы, все более и более гармоничные.
Но этого рода гармонию Блок слышать не умел, это для него уже не было больше музыкой. Только в неопределенности, только в хаотическом или сияющем, выспреннем и неясном мистическом свете или мерцающем какими-то неведомыми адскими огнями мог видеть Блок нечто себе родное. В этом было его осуждение.
Лучше всего видно все, здесь изложенное, на основе судьбы знаменитой поэмы Блока «Двенадцать».
М.А. Бекетова свидетельствует, что в январе 1918 года, когда писались «Двенадцать», поэт переживал радостные напряжения, достигшие высшей точки. Блок не был испуган тем, что разные Мережковские приняли «Двенадцать» за отступление от культуры и за прославление большевиков. Демонстраций такого рода было довольно много, но не было недостатка и в демонстрациях восторгов.
Большевистские круги приняли «Двенадцать», конечно, двойственно. Во-первых, совершенно очевидно, что Блок взял революцию опять-таки с ее хвоста. Его герои оказались совершенно стихийными носителями революционного начала. Революционные элементы поднимают их очень высоко, как настоящий плебейский «дозор» революции, но, по Блоку, эти элементы густо загажены хулиганскими элементами почти уголовного характера. Нет никакого сомнения, что подобные фигуры попадались в революции и в свое время часто приносили известную пользу, но, конечно, не этим сильна была революция.
«Двенадцать» как нельзя больше далеки от партийности, потому что партийность Блок испытывал как нечто вовсе не революционное, чуждое ему по духу, а она-то и была, как показало все будущее, подлинным ведущим началом революции. Кроме того, шокировало внезапное появление Христа во главе двенадцати, эта мистическая окраска, которую Блок сам хорошенько не понимал.
Чуковский в своих воспоминаниях пишет, как Блок в ответ на замечание Гумилева, что мистический конец нелепо приклеен к поэме «Двенадцать», сказал:
«Мне тоже не нравится конец «Двенадцати». Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему же Христос? Неужели Христос? Но чем больше я вглядывался, тем явственнее я видел Христа...»
Оказалось, что Блок создал своего Христа «в белом венчике из роз» как бы совершенно невольно, под влиянием чуть ли не откровения. Думается, что главная сила, которая при этом в нем действовала, – частью детские воспоминания, научившие его связывать с христианскими религиозными представлениями идею необычайной моральной высоты, святости, неприкосновенности, и еще более – Достоевский, который свои утопические картины будущего, строимого у него руками атеистов, любил заканчивать появлением в их мире Христа, который возвращается к людям в неожиданную для них минуту для того, чтобы освятить достигнутую ими «светскую» правду жизни.
Характерно, однако, то, что Блок отнюдь не предполагал как-нибудь унизить или попросту хотя бы ослабить революционную остроту «Двенадцати» этой фигурой Христа. В его записной книжке от 29 января 1918 года мы читаем весьма знаменательные строки:
«Что Христос идет перед ними – несомненно. Дело не в том, «достойны ли они его», а страшно то, что опять он с ними и другого пока нет; а надо Другого – ?»
Эти строчки показывают, что во внутренней лаборатории Блока бродили какие-то мысли о необходимости поднять принцип революции выше «венчика из роз», но он не находил никакого такого синтеза.
Вероятно, Блок посмотрел бы испуганными, изумленными глазами, если бы ему сказали, что этот другой уже живет на свете, что это – великий учитель и вождь пролетариата, реальный человек и в то же время подлинное воплощение самых могучих идей, какие когда-либо развивались на земле и перед которыми христианский лепет является жалкой старинкой; что это тот самый В.И. Ленин, которого он, может быть, когда-нибудь встречал на собраниях или на улице.
Во всяком случае, ясно, что в поэме «Двенадцать» Блок хотел дать точное изображение подлинно революционной силы, бесстрашно указать на ее антиинтеллигентские, на ее буйные, почти преступные, силы и вместе с тем благословить самым большим благословением, на которое он был только способен. И поэтому глубоким срывом с этой высоты является та заметка о «Двенадцати», которая была написана Блоком в апреле 1920 года и опубликована Вольфилой.
Здесь он начисто отрицает политическое значение «Двенадцати». Он заявляет, что он «не отрекается» от того, что он написал «в согласии со стихией», но «политику» в «Двенадцати» «могут видеть только слепые».
После этого Блок размышляет так:
«Было бы неправдой вместе с тем отрицать всякое отношение «Двенадцати» к политике. Правда заключается в том, что поэма написана в ту исключительную и всегда короткую пору, когда проносящийся революционный циклон производит бурю во всех морях – природы, жизни и искусства; в море человеческой жизни есть и такая небольшая заводь, вроде Маркизовой лужи, которая называется политикой; и в этом стакане воды тоже происходила тогда буря – легко сказать: говорили об уничтожении дипломатии, о новой юстиции, о прекращении войны, тогда уже четырехлетней! – Моря природы, жизни и искусства разбушевались, брызги встали радугою над нами. Я смотрел на радугу, когда писал «Двенадцать»; оттого в поэме осталась капля политики. Посмотрим, что сделает с этим время. Может быть, всякая политика так грязна, что одна капля ее замутит и разложит все остальное; может быть, она не убьет смысла поэмы; может быть, наконец – кто знает! – она окажется бродилом, благодаря которому «Двенадцать» прочтут когда-нибудь в не наши времена. Сам я теперь могу говорить об этом только с иронией; но – не будем сейчас брать на себя решительного суда».
Эта тирада ужасающа. Тот самый Блок, который когда-то с жестом, не лишенным величия, заявлял, что уйти от политики – значит изменить самой глубокой сущности поэзии и отбросить значительную ее часть, теперь перед лицом величайших событий, которые когда-либо видел мир, объявляет, что политика есть «Маркизова лужа», всю политику – значит, и революционную политику пролетариата – сводит к какому-то «грязному началу» и т.д. Мы присутствуем при проявлении полнейшего политического идиотизма.
Если Блок сквозь обычный туман, окутывавший его и заставлявший все предметы мира расплываться в его творчестве, приобретать фантастические очертания, все-таки мог рассмотреть величие политических движений в лучшие моменты, то теперь, усталый, не понимающий того, что перед ним происходит, он готов начисто отречься от какой бы то ни было связи с политическими бурями. Для него революция остается только стихийным космическим явлением.
Правда, он не оплевывает своих прошлых связей с революцией. Он даже ставит знак вопроса над тем, что будет в будущем представлять из себя такая поэма, как «Двенадцать», вопреки или в силу своей политической направленности, но это мало утешает.
Революция нанесла очень болезненные удары Блоку лично. Она окончательно разбила все остатки помещика, которые еще вокруг него имелись. Она погрузила его – о чем нельзя не пожалеть горько – на долгие месяцы в настоящую нужду. А главное – она не принесла ему удовлетворения. Вместо каких-то космических чудес и левоэсеровских, дворянских неожиданностей, вместо грандиозной романтики, она стала показывать свое строительное лицо. Может быть, если бы Блок дожил до тех времен, когда лицо это окончательно уяснилось, когда черты его приобрели даже для далеко стоящих полную определенность, он опять бы нашел какие-то мосты к революции. Но в то время, при зачаточных формах устроительной работы и при всех социально-психологических данных Блока, надеяться на это было безнадежно.
Кстати, когда Блока известили о том, что когда-то столь дорогое его Шахматово, где прожиты были самые счастливые и самые «святые» годы жизни, дотла разрушено, Блок проявил известное равнодушие. Он писал в 1919 году: «Сейчас от этих родных мест, где я провел лучшие времена жизни, ничего не осталось. Может быть, только старые липы шумят, если и с них не содрали кожу». Но он считал это событие проявлением «исторического возмездия»: «Поэт ничего не должен иметь – так надо», – ответил он тем, кто высказывал ему свое сожаление.
Александр Блок
Из поэмы «Двенадцать»
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер –
На всем Божьем свете!
Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком – ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит – ах, бедняжка!
От здания к зданию
Протянут канат.
На канате – плакат:
«Вся власть
Учредительному Собранию!»
Старушка убивается – плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок
для ребят,
А всякий – раздет, разут...
Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась
через сугроб.
– Ох, Матушка-Заступница!
– Ох, большевики загонят в гроб!
Ветер хлесткий!
Не отстает и мороз!
И буржуй на перекрестке
В воротник упрятал нос.
А это кто? – Длинные волосы
И говорит вполголоса:
– Предатели!
– Погибла Россия!
Должно быть, писатель –
Вития...
А вон и долгополый –
Сторонкой – за сугроб...
Что нынче невеселый,
Товарищ поп?
Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?
Вон барыня в каракуле
К другой подвернулась:
– Уж мы плакали, плакали...
Поскользнулась
И – бац – растянулась!
Ай, ай!
Тяни, подымай!
Ветер веселый
И зол, и рад.
Крутит подолы,
Прохожих косит,
Рвет, мнет и носит
Большой плакат:
«Вся власть
Учредительному Собранию»...
И слова доносит:
... И у нас было собрание...
... Вот в этом здании...
... Обсудили –
Постановили:
На время – десять,
на ночь – двадцать пять...
... И меньше –
ни с кого не брать...
... Пойдем спать...
Поздний вечер.
Пустеет улица.
Один бродяга
Сутулится,
Да свищет ветер...
Эй, бедняга!
Подходи –
Поцелуемся...
Хлеба!
Что впереди?
Проходи!
Черное, черное небо.
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Черная злоба, святая злоба...
Товарищ! Гляди
В оба!
................................
Не слышно шуму городского,
Над невской башней тишина,
И больше нет городового –
Гуляй, ребята, без вина!
Стоит буржуй на перекрестке
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмется
шерстью жесткой
Поджавший хвост паршивый пес.
Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.
................................
... И идут без имени святого
Все двенадцать – вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль...
Их винтовочки стальные
На незримого врага...
В переулочки глухие,
Где одна пылит пурга...
Да в сугробы пуховые –
Не утянешь сапога...
В очи бьется
Красный флаг.
Раздается
Мерный шаг.
Вот – проснется
Лютый враг...
И вьюга? пылит им в очи
Дни и ночи
Напролет!..
Вперед, вперед,
Рабочий народ!
................................
... Вдаль идут державным шагом...
– Кто еще там? Выходи!
Это – ветер с красным флагом
Разыгрался впереди...
Впереди – сугроб холодный,
– Кто в сугробе – выходи!..
Только нищий пес голодный
Ковыляет позади...
– Отвяжись ты, шелудивый,
Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пес паршивый,
Провались – поколочу!
... Скалит зубы – волк голодный –
Хвост поджал – не отстает –
Пес холодный – пес безродный ...
– Эй, откликнись, кто идет?
– Кто там машет красным флагом?
– Приглядись-ка, эка тьма!
– Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?
– Все равно тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьем!
– Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!
Трах-тах-тах! – И только эхо
Откликается в домах...
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах...
Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах...
... Так идут державным шагом –
Позади – голодный пес,
Впереди – с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз –
Впереди – Исус Христос.

http://sovross.ru/articles/1668/38385

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Вт мар 13, 2018 10:16 pm

Гений советской педагогики
№24 (30667) 13—14 марта 2018 года
4 полоса
Автор: Правда.
13 марта — 130 лет со дня рождения классика отечественной и мировой педагогики Антона Семёновича Макаренко
Антон Семёнович Макаренко — человек, чьё имя составляет славу великой советской цивилизации. Его вклад в советскую культуру и культуру мира сравним с вкладом Горького, Шолохова, Королёва, Эйзенштейна, Жукова, Шостаковича. В 1988 году по решению ЮНЕСКО весь просвещённый мир отмечал сто лет со дня его рождения. До середины 50-х годов минувшего века макаренковская педагогика высоко оценивалась в советском обществе, находила себе применение в школах и семейном воспитании. Но уже в конце пятидесятых, в особенности в шестидесятые годы, начиная с пресловутой «оттепели», о ней всё реже и реже вспоминают на педагогическом Олимпе — в Академии педагогических наук СССР. Ритуальная дань уважения имени Макаренко в его юбилейные годы, конечно же, отдавалась, но его педагогическое наследие на долгие годы было предано забвению. Почему это случилось и к каким печальным последствиям привело в воспитании подрастающего поколения в СССР — на данные вопросы попытаемся ответить в настоящем очерке.
История коммуны дзержинцев в самом сжатом виде
Но прежде хотя бы вкратце скажем о педагогическом наследии А.С. Макаренко. Старшее поколение судит о нём по его знаменитой книге «Педагогическая поэма». Молодые же вряд ли знают его имя. Поскольку вершин своей воспитательной работы Антон Семёнович достиг в коммуне имени Ф.Э. Дзержинского, которой он руководил с 1927 по 1937 год, то вполне оправданным будет представить современным читателям главные итоги жизни и деятельности коммунарского коллектива за эти десять лет. О них Макаренко написал в статье «Такова наша история». Дадим извлечение из неё с небольшими комментариями.
«В 1927 году на заседании коллегии ГПУ УССР было решено увековечить память тов. Ф.Э. Дзержинского открытием в Харьковском лесопарке детской коммуны его имени». Под детской коммуной понималась коммуна беспризорных детей, взятых прямо с улицы. Первые два года коммуна жила за счёт добровольных отчислений из зарплаты украинских чекистов. Педакадемия не признала очевидных поразительных успехов воспитательной системы А.С. Макаренко в колонии имени А.М. Горького. О её жизни прекрасно написано в «Педагогической поэме», получившей высокую оценку Горького и советских читателей. Макаренко был снят с заведования колонией. Но чекисты по достоинству оценили его новаторство и предложили ему роль заведующего коммуной имени Ф.Э. Дзержинского, куда он прибыл в октябре 1927 года вскоре после прощания с колонией имени Горького. Прощания как такового не было. Это Горький, посетивший колонию, прощался с колонистами, а для Макаренко то был последний день его работы в колонии, о чём он ни слова не сказал ни Алексею Максимовичу, ни колонистам.
В коммуну Антон Семёнович приехал с 60 колонистами-горьковцами. Вскоре прибыли «новобранцы» коммуны: 40 беспризорных, подобранных с улицы. К 1937 году коммунарский коллектив насчитывал 500 человек в возрасте от 10 до 20 лет (400 юношей и подростков и 100 девушек). То, что было создано трудом коммунаров, и сегодня поражает воображение.
Читаем: «В декабре 1929 года в коммуне организован пошивочный цех и расширены деревообделочные цехи… Введение зарплаты для коммунаров повысило ответственность за работу и производительность труда. С этого момента коммуна переходит на полную самоокупаемость (выделено мной. — Ю.Б.). В результате роста производительности труда в коммуне появляются денежные накопления, что дало возможность значительно расширить цехи деревообделочной мастерской. Коммуна стала выбрасывать на рынок тысячи стульев, чертёжных столов и др. Ежедневный выпуск продукции достиг суммы 3000 рублей».
По тем временам это были большие деньги. На что же в первую очередь они тратились? На повышение общей и профессиональной культуры, что требовало немалых расходов: «В сентябре 1930 года состоялось торжественное открытие рабфака. Это был чрезвычайно важный шаг вперёд, который открывал большие перспективы в поисках нового, более совершенного производства».
Заметим, что именно производственное воспитание, а не просто трудовое воспитание в учебных мастерских, вне большого и сложного производства, явилось стержнем педагогической системы Макаренко. Об этом речь пойдёт впереди. А здесь отметим: рабфак был открыт при Харьковском машиностроительном институте. Коммуна оплачивала труд преподавателей рабфака, среди которых были доценты и профессора.
В 1932 году рабфак коммуны преобразовывается в техникум с двумя отделениями: электромеханическим и оптико-механическим. Почти половина коммунаров, учащихся рабфака, ушла на учёбу в вузы и втузы! А в 1934 году при коммуне имени Ф.Э. Дзержинского открывается школа-десятилетка…
Но вернёмся к 1930 году. «В этом же году в коммуне были уничтожены должности воспитателей (выделено мной. — Ю.Б.), так как коммунары уже настолько выросли и настолько выросло их самоуправление, что они уже могли в дальнейшем сами вести коммуну».
А далее в статье А.С. Макаренко следует то, чего не было ни в мировой, ни в советской практической педагогике, нет и по сей день. Внимательно читаем: «В мае 1931 года состоялась закладка новых спален и завода электроинструментов… В январе 1932 года при участии всеукраинского старосты Григория Ивановича Петровского был пущен первый в Союзе завод электросверлилок коммуны имени Феликса Дзержинского (выделено мной. — Ю.Б.). И какой радостью была для коммунаров первая электросверлилка! С этого дня началась организованная борьба коллектива коммунаров за освоение годовой программы в 7 тысяч электросверлилок».
Это стало средней перспективой развития коммунарского коллектива. Как утверждал Макаренко, без ближней, средней и дальней перспективы своего движения вперёд коллектив рискует стать загнивающим коллективом, что неизбежно ведёт к групповщине, к его распаду.
Новые перспективы роста коллектива (политического, нравственного, культурного и профессионального) — объективная необходимость, по Макаренко. Она у него связана с решением новых производственных задач, требующих прежде всего повышения уровня общей, профессиональной, технологической культуры. Так случилось после налаживания работы завода электросверлилок. «Коммунары задумали производство фотоаппаратов типа «Лейка» (ФЭД). Было организовано специальное экспериментальное бюро по разработке плёночного аппарата. И только в октябре (1932 года. — Ю.Б.) были выпущены 3 таких аппарата. Экспертизой профессоров и специалистов фотоаппарат ФЭД признан хорошим аппаратом, не уступающим заграничному, с некоторым преимуществом в оптической части. В ноябре приступили к изготовлению технического проекта завода плёночного аппарата типа ФЭД производительностью в 30 тысяч штук в год, и уже в декабре выпущена первая в СССР серия плёночных аппаратов» (выделено мной. — Ю.Б.).
Заключение статьи А.С. Макаренко «Такова наша история»: «Имея годовой промфинплан на двух своих заводах, достигающий 20 миллионов рублей в год, коммунары производят чрезвычайно важную в общей экономике страны продукцию, одновременно готовя стране грамотные высококвалифицированные кадры». Это уже было осуществлением дальней перспективы развития коллектива коммунаров-дзержинцев.
Норма Цена
за 4 часа в коп.
Установка шпинделя в щит 25 12
Запрессовка втулок, райберовка и засверловка 60 5
Укладка смазки и установка крышек… 50 5
Сборка комплекта промежуточных шестерён 35 10
Установка промежуточных шестерён… 50 8
«На довольствии коммунаров — 333, из них девочек — 86
Секретарь совета командиров И. Волченко».
Эксперимент мирового значения
Построить два завода и наладить сложное производство коллективной энергией и организованной волей бывших беспризорников, конечно же, под руководством и при участии профессиональных проектировщиков, конструкторов, инженеров и строительных рабочих, но при том, что вставали к станкам и овладевали сложным оборудованием прошедшие профподготовку коммунары, — это ли не чудо! А ещё в коммуне в образцовом состоянии содержались бытовые, учебные и культурно-досуговые помещения: спальни, кухня, столовая, больница, клубный зал («тихий» клуб), библиотека, учебные кабинеты, цветники и вся территория коммуны. И всё это без воспитателей-взрослых, а на основе коммунарского самоуправления, во главе которого стоял совет командиров, куда входили все командиры тринадцати (к 1937 году их стало больше) разновозрастных отрядов.
Совет командиров решал все вопросы бытовой, культурной и производственной жизни коммуны. Для иллюстрации сказанного приведём извлечение из приказа № 189 от 1 октября 1932 года:
«Согласно постановлению совета командиров, коммунар Демченко переводится из литейного цеха в токарную группу — по его просьбе». И далее: «Согласно постановлению совета командиров, коммунару Синякову выносится строгий выговор за то, что уклонился от участия в тушении пожара рабочего барака 18 сентября и во время пожара продолжал чинить свой радиоаппарат»; «Согласно постановлению комиссии по расценкам, утверждённым советом командиров, объявляются новые расценки по сборному цеху завода по сборке нижнего щита:
Приводим ещё одну выдержку из протокола заседания совета командиров от того же 1 октября 1932 года:
Слушали: О порядке культпохода в «Березиль» 6 октября.
Постановили: Так как на культпоход ассигновано по смете коммуны 750 рублей, а нужно 1400 рублей, ассигновать из фонда совета командиров 650 рублей.
Культпоход провести в таком порядке: до городского парка перебросить коммуну на грузовиках, от парка до театра маршем, обратный путь в таком же порядке.
Слушали: Заявление инструктора Базилевича о том, что воспитанник Яновский делает много брака на сверлильном станке.
Постановили: Принимая во внимание, что в заготовительном цехе не хватает кондукторов, считать Яновского не виноватым в браке. Поручить коммунару Землянскому нажать на администрацию.
Секретарь совета командиров И. Волченко».
В первые пять лет истории коммуны имени Ф.Э. Дзержинского её посетили 214 делегаций, из которых две трети были делегациями из Германии, Франции, Англии, Америки, Китая, Австралии и многих других стран. Показательно впечатление от посещения коммуны французской делегации. В её составе был выдающийся политический деятель, будущий премьер-министр Франции Эдуар Эррио. «Делегация прибыла в 12 часов дня, когда коммунары находились на работе, и была встречена дежурным. Сигнал для сбора оркестра. Через несколько минут оркестранты в рабочих комбинезонах заняли своё место. Замещающий капельмейстера коммунар поднял дирижёрскую палочку, и полились звуки из опер «Кармен», «Чио-Чио-Сан», «Риголетто». Гром аплодисментов. Эррио сказал: «Я потрясён… Я видел сегодня настоящее чудо… чудо, в которое я бы никогда не поверил, если бы не увидел его собственными глазами».
А.М. Горький, долгие годы внимательно следивший за подвижнической и новаторской деятельностью А.С. Макаренко и побудивший его к написанию «Педагогической поэмы», в одном из своих писем Антону Семёновичу дал оценку его творчеству: «Огромнейшего значения и поразительно удачный педагогический эксперимент Ваш имеет мировое значение, на мой взгляд».
Его кредо воспитания советского человека
Раскрыть в границах одного очерка хотя бы основы педагогического опыта А.С. Макаренко — задача непосильная. Наша задача — дать лишь самое общее представление о том, что составляло его педагогическое кредо. Антон Семёнович Макаренко был и остался единственным, по нашему убеждению, великим советским педагогом-практиком и педагогом-теоретиком. Цель и метод воспитания он рассматривал с точки зрения марксистской. «Достойной нашей эпохи и нашей революции, — утверждал он, — организационной задачей может быть только создание метода, который, будучи общим и единым, в то же время даёт возможность каждой отдельной личности развивать свои особенности, сохранять свою индивидуальность. Такая задача была бы абсолютно непосильной для педагогики, если бы не марксизм, который давно разрешил проблему личности и коллектива».
Рассматривая эту проблему в условиях социалистического общества, основанного на принципе коллективности, Макаренко писал: «В нём (в коллективе. — Ю.Б.) не должно быть уединённой личности, то выпяченной в виде прыща, то размельчённой в придорожную пыль, а есть член социалистического коллектива. В Советском Союзе не может быть личности вне коллектива и поэтому не может быть обособленной личной судьбы и личного пути и счастья, противопоставленных судьбе и счастью коллектива».
И далее: «Воспитывая отдельную личность, мы должны думать о воспитании всего коллектива. На практике эти две задачи будут решаться только совместно и только в одном общем приёме. В каждый момент нашего воздействия на личность это воздействие обязательно должно быть и воздействием на коллектив. И, наоборот, каждое наше прикосновение к коллективу обязательно будет и воспитанием каждой личности, входящей в коллектив». И как заключительный аккорд: «Коллектив, который должен быть первой целью нашего воспитания, должен обладать совершенно определёнными качествами, ясно вытекающими из его социалистического характера».
Первым и важнейшим таким качеством должна быть, по Макаренко, сознательная дисциплина. Она, по его убеждению, как форма политического и нравственного благополучия должна требоваться от коллектива. Нельзя рассчитывать, что сознательная дисциплина выводится из сознания, то есть выдавливается из него, как зубная паста из тюбика, при помощи рассуждений и словесных убеждений. Дисциплина, настаивал Макаренко исходя из анализа своего опыта, определяться сознанием не может, она не есть внешнее средство воздействия и не возникает благодаря внешним мерам и приёмам, в ряду которых, как правило, на первом месте стоит парное морализирование (душещипательный разговор воспитателя с воспитуемым — tet-a-tet) либо давление страхом наказания. Дисциплина, по убеждению Макаренко, является результатом всего воспитательного процесса, а не отдельных специальных мер.
«Дисциплина есть продукт всей суммы воспитательного влияния, включая и такие, как «организация характера», и процесс столкновения, конфликтов, и разрешения конфликтов в коллективе» и т.д. Макаренко боролся в коммуне не за дисциплину торможения и запрета, достигаемую сугубо запретительными мерами по логике «чего нельзя делать». Он боролся за дисциплину борьбы и преодоления препятствий, которые, по его словам, заключены в нас, в людях (личный и групповой эгоизм, слабохарактерность, уединённая честность: лично я честен, а в остальном хоть трава не расти; неспособность идти на конфликт между «моим» и «нашим» и т.п.).
Но в то же время Антон Семёнович утверждал, что дисциплина как явление политическое и нравственное «должна сопровождаться сознанием, то есть полным пониманием того, что такое дисциплина и для чего она нужна». Им были разработаны моральные «теоремы дисциплины», которые в форме дискуссий в комсомольской организации, на собраниях коммуны, в систематических беседах самого Макаренко с коммунарами пропагандировались, становились нравственными постулатами дисциплины в коммунарском коллективе.
Представим их в самом сжатом виде. Прежде всего дисциплина является формой для наилучшего достижения цели коллектива. «Во-вторых, логика нашей дисциплины ставит каждую отдельную личность, каждого отдельного человека в более защищённое, более свободное положение». Дисциплина — это свобода. Она не даёт возможности так называемым сильным личностям подминать слабых и ломать коллективную волю. «Третий пункт морального теоретического утверждения, который должен быть предложен коллективу и всегда быть ему известен и всегда направлять его на борьбу за дисциплинированность, это такой: интересы коллектива выше интересов личности». Это должно быть там, где личность выступает против коллектива.
Небольшая история для выяснения больших вопросов
В связи со сказанным выше представим историю конфликта, возникшего между конкретной личностью (Макаренко именовал её Ивановым) и коллективом коммуны имени Феликса Дзержинского. С ней можно познакомиться в лекции А.С. Макаренко «Дисциплина, режим, наказания и поощрения». В коммуне, как уже было сказано, не было воспитателей, вся воспитательная работа велась старшими коммунарами. Этому помогала структура коммуны: её коллектив делился на отряды (первичные коллективы), во главе которых стояли командиры. В течение дня за всю работу коммунарского коллектива отвечал дежурный командир: за уборку всех помещений, соблюдение режима дня, приём пищи и производство. Словом, за всё, что происходило в коммуне. Дежурный командир имел самую большую власть после заведующего коммуной. Его приказы обязаны были выполняться каждым коммунаром беспрекословно. Ему нельзя было возражать и говорить с ним сидя.
Обычно роль дежурного командира по коммуне исполнял уважаемый в коллективе старший товарищ. Так было и в тот день, когда Иванов, в конце дня отдавая рапорт Антону Семёновичу, сообщил, что режим дня и план работы на производстве выполнены полностью, но в коммуне у младшего товарища Мезяка пропал радиоприёмник… Для коммуны это было чрезвычайным происшествием. Случаи воровства остались в ней в далёком прошлом, замков не было, а пропавший радиоприёмник, на который его владелец собирал заработанные деньги в течение полугода, был у всех на виду, стоял на тумбочке.
Иванов проявил большую активность: предлагал создать комиссию для поиска радиоприёмника и того, кто его украл, призывал строго наказать виновника. Опустим детали этой истории — кто и как выявил вора. Им оказался… Иванов. Комсомол исключил его и передал дело на общее собрание коммунаров. Собрание постановило: выгнать из коммуны, причём выгнать буквально — открыть дверь и спустить Иванова с лестницы. А он, по словам Макаренко, бился в истерике, каялся и был готов к любому наказанию, только бы остаться в коммуне. Врачи приводили его в чувство.
Против изгнания Иванова возражал сам Антон Семёнович, но коммунары впервые за всю жизнь коммуны лишили его слова… Тогда Макаренко всё-таки сказал им, что они не имеют права выгнать, пока не получат согласие на это шефа коммуны — НКВД. На другой день несколько известных чекистов приехали убеждать коммунаров, что Иванова надо наказать, но нельзя его выгонять. Представим их доводы, как они изложены Макаренко:
« — Что вы хотите показать вашим постановлением? Иванов — ваш передовик, ваш активист, вы его вооружили доверием, вы ему доверили коммуну, вы подчинялись его распоряжениям беспрекословно. А теперь, когда он один раз украл, вы его выгоняете. И затем, куда он пойдёт? Он пойдёт на улицу, а это значит — бандит! Неужели вы так слабы, что не можете перевоспитать Иванова?.. Вы такой сильный коллектив, вы перековали столько человек, неужели вы боитесь, что он плохо на вас повлияет? Ведь вас 456 человек! А он один».
Убийственные аргументы. Спор шёл целый вечер. Коммунары аплодировали хорошим речам чекистов. Но когда дело доходило до голосования и председатель собрания ставил вопрос: «Кто за то, чтобы выгнать Иванова?» — все как один поднимали руки. Опять слово брали чекисты. До 12 часов ночи чекисты пытались переубедить коммунаров. Но те стояли на своём: открыть дверь и спустить с лестницы Иванова — выгнать. Так и постановили единогласно в последнем голосовании.
Их аргументы были таковы:
« — Если Иванов пропадёт, — правильно. Пусть пропадает. Если бы он украл что-нибудь — одно дело. Но он был дежурным командиром, мы ему доверили коммуну, он председательствовал на общем собрании и упрашивал нас — говорите то, что знаете. Тут не воровство. Это он один нахально, цинично, нагло пошёл против всех, соблазнившись 70 рублями (столько стоил радиоприёмник. — Ю.Б.), пошёл против нас… Если он пропадёт, нам не жалко его!.. И во-вторых, мы с ним, конечно, справимся. Мы не боимся, но нас не это интересует. Мы потому и справимся с ним, что мы можем его выгнать. И если мы его не выгоним и другого не выгоним, тогда наш коллектив потеряет свою силу и ни с кем не справится. Мы его выгоним, а таких, как он, у нас 70 человек, и мы с ними справимся именно потому, что мы его выгоним».
Так и выгнали. Правда, ночью Макаренко тайно с помощью чекистов отправил Иванова в другую колонию. Через год, узнав об этом, коммунары сказали Антону Семёновичу: «Вы нарушили наше постановление».
«Этот случай, — признался Макаренко, — явился для меня толчком, после которого я долго думал, до каких пор интересы коллектива должны стоять впереди интересов отдельной личности. И сейчас я склонен думать, что предпочтение интересов коллектива должно быть доведено до конца, даже до беспощадного конца — и только в этом случае будет настоящее воспитание коллектива и отдельной личности». В предпочтении интересов коллектива Антон Семёнович видел нравственную красоту дисциплины.
А.С. Макаренко, анализируя свой педагогический опыт (а он оценивал его как совместный с коммунарами и определял преподавателей учебных дисциплин, мастеров и инженеров-конструкторов на производстве и заводскую администрацию, а также совет командиров коммуны и весь коммунарский коллектив как единый педагогический коллектив), пришёл к твёрдому убеждению, что основанием советской дисциплины является требование без теории, требование как нравственная норма. Коммунары выразили это своими словами: «Человека надо не лепить, а ковать». Макаренко же вывел диалектическую формулу сознательной дисциплины и всего воспитания коллектива и личности: как можно больше требования к человеку и как можно больше уважения к нему.

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Сб июн 09, 2018 5:52 pm

«Крамольный» Тимирязев
3 июня 2018 г. исполнилось 175 лет со дня рождения выдающегося русского биолога, физиолога растений, популяризатора научных знаний, последовательного материалиста и общественного деятеля Климента Аркадьевича Тимирязева. Наш давний читатель, ученый-аграрий Владимир Александрович Родионов предложил газете очерк об этом замечательном ученом-революционере.
Родился он в Петербурге в семье чиновника таможни Аркадия Семеновича Тимирязева, происходившего из древнего дворянского рода. Аркадий Семенович был человеком республиканских взглядов, за что вызвал личное нерасположение царя Николая I как «неблагонадежный». В молодости отец будущего ученого восторженно отзывался о Великой французской революции и, будучи участником военного похода 1813–1814 гг., мечтал попасть в дорогой для него Париж. Однако, дойдя до Монмартра (предместье Парижа), Аркадий Семенович получил строжайший приказ вернуться домой. Даже там за «вольнодумом» и ненавистником самодержавия царскими слугами велась пристальная слежка. Позже, когда последний уже служил директором таможни, против него путем интриг пытались сфабриковать разные обвинения, лишь безупречная честность Аркадия Семеновича помешала реализации коварных замыслов. В конце концов от него избавились путем упразднения должности, отправив на очень маленькую пенсию. И тут встал вопрос содержания его огромной семьи. У Аркадия Семеновича от первого брака уже были дочь Мария и два сына – Александр и Иван, а еще были четыре сына от второго брака: Николай, Дмитрий, Василий и младший – Климент.
В то время Клименту исполнилось только 15 лет, и ему, как и его братьям, пришлось рано встать на трудовой путь, чтобы помогать семье. Его первой профессией стала работа в качестве референта и газетного переводчика. Через два года он и его брат Василий поступили в Санкт-Петербургский университет на камеральный факультет, а затем, сориентировавшись, Климент выбрал естественное отделение физико-математического факультета, а Василий – юридический факультет. В 1861 г. Климент Тимирязев с энтузиазмом окунается в общественную жизнь, участвуя в студенческом движении. Он был отчислен из университета за отказ принять новые дисциплинарные правила – «матрикулы» министра Путятина. О том, что думал тогда юноша, лучше всего говорят слова, опубликованные им в 1905 г. в статье «На пороге обновленного университета»:
«В наше время мы любили университет, как теперь, может быть, не любят, – да и не без основания. Для меня лично наука была всё. К этому чувству не примешивалось никаких соображений о карьере, не потому, чтобы я находился в особых благоприятных обстоятельствах, – нет, я сам зарабатывал свое пропитание, а просто мысли о карьере, о будущем не было места в голове: слишком полна она настоящим. Но вот налетела буря в образе, не доброй памяти, министра Путятина с его пресловутыми матрикулами. Приходилось или подчиниться новому, полицейскому строю, или отказаться от университета, отказаться, может быть, навсегда от науки, – и тысячи из нас не поколебались в выборе. Дело было, конечно, не в каких-то матрикулах, а в убеждении, что мы в своей скромной доле делаем общее дело, даем отпор первому дуновению реакции, в убеждении, что сдаваться перед этой реакцией позорно». Через два года Тимирязев восстановился в университете, но уже в качестве вольнослушателя.
Сразу же по окончании университета в 1866 г. К.А. Тимирязев направляется на работу на Симбирское опытное поле, где под руководством Д.И. Менделеева ставит опыты с удобрениями, и по другим сельскохозяйственным вопросам. Здесь он установил благоприятное действие суперфосфата на урожай зерновых даже в условиях сухого лета и впервые показал значение глубокой вспашки для борьбы с засухой. В дальнейшем на протяжении всей своей жизни активно занимался многими важными проблемами земледелия: питанием растений, применением удобрений, борьбой с засухой, селекцией, семеноводством, и др. Часть этих работ нашла отражение в его книге «Земледелие и физиология растений» (1906). Главным в научной работе Климента Аркадьевича было изучение фотосинтеза у растений. Этот раздел физиологии растений он обогатил классическими исследованиями, непревзойденными по глубине и оригинальности. Работы по фотосинтезу К.А. Тимирязев начал печатать с 1867 г. Важнейшие из них собраны в его книге «Солнце, жизнь и хлорофилл» (1923). Он часто и с большим успехом выступал с публичными лекциями по различным вопросам естествознания и агрономии. Цикл этих лекций составил его знаменитую книгу «Жизнь растения» (1878).
Как биолог К.А. Тимирязев развивал дарвинизм, боролся с идеалистическими ошибками Дарвина, защищал его учение от нападок реакционеров и мракобесов. Впервые он прочитал «Происхождение видов» менее чем через два года после ее выхода в свет – будучи студентом 1-го курса. Четыре года спустя на страницах «Отечественных записок» он помещает свои первые статьи о нем, которые на следующий год вошли в состав книги, в дальнейшем получившей название «Чарльз Дарвин и его учение». В 1877 г., навестив Дарвина в его поместье Даун, Тимирязев преподносит ему свою работу о нем. За год до смерти великий русский ученый завершает характеристику его учения статьями «Ч. Дарвин и К. Маркс» и «Исторический метод в биологии». В последней Тимирязев повествует, что основная заслуга Дарвина заключается в том, что он, сумев объединить «биологию с историей» и объяснить «гармонию органического мира как результат устранения всего негармоничного естественным отбором», ответил на вопрос «каким путем осуществляется эволюционный процесс».
Историю науки Климент Аркадьевич считал необходимым изучать в тесной связи с практикой, с производством, в котором он видел важнейший источник развития науки. «Запросы жизни всегда являлись первыми стимулами, побуждавшими искать знания, и в свою очередь степень их удовлетворения служила самым доступным, самым наглядным знамением его успехов». Тимирязев отмечал в пику идеалистическим извращениям махистов, что основные движущие силы науки, происходившие от стремления людей к познанию, действию и эстетическому наслаждению, служили изначально средством к достижению практических целей и только позднее, в силу упражнения, превратились в самостоятельную потребность, влечение высшего порядка. Источники происхождения науки он видел не в идейных побуждениях индивида, как у махиста Петцольда, а в его материальных потребностях, производственной деятельности. «Почти каждая наука обязана своим происхождением какому-нибудь искусству, точно так же, как всякое искусство в свою очередь вытекает из какой-нибудь потребности человека». Тимирязев не устает повторять, что ученые, которые действительно двигали науку вперед, никогда не игнорировали многовекового опыта простых людей, тружеников. В качестве примера такого тесного единства науки и практики Тимирязев приводит деятельность Дарвина: «…учение Дарвина обязано фактам, приобретенным практическими деятелями на поприще садоводства и скотоводства; всем известно, что одна из главных заслуг этого ученого заключается именно в том, что он воспользовался этим громадным запасом фактических знаний для построения своей теории, что самой основной мыслью своего учения он обязан практикам».
Бурное развитие русской науки в середине ХIX века Тимирязев связывал как с успехами естествознания за границей, так и с общим подъемом революционно-демократического движения в России: «…не пробудись наше общество вообще к новой кипучей деятельности, может быть, Менделеев и Ценковский скоротали бы свой век учителями в Симферополе и Ярославле, правовед Ковалевский был бы прокурором, юнкер Бекетов – эскадронным командиром, а сапер Сеченов рыл бы траншеи по всем правилам своего искусства. Говоря о пробуждении естествознания, мы, конечно, должны здесь иметь в виду не только развитие его в тесном круге специалистов, изучивших и двигавших науку, но и то общее движение, которое охватило широкие круги общества, наложило свою печать на школу (высшую и среднюю), на литературу, повлияло более или менее глубоко на общий склад мышления».
Одним из условий, благоприятствующих развитию естествознания в России, по мнению Климента Аркадьевича, было и то обстоятельство, что «естественные науки, как наиболее удаленные от политики, считались и наиболее безвредными… только этой относительной терпимостью к естествознанию… мы, вероятно, можем объяснить тот факт, что это ясно выразившееся во втором пятилетии пятидесятых годов стремление к изучению естествознания было вызвано целой плеядой талантливых деятелей, начальное развитие которых должно быть отнесено к концу сороковых и первой половине пятидесятых годов».
В течение 22 лет (1870–1892) К.А. Тимирязев состоял профессором Петровской земледельческой и лесной академии. В ней он построил первый в России вегетационный домик для опытов с растениями. На Всероссийской выставке в 1896 г. в Нижнем Новгоро-
де он добился сооружения еще лучшего вегетационного домика, в котором лично демонстрировал питание растений.
Еще в 1867 г. проездом из Симбирска он заезжает в недавно открытую Петровку к профессору химии П.А. Ильенкову, где застает его в кабинете-библиотеке за письменным столом; перед ним лежал толстый свеженький немецкий том «Капитала» К. Маркса. Тут же Павел Антонович поделился своей выразительной лекцией о прочитанном. Профессор химии был уже знаком с деятельностью Маркса, т.к. во времена первой коммуны 1848 г. был в Париже: он был одним из первых распространителей идей Маркса в России. Как предполагал другой профессор Петровки, Фортунатов, Ильенкову и принадлежала инициатива привлечения в новый вуз Тимирязева. А. Фортунатов, прекрасно знавший научные и общественные взгляды Климента Аркадьевича, просидевший рядом с ним плечом к плечу в течение более пяти лет, отмечал, что Тимирязев, сохраняя достоинство ученого, не раз приводил в содрогание коллег, членов совета Петровской академии, своим «крамольным духом». Молодой преподаватель ботаники уже тогда был тесно связан с передовой частью свободолюбивой профессуры. Во времена своей работы в Петровке Тимирязев не раз защищает революционно настроенных студентов от репрессий академического начальства, а в начале 90-х гг. XIX века получает первый выговор в «странной форме» за защиту студентов, участвовавших в демонстрации по случаю смерти Чернышевского.

Профессора Императорского Московского университета, подавшие в отставку в знак протеста против отставки ректора и проректоров университета. Сидят: В.П. Сербский, К.А. Тимирязев, Н.А. Умов, П.А. Минаков, А.А. Мануйлов, М.А. Мензбир, В.А. Фохт, В.Д. Шервинский, В.К. Цераский, кн. Е.Н. Трубецкой. Стоят: И.П. Алексинский, В.К. Рот, Н.Д. Зелинский, П.Н. Лебедев, А.А. Эйхенвальд, Г.Ф. Шершеневич, В.М. Хвостов, А.С. Алексеев, Ф.А. Рейн, Д.М. Петрушевский, Б.К. Млодзиевский, В.И. Вернадский, С.А. Чаплыгин, Н.В. Давыдов. 1911. Фото А. Стейкера

«Крамольность» Тимирязева не давала покоя консервативно настроенной части дворянства и профессуры: литературный критик Страхов и академик Фаминцын строчили на лидера Петровской оппозиции Тимирязева многочисленные пасквили. Публицист-черносотенец князь В.П. Мещерский в своей газете «Гражданин» обрушивается на К.А. Тимирязева за то, что он «изгоняет бога из природы». Профессор Тихомиров, выступив против дарвинистов с лекцией «Два лжеца – Дарвин и Толстой», получил повышение в чине – стал попечителем Московского учебного округа. Выдающиеся же, В.О. Ковалевский и И.И. Мечников, вынуждены уехать работать за границу.
Как позднее отмечал Тимирязев: «Настоящий век, как и его предшественник, склоняется к закату при несомненных признаках всеобщей реакции. Реакция в области науки – только одно из ее частных проявлений. Как всякая реакция не выступает с открытым забралом, а любит скрываться под не принадлежащей ей по праву личиной, так и современный поход против науки, провозглашающий ее мнимое банкротство, любит величать себя «возрождением идеализма».
К.А. Тимирязев не ограничивается указанием на связь реакции в науке с общей политической реакцией, он показывает социальные корни этой реакции и общественных носителей ее – контрреволюционную буржуазию, солидаризирующуюся в новых условиях с дворянством и опирающуюся на клерикализм и идеалистическую философию. «Разлагающаяся буржуазия, – пишет Тимирязев, – все более и более сближается с отживающей свой век метафизикой, не брезгует вступать в союз и с мистикой и с воинствующей церковью…» В противовес предсказанию мракобеса Бергсона, что «прошлое загрызет будущее и оттого растолстеет», Тимирязев пишет, что «наука, действительность, история учат противному: просветы настоящего, разгоняя мрак прошлого, подготовляют более светлое будущее».
Из академии его, вместе с другими «неблагонадежными» профессорами и студентами, уволил министр просвещения Островский в связи с ее закрытием за выступления революционно настроенных студентов, которых великий ученый всегда поддерживал. В 1892 г. академию расформировали и превратили в Московский сельскохозяйственный институт.
С 1877 по 1911 г. К.А. Тимирязев был профессором Московского университета, где продолжал отстаивать все прогрессивное в науке и общественной жизни. Впрочем, после увольнения из Петровки ему не давали покоя и в университете: для работы предоставлялись необорудованные, тесные и не удовлетворяющие не только педагогическим, но даже и гигиеническим требованиям душные помещения. После кровоизлияния в мозг в 1909 г. у Тимирязева остались парализованными левая рука и нога. Хотя тяжелобольной ученый не имел иных источников дохода, в 1911 г. он покинул университет вместе со 124 преподавателями, протестуя против притеснений студенчества и реакционной политики министра просвещения Кассо.
По случаю 70-летнего юбилея Тимирязева великий физиолог И.П. Павлов так охарактеризовал своего коллегу: «Климент Аркадьевич сам, как и горячо любимые им растения, всю жизнь стремился к свету, запасая в себе сокровища ума и высшей правды, и сам был источником света для многих поколений, стремившихся к свету и знанию и искавших тепла и правды в суровых условиях жизни».
Климент Аркадьевич с самого начала осудил войну, развязанную империалистами в 1914 г., и годом позже принял приглашение Горького возглавить отдел науки в антивоенном журнале «Летопись». Во многом именно благодаря Тимирязеву для работы в журнале к прямому или косвенному участию удалось привлечь его коллег-физиологов – нобелевских лауреатов Илью Мечникова, Ивана Павлова и многих деятелей культуры, социалистов разных партий и направлений. В тот же период В.И. Ленин стал стремиться публиковаться в этом журнале и даже мечтал объединиться с Климентом Аркадьевичем против Августовского блока 1912 г., входившего тогда в оргкомитет «Летописи».
В смелых для своего времени публичных выступлениях К.А. Тимирязев клеймил произвол и гнет в деревне и пришел к верному выводу о том, что получение двух колосьев там, где прежде рос один, – есть вопрос политический. Этот вопрос решила Великая Октябрьская социалистическая революция, которая благодаря руководству большевистской партии провела коллективизацию – революционную перестройку мелкого крестьянского хозяйства в крупное, механизированное и социалистическое.
В 1917 г. Тимирязев поддержал знаменитые ленинские «Апрельские тезисы». Несмотря на то, что ЦК партии эсеров с сентября того, революционного года выдвигал кандидатуру К.А. Тимирязева на пост министра просвещения Однородного социалистического правительства, после победы Великого Октября великий ученый с самого начала поддержал политику большевистской партии и принимал активное участие в строительстве новой жизни; он был избран членом Московского совета и действительным членом Социалистической академии общественных наук.
В деле воспитания молодежи Тимирязев придавал большое значение ознакомлению ее с жизнью и деятельностью великих корифеев науки, с их мужественной борьбой за осуществление своих гениальных идей. С особой любовью он говорил о тех из них, кто сумел сочетать свою деятельность с борьбой за освобождение своего народа. На протяжении более полувека Климент Аркадьевич создал целую галерею биографий борцов за народное дело – от биографии социалиста Джузеппе Гарибальди в 1862-м до очерка о Друге народа Марате в 1919-м. Вместе с тем Тимирязев умел подмечать и слабые стороны того или иного ученого. Он восставал и против неумеренного захваливания и огульного осуждения исторических деятелей, требуя объективного подхода к их оценке: «Наш долг по отношению к мертвым тот же, что и по отношению к живым, – правда».
Важнейшие статьи по общественно-политическим вопросам, опубликованные им в разные годы, собраны в его книге «Наука и демократия» (1920). Первый экземпляр этой работы, вышедший за месяц до его кончины, автор направил своему другу В.И. Ленину, подписав: «Глубокоуважаемому Владимиру Ильичу Ленину от К. Тимирязева, считающего за счастье быть его современником и свидетелем его славной деятельности».
21 апреля Тимирязев заболевает воспалением легких. 27 апреля он получает от В.И. Ленина письмо, в котором Ильич восторгается книгой Климента Аркадьевича «Наука и демократия», читая замечания Тимирязева «против буржуазии и за Советскую власть», и желает автору «от всей души… здоровья, здоровья и здоровья!», передав через нового лечащего врача Б.С. Вайсброда приглашение на вечер, посвященный своему 50-летнему юбилею. В тот же день Тимирязев написал свое, ставшее последним, письмо, переданное с этим врачом-коммунистом:
«Я всегда старался служить человечеству и рад, что в эти серьезные для меня минуты вижу Вас, представителя той партии, которая действительно служит человечеству. Большевики, проводящие ленинизм, – я верю и убежден, – работают для счастья народа и приведут его к счастью. Я всегда был Ваш и с Вами. Передайте Владимиру Ильичу мое восхищение его гениальным разрешением мировых вопросов в теории и на деле. Я считаю за счастье быть его современником и свидетелем его славной деятельности. Я преклоняюсь перед ним и хочу, чтобы об этом все знали. Передайте всем товарищам мой искренний привет и пожелания дальнейшей успешной работы для счастья человечества».
***
В ночь на 28 апреля 1920 г. Климент Аркадьевич Тимирязев скончался. В Москве К.А. Тимирязеву воздвигнуто два памятника, его имя присвоено Институту физиологии растений Академии наук, Биологическому музею и Петровке, ставшей Московской сельскохозяйственной академией, которая ныне называется Российским государственным аграрным университетом.
В.А. РОДИОНОВ
Кандидат сельскохозяйственных наук

http://sovross.ru/articles/1704/39852

КРАСНОЕ ЗНАМЯ
Пуанкаре, не божьей милостью президент французской республики, а знаменитый ученый Анри Пуанкаре, со свойственной ему глубиной мысли и оригинальностью выражения говорит, что задача ученого исследователя сводится к тому, чтобы сближать далекое, вещам с виду различным давать общее название.
Это стремление к сближению отдаленного, к соединению разделенного – к обобщению, составляющее сущность мыслительной деятельности ученого, превращается в невольную привычку, преследует его и далеко за пределами науки, там, где порывается нить строго научного мышления, и мысль принимает те формы, в которые издавна облекают ее поэты и вообще художники слова, кисти или резца – формы притчи, басни, символа, аллегории, эмблемы. Приходилось порой прибегать к этому приему иллюстрации своей мысли и пишущему эти строки, и даже одна из таких попыток заслужила самое теплое, задушевное одобрение со стороны бывшего ученика, а теперь одного из наших любимых художников слова. Пользуюсь этим случаем, чтобы принести ему мою горячую, сердечную благодарность.
Это безотчетное стремление к сближению очень далекого мелькнуло в моем уме и в ту счастливую минуту, которую пришлось пережить в знаменательный день 1 мая/18 апреля, когда невольно говорил себе, что ради него стоило прожить так долго. Эти красные знамена, полоскавшиеся в ласкающем весеннем воздухе, заливаемые приветливыми лучами весеннего солнца, невольно возвращали мою мысль к ее привычному строю, к размышлению о роли красного света, красного цвета во всем мироздании, к тому вопросу, разрешению которого была посвящена моя полувековая научная деятельность. Я поведу речь о красном знамени и о красном цвете вообще. О первом я знаю немного, хотя в течение долгой жизни приходилось задумываться и о нем; о красном же свете или, вернее, о красном цвете, говорю это с полной уверенностью, – не думал столько ни один человек на земле.
I
Остановлюсь мельком на истории знамен, и преимущественно красного, ограничиваясь периодом, примерно, одной человеческой жизни, своей собственной; тем, что произошло за это время, о чем я знаю только понаслышке, и что привелось видеть и самому. История сохранила нам один выдающийся эпизод, когда народ, свергнувший своих властителей, остановился перед выбором своего знамени. Это было в Париже в феврале 1848 г. Порешившему уже в третий раз со своими королями французскому народу предстоял выбор между новым красным и прежним трехцветным знаменем. Случайно вынесенный революционной волной в первые ряды временного правительства слащавый, сентиментальный поэт Ламартин испугался красного – ему чудилось, что это цвет крови, и вот какой пошлой, трескучей фразой сорвал он это решение французской демократии: Ваше красное знамя обошло только вокруг Марсова поля, а наше славное трехцветное победно обошло всю Европу! Этой риторики для прирожденных милитаристов, какими были всегда французы, было достаточно, чтобы поднять в их глазах их национальный триколор. Но, спрашивается, под которым из двух знамен было пролито более французской крови и не привела ли слава Иены и Аустерлица к Бородину, Лейпцигу, Ватерлоо и, наконец, к Седану? Зато славный триколор одержал две бесспорные победы над красным знаменем – в кровавые июньские дни 1848 года и в еще более кровавые дни усмирения Коммуны. Эти победы, не внушали ли они и нашим врагам красной тряпки розовые надежды, что история может повториться и за нашими февральскими днями могут последовать июньские?
Свидетелем второго, маленького, почти исключительно газетного, эпизода по вопросу о знамени привелось мне быть самому. Это было в 1877 г., когда известный sans couleur (бесцветный) (Мак Магон) из трехцветного чуть не превратился в одноцветного – белого. В свободной печати свободной республики свободно возвещалось о возвращении законного короля французов Генриха V. Уже сообщалось о заготовленной для его въезда в его верный город Париж золотой колымаге и восьмерке выписанных, кажется, из Испании чистокровных белых коней. И все эти махинации разбились перед вопросом о цвете знамени, перед упрямством и своеобразной честностью самого законного обладателя Франции, перед его откровенным заявлением, что он ни за что не примирится с этим прославленным триколором и не вступит в Париж иначе, как под сенью священного белого стяга. Сам престарелый поэт-республиканец Гюго, вероятно, вспомнив легитимистские привязанности своих юношеских лет, был тронут этим маниакальным прямодушием последнего Бурбона и воспел его в торжественной оде, заканчивавшейся словами: Ты прав! не может Лилия быть иной, как белой! Триколор восторжествовал над одноцветным белым, как и над одноцветным красным знаменем, только первое погибло при взрывах смеха, между тем как для победы над вторым потребовались потоки крови.
За этим малым, почти исключительно литературным, эпизодом по поводу знамен позволю себе упомянуть уже о совсем маленьком, микроскопическом эпизодике, в котором речь шла также о знамени, но не реальном, а фантастическом – о знамени будущего. Эпизодик этот представляется мне все же интересным, так как в нем обнаруживается та терпимость, которая так характеризовала культурных людей конца XIX в. в отличие от тех каннибальских воззрений, которые теперь становятся ходячей монетой особенно в известных кругах нашей интеллигенции. Дело было в том же Париже, и поднял этот вопрос о знамени пишущий эти строки, обращаясь уже не к одному французскому народу, а к народам всей Европы, и не более и не менее как с высоты Эйфелевой башни – excusez du peu (не более того)! Случилось это вот как: в 1889 г. Франция справляла столетнюю годовщину своей великой революции и пригласила на этот праздник народы всего мира. На этом празднике свободы и мира собирались бесчисленные съезды, в том числе и Французская ассоциация объявила, что на этот раз ее сессия будет не национальной, а международной. Закончился съезд, как водится, общим банкетом – в ресторане на Эйфелевой башне. За обедом, как также всегда водится, полились речи. Нас, русских, было очень немного. Видя, что никто не собирается говорить, и не желая, чтобы русская наука блистала отсутствием, я принял на себя эту тяжелую и ответственную повинность. Говорить на международном сборище приходилось, конечно, на международную тему. Начал я с того, что вот у нас под ногами трепещут флаги народов всего мира, а высоко над нашими головами развевается гостеприимно приютивший их – эмблема свободы и единения – славный французский триколор. Перед этой небывалой картиной мира всего мира мысль невольно забегает вперед и воображение рисует картину, как наши, будем надеяться, недалекие потомки соберутся на такую же братскую трапезу и над их головами будет реять другой триколор. Он будет символом единения и свободы уже не одного народа, а трех рас, соединенных общим союзом мира, – расы галло-романской, англо-германской и младшей из трех – славянской. А закончил я словами: Vous me direz que c´est un rêve. Eh bien, oui, Messieurs, ce n´est un rêve, et c´est pour cela que je crois. Ce n´est quen realisant de beaux rêves comme celui dont nous sommes ici témoins, ce n´est quen realisant les plus beaux rêves que l´humanite avance! (Вы мне скажете – это мечта. Да, это только мечта, но потому именно я и верю в нее. Только осуществляя мечты, как та, осуществления которой мы в эту минуту являемся свидетелями, только осуществляя лучшие свои мечты, человечество продвигается вперед!) Произнося такие слова на такой еще, казалось бы, вулканической почве, как Франция 1889 г., я мог опасаться острых, страстных возражений. Но уже идея мира успела сделать громадные успехи. Галло-германская вражда уже значительно остыла, об англо-германской еще и не было помина, и моя речь была встречена обширной международной аудиторией вполне сочувственно. Верный лучшим заветам восемнадцатого, девятнадцатый век близился к концу с твердой уверенностью в торжестве разума и братства народов, и только малолетнему двадцатому, отравленному клерикальным, националистическим и капиталистическим ядом, суждено было явить миру позорную картину атавистического возрождения каннибальства. Очень хорошо помню, как сидевший против меня бедный Гримо, один из самых симпатичных и типических представителей истинно образованного, культурного французского республиканца, потянулся через стол, чтобы чокнуться со мною, и сказал: У вас, славян, всегда находятся кстати мягкие, примиряющие тона. Эти приветливые слова пришли мне на память, когда почти через четверть века раздалось на всю Европу истинное славянское авторитетное слово лучшего и единственного друга России, когда, нацелив свою пушку на ни в чем не повинных турок, он произнес действительно исторические слова, которые телеграф поспешил разнести по всему миру: Я хотел, чтобы этот первый выстрел был моим, потому что знаю, что он зажжет пожар всей Европы. Время показало, в чем заключалась ошибка моей утопии о Европейской федерации, навеянной общим братанием народов под сенью воспоминаний о великой революции. Нет, не триколоры, никакие так или иначе комбинированные цвета – эмблемы государств или народностей, нет, не эти слова, пахнущие кровью, обеспечат единство человечества, дадут мир всему миру. Единство может символизировать только одноцветное знамя, конечно, не белое (Бурбонов или Гогенцоллернов) или желтое (Габсбургов или Романовых) – символы единения под ярмом одного деспота. Остается одно красное знамя – знамя единой демократии всего мира, знамя единой армии труда.
Несмотря на временные победы над ним триколора и других государственных знамен, оно никогда не склонялось перед ними и продолжало свое мирное завоевание всего мира. Вот ряд моих случайных личных встреч с ним, располагающихся в поразительной логической последовательности.
II
В один из моих приездов (уже после 1889 г.) в Париже справлялась какая-то годовщина по Этьену Доле, памятник которому воздвигнут на том самом месте, где этот свободный мыслитель был сожжен на костре всемогущей воинствующей церковью. Но в свободной республике поборники этой церкви не любят, чтобы им напоминали об этих былых ее победах. На всех углах было расклеено распоряжение властей о том, что какие бы то ни было собрания или речи по этому поводу безусловно воспрещаются. Но парижская демократия тем не менее заявила, что к подножию памятника мученику за свободу мысли будут возложены венки. И вот в какой форме состоялось это чествование. За несколько минут до объявленного срока с двух концов широкой улицы, проходящей мимо памятника, показались с одной стороны красные флаги, с другой – сверкающие на солнце штыки. Обе группы шли навстречу, придерживаясь каждая своей правой стороны, но тактика военной силы была настолько совершенна, что она успела опередить и расположилась развернутым фронтом прямо против памятника на противоположной стороне улицы. Вскоре подошли своей стороной и манифестанты-рабочие с красными флагами и венками из красных иммортелей. Публика очутилась посередине улицы между двумя вражескими лагерями. Был ли дан приказ не жалеть патронов, как это случалось в других странах, не знаю, но к тому и не было повода, так как стройные ряды манифестантов молча склонялись перед статуей мученика и клали к его ногам свои красные венки, но недобрый огонек вспыхивал в глазах этих молчаливых людей, когда они обращались в сторону солдат, присутствие которых означало готовность их во имя дисциплины пролить кровь своих братьев, исполняя волю преемников тех людей, которые на этом самом месте милосердно, без пролития крови, изжарили живьем идейного предка этих свободных людей. Быть может, у многих и с той и с другой стороны еще не были сведены счеты за Коммуну, воспоминания о которой еще далеко не изгладились из общей памяти. Как бы то ни было, но защитникам порядка на этот раз не пришлось забрызгать кровью красное знамя, как при былых победах.
Следующая встреча с красным знаменем была у меня в маленьком провинциальном городке Италии. Каждое почти воскресенье, чуть не на рассвете, я вскакивал с постели и подбегал к окну, разбуженный патетическими звуками Гимна Гарибальди. Моим глазам представлялась длинная вереница мужчин и женщин с громадной красной бархатной, роскошно расшитой хоругвью и оркестром во главе. Это местные социалисты отправлялись на свою обычную праздничную загородную прогулку. Замечу по адресу тех, кто проповедует, что с красными знаменами исчезнет на земле всякое понимание, всякий культ красоты: вот эти итальянские социалисты в каждый свободный день устремлялись на лоно своей чудной природы, а не забивались в пошлые помещения каких-нибудь кафешантанов, кабаре или кинемо, столь близких сердцу высококультурной буржуазии.
Особенно припоминается мне одно возвращение социалистов с их прогулки. Перед ними шло несколько полициантов, этих элегантных, франтоватых, итальянских полициантов с их мундиром – фраком покроя директории, наполеоновскими треуголками и безупречно белыми перчатками. Они почтительно расчищали путь перед хоругвью и музыкой, но когда процессия дошла до главной площади, где шел обычный вечерний концерт городского оркестра, они вступили в переговоры с главарями, приглашая их прекратить музыку, так как выйдет невозможная какофония. И эти люди, ревниво охранявшие свое право ходить по стогнам родного города со всеми воинскими почестями, с музыкой и развевающимися знаменами, эти варвары, с пришествием которых должно погибнуть всякое искусство, беспрекословно сдались перед этим аргументом от эстетики. Только когда, миновав площадь, они завернули за угол противоположной улицы, раздались с новой силой подмывающие звуки Inno (Гимна Гарибальди).
Помню я красные флаги и в день их собственного всемирного праздника – 1 Мая. Бесконечной лентой извивалась толпа между изящными виллами и роскошными садами аристократически-плутократического Schweizer Viertel (Швейцарского квартала). Мужчины, женщины, дети дружной, веселой толпой с развевающимися красными флагами стекались в обширный сад самой большой в городе пивной, где их ждали местные и приезжие ораторы социалистической партии. Вечером те же толпы в том же стройном порядке направлялись домой, только ребятишки не цеплялись за платья матерей, а засыпали на руках отцов, которые завтра спозаранку примутся за работу после своего отдыха, этого упорной борьбой завоеванного и уже никем не оспариваемого праздника. Не было на этот раз ни готового стрелять по красному знамени войска, не было также и благосклонно расположенной полиции. Народ был один сам с собой, не опасаясь предательского нападения, не нуждаясь и в покровительственной охране. Это было в столице Красного королевства в Дрездене, в центре той Германии, которую принято теперь называть не иначе, как милитаристической и гогенцоллерновской.
Но, заслоняя все эти всплывающие в памяти отрывочные, мелкие картинки, как сон, как светлое видение, выступает картина московской улицы в день того международного, общечеловеческого праздника, в первый раз приобщившего молодую демократическую Россию к культурным трудовым массам всего мира. Без конца, без начала заполняющий всю ширину улицы человеческий поток, а над ним, залитые ярким солнцем, раздуваемые весенним ветерком, радуя взоры бесконечными переливами того же ликующего алого цвета, – несметные флажки, флаги, знамена, хоругви, только яснее выявлявшие могучее, стройное движение этой сплошной текучей, живущей одной общей разумной волей могучей массы человеческих существ. Тайна свободы чуялась в стихийном единстве этого непреодолимого поступательного движения. Более великого дня, конечно, никогда не переживал наш, да полно, переживал ли и какой другой народ. Его величие для меня подчеркивалось сравнением с только что приведенным рядом прежних встреч с этим красным знаменем. Не видно было, не представлялось даже возможным присутствие враждебной вооруженной силы, готовой в потоках крови заглушить всякое проявление действительной свободы (как в Париже); ни на одну минуту не приходила в голову мысль о необходимости полицейской силы, без которой не сочли бы возможным обойтись и в самых культурных странах при стечении таких значительных народных масс (как это было в Италии); не блистали эти обе силы и своим отсутствием (как в Германии), а главное, не в одних этих отрицательных особенностях заключалось величие этого зрелища, отличавшее его от всех мной ранее виденных. В первый, быть может, раз избитая фраза, фарисейски повторяемая людьми, больше всего дрожащими при мысли, как бы она не оправдалась в действительности, фраза: современное войско – это сам вооруженный народ, эта фраза явилась наглядным, для кого славным, для кого грозным фактом. Слово братание (fraternisation), от которого бледнели щеки французского буржуа 1848 и 1871 гг. (бледнеют они и у защитников порядка других стран), стало делом, воплотившись в этих сомкнутых рука об руку рядах работников, работниц и солдат. А чтобы не было сомнения в еще более широком общечеловеческом значении этого слова братание, высоко над головами вооруженного народа горели на солнце слова: Да здравствует Интернационал, Мир и братство народов. В первый еще раз этот праздник свободных демократий совпал у всех народов и знаменовал собой падение еще одной преграды между демократиями всего мира. Недаром же это братание войска с народом, перешедшее в братание народов, вызвало бешеные вопли ужаса и отчаяния в рядах наших чутких контрреволюционеров. Недаром – именно с этого дня мирного проявления мощи народа и его миролюбия – полились те потоки бешеной слюны, с которыми все тайные враги революции накинулись на ее творцов – рабочих и солдат, развивая свои предательские проекты разгрузки рабочих Петербурга, высылки участвовавших в революции войск и т.д., осуществляя старый, испытанный прием кроткого царя Давида, когда он, желая завладеть женой Урия, распорядился ссылкой его на фронт. Чтобы завладеть плодами революции, ее врагам нужно прежде всего расправиться с теми, кто своей кровью нам ее осуществил!
Вот мирный, победный путь, который за одну человеческую жизнь совершило это красное знамя с того момента, когда сентиментальный поэт (история добавляет – по указке далеко не сентиментального банкира Гудшо) отринул его, как напоминающий цвет крови. Нет, красное знамя само никогда не было символом крови. Поборники порядка, защитники церкви и государства не раз топили его в лужах крови, само оно только оборонялось и звало человека неизбежно вперед, к всеобщему миру и свободе. Только одноцветное и именно красное знамя до сих пор знаменовало собой страшное для всех врагов демократии единение демократий всего мира. Не смерть, а жизнь несет с собой это красное знамя, водворение мира на земле, в человецех благоволения. Но довольно о знаменах, теперь несколько слов о самом красном цвете, о том, что должен он символизировать в природе и в грядущих судьбах человечества.
III
Когда в навеки памятный день 1 Мая 1917 г. я не мог оторвать глаз от картины общего праздника пробуждения весны и возрождения целого народа, в моей голове невольно рождался ряд других привычных мыслей из области совершенно иного порядка явлений, мыслей о значении этого красного цвета в мироздании, в том мировом процессе, который связывает сияние солнца с присутствием жизни на земле.
Полвека тому назад, когда я приступил к своим исследованиям в этой области, физики только заговорили о том, что то, что мы называем светом, только часть лучистой энергии мирового эфира, та малая часть ее, которая одна доступна нашему глазу. Позднее эта идея была поглощена еще более широким обобщением Максвэлевой электромагнитной теории. Ботаникам в свою очередь давно было известно, что растительная жизнь, и прежде всего самый важный ее процесс – питание, зависит от света солнца. А так как свет измеряется его яркостью, им и казалось вполне очевидным, что это явление зависит от его самых ярких лучей – желтых. Но я рассуждал иначе: помимо глаза, говорил я, света как света не существует; возможно ли, логично ли допускать, чтобы объективный процесс, совершающийся в природе, мог зависеть от чисто субъективного свойства света, вне глаза не существующего, – от его яркости? И мне удалось более точными, вполне убедительными опытами доказать, что главную роль в этом процессе играют не самые светлые, самые яркие желтые лучи спектра, а лучи, значительно менее светлые, менее яркие – красные. Затем, естественно, возникал другой вопрос: почему же красные, а не какие иные? И эта зависимость не может быть случайностью, для нее нужно найти логическое объяснение. Самой простой логической связью представлялась мне следующая. Этот химический процесс, совершающийся в растении под влиянием света, совершается только с значительной затратой лучистой энергии; не будут ли эти красные лучи обладать наибольшей энергией, измеряемой их тепловым эффектом? Высказывая это предположение, я имел против себя всех физиков. Более полувека все физики утверждали, что наибольшей энергией, наибольшим тепловым эффектом обладают не красные, как думал я, а невидимые инфракрасные лучи. Но я стоял на своем и утверждал, что нужны более точные опыты, чтобы разрешить этот вопрос. Произвести такие опыты было уже не мое дело, а дело физиков. Приходилось ждать. Наконец, такие опыты, каких я ожидал, были произведены (знаменитым американским физиком Ланглеем), и мое предсказание вполне оправдалось. Таким образом, вначале я имел против себя всех ботаников и всех физиков, но первым пришлось податься немного влево, а вторым немного вправо для того, чтобы оправдалась исходная точка отправления моего исследования. Теперь мы можем смело сказать, что из всех волн лучистой энергии солнца, возмущающих безбрежный океан мирового эфира и проникающих на дно нашей атмосферы, обладают наибольшей энергией, наибольшей работоспособностью именно красные волны, они-то и производят ту химическую работу в растении, благодаря которой возникает возможность жизни на земле. Простое словесное сопоставление: химическая работа зависит от работоспособности лучей – делает этот вывод самоочевидным.
Совсем недавно я попытался пойти еще далее по пути этих обобщений. Мы можем сказать, что не только волны красного света обладают наибольшей энергией, работоспособностью, но что красный цвет является выражением, признаком работоспособности, присутствуя и в волнах другого цвета. Известно, что трое из гениальнейших физиков XIX в., Юнг, Максвэль и Гельмгольц, пришли к заключению, что в основе всех бесчисленных оттенков цветов лежат даже не семь ньютоновских цветов, а всего три: красный, зеленый и фиолетовый, но никому не удалось указать, каким трем основным объективным свойствам света, световой волны или вообще волнообразного движения можно приписать эти три основных световых ощущения. Не находя для них объяснения, Гельмгольц назвал их просто тремя переменными. Я указал, что этим трем свойствам можно, выражаясь языком Пуанкаре, дать другие названия – названия, заимствованные из основных механических представлений о волнообразном движении, и таким образом приурочить их к основным трем свойствам звуковой волны. Эти три свойства, во-первых, размах (амплитуда) колебания, соответствующий силе, громкости звука, во-вторых, число, или частота, колебаний, соответствующая высоте тона звука, и, в-третьих, воспринимаемость, соответствующая резонансу слухового органа (аппарата Корти). Красный цвет соответствует амплитуде колебания световой волны, фиолетовый – числу, или частоте, колебаний, наконец, зеленый цвет зависит от присутствия в глазу поглощающего аппарата – зрительного пурпура, – недаром физики уже давно сближают оптические явления поглощения света с акустическими явлениями резонанса. И там и здесь для объяснения всей совокупности явлений достаточно двух основных свойств волн – амплитуды и числа колебаний, и одного свойства воспринимающего аппарата – резонанса или поглощения. Не буду останавливаться на преимуществах этого воззрения, дающего простое объяснение для всех главнейших фактов цветного зрения и заменяющего старые, ничего не говорящие слова – красный, фиолетовый, зеленый, более понятными для физика словами – амплитуда, тон и резонанс. Остановлюсь только на выводе относительно красного цвета. Если красный свет, как мы видели, есть выражение, признак работоспособности света, объясняющий его творческую роль в созидании жизни на земле, то красный цвет, выражаясь языком звуков, это самый сильный, самый громкий цвет. Не потому ли он радует наш взор, как мощный звук радует наш слух? Не потому ли, заметим мимоходом и обратно, он приводит в бешенство быков и зубров?
К.А. ТИМИРЯЗЕВ
http://sovross.ru/articles/1704/39851

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Вс июн 10, 2018 5:23 pm

«Крамольный» Тимирязев
3 июня 2018 г. исполнилось 175 лет со дня рождения выдающегося русского биолога, физиолога растений, популяризатора научных знаний, последовательного материалиста и общественного деятеля Климента Аркадьевича Тимирязева. Наш давний читатель, ученый-аграрий Владимир Александрович Родионов предложил газете очерк об этом замечательном ученом-революционере.
Родился он в Петербурге в семье чиновника таможни Аркадия Семеновича Тимирязева, происходившего из древнего дворянского рода. Аркадий Семенович был человеком республиканских взглядов, за что вызвал личное нерасположение царя Николая I как «неблагонадежный». В молодости отец будущего ученого восторженно отзывался о Великой французской революции и, будучи участником военного похода 1813–1814 гг., мечтал попасть в дорогой для него Париж. Однако, дойдя до Монмартра (предместье Парижа), Аркадий Семенович получил строжайший приказ вернуться домой. Даже там за «вольнодумом» и ненавистником самодержавия царскими слугами велась пристальная слежка. Позже, когда последний уже служил директором таможни, против него путем интриг пытались сфабриковать разные обвинения, лишь безупречная честность Аркадия Семеновича помешала реализации коварных замыслов. В конце концов от него избавились путем упразднения должности, отправив на очень маленькую пенсию. И тут встал вопрос содержания его огромной семьи. У Аркадия Семеновича от первого брака уже были дочь Мария и два сына – Александр и Иван, а еще были четыре сына от второго брака: Николай, Дмитрий, Василий и младший – Климент.
В то время Клименту исполнилось только 15 лет, и ему, как и его братьям, пришлось рано встать на трудовой путь, чтобы помогать семье. Его первой профессией стала работа в качестве референта и газетного переводчика. Через два года он и его брат Василий поступили в Санкт-Петербургский университет на камеральный факультет, а затем, сориентировавшись, Климент выбрал естественное отделение физико-математического факультета, а Василий – юридический факультет. В 1861 г. Климент Тимирязев с энтузиазмом окунается в общественную жизнь, участвуя в студенческом движении. Он был отчислен из университета за отказ принять новые дисциплинарные правила – «матрикулы» министра Путятина. О том, что думал тогда юноша, лучше всего говорят слова, опубликованные им в 1905 г. в статье «На пороге обновленного университета»:
«В наше время мы любили университет, как теперь, может быть, не любят, – да и не без основания. Для меня лично наука была всё. К этому чувству не примешивалось никаких соображений о карьере, не потому, чтобы я находился в особых благоприятных обстоятельствах, – нет, я сам зарабатывал свое пропитание, а просто мысли о карьере, о будущем не было места в голове: слишком полна она настоящим. Но вот налетела буря в образе, не доброй памяти, министра Путятина с его пресловутыми матрикулами. Приходилось или подчиниться новому, полицейскому строю, или отказаться от университета, отказаться, может быть, навсегда от науки, – и тысячи из нас не поколебались в выборе. Дело было, конечно, не в каких-то матрикулах, а в убеждении, что мы в своей скромной доле делаем общее дело, даем отпор первому дуновению реакции, в убеждении, что сдаваться перед этой реакцией позорно». Через два года Тимирязев восстановился в университете, но уже в качестве вольнослушателя.
Сразу же по окончании университета в 1866 г. К.А. Тимирязев направляется на работу на Симбирское опытное поле, где под руководством Д.И. Менделеева ставит опыты с удобрениями, и по другим сельскохозяйственным вопросам. Здесь он установил благоприятное действие суперфосфата на урожай зерновых даже в условиях сухого лета и впервые показал значение глубокой вспашки для борьбы с засухой. В дальнейшем на протяжении всей своей жизни активно занимался многими важными проблемами земледелия: питанием растений, применением удобрений, борьбой с засухой, селекцией, семеноводством, и др. Часть этих работ нашла отражение в его книге «Земледелие и физиология растений» (1906). Главным в научной работе Климента Аркадьевича было изучение фотосинтеза у растений. Этот раздел физиологии растений он обогатил классическими исследованиями, непревзойденными по глубине и оригинальности. Работы по фотосинтезу К.А. Тимирязев начал печатать с 1867 г. Важнейшие из них собраны в его книге «Солнце, жизнь и хлорофилл» (1923). Он часто и с большим успехом выступал с публичными лекциями по различным вопросам естествознания и агрономии. Цикл этих лекций составил его знаменитую книгу «Жизнь растения» (1878).
Как биолог К.А. Тимирязев развивал дарвинизм, боролся с идеалистическими ошибками Дарвина, защищал его учение от нападок реакционеров и мракобесов. Впервые он прочитал «Происхождение видов» менее чем через два года после ее выхода в свет – будучи студентом 1-го курса. Четыре года спустя на страницах «Отечественных записок» он помещает свои первые статьи о нем, которые на следующий год вошли в состав книги, в дальнейшем получившей название «Чарльз Дарвин и его учение». В 1877 г., навестив Дарвина в его поместье Даун, Тимирязев преподносит ему свою работу о нем. За год до смерти великий русский ученый завершает характеристику его учения статьями «Ч. Дарвин и К. Маркс» и «Исторический метод в биологии». В последней Тимирязев повествует, что основная заслуга Дарвина заключается в том, что он, сумев объединить «биологию с историей» и объяснить «гармонию органического мира как результат устранения всего негармоничного естественным отбором», ответил на вопрос «каким путем осуществляется эволюционный процесс».
Историю науки Климент Аркадьевич считал необходимым изучать в тесной связи с практикой, с производством, в котором он видел важнейший источник развития науки. «Запросы жизни всегда являлись первыми стимулами, побуждавшими искать знания, и в свою очередь степень их удовлетворения служила самым доступным, самым наглядным знамением его успехов». Тимирязев отмечал в пику идеалистическим извращениям махистов, что основные движущие силы науки, происходившие от стремления людей к познанию, действию и эстетическому наслаждению, служили изначально средством к достижению практических целей и только позднее, в силу упражнения, превратились в самостоятельную потребность, влечение высшего порядка. Источники происхождения науки он видел не в идейных побуждениях индивида, как у махиста Петцольда, а в его материальных потребностях, производственной деятельности. «Почти каждая наука обязана своим происхождением какому-нибудь искусству, точно так же, как всякое искусство в свою очередь вытекает из какой-нибудь потребности человека». Тимирязев не устает повторять, что ученые, которые действительно двигали науку вперед, никогда не игнорировали многовекового опыта простых людей, тружеников. В качестве примера такого тесного единства науки и практики Тимирязев приводит деятельность Дарвина: «…учение Дарвина обязано фактам, приобретенным практическими деятелями на поприще садоводства и скотоводства; всем известно, что одна из главных заслуг этого ученого заключается именно в том, что он воспользовался этим громадным запасом фактических знаний для построения своей теории, что самой основной мыслью своего учения он обязан практикам».
Бурное развитие русской науки в середине ХIX века Тимирязев связывал как с успехами естествознания за границей, так и с общим подъемом революционно-демократического движения в России: «…не пробудись наше общество вообще к новой кипучей деятельности, может быть, Менделеев и Ценковский скоротали бы свой век учителями в Симферополе и Ярославле, правовед Ковалевский был бы прокурором, юнкер Бекетов – эскадронным командиром, а сапер Сеченов рыл бы траншеи по всем правилам своего искусства. Говоря о пробуждении естествознания, мы, конечно, должны здесь иметь в виду не только развитие его в тесном круге специалистов, изучивших и двигавших науку, но и то общее движение, которое охватило широкие круги общества, наложило свою печать на школу (высшую и среднюю), на литературу, повлияло более или менее глубоко на общий склад мышления».
Одним из условий, благоприятствующих развитию естествознания в России, по мнению Климента Аркадьевича, было и то обстоятельство, что «естественные науки, как наиболее удаленные от политики, считались и наиболее безвредными… только этой относительной терпимостью к естествознанию… мы, вероятно, можем объяснить тот факт, что это ясно выразившееся во втором пятилетии пятидесятых годов стремление к изучению естествознания было вызвано целой плеядой талантливых деятелей, начальное развитие которых должно быть отнесено к концу сороковых и первой половине пятидесятых годов».
В течение 22 лет (1870–1892) К.А. Тимирязев состоял профессором Петровской земледельческой и лесной академии. В ней он построил первый в России вегетационный домик для опытов с растениями. На Всероссийской выставке в 1896 г. в Нижнем Новгоро-
де он добился сооружения еще лучшего вегетационного домика, в котором лично демонстрировал питание растений.
Еще в 1867 г. проездом из Симбирска он заезжает в недавно открытую Петровку к профессору химии П.А. Ильенкову, где застает его в кабинете-библиотеке за письменным столом; перед ним лежал толстый свеженький немецкий том «Капитала» К. Маркса. Тут же Павел Антонович поделился своей выразительной лекцией о прочитанном. Профессор химии был уже знаком с деятельностью Маркса, т.к. во времена первой коммуны 1848 г. был в Париже: он был одним из первых распространителей идей Маркса в России. Как предполагал другой профессор Петровки, Фортунатов, Ильенкову и принадлежала инициатива привлечения в новый вуз Тимирязева. А. Фортунатов, прекрасно знавший научные и общественные взгляды Климента Аркадьевича, просидевший рядом с ним плечом к плечу в течение более пяти лет, отмечал, что Тимирязев, сохраняя достоинство ученого, не раз приводил в содрогание коллег, членов совета Петровской академии, своим «крамольным духом». Молодой преподаватель ботаники уже тогда был тесно связан с передовой частью свободолюбивой профессуры. Во времена своей работы в Петровке Тимирязев не раз защищает революционно настроенных студентов от репрессий академического начальства, а в начале 90-х гг. XIX века получает первый выговор в «странной форме» за защиту студентов, участвовавших в демонстрации по случаю смерти Чернышевского.

Профессора Императорского Московского университета, подавшие в отставку в знак протеста против отставки ректора и проректоров университета. Сидят: В.П. Сербский, К.А. Тимирязев, Н.А. Умов, П.А. Минаков, А.А. Мануйлов, М.А. Мензбир, В.А. Фохт, В.Д. Шервинский, В.К. Цераский, кн. Е.Н. Трубецкой. Стоят: И.П. Алексинский, В.К. Рот, Н.Д. Зелинский, П.Н. Лебедев, А.А. Эйхенвальд, Г.Ф. Шершеневич, В.М. Хвостов, А.С. Алексеев, Ф.А. Рейн, Д.М. Петрушевский, Б.К. Млодзиевский, В.И. Вернадский, С.А. Чаплыгин, Н.В. Давыдов. 1911. Фото А. Стейкера

«Крамольность» Тимирязева не давала покоя консервативно настроенной части дворянства и профессуры: литературный критик Страхов и академик Фаминцын строчили на лидера Петровской оппозиции Тимирязева многочисленные пасквили. Публицист-черносотенец князь В.П. Мещерский в своей газете «Гражданин» обрушивается на К.А. Тимирязева за то, что он «изгоняет бога из природы». Профессор Тихомиров, выступив против дарвинистов с лекцией «Два лжеца – Дарвин и Толстой», получил повышение в чине – стал попечителем Московского учебного округа. Выдающиеся же, В.О. Ковалевский и И.И. Мечников, вынуждены уехать работать за границу.
Как позднее отмечал Тимирязев: «Настоящий век, как и его предшественник, склоняется к закату при несомненных признаках всеобщей реакции. Реакция в области науки – только одно из ее частных проявлений. Как всякая реакция не выступает с открытым забралом, а любит скрываться под не принадлежащей ей по праву личиной, так и современный поход против науки, провозглашающий ее мнимое банкротство, любит величать себя «возрождением идеализма».
К.А. Тимирязев не ограничивается указанием на связь реакции в науке с общей политической реакцией, он показывает социальные корни этой реакции и общественных носителей ее – контрреволюционную буржуазию, солидаризирующуюся в новых условиях с дворянством и опирающуюся на клерикализм и идеалистическую философию. «Разлагающаяся буржуазия, – пишет Тимирязев, – все более и более сближается с отживающей свой век метафизикой, не брезгует вступать в союз и с мистикой и с воинствующей церковью…» В противовес предсказанию мракобеса Бергсона, что «прошлое загрызет будущее и оттого растолстеет», Тимирязев пишет, что «наука, действительность, история учат противному: просветы настоящего, разгоняя мрак прошлого, подготовляют более светлое будущее».
Из академии его, вместе с другими «неблагонадежными» профессорами и студентами, уволил министр просвещения Островский в связи с ее закрытием за выступления революционно настроенных студентов, которых великий ученый всегда поддерживал. В 1892 г. академию расформировали и превратили в Московский сельскохозяйственный институт.
С 1877 по 1911 г. К.А. Тимирязев был профессором Московского университета, где продолжал отстаивать все прогрессивное в науке и общественной жизни. Впрочем, после увольнения из Петровки ему не давали покоя и в университете: для работы предоставлялись необорудованные, тесные и не удовлетворяющие не только педагогическим, но даже и гигиеническим требованиям душные помещения. После кровоизлияния в мозг в 1909 г. у Тимирязева остались парализованными левая рука и нога. Хотя тяжелобольной ученый не имел иных источников дохода, в 1911 г. он покинул университет вместе со 124 преподавателями, протестуя против притеснений студенчества и реакционной политики министра просвещения Кассо.
По случаю 70-летнего юбилея Тимирязева великий физиолог И.П. Павлов так охарактеризовал своего коллегу: «Климент Аркадьевич сам, как и горячо любимые им растения, всю жизнь стремился к свету, запасая в себе сокровища ума и высшей правды, и сам был источником света для многих поколений, стремившихся к свету и знанию и искавших тепла и правды в суровых условиях жизни».
Климент Аркадьевич с самого начала осудил войну, развязанную империалистами в 1914 г., и годом позже принял приглашение Горького возглавить отдел науки в антивоенном журнале «Летопись». Во многом именно благодаря Тимирязеву для работы в журнале к прямому или косвенному участию удалось привлечь его коллег-физиологов – нобелевских лауреатов Илью Мечникова, Ивана Павлова и многих деятелей культуры, социалистов разных партий и направлений. В тот же период В.И. Ленин стал стремиться публиковаться в этом журнале и даже мечтал объединиться с Климентом Аркадьевичем против Августовского блока 1912 г., входившего тогда в оргкомитет «Летописи».
В смелых для своего времени публичных выступлениях К.А. Тимирязев клеймил произвол и гнет в деревне и пришел к верному выводу о том, что получение двух колосьев там, где прежде рос один, – есть вопрос политический. Этот вопрос решила Великая Октябрьская социалистическая революция, которая благодаря руководству большевистской партии провела коллективизацию – революционную перестройку мелкого крестьянского хозяйства в крупное, механизированное и социалистическое.
В 1917 г. Тимирязев поддержал знаменитые ленинские «Апрельские тезисы». Несмотря на то, что ЦК партии эсеров с сентября того, революционного года выдвигал кандидатуру К.А. Тимирязева на пост министра просвещения Однородного социалистического правительства, после победы Великого Октября великий ученый с самого начала поддержал политику большевистской партии и принимал активное участие в строительстве новой жизни; он был избран членом Московского совета и действительным членом Социалистической академии общественных наук.
В деле воспитания молодежи Тимирязев придавал большое значение ознакомлению ее с жизнью и деятельностью великих корифеев науки, с их мужественной борьбой за осуществление своих гениальных идей. С особой любовью он говорил о тех из них, кто сумел сочетать свою деятельность с борьбой за освобождение своего народа. На протяжении более полувека Климент Аркадьевич создал целую галерею биографий борцов за народное дело – от биографии социалиста Джузеппе Гарибальди в 1862-м до очерка о Друге народа Марате в 1919-м. Вместе с тем Тимирязев умел подмечать и слабые стороны того или иного ученого. Он восставал и против неумеренного захваливания и огульного осуждения исторических деятелей, требуя объективного подхода к их оценке: «Наш долг по отношению к мертвым тот же, что и по отношению к живым, – правда».
Важнейшие статьи по общественно-политическим вопросам, опубликованные им в разные годы, собраны в его книге «Наука и демократия» (1920). Первый экземпляр этой работы, вышедший за месяц до его кончины, автор направил своему другу В.И. Ленину, подписав: «Глубокоуважаемому Владимиру Ильичу Ленину от К. Тимирязева, считающего за счастье быть его современником и свидетелем его славной деятельности».
21 апреля Тимирязев заболевает воспалением легких. 27 апреля он получает от В.И. Ленина письмо, в котором Ильич восторгается книгой Климента Аркадьевича «Наука и демократия», читая замечания Тимирязева «против буржуазии и за Советскую власть», и желает автору «от всей души… здоровья, здоровья и здоровья!», передав через нового лечащего врача Б.С. Вайсброда приглашение на вечер, посвященный своему 50-летнему юбилею. В тот же день Тимирязев написал свое, ставшее последним, письмо, переданное с этим врачом-коммунистом:
«Я всегда старался служить человечеству и рад, что в эти серьезные для меня минуты вижу Вас, представителя той партии, которая действительно служит человечеству. Большевики, проводящие ленинизм, – я верю и убежден, – работают для счастья народа и приведут его к счастью. Я всегда был Ваш и с Вами. Передайте Владимиру Ильичу мое восхищение его гениальным разрешением мировых вопросов в теории и на деле. Я считаю за счастье быть его современником и свидетелем его славной деятельности. Я преклоняюсь перед ним и хочу, чтобы об этом все знали. Передайте всем товарищам мой искренний привет и пожелания дальнейшей успешной работы для счастья человечества».
***
В ночь на 28 апреля 1920 г. Климент Аркадьевич Тимирязев скончался. В Москве К.А. Тимирязеву воздвигнуто два памятника, его имя присвоено Институту физиологии растений Академии наук, Биологическому музею и Петровке, ставшей Московской сельскохозяйственной академией, которая ныне называется Российским государственным аграрным университетом.
В.А. РОДИОНОВ
Кандидат сельскохозяйственных наук

http://sovross.ru/articles/1704/39852

КРАСНОЕ ЗНАМЯ
Пуанкаре, не божьей милостью президент французской республики, а знаменитый ученый Анри Пуанкаре, со свойственной ему глубиной мысли и оригинальностью выражения говорит, что задача ученого исследователя сводится к тому, чтобы сближать далекое, вещам с виду различным давать общее название.
Это стремление к сближению отдаленного, к соединению разделенного – к обобщению, составляющее сущность мыслительной деятельности ученого, превращается в невольную привычку, преследует его и далеко за пределами науки, там, где порывается нить строго научного мышления, и мысль принимает те формы, в которые издавна облекают ее поэты и вообще художники слова, кисти или резца – формы притчи, басни, символа, аллегории, эмблемы. Приходилось порой прибегать к этому приему иллюстрации своей мысли и пишущему эти строки, и даже одна из таких попыток заслужила самое теплое, задушевное одобрение со стороны бывшего ученика, а теперь одного из наших любимых художников слова. Пользуюсь этим случаем, чтобы принести ему мою горячую, сердечную благодарность.
Это безотчетное стремление к сближению очень далекого мелькнуло в моем уме и в ту счастливую минуту, которую пришлось пережить в знаменательный день 1 мая/18 апреля, когда невольно говорил себе, что ради него стоило прожить так долго. Эти красные знамена, полоскавшиеся в ласкающем весеннем воздухе, заливаемые приветливыми лучами весеннего солнца, невольно возвращали мою мысль к ее привычному строю, к размышлению о роли красного света, красного цвета во всем мироздании, к тому вопросу, разрешению которого была посвящена моя полувековая научная деятельность. Я поведу речь о красном знамени и о красном цвете вообще. О первом я знаю немного, хотя в течение долгой жизни приходилось задумываться и о нем; о красном же свете или, вернее, о красном цвете, говорю это с полной уверенностью, – не думал столько ни один человек на земле.
I
Остановлюсь мельком на истории знамен, и преимущественно красного, ограничиваясь периодом, примерно, одной человеческой жизни, своей собственной; тем, что произошло за это время, о чем я знаю только понаслышке, и что привелось видеть и самому. История сохранила нам один выдающийся эпизод, когда народ, свергнувший своих властителей, остановился перед выбором своего знамени. Это было в Париже в феврале 1848 г. Порешившему уже в третий раз со своими королями французскому народу предстоял выбор между новым красным и прежним трехцветным знаменем. Случайно вынесенный революционной волной в первые ряды временного правительства слащавый, сентиментальный поэт Ламартин испугался красного – ему чудилось, что это цвет крови, и вот какой пошлой, трескучей фразой сорвал он это решение французской демократии: Ваше красное знамя обошло только вокруг Марсова поля, а наше славное трехцветное победно обошло всю Европу! Этой риторики для прирожденных милитаристов, какими были всегда французы, было достаточно, чтобы поднять в их глазах их национальный триколор. Но, спрашивается, под которым из двух знамен было пролито более французской крови и не привела ли слава Иены и Аустерлица к Бородину, Лейпцигу, Ватерлоо и, наконец, к Седану? Зато славный триколор одержал две бесспорные победы над красным знаменем – в кровавые июньские дни 1848 года и в еще более кровавые дни усмирения Коммуны. Эти победы, не внушали ли они и нашим врагам красной тряпки розовые надежды, что история может повториться и за нашими февральскими днями могут последовать июньские?
Свидетелем второго, маленького, почти исключительно газетного, эпизода по вопросу о знамени привелось мне быть самому. Это было в 1877 г., когда известный sans couleur (бесцветный) (Мак Магон) из трехцветного чуть не превратился в одноцветного – белого. В свободной печати свободной республики свободно возвещалось о возвращении законного короля французов Генриха V. Уже сообщалось о заготовленной для его въезда в его верный город Париж золотой колымаге и восьмерке выписанных, кажется, из Испании чистокровных белых коней. И все эти махинации разбились перед вопросом о цвете знамени, перед упрямством и своеобразной честностью самого законного обладателя Франции, перед его откровенным заявлением, что он ни за что не примирится с этим прославленным триколором и не вступит в Париж иначе, как под сенью священного белого стяга. Сам престарелый поэт-республиканец Гюго, вероятно, вспомнив легитимистские привязанности своих юношеских лет, был тронут этим маниакальным прямодушием последнего Бурбона и воспел его в торжественной оде, заканчивавшейся словами: Ты прав! не может Лилия быть иной, как белой! Триколор восторжествовал над одноцветным белым, как и над одноцветным красным знаменем, только первое погибло при взрывах смеха, между тем как для победы над вторым потребовались потоки крови.
За этим малым, почти исключительно литературным, эпизодом по поводу знамен позволю себе упомянуть уже о совсем маленьком, микроскопическом эпизодике, в котором речь шла также о знамени, но не реальном, а фантастическом – о знамени будущего. Эпизодик этот представляется мне все же интересным, так как в нем обнаруживается та терпимость, которая так характеризовала культурных людей конца XIX в. в отличие от тех каннибальских воззрений, которые теперь становятся ходячей монетой особенно в известных кругах нашей интеллигенции. Дело было в том же Париже, и поднял этот вопрос о знамени пишущий эти строки, обращаясь уже не к одному французскому народу, а к народам всей Европы, и не более и не менее как с высоты Эйфелевой башни – excusez du peu (не более того)! Случилось это вот как: в 1889 г. Франция справляла столетнюю годовщину своей великой революции и пригласила на этот праздник народы всего мира. На этом празднике свободы и мира собирались бесчисленные съезды, в том числе и Французская ассоциация объявила, что на этот раз ее сессия будет не национальной, а международной. Закончился съезд, как водится, общим банкетом – в ресторане на Эйфелевой башне. За обедом, как также всегда водится, полились речи. Нас, русских, было очень немного. Видя, что никто не собирается говорить, и не желая, чтобы русская наука блистала отсутствием, я принял на себя эту тяжелую и ответственную повинность. Говорить на международном сборище приходилось, конечно, на международную тему. Начал я с того, что вот у нас под ногами трепещут флаги народов всего мира, а высоко над нашими головами развевается гостеприимно приютивший их – эмблема свободы и единения – славный французский триколор. Перед этой небывалой картиной мира всего мира мысль невольно забегает вперед и воображение рисует картину, как наши, будем надеяться, недалекие потомки соберутся на такую же братскую трапезу и над их головами будет реять другой триколор. Он будет символом единения и свободы уже не одного народа, а трех рас, соединенных общим союзом мира, – расы галло-романской, англо-германской и младшей из трех – славянской. А закончил я словами: Vous me direz que c´est un rêve. Eh bien, oui, Messieurs, ce n´est un rêve, et c´est pour cela que je crois. Ce n´est quen realisant de beaux rêves comme celui dont nous sommes ici témoins, ce n´est quen realisant les plus beaux rêves que l´humanite avance! (Вы мне скажете – это мечта. Да, это только мечта, но потому именно я и верю в нее. Только осуществляя мечты, как та, осуществления которой мы в эту минуту являемся свидетелями, только осуществляя лучшие свои мечты, человечество продвигается вперед!) Произнося такие слова на такой еще, казалось бы, вулканической почве, как Франция 1889 г., я мог опасаться острых, страстных возражений. Но уже идея мира успела сделать громадные успехи. Галло-германская вражда уже значительно остыла, об англо-германской еще и не было помина, и моя речь была встречена обширной международной аудиторией вполне сочувственно. Верный лучшим заветам восемнадцатого, девятнадцатый век близился к концу с твердой уверенностью в торжестве разума и братства народов, и только малолетнему двадцатому, отравленному клерикальным, националистическим и капиталистическим ядом, суждено было явить миру позорную картину атавистического возрождения каннибальства. Очень хорошо помню, как сидевший против меня бедный Гримо, один из самых симпатичных и типических представителей истинно образованного, культурного французского республиканца, потянулся через стол, чтобы чокнуться со мною, и сказал: У вас, славян, всегда находятся кстати мягкие, примиряющие тона. Эти приветливые слова пришли мне на память, когда почти через четверть века раздалось на всю Европу истинное славянское авторитетное слово лучшего и единственного друга России, когда, нацелив свою пушку на ни в чем не повинных турок, он произнес действительно исторические слова, которые телеграф поспешил разнести по всему миру: Я хотел, чтобы этот первый выстрел был моим, потому что знаю, что он зажжет пожар всей Европы. Время показало, в чем заключалась ошибка моей утопии о Европейской федерации, навеянной общим братанием народов под сенью воспоминаний о великой революции. Нет, не триколоры, никакие так или иначе комбинированные цвета – эмблемы государств или народностей, нет, не эти слова, пахнущие кровью, обеспечат единство человечества, дадут мир всему миру. Единство может символизировать только одноцветное знамя, конечно, не белое (Бурбонов или Гогенцоллернов) или желтое (Габсбургов или Романовых) – символы единения под ярмом одного деспота. Остается одно красное знамя – знамя единой демократии всего мира, знамя единой армии труда.
Несмотря на временные победы над ним триколора и других государственных знамен, оно никогда не склонялось перед ними и продолжало свое мирное завоевание всего мира. Вот ряд моих случайных личных встреч с ним, располагающихся в поразительной логической последовательности.
II
В один из моих приездов (уже после 1889 г.) в Париже справлялась какая-то годовщина по Этьену Доле, памятник которому воздвигнут на том самом месте, где этот свободный мыслитель был сожжен на костре всемогущей воинствующей церковью. Но в свободной республике поборники этой церкви не любят, чтобы им напоминали об этих былых ее победах. На всех углах было расклеено распоряжение властей о том, что какие бы то ни было собрания или речи по этому поводу безусловно воспрещаются. Но парижская демократия тем не менее заявила, что к подножию памятника мученику за свободу мысли будут возложены венки. И вот в какой форме состоялось это чествование. За несколько минут до объявленного срока с двух концов широкой улицы, проходящей мимо памятника, показались с одной стороны красные флаги, с другой – сверкающие на солнце штыки. Обе группы шли навстречу, придерживаясь каждая своей правой стороны, но тактика военной силы была настолько совершенна, что она успела опередить и расположилась развернутым фронтом прямо против памятника на противоположной стороне улицы. Вскоре подошли своей стороной и манифестанты-рабочие с красными флагами и венками из красных иммортелей. Публика очутилась посередине улицы между двумя вражескими лагерями. Был ли дан приказ не жалеть патронов, как это случалось в других странах, не знаю, но к тому и не было повода, так как стройные ряды манифестантов молча склонялись перед статуей мученика и клали к его ногам свои красные венки, но недобрый огонек вспыхивал в глазах этих молчаливых людей, когда они обращались в сторону солдат, присутствие которых означало готовность их во имя дисциплины пролить кровь своих братьев, исполняя волю преемников тех людей, которые на этом самом месте милосердно, без пролития крови, изжарили живьем идейного предка этих свободных людей. Быть может, у многих и с той и с другой стороны еще не были сведены счеты за Коммуну, воспоминания о которой еще далеко не изгладились из общей памяти. Как бы то ни было, но защитникам порядка на этот раз не пришлось забрызгать кровью красное знамя, как при былых победах.
Следующая встреча с красным знаменем была у меня в маленьком провинциальном городке Италии. Каждое почти воскресенье, чуть не на рассвете, я вскакивал с постели и подбегал к окну, разбуженный патетическими звуками Гимна Гарибальди. Моим глазам представлялась длинная вереница мужчин и женщин с громадной красной бархатной, роскошно расшитой хоругвью и оркестром во главе. Это местные социалисты отправлялись на свою обычную праздничную загородную прогулку. Замечу по адресу тех, кто проповедует, что с красными знаменами исчезнет на земле всякое понимание, всякий культ красоты: вот эти итальянские социалисты в каждый свободный день устремлялись на лоно своей чудной природы, а не забивались в пошлые помещения каких-нибудь кафешантанов, кабаре или кинемо, столь близких сердцу высококультурной буржуазии.
Особенно припоминается мне одно возвращение социалистов с их прогулки. Перед ними шло несколько полициантов, этих элегантных, франтоватых, итальянских полициантов с их мундиром – фраком покроя директории, наполеоновскими треуголками и безупречно белыми перчатками. Они почтительно расчищали путь перед хоругвью и музыкой, но когда процессия дошла до главной площади, где шел обычный вечерний концерт городского оркестра, они вступили в переговоры с главарями, приглашая их прекратить музыку, так как выйдет невозможная какофония. И эти люди, ревниво охранявшие свое право ходить по стогнам родного города со всеми воинскими почестями, с музыкой и развевающимися знаменами, эти варвары, с пришествием которых должно погибнуть всякое искусство, беспрекословно сдались перед этим аргументом от эстетики. Только когда, миновав площадь, они завернули за угол противоположной улицы, раздались с новой силой подмывающие звуки Inno (Гимна Гарибальди).
Помню я красные флаги и в день их собственного всемирного праздника – 1 Мая. Бесконечной лентой извивалась толпа между изящными виллами и роскошными садами аристократически-плутократического Schweizer Viertel (Швейцарского квартала). Мужчины, женщины, дети дружной, веселой толпой с развевающимися красными флагами стекались в обширный сад самой большой в городе пивной, где их ждали местные и приезжие ораторы социалистической партии. Вечером те же толпы в том же стройном порядке направлялись домой, только ребятишки не цеплялись за платья матерей, а засыпали на руках отцов, которые завтра спозаранку примутся за работу после своего отдыха, этого упорной борьбой завоеванного и уже никем не оспариваемого праздника. Не было на этот раз ни готового стрелять по красному знамени войска, не было также и благосклонно расположенной полиции. Народ был один сам с собой, не опасаясь предательского нападения, не нуждаясь и в покровительственной охране. Это было в столице Красного королевства в Дрездене, в центре той Германии, которую принято теперь называть не иначе, как милитаристической и гогенцоллерновской.
Но, заслоняя все эти всплывающие в памяти отрывочные, мелкие картинки, как сон, как светлое видение, выступает картина московской улицы в день того международного, общечеловеческого праздника, в первый раз приобщившего молодую демократическую Россию к культурным трудовым массам всего мира. Без конца, без начала заполняющий всю ширину улицы человеческий поток, а над ним, залитые ярким солнцем, раздуваемые весенним ветерком, радуя взоры бесконечными переливами того же ликующего алого цвета, – несметные флажки, флаги, знамена, хоругви, только яснее выявлявшие могучее, стройное движение этой сплошной текучей, живущей одной общей разумной волей могучей массы человеческих существ. Тайна свободы чуялась в стихийном единстве этого непреодолимого поступательного движения. Более великого дня, конечно, никогда не переживал наш, да полно, переживал ли и какой другой народ. Его величие для меня подчеркивалось сравнением с только что приведенным рядом прежних встреч с этим красным знаменем. Не видно было, не представлялось даже возможным присутствие враждебной вооруженной силы, готовой в потоках крови заглушить всякое проявление действительной свободы (как в Париже); ни на одну минуту не приходила в голову мысль о необходимости полицейской силы, без которой не сочли бы возможным обойтись и в самых культурных странах при стечении таких значительных народных масс (как это было в Италии); не блистали эти обе силы и своим отсутствием (как в Германии), а главное, не в одних этих отрицательных особенностях заключалось величие этого зрелища, отличавшее его от всех мной ранее виденных. В первый, быть может, раз избитая фраза, фарисейски повторяемая людьми, больше всего дрожащими при мысли, как бы она не оправдалась в действительности, фраза: современное войско – это сам вооруженный народ, эта фраза явилась наглядным, для кого славным, для кого грозным фактом. Слово братание (fraternisation), от которого бледнели щеки французского буржуа 1848 и 1871 гг. (бледнеют они и у защитников порядка других стран), стало делом, воплотившись в этих сомкнутых рука об руку рядах работников, работниц и солдат. А чтобы не было сомнения в еще более широком общечеловеческом значении этого слова братание, высоко над головами вооруженного народа горели на солнце слова: Да здравствует Интернационал, Мир и братство народов. В первый еще раз этот праздник свободных демократий совпал у всех народов и знаменовал собой падение еще одной преграды между демократиями всего мира. Недаром же это братание войска с народом, перешедшее в братание народов, вызвало бешеные вопли ужаса и отчаяния в рядах наших чутких контрреволюционеров. Недаром – именно с этого дня мирного проявления мощи народа и его миролюбия – полились те потоки бешеной слюны, с которыми все тайные враги революции накинулись на ее творцов – рабочих и солдат, развивая свои предательские проекты разгрузки рабочих Петербурга, высылки участвовавших в революции войск и т.д., осуществляя старый, испытанный прием кроткого царя Давида, когда он, желая завладеть женой Урия, распорядился ссылкой его на фронт. Чтобы завладеть плодами революции, ее врагам нужно прежде всего расправиться с теми, кто своей кровью нам ее осуществил!
Вот мирный, победный путь, который за одну человеческую жизнь совершило это красное знамя с того момента, когда сентиментальный поэт (история добавляет – по указке далеко не сентиментального банкира Гудшо) отринул его, как напоминающий цвет крови. Нет, красное знамя само никогда не было символом крови. Поборники порядка, защитники церкви и государства не раз топили его в лужах крови, само оно только оборонялось и звало человека неизбежно вперед, к всеобщему миру и свободе. Только одноцветное и именно красное знамя до сих пор знаменовало собой страшное для всех врагов демократии единение демократий всего мира. Не смерть, а жизнь несет с собой это красное знамя, водворение мира на земле, в человецех благоволения. Но довольно о знаменах, теперь несколько слов о самом красном цвете, о том, что должен он символизировать в природе и в грядущих судьбах человечества.
III
Когда в навеки памятный день 1 Мая 1917 г. я не мог оторвать глаз от картины общего праздника пробуждения весны и возрождения целого народа, в моей голове невольно рождался ряд других привычных мыслей из области совершенно иного порядка явлений, мыслей о значении этого красного цвета в мироздании, в том мировом процессе, который связывает сияние солнца с присутствием жизни на земле.
Полвека тому назад, когда я приступил к своим исследованиям в этой области, физики только заговорили о том, что то, что мы называем светом, только часть лучистой энергии мирового эфира, та малая часть ее, которая одна доступна нашему глазу. Позднее эта идея была поглощена еще более широким обобщением Максвэлевой электромагнитной теории. Ботаникам в свою очередь давно было известно, что растительная жизнь, и прежде всего самый важный ее процесс – питание, зависит от света солнца. А так как свет измеряется его яркостью, им и казалось вполне очевидным, что это явление зависит от его самых ярких лучей – желтых. Но я рассуждал иначе: помимо глаза, говорил я, света как света не существует; возможно ли, логично ли допускать, чтобы объективный процесс, совершающийся в природе, мог зависеть от чисто субъективного свойства света, вне глаза не существующего, – от его яркости? И мне удалось более точными, вполне убедительными опытами доказать, что главную роль в этом процессе играют не самые светлые, самые яркие желтые лучи спектра, а лучи, значительно менее светлые, менее яркие – красные. Затем, естественно, возникал другой вопрос: почему же красные, а не какие иные? И эта зависимость не может быть случайностью, для нее нужно найти логическое объяснение. Самой простой логической связью представлялась мне следующая. Этот химический процесс, совершающийся в растении под влиянием света, совершается только с значительной затратой лучистой энергии; не будут ли эти красные лучи обладать наибольшей энергией, измеряемой их тепловым эффектом? Высказывая это предположение, я имел против себя всех физиков. Более полувека все физики утверждали, что наибольшей энергией, наибольшим тепловым эффектом обладают не красные, как думал я, а невидимые инфракрасные лучи. Но я стоял на своем и утверждал, что нужны более точные опыты, чтобы разрешить этот вопрос. Произвести такие опыты было уже не мое дело, а дело физиков. Приходилось ждать. Наконец, такие опыты, каких я ожидал, были произведены (знаменитым американским физиком Ланглеем), и мое предсказание вполне оправдалось. Таким образом, вначале я имел против себя всех ботаников и всех физиков, но первым пришлось податься немного влево, а вторым немного вправо для того, чтобы оправдалась исходная точка отправления моего исследования. Теперь мы можем смело сказать, что из всех волн лучистой энергии солнца, возмущающих безбрежный океан мирового эфира и проникающих на дно нашей атмосферы, обладают наибольшей энергией, наибольшей работоспособностью именно красные волны, они-то и производят ту химическую работу в растении, благодаря которой возникает возможность жизни на земле. Простое словесное сопоставление: химическая работа зависит от работоспособности лучей – делает этот вывод самоочевидным.
Совсем недавно я попытался пойти еще далее по пути этих обобщений. Мы можем сказать, что не только волны красного света обладают наибольшей энергией, работоспособностью, но что красный цвет является выражением, признаком работоспособности, присутствуя и в волнах другого цвета. Известно, что трое из гениальнейших физиков XIX в., Юнг, Максвэль и Гельмгольц, пришли к заключению, что в основе всех бесчисленных оттенков цветов лежат даже не семь ньютоновских цветов, а всего три: красный, зеленый и фиолетовый, но никому не удалось указать, каким трем основным объективным свойствам света, световой волны или вообще волнообразного движения можно приписать эти три основных световых ощущения. Не находя для них объяснения, Гельмгольц назвал их просто тремя переменными. Я указал, что этим трем свойствам можно, выражаясь языком Пуанкаре, дать другие названия – названия, заимствованные из основных механических представлений о волнообразном движении, и таким образом приурочить их к основным трем свойствам звуковой волны. Эти три свойства, во-первых, размах (амплитуда) колебания, соответствующий силе, громкости звука, во-вторых, число, или частота, колебаний, соответствующая высоте тона звука, и, в-третьих, воспринимаемость, соответствующая резонансу слухового органа (аппарата Корти). Красный цвет соответствует амплитуде колебания световой волны, фиолетовый – числу, или частоте, колебаний, наконец, зеленый цвет зависит от присутствия в глазу поглощающего аппарата – зрительного пурпура, – недаром физики уже давно сближают оптические явления поглощения света с акустическими явлениями резонанса. И там и здесь для объяснения всей совокупности явлений достаточно двух основных свойств волн – амплитуды и числа колебаний, и одного свойства воспринимающего аппарата – резонанса или поглощения. Не буду останавливаться на преимуществах этого воззрения, дающего простое объяснение для всех главнейших фактов цветного зрения и заменяющего старые, ничего не говорящие слова – красный, фиолетовый, зеленый, более понятными для физика словами – амплитуда, тон и резонанс. Остановлюсь только на выводе относительно красного цвета. Если красный свет, как мы видели, есть выражение, признак работоспособности света, объясняющий его творческую роль в созидании жизни на земле, то красный цвет, выражаясь языком звуков, это самый сильный, самый громкий цвет. Не потому ли он радует наш взор, как мощный звук радует наш слух? Не потому ли, заметим мимоходом и обратно, он приводит в бешенство быков и зубров?
К.А. ТИМИРЯЗЕВ
http://sovross.ru/articles/1704/39851

Проф.А.И.Орлов · **Добавлено:** Вс ноя 18, 2018 12:42 pm

История подлинная и мнимая. Её влияние на воспитание патриотизма, самосознание народа и личности

Автор - публикатор
17.11.2018 г.
Общество, не опирающееся в своём развитии на историко-культурные ориентиры, обречено на деградацию. Не зря существует выражение – любой народ жив, пока жива его история и культура.

Историко-культурные ориентиры крайне важны для патриотического воспитания, формирования самосознания личности и всего народа. Они настраивают конкретного человека, общество в целом на созидание, уважение к родной стране, питают чувством национальной гордости, и, как следствие, дают духовный толчок гражданам к стремлению быть полезными не только себе и своей семье, но и всему Отечеству, к стремлению, не обессудьте за некоторый штамп, сделать свою страну лучше и краше. А из деятельности конкретных людей складывается созидательная энергия всего народа.
Стоит отметить, что чувство патриотизма свойственно нормальному человеку наравне с такими качествами как честность, благородство, доброта. Любовь, уважение к родному краю, чувство патриотизма всегда были присущи здоровым русским людям, да и людям иных национальностей, проживающих на бескрайних российских просторах.
В формировании патриотизма, национального самосознания и самосознания личности значительную роль играет история, как наука, информирующая нас о событиях и достижениях прошлого. В наших условиях это, прежде всего, история русского народа, повествующая о роли наших предшественников в развитии человечества, о мировоззрении и культуре народа, его возможностях, победах и ошибках. А история нашей страны вызывает чувства гордости и самодостаточности, воспитывает на героическом примере далёких и не так далёких пращуров уважение к Отечеству.
Поэтому нам чрезвычайно важно сегодня очистить историю русского народа, государствообразующего народа России, от разного рода небылиц, искажений, очерняющих наш русский путь, и сбросить завесу с некоторых периодов нашего исторического пути.
Сегодня существует несколько государств, созданных русскими людьми. Это Россия, Белоруссия, Украина, Молдавия. По весьма вероятной, на мой взгляд, версии название Молдавия происходит от характерного для тех краёв названия вечнозелёного дерева – сосны. Ранее на территории Молдавии находились обширные сосновые леса. Сегодня в России, Белоруссии есть населённые пункты с названием Молодь. Молоди, Молодьково. Единая топонимика может говорить об этническом и культурном родстве.
Сегодня на карте планеты появились новые государства – Донецкая и Луганская Народные Республики. Крупные русские диаспоры есть в странах советского пространства, многих странах мира. Русский мир охватывает едва ли не всю планету.
В настоящее время официальная история связывает начало русской государственности с приходом на Русь, в Новгород или Ладогу, князя Рюрика из каких-то варягов. В некоторых кругах бытует мнение, что до крещения Руси наши предки были темны и невежественны. Толчок к развитию России в 18 веке при царе Петре дали голландцы и немцы, российский флот был создан в 1696 году. А сегодня наиболее цивилизованные народы – якобы англосаксы.
Получается, что государство создали варяги, веру и просвещение нам дала Византия, а на путь экономического прогресса направили голландцы, немцы, англичане. Нас постоянно пристраивают за кем-то. Сначала за греками, затем за голландцами и немцами, теперь за англосаксами. Согласно такой лживой интерпретации русской истории удел русских постоянно идти за более «просвещёнными» народами. Мы всегда должны быть ведомыми. Для ведения самостоятельных дел, быть лидерами, будто бы не годимся.
Таким образом, наносится немалый ущерб патриотическому воспитанию, формируется ущербное национальное самосознание, умаление своего «я» русским человеком. И, как следствие, может формироваться слабовольная личность, не способная самостоятельно решать поставленные задачи, сознанием которой легко манипулировать. Ведь характеристики человека это не только генетика. В значительной степени они программируются в ходе его взросления, воспитания.
Так нам прививается психология жителей колониальной страны. А саму Россию готовят стать настоящей колонией, поставляющей сырьё и дешёвую рабочую силу. Нас такое положение устроить не может. Да и базируется оно, во многом, на искажении исторической действительности.
Некоторые примеры. По утверждению Михаила Ломоносова, Егора Классена и ряда других уважаемых историков, варяги – это не народ, это каста профессиональных воинов, охранников товара. Историк Александр Нечволодов, необоснованно забытый в настоящее время, писал, что варягами называли племена, живущие по побережью Варяжского (Балтийского) моря. К примеру, сегодня по аналогии мы называем эстонцев, латышей, литовцев одним словом прибалты. Но такого народа, как прибалты, не существует.
Возникшая в 18 веке стараниями немецких проходимцев от истории Байером, Миллером, Шлецером так называемая «норманнская теория» о создании Русского государства пришлыми норманнами, северными людьми, не выдерживает критики. Не было у норманнов в 9 веке навыков государственного строительства. Отмечу, что маленькая Норвегия была объединена конунгом Харальдом I Прекрасноволосым к середине 10 века, почти через сто лет после вокняжения Рюрика в Новгороде. А Шведское королевство образовалось лишь в середине 11 века. Скандинавы называли Русь Гардарикой – Страной городов. Такое обилие городов было для малоцивилизованных на то время норманнов в диковинку.
В 18 веке предпринята серьёзнейшая идеологическая диверсия. Полагаю, по инициативе Ватикана состряпана норманнская теория создания Русского государства пришедьцами с Запада. Оболванивание наших соотечественников и, прежде всего, молодёжи в вопросах истории продолжается и в 21 веке с использованием новейших технологий.
Василий Татищев со ссылкой на Иоакимовскую летопись утверждал, что Рюрик, был внуком новгородского князя Гостомысла от его средней дочери Умилы и князя славян-бодричей Годослава. На славянское происхождение Рюрика указывал и Ломоносов.
Официальная история замалчивает от широкой общественности имена более ранних правителей Новгородской Руси (Славии), князей Словена, Ария, Руса, Буривоя, Вандала, и других. Не говорися в ней об Аркаиме и Стране городов, созданных за 2000 лет до Р. Х. по ряду источников нашими более отдаленными предками арийцами. Умалчивает учебная литература о существовании древнейших культур на территории исторической России, в частности, Трипольской и Ямной культур в бассейнах Днепра и Дуная, 6-3 тыс. до Р. Х., Елшанской, Средневолжской, Самарской культур Поволжья, 7-5 тыс. до Р. Х., культур южной Сибири – Афанасьевской, Андроновской, Тагарской и Тохарской, 3-1 тыс. до Р. Х.
Эти культуры многие исследователи и археологи называют праевропейскими. Их представители - европеоиды. А как показывают генетические исследования в области ДНК-генеологии - наши предки. Исследования останков тел мужчин, в частности, найденных в Таримской впадине на северо-западе Китая «таримских мумий», свидетельствуют о наличии в ДНК мужской «мумии» гаплогруппы R1a1а, как производной от русской гаплогруппы R1a.
Гаплогруппа R1a, по мнению ряда исследователей, зародилась более 20 тыс. лет назад. Ареал её распространения от Исландии до Индии и Тихого океана. Так что, судя по данным исследованиям, русский народ является одним из древнейших в мире. И фраза «русские произошли от смеси алан, угров и кого-то ещё» уже не актуальна.
Характерная деталь, как следует из проведённых генетических исследований, в ДНК русских мужчин практически отсутствуют монголоидные и тюркские гаплогруппы. Так что учёным ещё стоит разобраться, а было ли нашествие иноземцев, именуемых монголо-татарами, на Русь в 13 веке. Ведь любое нашествие захватчиков в древности сопровождалось истреблением мужского населения и насилием в отношении местных женщин с последующим рождением потомком завоевателей.
Видимо, не зря писал в середине 20 века известный русский исследователь Всеволод Иванов «Как же можно выстраивать здание евразийства, если о «монгольском иге» в странах-истоках его странным образом ничего неизвестно?…что «иго», по его мысли, - русофобская выдумка когорты заезжих «академиков»-немцев на службе у Ватикана и у династии Романовых: Миллера, Шлёцера, Байера и других проходимцев от науки…».
Хотя сам факт нашествия с Востока вряд ли стоит отрицать целиком. Но вопросы об его этническом составе о глубине и продолжительности его продвижения остаются.
Стоит упомянуть многочисленные древние сооружения – дольмены на Северном Кавказе, пирамиды на Белом море. Но опять же об этих находках крайне мало информации. И всё это не включено в учебные программы школ и ВУЗов.
Известен древнейший народ – скифы. Это наши прямые предки, на что указывал ещё Михаил Ломоносов. Так славян называли греки, утверждал Нечволодов. Византийский историк Лев Дьякон, живший в 10 веке, описывая свидание византийского императора Цимисхия с киевским князем Светославом, отмечал, что архонт (царь царей) Свендослабос (князь Светослав) «... был тавро-скиф, а тавро-скифы сами себя называли росами».
Исследователи относят к праславянам древнейших обитателей Греции – пеласгов, которых ещё называли «люди моря». Они были отличными мореходами. Ответвлением пеласгов, по мнению древних историков - Диониссия Галикарнасского, Страбона, Птоломея и других, являются этруски, называвшие себя расена и создавшие на рубеже 2-1 тыс. до Р. Х. развитую цивилизацию и оказавшие громадное влияние на древнеримское общество. Цари Рима были этрусками.
Впоследствии неблагодарные римляне постарались вытравить из истории достижения своих учителей - этрусков, их культуру, предать забвению их письменность. «Этрускан нон легатур» - «этрусское не читается» безапелляционно заявляли в Риме. Это же сегодня повторяют западноевропейские лже-историки.
Весьма успешные попытки расшифровки этрусских текстов, древних текстов с о-ва Крит были предприняты русскими исследователями Орешкиныи и Гриневичем. Однако их работы не получили должной огласки.
Почему уделяю внимание пеласгам и этрускам. Современная западноевропейская культура считает себя правопреемницей древнеримской и древнегреческой культур. А тут оказывается, наши предки были учителями учителей западноевропейцев. Как этот объективный факт не хочет признавать «европейская элита». И эта «элита» будет из кожи лезть, чтобы народы мира, а прежде всего, Европы не узнали исторической правды. К сожалению, помощников она находит в России и иных странах, созданных русскими людьми.
Но, получив знания от своих учителей, древнеримская и древнегреческая цивилизации пошли по пути жестокого рабовладения, проявив при этом свой варварский характер. Что не свойственно было древнерусскому обществу.
Фадей Воланский, польский историк, занимавшийся историей славян и расшифровкой древних этрусской текстов, в первой половине 19 века утверждал: «Мы находим в древней истории это сильно разветвлённое семейство народов (т. е. славян – прим. автора) под разнообразнейшими наименованиями,…большей частью обозначали их под общими именами Скифов и Сарматов. Что Славяне не уступали своим соседям в науках и искусствах, напротив того опережали их, доказывает Геродот…».
Католический священник и историк, хорват по национальности Мавро Орбини ( ? -1614) в своей книге-историографии, изданной в 1601 году, писал: «Русский народ является самым древним на земле народом, от которого произошли все остальные народы».
Русский историк 19 века Егор Классен констатировал: «…вследствие свидетельства Геродота и других греческих писателей, что многие скифские племена знали грамоту и что сами Греки приняли алфавит от Пеласгов – народа также скифского, или, что всё равно, славянорусского происхождения…
Славяне имели грамоту не только прежде всех западных народов Европы, но и прежде римлян и даже самих Греков, и что исход просвещения был от Руссов на запад, а не оттуда к ним».
Великий Ломоносов писал: «Прежде избрания к приходу Рурика обитали в пределах российских славенские народы. Во-первых, новгородцы славянами по отменности именовались и город исстари слыл Словенском».
Иногда древность находится под нашими ногами. Руководитель археологических раскопок на Охтинском мысу в Петербурге Пётр Сорокин свидетельствует: «Мы обнаружили первые стоянки людей в бассейне Невы. Это 4-2 тысячелетие до нашей эры. То была промысловая зона, существовавшая здесь на протяжении двух исторических эпох: позднего неолита и раннего металла».
По сообщениям СМИ, современный британский историк Ховард Рид утверждает, что известный персонаж британских легенд - король Артур был русским князем, прибывшем во 2 веке вместе со своей дружиной на Британские острова. Свою версию Ховард Рид обосновал ранее не опубликованными фрагментами из поэмы Гальфрида Монмутского о короле Артуре, сходством символики древних захоронений на территории России и знамёнах воинства Артура. Это дополнительный штрих, кто кого учил в древние времена, какой народ нёс просвещение и культуру иным народам.
Приведённые примеры – лишь малая часть фактов, подтверждающих наше древнее и славное прошлое.
К сожалению, в России и иных странах Русского мира официальная история не даёт возможности своим гражданам познать свою подлинную историю. И это пренебрежение, нежелание государства познавать свои истоки передаётся гражданам страны. Отсюда соответствующее преклонение перед иностранным, отсутствие самодостаточности и, опять же, недостаток уверенности в своих силах.
В Греции, которая является одним из оплотов современного христианского Православия, чтут свои дохристианские древности, с уважением относятся к античной эпохе. То же самое в Италии, где Рим является колыбелью католической версии христианства. На Кипре, в христианской стране, также с большим уважениям относятся к дохристианскому прошлому, чтут древние Божества, изображения, статуэтки которых найдены при раскопках. Египет – в основном мусульманская страна. Но там тоже чтут достижения древних египтян, не имевших к исламу никакого отношения. То же самое в Иране, Ираке, Сирии.
Несколько о слов о современных оценках более близкого к нам допетровского периода. Главенствует мнение, до Петра I Россия была достаточно отсталой по сравнению с европейскими странами. Но эти домыслы также опровергаются множеством фактов.
К примеру, в 1586 году на Пушечном дворе в Москве русским мастером Андреем Чоховым изготавливается Царь-пушка, внесенная ныне в книгу рекордов Гинесса, как пушка самого большого калибра. Сам Пушечный двор был создан в конце 15 века и представлял собой государственную мануфактуру с плавильными печами, кузницами, литейными амбарами. С середины 17 века кузнечные молоты приводились в движение с помощью воды.
Крупные железоделательные заводы в 17 веке строятся под Москвой, Тулой, Воронежом, в Олонецком крае. К концу 17 века в центре страны был накоплен большой опыт по созданию металлургических производств, который впоследствии при Петре I был востребован на Урале в первой четверти 18 века. Московские скорняки и сукноделы, серпуховские, тульские и тихвинские кузнецы, поморские плотники, ярославские ткачи и кожевники работали в 17 веке в основном не на заказ, а на рынок.
Вооружённые силы Московской Руси в допетровское время были наиболее боеспособными в Европе. Об этом свидетельствует и замечательная победа 20-ти тысячного русского войска в битве при селе Молоди близ Москвы в 1572 году над 120-ти тысячным крымско-турецким войском хана Девлет Гирея, шедшего на Москву.
О системном подходе подготовки бойцов в русской армии говорят дошедшие до нас воинские уставы - «Устав ратных, пушечных и других дел» (1607 год) и «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» (1647 год). Кстати, уставы осуждали западноевропейское наёмничество: «Нигде такого бесчинства не сыщешь, как в германских, сиречь, цесарских региментах». Наемники, указывалось, способны лишь на «свары и брани, кражу и грабеж». Как хорошо сказано. И как наёмничество не соответствует нашему менталитету.
Русские моряки были известны своим искусством задолго до Петра I. Во время Сарматской войны 166-180 гг. от Р. Х. славяне на своих судах, пишет А. Нечволодов, нападали на Афины и Рим. В 907 году 2000 кораблей под предводительством Вещего Олега шли по Русскому (Чёрному) морю на Царьград. Новгородские купцы веками бороздили просторы Варяжского (Балтийского) моря. Ведь Новгород был одним из столпов Ганзейского торгового союза 13-16 веков. Поморы в начале 2 тыс. от Р. Х. освоили западное побережье Северного Ледовитого океана.
Это опять же лишь малая часть фактов, свидетельствующих о древности наших флотских традиций. С приходом петровской эпохи можно говорить о новом этапе развития русского флота, начале создания крупных военно-морских соединений, но никак ни о создании самого русского флота.
На протяжении последних столетий нам, русским, навязывалась тенденция не брать лучшее у других народов и адаптировать его к нашим русским традициям и условиям, а пристраиваться за кем-либо и подражать. Сначала за греческой верхушкой. С приходом царя Петра – за голландской и немецкой «элитой». Сегодня нас тянут за «американской мечтой», которая рождена не американским народом, а американскими верхами, погрязшими в корыстолюбии и желании только потреблять. Идя таким путём, мы никогда не сможем быть по настоящему независимыми и вряд ли придём к благополучию.
Естественно, необходимо развенчивать и фальсификаторов нашего советского прошлого, пресекать попытки пересмотра истории Великой Отечественной войны. Но об этом уже написано немало. Я же хочу обратить внимание на периоды нашего развития, в достоверном освещении которых официальной наукой пока ещё сделано крайне мало. И ни в коей мере не призываю противопоставлять отдельные исторические этапы развития страны. Нам надо взять лучшее из нашего прошлого - дохристианского ведического, христианско-самодержавного и советского периодов, и на основе позитивного опыта двигаться вперёд.
Не так давно президент России Владимир Путин сказал: «У нас нет никакой, и не может быть другой объединяющей идеи, кроме патриотизма. Это и есть национальная идея». Но патриотизм, любовь к большой и малой Родине немыслимы без знания подлинной истории своего народа. Немыслимы без активной жизненной позиции, осознания свой самодостаточности на основе достижений предков, в том числе и отдалённых от нас тысячелетиями.
А именно эти качества помогут формировать у русского человека, да и всех людей, считающих Россию своей Родиной, а русскую культуру родной, знания подлинной истории русского народа. Знания о его огромном вкладе в развитие мировой цивилизации. Ведь знания были, есть и будут величайшим богатством человечества. Знание – сила. А мы русские - великорусы, малорусы и белорусы, да и граждане всей России должны быть богатыми и сильными.

Андрей Антонов,
вице-президент Петровской
академии наук и искусств,
член Союза писателей России

http://www.za-nauku.ru/index.php?option ... &Itemid=39

Высокие статистические технологии

О прошлом для будущего

Кто сейчас на форуме